Чемберлен Диана. Темная сторона света

   Пульсирующий свет маяка словно замедлил свой бег, на несколько секунд задерживаясь на руках Алека и снова уносясь в темноту. И вдруг эти руки замерли, игла застыла над раной. Пол поднял голову и увидел, что Алек смотрит на него.
   — С тобой все в порядке? — спросил О'Нил, когда яркий свет залил их обоих.
   — Да, — Пол опустил глаза. Интересно, что увидел на его лице Алек?
   «Ладно, — подумал Пол, — ты выиграл. Анни был;! твоей, а не моей. Она любила тебя, а не меня. Ты победил. Алек. И это была честная победа».

24

   Было уже почти одиннадцать часов, когда Алек наконец распрощался с Полом и вошел в дом. Лэйси и Клай еще не вернулись, и одиночество показалось ему нестерпимым. Даже Трехлапый не потрудился спуститься на первый этаж и поприветствовать хозяина.
   Алек налил себе чай со льдом в один из зеленых стаканов ручной работы, которые Джулия подарила Анни на день рождения несколько лет назад, и прошел в гостиную. Устроившись на диване, он уставился на телефон. Слишком поздно звонить Оливии, и дело не только во времени. Он стал слишком зависимым от этих звонков. В любом случае они увидятся утром. Оливия согласилась поехать с ним на Рио-Бич и заняться серфингом.
   Алек лег, вытянулся во весь рост, подложил подушку под голову. Как давно он не работал с животным. И как же хорошо он себя чувствовал, впервые за долгое время делая что-то нужное, полезное, правильное. Алек ожидал увидеть мертвую лошадь на дороге или, что еще хуже, умирающую. Вероятно, именно поэтому он попросил Пола поехать вместе с ним. Разговор по дороге отвлекал его, Алек не так нервничал.
   Наверное, Пол самый чувствительный из всех мужчин, с кем Алек был знаком. Когда муж Оливии сидел над жеребенком, у него в глазах появились слезы. Алек легко мог представить Пола рядом с Оливией. Пол и Оливия вместе. Картинка получилась непристойной, и Алек прикрыл глаза рукой, чтобы отогнать непрошеное видение. Это была первая эротическая мысль за многие месяцы, что прошли со дня гибели Анни.
   Господи, как же ему ее не хватало. Спать с ней, просыпаться рядом с ней. Алек так соскучился по еженедельным пятничным «обедам» в мотелях. В эти два часа Анни преображалась. Она никогда ему не отказывала, но он знал, что его жена ищет лишь ощущения близости, а не секса. Она готова была удовлетвориться объятиями и нежными словами. Алек давно уже понял, что ему самому нужен именно секс, простое физическое удовольствие, которое Анни не разделяла. Они признали, что в этом отличаются друг от друга, и пытались сгладить это различие. Но во время их тайных свиданий Анни становилась более страстной, более чувственной.
   Алек допил чай со льдом, жалея, что не налил себе чего-нибудь покрепче. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и задремал под тихое гудение кондиционера.
   Когда Алек проснулся, то не сразу понял, где находится. Неяркий свет лился из кухни, оживляя овальные окошки с витражами. Он заснул на диване в гостиной. Он был возбужден, а женщины, которую он желал, больше не было с ним рядом. Анни… Проклятье!
   Алек в ярости вскочил с дивана, сбросил на пол подушку. Будь проклят приют для женщин! Будь проклят Закари Пойнтер! Он схватил стакан и швырнул его в стену. Будь ты проклята, Анни!
   Стакан пролетел через комнату, и когда он разбил один из витражей, Алек замер. Изображение темноволосой женщины с зонтиком разлетелось вдребезги.
   Алек закрыл глаза и застонал.
   Двор освещали лампочки, расположенные под навесом крыши. Они давали достаточно света, чтобы разглядеть осколки стекла на песке. Алек присел на корточки под окном и принялся собирать мелкие, неровные фрагменты витража.
