Чемберлен Диана. Темная сторона света

   — Чушь какая-то! Ты же ее разбудишь.
   — Это было ее условие. — Лэйси заговорила громче. — Она сказала, что купит мне часы, если я соглашусь ей звонить.
   — С чего вдруг тебе захотелось иметь часы? Ты прекрасно без них обходилась. В — Ты же носишь часы. Что в этом такого?
   Алеку не хотелось спорить с дочерью. Через несколько минут они войдут в дом и ощутят отсутствие Клая. Он поднял ее руку, рассмотрел часы.
   — Они тебе идут, — примирительно заметил Алек.
   — Что бы это значило? — Лэйси вырвала руку, насупилась, забрала сумку с заднего сиденья и вышла из машины Она первой поднялась по ступенькам.
   — Лэйси! — окликнул ее Алек.
   Она развернулась и обожгла его ненавидящим взглядом.
   — Мне нравится, что ты теперь носишь часы, только это я и хотел сказать. — Он посмотрел на девочку поверх крыши машины. — Мы остались с тобой вдвоем. Давай не будем начинать на плохой ноте.
   — Ты сам начал. Я была вполне счастлива, слушая радио Это тебе захотелось поговорить. — Лэйси развернулась и ушла в дом.
   В девять часов Алек позвонил Оливии из кабинета, слишком раздосадованный ее поведением, чтобы ждать до половины одиннадцатого.
   — Покупка часов меня огорчила.
   — Они дешевые.
   — Дело не в деньгах. — Алек сделал паузу. — Да и не в часах тоже. Ты попросила Лэйси звонить тебе в полночь Это лишнее. Я сам могу позаботиться о ней, Оливия.
   Она ответила не сразу.
   — Ей нужны некоторые… рамки, Алек. Лэйси необходимо знать, что ты интересуешься ее жизнью, хочешь знать где она и чем занимается.
   Он покачал головой, будто Оливия могла его видеть.
   — Я понимаю, что уклад в нашем доме мог показаться тебе странным, но я не собираюсь его менять. Если я начну менять правила сейчас, Лэйси от меня сбежит. Ей необходимы прежние правила, такие, какими они были при Анни.
   — Какие правила? Вы позволяли девочке делать все, что заблагорассудится. Она же еще ребенок, Алек. Ей нужны родители.
   — И ты решила сыграть роль матери? Ты провела с ней совсем мало времени, Оливия. И это не сделало тебя матерью Лэйси.
   Оливия молчала, и Алек зажмурился, мгновенно пожалев о своих словах. Он понял, что ревнует дочь к Оливии, ревнует к их дружеским отношениям.
   — Я кладу трубку, — предупредила Оливия.
   — Оливия, я…
   — Давай просто закончим на этом разговор, хорошо? Всего хорошего.

43

   Лэйси звонила Оливии четыре раза подряд, дважды из дома, дважды откуда-то еще. Оливия просыпалась, когда звонил телефон. Голова у нее кружилась, ее немного подташнивало, но она не собиралась отменять выдвинутое Лэйси условие.
   — Отец сказал, что я не обязана тебе звонить, — огорошила ее Лэйси в первую же ночь. Она была у подруги, и Оливия слышала смех и громкую музыку.
   — Что ж, он прав, — согласилась Оливия. — Ты не обязана, но мне бы хотелось, чтобы ты звонила, иначе я буду за тебя волноваться.
   — Хорошо, — легко согласилась Лэйси. — Буду звонить. Алек звонил Оливии пару раз после того спора о часах, просил прощения за то, что взорвался, и Оливия его простила. Но эта размолвка отразилась на их отношениях, и Оливия больше не чувствовала прежней близости к нему. И была этому рада.
   На пятую ночь Оливия автоматически проснулась в полночь, схватилась за трубку телефона и тут сообразила, что он не звонил. Возможно, Лэйси осталась дома, заснула и теперь спокойно спит в своей постели. Оливия смотрела, как сменяют друг друга зеленые цифры на электронном будильнике.
   Наконец в половине первого раздался звонок. Оливия подняла трубку и услышала, что Лэйси плачет и что-то бормочет.
