Чергинец Николай. Вам — задание

   Вскоре колонна оказалась на погрузочном пункте. Раненых выгружали из машин и клали прямо на одеяла или, в лучшем случае, на носилки. Двое пожилых солдат и помогавшая им молоденькая медсестра сняли Купрейчика с кузова и положили на освободившиеся к этому моменту носилки. Алексей мог видеть только то, что было прямо над ним, страдая, что не может даже повернуть головы.
   Кругом ревели моторы и кричали люди.
   Из обрывков разговоров Алексей понял, что вот-вот здесь окажутся немцы и это загружается последний эшелон. Лейтенанту стало страшно от мысли, что о нем забыли и он может оказаться в плену.
   Вдруг в этой суматохе он услышал совсем рядом голос: «Товарищ Кирьянова, вы ответственны за погрузку и отправку эшелона?»
   Женский голос ответил: «Да, я».
   Мужчина потребовал: «Так отправляйте же побыстрее! Вот-вот появятся немецкие танки».
   Женщина упрямо ответила: «Пока все раненые не будут погружены, я эшелон не отправлю!»
   Купрейчик был весь в поту. «Господи, — думал он, — так это же Надя, жена моя!» Он сколько мог скосил глаза в сторону разговаривающих. Но ничего не увидел. Алексей попытался повернуть голову, но резкая боль остановила его.
   И тут он увидел ее! Да, это была Надя. И называли ее по девичьей фамилии — Кирьянова.
   Купрейчик успел подумать: «Ничего удивительного, ведь паспорт она так и не успела поменять».
   А Надя, словно дразня безмолвного мужа, остановилась у его ног, взглянула на него отсутствующим взглядом и, повернувшись к нему боком, начала требовать от подошедших к ней двух мужчин и женщины, одетых так же, как и она, в загрязненные белые халаты, чтобы те ускорили погрузку раненых.
   Один из мужчин озабоченно сказал:
   — Надежда Леонтьевна, мне кажется, человек тридцать раненых не поместятся.
   Надя зло и решительно ответила:
   — Надо поместить всех! Хоть на проходы, в тамбуры, хоть да крыши, но их необходимо немедленно отправить. В крайнем случае те, кто пойдет со мной через лес на соединение с санбатом, понесут раненых с собой.
   От этих слов Купрейчику стало еще хуже, до его сознания дошло, что Надя останется здесь и не уедет на поезде. Он поднял руку и начал призывно махать ею, стараясь, чтобы Надя заметила его. Он со страхом подумал: «Она же сейчас отойдет от меня! — И стал мысленно звать жену: — Да взгляни же ты на меня! Слышишь, взгляни!»
   Надя, словно услышав его заклинания, повернулась в сторону Купрейчика и, увидев его жесты, обратилась к женщине:
   — Анна Петровна, подойдите к раненому, он что-то хочет.
   А сама сделала несколько шагов и исчезла из поля зрения.
   Женщина склонилась над лейтенантом:
   — Ну, что ты хочешь, милый?
   Алексея начал бить озноб. Он показывал в сторону, где должна была быть Надя, и мычал.
   Женщина посмотрела туда, куда тянулась рука раненого, и растерянно спросила:
   — Не пойму, что ты хочешь? Может, судно?
   Купрейчик не мог видеть, что Надя уже отошла от того места, где, по его предположению, она могла находиться, и женщина, склонившись над ним, поняла его жест, направленный к лесу, по-своему.
   Она выпрямилась и подозвала пробегавших мимо двух бойцов-санитаров:
   — А ну, товарищи, погрузите этого раненого!
   — Это можно, — охотно согласились те, — слава богу, что уместились все.
