до смерти зайцы.
Но тут из рощи появилась проныра. Лисе было страшно, но ее терзал
голод. И, преодолев свою трусость, она подкралась поближе к месту
военных действий. Голод оказался сильнее страха.
Приспустив крылья, орел сидел на спине у зайца.
Волоча брюхо по снегу, лиса подползла еще ближе. Авось и ей
перепадет кусочек. Боже, как приятно покушать зайчатины после этой
ужасной муравьиной диеты! Кислые муравьи набили лисе оскомину. А заяц
сладкий, сочный и вкусный! У проныры аж слюнки потекли.
Орел уже собрался было долбануть зайца крепким клювом в затылок,
когда почуял за спиной лису. Она осторожно ползла по снегу, подбираясь
все ближе.
Белохвост обернулся, расставил крылья и издал злое,
предостерегающее шипение. Но проныра продолжала ползти вперед
короткими, осторожными зигзагами. Ее маленькие острые уши встали
торчком. Чуткий нос тянул воздух. Глаза блестели. Пушистый, словно
взбитая перина, хвост волочился по снегу.
Проныра здорово трусила. Но голод прибавил ей отваги и дерзости.
Незваная гостья все больше раздражала белохвоста. Кто знает,
какого подвоха можно ожидать от этого крадущегося по снегу зверя! И
белохвост решился. Выпустив зайца, он запрыгал навстречу агрессору.
Косой не преминул воспользоваться случаем, чтобы спасти свою
шкуру. Беда только, что орел успел его порядком потрепать. Косой
поднялся и тут же свалился. Снова встал и, шатаясь, закружил на месте.
Шипя от ярости и угрожающе размахивая огромными крыльями, орел
подскочил к лисе, собираясь прогнать ее прочь. Он желал остаться один
на один со своей добычей. Но проныра сразу смекнула, как ей быть.
Ловко обогнув грозного противника, она догнала ошалевшего зайца,
схватила его - и к роще!
Белохвосту этот фокус пришелся не по вкусу. Прежде чем лиса
успела добежать до рощи, где она рассчитывала скрыться под низкими
ветвями елей, могучая птица снова взмыла в воздух. Глаза белохвоста
зажглись желтой яростью. Он быстро настиг наглого грабителя и круто
упал головой вниз. Белохвост целил в зайца, висевшего в лисьей пасти,
но угодил прямо в проныру. От этого страшного удара лиса перевернулась
и покатилась в снег. Зайца она со страху выпустила. Жесткие крылья
больно били ее по голове. Проныра кричала и выла. Сжавшись в комок,
она лежала на спине и из последних сил оборонялась тупыми когтями.
Белые зубы сверкали в злом оскале.
Оказавшись на свободе, косой несколько секунд лежал неподвижно,
оглушенный. Но всего несколько секунд. Вот он пришел в себя и поднялся
на ноги. Идти было нелегко. Он протащился несколько шагов, семеня и
спотыкаясь, хотел было припустить - и ткнулся носом в снег. Но снова
встал - и вдруг как ни в чем не бывало серым комочком покатил наутек
через снежное поле прямо к роще.
Когда орел и лиса обнаружили, что добыча, из-за которой они
воевали, удрала, было уже слишком поздно.
Орел разжал когти и выпустил кричавшую, дурно пахнувшую лису.
Взмахнув могучими крыльями, он полетел к своей сосне, устроился на
самой верхушке и принялся чистить перья. Смертельно перепуганная лиса
испачкала его напоследок какой-то вонючей гадостью. Он еще не скоро
избавится от этого отвратительного запаха.
Проныре здорово досталось от орла. Получив жестокую трепку, она
поднялась на ноги, доплелась до ближайшей канавы и поползла по ней
домой, в рощу.
Теперь она раз и навсегда усвоила, сколь неразумно пересекать
охотничью тропу орла.
А косой был уже далеко от опасных соседей. Одуревший, помятый,
потрепанный орлом и лисой, он сидел, съежившись, под сплетенными
корнями сосны и дышал на лапки.
Жизнь снова шла своим чередом. В лесном царстве наступил мирный
сочельник.
Между рождеством и Новым годом снегу выпало еще больше. Занесло
все пути-дороги. Землю укутало плотным белым покрывалом.
В новогодний вечер, едва часы на стене пробили одиннадцать
тяжелых, хриплых ударов, Дундертак и Вальтер потихоньку выскользнули
из дому. Они решили совершить традиционный "новогодний обход". Оба
молчали. Потому что от одиннадцати до часу, в последний час старого
года и первый час нового, разговаривать не полагается.
Они трижды обошли вокруг церкви против солнца. Потом отправились
к рыбацким хижинам. В каждом окошке горел свет, и, пробегая мимо, они
заглядывали в щелки. И молча шли дальше. Потому что, произнеси они
хоть слово, это навлекло бы на них ужасное несчастье. В каждой хижине
они видели людей, собравшихся вокруг елки или у праздничного стола.
Доведись им увидеть за каким-нибудь столом существо в белых сияющих
одеждах, но без головы, это значило бы, что в этот дом в новом году
придет гостья - Смерть.
Пробродив часа два по заснеженным тропинкам, Дундертак и Вальтер
вернулись домой и легли, так и не сказав друг другу ни слова. Они
натянули на голову одеяла, стараясь поскорее заснуть и ни о чем не
думать.
Дундертаку сразу же приснилась черепаха Элиза и целая куча
черепаховых яиц, лежащих в нагретом солнцем песке.
А прямо под ними на глубине трех локтей - невиданный пиратский
клад!
...В день святого Канута Датского к ним в гости пришел боцман
Якоб Гронберг. Он приходил уже много лет подряд. Всегда в один и тот
же день. В этот день можно было и не заглядывать в календарь.
Раздался стук, и сразу же вслед за этим дверь распахнулась, и
боцман, не дожидаясь приглашения, шагнул в кухню. От него веяло
бодростью и силой, и в кухне сразу стало как будто светлее.
- Канут на порог - рождество за порог!
- А желанный гость - через порог! - приветствовала его хозяйка. -
Добро пожаловать!
- Спасибо! Для бродяги нет лучше слов, чем "Добро пожаловать".
Сколько ни слушай - не надоест!
Боцман снял со спины длинный деревянный ящик и поставил его около
лежанки. Ящик был выкрашен в зеленый цвет, на передней его стенке были
нарисованы эскимосы, белые медведи и трехмачтовый корабль с
распущенными парусами и развевающимися на верхушках мачт шведскими
флагами.
Это была знаменитая "Вега", на которой шведский путешественник
Адольф Эрик Норденшельд впервые в мире прошел Северным морским путем
из Атлантического океана в Тихий.
