Страница:
Антон говорил не совсем четко, но партизаны поняли его замысел. Старшие группы договорились о взаимодействии, и Крайнюк назвал место встречи в лесу после выполнения задания.
— А теперь всем спать. Подъем в два часа ночи. До рассвета надо выйти на исходные позиции.
Наконец наступил час действия. Партизаны, как и было условлено, тремя группами двинулись к железной дороге. Лишь только забрезжил рассвет, как все заняли свои места. Первой должна была приступить к делу группа Крайнюка. Антон подвел десяток своих бойцов почти вплотную к засевшим в засаде солдатам. Через кусты он видел, что бодрствовал только один пулеметчик и один из автоматчиков, остальные, накрывшись плащ-палатками, спали тесной группой.
Крайнюк распорядился:
— Четверо должны бесшумно снять пулеметчика и автоматчика, остальные ликвидируют спящих гитлеровцев. Но пока нужно выждать, когда пройдет бронепоезд.
«А что, если бронепоезд сегодня не пойдет или, по крайней мере, задержится? Значит, проснутся остальные фрицы. Попробуй тогда обойтись без шума!» Он решил подождать еще полчаса, поскольку время терпело.
Начался томительный отсчет минут. Пулеметчик повернулся на бок, достал из кармана папиросу, накрылся плащ-накидкой, закурил. А рассвет брал свое. Но вот вдали послышался знакомый шум, он постепенно нарастал, и сомнений не было — идет поезд. Только какой? «А вдруг немцы пустили воинский эшелон, и мы провороним его? — с тревогой подумал Крайнюк. — Надо было Славина предупредить, чтобы подрывал».
В этот момент немец-автоматчик что-то сказал своему товарищу и пошел к железнодорожному полотну. Из-за поворота не торопясь выполз бронепоезд. Автоматчик помахал рукой немцу, высунувшемуся из окошка бронированного паровоза. Тот тоже ответил ему взмахом руки, и автоматчик зашагал на прежнее свое место. Бронепоезд пересек мост и, чуть увеличив скорость, скрылся.
Крайнюк представил, как эта махина сейчас остановится на запасном пути, пропустит идущий следом поезд, а затем тронется обратно, угрожая лесу своими пушками и пулеметами. Когда автоматчик вернулся на место и, растянувшись на земле, начал смотреть в сторону дороги, Антон подал условный сигнал. Бойцы бросились вперед. Все было кончено мгновенно, только пулеметчик успел вскрикнуть.
Антон скатился с косогора, бросился к мосту. Тут же подбежали остальные бойцы из его группы.
Заминировали в двух местах мост и ждали подхода тех, кто собирал трофеи и документы уничтоженных гитлеровцев. Вот и они. Быстро протянули провод к кустарнику, залегли. Только успел командир распределить между партизанами груз, а его оказалось немало, как с той стороны, откуда пришел бронепоезд, показался тяжелый состав. Он мчался на большой скорости. «Ну, Володя, не подкачай!» — мысленно воскликнул Крайнюк.
А Славин в этот момент лежал рядом с партизаном, который должен был крутануть ручку магнето, напряженно прислушивался к шуму приближающегося поезда. Состав тянули два паровоза.
«Наверняка технику везут», — подумал Славин. И в самом деле на платформах стояли танки, накрытые брезентом. Кроме того, к составу было прицеплено около десятка цистерн с горючим.
Владимир хорошо знал, что магнето держит в руках опытный подрывник. Тем не менее, на какое-то мгновение ему показалось, что паровозы успели проскочить роковую точку и никакого взрыва не произойдет. И вдруг под передними колесами головного локомотива взметнулось пламя, невероятной силы грохот потряс местность. Паровозы, а за ними платформы вместе с грузом на огромной скорости, переворачиваясь, понеслись под откос. Дальше Славин не глядел. Он вскочил на ноги, махнул бойцам рукой, и все ринулись в глубь леса. Сзади слышались оглушительные взрывы, языки пламени жадно пожирали драгоценный груз, который так и не попал на фронт. Славин даже не слышал, как слева, где находился Антон со своей группой, и справа, в расположении первой группы, грохотали новые взрывы. Владимир, сначала углубившись в лес, принял чуть левее, чтобы быстрее встретиться с остальными подрывниками. И это было его ошибкой, так как к взорванному мосту подошел бронепоезд и сразу же открыл бешеный огонь по лесу. На партизан обрушился шквал артиллерийского и пулеметного огня, но самую большую неприятность причинил шестиствольный миномет. С ним Славин познакомился впервые. Мины редко достигали земли. Они, ударяясь о верхушки деревьев и крупные ветви, взрывались вверху. Это был первый случай, когда фашисты применили в таких условиях шестиствольный миномет. Кругом рвались мины и снаряды, визжали крупнокалиберные пули — был настоящий ад, в котором очень трудно было сохранять хладнокровие и выдержку. Владимир нырнул в первую же попавшуюся воронку и всем телом прижался к земле, еще дымящейся от взрыва.
