- Вы не хуже меня знаете, сколько у нас муки и картошки...
- Да, - сказал тот, что стоял у стола. - Двадцать пять мер
картошки и сто восемьдесят кило муки. Из них сорок пшеничной.
- А боров...
- Да, - сказал тот, что стоял у стола, - он потянет кило на
девяносто.
- И ту рыбу, что засолили, мы еще не трогали,
- Да, - сказал тот, что стоял у стола, - ни одна кадка не начата.
Наступило долгое молчание. Только слышно было, как постукивают
дедушкины спицы да тихонько шипит лампа.
Наконец хозяйка сказала:
- Что и говорить, нам и самим маловато. Но, я думаю, как-нибудь
выкрутимся.
- Не забывайте к тому ж зимний лов, - напомнил тот, что стоял у
двери, теребя в руках шапку. - Одним человеком будет больше - значит,
и ловить будем больше.
Мама вопросительно посмотрела на дедушку. Но старик словно ничего
не слышал и не видел. Он сидел совершенно неподвижно, спрятав лицо в
седую бороду. Глаза за стеклами очков были полузакрыты. Но спицы
мелькали в руках, словно спицы хорошо смазанного колеса. Казалось,
живые руки приставлены к какому-то неодушевленному предмету.
- Дедушка!
Старик не отвечал. Он только еще глубже спрятал лицо в белую
бороду. Он был похож на устрицу, прячущуюся от мира за скорлупой
злости и раздражения.
В конце концов хозяйка решилась:
- Ну что ж, подтянем кушаки и дадим еще одному человеку место под
крышей.
Рыбак, что стоял у стола, выпрямился:
- Я знал, что вы так скажете!
Хозяйка усмехнулась:
- Никто не имеет права отказывать бездомному в крыше над головой.
Вы это не хуже меня знаете.
- Так-то оно так, но как дойдет до дела - получается совсем
по-другому, - заметил рыбак.
Хозяйка недоуменно посмотрела на него.
- Нет, жаловаться не приходится, - ответил рыбак на ее взгляд. -
Сегодня вечером нам удалось разместить человек четырнадцать. Но не
думайте, что везде это было так просто!
- И много еще осталось?
- Нет. К вам мы пришли в последнюю очередь, потому что были
уверены, что здесь нам не откажут.
- Где же ваш матрос?
- Ждет на улице. Все его имущество - маленький узелок с вещами да
черепаха в кармане.
- Что? Черепаха?
- Ага.
- Скажите же ему, чтобы вошел. Познакомимся, и пусть
располагается, как у себя дома.
- Но он знает по-шведски только одно слово "здравствуйте"!
- Вот и чудесно! Значит, поздороваться мы сумеем.
- Да уж это конечно!
- Ничего, потом научится. Тащи его сюда. Интересно, какой он, -
сказал один из присутствующих.
- Одну минуточку, - сказала хозяйка и, выйдя в соседнюю комнату,
вынесла оттуда смену белья и верхней одежды.
- Кто знает, может быть, у него вши. Проведите его в конюшню и
попросите переодеться.
- А куда деть его одежду? Сжечь?
- Нет, зачем же! Оставьте ее пока в конюшне. А придет весна,
потеплеет - разложим ее на муравейнике. Уж муравьи-то ее вычистят!
В шхерах муравейники - общепризнанные санитарные станции. Даже
лиса, когда блохи начинают очень докучать, приходит покататься по
муравейнику. В благодарность она потом съедает хозяев.
Рыбак повернулся и на цыпочках пошел к двери.
Дедушка, во все время разговора не произнесший ни слова, уронил
вязанье на пол и схватился за костыли. Это у него всегда было
признаком сильного волнения.
- И чего шушукаются, чего шепчутся? Будто яд разъедает мои уши.
Не иначе, что-нибудь случилось!
Хозяйка перегнулась к нему через стол и ласково сказала:
- Ну что вы, дедушка! Ничего не случилось. У нас теперь будет
жить один бездомный чужеземец - только и всего.
Старик загремел костылями, с трудом пытаясь подняться со своего
стула. Его слабые руки тряслись, он был беспомощный и жалкий. Седая
борода поднялась и встала торчком.
- Чужеземец? - в ужасе пробормотал он. - Зачем он пришел? Чтобы
отнять у меня кусок хлеба и выжить меня из дому?
Хозяйка взяла старика за руки и осторожно усадила обратно на
стул. Она уже давно привыкла к его подозрительности.
- Дедушка, ну чего это вы вдруг испугались? Сидите себе спокойно,
а не то, чего доброго, упадете и расшибетесь. Ведь вы на ногах-то еле
держитесь.
- Ну конечно, меня выживут из дому и выбросят на улицу, как
старую тряпку! Я уже никому не нужен, ни на что не гожусь!
Хозяйка продолжала ласково уговаривать старика:
- Напрасно вы тревожитесь, совсем напрасно. Это всего-навсего
потерпевший кораблекрушение матрос. Он с той самой польской шхуны,
которая два дня назад разбилась около Тюленьего Острова.
Дедушка долго молчал, уставившись в пространство и беспрестанно
жуя беззубым, ввалившимся ртом.
- Матрос... - сказал он, наконец, очень тихо, будто вспоминая
что-то далекое, давно забытое. - Матрос... а я тут сижу. Больной,
беспомощный калека...
Белая борода старика медленно опустилась на грудь и снова стала
мягкой и шелковистой.
Забившись в угол лежанки, Дундертак за какие-нибудь две-три
секунды проделал тысячи миль. Но вот он вернулся из далекого
путешествия по морям и океанам и снова очутился в маленькой хижине,
заброшенной среди островов шведских шхер.
Что это? Посреди кухни стоит незнакомый человек. На голове у него
старая, потертая фуражка, надетая задом наперед, потрепанным козырьком
на затылок.
- Вот и он! - сказал, обращаясь к хозяйке, рыбак в носках. - Тот
самый поляк, которого вы обещали приютить на зиму. Остальных мы
расселили по всему острову.
Мама отошла от дедушки и направилась к незнакомцу:
- Добро пожаловать!
Дундертак еще глубже забился в угол лежанки и пожирал глазами
иноземного гостя, носившего почему-то фуражку задом наперед.
Старик за спиной хозяйки стучал костылями и подозрительным
взглядом следил за каждым движением незнакомца.
Перед ними стоял изголодавшийся, замерзший человек. Его худое
лицо заросло рыжеватой щетиной. В левой руке он держал узелок - все
свое имущество.
- Здравствуйте! - сказал незнакомец и поспешно добавил несколько
слов на своем родном языке. Что он сказал - понять было совершенно
невозможно.
Все, кроме дедушки, приветливо заулыбались в ответ, смущаясь
оттого, что не понимают ни слова. Дедушка свирепо уставился на
представшее его взору человеческое существо. Хозяйка указала гостю на
стул у стола. Потом она отошла к плите, раздула огонь и загремела
кастрюлями и сковородками.