"Вега" была изображена на стоянке в бухте. На заднем плане
вырисовывался в пелене тумана покрытый снегом горный кряж. На переднем
- большой белый медведь удивленно рассматривал украшенный флагами
пароход. Через всю "Вегу", от бушприта до кормы, шла надпись.
Маленькими кривыми буквами было выведено:
"Вега" огибает мыс Челюскин - самую северную
оконечность Азиатского материка.
В дни своей молодости, еще матросом, боцман Якоб Гронберг
участвовал в знаменитом плавании. Ему ли было не знать, какой была
"Вега"! Правдоподобность картины сомнению не подлежала.
На одной стороне ящика была укреплена рукоятка, оканчивавшаяся
какой-то необычной, заостренной на конце ручкой. Спереди, примерно на
уровне груди, помещалось смотровое окошечко. Чтобы заглянуть через
него внутрь ящика и посмотреть, что там такое внутри, взрослым
пришлось нагнуться, а Дундертаку встать коленками на стул.
Не в пример большинству жителей шхер, Якоб Гронберг был рослый,
широкоплечий детина. Головой он почти касался потолочных балок. Ходил
он немного прихрамывая. Ничего удивительного: когда-то он отморозил
левую ногу, и ее пришлось отнять выше колена. Теперь у него вместо
ноги был деревянный протез.
Все домашние побросали работу и столпились вокруг зеленого ящика.
Но, прежде чем начать "представление", боцман дал Дундертаку
потрогать странную ручку.
- Запомни, дружок, хорошенько, что ты держишь в руке! Это штука
необыкновенная. Когда-то она красовалась на голове моржа. Моржовый
клык. Морж - это такой огромный зверь, который живет в Северном
Ледовитом океане.
С внутренней стороны ящика перед смотровым глазком было
прикреплено увеличительное стекло. Когда боцман поворачивал рукоятку,
перед глазком появлялась картинка. На самом деле она была не больше
обыкновенной цветной открытки, но через увеличительное стекло казалась
очень большой. Одна картинка сменялась другой, и когда Гронберг быстро
крутил рукоятку, то картинки, казалось, оживали: вот Норденшельд машет
рукой, отдает честь, на мачту поднимается шведский флаг, "Вега"
выходит из Гетеборгской гавани, а люди на берегу машут вслед шляпами,
носовыми платками и зонтиками.
- Вдоль побережья Норвегии мы поднялись до города Тромсе, -
рассказывал боцман, крутя рукоятку и показывая все новые картинки в
своем удивительном ящике. - Там мы взяли на борт все необходимое для
кругосветного плавания - нам предстояло побывать в местах, где до нас
не ступала нога человека. Приехал Норденшельд, а с ним много шведских
морских офицеров и иностранцев - из России и даже из Италии и Испании.
Все хотели присутствовать на таком торжестве. Двадцать первого июля, в
два часа пополудни, "Вега" снялась с якоря. Взвились флаги на мачтах.
Мы покинули Тромсе и взяли курс на север. А уж потом, когда поднялись
до самой северной оконечности Скандинавского полуострова, повернули на
восток. Погода все время стояла отличная. Никаких льдов. Светило
солнце. А ведь мы забрались на север - дальше некуда. Посмотрите на
карту. Вот, Коготь большого пальца - только он и отделял нас от
Северного полюса, где земная ось вылезает наружу и торчит в воздухе
словно флагшток. Косой флагшток, конечно. Но к Северному полюсу мы не
пошли. Норденшельд не ставил себе такой цели. Он хотел открыть самый
короткий путь из Европы в Японию и Америку. Это для него было важнее,
чем сам Северный полюс. И, повторяю, до него ни один человек в мире не
отправлялся в такое плавание.
Итак, мы плыли все дальше на восток. Каждый божий день мы
открывали новые острова и земли. Норденшельд давал им имена и рисовал
карты, нанося на них очертания берегов, мимо которых мы плыли.
Утром девятнадцатого августа 1878 года Норденшельд отдал приказ
бросить якорь. Мы находились в маленькой бухте, в которую вдавались
узкие языки кос. Со всех сторон нас окружали покрытые снегом горные
кряжи. Это было одно из самых удивительных мест на земле - мыс
Челюскин. Вот он изображен на передней стенке ящика. Если вы раньше
ничего об этом не слыхали, то знайте, что мыс Челюскин - это самая
северная оконечность Азиатского материка, самое дикое и пустынное
место на всем земном шаре. Нас встретил только большой белый медведь,
который стоял на большом камне и с интересом смотрел, как мы поднимали
флаг и салютовали пушечными залпами.
Потом мы спустили на воду шлюпки, подгребли к берегу, высадились
и соорудили пирамиду из камней высотой в человеческий рост.
Норденшельд положил внутрь рапорт о плавании "Веги". Потом он
повернулся к нам и сказал:
"Друзья, мы достигли великой цели, к которой в течение столетий
безуспешно стремились люди! Нам, шведам, удалось впервые в истории
провести судно к мысу Челюскин - самой северной оконечности Старого
Света!"
Вот так штука! Тут мы все начали кашлять и сморкаться, и,
наверное, не только у меня стоял комок в горле. Потому что, когда мы
наконец крикнули "Ура!", получилось довольно-таки невнятно. А
Норденшельд! Что это был за парень! После своей речи он начал со всеми
обниматься, да так, что даже у самых матерых морских волков все
ребрышки захрустели.
Потом мы вернулись к себе на борт, подняли якорь и пошли дальше.
Между тем льды становились все плотнее, а густые туманы очень
затрудняли наблюдения. Мы продвигались вперед совсем медленно. Но
нужды мы ни в чем не терпели. Свежего мяса было хоть отбавляй. Кругом
кишмя кишело разной морской птицы. В море появилось множество моржей и
тюленей. Были и белые медведи. А захотелось тебе рыбки - пожалуйста!
Только опусти трал.
На больших глубинах в этих местах водились сотни пород рыб,
которых до сих пор не видел человеческий глаз. Но Норденшельд не хотел
рисковать и долго задерживаться из-за научных наблюдений. Был уже
конец августа, и нам надо было добраться до Берингова пролива, прежде
чем море совсем замерзнет.
Но туманы все сгущались. Иногда мы вынуждены были сутками стоять
на якоре. Таких туманов, как в Северном Ледовитом океане, я больше
нигде не видел. Густые, как коровье молоко. Попробуйте разглядеть
что-нибудь через молоко! Компас тоже не мог помочь - ведь мы плыли по
неизведанным местам! Кто знал, где здесь кончается открытое море. Но
иногда туманы рассеивались и вокруг все прояснялось. На "Веге"
начиналась беготня, мы живо поднимали якорь и запускали машину. Так, с
грехом пополам, мы продвигались вперед, пока не наступило девятое
сентября. В этот день Норденшельд сообщил нам, что до Берингова
пролива остается всего трое суток хода. Берингов пролив - это, каждому
известно, незамерзающий свободный проход из Северного Ледовитого
океана в Тихий. Если бы нам удалось добраться до Берингова пролива,
дальше можно было бы не беспокоиться и идти вперед днем и ночью. Ведь
знаменитый датский путешественник Витус Беринг, если здесь этого не
знают, еще в 1731 году нанес на морскую карту путь, соединяющий Азию с
Америкой. Это известно всему миру, можно бы и не говорить об этом в
каждом втором доме!
