Страница:
— О боже! — задохнулась от восторга Анни. — Я никогда в жизни не видела так много стекла в одной комнате. — Она посмотрела на Мэри. — Я так люблю стекло. И это просто фантастика.
Мэри позволила ей забраться внутрь фонаря через отверстие, оставшееся на месте одной линзы, разбившейся несколько лет назад в шторм. Анни медленно совершила полный круг, обозревая окрестности, и Мэри знала, что она видит картинку вверх ногами из-за кривизны линз.
Ей пришлось долго уговаривать Анни отойти от стекла и спуститься на предыдущий уровень, откуда был выход на галерею. Они сидели на теплом чугунном полу, и Мэри показывала Анни интересные места вдалеке. Анни сначала молчала, переполненная эмоциями, и Мэри видела, как ее глаза наливаются слезами от красоты пейзажа внизу. Именно тогда она узнала, что у Анни слезы близко.
Они провели наверху добрых два часа. Мэри забыла об окнах, которые мыла в ламповой. Она рассказывала Анни о Кейлебе, о том, как ей нравилось сидеть на галерее с мужем. Они провели на Киссривер не один десяток лет, и все-таки пейзаж им не надоел. К тому времени Кейлеб уже долгих десять лет лежал в могиле, и, поговорив с Анни, очень внимательно слушавшей ее, Мэри вдруг особенно остро почувствовала, как мало у нее друзей, как ей не хватало общества. Почему-то она рассказала Анни об Элизабет.
— Ей очень не нравилось наше уединение, она ненавидела меня и отца за то, что мы заставляем ее жить здесь. Когда ей исполнилось пятнадцать, она просто сбежала. Бросила школу и вышла замуж за человека из Шарлотты, который был на десять лет старше ее. Она переехала туда и даже не прислала нам своего адреса. Я однажды ездила туда, пыталась ее найти, но все впустую. — Мэри посмотрела на синий горизонт. — Эта девочка разбила нам сердце. — И почему она рассказывает об этом совершенно незнакомой молодой женщине? — Теперь нашей Элизабет уже сорок пять. — Мэри покачала головой. — Мне до сих пор с трудом верится, что у меня есть дочь сорока пяти лет.
— Может быть, вам еще не поздно помириться с ней, — предположила Анни. — Вы знаете, где она сейчас?
Мэри кивнула.
— У меня есть ее адрес, прислала подруга Элизабет. Я слышала, что несколько лет назад муж Элизабет умер, так что теперь она, наверное, живет одна. Я пишу ей пару раз в год, но она мне ни разу не ответила.
Анни нахмурилась.
— Ваша дочь не понимает, насколько ей повезло, что у нее есть мать, которая о ней беспокоится и которая ее любит. Она не знает, от чего она отказалась.
Мэри почувствовала, как у нее защемило в груди. Она достала пачку сигарет из кармана брюк, вытащила сигарету, закурила, прикрывая огонек зажигалки ладонью и глубоко втягивая дым. Мэри давно не позволяла себе думать об Элизабет, и теперь ей было так больно, что она сразу заговорила на другую тему с молодой женщиной, с которой делила галерею. Руки и губы Анни посинели от черники, и этот цвет совсем не гармонировал с цветом ее волос.
— Откуда ты родом? — спросила Мэри. — Откуда у тебя такой акцент?
— Я из Бостона, — улыбнулась Анни.
— Понятно, — кивнула Мэри. Новая знакомая говорила, как все Кеннеди, проглатывая слова.
— У меня очень богатая семья, — Анни катала ягоду двумя пальцами. — Мой отец кардиохирург. Люди приезжают со всего света, чтобы он их проконсультировал.
В ее голосе звучала гордость и что-то еще. Возможно, зависть.
— Я давно не виделась и с ним, и с матерью.
— Почему так? Анни пожала плечами.
— Ну, они невероятно заняты. У отца практика, а у матери ее благотворительность, клуб цветоводов и все такое. У них никогда не было времени для меня. Я единственная дочь, но думаю, что они обо мне редко вспоминали. Родители просто откупались от меня. У них так много денег, что они не знали, что с ними делать. Я могла получить все, что захочу. То есть любую вещь, я хотела сказать. — Анни отвернулась на мгновение. — Я не стану так воспитывать сына. Никогда.
После этой первой встречи Анни частенько навещала Мэри, иногда приводила с собой своего очаровательного малыша, иногда нет. Мэри ждала этих визитов и порой ловила себя на том, что прислушивается, не раздастся ли шум маленького красного «Фольксвагена», на котором ездила Анни, или посматривала в сторону грунтовой дороги, если была наверху. Анни привозила домашний хлеб или домашнее печенье, а иногда и полный обед. Мэри выговаривала ей за это:
— Ты, детка, не должна тратить на меня свои деньги.
Но Анни всегда отвечала, что это не стоило ей ни гроша или что невежливо приезжать с пустыми руками. Но хотя Анни и была из богатой семьи, Мэри видела, что у нее самой с деньгами туговато. Мужу Анни приходилось много работать, он часто дежурил по ночам, ездил на материк на фермы, лечил коров, лошадей, коз. На самой Внешней косе работы для ветеринара было мало.
Через несколько недель после их знакомства Служба заповедников завела разговор о том, что намерена взять под свою опеку Киссриверский маяк. Поползли слухи. Говорили, что узкую дорогу заасфальтируют, а дом смотрителя превратится в достопримечательность для туристов.
Впервые за всю жизнь Мэри стала плохо спать. Она знала, что ее ждет, и не удивилась, когда однажды представитель Службы заповедников явился к ней и сообщил, что в ее услугах они больше не нуждаются. Так что Мэри придется уехать. Ей помогут с переездом, продолжал он, но на этом месте она просто захлопнула дверь у него перед носом.
Анни узнала об этом и занялась этой проблемой еще до того, как об этом поставила в известность Мэри. Она собирала подписи под петицией, привлекла журналистов. Она даже появилась на пороге у Мэри с телевизионщиками. Анни сделала все возможное, это был неистовый, хотя и плохо организованный, крестовый поход. К тому времени, как все закончилось и Мэри получила разрешение оставить за собой половину домика смотрителя, все на Косе знали имя Анни так же хорошо, как и имя Мэри Пур.
— Давайте-ка, Мэри, пересаживайтесь в ваше кресло. Пора ужинать.