Рыбак в носках тем же жестом, что и хозяйка, указал на стул и
прибавил радушно:
- Садитесь! Садитесь, пожалуйста!
Незнакомец нерешительно огляделся вокруг и смущенно пробормотал:
- I can't understand! (Я не понимаю (англ.).)
Услышав эти слова, старик вздрогнул, словно от удара
электрическим током. Казалось, жизнь снова вернулась в его немощное
тело.
- Что такое? - Дедушка в волнении схватился за костыли. - Кто-то
говорит по-английски?
Рыбак в носках принялся терпеливо объяснять:
- Это польский матрос. По-шведски он знает только одно слово:
"здравствуйте"...
Старик не обратил ни малейшего внимания на эти услужливые
объяснения. Обрамленное белой бородой лицо повернулось в сторону
матроса.
- Do you speak English? (Ты говоришь по-английски? (англ.).)
- Oh, yes, I do! (Да, конечно (англ.).)
- Ты англичанин?
- Нет, я из Галиции.
- Галиция? Это в Испании?
- Нет, я из той Галиции, что в Польше. Я не испанец, я поляк.
Польский подданный!
- Ты моряк?
- Да!
- Потерпел крушение?
- Да!
- Давно на море?
Поляк поднял правую руку и трижды сжал и разжал пальцы:
- Пятнадцать лет!
- Значит, раненько начал?
- Да!
- Должно быть, хаживал Гибралтаром?
- Да!
- И входил в Ла-Плату?
- Да!
- И стоял в бухте Горы Столовой?
- Да!
Старик поудобнее выпрямился на стуле. Искалеченное болезнью тело
откликнулось на зов далекой молодости. Он поднял дрожащую, в распухших
венах руку и жестом, исполненным достоинства, провел сверху вниз по
бороде.
- Так, - сказал он и повернулся к остальным. - Этот человек,
который сейчас стоит передо мной, пришел с моря и говорит на языке,
который в этом доме понимают.
Все столпились вокруг старика и незнакомца. Дундертак спрыгнул с
лежанки и присоединился к взрослым. Хозяйка начала накрывать к ужину.
- Вот что, невестушка, - в дедушкином голосе зазвучали новые,
покровительственные нотки: - поставь-ка тарелку и нашему гостю!
Хозяйка улыбнулась своей доброй улыбкой:
- Ну вот и прекрасно, дедушка! И что бы мы без вас делали? Будьте
так добры, скажите нашему гостю, чтобы он чувствовал себя у нас, как
дома. И спросите, пожалуйста, будет ли он с нами ужинать. Каша уже на
столе.
Старик сдвинул очки на лоб. В эту минуту он был в центре внимания
всего дома. Он уже не помнил, когда такое случалось. Слова невестки
пришлись, как маслом по сердцу, и старик удовлетворенно ухмыльнулся.
- Положи свой узел и снимай шапку... - распорядился он. - Так. А
теперь садись вот сюда, не стесняйся. Будем ужинать.
- Спасибо, - сказал поляк. - Я очень благодарен.
Хозяйка помогла дедушке придвинуть стул поближе к столу. Она
положила ему каши и сверху налила в тарелку молока. Расселись и
остальные. Дундертак пристроился в самом конце стола. Старик отвел
бороду в сторону и торопливо принялся опустошать тарелку, с
любопытством поглядывая на поляка.
- Что тебя привело в наши края?
- Война.
- Война?
- Мы бежали из Польши. И нам пришлось пробиваться сквозь этот ад.
- Ну и дела!
- Бум... бум... бах!- размахивал руками поляк. - Вокруг грохот,
пальба. Но мы плыли в кромешной тьме - и нам удалось скрыться.
- И вот ты в Швеции, в шведском доме. И будешь есть шведскую
кашу. Скажу тебе по секрету, что эта каша куда удивительнее всех ваших
войн - она выкормила больше людей, чем они погубили.
- По мне, так каша замечательная! - сказал поляк, выскребывая
ложкой тарелку.
- А как тебя зовут?
- Вальтер.
- Ты бери еще, бери, ешь как следует! После таких передряг надо
подзаправиться. Верно?
- Да!
- А когда поешь, расскажешь мне, что творится на белом свете. Бог
знает, сколько времени я носа за порог не высовывал. Сын мой сейчас в
море, он тоже моряк. А я вот сижу один на этом треклятом стуле и не
могу двинуться!
- Вот разделаюсь с кашей, обо всем расскажу.
- Не бери сразу так много, а то подавишься.
- Хорошо. Очень уж вкусно!
Дундертак во все глаза смотрел через стол на поляка. Он никогда в
жизни не слышал другого языка, кроме шведского. И, хотя он каждый
вечер, забравшись на лежанку, путешествовал по всему свету, ему
никогда не приходило в голову, что, бороздя моря и океаны, надо уметь
говорить на особом языке - иначе тебя никто не поймет.
Старик облизал ложку и смахнул с бороды капли молока. Он с
достоинством осмотрелся вокруг и громко, чтобы всем было слышно,
сказал:
- Слушай, невестка! Если ты или кто другой хочет спросить о
чем-нибудь у этого чужестранца, скажите мне, и я поговорю с ним на
английском языке и передам ему вашу просьбу.
Хозяйка ласково улыбнулась, но промолчала и принялась убирать со
стола. Она была очень довольна, что старик вдруг стал снова похож на
прежнего властного хозяина дома. С появлением в доме польского матроса
он, казалось, вновь обрел былое достоинство.
И тут из-за стола поднялся Дундертак. Он очень волновался. Его
коротко стриженные волосы стояли дыбом и торчали в разные стороны,
словно деревянные башмачные гвозди. Хриплым от волнения голосом он
произнес:
- Черепаха!
Старик приложил ладонь к уху:
- Ты о чем, дружок?
- У него в кармане черепаха. Мне интересно, какая она из себя.
Все с любопытством посмотрели на поляка.
- У тебя, говорят, черепаха, - сказал старик. - Мальчик хочет
посмотреть на нее.
Вальтер полез в правый карман своей куртки,
- Совершенно верно. У меня с собой черепаха. Это мой единственный
друг!
Дундертак едва сдерживал нетерпение.
Но предмет, который матрос вытащил из кармана, совсем не был
похож на живое существо. Скорее он напоминал кусок грубой коры. И был
совершенно круглый. Потому что черепаха втянула голову в панцирь.
Матрос нагнулся к лежавшему у его ног узелку и развязал пестрый
платок, в который было увязано все его имущество. Сверху оказались
кучка зеленых листьев и пакетик обыкновенных лесных орехов. Взяв
несколько листьев и горсть орехов, матрос положил угощение на стол
перед черепахой. Потом он осторожно постучал ногтем указательного
пальца по жесткому панцирю.
- Как его зовут?
- Это не он, а она. И зовут ее Элиза.
Элиза недоверчиво высунула из-под панциря плоскую головку. Черные
глазки с любопытством разглядывали все вокруг. Матрос стал ласково
почесывать черепахе голову.