   — Мне кажется, ты слишком много выпила, » Лэйси, — упрекнула девочку Оливия.
   Лэйси какое-то время только всхлипывала в трубку. Потом сказала:
   — Мне страшно.
   — Что случилось?
   Лэйси снова помолчала, пытаясь справиться с собой.
   — У меня не было месячных.
   — И большая задержка?
   — Я не уверена. Я не помню.
   — Где ты сейчас, Лэйси? Я за тобой приеду.
   Девочка не стала возражать, дала Оливии адрес и путаные указания, как найти дом недалеко от Киссривер, и сказала, что будет ждать на крыльце.
   Дорога была пустынной, и Оливия обрадовалась, когда увидела впереди свет маяка. Она вела машину медленно, зная, что лошади в любой момент могут выскочить на шоссе. Доехав до перекрестка, о котором говорила Лэйси, Оливия свернула на утрамбованную песчаную дорогу, молясь о том, чтобы машина не увязла. Ей только не хватало застрять здесь среди ночи.
   Лэйси не слишком четко описала дорогу, но через несколько ярдов Оливия услышала музыку. Она поехала на звук и оказалась перед небольшим белым домом. На бетонной ступеньке крыльца одиноко сидела Лэйси. Когда Оливия свернула на заросшую травой подъездную дорожку, девочка встала и неуверенно пошла к машине.
   Оливия распахнула ей дверцу. Лэйси пошатывалась, от ее одежды пахло табаком и спиртным. Она сумела сесть в машину только с третьей попытки и, оказавшись на сиденье, тут же закрыла глаза и откинулась на спинку.
   Оливия нагнулась к ней, чтобы застегнуть ремень безопасности.
   — Ты пила что-нибудь еще, кроме пива? — спросила она.
   — Не-а.
   — Тебя рвало?
   Лэйси кивнула, чуть приоткрыв глаза.
   — Три раза, — прошептала она.
   — Дай мне знать, если тебя снова затошнит, чтобы я успела остановить машину.
   — Гм-мм. — Лэйси снова закрыла глаза. Она продремала почти всю дорогу до дома Оливии. Та устроила девочку в гостевой спальне, решив, что утром она еще успеет поговорить с Лэйси о возникшей проблеме.
   Из своей спальни Оливия позвонила Алеку.
   — Это Оливия. Прости, что разбудила тебя.
   — Ничего. — Его голос звучал совсем сонно. — Что случилось?
   — Лэйси у меня дома.
   — Почему?
   — Она была на вечеринке, слишком много выпила и позвонила мне, очень расстроенная. Я забрала ее оттуда и привезла к себе.
   — Я за ней приеду, — вызвался Алек.
   — Нет, не надо, твоя дочь спит. Я привезу ее домой утром.
   — Я не хочу, чтобы ты с ней возилась.
   — Мне это не трудно. У меня выходной. Ладно, Алек, поговорим обо всем завтра.
   На следующее утро Лэйси встала бледная, глаза у нее покраснели. Она сидела за столом в отвратительно пахнувших джинсах и футболке, ложка за ложкой сыпала сахар в свой кофе. Она была трезвой и очень молчаливой. Оливия поставила перед ней тарелку с тостами и села напротив.
   — Когда ты мне позвонила вчера вечером, ты сказала, что у тебя задержка.
   Лэйси испуганно вскинула на нее глаза.
   — Я это сказала? Оливия кивнула.
   Лэйси застонала и откинулась на спинку стула.
   — Не могу поверить, что я тебе такое выдала.
   — Ты знаешь, когда они должны были начаться? Лэйси закрыла глаза и только покачала головой.
   — Ты занималась сексом после последних месячных? Она поморщилась и покраснела.
   — Я не могу с тобой об этом разговаривать, Оливия.
   — Просто скажи мне, есть ли вероятность того, что ты беременна.
   Лэйси кивнула.
   — Мы сегодня же съездим ко мне на работу и сделаем тест.
   Девочка открыла глаза и посмотрела на Оливию.