   На улице перед домом остановилась машина. Алек услышал смех, потом хлопнула дверца, и во дворе появился Клай.
   — Папа? Что ты здесь делаешь? — Он посмотрел на ос колки цветного стекла в ладони отца. — Кто разбил окно?
   — Это вышло случайно. — Алек проследил за взглядом сына. Тот смотрел на зеленый толстый стакан, валявшийся на песке.
   — Это Лэйси…
   — Нет, это не Лэйси. Клай помолчал.
   — Слушай, пап, уже поздно. Пойдем домой.
   — Я не хочу оставлять осколки, — Алек провел пальцами по песку и нашел прозрачный треугольный фрагмент, некогда бывший частью зонтика.
   — Ничего страшного не случится. — Клай огляделся по сторонам, будто боялся, что кто-то из соседей увидит эту сцену. — Вставай, пап. Завтра я помогу тебе собрать осколки.
   Алек снизу вверх посмотрел на сына. Красивый молодой человек. Семнадцать лет. Черные волосы, смуглая кожа. Судя по всему, этим вечером он занимался любовью с Терри Хэзлтон. Через месяц он уедет из дома, начнет новую жизнь. Свою собственную жизнь.
   — Мне так не хватает твоей матери, — признался он, глядя сыну в глаза.
   Клай опустился рядом с ним на песок и прислонился к стене дома.
   — Я знаю, папа, — тихо ответил он. — Мне тоже ее не хватает.
   Просеяв песок сквозь пальцы, Клай обнаружил кусок красного стекла и протянул отцу.
   Алек сжал осколки в ладони и поднялся.
   — Они собираются передвинуть маяк, Клай. Они вытащат эту проклятую штуковину из песка, и Киссривер никогда не будет прежним.

25

   Алек мог бы пригласить Оливию к себе домой. Там стояли доски для серфинга, а небольшая бухта позади дома вполне подходила для обучения. По дороге к Рио-Бич он понял, что не хотел, чтобы Оливия встречалась с его детьми. Почему его это так волнует? Нола все время заходит к ним, и при ее появлении у него никогда не возникало чувства неловкости. Но если к нему приедет Оливия, Алеку придется объяснять детям ее присутствие. Клай и Лэйси могли помнить ее по тому вечеру в больнице, хотя, может быть, уже и забыли. Дело было не в этом. Алек просто не хотел, чтобы сын и дочь видели отца с другой женщиной, сколь бы платоническими ни были их отношения.
   Оливия стояла, прислонившись к своей машине, на маленькой парковке возле Рио-Бич. Поверх купальника она накинула белый халатик, и ее ноги были почти одного с ним цвета. Эта женщина и в самом деле слишком много работала.
   Алек остановил машину рядом с ее «Вольво». Оливия, заслонившись от солнца рукой, смотрела, как он снимает доску с багажника.
   — Предупреждаю вас, Алек, — улыбнулась она, — плавать я совсем не умею.
   Он бросил ей спасательный жилет.
   — Вам незачем уметь плавать, — заметил Алек, — а вот крем от загара вам бы не помешал.
   — Уже намазалась. Я ведь первый раз на пляже этим летом.
   — А я подумал, что первый раз в жизни.
   Оливия состроила ему гримасу и взялась за второй конец доски, чтобы помочь нести ее сквозь кусты, отгораживающие пляж.
   — Почему вы взяли только одну доску?
   — Потому что для вас сегодня просто замечательный ветер, а для меня это все равно что полный штиль. Здесь совсем мелко, так что я смогу стоять рядом и руководить вами.
   Рио-Бич был всего лишь узенькой полоской песка у самой воды, на которой едва уместилась подстилка, принесенная Алеком. На волнах играли солнечные блики, вдали скользили по воде другие серфингисты. Но Алек знал, что никто из них не попадет на Рио-Бич. Бухта была его маленьким секретом.
   — Почему вы улыбаетесь? — поинтересовалась Оливия. Он рассмеялся и снял футболку.