- Не бойся, - приговаривал он. - Тебе нечего бояться. - Мы с
тобой в чужом доме, но здесь живут очень хорошие люди.
Черепаха вытянула длинную шею. Она приподнялась на коротких
ножках и не спеша, важно отправилась на прогулку вокруг пустой миски
от каши, которая стояла посередине стола. Твердый панцирь терся о края
миски.
- Смотрите, смотрите! - изумился Дундертак. - Она, оказывается,
умеет ходить. Ну совсем как жук-олень!
Жук-олень при малейшей опасности поджимает лапки и притворяется
мертвым. Тогда его можно принять за черный камешек. А мгновение спустя
камешек высовывает ножки и как ни в чем не бывало пускается в путь.
Так и тут: лежавший на столе перед матросом кусок коры вдруг
превратился в черепаху.
Матрос легонько постучал костяшками пальцев по краю стола.
Черепаха тотчас же поползла на этот звук. Матрос взял орех большим и
указательным пальцами и положил Элизе в рот. Потом он снова с
нежностью погладил ее по голове.
- Да, просто удивительно, как человек иногда привязывается к
животному, - сказал старик. - Я это сам испытал. Когда-то в молодости
я плавал на фрегате "Сокол". Уж не знаю как, но на борту оказалась
маленькая приблудная мартышка. Все мы ее очень полюбили. Она
командовала нами, как хотела. А была совсем крошечная, умещалась в
кармане брюк. Мы дали ей имя - Черная Мария. Она была вся черная - от
ушей до кончика хвоста. Вокруг круглой мордочки висели длинные седые
бакенбарды. А глаза были большие, карие. Умная была бестия, не глупее
самого капитана!
Дундертак с изумлением смотрел на своего старого дедушку. Никогда
раньше он не слышал, чтобы старик сказал ласковое слово или
обрадовался чему-нибудь. Все дни с утра до вечера он проводил в
угрюмом, стариковском одиночестве. Но с той минуты, как в дом вошел
польский матрос, старик словно переродился.
Вальтер дал Элизе последний орех.
- Мне ее подарил один финикиец, торговавший коврами и
драгоценными тканями. Как-то раз, когда он был в Греции, его укусил в
правую руку верблюд. Даже самые кроткие животные, если с ними плохо
обращаться, могут потерять терпение. А верблюды очень сильно кусаются.
Дедушка важно кивнул, подтверждая справедливость этих слов. Можно
было подумать, что он всю жизнь только и делал, что ездил на
верблюдах.
- Торговец не позаботился вовремя промыть и перевязать рану.
Внезапно у него поднялась температура, и он слег. Это случилось на
каком-то жалком постоялом дворе в маленьком портовом городишке Корфе.
Когда я его увидел, он был очень плох. Яд проник уже глубоко в кровь.
В общем, до смерти оставалось недолго. Но я знал, как лечить такие
вещи. Я вскрыл у него под мышкой кровеносный сосуд и высосал
испорченную кровь. Надо только, чтобы у тебя самого были все зубы
здоровые, а то яд проникнет в кровь, и тогда тебе крышка, потому что
если яд попадает в голову - от этого нет спасения. У меня все зубы
были в порядке, и мне удалось высосать яд. Через некоторое время этот
человек снова был на ногах. И в благодарность подарил мне эту
черепаху.
- Немного за такую услугу!
- Так может показаться всякому, кто не знает того, что знаю я.
Эта черепаха не простая - она искатель кладов!
Столь неожиданное заявление вызвало на мрачном лице старика нечто
вроде улыбки.
- Искатель кладов? Ну, а как же ты определишь, что она нашла
клад?
- Ничего сложного. Нужно только смотреть в оба и проследить, куда
она положит яйца.
- Ну, а что дальше?
- А дальше ждать, пока солнце не прогреет их как следует и не
вылупятся маленькие черепашки.
- Золото, значит, спрятано в яйцах?
- Нет, конечно! Тогда ты подбираешь черепашек и сажаешь их к себе
за пазуху. Они любят где потеплее. И начинаешь копать на том самом
месте, где осталась лежать яичная скорлупа. На глубине трех локтей
должен быть клад.
- А это не вранье?
- Нет, тот финикиец не мог соврать! Он мне показался очень
порядочным человеком. И ведь я его, можно сказать, от смерти спас!
Старик с достоинством разгладил седую бороду. Он теперь с новым
интересом рассматривал черепаху. Подумать только, что этакое невидное
животное может высидеть клад!
- Она уже при тебе клала яйца и доказала, на что способна?
- Нет еще. Она очень дорожит своими яйцами. Не всюду же под
землей зарыты клады! Вот она и ждет, пока мы набредем на такое место.
- Нам как раз очень не хватало такой черепахи! Я-то думал, что ты
собираешься выжить меня из дому, а ты, оказывается, сулишь нам золотые
денечки!
Матрос ногтем большого пальца ласково погладил черепаху по
голове.
- Она у меня уже три года. За это время где я только не побывал!
Мне-то все равно, куда ехать. Я всегда думаю только об Элизе. Приезжаю
на новое место и думаю: "А вдруг ей здесь понравится и она положит
свои яйца и высидит детенышей?"
- Ничего себе компас для моряка!
Матрос улыбнулся:
- Я уверен, что он не подведет, когда мы окажемся на нужном
месте. Может быть, это случится еще через много лет. А может быть,
завтра.
Старик наморщил лоб:
- Если я правильно тебя понял, ты хочешь пожить здесь у нас?
- Да.
- Тогда ты поможешь нам ловить рыбу,
- Очень хорошо!
- Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. В здешних местах невод
тянут подо льдом. Белоручкам лучше не соваться!
- Все равно, вы поступили очень великодушно. В наше время не
везде встретишь такое отношение, можете мне поверить! - Матрос показал
на черепаху. - Теперь вы сами видите, что Элиза вполне годится в
компасы, - похвастался он. - Этот компас привел меня в дом, где живут
хорошие, сердечные люди. Это подороже золотого клада!
Старик снова покровительственно оглядел сидевших за столом:
- Может, вы хотите еще что-нибудь спросить? Я передам ваши слова
нашему гостю Вальтеру.
И снова поднялся Дундертак:
- Когда он вошел, у него фуражка была надета задом наперед,
козырьком на затылок. Почему так?
- Видишь ли, - сказал поляк, после того как дедушка перевел ему
вопрос Дундертака, - так уж оно полагается. Все то время, пока я на
пути от дома, фуражка у меня надета задом наперед. Но, как только
начинается обратный рейс домой, я снова поворачиваю фуражку козырьком
вперед, как оно и должно быть.
- Чудно! И кто это только выдумал!
- Пошатаешься по белу свету - и не тому научишься.
Керосиновая лампа бросает мягкий свет на убранный после ужина
стол. За окном спускается ночь. В воздухе кружит первый пушистый
снежок. В дальнем ящике комода лежит страшное письмо, ядовитое и
опасное, как змея.