Мэри почувствовала, как кто-то тянет ее за рукав. Она открыла глаза и увидела Гейл, одну из девушек, работающих в доме престарелых. Она держала в руках трость Мэри.
— Молодой человек все еще здесь? — спросила Мэри, глядя на улицу. Потом она вспомнила, что видела, как он сел в машину и уехал.
— Нет, Мэри. Ваш посетитель уехал час назад.
— Он еще вернется, — сказала Мэри, вставая и морщась от боли в левой ноге. — Он обязательно вернется.
13
14
Мэри позволила ей забраться внутрь фонаря через отверстие, оставшееся на месте одной линзы, разбившейся несколько лет назад в шторм. Анни медленно совершила полный круг, обозревая окрестности, и Мэри знала, что она видит картинку вверх ногами из-за кривизны линз.
Ей пришлось долго уговаривать Анни отойти от стекла и спуститься на предыдущий уровень, откуда был выход на галерею. Они сидели на теплом чугунном полу, и Мэри показывала Анни интересные места вдалеке. Анни сначала молчала, переполненная эмоциями, и Мэри видела, как ее глаза наливаются слезами от красоты пейзажа внизу. Именно тогда она узнала, что у Анни слезы близко.
Они провели наверху добрых два часа. Мэри забыла об окнах, которые мыла в ламповой. Она рассказывала Анни о Кейлебе, о том, как ей нравилось сидеть на галерее с мужем. Они провели на Киссривер не один десяток лет, и все-таки пейзаж им не надоел. К тому времени Кейлеб уже долгих десять лет лежал в могиле, и, поговорив с Анни, очень внимательно слушавшей ее, Мэри вдруг особенно остро почувствовала, как мало у нее друзей, как ей не хватало общества. Почему-то она рассказала Анни об Элизабет.
— Ей очень не нравилось наше уединение, она ненавидела меня и отца за то, что мы заставляем ее жить здесь. Когда ей исполнилось пятнадцать, она просто сбежала. Бросила школу и вышла замуж за человека из Шарлотты, который был на десять лет старше ее. Она переехала туда и даже не прислала нам своего адреса. Я однажды ездила туда, пыталась ее найти, но все впустую. — Мэри посмотрела на синий горизонт. — Эта девочка разбила нам сердце. — И почему она рассказывает об этом совершенно незнакомой молодой женщине? — Теперь нашей Элизабет уже сорок пять. — Мэри покачала головой. — Мне до сих пор с трудом верится, что у меня есть дочь сорока пяти лет.
— Может быть, вам еще не поздно помириться с ней, — предположила Анни. — Вы знаете, где она сейчас?
Мэри кивнула.
— У меня есть ее адрес, прислала подруга Элизабет. Я слышала, что несколько лет назад муж Элизабет умер, так что теперь она, наверное, живет одна. Я пишу ей пару раз в год, но она мне ни разу не ответила.
Анни нахмурилась.
— Ваша дочь не понимает, насколько ей повезло, что у нее есть мать, которая о ней беспокоится и которая ее любит. Она не знает, от чего она отказалась.
Мэри почувствовала, как у нее защемило в груди. Она достала пачку сигарет из кармана брюк, вытащила сигарету, закурила, прикрывая огонек зажигалки ладонью и глубоко втягивая дым. Мэри давно не позволяла себе думать об Элизабет, и теперь ей было так больно, что она сразу заговорила на другую тему с молодой женщиной, с которой делила галерею. Руки и губы Анни посинели от черники, и этот цвет совсем не гармонировал с цветом ее волос.
— Откуда ты родом? — спросила Мэри. — Откуда у тебя такой акцент?
— Я из Бостона, — улыбнулась Анни.
— Понятно, — кивнула Мэри. Новая знакомая говорила, как все Кеннеди, проглатывая слова.
— У меня очень богатая семья, — Анни катала ягоду двумя пальцами. — Мой отец кардиохирург. Люди приезжают со всего света, чтобы он их проконсультировал.
В ее голосе звучала гордость и что-то еще. Возможно, зависть.
— Я давно не виделась и с ним, и с матерью.
— Почему так? Анни пожала плечами.
— Ну, они невероятно заняты. У отца практика, а у матери ее благотворительность, клуб цветоводов и все такое. У них никогда не было времени для меня. Я единственная дочь, но думаю, что они обо мне редко вспоминали. Родители просто откупались от меня. У них так много денег, что они не знали, что с ними делать. Я могла получить все, что захочу. То есть любую вещь, я хотела сказать. — Анни отвернулась на мгновение. — Я не стану так воспитывать сына. Никогда.
После этой первой встречи Анни частенько навещала Мэри, иногда приводила с собой своего очаровательного малыша, иногда нет. Мэри ждала этих визитов и порой ловила себя на том, что прислушивается, не раздастся ли шум маленького красного «Фольксвагена», на котором ездила Анни, или посматривала в сторону грунтовой дороги, если была наверху. Анни привозила домашний хлеб или домашнее печенье, а иногда и полный обед. Мэри выговаривала ей за это:
— Ты, детка, не должна тратить на меня свои деньги.
Но Анни всегда отвечала, что это не стоило ей ни гроша или что невежливо приезжать с пустыми руками. Но хотя Анни и была из богатой семьи, Мэри видела, что у нее самой с деньгами туговато. Мужу Анни приходилось много работать, он часто дежурил по ночам, ездил на материк на фермы, лечил коров, лошадей, коз. На самой Внешней косе работы для ветеринара было мало.
Через несколько недель после их знакомства Служба заповедников завела разговор о том, что намерена взять под свою опеку Киссриверский маяк. Поползли слухи. Говорили, что узкую дорогу заасфальтируют, а дом смотрителя превратится в достопримечательность для туристов.
Впервые за всю жизнь Мэри стала плохо спать. Она знала, что ее ждет, и не удивилась, когда однажды представитель Службы заповедников явился к ней и сообщил, что в ее услугах они больше не нуждаются. Так что Мэри придется уехать. Ей помогут с переездом, продолжал он, но на этом месте она просто захлопнула дверь у него перед носом.
Анни узнала об этом и занялась этой проблемой еще до того, как об этом поставила в известность Мэри. Она собирала подписи под петицией, привлекла журналистов. Она даже появилась на пороге у Мэри с телевизионщиками. Анни сделала все возможное, это был неистовый, хотя и плохо организованный, крестовый поход. К тому времени, как все закончилось и Мэри получила разрешение оставить за собой половину домика смотрителя, все на Косе знали имя Анни так же хорошо, как и имя Мэри Пур.