   — Просто радуюсь тому, что я здесь. Давненько я сюда не приезжал.
   Шею Оливии украшала длинная золотая цепочка. Ее кожа была удивительно белой, что делало Оливию похожей на хрупкую фарфоровую статуэтку. Алек никогда бы не догадался, что она беременна. Слегка выпуклый живот не выдавал ее тайну.
   — Вы спросили у врача, можно ли вам заняться серфингом? — Алек вспомнил, что Оливия сомневалась в полезности и уместности этого вида спорта для беременных.
   Она сморщила нос.
   — Спросила. Оказалось, что Марджори сама занимается серфингом. Она сказала, что риск состоит в том, что я могу получить удовольствие в первый раз, а потом не буду знать, как себя вести дальше.
   — Доктор вас раскусила, — рассмеялся Алек.
   Он продемонстрировал Оливии самые азы, немного покрасовавшись перед ней. Двенадцатифутовый серф казался ему неповоротливым, громоздким, потому что он привык к доске меньшего размера.
   Ступив в воду, Оливия поежилась. Алек придержал доску, чтобы она могла на нее взобраться. Ее лицо выражало крайнюю сосредоточенность.
   — Поставьте ноги по обе стороны мачты, — подсказал Алек.
   — Это мачта?
   — Верно. — Он подал Оливии руку, чтобы она могла встать в полный рост. — Теперь хватайтесь за веревку. Вам придется потянуть ее на себя, чтобы поднять парус из воды. Немного согните ноги. Вот так. Спину держите прямо и используйте только силу ног, чтобы поднять парус.
   Оливия осторожно перебирала руками веревку, парус слегка приподнялся, поймал ветер, и серф вывернулся у нее из-под ног. Оливия вскрикнула и с громким плеском упала в воду. Алек обошел доску, чтобы помочь ей, но увидел ее смеющееся лицо.
   — Мне следовало предупредить вас об этом.
   — Предлагаю перейти на «ты», — сказала Оливия, отжимая волосы.
   — Согласен, давай на «ты».
   Алек снова взобрался на доску, чтобы показать, как правильно выбирать парус из воды.
   Оливия провела больше времени в воде, чем на доске, но она была настоящим бойцом. Пару раз она хохотала над собой до слез. Алек еще ни разу не видел ее такой раскрепощенной и не сомневался, что Оливия не часто дает себе волю. Она взбиралась на доску, кажется, уже в сотый раз, когда лямка купальника соскользнула с ее плеча, и Алек увидел, что на этом месте на коже осталась ярко-белая полоса.
   — Ты сгорела, — заметил он. — На сегодня хватит. Оливия села на плед, зубы у нее стучали. Алек накинул ей на плечи полотенце, принялся растирать ее и тут же отступил, неожиданно осознав всю интимность этого жеста. Золотые звенья цепочки лежали на порозовевшем от солнца холмике груди, и он отвел взгляд.
   Достав из багажника «Бронко» пляжный зонт в зеленую и белую полоску, Алек установил его над Оливией. Сам он улегся на солнце, наслаждаясь теплом лучей.
   — Как же так вышло, что ты не научилась плавать? — спросил Алек. Он сам большую часть детства провел на реке Потомак, плавал на каноэ, занимался водными лыжами.
   — Я никогда не жила рядом с водой.
   — Где ты выросла?
   — В центральной части Нью-Джерси. Ты слышал о городке Пайн-Барренс?
   — Это там родственники женятся между собой и производят на свет, гм… — Алек замялся, подбирая подходящие слова, — не слишком удачное потомство?
   Оливия насмешливо фыркнула.
   — Ты правильно вспомнил, но в отношении этого городка пресса сильно перестаралась. Браки между родственниками там скорее исключение, нежели правило. Знаю, о чем ты подумал. Пусть я и не умею плавать, и серф меня не слушается, это еще ни о чем не говорит.