   — О господи, Оливия, что, если я беременна? Я должна буду родить ребенка. Я не думаю, что решусь на аборт. Мать убила бы меня. Она ненавидела аборты.
   — Но ты и твоя мать — это два разных человека. Лэйси как будто удивилась этой мысли.
   — И все-таки, — она затрясла головой, — не знаю, что мне делать.
   — Давай подождем и посмотрим, как обстоит дело. Незачем волноваться заранее.
   Они ждали в кабинете Оливии, пока Кэти Браш делала анализ. Лэйси не хотела разговаривать. Она сидела в кресле у окна, играла с веревкой жалюзи. Когда зазвонил телефон, она замерла в напряженной позе.
   Оливия сняла трубку.
   — Результат отрицательный, — сообщила Кэти. Оливия поблагодарила ее и повесила трубку. Она посмотрела через стол на Лэйси.
   — Ты не беременна.
   Лэйси закрыла лицо руками и расплакалась.
   — Я так испугалась, — призналась она. — Я ни о чем другом даже думать не могла. Я едва не рассказала тебе, когда оставалась у тебя ночевать. Но я побоялась, что ты сочтешь меня шлюхой и все такое.
   Оливия покачала головой.
   — Я не стала относиться к тебе хуже, Лэйси. Посмотри на меня.
   Девочка сложила руки на коленях и взглянула на Оливию.
   — Ты должна рассказать отцу.
   Покрасневшие глаза Лэйси выражали недоумение.
   — Что я должна ему рассказать?
   — Ты сама знаешь.
   — Ведь я же не беременна! Зачем мне его огорчать? Нет причин для того, чтобы я ему рассказывала.
   — Есть очень веская причина. Он твой отец. Ему необходимо знать, насколько серьезные вещи происходят с тобой.
   — А что, если я ему не скажу?
   — Тогда это сделаю я. Лэйси сорвалась со стула.
   — А я-то думала, что могу тебе доверять!
   — Ты можешь доверять мне, потому что я никогда не посоветую тебе плохого.
   — Ну ты и стерва! — Лэйси снова рухнула на стул. — Отец убьет меня, Оливия, он… — Она затрясла головой, по щекам покатились слезы.
   Оливия встала.
   — Твой отец должен знать, Лэйси. — Она взяла со стола ключи от машины. — Поехали.
   Лэйси понуро побрела за ней. По дороге домой она смотрела в окно машины, лишь изредка злобно косилась на Оливию.
   — Зря я тебе проболталась, — проворчала она. — Я думала, тебе можно верить.
   Лэйси вошла в дом первой, пробежала мимо отца и поднялась по лестнице наверх. Алек выжидательно посмотрел на Оливию.
   — Мы можем поговорить в кабинете? — спросила она. Он кивнул, провел ее в комнату рядом с гостиной и сел в свое кресло у письменного стола. Оливия устроилась на стуле у стены.
   — Лэйси думала, что беременна, и была очень этим напугана.
   На лице Алека появилось выражение крайнего изумления, он покачал головой.
   — Только не это!
   — Твоя дочь не беременна, она утром сдала анализ. Лэйси знает, что я говорю с тобой об этом, и поэтому расстроена. Но я думаю, что ты должен знать.
   Алек кивнул. Возведя глаза к потолку, он сердито поинтересовался:
   — Видишь, Анни? И что теперь с этим делать? Оливия встала.
   — Забудь о том, что Анни могла сделать, сказать или почувствовать. Тебе никогда не приходило в голову, что Анни могла ошибаться? — Она схватила сумочку, толкнула дверь кабинета, но задержалась на пороге. — Твоей дочери только исполнилось четырнадцать. Все эти годы она сама воспитывала себя. Она боялась, что ждет ребенка. Так забудь об Анни. Сейчас Лэйси нужен ты. Ей необходим отец.
   Оливия торопливо вышла, едва не сбив с ног Трехлапого. Из машины она посмотрела на окно спальни Лэйси, гадая, не потеряла ли она и Алека, и его дочь.
 
   Алек долго сидел в кабинете, прислушиваясь к тишине в доме. «Лэйси боится оставаться с вами наедине». Кажется, так сказала ему школьный психолог. Он встал и направился к лестнице.