Значит, это было девятое сентября. Но оказалось, что радоваться
было рано. Потому что ночью нашу "Вегу" опять начали затирать льды. Мы
все-таки пробились. Через двое суток "Вега" опять попала в плен ко
льдам и простояла целую неделю. Потом льды вдруг подвинулись,
раскололись - и образовался узкий чистый проход. Наконец-то! Путь к
Берингову проливу был открыт! Еще один день - и мы доберемся до
свободной воды. Ну, а все остальное - это уж для такого человека, как
Норденшельд, детские игрушки!
Хоть мы и торопились, нам приходилось продвигаться очень медленно
и осторожно. Иначе мы рисковали сломать в этом узком проходе винт об
лед. Тогда уж на кругосветном плавании ставь точку. Норденшельд
славился и смелостью и осторожностью. Он был очень отважный человек,
но всегда знал, где надо быть осторожным. О, это был старый полярный
волк! Для такого плавания лучшего человека тогда и не могло быть.
Разве что норвежец Нансен...
И опять мы обрадовались слишком рано. Скоро нас снова затерло.
Теперь уж ничего не оставалось, как пришвартоваться к какой-нибудь
большой льдине. Мы так и сделали. Льдина была длиной метров сорок, а
высотой шесть метров. Раза в три больше этого дома. Всякий понимает,
что там все другое - не то что здешняя мелочь!
Ну а потом мы и оглянуться не успели, как все вокруг замерзло.
"Вега" оказалась зажатой во льду, как в тисках. Не выбраться! Нам
стало ясно, что придется зимовать в этих негостеприимных местах.
Потом пришли морозы. И полярная ночь. Да разве опишешь это людям,
которые всю свою жизнь прожили на юге, чуть ли не у самого экватора!
Одно могу сказать: как только вспомню те дни - до сих пор дрожь
пробирает.
И вот в самый разгар той страшной зимы случилось одно
происшествие, которое сначала чуть не стоило мне жизни, а потом
навлекло на меня величайший позор. А случилось вот что. Норденшельд
как-то намекнул, что ему очень хотелось бы двух белых медвежат и что в
долгу уж он не останется. Мы с товарищем поняли его с полуслова.
Составили целый план и решили во что бы то ни стало добыть медвежат
живьем. Вообще-то белые медведи на редкость любопытны, даже навязчивы.
Но своих детенышей они очень оберегают.
Скоро мы заметили, что медведи подходят к нам особенно близко в
то время, когда кок возится в камбузе. Их привлекал запах съестного.
Мы и решили сыграть на их любопытстве. Мы придумали вот что: время от
времени мы поджигали на льду невдалеке от парохода кусочек тюленьего
жира. Для белого медведя запах тюленьего жира самый вкусный запах на
свете. И вот в один прекрасный день к нам пришлепала большая медведица
с двумя маленькими медвежатами в кильватере. Медвежата были такие
маленькие, что с трудом косолапили за матерью. Когда медведица подошла
поближе, она спрятала медвежат за льдиной, а сама, принюхиваясь, пошла
прямо на запах. Мы на это и рассчитывали. Мой товарищ стал пробираться
в обход к льдине, за которой сидели медвежата. Я должен был в это
время отвлекать внимание медведицы и подкармливать ее кусочками
тюленьего жира. Все шло как пописанному. Метрах в тридцати от костра
медведица уселась на задние лапы - ну в точности медведь в цирке! - и
стала размахивать огромными передними лапами, а сама жадно вдыхала
вкусный запах. Когда она начинала вертеть головой и беспокоиться, я
бросал ей кусочек жира. Это было все равно что бросать жир в бездонную
бочку! Она захлопывала челюсти - и куска как не бывало.
Вдруг я увидел своего товарища. Он пробирался обратно и тащил под
мышками ружье и обоих медвежат.
Но медведица его тоже заметила.
Я никогда раньше не знал, что такие неуклюжие существа могут так
быстро бегать.
Мой товарищ не стал мешкать и изо всех сил помчался к пароходу.
Медведица за ним. Она так страшно ревела, что у меня каждый раз душа
уходила в пятки.
Тут это и случилось. Товарищ поскользнулся и грохнулся затылком
об лед, задрав обе ноги к небу. Ружье и оба медвежонка отлетели далеко
в сторону.
Пришлось и мне взять ноги в руки. Медведица бежала с одной
стороны, я - с другой. Цель у нас была одна.
Косолапые медвежата беспомощно топтались на месте.
В тот самый момент, когда медведица, поднявшись на задние лапы,
собиралась опустить передние на упавшего человека, я схватил
валявшееся рядом ружье. Но я стоял так неудачно, что не решался
выстрелить: мог попасть в товарища. От страха я уже не помнил, что
делаю. Не глядя, я налетел на медведицу и всадил приклад прямо в
широко раскрытую пасть.
От сильного толчка я пошатнулся. Кажется, я попал точно.
Медведица сначала замешкалась, но тут же схватила передними
лапами ружье, стараясь вырвать его из пасти. К несчастью, она зацепила
когтями за спусковой крючок. Спуск оттянулся назад. Грохнули выстрелы.
Что-то толкнуло меня в правое плечо, я перекувырнулся и растянулся на
льду.
Медведица в страхе присела. Ружейное дуло она отломала и
отбросила далеко в сторону. Но приклад крепко сидел в пасти, застряв
между клыками. Медведица била себя лапами по морде, стараясь таким
способом освободиться от застрявшего куска дерева. Точно так поступает
кошка, когда от жадности подавится рыбьей костью. Хороша кошечка!
Одним ударом косматой лапы она могла мигом избавить нас от всех земных
забот!
Глаза медведицы сверкали бешенством.
Тем временем мой товарищ пришел в себя и вскочил на ноги. Я
попробовал последовать его примеру. Но перед глазами пошли черные
круги, и я мешком свалился на лед. В этот момент грохнуло два
выстрела. На этот раз стрелял сам Норденшельд. Стоя на палубе "Веги",
он послал разъяренному зверю две успокоительные пилюли. Пули вошли
прямо в сердце, и медведица упала замертво.
Так Норденшельд спас нам жизнь. Зато потом разделал нас обоих под
орех, обозвав жалкими рохлями. Излив свой гнев, он переменил тон и
сочувственно спросил меня:
"Ну, тяжело пришлось, Гронберг?"