Вальтер рассказывает. Дундертак слушает, улегшись грудью на стол,
подперев кулаками голову. Дедушкины глаза молодо поблескивают за
толстыми стеклами очков.
Пришла зима.
Повалил снег, торопливо укутывая шхеры в саван. Тяжелая рука
холода опустилась на землю. Бухты и заливы замерзли. Все живое искало
прибежища и укрытия. Глубоко под землей, положив лапу на нос, старался
уснуть в своей норе барсук. На опушке леса тетерка забилась поглубже в
снег, а снег все падал и падал, пока она не очутилась в теплой белой
пещере, - теперь холод ей не страшен. У изгороди сидел пеньком заяц и
дышал на передние лапки, пытаясь согреться. Голодная, отощавшая
лиса-проныра пробиралась к заснеженному муравейнику. На самой высокой
сосне на дальнем краю мыса сидел одинокий морской орел-белохвост,
высматривая добычу, и студеные ветры омывали гордую птицу.
А люди забрались под крыши, поближе к уютному домашнему теплу.
Старик сидел на своем обычном месте у окна и чинил старые сети.
- Нас, стариков, врасплох не застанешь! Я эти морозы уж недели
две, как чую, - пробормотал он.
Неслись галопом с Балтийского моря снежные вихри. Издалека, из
пустынных тундр необъятной, студеной Сибири. Всякая живая тварь
дрожала от холода и страха.
В былые времена Дундертак с зимой дружил. Теперь же он угрюмо
косился на снег, который все падал и падал на землю, укутывая ее белым
покрывалом. Не нравился Дундертаку этот холод. Ведь он прогнал солнце,
а польский матрос говорил, что его черепаха кладет яйца только в песок
и потом их высиживает солнышко. Теперь же на песок навалило сугробы в
полметра вышиной и солнце спряталось надолго. Пройдет еще много-много
времени, прежде чем черепаха сможет положить свои яйца. Дундертака
очень волновало, что же будет дальше. Он все думал о кладе, который
можно найти в песке на глубине трех локтей в том самом месте, где
черепаха положит яйца.
Дундертак твердо уверовал в то, что рассказал польский матрос. Он
сразу сообразил, что такой клад - чудесное средство против
таинственного письма, спрятанного в самом дальнем ящике комода. Сумей
они только отыскать клад - и им не пришлось бы уходить из собственного
дома. Они отдали бы клад графу. Дедушка часто рассказывал о Мече
Закона. Он висел на стене в графском замке. Но, если у графа обе руки
будут полны денег, он не сможет снять со стены Меч Закона и выгнать их
всех на улицу.
С тех пор как пришло это грозное, страшное письмо, Дундертак,
лежа ночью без сна, все чаще думал о том, как бы ему, выбрав ночь
потемнее, улизнуть из дому. Он забрался бы через окно в замок, украл
бы Меч Закона и зашвырнул его подальше в море. Граф оказался бы
безоружным - пусть бы тогда попробовал разнести их дом в мелкие щепы!
Но такое могущественное оружие, как Меч Закона, должно быть, охраняют
кровожадные псы. Безоружному туда лучше не соваться. Ему ли не знать
этого после того, как он однажды встретился с такими псами у Сосновой
Горки! Нет, лучше уж отыскать большой клад и насыпать графу полные
руки денег. Тогда он не сможет схватиться за Меч Закона.
Дундертак установил над черепахой строгий надзор. Ему было хорошо
известно, что куры, например, имеют обыкновение нести яйца в самых
неожиданных местах, подальше от чужих глаз. Сейчас, правда, зима и
холодно, но кто знает, а вдруг и черепаха возымеет такие намерения?
В канун рождества в заснеженном белом мире, простиравшемся за
окном хижины, разыгралась битва не на жизнь, а на смерть.
Морской орел высмотрел со своей сосны зайца, прижавшегося к
изгороди и дышавшего на лапки. Не спеша, величаво поднялся белохвост в
воздух. Ветер засвистел в оперении могучих крыльев. Орел развернулся,
описав широкий круг над морем, устремился к берегу - и вот он уже над
изгородью. Зайчишка глубже вдавился в снег. Длинные уши плотно прижал
к спине.
Паря на распростертых крыльях, орел проплыл мимо. Казалось, он не
видит своей жертвы...
Увы, он вернулся!
Как молния, ринулась на зайца огромная птица. Точно с облаков
метнули живую торпеду. Косой подскочил, будто на пружине. Делая
огромные прыжки, он попытался спастись в ближней рощице. Орел пронесся
над самой землей, широкие крылья почти коснулись снежного наста.
Бросок был столь стремительным, что еще немного - и он перевернулся
бы. Он ударился головой об изгородь. Сильно ударился и, казалось,
совсем одурел. Но каким-то чудом ему удалось поймать крыльями воздух и
оторваться от земли.
В роще рыскала лиса-проныра. В кустах мелькала ее рыжая с
проседью шуба. Проныру мучил голод, и настроение у нее было скверное.
В последнее время она питалась одними муравьями, но разве ими наешься,
когда голод разрывает внутренности!
Тут в кусты кубарем влетел косой. Длинные уши прижаты к спине, в
трусливых глазенках страх. Проныра давно заприметила этого зайца. И
вот теперь смертельные враги очутились лицом к лицу.
Впервые за свою богатую приключениями жизнь лиса так опешила, что
не успела даже приготовиться к прыжку.
Заяц же был сплошной страх. Он в беспамятстве повернул назад и
стрельнул из кустов. Все произошло невероятно быстро. Лиса едва успела
высунуть острый язычок и облизнуться. Вид у нее был преглупый. Однако
она не тронулась с места, ибо прекрасно понимала, что состязаться в
беге с удирающим зайцем - занятие бесполезное: у косого слишком
длинные ноги. В этом проныра давно успела убедиться на собственном
горьком опыте.
К этому времени белохвост успел с грехом пополам оправиться от
столкновения с изгородью. Он сразу же увидел косого, серым комочком
катившего по снежному полю. Дрянной зайчишка?
Белохвост рванулся в погоню. Стремительно взмахивая сильными
крыльями, он быстро нагонял зайца.
Но, хотя тот мчался, не разбирая от страха дороги, он моментально
заметил страшную опасность, которая все еще угрожала ему сверху. И не
успел орел "войти в штопор", как заяц сделал большой прыжок в сторону,
повернул и понесся дальше под углом в сто восемьдесят градусов к
своему следу.
Проныра, внимательно следившая из своей рощицы за ходом событий,
быстренько сообразила, что ей представляется великолепный случай
перехватить косого и отправить его в свою собственную глотку.
Однако орел не думал отказываться от вкусной добычи.
Несколько взмахов крыльями - и он снова нагнал зайца. На этот раз
косой не успел отпрыгнуть в сторону.