— Давайте-ка, Мэри, пересаживайтесь в ваше кресло. Пора ужинать.
Мэри почувствовала, как кто-то тянет ее за рукав. Она открыла глаза и увидела Гейл, одну из девушек, работающих в доме престарелых. Она держала в руках трость Мэри.
— Молодой человек все еще здесь? — спросила Мэри, глядя на улицу. Потом она вспомнила, что видела, как он сел в машину и уехал.
— Нет, Мэри. Ваш посетитель уехал час назад.
— Он еще вернется, — сказала Мэри, вставая и морщась от боли в левой ноге. — Он обязательно вернется.
13
Алек мог проявить пленку в любой день недели, но Он дождался субботы и только тогда отправился в мастерскую Тома Нестора. Уже паркуя машину, он признался себе, почему медлил. Ему снова хотелось увидеть Оливию Саймон. Всю неделю Алек ловил себя на том, что мысленно разговаривает с ней, рассказывает ей об Анни то, что остальным его знакомым уже надоело слушать. Он всегда мог поговорить с Томом Нестором, но горе Тома оставалось почти таким же острым, как и его собственное, и это не нравилось Алеку. Ему не хотелось ни с кем делить память о своей Анни.
Оливия сидела за рабочим столом. Она низко наклонила голову и надела очки Анни. Алек привык видеть на этом месте свою жену. У него едва не оборвалось сердце, когда еще на прошлой неделе он увидел Оливию в очках Анни, но так и не сумел придумать веского основания для того, чтобы Оливия не могла ими пользоваться.
Оливия держала паяльник и кусочек припоя. Том нагнулся над ней, наблюдал за ее работой и давал советы. Над его головой в воздухе висело облако дыма. Том никогда не курил в мастерской, пока Анни была жива.
Нестор поднял голову, как только Алек закрыл за собой входную дверь, и поздоровался:
— Привет, Алек.
Оливия оторвалась от работы и улыбнулась.
— Привет, — ответил он, подошел к столу и взглянул на фрагменты стекла. — Над чем работаете? — спросил он Оливию.
Она протянула ему листок миллиметровки, и Алек принялся изучать рисунок, набросанный фломастером, — прямоугольник, содержащий фрагменты разной формы и цвета. Он отметил простоту замысла и удовольствие, написанное на ее лице.
— Она просто рождена для этого, — заметил Том, кивком указывая на Оливию.
— Я всего лишь новичок, — не согласилась со своим наставником Оливия, и ни Том, ни Алек не стали с ней спорить.
Алек легонько похлопал ее по плечу, и Оливия снова подняла на него глаза, почти такого же яркого зеленого Цвета, что и оправа защитных очков.
— Позвольте мне угостить вас обедом, — попросил Алек, — на этот раз настоящим. Никакого несварения желудка.
Казалось, Оливия взвешивает все «за» и «против» этого приглашения, но потом она все же кивнула:
— Я согласна.
Алек отправился в темную комнату и начал проявляв пленку, отснятую им в прошлое воскресенье. Он думал о маленьком витраже, который пыталась создать Оливия. Первое творение Анни было сложным — две овечки на траве пяти разных оттенков зеленого. Она никогда не делала что-то просто так, ради тренировки. Если первая попытка не приносила ожидаемых результатов, Анни к этому больше не возвращалась.
В полдень Алек ждал Оливию на стоянке напротив мае терской.
— Вы торопитесь? — спросил он, когда Оливия устроилась на сиденье рядом с ним. — Мы могли бы поехать в Дак и пообедать на берегу, если у вас есть время.
— Это будет замечательно.
Оливия застегнула ремень безопасности, и на мгновение Алек замер, пораженный изяществом ее рук, белизной пальцев и округлыми, ровными, розовыми ногтями. Он вспомнил ее слова о том, что она держала сердце Анни в руке, и едва сумел отвести глаза, завел мотор и вывел «Бронко» на дорогу.
— Я никогда не бывала в Даке, — призналась Оливия, когда Алек выехал на шоссе.
— В самом деле? — Это показалось ему странным. — Городок всего в нескольких милях от вашего дома, и вы уже живете здесь… Как давно, кстати?
— Почти год, — ответила Оливия. — Я вышла на работу на следующий день после приезда. У нас был новый дом. который надо было обставить, так что у нас с мужем просто не осталось времени, чтобы осмотреть окрестности.
Оливия говорила так, словно муж не ушел от нее. Может быть, за ту неделю, что они не виделись, ситуация изменилась и муж к ней вернулся?
Они заняли столик на веранде маленького ресторанчика над самой водой, и несколько уток выжидательно посмотрели на них, когда они уселись на свои места.
Оба заказали крабовый салат. Алек расслабился, он чувствовал себя совершенно иначе, чем в предыдущую субботу. Он помнил, как заказывал сандвичи в кафе, напряженный, готовый взорваться в любую секунду. Тогда он боялся услышать рассказ Оливии о последних минутах Анни. Но она описала все так тактично, и это ему очень помогло, как и осознание того, что она изо всех сил стремилась сохранить Анни жизнь.
Алек заказал вино, а Оливия минеральную воду. Вместо объяснения она похлопала себя по животу, напоминая о будущем ребенке.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Алек. Она выглядела прекрасно, если не считать бледной, почти прозрачной кожи. Но Алек предполагал, что это у нее от природы, а не от плохого самочувствия.
— Со мной все в порядке. Немного устала. Я беспокоюсь только о том, не повредит ли ребенку тот стресс, который я испытываю.
— Ваш муж так и не вернулся?
— Нет. — Оливия посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Вероятно, она опять вертела обручальное кольцо, как и неделю назад. — Я никогда не думала о том, что мне придется переживать беременность в одиночестве, и уж тем более о том, как я буду одна растить ребенка. — Она улыбнулась Алеку. — Мне ночью приснился кошмар, будто у меня родились близнецы. Только этого мне и не хватало.
— А в вашей семье были близнецы?
— Я одна из близнецов.
— В самом деле? У вас есть сестра, похожая на вас? — Алек никак не мог представить себе точную копию Оливии.
— Нет, у меня был брат.
— Был?
— Он умер несколько лет назад. — Оливия махнула рукой, явно давая понять, что не хочет говорить на эту тему. — Неважно. У меня пару раз появлялось чувство, что малышей там двое, и я запаниковала. Но на приеме у моего врача на этой неделе я слышала биение только одного сердца. Так что ребенок один.