   Алек улыбнулся, глядя в ясное высокое небо удивительного синего цвета. Такого неба он не видел больше нигде.
   — Вчера вечером Пол был у меня. Мы проводили очередное заседание.
   Оливия резко выпрямилась. Золотая цепочка на мгновение оторвалась от кожи и тут же снова скользнула в ложбинку между грудями.
   — Ты ему ничего не сказал?
   — Нет. — Алек взглянул в ее встревоженное лицо. — Я же обещал тебе этого не делать. А вот твой муж сказал нечто такое, что может показаться тебе интересным.
   — Что? Повтори мне все, что он говорил. Каждое слово прошу тебя.
   Алек снова не смог удержаться от улыбки.
   — Прости, я не вел стенограмму. Мне и в голову не при ходило, что от меня потребуют подробного отчета о встрече с ним.
   Оливия помолчала.
   — Ты на меня сердишься?
   — Нет. — Алек прикрыл глаза рукой, чтобы отчетливее видеть ее. — Почему ты так решила? — Вдруг он в самом деле говорил зло? Да и злился ли он? — По словам Пола, только он виноват в том, что ваш брак не удался, и он явно совершил ошибку, когда ушел от тебя.
   Оливия прижала руку к губам.
   — Он это сказал?
   — Да. Мне показалось, что у него депрессия. Пол явно подавлен.
   — Не могу поверить, что Пол считает свой уход ошибкой. Он сказал именно так?
   Алек вздохнул.
   — Думаю, да. В следующий раз, Оливия, я запишу наш с ним разговор на магнитофон, обещаю тебе.
   Оливия снова легла на плед.
   — Я уже собиралась сдаваться.
   Алек рассказал ей о сбитом на шоссе жеребенке и о том, как Пол самоотверженно помогал накладывать швы.
   — Алек, прошу тебя, не говори Полу, что я беру уроки у Тома, — неожиданно попросила Оливия. — Ты ведь не упоминал об этом, правда?
   Алек нахмурился.
   — Чего ты так боишься?
   — Это слишком сложно объяснить. — Оливия не смотрела на него. — Просто не говори ему, и все, пожалуйста.
   Несколько минут оба молчали, а когда она заговорила снова, ее голос звучал очень тихо.
   — В четверг мне будут делать амниоцентез.
   — Страшно?
   — Нет, но… — Оливия пожала плечами. — Думаю, всегда надо быть готовой к тому, что что-то пойдет не так. Мне просто неприятно проходить через эту процедуру одной… Дело даже не в самой процедуре, а в том, что мне придется ждать результатов без Пола.
   — Знаешь, Оливия, думаю, кому-то из нас надо сообщить твоему мужу, что мы с тобой друзья. Пусть знает, что ты не сидишь одна в четырех стенах и не ждешь его возвращения двадцать четыре часа в сутки.
   — Но ведь именно это я и делаю. Я буду ждать его всегда. — Оливия устало вздохнула. — А как ты сам, Алек? — неожиданно спросила она. — Ты справляешься с собой?
   — Нет. — Он снова закрыл глаза, не в силах смотреть на яркое солнце. — Еще не пришло время, да мне и не на кого было отвлечься. Есть одна женщина, у нее на меня виды, но меня она не интересует.
   — И кто она?
   — Соседка. Ее зовут Нола. Много лет она была другом семьи. Анни всегда говорила, что Нола «положила на меня глаз», но тогда я ей не верил. А теперь понимаю, что она была права. Нола частенько наведывается к нам, звонит узнать, как у меня дела.
   — А тебя она не интересует?
   — Ни в малейшей степени. — Алеку захотелось сменить тему разговора. — Ладно, слушай. Я договорился о двух выступлениях на радио в следующую субботу и на собрании защитников маяков в Норфолке. Хотелось, чтобы ты выступила хотя бы на одном из мероприятий. — Он посмотрел на Оливию. — Ты в субботу свободна?
   — У меня и в самом деле выходной, но после того, что ты рассказал, думаю, мне надо попытаться спасти свой брак и провести время с Полом.