   Постучав, Алек вошел в комнату Лэйси. Дочь сидела на кровати, скрестив ноги, непричесанная, заплаканная. От нее несло прокисшим пивом.
   — Прости меня, папочка.
   Алек сел рядом, притянул ее к себе, и впервые за долгое время Лэйси не стала вырываться. Она плакала у него на плече, ее спина вздрагивала от рыданий под его ладонью.
   Алек гладил дочь по волосам, боясь заговорить, боясь, что голос его подведет.
   Наконец Алек отодвинулся от нее. Вытащив бумажный носовой платок из упаковки, он протянул его дочери.
   — Хватит плакать, — велел Алек, и девочка послушалась, а потом подняла на него синие глаза, глаза Анни, ожидая, что он скажет. — Ты, должно быть, пришла в ужас, когда решила, что беременна?
   Она кивнула, быстро опустив взгляд. Слезы упали с ее ресниц на руку Алека.
   — Это мог быть ребенок того парня, Бобби? Лэйси не подняла головы.
   — Я не знаю, чей он мог быть, — ответила она.
   Алеку стало трудно дышать, но он постарался ничем не выдать своих чувств.
   — Ох, Лэйси. — Он прижал ее к себе, подождал, пока она перестанет плакать, и закончил свою мысль: — Мы должны многое изменить в нашей жизни.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я хочу, чтобы по выходным ты была дома к полуночи и к десяти часам в остальные дни.
   Лэйси отпрянула и укоризненно посмотрела на него.
   — Папа, сейчас же лето.
   — Все равно тебе незачем болтаться ночью по улицам. И я должен знать, куда ты идешь. Я хочу познакомиться с теми ребятами, с которыми ты проводишь время, и еще мне нужны номера их телефонов.
   — Я так и знала! Ты собираешься посадить меня под замок! Но это не помешает мне заниматься сексом.
   — Я знаю, — тихо ответил Алек. — Но все же мне хотелось бы, чтобы ты от этого воздержалась. Ты не понимаешь, не можешь еще понять, что ты делаешь. Это должно быть нечто особенное, Лэйси. Как ты будешь себя чувствовать, когда встретишь человека, которого полюбишь по-настоящему?
   — Мама начала очень рано, и это ничего для нее не изменило. Она сказала мне, что только с тобой наконец почувствовала себя полноценной женщиной.
   Алек вздохнул. Ему показалось, что Анни и ее откровенность каким-то образом мешали его отношениям с Лэйси.
   — Что ж, если ты намерена заниматься сексом, то должна подходить к этому со всей ответственностью. — Он встал, испытывая досаду. — Но принимать противозачаточные пилюли в таком юном возрасте не слишком хорошая идея. И если ты их принимаешь, ты не должна курить. Черт побери, Лэйси, зачем тебе это? Тебе же всего четырнадцать! Неужели только потому, что это делает Джессика?
   — Нет.
   — Или ты боишься, что не будешь нравиться мальчикам, если откажешь кому-то из них?
   Лэйси уставилась на свою куклу.
   — Не имею ни малейшего понятия, зачем я это делаю. Алеку стало невыносимо грустно. Он подошел к дочери, чмокнул ее в макушку.
   — Может быть, тебе стоит немного подумать, разобраться в себе, Лэйси, вместо того чтобы просто делать это. — Он подошел к двери и снова обернулся к девочке. — Ты сможешь предохраняться как захочешь, но прошу тебя, подумай немного. Ты слишком хороша, чтобы отдаваться всем без разбора.

44

   Пол должен был поговорить с Мэри Пур, другого выхода он не видел. От его метаний начала страдать работа. Сэл Беннетт, редактор «Береговой газеты», устроил ему разнос за то, что он опоздал с одной статьей, задержал другую.
   — У тебя какие-то личные проблемы? — спросил Сэл.
   Пол догадался, что его одержимость стала заметна окружающим. Он все время думал об Анни и о девочке, которую он уже считал своей дочерью.