Да, в этот момент Славин по-настоящему познал, что такое страх. Сколько усилий пришлось потратить, чтобы удержаться в воронке и переждать, пока успокоится огненный шквал!
А немцы, очевидно, решили, что в этом квадрате никого живого не осталось, и перекинули огонь в глубь леса. Партизаны, оглохшие и присыпанные землей, начали выползать из своих укрытий и, кое-как отряхнувшись, побежали дальше. Славин потерял счет времени. Он уже не мог ориентироваться и просто старался не отставать от опытных товарищей.
Наконец им удалось уйти из зоны огня, и они смогли немного перевести дух. Группа Славина не досчиталась четырех бойцов, троих не хватало и в группе Крайнюка. После краткого совещания решили как можно быстрее идти к намеченному месту встречи всей группы.
Шли по лесу долго и только к вечеру соединились со своими.
Крайнюк был рад, увидев целого и невредимого Славина. Как пустили поезд под откос, ему уже рассказали, и он пожал Володе руку.
— Ну что, подрывник? Поздравляю с первым эшелоном! Как перенес «концерт», который устроил бронепоезд?
— Слушал, окаменев. Не мог зада от воронки оторвать, — честно признался Владимир и спросил: — А как ты?
— У меня живот был намазан смолой. Прилип к земле под толстой сосной, еле поднялся, — ответил под хохот товарищей Крайнюк.
Наступил момент, когда люди наконец поняли, что все уже позади, исчезло большое нервное напряжение. Отошли, потеплели души. Все радовались, что снова голубеет небо, сияет солнышко, а вокруг — тишина. Жизнь продолжалась! Но это настроение сменилось грустью и горечью утрат.
Партизаны пошли искать своих товарищей. Вскоре нашли троих. Они были ранены, причем один от контузии оглох. Оказали им помощь и продолжали поиск. Лазили по путям долго.
Наконец разыскал остальных четверых. Все они были мертвыми.
Посоветовавшись, решили убитых не хоронить, а нести в отряд.
Только вечером, когда уже стемнело, Крайнюк решил сделать привал, а рано утром двинуться на соединение с отрядом.
Привал в летнее время — не проблема: пара еловых веток, сверху плащ-накидка или пиджак. Крайнюк и Славин устроились рядом. Владимир откровенно рассказал другу о волнениях, которые он пережил, об охватившем его страхе во время артиллерийского обстрела. Крайнюк слушал, вспоминая свои первые шаги в партизанском отряде. Он поудобнее устроился на ветвях, доверительно заметил:
— Знаешь, Володя, мне тоже это знакомо. По-моему, каждый человек должен пройти через такое испытание. Теперь ты понимаешь, что такое страх. Если он не остановит, когда снова пойдешь в бой, значит можешь считать себя воином. — И вдруг спросил:
— Что слышно о родителях?
Славин, немного помолчав, хмуро ответил:
— Ничего. Командир отряда пробовал выяснить — безрезультатно.
Они замолчали. Володя мысленно был в оккупированном Минске: «Что там? Где отец и мать? Живы ли? Доведется ли когда-нибудь встретиться? Эх, если бы папа и мама были сейчас здесь, в отряде!»
Незаметно для себя Владимир уснул, а когда проснулся, уже светало.
Крайнюк начал будить людей, и вскоре их группа, неся убитых и раненых, двинулась к месту стоянки отряда...
Встреча была тяжелой. Хоронили погибших в этот же день.
Крайнюк подробно доложил командиру о проведенной операции. Выслушав его, Глазков молча прошелся по землянке и, остановившись напротив Антона, сказал:
— Действовали вы правильно и грамотно. Жаль очень погибших товарищей. Но что поделаешь, Антон, потери неизбежны. Спасибо за службу, иди отдыхай. Впереди еще много у нас с тобой дел.
Крайнюк вышел из землянки и сразу же увидел Славина. Он сидел на сваленном дереве и рассматривал трофейный автомат.
— Володя, ты почему не спишь?
— Я тебя ждал, — ответил Славин и, поднявшись со своего места, вскинул автомат за плечо, — пошли.