   Они подняли носилки и понесли Купрейчика к вагону. Место для него нашлось только в тамбуре последнего вагона. Алексей смотрел в закопченный и грязный потолок и плакал. Он уже потерял надежду увидеть жену. И вдруг увидел! Надя перешагнула через него и прошла в вагон. Через минуту она вернулась и, увидев, как лежащий на полу в тамбуре раненый машет ей рукой, скользнула взглядом по его грязно-кровавым повязкам на голове и шее, по заросшим щекам и участливо проговорила:
   — Что, миленький, больно? Потерпи немного, сейчас поезд отправится, и скоро будете в госпитале.
   После этого, не узнавая мужа, она перешагнула через него и, спускаясь по ступенькам вниз, крикнула кому-то:
   — Отправляйте состав!
   Раздался короткий гудок паровоза, лязгнули буфера, и поезд тронулся. Купрейчик лежал и плакал...
   Надя, проводив глазами последний вагон, вздохнула и направилась к лесу. Однако облегчения она не почувствовала, что-то ей мешало, тревожило. И вдруг она вспомнила залитые слезами глаза раненого, лежавшего на полу тамбура последнего вагона. Вспомнила, какие мука и мольба были в этих глазах. Остановилась, будто ее толкнули в грудь.
   «Алексей!» Она повернулась и хотела бежать вслед за поездом, но силы оставили ее, и она медленно, неотрывно глядя вслед поезду, опустилась на землю, к ней подбежали двое врачей:
   — Надежда Леонтьевна, что с вами?
   Она смогла только протянуть руку в сторону уходящего поезда и сдавленным голосом проговорить:
   — Там... там мой муж!

21
ПАРТИЗАН ВЛАДИМИР СЛАВИН

   Постепенно жизнь в партизанском отряде для Владимира Славина становилась все более привычной. За короткое время он научился стрелять из пистолета, минировать шоссейные дороги. Мин у партизан почти не было, и они сами делали взрывчатку. Наливали в бак воду и ставили туда снаряд, а бак — на костер. Вода в баке закипала, и тол в снаряде плавился. Его выливали в сделанную в земле форму. Дело оставалось за капсюлем со взрывателем и катушкой со шнуром.
   Славин уже успел подружиться со многими партизанами. Особенно с Антоном Крайнюком и Сергеем Панченковым. Сергей пришел в отряд вместе с родителями и двенадцатилетней сестрой. Антон и Сергей были опытнее Славина, и он не стесняясь учился у них мастерству подрывника. Осенью командование отряда решило создать особую молодежную группу подрывников. В состав группы вошли и Славин с Панченковым, командиром группы был назначен Крайнюк.
   Через несколько дней группа получила первое задание. Надо было пройти лесом к железной дороге, расположенной приблизительно в двадцати пяти километрах от лагеря, и пустить под откос вражеский поезд.
   Для Славина это был первый выход на «железку», и он очень волновался, ночью плохо спал. Еще было темно, когда Владимира толкнул в бок Крайнюк:
   — Ну, подрывник! Вставай, собирайся, скоро пойдем. Бери вещмешок, сложи все в него, а я — к командиру.
   Володя быстро вскочил с нар и начал собираться. Уложил в вещмешок тол, шнур, взрыватель, еду. Проверил винтовку, положил в карманы старой, потрепанной куртки гранату и патроны.
   В землянку вошел Панченков. Он уже собрался в дорогу. Славин спросил:
   — Нож не забыл?
   — Взял. А где Антон?
   — Пошел к командиру.
   Панченков сел на нары. Одет он был в старый, залатанный брезентовый плащ с капюшоном. Такая одежда во время дождей было просто незаменимой. Славин знал, что Сергей и его отец пользовались плащом поочередно.
   В землянку шумно вошли Крайнюк и Рогов.
   Иван Рогов появился в отряде позже Славина. Ему было восемнадцать лет, но выглядел старше. Ивана старил большой шрам, протянувшийся через нос и всю щеку — след удара металлическим прутом.