   — Ну да, конечно. — Алек расстроился, но постарался не показать виду. — Ты права. — Он оперся на локоть и взглянул Оливии в глаза. — Расскажи ему об этом. — Он легко коснулся ее живота кончиками пальцев. — Расскажи ему о ребенке.
   — Нет. — Оливия резко села, убрала волосы с лица. — Я хочу, чтобы Пол вернулся только ради меня.
   Алек потянулся за футболкой.
   — Думаю, пора тебе поближе познакомиться с Внешней косой. Посмотрим, на сколько тебя хватит.
   Алек повез Оливию в Джоки-Ридж. Она не раз видела огромные дюны с шоссе, но ей и в голову не приходило пройтись по ним. Оливия надела поверх купальника шорты Алек одолжил ей футболку и намазал ее обгоревший нос защитным кремом. Поднялся ветер, и дюны меняли очертания буквально у них под ногами. Запыхавшись, они добрались до самой высокой точки и сели там, наблюдая за серфингистами на ярких досках.
   Потом Алек повез Оливию к маяку Боди-Айленд. Они обошли его кругом, глядя вверх на башню, выкрашенную черными и белыми полосами, пока Алек рассказывал ей историю этого маяка. Он чувствовал себя немного виноватым из-за того, что не повез Оливию к Киссриверскому маяку. тем более что сам просил ее рассказать о нем другим. Алек уговаривал себя, что от того места, где они находились, до Киссривер было далеко. Хотя он знал истинную причину своего нежелания. Киссриверский маяк принадлежал ему и Анни. Он не был готов поделиться им с кем-то еще.
   Они рано поужинали и отправились обратно к Рио-Бич. где осталась машина Оливии.
   — Когда ты снова вернешься к работе, Алек? — поинтересовалась Оливия.
   — И ты туда же! — воскликнул он.
   — Такой длинный отпуск вряд ли пойдет тебе на пользу.
   — Это все потому, что ты трудоголик.
   — И мне нужны деньги.
   Алек свернул на парковку и заглушил мотор.
   — Жизнь Анни была застрахована. — Он посмотрел на Оливию. — Мне это казалось странным. Оформить страховку на триста тысяч долларов женщине, которая зарабатывала в год тысяч пятнадцать в лучшем случае и большую часть из них отдавала. Или тратила их на страховые взносы. — Алек усмехнулся. — Для меня это было ударом. Том нашел страховку, когда разбирал вещи Анни в мастерской.
   — Почему она застраховала свою жизнь? Алек не отрывал взгляд от океана.
   — У меня два объяснения. Либо Анни знала, что в случае ее смерти я буду настолько сломлен горем, что просто не смогу работать. Либо к нам домой явился страховой агент, и она подписала документы, чтобы не огорчать его отказом. — Алек покачал головой. — Думаю, именно поэтому моя жена просто раздавала большую часть своих работ. Она так и не преодолела неуверенность в себе. Анни никогда не верила, что кто-то может любить ее лишь ради нее самой.
   — Люди работают не только ради денег, — заметила Оливия. — Тебе же нравится оказывать помощь больным животным? Ты просто преобразился, когда рассказывал о пострадавшем жеребенке. Почему бы тебе не возобновить практику, пусть пару раз в неделю?
   Алек замялся на мгновение.
   — Меня это пугает. Я еще не в лучшей форме, хотя постепенно прихожу в себя. — Он посмотрел на Оливию. Ее лицо покраснело. Вечером сожженная кожа еще даст о себе знать. — Летом в ветлечебнице горячая пора. Очень много несчастных случаев… Господи, кому я об этом рассказываю? Но я говорил о кошках и собаках.
   — Они тоже страдают, и их хозяевам от этого плохо.