Орел камнем упал вниз и запустил когти в заячью спину. Это был
конец. Зайчишка закричал так жалобно, как кричат только перепуганные
- Да, - сказал тот, что стоял у стола. - Двадцать пять мер
картошки и сто восемьдесят кило муки. Из них сорок пшеничной.
- А боров...
- Да, - сказал тот, что стоял у стола, - он потянет кило на
девяносто.
- И ту рыбу, что засолили, мы еще не трогали,
- Да, - сказал тот, что стоял у стола, - ни одна кадка не начата.
Наступило долгое молчание. Только слышно было, как постукивают
дедушкины спицы да тихонько шипит лампа.
Наконец хозяйка сказала:
- Что и говорить, нам и самим маловато. Но, я думаю, как-нибудь
выкрутимся.
- Не забывайте к тому ж зимний лов, - напомнил тот, что стоял у
двери, теребя в руках шапку. - Одним человеком будет больше - значит,
и ловить будем больше.
Мама вопросительно посмотрела на дедушку. Но старик словно ничего
не слышал и не видел. Он сидел совершенно неподвижно, спрятав лицо в
седую бороду. Глаза за стеклами очков были полузакрыты. Но спицы
мелькали в руках, словно спицы хорошо смазанного колеса. Казалось,
живые руки приставлены к какому-то неодушевленному предмету.
- Дедушка!
Старик не отвечал. Он только еще глубже спрятал лицо в белую
бороду. Он был похож на устрицу, прячущуюся от мира за скорлупой
злости и раздражения.
В конце концов хозяйка решилась:
- Ну что ж, подтянем кушаки и дадим еще одному человеку место под
крышей.
Рыбак, что стоял у стола, выпрямился:
- Я знал, что вы так скажете!
Хозяйка усмехнулась:
- Никто не имеет права отказывать бездомному в крыше над головой.
Вы это не хуже меня знаете.
- Так-то оно так, но как дойдет до дела - получается совсем
по-другому, - заметил рыбак.
Хозяйка недоуменно посмотрела на него.
- Нет, жаловаться не приходится, - ответил рыбак на ее взгляд. -
Сегодня вечером нам удалось разместить человек четырнадцать. Но не
думайте, что везде это было так просто!
- И много еще осталось?
- Нет. К вам мы пришли в последнюю очередь, потому что были
уверены, что здесь нам не откажут.
- Где же ваш матрос?
- Ждет на улице. Все его имущество - маленький узелок с вещами да
черепаха в кармане.
- Что? Черепаха?
- Ага.
- Скажите же ему, чтобы вошел. Познакомимся, и пусть
располагается, как у себя дома.
- Но он знает по-шведски только одно слово "здравствуйте"!
- Вот и чудесно! Значит, поздороваться мы сумеем.
- Да уж это конечно!
- Ничего, потом научится. Тащи его сюда. Интересно, какой он, -
сказал один из присутствующих.
- Одну минуточку, - сказала хозяйка и, выйдя в соседнюю комнату,
вынесла оттуда смену белья и верхней одежды.
- Кто знает, может быть, у него вши. Проведите его в конюшню и
попросите переодеться.
- А куда деть его одежду? Сжечь?
- Нет, зачем же! Оставьте ее пока в конюшне. А придет весна,
потеплеет - разложим ее на муравейнике. Уж муравьи-то ее вычистят!
В шхерах муравейники - общепризнанные санитарные станции. Даже
лиса, когда блохи начинают очень докучать, приходит покататься по
муравейнику. В благодарность она потом съедает хозяев.
Рыбак повернулся и на цыпочках пошел к двери.
Дедушка, во все время разговора не произнесший ни слова, уронил
вязанье на пол и схватился за костыли. Это у него всегда было
признаком сильного волнения.
- И чего шушукаются, чего шепчутся? Будто яд разъедает мои уши.
Не иначе, что-нибудь случилось!
Хозяйка перегнулась к нему через стол и ласково сказала:
- Ну что вы, дедушка! Ничего не случилось. У нас теперь будет
жить один бездомный чужеземец - только и всего.
Старик загремел костылями, с трудом пытаясь подняться со своего
стула. Его слабые руки тряслись, он был беспомощный и жалкий. Седая
борода поднялась и встала торчком.
- Чужеземец? - в ужасе пробормотал он. - Зачем он пришел? Чтобы
отнять у меня кусок хлеба и выжить меня из дому?
Хозяйка взяла старика за руки и осторожно усадила обратно на
стул. Она уже давно привыкла к его подозрительности.
- Дедушка, ну чего это вы вдруг испугались? Сидите себе спокойно,
а не то, чего доброго, упадете и расшибетесь. Ведь вы на ногах-то еле
держитесь.
- Ну конечно, меня выживут из дому и выбросят на улицу, как
старую тряпку! Я уже никому не нужен, ни на что не гожусь!
Хозяйка продолжала ласково уговаривать старика:
- Напрасно вы тревожитесь, совсем напрасно. Это всего-навсего
потерпевший кораблекрушение матрос. Он с той самой польской шхуны,
которая два дня назад разбилась около Тюленьего Острова.
Дедушка долго молчал, уставившись в пространство и беспрестанно
жуя беззубым, ввалившимся ртом.
- Матрос... - сказал он, наконец, очень тихо, будто вспоминая
что-то далекое, давно забытое. - Матрос... а я тут сижу. Больной,
беспомощный калека...
Белая борода старика медленно опустилась на грудь и снова стала
мягкой и шелковистой.
Забившись в угол лежанки, Дундертак за какие-нибудь две-три
секунды проделал тысячи миль. Но вот он вернулся из далекого
путешествия по морям и океанам и снова очутился в маленькой хижине,
заброшенной среди островов шведских шхер.
Что это? Посреди кухни стоит незнакомый человек. На голове у него
старая, потертая фуражка, надетая задом наперед, потрепанным козырьком
на затылок.
- Вот и он! - сказал, обращаясь к хозяйке, рыбак в носках. - Тот
самый поляк, которого вы обещали приютить на зиму. Остальных мы
расселили по всему острову.
Мама отошла от дедушки и направилась к незнакомцу:
- Добро пожаловать!
Дундертак еще глубже забился в угол лежанки и пожирал глазами
иноземного гостя, носившего почему-то фуражку задом наперед.
Старик за спиной хозяйки стучал костылями и подозрительным
взглядом следил за каждым движением незнакомца.
Перед ними стоял изголодавшийся, замерзший человек. Его худое
лицо заросло рыжеватой щетиной. В левой руке он держал узелок - все
свое имущество.
- Здравствуйте! - сказал незнакомец и поспешно добавил несколько
слов на своем родном языке. Что он сказал - понять было совершенно
невозможно.
Все, кроме дедушки, приветливо заулыбались в ответ, смущаясь
оттого, что не понимают ни слова. Дедушка свирепо уставился на
представшее его взору человеческое существо. Хозяйка указала гостю на
стул у стола. Потом она отошла к плите, раздула огонь и загремела
кастрюлями и сковородками.