   Пол дважды пытался увидеть ее издали. Он затаился неподалеку от дома О'Нилов, словно какой-то маньяк, и проводил Лэйси один раз на пляж, другой раз в кино, где она сидела рядом с парнем, умудрившимся залезть ей под юбку, как только в зале погас свет. Пол почувствовал неожиданный прилив родительского гнева.
   Он все откладывал поездку к Мэри, надеясь, что какие-то жесты, черты лица Лэйси или интонация ее голоса убедят его в том, что она его дочь. Чтобы обратиться с. таким вопросом к Мэри, требовалась храбрость, которой у Пола не было. Но когда под угрозой оказались не только его рассудок, но и работа, Пол понял, что откладывать трудный разговор нельзя.
   Мэри, как всегда, сидела в кресле-качалке на веранде. Сложенная газета лежала на подлокотнике. Когда Пол сел рядом с ней, она повернула голову.
   — Где твоя записывающая машинка? — поинтересовалась Мэри.
   — Я не захватил ее сегодня, — сказал Пол, нервно барабаня пальцами по ручке кресла. — Это не интервью. Я должен кое-что спросить у вас.
   Мэри переложила газету на колени.
   — Например?
   — Насколько хорошо вы помните меня? — Он заговорил тише. — То есть я хотел спросить, не забыли ли вы, что я… встречался с Анни много лет назад.
   Мэри кивнула.
   — Иногда я забываю то, что было вчера, но случившееся пятнадцать лет назад помню отлично.
   — Тогда… вы помните тот день, когда я в последний раз приходил к Анни, а вы выгнали меня?
   — Да.
   Пол придвинулся на краешек кресла, повернулся к ней.
   — Я должен знать… была ли Анни тогда беременна? Поэтому она хотела, чтобы я уехал? Ее дочери Лэйси четырнадцать. Она моя дочь?
   — А какое это имеет значение? Теперь отец Лэйси Алек О'Нил.
   — Вы не понимаете. Она может быть единственным моим ребенком, и Лэйси должна знать, кто ее настоящий отец. — Пол заглянул в ясные синие глаза Мэри. — Она ведь моя, правда?
   Мэри снова положила газету на широкий подлокотник.
   — Думай как хочешь, — ответила она, снова принимаясь за кроссворд.
   Пол долго смотрел на нее, прежде чем встать. Он не уходил, и Мэри наконец посмотрела на него.
   — Я не могу освободиться от нее, — прошептал Пол. — Анни разрушает мою жизнь.

45

   Мэри видела, как отъехала машина Пола Маселли, отлично понимая, что это не последний его визит. Он не успокоится, пока не узнает правду, и, возможно, когда-нибудь она ему все расскажет.
   Мэри понимала людей, готовых на все ради собственного ребенка. Она испытывала такое же чувство к Анни, и из-за этого она содействовала ей и покрывала ее, о чем потом пожалела. «Вы моя спасительница, Мэри», — не раз говорила ей Анни, но на самом деле ее помощь принесла молодой женщине больше вреда, чем пользы.
   Мэри отлично помнила день, когда выгнала Пола из Киссривер. Но еще отчетливее отпечатались в ее памяти события, произошедшие через несколько дней после его отъезда.
   Синоптики предупредили, что надвигается сильный ураган. Многие жители Внешней косы уже собрали самое ценное и переехали на материк. Мэри целый день слушала радио, к середине дня штормовое предупреждение отменили.
   — Судя по всему, ненастье обойдет нас стороной, — бодро вещал метеоролог, в его голосе смешались облегчение и разочарование.
   Мэри с отвращением посмотрела на радиоприемник и поставила чайник на огонь. И зачем она только слушает? Открыв заднюю дверь, Мэри вышла на улицу. Небо над дюнами побелело, куда-то пропали чайки, пеликаны и гуси. Трава напряженно замерла в тяжелом, неподвижном воздухе. Океан угрожающе вздыбился, бросая черные волны далеко на берег. Мэри втянула носом воздух и снова покачала головой. Дураки они все. Завтра начнут оправдываться, говорить о непредсказуемости стихии, заявят, что не могли ничего знать заранее.