   — Верно. Меня это никогда особо не волновало, но после гибели Анни…
   — Это все равно что садиться на лошадь, — оборвала его Оливия. — Ты должен это сделать, и чем дольше ты тянешь, тем труднее тебе становится. После особенно тяжелых случаев я заставляю себя идти на работу на следующий день, если даже по графику у меня и выходной. На другой день после смерти Анни я тоже работала, хотя и не должна была выходить.
   — Ты слишком сурова к себе, Оливия.
   — Не уходи от темы, — сказала она. — Ты начинаешь принимать раз в неделю, договорились?
   Алек улыбнулся.
   — Если ты позвонишь Полу и договоришься с ним о встрече в следующую субботу.
 
   Пол думает, что совершил ошибку, уйдя от нее.
   Эти слова не выходили у Оливии из головы, пока она ехала из Рио-Бич, направляясь к маленькому магазинчику напротив мастерской Анни, где она видела колыбель. Продавец помог ей погрузить коробку в багажник «Вольво», и Оливия отправилась домой с давно забытым ощущением надежды. Она чувствовала себя замечательно, если не считать того, что солнечный ожог заявил о себе.
   Оливия дотащила коробку до будущей детской, перекатывая ее с боку на бок. В маленькой комнате с желтыми обоями она прислонилась к стене, чтобы немного отдохнуть, прежде чем начать собирать колыбель.
   Вечером она обязательно позвонит Полу, попросит о встрече, поговорит с ним. Идя к почтовому ящику, Оливия репетировала, что скажет мужу. В руки ей упал листок из записной книжки с запиской от Пола:
 
   «Заезжал к тебе, но не застал. Улетаю в Вашингтон. Пробуду там неделю, нужно собрать кое-какие материалы для статьи. Позвоню, когда вернусь».
 
   Оливия смотрела на листок, на знакомый почерк. Потом она скомкала его и сжала в кулаке. Ей хотелось помчаться следом за Полом, позвонить ему в гостиницу и крикнуть: «Разве не ты только вчера сказал Алеку О'Нилу, что ты совершил ошибку?»
   Но она знала, что ничего подобного делать не станет. Оливия вернулась в дом, налила холодного чая, чтобы промыть солнечные ожоги. Она позвонила Алеку и сказала, что с удовольствием поедет с ним в Норфолк в следующую субботу.

26

   В среду у Джонатана Кремера был день рождения. Оливия согласилась выйти вместо него в вечернюю смену, надеясь, что работа отвлечет ее от мыслей об обследовании, назначенном на следующее утро. Около шести вечера заехал Алек, привез ей толстую папку с материалами о маяке, которая могла пригодиться ей во время ток-шоу на радио в Норфолке. В это время было много пациентов, и поговорить им не удалось.
   — Когда ты заканчиваешь? — поинтересовался Алек, перегнувшись через стойку регистратора.
   — В полночь, — со вздохом ответила Оливия. Вечером им не удастся поговорить по телефону.
   Около одиннадцати ей сообщили, что помощь требуется подростку. Оливия услышала его прежде, чем увидела.
   — У меня сейчас будет гребаный инфаркт! — орал парень лет семнадцати, пока Кэти и Линн везли его в смотровую.
   Оливия вошла следом и принялась задавать необходимые вопросы симпатичному белокурому юноше. Нику Вэлли действительно оказалось семнадцать лет. Он был на вечеринке, немного выпил, и тут у него сильно забилось сердце. Оно стучало так громко, что Ник испугался. От него несло спиртным. Голубые глаза казались стеклянными, но в них притаился страх.
   — Включай монитор, — обратилась Оливия к Кэти, а потом спросила парня: — Что ты принимал кроме алкоголя?
   — Ничего! Я выпил всего-то пару банок пива.
   Ник лгал. Он был слишком возбужден, слишком странно себя вел, его сердце билось слишком учащенно.
   — Ты принимал что-то еще. Я должна знать, что это было, чтобы правильно лечить тебя.
   — Да пошла ты! У меня сердце сейчас лопнет! Оливия посмотрела на Кэти.
   — Его друзья здесь? Медсестра кивнула.