"Да как сказать, - говорю. - Не особенно приятно дожидаться
объятий медведицы!"
Когда все наши болячки были залеплены пластырем и выяснилось, что
этим мы и отделались, Норденшельд принялся хохотать как одержимый:
"Сколько нагляделся на своем веку всякой нелепицы, но чтоб
медведь держал в пасти ружье и стрелял в охотников - в жизни такого не
видел!"
Кончилось все-таки тем, что медвежата оказались у нас на борту.
Мы их кормили сгущенным молоком. Они были презабавные и игривые, как
щенята. Да что там говорить! Если бы я только умел обращаться с пером
и бумагой, я бы об этих самых медвежатах написал целую книжку и еще
много газет!
В тех местах, где мы застряли, далеко за Полярным кругом, зима
тянется бесконечно долго. Мы встали на зимовку в сентябре, а в июне -
значит, чуть ли не год спустя - лед был еще толщиной полтора метра.
Но, как-никак, солнце поднималось все выше, пригревало все сильнее.
Прилетели птицы: полярные совы, воробьи, куропатки.
Восемнадцатого июля вокруг "Веги" начал трещать лед. Наконец-то!
Последний раз он трещал десять месяцев назад. Но тогда это была
печальная музыка. Тогда лед спаивался и замерзал. А сейчас? Сейчас лед
тронулся - и мы последовали его примеру. Подняли якорь, заработал винт
- и в путь. А двадцатого июля мы подняли флаг и салютовали из нашей
пушки - "Вега" вошла в Берингов пролив. "Вега" первой в мире прошла
Северным морским путем!
Самое трудное было позади.
Но нам предстояло еще долгое плавание. От Швеции нас отделяла
добрая половина земного шара. По пути домой мы побывали в Японии, на
Цейлоне, в Суэце и во многих других местах. Целых десять месяцев мы
стояли на месте и мерзли у этой чертовой Колючинской губы. Зато теперь
все переменилось! Наше плавание стало сплошным праздником. Всюду нас
чествовали, как победителей.
Вообще, кругосветное плавание - интереснейшая штука. Новый год,
например, встречаешь несколько раз. В Китае новый год считается не с
первого января, а с двенадцатого февраля. В Персии новый год наступает
двадцать первого марта. В Сиаме - первого апреля. Мусульманский новый
год отмечается двадцать шестого апреля, а александрийский - двадцать
девятого августа. Когда плывешь из Китая в Америку, то на широте ста
восьмидесяти градусов, недалеко от острова Мидуэй в Тихом океане,
становишься на целые сутки моложе. А если это случится в
рождественский вечер - считай, что тебе здорово повезло. Представьте
себе: вы уже полакомились рождественским ужином, и вдруг, в тот самый
момент, когда корабль пересекает линию дат, время возвращается обратно
на целых двадцать четыре часа, и оказывается, что рождественский вечер
наступит только завтра. Значит, опять предстоит рождественский ужин с
жареной индейкой, сливовым пудингом, печеными яблоками и прочими
вкусными вещами. Конечно, вам все это так сразу не объяснишь - очень
сложно. Но одно-то, конечно, и вы понимаете, хоть, кроме шхер, ничего
и не видали на свете: если бы люди плавали по календарю, а не по
морским картам и звездам, они бы совершенно запутались, потеряли
всякое представление о времени и никогда бы никуда не доплыли. (Линия
дат (или линия передвинутых дат) - условная линия на поверхности
земного шара, служащая для разграничения мест, имеющих в один и тот же
момент времени календарные даты, разнящиеся на один день. Проходит по
Тихому океану в районе меридиана 180o.)
Но наша "Вега" доплыла!
В десять часов вечера двадцать четвертого апреля, три недели
спустя после сиамского нового года и за два дня до мусульманского,
"Вега" бросила якорь в Стокгольмской гавани у Большой лестницы
королевского дворца.
С острова Кастельхольм грянул пушечный салют. Украшенные флагами
военные корабли, яхты, шлюпы, парусники, выстроившись в две
кильватерные колонны, сопровождали нас через все шхеры, от острова
Ваксхольм до самого Стокгольмского порта.
Когда стемнело, спустили флаги и зажгли фонари. В воздухе
взрывались снопы ракет, вокруг всего города запылали факелы и смоляные
бочки.
Нас ждали! Нас приветствовали! Это было получше, чем десять
месяцев подряд торчать во льдах на самом севере Азии и глотать тюлений
жир.
Тысячи людей пели, смеялись, кричали:
"Привет отважным мореплавателям! Ура! С возвращением домой!.."
Вот посмотрите-ка... - сказал Якоб Гронберг, повернув ручку из
моржового клыка. Из темноты зеленого ящика появилась перед
увеличительным стеклом новая картинка. - Видите, какая масса народу на
всей набережной от Стадсгорден до Шепсбрун и потом до самой площади
Карла Двенадцатого? Видите, сколько кораблей? А ракеты над военной
верфью? Целые каскады! Прожекторы освещают саму "Вегу" и королевский
дворец. А на фасаде дворца в тот день сияло имя Норденшельда. И не
только Норденшельда, но всех, кто участвовал в далеком плавании
"Веги". Даже мое имя сияло и сверкало в тот день всеми огнями. Да, так
и было написано: Якоб Юханнес Гронберг!
Когда боцман окончил свой удивительный рассказ, в кухне
воцарилось почтительное молчание. Наконец раздался чей-то голос:
- Ногу ты потерял во время этого плавания, да?
- Стыдно признаться, но нет. Это случилось уже здесь, недалеко от
Тюленьего Острова.
- Как же так?
- Однажды я лежал на льду и караулил у лунки выдр. Глупо,
конечно, но я до того ушел в это занятие, что даже не заметил, как
левая нога вдруг онемела и отнялась. А на следующий день пришлось
прямым ходом к доктору - вот и все!
Кругосветный мореплаватель Якоб Гронберг провел тыльной стороной
руки по черным усам и задумался.
- Насмешка судьбы! - усмехнулся он. - Норденшельд провез нас
живыми и невредимыми вокруг всего света. А ведь мы бывали в таких
местах, где ртуть в термометре замерзала, а пламя свечи превращалось в
сосульку - ложишься, бывало, спать и срезаешь ее ножницами. Во какая
холодища была! Да, проторчать целую зиму на самом севере Азии, где и
не то еще случается, а потом взять да и прохлопать свою драгоценную
ногу в двух шагах от теплой кухни! Срамота да и только!
Подумать, какая жалость!
Боцман отставил в сторону ящик с удивительной ручкой и еще более
удивительным содержимым и уселся на лежанку, вытянув перед собой
деревянную ногу.