Рыбак в носках тем же жестом, что и хозяйка, указал на стул и
прибавил радушно:
- Садитесь! Садитесь, пожалуйста!
Незнакомец нерешительно огляделся вокруг и смущенно пробормотал:
- I can't understand! (Я не понимаю (англ.).)
Услышав эти слова, старик вздрогнул, словно от удара
электрическим током. Казалось, жизнь снова вернулась в его немощное
тело.
- Что такое? - Дедушка в волнении схватился за костыли. - Кто-то
говорит по-английски?
Рыбак в носках принялся терпеливо объяснять:
- Это польский матрос. По-шведски он знает только одно слово:
"здравствуйте"...
Старик не обратил ни малейшего внимания на эти услужливые
объяснения. Обрамленное белой бородой лицо повернулось в сторону
матроса.
- Do you speak English? (Ты говоришь по-английски? (англ.).)
- Oh, yes, I do! (Да, конечно (англ.).)
- Ты англичанин?
- Нет, я из Галиции.
- Галиция? Это в Испании?
- Нет, я из той Галиции, что в Польше. Я не испанец, я поляк.
Польский подданный!
- Ты моряк?
- Да!
- Потерпел крушение?
- Да!
- Давно на море?
Поляк поднял правую руку и трижды сжал и разжал пальцы:
- Пятнадцать лет!
- Значит, раненько начал?
- Да!
- Должно быть, хаживал Гибралтаром?
- Да!
- И входил в Ла-Плату?
- Да!
- И стоял в бухте Горы Столовой?
- Да!
Старик поудобнее выпрямился на стуле. Искалеченное болезнью тело
откликнулось на зов далекой молодости. Он поднял дрожащую, в распухших
венах руку и жестом, исполненным достоинства, провел сверху вниз по
бороде.
- Так, - сказал он и повернулся к остальным. - Этот человек,
который сейчас стоит передо мной, пришел с моря и говорит на языке,
который в этом доме понимают.
Все столпились вокруг старика и незнакомца. Дундертак спрыгнул с
лежанки и присоединился к взрослым. Хозяйка начала накрывать к ужину.
- Вот что, невестушка, - в дедушкином голосе зазвучали новые,
покровительственные нотки: - поставь-ка тарелку и нашему гостю!
Хозяйка улыбнулась своей доброй улыбкой:
- Ну вот и прекрасно, дедушка! И что бы мы без вас делали? Будьте
так добры, скажите нашему гостю, чтобы он чувствовал себя у нас, как
дома. И спросите, пожалуйста, будет ли он с нами ужинать. Каша уже на
столе.
Старик сдвинул очки на лоб. В эту минуту он был в центре внимания
всего дома. Он уже не помнил, когда такое случалось. Слова невестки
пришлись, как маслом по сердцу, и старик удовлетворенно ухмыльнулся.
- Положи свой узел и снимай шапку... - распорядился он. - Так. А
теперь садись вот сюда, не стесняйся. Будем ужинать.
- Спасибо, - сказал поляк. - Я очень благодарен.
Хозяйка помогла дедушке придвинуть стул поближе к столу. Она
положила ему каши и сверху налила в тарелку молока. Расселись и
остальные. Дундертак пристроился в самом конце стола. Старик отвел
бороду в сторону и торопливо принялся опустошать тарелку, с
любопытством поглядывая на поляка.
- Что тебя привело в наши края?
- Война.
- Война?
- Мы бежали из Польши. И нам пришлось пробиваться сквозь этот ад.
- Ну и дела!
- Бум... бум... бах!- размахивал руками поляк. - Вокруг грохот,
пальба. Но мы плыли в кромешной тьме - и нам удалось скрыться.
- И вот ты в Швеции, в шведском доме. И будешь есть шведскую
кашу. Скажу тебе по секрету, что эта каша куда удивительнее всех ваших
войн - она выкормила больше людей, чем они погубили.
- По мне, так каша замечательная! - сказал поляк, выскребывая
ложкой тарелку.
- А как тебя зовут?
- Вальтер.
- Ты бери еще, бери, ешь как следует! После таких передряг надо
подзаправиться. Верно?
- Да!
- А когда поешь, расскажешь мне, что творится на белом свете. Бог
знает, сколько времени я носа за порог не высовывал. Сын мой сейчас в
море, он тоже моряк. А я вот сижу один на этом треклятом стуле и не
могу двинуться!
- Вот разделаюсь с кашей, обо всем расскажу.
- Не бери сразу так много, а то подавишься.
- Хорошо. Очень уж вкусно!
Дундертак во все глаза смотрел через стол на поляка. Он никогда в
жизни не слышал другого языка, кроме шведского. И, хотя он каждый
вечер, забравшись на лежанку, путешествовал по всему свету, ему
никогда не приходило в голову, что, бороздя моря и океаны, надо уметь
говорить на особом языке - иначе тебя никто не поймет.
Старик облизал ложку и смахнул с бороды капли молока. Он с
достоинством осмотрелся вокруг и громко, чтобы всем было слышно,
сказал:
- Слушай, невестка! Если ты или кто другой хочет спросить о
чем-нибудь у этого чужестранца, скажите мне, и я поговорю с ним на
английском языке и передам ему вашу просьбу.
Хозяйка ласково улыбнулась, но промолчала и принялась убирать со
стола. Она была очень довольна, что старик вдруг стал снова похож на
прежнего властного хозяина дома. С появлением в доме польского матроса
он, казалось, вновь обрел былое достоинство.
И тут из-за стола поднялся Дундертак. Он очень волновался. Его
коротко стриженные волосы стояли дыбом и торчали в разные стороны,
словно деревянные башмачные гвозди. Хриплым от волнения голосом он
произнес:
- Черепаха!
Старик приложил ладонь к уху:
- Ты о чем, дружок?
- У него в кармане черепаха. Мне интересно, какая она из себя.
Все с любопытством посмотрели на поляка.
- У тебя, говорят, черепаха, - сказал старик. - Мальчик хочет
посмотреть на нее.
Вальтер полез в правый карман своей куртки,
- Совершенно верно. У меня с собой черепаха. Это мой единственный
друг!
Дундертак едва сдерживал нетерпение.
Но предмет, который матрос вытащил из кармана, совсем не был
похож на живое существо. Скорее он напоминал кусок грубой коры. И был
совершенно круглый. Потому что черепаха втянула голову в панцирь.
Матрос нагнулся к лежавшему у его ног узелку и развязал пестрый
платок, в который было увязано все его имущество. Сверху оказались
кучка зеленых листьев и пакетик обыкновенных лесных орехов. Взяв
несколько листьев и горсть орехов, матрос положил угощение на стол
перед черепахой. Потом он осторожно постучал ногтем указательного
пальца по жесткому панцирю.
- Как его зовут?
- Это не он, а она. И зовут ее Элиза.
Элиза недоверчиво высунула из-под панциря плоскую головку. Черные
глазки с любопытством разглядывали все вокруг. Матрос стал ласково
почесывать черепахе голову.