   Вернувшись в дом, Мэри заварила чай и начала готовиться к тому, что неотвратимо надвигалось на Внешнюю косу. Кейлеб научил ее определять погоду по ветру и воде. Мэри заправила лампы керосином и расставила на кухонном столе. Она достала из буфета три кувшина, наполнила их водой и отнесла в спальню, где поставила на комод. Она делала все это машинально, а сама все время думала об Анни. Еще утром Мэри открыла окно, почувствовала приближение шторма и позвонила ей, чтобы предупредить о непогоде.
   — Не езди сегодня никуда, Анни, — попросила Мэри. — Буря застанет тебя на пути домой.
   — Синоптики говорят, что она пройдет мимо. — Молодая женщина говорила негромко, немного испуганно, хотя Мэри знала, что не буря напугала ее. — Я должна ехать, пока не растеряла остатки храбрости.
   Мэри предложила поехать вместе с ней, но Анни решительно воспротивилась:
   — Нет, я поеду одна.
   Мэри догадывалась, что в такой день семидесятисемилетняя женщина будет для Анни только обузой. Но, представляя, как Анни в ее состоянии будет возвращаться домой, Мэри всякий раз корила себя за то, что не настояла на своем.
   В четыре часа пополудни начался дождь, как раз когда Мэри закрывала окна фанерой. Все годы после смерти Кейлеба она одна справлялась с этим, но силы у нее были уже не те, да и фанеры хватило только на окна первого этажа, выходящие на океан. Утомленная работой, она решила, что и этого хватит. Мэри убрала с веранды растения в горшках, перенесла альбомы с фотографиями в спальню. Она проверила все окна, приоткрыла некоторые, вспоминая слова Кейлеба о том, что во время урагана дома могут взрываться от перепада давления. В первый год их брака он часто рассказывал ей страшные истории о таких случаях.
   Мэри в последний раз обошла двор, проверяя, не оставила ли чего, вернулась в дом, закрыла за собой дверь и уселась в качалке у огня ждать начала бури.
   Она снова включила радио и с усмешкой слушала, как синоптик торопливо извинялся за допущенную ошибку и советовал слушателям эвакуироваться на материк. Но Мэри стала серьезной, как только вспомнила об Анни. Где-то она сейчас? Может быть, она слышала новое предупреждение и нашла, где укрыться на ночь. Мэри от всей души на это надеялась. Она и раньше предлагала Анни снять номер в гостинице, чтобы не возвращаться в тот же день, но Анни отказалась даже думать об этом.
   — Я буду волноваться за Алека и Клая.
   Мэри не понимала, как она сможет смотреть в глаза мужу и ребенку после того, что собиралась сделать.
   — У меня все получится, — уверяла ее Анни. — Я скажу, что у меня разболелся живот, и проведу в постели пару дней. Многие женщины так делают.
   Но Мэри слишком хорошо знала Анни и понимала, что той предстоит страдать не от физической боли.
   Неожиданно ветер окреп. Он свистел на втором этаже. дождь забарабанил по фанере, прикрывавшей окна. Свет замигал, но не погас. Мэри встала у окна и смотрела, как неожиданно надвинулась чернота. Потемнело так, что включился маяк, словно уже настала ночь. Мэри видела белую пену на гребнях волн, подбиравшихся все ближе к маяку и жадно лизавших дюны.
   И в эту минуту Мэри увидела фары машины, ехавшей сквозь дождь к ее дому. Автомобиль остановился почти у самого крыльца, и только тогда Мэри узнала красный «Фольксваген» Анни. Она схватила плащ с вешалки и попыталась открыть дверь, всем телом навалившись на нее. Ветер вырвал створку у нее из рук и со всей силы ударил о стену. Мэри пришлось схватиться за перила, чтобы ее саму не сдуло с крыльца.
   Когда Мэри открыла дверцу машины, Анни сидела за рулем и плакала. Смотрительнице удалось закутать молодую женщину в плащ, натянуть ей на голову капюшон, и они побежали к дому. Мэри с трудом закрыла дверь, заперла ее, а когда повернулась, то Анни уже сидела на диване. Она согнулась, кутаясь в мокрый плащ, и рыдала, закрыв лицо ладонями. Мэри оставила ее одну, а сама пошла на кухню ставить чайник. Когда она доставала чашки из буфета, погас свет. Дом погрузился в темноту.