Они оба молчали, пока официантка ставила перед ними еду. Луч солнца заиграл на темных прямых волосах Оливии.
— Как обстоят дела с вашим мужем? — спросил Алек, когда официантка отошла.
Теперь Оливия крутила в пальцах вилку.
— Плохо. Мне кажется, что я его совершенно не интересую. Я позвонила ему, чтобы сказать, что люблю его, как вы посоветовали, а он ответил, что не стоило беспокоиться и что он этого не стоит. — Она попыталась улыбнуться, но у нее плохо получилось.
— Возможно, он чувствует себя виноватым из-за своего романа.
Алек заметил, как напряглась Оливия.
— Это был не роман. Я же говорила вам, что это была всего лишь фантазия.
— Простите, — поторопился извиниться Алек.
Она съела немного салата и только потом заговорила снова:
— Муж работал с этой женщиной, она стала для него навязчивой идеей, он все время говорил о ней. Он сравнивал меня с ней, и я не выдержала сравнения.
— В это трудно поверить.
— Эта женщина была замужем, мой муж не представлял для нее никакого интереса. Он сам признал, что его чувства были безответными. — Оливия говорила так, словно пыталась убедить не только Алека, но и саму себя. — В любом случае, — продолжала она, — я оказалась настолько далека от идеала, что когда эта женщина… Короче, даже тогда, когда муж понял, что не сможет ее получить, меня он вес равно бросил.
Алек нахмурился. Муж Оливии выглядел в его глазах полным идиотом.
— Пол говорил только о ней, и я с этим примирилась Я думала, что мне не стоит реагировать слишком бурно, пусть рассказывает, пусть выговорится. Я заставлю его со временем забыть о ней. Но у меня ничего не вышло.
— Он ушел для того, чтобы быть к ней ближе? То есть, простите меня, Оливия, но, может быть, он хотел завести с ней роман, но не мог этого сделать, пока жил с вами? Поэтому он и…
Оливия покачала головой.
— Она уехала с Косы до того, как он от меня ушел.
— А куда она отправилась? Возможно, ваш муж как-то с ней общается?
Оливия неожиданно рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой.
— Нет, я уверена, что они не общаются. — Она подцепила вилкой кусочек крабового мяса. — Она в Калифорнии.
Калифорния не на другой планете, — пожал плечами Алек. — Почему вы так уверены, что ваш муж не звонит ей по телефону или не пишет?
— Пол сказал бы мне об этом. Он никогда не скрывал от меня своих чувств, хотя временами мне этого хотелось. — Она посмотрела через стол на Алека. — В чем-то эта женщина была лучше меня. И это оказалось очень важным для моего мужа.
Алек выпрямился на стуле.
— Ну, знаете, этот парень просто одержим. Он нерационально себя ведет. Даже не допускайте мысли, что он прав. Ваш муж никогда по-настоящему не знал эту женщину. Если бы у него был этот шанс, он, скорее всего, понял бы, что она самая обычная женщина…
Оливия опустила голову, и Алек увидел слезинку на ее нижних ресницах. Капелька упала на блузку цвета лаванды, оставив на ткани маленькое круглое темное пятнышко.
Алек подался к ней.
— Оливия?
Она поднесла салфетку к глазам, покосилась на других посетителей и сказала негромко:
— Простите. Вы вряд ли пригласили бы меня на обед, если б знали, что я поставлю вас в неловкое положение.
Алек придвинулся ближе к столу.
— Я пригласил вас не для того, чтобы вас расстраивать. — Их колени соприкоснулись под столом, и Оливия немного отодвинулась и принялась теребить салфетку.
— Я ничего не понимаю… Мой муж был таким замечательным до встречи с ней. У нас был благополучный брак, и вдруг все рухнуло. Я все жду, что вернется прежний Пол, но у меня такое ощущение, что он умер.
Алек покачал головой.
— Возможно, он просто запутался. Оставайтесь в его жизни, Оливия, напоминайте ему, как вам было хорошо раньше.
Оливия перестала плакать, но от слез у нее покраснел нос, и она выглядела такой беспомощной. В ней сейчас не осталось ничего от той женщины, которую Алек встретил неделей раньше.
— Я старалась стать похожей на нее, — продолжала Оливия, — на ту, другую, женщину.
Алек снова нахмурился.
— Но ведь ваш муж влюбился в Оливию, верно? Именно с Оливией у него был счастливый брак, а не с этой… — он хотел сказать «сукой», но ему показалось неудобным употреблять это слово при Оливии, — не с этой женщиной, которая довела его до безумия.
Она скрестила на груди руки, кулаки были крепко сжаты.
— Я не могла родить ребенка, — призналась Оливия. — Думаю, поэтому Пол стал иначе относиться ко мне. Я сделала операцию, но оказалось уже слишком поздно.
— А если вы скажете ему о ребенке? — предложил Алек.
— Тогда я никогда не буду уверена, ради кого он вернулся, ради меня или ради ребенка.
Неожиданно из ее сумочки раздался писк пейджера Оливия достала его, прочитала сообщение.
— Здесь есть телефон? — спросила она.
— Я уверен, вам разрешат воспользоваться телефоном в зале.
Оливия встала, выпрямилась, легко тряхнула темными блестящими волосами и пошла внутрь ресторана. Она снова стала уверенным в себе врачом.
Когда Оливия вернулась, Алек раскрошил свой нетронутый кусок хлеба и кормил уток.
— Вам надо ехать? — поинтересовался он. Она покачала головой.
— Нет, там справятся без меня.
Оливия посмотрела на свою изорванную салфетку, насупилась, словно не понимая, как эта бумага попала на столик. Она собрала клочки и положила на тарелку, виновато улыбнувшись Алеку.
— Извините, Алек. В следующий раз, когда я снопа начну плакаться на мою жизнь, просто засуньте мне в рот пробку, договорились?
— Я готов вас выслушать. — Он бросил последний кусок хлеба в воду. Утки начали шумно драться за него. — Ваша жизнь совсем не похожа на мою, но итог одинаковый. Мы оба одиноки. И я знаю, каково это.
Оливия крутила соломинку в чае со льдом, потому что с салфеткой уже было покончено.
— Когда я начинаю тосковать о Поле, я сразу вспоминаю, каково вам без Анни. И я… — Она замялась, покачала головой. — Мне очень не хватает прикосновений. Я говорю не о сексе, а о том, что нет человека, которого можно взять за руку, нет близости с другим человеком. Пока это имеешь, не понимаешь, насколько это важно.