Прошло два дня. Друзья сидели на небольшой полянке, окруженной кустарником. Славин проследил глазами за полетом птицы, которая вспорхнула с дерева, стоявшего недалеко, и повернулся к Крайнюку:
— Ты знаешь, мне кажется, что с начала войны прошло не два года, а по крайней мере десяток. Как вспомню, что с немцами хотел воевать рогаткой, то, честное слово, стыдно становится. — И он, ничего не скрывая, рассказал и о бутылках с карбитом, и о рогатке. Ему казалось, что Антон вот-вот рассмеется, но тот некоторое время молча смотрел на березку, которая росла среди густых елей, стараясь дотянуться до солнечного света, а затем серьезно, даже с какой-то горечью тихо сказал:
— Многое мы тогда не понимали...
Сзади послышался шорох. Антон и Владимир оглянулись и увидели Панченкова Сергея. Тот прямиком через малинник пробирался к ним:
— Вот вы где спрятались. А я вас уже полчаса ищу. Антон, жми к командиру, он тебя ждет.
Крайнюк встал и направился через этот же малинник, где только что пробирался Сергей, к командирской землянке.
Глазков был один. Он сразу же перешел к делу:
— Антон, возьмешь Славина или Панченкова и пойдешь на встречу с Мочаловой. Она должна передать от наших медикаменты и донесение. Попробуй убедить ее, чтобы уходила в отряд. Поговори с ней серьезно. Скажи, что отряд скоро уйдет в другое место и связь с ней на время будет прервана.
— Есть, — четко, по-военному ответил Крайнюк и спросил: — Когда отправляться на встречу с учительницей?
Глазков чуть заметно улыбнулся: ох уж эти деревенские привычки. Давно повелось в деревне учителей, председателя колхоза да и бригадиров не по имени называть, а по должности.
— Пойдете ночью. Встреча назначена на три часа, как обычно, у заброшенной узкоколейки. Дорогу ты знаешь хорошо, не заблудишься, — и неожиданно спросил: — По матери не соскучился?
— Соскучился, — простодушно ответил парень. Ему подумалось, что сейчас командир скажет: «Навести ее», но командир мягко проговорил:
— Конечно, соскучился, но ходить туда не надо. Нельзя допустить, чтобы полицаи пронюхали, что ты бываешь у матери. Сам знаешь — не миновать тогда беды.
Выйдя из землянки, Крайнюк нашел Славина и предложил пойти с ним.
Они решили пораньше лечь спать, а в полночь пойти на встречу со связной...
26
27
— А теперь всем спать. Подъем в два часа ночи. До рассвета надо выйти на исходные позиции.
Наконец наступил час действия. Партизаны, как и было условлено, тремя группами двинулись к железной дороге. Лишь только забрезжил рассвет, как все заняли свои места. Первой должна была приступить к делу группа Крайнюка. Антон подвел десяток своих бойцов почти вплотную к засевшим в засаде солдатам. Через кусты он видел, что бодрствовал только один пулеметчик и один из автоматчиков, остальные, накрывшись плащ-палатками, спали тесной группой.
Крайнюк распорядился:
— Четверо должны бесшумно снять пулеметчика и автоматчика, остальные ликвидируют спящих гитлеровцев. Но пока нужно выждать, когда пройдет бронепоезд.
«А что, если бронепоезд сегодня не пойдет или, по крайней мере, задержится? Значит, проснутся остальные фрицы. Попробуй тогда обойтись без шума!» Он решил подождать еще полчаса, поскольку время терпело.
Начался томительный отсчет минут. Пулеметчик повернулся на бок, достал из кармана папиросу, накрылся плащ-накидкой, закурил. А рассвет брал свое. Но вот вдали послышался знакомый шум, он постепенно нарастал, и сомнений не было — идет поезд. Только какой? «А вдруг немцы пустили воинский эшелон, и мы провороним его? — с тревогой подумал Крайнюк. — Надо было Славина предупредить, чтобы подрывал».
В этот момент немец-автоматчик что-то сказал своему товарищу и пошел к железнодорожному полотну. Из-за поворота не торопясь выполз бронепоезд. Автоматчик помахал рукой немцу, высунувшемуся из окошка бронированного паровоза. Тот тоже ответил ему взмахом руки, и автоматчик зашагал на прежнее свое место. Бронепоезд пересек мост и, чуть увеличив скорость, скрылся.
Крайнюк представил, как эта махина сейчас остановится на запасном пути, пропустит идущий следом поезд, а затем тронется обратно, угрожая лесу своими пушками и пулеметами. Когда автоматчик вернулся на место и, растянувшись на земле, начал смотреть в сторону дороги, Антон подал условный сигнал. Бойцы бросились вперед. Все было кончено мгновенно, только пулеметчик успел вскрикнуть.