- Вообще-то эта деревяшка меня иногда выручает, - сказал он. -
Один раз, например, на меня напала бешеная собака. Мне ничего больше
Но тут из рощи появилась проныра. Лисе было страшно, но ее терзал
голод. И, преодолев свою трусость, она подкралась поближе к месту
военных действий. Голод оказался сильнее страха.
Приспустив крылья, орел сидел на спине у зайца.
Волоча брюхо по снегу, лиса подползла еще ближе. Авось и ей
перепадет кусочек. Боже, как приятно покушать зайчатины после этой
ужасной муравьиной диеты! Кислые муравьи набили лисе оскомину. А заяц
сладкий, сочный и вкусный! У проныры аж слюнки потекли.
Орел уже собрался было долбануть зайца крепким клювом в затылок,
когда почуял за спиной лису. Она осторожно ползла по снегу, подбираясь
все ближе.
Белохвост обернулся, расставил крылья и издал злое,
предостерегающее шипение. Но проныра продолжала ползти вперед
короткими, осторожными зигзагами. Ее маленькие острые уши встали
торчком. Чуткий нос тянул воздух. Глаза блестели. Пушистый, словно
взбитая перина, хвост волочился по снегу.
Проныра здорово трусила. Но голод прибавил ей отваги и дерзости.
Незваная гостья все больше раздражала белохвоста. Кто знает,
какого подвоха можно ожидать от этого крадущегося по снегу зверя! И
белохвост решился. Выпустив зайца, он запрыгал навстречу агрессору.
Косой не преминул воспользоваться случаем, чтобы спасти свою
шкуру. Беда только, что орел успел его порядком потрепать. Косой
поднялся и тут же свалился. Снова встал и, шатаясь, закружил на месте.
Шипя от ярости и угрожающе размахивая огромными крыльями, орел
подскочил к лисе, собираясь прогнать ее прочь. Он желал остаться один
на один со своей добычей. Но проныра сразу смекнула, как ей быть.
Ловко обогнув грозного противника, она догнала ошалевшего зайца,
схватила его - и к роще!
Белохвосту этот фокус пришелся не по вкусу. Прежде чем лиса
успела добежать до рощи, где она рассчитывала скрыться под низкими
ветвями елей, могучая птица снова взмыла в воздух. Глаза белохвоста
зажглись желтой яростью. Он быстро настиг наглого грабителя и круто
упал головой вниз. Белохвост целил в зайца, висевшего в лисьей пасти,
но угодил прямо в проныру. От этого страшного удара лиса перевернулась
и покатилась в снег. Зайца она со страху выпустила. Жесткие крылья
больно били ее по голове. Проныра кричала и выла. Сжавшись в комок,
она лежала на спине и из последних сил оборонялась тупыми когтями.
Белые зубы сверкали в злом оскале.
Оказавшись на свободе, косой несколько секунд лежал неподвижно,
оглушенный. Но всего несколько секунд. Вот он пришел в себя и поднялся
на ноги. Идти было нелегко. Он протащился несколько шагов, семеня и
спотыкаясь, хотел было припустить - и ткнулся носом в снег. Но снова
встал - и вдруг как ни в чем не бывало серым комочком покатил наутек
через снежное поле прямо к роще.
Когда орел и лиса обнаружили, что добыча, из-за которой они
воевали, удрала, было уже слишком поздно.
Орел разжал когти и выпустил кричавшую, дурно пахнувшую лису.
Взмахнув могучими крыльями, он полетел к своей сосне, устроился на
самой верхушке и принялся чистить перья. Смертельно перепуганная лиса
испачкала его напоследок какой-то вонючей гадостью. Он еще не скоро
избавится от этого отвратительного запаха.
Проныре здорово досталось от орла. Получив жестокую трепку, она
поднялась на ноги, доплелась до ближайшей канавы и поползла по ней
домой, в рощу.
Теперь она раз и навсегда усвоила, сколь неразумно пересекать
охотничью тропу орла.
А косой был уже далеко от опасных соседей. Одуревший, помятый,
потрепанный орлом и лисой, он сидел, съежившись, под сплетенными
корнями сосны и дышал на лапки.
Жизнь снова шла своим чередом. В лесном царстве наступил мирный
сочельник.
Между рождеством и Новым годом снегу выпало еще больше. Занесло
все пути-дороги. Землю укутало плотным белым покрывалом.
В новогодний вечер, едва часы на стене пробили одиннадцать
тяжелых, хриплых ударов, Дундертак и Вальтер потихоньку выскользнули
из дому. Они решили совершить традиционный "новогодний обход". Оба
молчали. Потому что от одиннадцати до часу, в последний час старого
года и первый час нового, разговаривать не полагается.
Они трижды обошли вокруг церкви против солнца. Потом отправились
к рыбацким хижинам. В каждом окошке горел свет, и, пробегая мимо, они
заглядывали в щелки. И молча шли дальше. Потому что, произнеси они
хоть слово, это навлекло бы на них ужасное несчастье. В каждой хижине
они видели людей, собравшихся вокруг елки или у праздничного стола.
Доведись им увидеть за каким-нибудь столом существо в белых сияющих
одеждах, но без головы, это значило бы, что в этот дом в новом году
придет гостья - Смерть.
Пробродив часа два по заснеженным тропинкам, Дундертак и Вальтер
вернулись домой и легли, так и не сказав друг другу ни слова. Они
натянули на голову одеяла, стараясь поскорее заснуть и ни о чем не
думать.
Дундертаку сразу же приснилась черепаха Элиза и целая куча
черепаховых яиц, лежащих в нагретом солнцем песке.
А прямо под ними на глубине трех локтей - невиданный пиратский
клад!
...В день святого Канута Датского к ним в гости пришел боцман
Якоб Гронберг. Он приходил уже много лет подряд. Всегда в один и тот
же день. В этот день можно было и не заглядывать в календарь.
Раздался стук, и сразу же вслед за этим дверь распахнулась, и
боцман, не дожидаясь приглашения, шагнул в кухню. От него веяло
бодростью и силой, и в кухне сразу стало как будто светлее.
- Канут на порог - рождество за порог!
- А желанный гость - через порог! - приветствовала его хозяйка. -
Добро пожаловать!
- Спасибо! Для бродяги нет лучше слов, чем "Добро пожаловать".
Сколько ни слушай - не надоест!
Боцман снял со спины длинный деревянный ящик и поставил его около
лежанки. Ящик был выкрашен в зеленый цвет, на передней его стенке были
нарисованы эскимосы, белые медведи и трехмачтовый корабль с
распущенными парусами и развевающимися на верхушках мачт шведскими
флагами.
Это была знаменитая "Вега", на которой шведский путешественник
Адольф Эрик Норденшельд впервые в мире прошел Северным морским путем
из Атлантического океана в Тихий.