- Не бойся, - приговаривал он. - Тебе нечего бояться. - Мы с
тобой в чужом доме, но здесь живут очень хорошие люди.
Черепаха вытянула длинную шею. Она приподнялась на коротких
ножках и не спеша, важно отправилась на прогулку вокруг пустой миски
от каши, которая стояла посередине стола. Твердый панцирь терся о края
миски.
- Смотрите, смотрите! - изумился Дундертак. - Она, оказывается,
умеет ходить. Ну совсем как жук-олень!
Жук-олень при малейшей опасности поджимает лапки и притворяется
мертвым. Тогда его можно принять за черный камешек. А мгновение спустя
камешек высовывает ножки и как ни в чем не бывало пускается в путь.
Так и тут: лежавший на столе перед матросом кусок коры вдруг
превратился в черепаху.
Матрос легонько постучал костяшками пальцев по краю стола.
Черепаха тотчас же поползла на этот звук. Матрос взял орех большим и
указательным пальцами и положил Элизе в рот. Потом он снова с
нежностью погладил ее по голове.
- Да, просто удивительно, как человек иногда привязывается к
животному, - сказал старик. - Я это сам испытал. Когда-то в молодости
я плавал на фрегате "Сокол". Уж не знаю как, но на борту оказалась
маленькая приблудная мартышка. Все мы ее очень полюбили. Она
командовала нами, как хотела. А была совсем крошечная, умещалась в
кармане брюк. Мы дали ей имя - Черная Мария. Она была вся черная - от
ушей до кончика хвоста. Вокруг круглой мордочки висели длинные седые
бакенбарды. А глаза были большие, карие. Умная была бестия, не глупее
самого капитана!
Дундертак с изумлением смотрел на своего старого дедушку. Никогда
раньше он не слышал, чтобы старик сказал ласковое слово или
обрадовался чему-нибудь. Все дни с утра до вечера он проводил в
угрюмом, стариковском одиночестве. Но с той минуты, как в дом вошел
польский матрос, старик словно переродился.
Вальтер дал Элизе последний орех.
- Мне ее подарил один финикиец, торговавший коврами и
драгоценными тканями. Как-то раз, когда он был в Греции, его укусил в
правую руку верблюд. Даже самые кроткие животные, если с ними плохо
обращаться, могут потерять терпение. А верблюды очень сильно кусаются.
Дедушка важно кивнул, подтверждая справедливость этих слов. Можно
было подумать, что он всю жизнь только и делал, что ездил на
верблюдах.
- Торговец не позаботился вовремя промыть и перевязать рану.
Внезапно у него поднялась температура, и он слег. Это случилось на
каком-то жалком постоялом дворе в маленьком портовом городишке Корфе.
Когда я его увидел, он был очень плох. Яд проник уже глубоко в кровь.
В общем, до смерти оставалось недолго. Но я знал, как лечить такие
вещи. Я вскрыл у него под мышкой кровеносный сосуд и высосал
испорченную кровь. Надо только, чтобы у тебя самого были все зубы
здоровые, а то яд проникнет в кровь, и тогда тебе крышка, потому что
если яд попадает в голову - от этого нет спасения. У меня все зубы
были в порядке, и мне удалось высосать яд. Через некоторое время этот
человек снова был на ногах. И в благодарность подарил мне эту
черепаху.
- Немного за такую услугу!
- Так может показаться всякому, кто не знает того, что знаю я.
Эта черепаха не простая - она искатель кладов!
Столь неожиданное заявление вызвало на мрачном лице старика нечто
вроде улыбки.
- Искатель кладов? Ну, а как же ты определишь, что она нашла
клад?
- Ничего сложного. Нужно только смотреть в оба и проследить, куда
она положит яйца.
- Ну, а что дальше?
- А дальше ждать, пока солнце не прогреет их как следует и не
вылупятся маленькие черепашки.
- Золото, значит, спрятано в яйцах?
- Нет, конечно! Тогда ты подбираешь черепашек и сажаешь их к себе
за пазуху. Они любят где потеплее. И начинаешь копать на том самом
месте, где осталась лежать яичная скорлупа. На глубине трех локтей
должен быть клад.
- А это не вранье?
- Нет, тот финикиец не мог соврать! Он мне показался очень
порядочным человеком. И ведь я его, можно сказать, от смерти спас!
Старик с достоинством разгладил седую бороду. Он теперь с новым
интересом рассматривал черепаху. Подумать только, что этакое невидное
животное может высидеть клад!
- Она уже при тебе клала яйца и доказала, на что способна?
- Нет еще. Она очень дорожит своими яйцами. Не всюду же под
землей зарыты клады! Вот она и ждет, пока мы набредем на такое место.
- Нам как раз очень не хватало такой черепахи! Я-то думал, что ты
собираешься выжить меня из дому, а ты, оказывается, сулишь нам золотые
денечки!
Матрос ногтем большого пальца ласково погладил черепаху по
голове.
- Она у меня уже три года. За это время где я только не побывал!
Мне-то все равно, куда ехать. Я всегда думаю только об Элизе. Приезжаю
на новое место и думаю: "А вдруг ей здесь понравится и она положит
свои яйца и высидит детенышей?"
- Ничего себе компас для моряка!
Матрос улыбнулся:
- Я уверен, что он не подведет, когда мы окажемся на нужном
месте. Может быть, это случится еще через много лет. А может быть,
завтра.
Старик наморщил лоб:
- Если я правильно тебя понял, ты хочешь пожить здесь у нас?
- Да.
- Тогда ты поможешь нам ловить рыбу,
- Очень хорошо!
- Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. В здешних местах невод
тянут подо льдом. Белоручкам лучше не соваться!
- Все равно, вы поступили очень великодушно. В наше время не
везде встретишь такое отношение, можете мне поверить! - Матрос показал
на черепаху. - Теперь вы сами видите, что Элиза вполне годится в
компасы, - похвастался он. - Этот компас привел меня в дом, где живут
хорошие, сердечные люди. Это подороже золотого клада!
Старик снова покровительственно оглядел сидевших за столом:
- Может, вы хотите еще что-нибудь спросить? Я передам ваши слова
нашему гостю Вальтеру.
И снова поднялся Дундертак:
- Когда он вошел, у него фуражка была надета задом наперед,
козырьком на затылок. Почему так?
- Видишь ли, - сказал поляк, после того как дедушка перевел ему
вопрос Дундертака, - так уж оно полагается. Все то время, пока я на
пути от дома, фуражка у меня надета задом наперед. Но, как только
начинается обратный рейс домой, я снова поворачиваю фуражку козырьком
вперед, как оно и должно быть.
- Чудно! И кто это только выдумал!
- Пошатаешься по белу свету - и не тому научишься.
Керосиновая лампа бросает мягкий свет на убранный после ужина
стол. За окном спускается ночь. В воздухе кружит первый пушистый
снежок. В дальнем ящике комода лежит страшное письмо, ядовитое и
опасное, как змея.