   Это случилось как раз год назад. Иван вместе с матерью находился дома. Неожиданно вошли два немецких офицера. Они обшарили все углы, бесцеремонно забирая продукты. Один из немцев увидел на стене фотографию отца Ивана, командира Красной Армии. Фашист сорвал рамку со стены, швырнул на пол и начал топтать сапогами. Иван бросился к немцу, но тот ударом кулака отбросил его. Иван ударился о край скамьи и упал на пол, а тут второй офицер длинным металлическим прутом, который держал в руке, сильно ударил его по лицу...
   Крайнюк посмотрел на своих товарищей и сказал:
   — На операцию пойдем вчетвером, давайте на дорожку присядем на минутку.
   Все сели на нары и замолчали.
   В землянке вместе со Славиным жило шестеро партизан, но четверо были в охранении, поэтому ночевали в эту ночь в ней только Славин и Крайнюк. Они хотели перейти в соседнюю землянку, где жило семеро ребят из группы Крайнюка. Тогда получилось бы, что вся молодежная группа подрывников, во главе со своим командиром, жила бы в одной землянке.
   Крайнюк встал, закинул за спину автомат и, направляясь к дверям, коротко бросил:
   — Пошли, ребята.
   Славин, уходя последним, загасил горевший в небольшой гильзе от снаряда и нещадно коптивший фитиль. Когда они вышли, на востоке чуть-чуть засветилась узкая полоска — это занималось утро.
   Крайнюк хотел еще засветло добраться до места диверсии, чтобы успеть изучить обстановку и наметить место минирования.
   Шли они долго, сделали только два коротких привала для того, чтобы перекусить.
   Когда пришли на место, было еще светло. Притаились и начали наблюдать за дорогой. Поезда по ней проходили часто, в основном в сторону фронта. Поэтому дорога и охранялась тщательно. Парные патрули периодически проходили по полотну, вдали, словно скворечник, виднелась вышка. Лес на подступах к железной дороге был вырублен, и вся местность хорошо просматривалась. Крайнюк, желая приободрить друзей, сказал:
   — Это хорошо, что местность открытая, немцы считают, что нам здесь не пройти, и не ожидают партизан. Я думаю, что минировать надо вон на той насыпи. Она, правда, не такая высокая, как хотелось бы, но лучшего места я не вижу.
   Уже зажглись первые звезды, а подрывники все еще наблюдали за дорогой. И только после полуночи они двинулись к насыпи. Было решено, что закладывать заряд будут Крайнюк и Славин, а Рогов прикроет их с той стороны, куда уйдет патруль. Панченков должен был размотать шнур и ждать, когда вернутся после минирования его товарищи. Не доходя по насыпи метров тридцать, залегли, стали ждать, когда пройдет патруль. Наконец свет фонаря, медленно раскачиваясь, стал приближаться. Вот немцы прошли то место, где решено заложить заряд, и двинулись дальше. Крайнюк выждал, пока они отойдут метров сто, шепнул:
   — Пошли, ребята!
   Они поднялись и побежали. Вдруг вдали справа послышался далекий шум. Поезд! Крайнюк подумал: «Поезд еще далековато, если успеем заложить заряд, то не нужно будет сидеть и дожидаться следующего. А, была не была!» — и он приказал:
   — А ну, хлопцы, быстрее!
   Они вбежали на насыпь и начали рыть под рельсами углубление. Антон взял конец провода, привязал его к рельсу и протянул моток Панченкову:
   — На, разматывай! Когда будешь готов, дернешь два раза.
   Панченков, разматывая на ходу провод, начал спускаться с насыпи и скоро пропал в темноте. Славин положил в углубление заряд. Крайнюк закрепил сбоку взрыватель, после этого отвязал от рельса провод и ждал условного сигнала. А вдали из-за поворота по верхушкам деревьев уже светил прожектор паровоза.
   — Скорей бы он, — встревоженно пробормотал Антон, — как черепаха передвигается.
   Славин тоже волновался, но, желая успокоить друга, сказал:
   — Так прошло же всего не больше минуты, мы должны успеть.