   — Они в комнате ожидания. Я спрашивала их, что он принимал, но они в один голос твердят, что их приятель просто пил вместе с ними, а потом начал жаловаться, что у него сильно бьется сердце.
   Оливия оставила парня под присмотром Кэти и вышла в комнату ожидания. Там, на синем пластиковом диванчике, тесно прижавшись друг к другу, сидели две девочки и парень. Они как будто окаменели, заняв оборонительную позицию. Скорее всего, по дороге в больницу они договорились о том, что станут отвечать на вопросы врачей. Оливия ощутила их страх, стоило ей только подойти поближе. Их лица посерели от тревоги.
   — Я доктор Саймон, — представилась Оливия. — Мне нужна кое-какая информация о вашем друге, которого вы привезли. — Она подвинула себе кресло, радуясь тому, что комната ожидания была пустой в этот час. Этой троице повезло.
   Ребята молча уставились на нее. Длинноволосому парню на вид было лет восемнадцать. Рядом с ним сидели две девушки: одна белокурая в узеньких джинсах и белой футболке с обрезанными рукавами и подолом, а другая в обтягивающем коротком топе и светло-голубой мини-юбке. Оливия так была поражена тем, что длина юбки спокойно позволяла рассмотреть трусики в цветочек, что не сразу обратила внимание на прическу второй девушки. Волосы были очень темными и выглядели так, словно их стриг садовник. И Оливия в ту же секунду поняла, кто сидит перед ней. Девочка попыталась избавиться от рыжих кудрей, делавших ее сходство с матерью полным, но что она могла поделать с веснушками, ямочками на щеках и огромными синими глазами?
   — Лэйси? Блондинка замерла.
   — Откуда врачиха тебя знает? — обрушилась она на подругу.
   Лэйси старательно избегала взгляда Оливии.
   — Я должна знать, что принял ваш приятель, — повторила она.
   — Только пиво. — Парень говорил вызывающе.
   — Нет, — не согласилась с ним Оливия, — это было не только пиво. Все очень серьезно. Ваш друг может умереть Я должна понять, с чем я имею дело.
   — Это был крэк, — сказала Лэйси.
   Парень вскочил и свирепо уставился на Лэйси. Оливия сжала девочке пальцы.
   — Спасибо тебе. Я сообщу вам, как он себя чувствует А пока продиктуйте, пожалуйста, регистратору номер его телефона и фамилию родителей.
   Оливия вернулась в смотровую. К парню подсоединили монитор. Он успокоился и лежал с закрытыми глазами Скорость сердечных сокращений по-прежнему была высокой, но они были ритмичными. Помочь ему было нечем, им оставалось только следить за его состоянием.
   Через полчаса Оливия уже не сомневалась, что Ник Вэлли вне опасности, и она вернулась в комнату ожидания к его друзьям, чтобы сообщить им об этом.
   Девушки все так же сидели на диванчике, а парень отошел в сторону, прислонился к стене и курил сигарету.
   — С ним все будет в порядке, — объявила Оливия. Все трое посмотрели на нее. Их лица не выражали никаких эмоций. — Лэйси, зайди, пожалуйста, на минутку ко мне в кабинет.
   Девочка посмотрела на парня, потом встала и пошла следом за Оливией. Пока они шли по коридору, Лэйси не проронила ни слова.
   — Садись, пожалуйста, — пригласила Оливия, указывая на кресло перед письменным столом. Она села сама, ее слегка подташнивало от запаха алкоголя и табака, исходившего от Лэйси.
   Дочь Алека мрачно посмотрела на нее через стол. Без пушистых рыжих волос она казалась старше, более агрессивной, более жесткой.
   — Почему вы меня запомнили? — спросила Лэйси.
   — Я не могла забыть тебя, — ответила Оливия. — Это был ужасный вечер, он навсегда остался в моей памяти.
   Только тогда Оливия не знала, что девочка была рядом с матерью в момент убийства.