"Вега" была изображена на стоянке в бухте. На заднем плане
вырисовывался в пелене тумана покрытый снегом горный кряж. На переднем
- большой белый медведь удивленно рассматривал украшенный флагами
пароход. Через всю "Вегу", от бушприта до кормы, шла надпись.
Маленькими кривыми буквами было выведено:
"Вега" огибает мыс Челюскин - самую северную
оконечность Азиатского материка.
В дни своей молодости, еще матросом, боцман Якоб Гронберг
участвовал в знаменитом плавании. Ему ли было не знать, какой была
"Вега"! Правдоподобность картины сомнению не подлежала.
На одной стороне ящика была укреплена рукоятка, оканчивавшаяся
какой-то необычной, заостренной на конце ручкой. Спереди, примерно на
уровне груди, помещалось смотровое окошечко. Чтобы заглянуть через
него внутрь ящика и посмотреть, что там такое внутри, взрослым
пришлось нагнуться, а Дундертаку встать коленками на стул.
Не в пример большинству жителей шхер, Якоб Гронберг был рослый,
широкоплечий детина. Головой он почти касался потолочных балок. Ходил
он немного прихрамывая. Ничего удивительного: когда-то он отморозил
левую ногу, и ее пришлось отнять выше колена. Теперь у него вместо
ноги был деревянный протез.
Все домашние побросали работу и столпились вокруг зеленого ящика.
Но, прежде чем начать "представление", боцман дал Дундертаку
потрогать странную ручку.
- Запомни, дружок, хорошенько, что ты держишь в руке! Это штука
необыкновенная. Когда-то она красовалась на голове моржа. Моржовый
клык. Морж - это такой огромный зверь, который живет в Северном
Ледовитом океане.
С внутренней стороны ящика перед смотровым глазком было
прикреплено увеличительное стекло. Когда боцман поворачивал рукоятку,
перед глазком появлялась картинка. На самом деле она была не больше
обыкновенной цветной открытки, но через увеличительное стекло казалась
очень большой. Одна картинка сменялась другой, и когда Гронберг быстро
крутил рукоятку, то картинки, казалось, оживали: вот Норденшельд машет
рукой, отдает честь, на мачту поднимается шведский флаг, "Вега"
выходит из Гетеборгской гавани, а люди на берегу машут вслед шляпами,
носовыми платками и зонтиками.
- Вдоль побережья Норвегии мы поднялись до города Тромсе, -
рассказывал боцман, крутя рукоятку и показывая все новые картинки в
своем удивительном ящике. - Там мы взяли на борт все необходимое для
кругосветного плавания - нам предстояло побывать в местах, где до нас
не ступала нога человека. Приехал Норденшельд, а с ним много шведских
морских офицеров и иностранцев - из России и даже из Италии и Испании.
Все хотели присутствовать на таком торжестве. Двадцать первого июля, в
два часа пополудни, "Вега" снялась с якоря. Взвились флаги на мачтах.
Мы покинули Тромсе и взяли курс на север. А уж потом, когда поднялись
до самой северной оконечности Скандинавского полуострова, повернули на
восток. Погода все время стояла отличная. Никаких льдов. Светило
солнце. А ведь мы забрались на север - дальше некуда. Посмотрите на
карту. Вот, Коготь большого пальца - только он и отделял нас от
Северного полюса, где земная ось вылезает наружу и торчит в воздухе
словно флагшток. Косой флагшток, конечно. Но к Северному полюсу мы не
пошли. Норденшельд не ставил себе такой цели. Он хотел открыть самый
короткий путь из Европы в Японию и Америку. Это для него было важнее,
чем сам Северный полюс. И, повторяю, до него ни один человек в мире не
отправлялся в такое плавание.
Итак, мы плыли все дальше на восток. Каждый божий день мы
открывали новые острова и земли. Норденшельд давал им имена и рисовал
карты, нанося на них очертания берегов, мимо которых мы плыли.
Утром девятнадцатого августа 1878 года Норденшельд отдал приказ
бросить якорь. Мы находились в маленькой бухте, в которую вдавались
узкие языки кос. Со всех сторон нас окружали покрытые снегом горные
кряжи. Это было одно из самых удивительных мест на земле - мыс
Челюскин. Вот он изображен на передней стенке ящика. Если вы раньше
ничего об этом не слыхали, то знайте, что мыс Челюскин - это самая
северная оконечность Азиатского материка, самое дикое и пустынное
место на всем земном шаре. Нас встретил только большой белый медведь,
который стоял на большом камне и с интересом смотрел, как мы поднимали
флаг и салютовали пушечными залпами.
Потом мы спустили на воду шлюпки, подгребли к берегу, высадились
и соорудили пирамиду из камней высотой в человеческий рост.
Норденшельд положил внутрь рапорт о плавании "Веги". Потом он
повернулся к нам и сказал:
"Друзья, мы достигли великой цели, к которой в течение столетий
безуспешно стремились люди! Нам, шведам, удалось впервые в истории
провести судно к мысу Челюскин - самой северной оконечности Старого
Света!"
Вот так штука! Тут мы все начали кашлять и сморкаться, и,
наверное, не только у меня стоял комок в горле. Потому что, когда мы
наконец крикнули "Ура!", получилось довольно-таки невнятно. А
Норденшельд! Что это был за парень! После своей речи он начал со всеми
обниматься, да так, что даже у самых матерых морских волков все
ребрышки захрустели.
Потом мы вернулись к себе на борт, подняли якорь и пошли дальше.
Между тем льды становились все плотнее, а густые туманы очень
затрудняли наблюдения. Мы продвигались вперед совсем медленно. Но
нужды мы ни в чем не терпели. Свежего мяса было хоть отбавляй. Кругом
кишмя кишело разной морской птицы. В море появилось множество моржей и
тюленей. Были и белые медведи. А захотелось тебе рыбки - пожалуйста!
Только опусти трал.
На больших глубинах в этих местах водились сотни пород рыб,
которых до сих пор не видел человеческий глаз. Но Норденшельд не хотел
рисковать и долго задерживаться из-за научных наблюдений. Был уже
конец августа, и нам надо было добраться до Берингова пролива, прежде
чем море совсем замерзнет.
Но туманы все сгущались. Иногда мы вынуждены были сутками стоять
на якоре. Таких туманов, как в Северном Ледовитом океане, я больше
нигде не видел. Густые, как коровье молоко. Попробуйте разглядеть
что-нибудь через молоко! Компас тоже не мог помочь - ведь мы плыли по
неизведанным местам! Кто знал, где здесь кончается открытое море. Но
иногда туманы рассеивались и вокруг все прояснялось. На "Веге"
начиналась беготня, мы живо поднимали якорь и запускали машину. Так, с
грехом пополам, мы продвигались вперед, пока не наступило девятое
сентября. В этот день Норденшельд сообщил нам, что до Берингова
пролива остается всего трое суток хода. Берингов пролив - это, каждому
известно, незамерзающий свободный проход из Северного Ледовитого
океана в Тихий. Если бы нам удалось добраться до Берингова пролива,
дальше можно было бы не беспокоиться и идти вперед днем и ночью. Ведь
знаменитый датский путешественник Витус Беринг, если здесь этого не
знают, еще в 1731 году нанес на морскую карту путь, соединяющий Азию с
Америкой. Это известно всему миру, можно бы и не говорить об этом в
каждом втором доме!