   Не отвечая, Крайнюк пропустил провод под рельсу и замер в томительном ожидании. Владимир глянул в ту сторону, куда ушли немцы. Свет фонарика продолжал скользить по железнодорожному полотну. Патрульные, очевидно, до подхода поезда торопились закончить обход участка. Об этом же, наверное, подумал и командир, потому что, не отпуская шнур, он приложил руку ко рту и дважды прокричал кукушкой. Это был сигнал для Рогова, чтобы тот отходил.
   «Правильно Антон решил, — подумал Славин, — патруль до подхода поезда добежать к нам не успеет».
   И вот дважды дернулся и замер в руках Крайнюка провод.
   «Наконец-то», — облегченно подумал Антон и осторожно начал привязывать шнур за чеку взрывателя. Наступил самый опасный момент. Стоит Панченкову даже случайно дернуть за шнур — и произойдет взрыв.
   Славин вспомнил, сколько раз он вместе с Крайнюком, находясь на базе, учились ловко и без рывка привязывать шнур или провод к чеке взрывателя.
   — Все, — сказал Крайнюк, подымаясь на ноги, — тикаем!
   Партизаны скатились вниз, стараясь побыстрее убежать из полосы света паровозного прожектора. Они изо всех сил бежали к Панченкову. Поезд уже вышел на прямую и, тяжело громыхая, несся к заминированному месту. Вот и Панченков, он призывно машет рукой. Рогов уже рядом.
   — Близковато, черт! — падая, сказал Крайнюк и приказал: — Прижмитесь к земле, головы держите пониже!
   И в этот момент Панченков дернул за шнур. Под последними колесами паровоза взвилось пламя, и раздался сильный взрыв. Вагоны, напирая и наскакивая друг на друга, опрокидывались под откос. Послышались новые взрывы, к небу потянулись багровые, бешеные языки пламени.
   Подрывники, как и предполагал Крайнюк, залегли слишком близко, и сейчас вокруг них с визгом и шипением летели осколки.
   — Отползаем к лесу! — крикнул командир группы и первым пополз от дороги. А пламя разгоралось все сильнее. В грохот продолжавшихся взрывов вмешался стрекот пулемета. Это стреляли с вышки, и со стороны состава запульсировали выстрелы. Было ясно, что немцы, ехавшие в задних, уцелевших вагонах, через минуту-другую усилят огонь и наверняка организуют проческу местности. Крайнюк вскочил на ноги и приказал:
   — Ребята, бегом к лесу, за мной — марш! — И бросился вперед. Славин — за ним. Рядом бежали Рогов и Панченков. Вот и опушка. Крайнюк, прежде чем нырнуть в спасительную тень деревьев, оглянулся. К нему подбежали только двое.
   — Кого нет? — громко спросил командир, пытаясь рассмотреть бегущих.
   Славин, увидев, что рядом с ним Рогов, тревожно крикнул:
   — Стой, ребята! Панченкова нет!
   — Точно нет, — подтвердил, останавливаясь, Рогов, — а ведь он только что бежал за мной.
   Крайнюк бросился назад. Славин и Рогов — за ним. При ярком пламени пожара Сергея отыскали быстро. Он полулежал на земле и пытался дотянуться до бедра левой ноги.
   Парни подбежали к нему.
   — Что случилось, Сергей? — спросил Крайнюк.
   — В ногу попало... Встать не могу.
   Крайнюк повернулся к Рогову и Славину:
   — Несите его к лесу, я буду сзади идти. В случае чего, прикрою, — он перевесил автомат из-за спины на шею.
   Рогов и Славин, взявшись за руки, посадили на них Сергея и быстро пошли к лесу. Они старались побыстрее отойти подальше, но Панченков потерял много крови, и надо было срочно делать перевязку. Сделали короткую остановку. Оказалось, что пуля прошла навылет. У Рогова был довольно большой кусок белой материи. Разорвали ее на длинные полосы и перевязали рану. Идти сам Сергей не мог.