   — Мэри? — Анни, словно ребенок, испуганно позвала ее из гостиной.
   — Сейчас я зажгу лампы, — откликнулась Мэри, пытаясь нашарить на столе спички. — Я вернусь через минуту.
   Она оставила одну лампу гореть в кухне, а другую принесла в гостиную. Мэри выглянула в окно, но ничего не увидела в кромешной темноте. Даже маяк не мог ей подсказать, насколько близко подступила вода и как скоро им придется подняться наверх.
   — Я не смогла поехать домой, — прошептала Анни. Ее лицо казалось серым в свете лампы, зубы стучали. Мэри помогла ей снять дождевик. — Я не смогла посмотреть в глаза Алеку.
   — Мне следовало бы позвонить ему и сказать, что с тобой все в порядке, — заметила Мэри.
   Анни посмотрела на телефон на письменном столе в углу.
   — Наверное, мне лучше сделать это самой. Он удивится, Почему это я не могу с ним поговорить.
   Мэри перенесла аппарат на диван, чтобы Анни не вставала. Ей пришлось самой набрать номер, настолько у Анни тряслись руки.
   — Алек? Я заехала к Мэри, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, — сказала Анни, — но погода так внезапно испортилась, что я лучше останусь здесь.
   Мэри наблюдала за выражением ее лица. Голос не выдавал состояния Анни, но если бы Алек увидел эту муку в глазах жены, он бы сразу понял, что она сделала. Только к лучшему, что Анни не попала домой этим вечером.
   — Я могу поговорить с Клаем? — спросила Анни. — Ах вот как? Ну и хорошо. Может быть, он проспит весь ураган… Да, с нами все в порядке. Мы просто сидим в гостиной и пьем чай. — Она рассмеялась, но слезы потекли по ее щекам, и она вытирала их ладонью. Мэри почувствовала, что сама вот-вот расплачется. — Алек! — Анни теребила провод. — Я так тебя люблю.
   Она повесила трубку и свернулась калачиком в уголке дивана. Ее бил озноб. Мэри принесла шерстяное одеяло, укутала ее, потом напоила чаем. Наконец Анни подняла на нее глаза.
   — Господи, Мэри, что же я наделала! Мэри села с ней рядом.
   — Возможно, это урок нам обеим, — сказала она. — Я потакала тебе, позволила тебе воплотить мои собственные мечты, которые не должны были сбыться. Я виновата не меньше тебя.
   — Не надо, Мэри. Вы ни в чем не виноваты. — Анни сжала руки коленями. Ее лицо стало совсем белым. — Было так больно. Мне сказали, что ничего страшного, а боль была адская. Но я заслужила ее.
   — Ничего подобного, — возразила Мэри, — ты… Что-то ударилось о стену дома, и Анни вздрогнула.
   — Мне страшно, — заметила она, плотнее кутаясь в одеяло. Ветер со свистом ворвался в комнату.
   — Нам надо подняться наверх, — решила Мэри.
   Анни с трудом поднималась по ступеням, каждый шаг давался ей с трудом. Мэри устроила ее в маленькой спальне, которую уже считала комнатой Анни. Молодая женщина легла, не раздеваясь, ее трясло. Она закрыла уши руками, чтобы не слышать тоскливых завываний ветра. Она начала что-то невнятно говорить. Мэри пощупала ее лоб. Он горел Старуха намочила тряпку холодной водой и обтерла Анни руки и лицо, решив добавить в следующую чашку чая целебный бальзам.
   — Все стихло, — вдруг сказала Анни и села в постели, прислушиваясь. Дождь действительно кончился. Ветер стих. Когда Мэри выглянула в окно, то увидела звезды.
   — Да, — согласилась Мэри и поежилась. Пусть Анни верит во что угодно, она-то сама знала, что это лишь глаз урагана и скоро все начнется сначала.