Вальтер рассказывает. Дундертак слушает, улегшись грудью на стол,
подперев кулаками голову. Дедушкины глаза молодо поблескивают за
толстыми стеклами очков.
Пришла зима.
Повалил снег, торопливо укутывая шхеры в саван. Тяжелая рука
холода опустилась на землю. Бухты и заливы замерзли. Все живое искало
прибежища и укрытия. Глубоко под землей, положив лапу на нос, старался
уснуть в своей норе барсук. На опушке леса тетерка забилась поглубже в
снег, а снег все падал и падал, пока она не очутилась в теплой белой
пещере, - теперь холод ей не страшен. У изгороди сидел пеньком заяц и
дышал на передние лапки, пытаясь согреться. Голодная, отощавшая
лиса-проныра пробиралась к заснеженному муравейнику. На самой высокой
сосне на дальнем краю мыса сидел одинокий морской орел-белохвост,
высматривая добычу, и студеные ветры омывали гордую птицу.
А люди забрались под крыши, поближе к уютному домашнему теплу.
Старик сидел на своем обычном месте у окна и чинил старые сети.
- Нас, стариков, врасплох не застанешь! Я эти морозы уж недели
две, как чую, - пробормотал он.
Неслись галопом с Балтийского моря снежные вихри. Издалека, из
пустынных тундр необъятной, студеной Сибири. Всякая живая тварь
дрожала от холода и страха.
В былые времена Дундертак с зимой дружил. Теперь же он угрюмо
косился на снег, который все падал и падал на землю, укутывая ее белым
покрывалом. Не нравился Дундертаку этот холод. Ведь он прогнал солнце,
а польский матрос говорил, что его черепаха кладет яйца только в песок
и потом их высиживает солнышко. Теперь же на песок навалило сугробы в
полметра вышиной и солнце спряталось надолго. Пройдет еще много-много
времени, прежде чем черепаха сможет положить свои яйца. Дундертака
очень волновало, что же будет дальше. Он все думал о кладе, который
можно найти в песке на глубине трех локтей в том самом месте, где
черепаха положит яйца.
Дундертак твердо уверовал в то, что рассказал польский матрос. Он
сразу сообразил, что такой клад - чудесное средство против
таинственного письма, спрятанного в самом дальнем ящике комода. Сумей
они только отыскать клад - и им не пришлось бы уходить из собственного
дома. Они отдали бы клад графу. Дедушка часто рассказывал о Мече
Закона. Он висел на стене в графском замке. Но, если у графа обе руки
будут полны денег, он не сможет снять со стены Меч Закона и выгнать их
всех на улицу.
С тех пор как пришло это грозное, страшное письмо, Дундертак,
лежа ночью без сна, все чаще думал о том, как бы ему, выбрав ночь
потемнее, улизнуть из дому. Он забрался бы через окно в замок, украл
бы Меч Закона и зашвырнул его подальше в море. Граф оказался бы
безоружным - пусть бы тогда попробовал разнести их дом в мелкие щепы!
Но такое могущественное оружие, как Меч Закона, должно быть, охраняют
кровожадные псы. Безоружному туда лучше не соваться. Ему ли не знать
этого после того, как он однажды встретился с такими псами у Сосновой
Горки! Нет, лучше уж отыскать большой клад и насыпать графу полные
руки денег. Тогда он не сможет схватиться за Меч Закона.
Дундертак установил над черепахой строгий надзор. Ему было хорошо
известно, что куры, например, имеют обыкновение нести яйца в самых
неожиданных местах, подальше от чужих глаз. Сейчас, правда, зима и
холодно, но кто знает, а вдруг и черепаха возымеет такие намерения?
В канун рождества в заснеженном белом мире, простиравшемся за
окном хижины, разыгралась битва не на жизнь, а на смерть.
Морской орел высмотрел со своей сосны зайца, прижавшегося к
изгороди и дышавшего на лапки. Не спеша, величаво поднялся белохвост в
воздух. Ветер засвистел в оперении могучих крыльев. Орел развернулся,
описав широкий круг над морем, устремился к берегу - и вот он уже над
изгородью. Зайчишка глубже вдавился в снег. Длинные уши плотно прижал
к спине.
Паря на распростертых крыльях, орел проплыл мимо. Казалось, он не
видит своей жертвы...
Увы, он вернулся!
Как молния, ринулась на зайца огромная птица. Точно с облаков
метнули живую торпеду. Косой подскочил, будто на пружине. Делая
огромные прыжки, он попытался спастись в ближней рощице. Орел пронесся
над самой землей, широкие крылья почти коснулись снежного наста.
Бросок был столь стремительным, что еще немного - и он перевернулся
бы. Он ударился головой об изгородь. Сильно ударился и, казалось,
совсем одурел. Но каким-то чудом ему удалось поймать крыльями воздух и
оторваться от земли.
В роще рыскала лиса-проныра. В кустах мелькала ее рыжая с
проседью шуба. Проныру мучил голод, и настроение у нее было скверное.
В последнее время она питалась одними муравьями, но разве ими наешься,
когда голод разрывает внутренности!
Тут в кусты кубарем влетел косой. Длинные уши прижаты к спине, в
трусливых глазенках страх. Проныра давно заприметила этого зайца. И
вот теперь смертельные враги очутились лицом к лицу.
Впервые за свою богатую приключениями жизнь лиса так опешила, что
не успела даже приготовиться к прыжку.
Заяц же был сплошной страх. Он в беспамятстве повернул назад и
стрельнул из кустов. Все произошло невероятно быстро. Лиса едва успела
высунуть острый язычок и облизнуться. Вид у нее был преглупый. Однако
она не тронулась с места, ибо прекрасно понимала, что состязаться в
беге с удирающим зайцем - занятие бесполезное: у косого слишком
длинные ноги. В этом проныра давно успела убедиться на собственном
горьком опыте.
К этому времени белохвост успел с грехом пополам оправиться от
столкновения с изгородью. Он сразу же увидел косого, серым комочком
катившего по снежному полю. Дрянной зайчишка?
Белохвост рванулся в погоню. Стремительно взмахивая сильными
крыльями, он быстро нагонял зайца.
Но, хотя тот мчался, не разбирая от страха дороги, он моментально
заметил страшную опасность, которая все еще угрожала ему сверху. И не
успел орел "войти в штопор", как заяц сделал большой прыжок в сторону,
повернул и понесся дальше под углом в сто восемьдесят градусов к
своему следу.
Проныра, внимательно следившая из своей рощицы за ходом событий,
быстренько сообразила, что ей представляется великолепный случай
перехватить косого и отправить его в свою собственную глотку.
Однако орел не думал отказываться от вкусной добычи.
Несколько взмахов крыльями - и он снова нагнал зайца. На этот раз
косой не успел отпрыгнуть в сторону.
Орел камнем упал вниз и запустил когти в заячью спину. Это был
конец. Зайчишка закричал так жалобно, как кричат только перепуганные