   При сером свете начинающегося утра лицо его выглядело иссине-белым. Он лежал на брезентовом плаще и тихо стонал.
   Они быстро сломали две молоденькие березки и с помощью шнура прикрепили к ним брезентовый плащ. На эти самодельные носилки положили Панченкова.
   После этого двинулись дальше. Часа через полтора сделали остановку. Напоили Сергея водой из фляги. И в это время услышали далекий собачий лай.
   — Неужели, сволочи, прочесывают лес? — озабоченно спросил Крайнюк и предложил: — Будем забирать правее.
   — Но в той же стороне деревня и шоссейная дорога, — тихим голосом напомнил Панченков.
   — Вот я и соображаю: если немцы и устроили на нас облаву, то будут рыскать по лесу, в первую очередь в глубине.
   Парни двинулись дальше. Нести Панченкова было нелегко. Носилки несли двое партизан, а третий шел в охранении. Тот, кто был в охранении, поочередно подменял товарищей. К концу дня еле стояли на ногах. А до лагеря было еще далеко. Уклоняясь от встречи с немцами, они мало приблизились к месту нахождения отряда.
   А Панченков чувствовал себя все хуже. Он часто терял сознание, бредил. Когда остановились, Крайнюк отозвал в сторонку Рогова и Славина:
   — Я вот что думаю, хлопцы. Нести Сергея далеко, а ему нужна помощь немедленно. Может, пойдем в мою деревню? Она здесь недалеко, километрах в трех. Там у меня мать, а рядом, в соседнем доме, учительница живет — верный человек. Мать с ней дружит. Сергею они окажут помощь. Мать моя умеет лечить травами. Немцев в деревне не должно быть, стояла часть одна, но ушла. Полицаи заходят редко, да и спрятать Сергея там нетрудно. Может, рискнем? А сами быстро в отряд пойдем, привезем фельдшера.
   — А если ему еще хуже станет, — с сомнением сказал Рогов, — стонать начнет, а тут полицаи?
   — Риск, конечно, есть, — заговорил Славин, — а вдруг Сережа не перенесет дальней дороги. Идти придется всю ночь. Да с носилками вряд ли к утру до отряда доберемся. Я считаю, что Антон прав. Давайте понесем Сергея в деревню и, на всякий случай, один из нас при нем останется, а остальные — быстро в отряд.
   Загрустили подрывники. Когда шли на задание, никто и не думал о том, что кто-то может быть ранен, и вот их товарищ оказался в опасности!
   К деревне подошли уже в темноте. Крайнюк предложил друзьям подождать возле леса, а сам направился на разведку. Он шел осторожно, боясь, чтобы его не заметили. От волнения сердце в груди билось гулко и часто. Первым от леса был дом Татьяны Андреевны Мочаловой. Окно, которое было видно со стороны леса, светилось тусклым и неровным светом. «Лучиной освещают», — догадался Антон. Недалеко от дома Мочаловых находился и его, Крайнюка, дом. Но света в нем не было, и он еле угадывался в ночи темным квадратом. «Наверное, мама спит. А может, зашла к Татьяне Андреевне? Загляну-ка в окно», — Крайнюк подошел к калитке, тихонько, без скрипа, открыл ее и подошел к светившемуся справа от крыльца окну. Осторожно заглянул. У окна, на широкой деревянной скамье, сидела Татьяна Андреевна. Она вязала. При неярком свете лучины, прикрепленной к печи, лицо ее выглядело похудевшим и усталым.
   «Бедная Татьяна Андреевна, — подумал Крайнюк, — извелась вся по мужу. Где же он сейчас? Не мог Петр Петрович погибнуть, не мог. Скорее всего он на фронте».