Алек кивнул, Оливия откинулась на спинку стула и снова сложила руки на коленях.
— Я начала ходить на массаж, чтобы чувствовать, что хоть чьи-то руки касаются меня. — Она смутилась от собственного признания.
Алек улыбнулся ее откровенности, понимая, что она имеет в виду. Интересно, Оливию массирует женщина или мужчина и имеет ли пол массажиста значение? Может, ему самому начать ходить на массаж? Как он будет себя чувствовать, если станет платить постороннему человеку за то, что тот облегчит боль тела, преданного забвению?
Они остановились у светофора на обратном пути в мастерскую, и Алек указал на улицу, ведущую к пляжу.
— Видите вон тот коттедж, третий справа? Там мы с Анни жили, когда только приехали на Косу. — Маленький коттедж стоял на сваях над песком. — Как вы уже поняли, у нас почти не было денег.
Оливия молчала, пока машина медленно ехала в плотном потоке транспорта.
— После смерти Анни я начала работать в приюте для женщин, — наконец сказала она.
Алек удивленно посмотрел на нее.
— Почему? — Он ненавидел это место. Оливия только пожала плечами.
— Благодаря Анни я узнала о его существовании. Муж ушел, у меня появилось свободное время. — Она посмотрела на него. — Сотрудники приюта до сих пор говорят об Анни.
— Правда?
— Они ее обожали. У Анни всегда было множество идей, и все они полагались на ее изобретательность. Без вашей жены там все разваливается. Во всяком случае, они в этом уверены.
— Как и мой дом. — Казалось, Алек говорит сам с собой. Машина остановилась на стоянке перед мастерской.
Оливия расстегнула ремень безопасности и повернулась к Алеку.
— Какой Анни была на самом деле? — спросила она. — Когда о вашей жене говорит персонал приюта, создается впечатление, что ее можно причислить к лику святых. Алек рассмеялся.
— Сомневаюсь, что атеистов причисляют к лику святых. — Он повернул ручку кондиционера еще на одно деление. — Анни была человеком очень высоких моральных принципов, никогда не жалела денег на благотворительность. Практически все, что она зарабатывала, она передавала в различные фонды. Защитники прав животных, больные СПИДом, бездомные, борцы за право на жизнь — все получали от нее пожертвования.
— Борцы за право на жизнь? — переспросила Оливия.
— Да, Анни была ярой противницей абортов. А я отдал деньги в фонд планирования рождаемости, чтобы свести на нет ее усилия. — Алек улыбнулся, вспомнив об этом. — Она так на меня разозлилась.
— Меня это удивляет. Судя по тому, что я слышала, Анни придерживалась очень либеральных взглядов.
— Так и было во многих отношениях, но только не в том. что касалось абортов. — Алек поднял голову и посмотрел на окна мастерской. — Складывается впечатление, что Анни была идеальной. Но она была обычным человеком. Иногда у нее портилось настроение.
Он вдруг почувствовал себя виноватым за то, что принижает образ Анни в воображении Оливии, но странные и неожиданные приступы меланхолии были такой же частью натуры Анни, как и ее альтруизм. Меланхолия накатывала на нее и отступала, словно волны. Алек никогда этого не понимал, да Анни и сама не умела этого объяснить. В такие моменты она отгораживалась от него, от всех. «Это моя темная сторона», — говорила Анни ему, и Алеку казалось, что он видит, как темная туча опускается ей на плечи. Он быстро понял, что никак не может помочь ей справиться с таким настроением. Ему только оставалось ждать, пока эта полоса пройдет. Алеку не давало покоя то, что Анни погибла именно во время такой черной полосы, что она ушла из этого мира в тоске.
— Я восхищаюсь Анни, — застенчиво сказала Оливия. — Теперь, когда я знаю, как сложно создавать витражи, я смотрю на ее работы с восхищением.
Алек был тронут.
— Моя жена была очень талантливым художником. Думаю, она достигла бы большего, если бы не ушла из колледжа, чтобы выйти за меня замуж.
— Где училась Анни? — спросила Оливия.
— В Бостонском колледже.
— В самом деле? — На лице Оливии Алек увидел изумление. — Но там же учился и мой муж. Он закончил в семьдесят третьем.
— В тот год должен был заканчивать и курс Анни. Когда будете с ним говорить, спросите, не знал ли он ее. Ее девичья фамилия Чейз.
Оливия помолчала, потом поблагодарила его за обед и потянулась к ручке дверцы.
Алек остановил ее, коснувшись руки.
— У вас здесь есть друзья? — спросил он. Она покачала головой.
— Только коллеги по работе.
Он достал бумажник, вытащил визитную карточку, написал на чистой стороне свой домашний телефон.
— Звоните, как только появится желание, — попросил Алек, протягивая визитку Оливии.
— Хорошо. — Она открыла дверцу.
— Оливия!
Она обернулась к нему.
— Я хочу, чтобы вы знали, насколько я рад тому, что именно вы были в ту ночь в операционной.
Оливия улыбнулась.
— Спасибо.
Она вышла из машины и мягко закрыла дверцу. Алек проводил ее взглядом. «Ее муж просто дурак», — решил он.
Оливия сидела за рабочим столом. Она низко наклонила голову и надела очки Анни. Алек привык видеть на этом месте свою жену. У него едва не оборвалось сердце, когда еще на прошлой неделе он увидел Оливию в очках Анни, но так и не сумел придумать веского основания для того, чтобы Оливия не могла ими пользоваться.
Оливия держала паяльник и кусочек припоя. Том нагнулся над ней, наблюдал за ее работой и давал советы. Над его головой в воздухе висело облако дыма. Том никогда не курил в мастерской, пока Анни была жива.
Нестор поднял голову, как только Алек закрыл за собой входную дверь, и поздоровался:
— Привет, Алек.
Оливия оторвалась от работы и улыбнулась.
— Привет, — ответил он, подошел к столу и взглянул на фрагменты стекла. — Над чем работаете? — спросил он Оливию.
Она протянула ему листок миллиметровки, и Алек принялся изучать рисунок, набросанный фломастером, — прямоугольник, содержащий фрагменты разной формы и цвета. Он отметил простоту замысла и удовольствие, написанное на ее лице.
— Она просто рождена для этого, — заметил Том, кивком указывая на Оливию.