Значит, это было девятое сентября. Но оказалось, что радоваться
было рано. Потому что ночью нашу "Вегу" опять начали затирать льды. Мы
все-таки пробились. Через двое суток "Вега" опять попала в плен ко
льдам и простояла целую неделю. Потом льды вдруг подвинулись,
раскололись - и образовался узкий чистый проход. Наконец-то! Путь к
Берингову проливу был открыт! Еще один день - и мы доберемся до
свободной воды. Ну, а все остальное - это уж для такого человека, как
Норденшельд, детские игрушки!
Хоть мы и торопились, нам приходилось продвигаться очень медленно
и осторожно. Иначе мы рисковали сломать в этом узком проходе винт об
лед. Тогда уж на кругосветном плавании ставь точку. Норденшельд
славился и смелостью и осторожностью. Он был очень отважный человек,
но всегда знал, где надо быть осторожным. О, это был старый полярный
волк! Для такого плавания лучшего человека тогда и не могло быть.
Разве что норвежец Нансен...
И опять мы обрадовались слишком рано. Скоро нас снова затерло.
Теперь уж ничего не оставалось, как пришвартоваться к какой-нибудь
большой льдине. Мы так и сделали. Льдина была длиной метров сорок, а
высотой шесть метров. Раза в три больше этого дома. Всякий понимает,
что там все другое - не то что здешняя мелочь!
Ну а потом мы и оглянуться не успели, как все вокруг замерзло.
"Вега" оказалась зажатой во льду, как в тисках. Не выбраться! Нам
стало ясно, что придется зимовать в этих негостеприимных местах.
Потом пришли морозы. И полярная ночь. Да разве опишешь это людям,
которые всю свою жизнь прожили на юге, чуть ли не у самого экватора!
Одно могу сказать: как только вспомню те дни - до сих пор дрожь
пробирает.
И вот в самый разгар той страшной зимы случилось одно
происшествие, которое сначала чуть не стоило мне жизни, а потом
навлекло на меня величайший позор. А случилось вот что. Норденшельд
как-то намекнул, что ему очень хотелось бы двух белых медвежат и что в
долгу уж он не останется. Мы с товарищем поняли его с полуслова.
Составили целый план и решили во что бы то ни стало добыть медвежат
живьем. Вообще-то белые медведи на редкость любопытны, даже навязчивы.
Но своих детенышей они очень оберегают.
Скоро мы заметили, что медведи подходят к нам особенно близко в
то время, когда кок возится в камбузе. Их привлекал запах съестного.
Мы и решили сыграть на их любопытстве. Мы придумали вот что: время от
времени мы поджигали на льду невдалеке от парохода кусочек тюленьего
жира. Для белого медведя запах тюленьего жира самый вкусный запах на
свете. И вот в один прекрасный день к нам пришлепала большая медведица
с двумя маленькими медвежатами в кильватере. Медвежата были такие
маленькие, что с трудом косолапили за матерью. Когда медведица подошла
поближе, она спрятала медвежат за льдиной, а сама, принюхиваясь, пошла
прямо на запах. Мы на это и рассчитывали. Мой товарищ стал пробираться
в обход к льдине, за которой сидели медвежата. Я должен был в это
время отвлекать внимание медведицы и подкармливать ее кусочками
тюленьего жира. Все шло как пописанному. Метрах в тридцати от костра
медведица уселась на задние лапы - ну в точности медведь в цирке! - и
стала размахивать огромными передними лапами, а сама жадно вдыхала
вкусный запах. Когда она начинала вертеть головой и беспокоиться, я
бросал ей кусочек жира. Это было все равно что бросать жир в бездонную
бочку! Она захлопывала челюсти - и куска как не бывало.
Вдруг я увидел своего товарища. Он пробирался обратно и тащил под
мышками ружье и обоих медвежат.
Но медведица его тоже заметила.
Я никогда раньше не знал, что такие неуклюжие существа могут так
быстро бегать.
Мой товарищ не стал мешкать и изо всех сил помчался к пароходу.
Медведица за ним. Она так страшно ревела, что у меня каждый раз душа
уходила в пятки.
Тут это и случилось. Товарищ поскользнулся и грохнулся затылком
об лед, задрав обе ноги к небу. Ружье и оба медвежонка отлетели далеко
в сторону.
Пришлось и мне взять ноги в руки. Медведица бежала с одной
стороны, я - с другой. Цель у нас была одна.
Косолапые медвежата беспомощно топтались на месте.
В тот самый момент, когда медведица, поднявшись на задние лапы,
собиралась опустить передние на упавшего человека, я схватил
валявшееся рядом ружье. Но я стоял так неудачно, что не решался
выстрелить: мог попасть в товарища. От страха я уже не помнил, что
делаю. Не глядя, я налетел на медведицу и всадил приклад прямо в
широко раскрытую пасть.
От сильного толчка я пошатнулся. Кажется, я попал точно.
Медведица сначала замешкалась, но тут же схватила передними
лапами ружье, стараясь вырвать его из пасти. К несчастью, она зацепила
когтями за спусковой крючок. Спуск оттянулся назад. Грохнули выстрелы.
Что-то толкнуло меня в правое плечо, я перекувырнулся и растянулся на
льду.
Медведица в страхе присела. Ружейное дуло она отломала и
отбросила далеко в сторону. Но приклад крепко сидел в пасти, застряв
между клыками. Медведица била себя лапами по морде, стараясь таким
способом освободиться от застрявшего куска дерева. Точно так поступает
кошка, когда от жадности подавится рыбьей костью. Хороша кошечка!
Одним ударом косматой лапы она могла мигом избавить нас от всех земных
забот!
Глаза медведицы сверкали бешенством.
Тем временем мой товарищ пришел в себя и вскочил на ноги. Я
попробовал последовать его примеру. Но перед глазами пошли черные
круги, и я мешком свалился на лед. В этот момент грохнуло два
выстрела. На этот раз стрелял сам Норденшельд. Стоя на палубе "Веги",
он послал разъяренному зверю две успокоительные пилюли. Пули вошли
прямо в сердце, и медведица упала замертво.
Так Норденшельд спас нам жизнь. Зато потом разделал нас обоих под
орех, обозвав жалкими рохлями. Излив свой гнев, он переменил тон и
сочувственно спросил меня:
"Ну, тяжело пришлось, Гронберг?"