   Посторонних в доме Антон не заметил. И тогда он решил зайти сначала к учительнице. Антон тихонько посту чал в окошко. Татьяна Андреевна вздрогнула, быстро отложила вязание на скамью и подбежала к окну. Крайнюку стало не по себе от мысли, что его стук напомнил учительнице о муже и она, конечно, сразу же подумала о Петре Петровиче. Антон приблизил свое лицо к стеклу чтобы Татьяна Андреевна могла узнать его, и молча показал в сторону крыльца. Татьяна Андреевна, узнав его, сразу же метнулась к дверям.
   — Антон, здравствуй, входи быстрее! — выдохнула Мочалова.
   — Мне некогда, Татьяна Андреевна, я не один, со мной трое, один из них ранен, мы хотим оставить его на денек у мамы, а сами за врачом в отряд пойдем. Мама дома?
   — Да, конечно. Подожди, пойдем вместе.
   Татьяна Андреевна вернулась в комнату, задула лучину и быстро вышла во двор. Они молча подошли к дому Крайнюков и постучали в окно. Через несколько секунд в окошке мелькнуло лицо.
   — Кто там?
   — Это я, Татьяна. Откройте, Марфа Степановна.
   Дверь вскоре была открыта, и Марфа Степановна радостно обняла сына:
   — Сыночек, ты! Боже мой, какая радость! Заходите в дом!
   Антон коротко рассказал о раненом. Мать заволновалась:
   — Что тут еще думать! Несите его в дом. Я рапу настоями трав промою, ему сразу полегчает.
   — А где его спрячем?
   — Как где? Здесь у нас, — решительно сказала Марфа Степановна.
   — А может, у меня, дом же большой, — предложила Татьяна Андреевна.
   — Нельзя к тебе. У тебя дети. От них же ничего не спрячешь.
   Чрез полчаса Сергея внесли в дом и положили на кровать. Марфа Степановна тут же занялась им.
   Татьяна Андреевна помогла остальным партизанам умыться и начала хлопотать у стола, чтобы покормить их. Обе женщины в это трудное время как бы породнились и жили одной общей семьей. Поэтому Татьяна Андреевна, почти по спрашивая у хозяйки, где что находится, быстро собрала на стол.
   Умытые и немного передохнувшие парни с жадностью набросились на еду. Панченков, которому Марфа Степановна промыла и перевязала рану, уснул.
   Татьяна Андреевна присела на скамейку и смотрела на Владимира Славина. Ей казалось, что она уже где-то видела этого паренька. Лицо женщины Владимиру тоже казалось знакомым, и он ломал голову, где они могли встречаться раньше.
   Марфа Степановна накрыла одеялом Сергея и подошла к столу. Стали советоваться, что делать. Решили, что Панченкова оставят в доме Крайнюков, а Марфа Степановна пока перейдет жить к Мочаловой, закрыв дом на замок.
   На рассвете Антон и Иван ушли в отряд, а Славина оставили с Панченковым в запертом доме.
   Сергей утром чувствовал себя лучше. Лежа в чистой постели, он расспрашивал Славина, где они находятся и как оказались в этом доме. Славин коротко рассказал, как они добрались в эту деревню, а затем осторожно выглянул в каждое окно:
   — Ты знаешь, Сергей, этот дом очень удобен для круговой обороны. Через окна видны подступы к нему со всех сторон.
   — Так что, будем занимать круговую оборону?
   — А здесь немцев нет. Есть несколько паршивых полицаев, а они только против стариков да баб смелые.
   — Так чего же мы прячемся под замком? — улыбнулся Панченков. — Давай погоняем полицаев.
   — С тобой погоняешь! Лежи, поправляйся, и смотри, чтобы тебя командир отряда не погонял, что ты не сберегся.
   — Так я же шнур сматывал, а вы тикали, словно крылья у вас появились, — беззлобно огрызался Сергей, а затем, неожиданно сменив тему разговора, спросил: — Володя, а как называется эта деревня?
   — Не зною. Я даже не поинтересовался.