— Я всего лишь новичок, — не согласилась со своим наставником Оливия, и ни Том, ни Алек не стали с ней спорить.
Алек легонько похлопал ее по плечу, и Оливия снова подняла на него глаза, почти такого же яркого зеленого Цвета, что и оправа защитных очков.
— Позвольте мне угостить вас обедом, — попросил Алек, — на этот раз настоящим. Никакого несварения желудка.
Казалось, Оливия взвешивает все «за» и «против» этого приглашения, но потом она все же кивнула:
— Я согласна.
Алек отправился в темную комнату и начал проявляв пленку, отснятую им в прошлое воскресенье. Он думал о маленьком витраже, который пыталась создать Оливия. Первое творение Анни было сложным — две овечки на траве пяти разных оттенков зеленого. Она никогда не делала что-то просто так, ради тренировки. Если первая попытка не приносила ожидаемых результатов, Анни к этому больше не возвращалась.
В полдень Алек ждал Оливию на стоянке напротив мае терской.
— Вы торопитесь? — спросил он, когда Оливия устроилась на сиденье рядом с ним. — Мы могли бы поехать в Дак и пообедать на берегу, если у вас есть время.
— Это будет замечательно.
Оливия застегнула ремень безопасности, и на мгновение Алек замер, пораженный изяществом ее рук, белизной пальцев и округлыми, ровными, розовыми ногтями. Он вспомнил ее слова о том, что она держала сердце Анни в руке, и едва сумел отвести глаза, завел мотор и вывел «Бронко» на дорогу.
— Я никогда не бывала в Даке, — призналась Оливия, когда Алек выехал на шоссе.
— В самом деле? — Это показалось ему странным. — Городок всего в нескольких милях от вашего дома, и вы уже живете здесь… Как давно, кстати?
— Почти год, — ответила Оливия. — Я вышла на работу на следующий день после приезда. У нас был новый дом. который надо было обставить, так что у нас с мужем просто не осталось времени, чтобы осмотреть окрестности.
Оливия говорила так, словно муж не ушел от нее. Может быть, за ту неделю, что они не виделись, ситуация изменилась и муж к ней вернулся?
Они заняли столик на веранде маленького ресторанчика над самой водой, и несколько уток выжидательно посмотрели на них, когда они уселись на свои места.
Оба заказали крабовый салат. Алек расслабился, он чувствовал себя совершенно иначе, чем в предыдущую субботу. Он помнил, как заказывал сандвичи в кафе, напряженный, готовый взорваться в любую секунду. Тогда он боялся услышать рассказ Оливии о последних минутах Анни. Но она описала все так тактично, и это ему очень помогло, как и осознание того, что она изо всех сил стремилась сохранить Анни жизнь.
Алек заказал вино, а Оливия минеральную воду. Вместо объяснения она похлопала себя по животу, напоминая о будущем ребенке.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Алек. Она выглядела прекрасно, если не считать бледной, почти прозрачной кожи. Но Алек предполагал, что это у нее от природы, а не от плохого самочувствия.
— Со мной все в порядке. Немного устала. Я беспокоюсь только о том, не повредит ли ребенку тот стресс, который я испытываю.
— Ваш муж так и не вернулся?
— Нет. — Оливия посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Вероятно, она опять вертела обручальное кольцо, как и неделю назад. — Я никогда не думала о том, что мне придется переживать беременность в одиночестве, и уж тем более о том, как я буду одна растить ребенка. — Она улыбнулась Алеку. — Мне ночью приснился кошмар, будто у меня родились близнецы. Только этого мне и не хватало.
— А в вашей семье были близнецы?
— Я одна из близнецов.
— В самом деле? У вас есть сестра, похожая на вас? — Алек никак не мог представить себе точную копию Оливии.
— Нет, у меня был брат.
— Был?
— Он умер несколько лет назад. — Оливия махнула рукой, явно давая понять, что не хочет говорить на эту тему. — Неважно. У меня пару раз появлялось чувство, что малышей там двое, и я запаниковала. Но на приеме у моего врача на этой неделе я слышала биение только одного сердца. Так что ребенок один.
Они оба молчали, пока официантка ставила перед ними еду. Луч солнца заиграл на темных прямых волосах Оливии.
— Как обстоят дела с вашим мужем? — спросил Алек, когда официантка отошла.
Теперь Оливия крутила в пальцах вилку.
— Плохо. Мне кажется, что я его совершенно не интересую. Я позвонила ему, чтобы сказать, что люблю его, как вы посоветовали, а он ответил, что не стоило беспокоиться и что он этого не стоит. — Она попыталась улыбнуться, но у нее плохо получилось.
— Возможно, он чувствует себя виноватым из-за своего романа.
Алек заметил, как напряглась Оливия.
— Это был не роман. Я же говорила вам, что это была всего лишь фантазия.
— Простите, — поторопился извиниться Алек.
Она съела немного салата и только потом заговорила снова:
— Муж работал с этой женщиной, она стала для него навязчивой идеей, он все время говорил о ней. Он сравнивал меня с ней, и я не выдержала сравнения.
— В это трудно поверить.
— Эта женщина была замужем, мой муж не представлял для нее никакого интереса. Он сам признал, что его чувства были безответными. — Оливия говорила так, словно пыталась убедить не только Алека, но и саму себя. — В любом случае, — продолжала она, — я оказалась настолько далека от идеала, что когда эта женщина… Короче, даже тогда, когда муж понял, что не сможет ее получить, меня он вес равно бросил.
Алек нахмурился. Муж Оливии выглядел в его глазах полным идиотом.
— Пол говорил только о ней, и я с этим примирилась Я думала, что мне не стоит реагировать слишком бурно, пусть рассказывает, пусть выговорится. Я заставлю его со временем забыть о ней. Но у меня ничего не вышло.
— Он ушел для того, чтобы быть к ней ближе? То есть, простите меня, Оливия, но, может быть, он хотел завести с ней роман, но не мог этого сделать, пока жил с вами? Поэтому он и…
Оливия покачала головой.
— Она уехала с Косы до того, как он от меня ушел.
— А куда она отправилась? Возможно, ваш муж как-то с ней общается?
Оливия неожиданно рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой.
— Нет, я уверена, что они не общаются. — Она подцепила вилкой кусочек крабового мяса. — Она в Калифорнии.
Калифорния не на другой планете, — пожал плечами Алек. — Почему вы так уверены, что ваш муж не звонит ей по телефону или не пишет?