"Да как сказать, - говорю. - Не особенно приятно дожидаться
объятий медведицы!"
Когда все наши болячки были залеплены пластырем и выяснилось, что
этим мы и отделались, Норденшельд принялся хохотать как одержимый:
"Сколько нагляделся на своем веку всякой нелепицы, но чтоб
медведь держал в пасти ружье и стрелял в охотников - в жизни такого не
видел!"
Кончилось все-таки тем, что медвежата оказались у нас на борту.
Мы их кормили сгущенным молоком. Они были презабавные и игривые, как
щенята. Да что там говорить! Если бы я только умел обращаться с пером
и бумагой, я бы об этих самых медвежатах написал целую книжку и еще
много газет!
В тех местах, где мы застряли, далеко за Полярным кругом, зима
тянется бесконечно долго. Мы встали на зимовку в сентябре, а в июне -
значит, чуть ли не год спустя - лед был еще толщиной полтора метра.
Но, как-никак, солнце поднималось все выше, пригревало все сильнее.
Прилетели птицы: полярные совы, воробьи, куропатки.
Восемнадцатого июля вокруг "Веги" начал трещать лед. Наконец-то!
Последний раз он трещал десять месяцев назад. Но тогда это была
печальная музыка. Тогда лед спаивался и замерзал. А сейчас? Сейчас лед
тронулся - и мы последовали его примеру. Подняли якорь, заработал винт
- и в путь. А двадцатого июля мы подняли флаг и салютовали из нашей
пушки - "Вега" вошла в Берингов пролив. "Вега" первой в мире прошла
Северным морским путем!
Самое трудное было позади.
Но нам предстояло еще долгое плавание. От Швеции нас отделяла
добрая половина земного шара. По пути домой мы побывали в Японии, на
Цейлоне, в Суэце и во многих других местах. Целых десять месяцев мы
стояли на месте и мерзли у этой чертовой Колючинской губы. Зато теперь
все переменилось! Наше плавание стало сплошным праздником. Всюду нас
чествовали, как победителей.
Вообще, кругосветное плавание - интереснейшая штука. Новый год,
например, встречаешь несколько раз. В Китае новый год считается не с
первого января, а с двенадцатого февраля. В Персии новый год наступает
двадцать первого марта. В Сиаме - первого апреля. Мусульманский новый
год отмечается двадцать шестого апреля, а александрийский - двадцать
девятого августа. Когда плывешь из Китая в Америку, то на широте ста
восьмидесяти градусов, недалеко от острова Мидуэй в Тихом океане,
становишься на целые сутки моложе. А если это случится в
рождественский вечер - считай, что тебе здорово повезло. Представьте
себе: вы уже полакомились рождественским ужином, и вдруг, в тот самый
момент, когда корабль пересекает линию дат, время возвращается обратно
на целых двадцать четыре часа, и оказывается, что рождественский вечер
наступит только завтра. Значит, опять предстоит рождественский ужин с
жареной индейкой, сливовым пудингом, печеными яблоками и прочими
вкусными вещами. Конечно, вам все это так сразу не объяснишь - очень
сложно. Но одно-то, конечно, и вы понимаете, хоть, кроме шхер, ничего
и не видали на свете: если бы люди плавали по календарю, а не по
морским картам и звездам, они бы совершенно запутались, потеряли
всякое представление о времени и никогда бы никуда не доплыли. (Линия
дат (или линия передвинутых дат) - условная линия на поверхности
земного шара, служащая для разграничения мест, имеющих в один и тот же
момент времени календарные даты, разнящиеся на один день. Проходит по
Тихому океану в районе меридиана 180o.)
Но наша "Вега" доплыла!
В десять часов вечера двадцать четвертого апреля, три недели
спустя после сиамского нового года и за два дня до мусульманского,
"Вега" бросила якорь в Стокгольмской гавани у Большой лестницы
королевского дворца.
С острова Кастельхольм грянул пушечный салют. Украшенные флагами
военные корабли, яхты, шлюпы, парусники, выстроившись в две
кильватерные колонны, сопровождали нас через все шхеры, от острова
Ваксхольм до самого Стокгольмского порта.
Когда стемнело, спустили флаги и зажгли фонари. В воздухе
взрывались снопы ракет, вокруг всего города запылали факелы и смоляные
бочки.
Нас ждали! Нас приветствовали! Это было получше, чем десять
месяцев подряд торчать во льдах на самом севере Азии и глотать тюлений
жир.
Тысячи людей пели, смеялись, кричали:
"Привет отважным мореплавателям! Ура! С возвращением домой!.."
Вот посмотрите-ка... - сказал Якоб Гронберг, повернув ручку из
моржового клыка. Из темноты зеленого ящика появилась перед
увеличительным стеклом новая картинка. - Видите, какая масса народу на
всей набережной от Стадсгорден до Шепсбрун и потом до самой площади
Карла Двенадцатого? Видите, сколько кораблей? А ракеты над военной
верфью? Целые каскады! Прожекторы освещают саму "Вегу" и королевский
дворец. А на фасаде дворца в тот день сияло имя Норденшельда. И не
только Норденшельда, но всех, кто участвовал в далеком плавании
"Веги". Даже мое имя сияло и сверкало в тот день всеми огнями. Да, так
и было написано: Якоб Юханнес Гронберг!
Когда боцман окончил свой удивительный рассказ, в кухне
воцарилось почтительное молчание. Наконец раздался чей-то голос:
- Ногу ты потерял во время этого плавания, да?
- Стыдно признаться, но нет. Это случилось уже здесь, недалеко от
Тюленьего Острова.
- Как же так?
- Однажды я лежал на льду и караулил у лунки выдр. Глупо,
конечно, но я до того ушел в это занятие, что даже не заметил, как
левая нога вдруг онемела и отнялась. А на следующий день пришлось
прямым ходом к доктору - вот и все!
Кругосветный мореплаватель Якоб Гронберг провел тыльной стороной
руки по черным усам и задумался.
- Насмешка судьбы! - усмехнулся он. - Норденшельд провез нас
живыми и невредимыми вокруг всего света. А ведь мы бывали в таких
местах, где ртуть в термометре замерзала, а пламя свечи превращалось в
сосульку - ложишься, бывало, спать и срезаешь ее ножницами. Во какая
холодища была! Да, проторчать целую зиму на самом севере Азии, где и
не то еще случается, а потом взять да и прохлопать свою драгоценную
ногу в двух шагах от теплой кухни! Срамота да и только!
Подумать, какая жалость!
Боцман отставил в сторону ящик с удивительной ручкой и еще более
удивительным содержимым и уселся на лежанку, вытянув перед собой
деревянную ногу.
- Вообще-то эта деревяшка меня иногда выручает, - сказал он. -
Один раз, например, на меня напала бешеная собака. Мне ничего больше