   Панченков замолчал. Владимир, увидев, что лежит он с закрытыми глазами, прилег на стоявшую в соседней комнатке кровать и задумался. Вспомнил родителей. В душе Володя верил, что они останутся живы, но когда вспоминал зверства гестаповцев, тревога за судьбу родителей росла. Уже который раз Володя думал отпроситься у командира на несколько дней, пробраться в город и узнать хоть что-нибудь об отце и матери. Но адресов подпольщиков парень не имел, а соседи вряд ли знали, где его родители. Владимир надеялся, что командир и комиссар смогут что-нибудь выяснить в ближайшее время.
   За сестру Володя беспокоился меньше. Как никак она была в относительной безопасности. Но в последнее время девушка все чаще просила командиров, чтобы перевели ее из хозяйственного взвода в группу подрывников или в разведку.
   Когда в редкие минуты они были вместе, Женя плакала и все время вспоминала родителей. Она считала, что они погибли, и говорила, что она сама, с оружием в руках, должна отомстить фашистам.
   Неожиданно он услышал, что к дому кто-то подошел. Владимир схватил стоявший у изголовья кровати автомат, который ему оставил Крайнюк и быстро вышел в комнату, где лежал Панченков. Сергей спал. Владимир осторожно выглянул в окно и облегченно вздохнул. Во дворе стояла соседка Крайнюков и настороженно смотрела по сторонам.
   «Значит, мать Антона открывает дверь», — догадался Славин и вышел в кухню. В это время дверь распахнулась, и он увидел Марфу Степановну.
   Она улыбнулась:
   — Ну как вы тут без меня?
   — Отсыпаемся.
   Марфа Степановна достала из сумки два небольших чугунка. В одном были наваристые щи, в другом — горячая картошка.
   — Садись, сынок, кушай, — ласково и грустно глядя на паренька, пригласила она. — А я возьмусь за твоего друга. Видишь, он уже проснулся. — И Марфа Степановна спросила у Панченкова: — Что, тоже проголодался? Но сначала, сыночек, я тебя перевяжу.
   Хозяйка начала разбинтовывать рану, а Славин сел за стол и стал есть.
   — А что ваша соседка не заходит? — спросил Владимир.
   — Таня за улицей наблюдает. Ты не смотри, что мы бабы, у нас тоже мозги есть. Если вдруг она увидит, что кто-то сюда идет, замкнет нас и к себе домой пойдет. Мы даже обед вам у нее дома варили, чтобы из моей трубы дым не валил.
   — Ого, какие вы конспираторы! — засмеялся Славин.
   — Конечно, а ты как думал. Я же на свете немало пожила, а Таня хоть и молодая, но у нее же муж...
   — Ой! — громко вскрикнул Панченков. Это Марфа Степановна оторвала от раны присохший кусочек самодельного бинта.
   — Что, больно? Ты уж потерпи, сыночек, потерпи. Я сейчас рану промою, а затем перевяжу, и тебе сразу же станет легче. Настои трав у меня хорошие, сама собирала и знаю, как твою боль облегчить.
   Если бы не возглас Панченкова, то Марфа Степановна сказала бы, что муж у Тани до войны был участковым уполномоченным, и наверняка Славин сразу бы сообразил, почему при встрече лицо соседки Крайнюков показалось ему знакомым. Но Марфа Степановна занялась Панченковым, и об этом они больше не говорили.
   Наступил вечер. Марфа Степановна была у Мочаловой. Сидели до поздней ночи, ожидая появления партизан. Но, не дождавшись, легли спать. И только перед самым утром в окно тихонько постучали. Татьяна выглянула, но никого не увидела. Тогда она вышла в сени и спросила через дверь:
   — Кто там?
   — Учителька, открой, это я, Петрусь, разговор есть.
   Мочалова сразу же узнала голос деда Петруся и не раздумывая открыла дверь:
   — Здравствуйте, дедушка, проходите в дом.
   — Некогда мне, зови Марфу, пусть дом откроет, я хлопцев заберу.