— Пол сказал бы мне об этом. Он никогда не скрывал от меня своих чувств, хотя временами мне этого хотелось. — Она посмотрела через стол на Алека. — В чем-то эта женщина была лучше меня. И это оказалось очень важным для моего мужа.
Алек выпрямился на стуле.
— Ну, знаете, этот парень просто одержим. Он нерационально себя ведет. Даже не допускайте мысли, что он прав. Ваш муж никогда по-настоящему не знал эту женщину. Если бы у него был этот шанс, он, скорее всего, понял бы, что она самая обычная женщина…
Оливия опустила голову, и Алек увидел слезинку на ее нижних ресницах. Капелька упала на блузку цвета лаванды, оставив на ткани маленькое круглое темное пятнышко.
Алек подался к ней.
— Оливия?
Она поднесла салфетку к глазам, покосилась на других посетителей и сказала негромко:
— Простите. Вы вряд ли пригласили бы меня на обед, если б знали, что я поставлю вас в неловкое положение.
Алек придвинулся ближе к столу.
— Я пригласил вас не для того, чтобы вас расстраивать. — Их колени соприкоснулись под столом, и Оливия немного отодвинулась и принялась теребить салфетку.
— Я ничего не понимаю… Мой муж был таким замечательным до встречи с ней. У нас был благополучный брак, и вдруг все рухнуло. Я все жду, что вернется прежний Пол, но у меня такое ощущение, что он умер.
Алек покачал головой.
— Возможно, он просто запутался. Оставайтесь в его жизни, Оливия, напоминайте ему, как вам было хорошо раньше.
Оливия перестала плакать, но от слез у нее покраснел нос, и она выглядела такой беспомощной. В ней сейчас не осталось ничего от той женщины, которую Алек встретил неделей раньше.
— Я старалась стать похожей на нее, — продолжала Оливия, — на ту, другую, женщину.
Алек снова нахмурился.
— Но ведь ваш муж влюбился в Оливию, верно? Именно с Оливией у него был счастливый брак, а не с этой… — он хотел сказать «сукой», но ему показалось неудобным употреблять это слово при Оливии, — не с этой женщиной, которая довела его до безумия.
Она скрестила на груди руки, кулаки были крепко сжаты.
— Я не могла родить ребенка, — призналась Оливия. — Думаю, поэтому Пол стал иначе относиться ко мне. Я сделала операцию, но оказалось уже слишком поздно.
— А если вы скажете ему о ребенке? — предложил Алек.
— Тогда я никогда не буду уверена, ради кого он вернулся, ради меня или ради ребенка.
Неожиданно из ее сумочки раздался писк пейджера Оливия достала его, прочитала сообщение.
— Здесь есть телефон? — спросила она.
— Я уверен, вам разрешат воспользоваться телефоном в зале.
Оливия встала, выпрямилась, легко тряхнула темными блестящими волосами и пошла внутрь ресторана. Она снова стала уверенным в себе врачом.
Когда Оливия вернулась, Алек раскрошил свой нетронутый кусок хлеба и кормил уток.
— Вам надо ехать? — поинтересовался он. Она покачала головой.
— Нет, там справятся без меня.
Оливия посмотрела на свою изорванную салфетку, насупилась, словно не понимая, как эта бумага попала на столик. Она собрала клочки и положила на тарелку, виновато улыбнувшись Алеку.
— Извините, Алек. В следующий раз, когда я снопа начну плакаться на мою жизнь, просто засуньте мне в рот пробку, договорились?
— Я готов вас выслушать. — Он бросил последний кусок хлеба в воду. Утки начали шумно драться за него. — Ваша жизнь совсем не похожа на мою, но итог одинаковый. Мы оба одиноки. И я знаю, каково это.
Оливия крутила соломинку в чае со льдом, потому что с салфеткой уже было покончено.
— Когда я начинаю тосковать о Поле, я сразу вспоминаю, каково вам без Анни. И я… — Она замялась, покачала головой. — Мне очень не хватает прикосновений. Я говорю не о сексе, а о том, что нет человека, которого можно взять за руку, нет близости с другим человеком. Пока это имеешь, не понимаешь, насколько это важно.
Алек кивнул, Оливия откинулась на спинку стула и снова сложила руки на коленях.
— Я начала ходить на массаж, чтобы чувствовать, что хоть чьи-то руки касаются меня. — Она смутилась от собственного признания.
Алек улыбнулся ее откровенности, понимая, что она имеет в виду. Интересно, Оливию массирует женщина или мужчина и имеет ли пол массажиста значение? Может, ему самому начать ходить на массаж? Как он будет себя чувствовать, если станет платить постороннему человеку за то, что тот облегчит боль тела, преданного забвению?
Они остановились у светофора на обратном пути в мастерскую, и Алек указал на улицу, ведущую к пляжу.
— Видите вон тот коттедж, третий справа? Там мы с Анни жили, когда только приехали на Косу. — Маленький коттедж стоял на сваях над песком. — Как вы уже поняли, у нас почти не было денег.
Оливия молчала, пока машина медленно ехала в плотном потоке транспорта.
— После смерти Анни я начала работать в приюте для женщин, — наконец сказала она.
Алек удивленно посмотрел на нее.
— Почему? — Он ненавидел это место. Оливия только пожала плечами.
— Благодаря Анни я узнала о его существовании. Муж ушел, у меня появилось свободное время. — Она посмотрела на него. — Сотрудники приюта до сих пор говорят об Анни.
— Правда?
— Они ее обожали. У Анни всегда было множество идей, и все они полагались на ее изобретательность. Без вашей жены там все разваливается. Во всяком случае, они в этом уверены.
— Как и мой дом. — Казалось, Алек говорит сам с собой. Машина остановилась на стоянке перед мастерской.
Оливия расстегнула ремень безопасности и повернулась к Алеку.
— Какой Анни была на самом деле? — спросила она. — Когда о вашей жене говорит персонал приюта, создается впечатление, что ее можно причислить к лику святых. Алек рассмеялся.
— Сомневаюсь, что атеистов причисляют к лику святых. — Он повернул ручку кондиционера еще на одно деление. — Анни была человеком очень высоких моральных принципов, никогда не жалела денег на благотворительность. Практически все, что она зарабатывала, она передавала в различные фонды. Защитники прав животных, больные СПИДом, бездомные, борцы за право на жизнь — все получали от нее пожертвования.
— Борцы за право на жизнь? — переспросила Оливия.
— Да, Анни была ярой противницей абортов. А я отдал деньги в фонд планирования рождаемости, чтобы свести на нет ее усилия. — Алек улыбнулся, вспомнив об этом. — Она так на меня разозлилась.
— Меня это удивляет. Судя по тому, что я слышала, Анни придерживалась очень либеральных взглядов.
— Так и было во многих отношениях, но только не в том. что касалось абортов. — Алек поднял голову и посмотрел на окна мастерской. — Складывается впечатление, что Анни была идеальной. Но она была обычным человеком. Иногда у нее портилось настроение.
Он вдруг почувствовал себя виноватым за то, что принижает образ Анни в воображении Оливии, но странные и неожиданные приступы меланхолии были такой же частью натуры Анни, как и ее альтруизм. Меланхолия накатывала на нее и отступала, словно волны. Алек никогда этого не понимал, да Анни и сама не умела этого объяснить. В такие моменты она отгораживалась от него, от всех. «Это моя темная сторона», — говорила Анни ему, и Алеку казалось, что он видит, как темная туча опускается ей на плечи. Он быстро понял, что никак не может помочь ей справиться с таким настроением. Ему только оставалось ждать, пока эта полоса пройдет. Алеку не давало покоя то, что Анни погибла именно во время такой черной полосы, что она ушла из этого мира в тоске.
— Я восхищаюсь Анни, — застенчиво сказала Оливия. — Теперь, когда я знаю, как сложно создавать витражи, я смотрю на ее работы с восхищением.
Алек был тронут.
— Моя жена была очень талантливым художником. Думаю, она достигла бы большего, если бы не ушла из колледжа, чтобы выйти за меня замуж.
— Где училась Анни? — спросила Оливия.
— В Бостонском колледже.
— В самом деле? — На лице Оливии Алек увидел изумление. — Но там же учился и мой муж. Он закончил в семьдесят третьем.
— В тот год должен был заканчивать и курс Анни. Когда будете с ним говорить, спросите, не знал ли он ее. Ее девичья фамилия Чейз.
Оливия помолчала, потом поблагодарила его за обед и потянулась к ручке дверцы.
Алек остановил ее, коснувшись руки.
— У вас здесь есть друзья? — спросил он. Она покачала головой.
— Только коллеги по работе.
Он достал бумажник, вытащил визитную карточку, написал на чистой стороне свой домашний телефон.
— Звоните, как только появится желание, — попросил Алек, протягивая визитку Оливии.
— Хорошо. — Она открыла дверцу.
— Оливия!
Она обернулась к нему.
— Я хочу, чтобы вы знали, насколько я рад тому, что именно вы были в ту ночь в операционной.
Оливия улыбнулась.
— Спасибо.
Она вышла из машины и мягко закрыла дверцу. Алек проводил ее взглядом. «Ее муж просто дурак», — решил он.
14
Оливия уже не в первый раз зашла в магазинчик, чтобы снова взглянуть на колыбель. После того, как Алек высадил ее на стоянке, она собиралась поехать домой, «но магазин был совсем неподалеку, и Оливия поддалась соблазну.
Колыбель была белой, и Оливия легко представила, как она будет чудесно выглядеть на фоне солнечно-желтых обоев. Ей очень хотелось купить колыбель прямо сейчас, но ее останавливало то, что Пол может за чем-нибудь заехать и увидеть кроватку. Оливия полагала, что муж должен узнать о том, что станет отцом, от нее самой, а не догадаться об этом при виде колыбели.
Вернувшись к своей машине, она вдруг поняла, что все еще держит в руке визитку Алека. Оливия сунула визитку в свой бумажник и прикусила губу. Она солгала Алеку, кое-что от него утаила. Она не сказала, что именно Пол написал статью об Анни для журнала «Морской пейзаж». Но был ли у нее выбор? Оливия не могла сказать Алеку, что Пол боготворил его жену Анни.
Вернувшись домой, Оливия решила испечь печенье. Закончив с готовкой, она переоделась в голубую блузку в цветочек, которая так нравилась Полу, и принялась изучать карту, разыскивая адрес, который дал ей муж. Дом наполнялся ароматом свежей выпечки. Уложив печенье на блюдо и прикрыв его фольгой, Оливия села в машину и проехала десять миль, отделявшие ее от нового дома Пола.
Было около шести часов, когда она остановилась перед небольшим серым коттеджем в одном квартале от океана. Здесь было полно туристов, многие снимали дома на лето. Поднявшись на крыльцо, Оливия постучала. Ей пришлось постучать еще раз, и только тогда Пол открыл дверь.
— Оливия? — Он даже не потрудился скрыть свое изумление.
— Я хотела посмотреть твой новый дом. — Она приветливо улыбнулась. — И я испекла для тебя печенье.
Колыбель была белой, и Оливия легко представила, как она будет чудесно выглядеть на фоне солнечно-желтых обоев. Ей очень хотелось купить колыбель прямо сейчас, но ее останавливало то, что Пол может за чем-нибудь заехать и увидеть кроватку. Оливия полагала, что муж должен узнать о том, что станет отцом, от нее самой, а не догадаться об этом при виде колыбели.
Вернувшись к своей машине, она вдруг поняла, что все еще держит в руке визитку Алека. Оливия сунула визитку в свой бумажник и прикусила губу. Она солгала Алеку, кое-что от него утаила. Она не сказала, что именно Пол написал статью об Анни для журнала «Морской пейзаж». Но был ли у нее выбор? Оливия не могла сказать Алеку, что Пол боготворил его жену Анни.
Вернувшись домой, Оливия решила испечь печенье. Закончив с готовкой, она переоделась в голубую блузку в цветочек, которая так нравилась Полу, и принялась изучать карту, разыскивая адрес, который дал ей муж. Дом наполнялся ароматом свежей выпечки. Уложив печенье на блюдо и прикрыв его фольгой, Оливия села в машину и проехала десять миль, отделявшие ее от нового дома Пола.
Было около шести часов, когда она остановилась перед небольшим серым коттеджем в одном квартале от океана. Здесь было полно туристов, многие снимали дома на лето. Поднявшись на крыльцо, Оливия постучала. Ей пришлось постучать еще раз, и только тогда Пол открыл дверь.
— Оливия? — Он даже не потрудился скрыть свое изумление.
— Я хотела посмотреть твой новый дом. — Она приветливо улыбнулась. — И я испекла для тебя печенье.