Антон скатился с косогора, бросился к мосту. Тут же подбежали остальные бойцы из его группы.
Заминировали в двух местах мост и ждали подхода тех, кто собирал трофеи и документы уничтоженных гитлеровцев. Вот и они. Быстро протянули провод к кустарнику, залегли. Только успел командир распределить между партизанами груз, а его оказалось немало, как с той стороны, откуда пришел бронепоезд, показался тяжелый состав. Он мчался на большой скорости. «Ну, Володя, не подкачай!» — мысленно воскликнул Крайнюк.
А Славин в этот момент лежал рядом с партизаном, который должен был крутануть ручку магнето, напряженно прислушивался к шуму приближающегося поезда. Состав тянули два паровоза.
«Наверняка технику везут», — подумал Славин. И в самом деле на платформах стояли танки, накрытые брезентом. Кроме того, к составу было прицеплено около десятка цистерн с горючим.
Владимир хорошо знал, что магнето держит в руках опытный подрывник. Тем не менее, на какое-то мгновение ему показалось, что паровозы успели проскочить роковую точку и никакого взрыва не произойдет. И вдруг под передними колесами головного локомотива взметнулось пламя, невероятной силы грохот потряс местность. Паровозы, а за ними платформы вместе с грузом на огромной скорости, переворачиваясь, понеслись под откос. Дальше Славин не глядел. Он вскочил на ноги, махнул бойцам рукой, и все ринулись в глубь леса. Сзади слышались оглушительные взрывы, языки пламени жадно пожирали драгоценный груз, который так и не попал на фронт. Славин даже не слышал, как слева, где находился Антон со своей группой, и справа, в расположении первой группы, грохотали новые взрывы. Владимир, сначала углубившись в лес, принял чуть левее, чтобы быстрее встретиться с остальными подрывниками. И это было его ошибкой, так как к взорванному мосту подошел бронепоезд и сразу же открыл бешеный огонь по лесу. На партизан обрушился шквал артиллерийского и пулеметного огня, но самую большую неприятность причинил шестиствольный миномет. С ним Славин познакомился впервые. Мины редко достигали земли. Они, ударяясь о верхушки деревьев и крупные ветви, взрывались вверху. Это был первый случай, когда фашисты применили в таких условиях шестиствольный миномет. Кругом рвались мины и снаряды, визжали крупнокалиберные пули — был настоящий ад, в котором очень трудно было сохранять хладнокровие и выдержку. Владимир нырнул в первую же попавшуюся воронку и всем телом прижался к земле, еще дымящейся от взрыва.
Да, в этот момент Славин по-настоящему познал, что такое страх. Сколько усилий пришлось потратить, чтобы удержаться в воронке и переждать, пока успокоится огненный шквал!
А немцы, очевидно, решили, что в этом квадрате никого живого не осталось, и перекинули огонь в глубь леса. Партизаны, оглохшие и присыпанные землей, начали выползать из своих укрытий и, кое-как отряхнувшись, побежали дальше. Славин потерял счет времени. Он уже не мог ориентироваться и просто старался не отставать от опытных товарищей.
Наконец им удалось уйти из зоны огня, и они смогли немного перевести дух. Группа Славина не досчиталась четырех бойцов, троих не хватало и в группе Крайнюка. После краткого совещания решили как можно быстрее идти к намеченному месту встречи всей группы.
Шли по лесу долго и только к вечеру соединились со своими.
Крайнюк был рад, увидев целого и невредимого Славина. Как пустили поезд под откос, ему уже рассказали, и он пожал Володе руку.
— Ну что, подрывник? Поздравляю с первым эшелоном! Как перенес «концерт», который устроил бронепоезд?
— Слушал, окаменев. Не мог зада от воронки оторвать, — честно признался Владимир и спросил: — А как ты?
— У меня живот был намазан смолой. Прилип к земле под толстой сосной, еле поднялся, — ответил под хохот товарищей Крайнюк.
Наступил момент, когда люди наконец поняли, что все уже позади, исчезло большое нервное напряжение. Отошли, потеплели души. Все радовались, что снова голубеет небо, сияет солнышко, а вокруг — тишина. Жизнь продолжалась! Но это настроение сменилось грустью и горечью утрат.
Партизаны пошли искать своих товарищей. Вскоре нашли троих. Они были ранены, причем один от контузии оглох. Оказали им помощь и продолжали поиск. Лазили по путям долго.
Наконец разыскал остальных четверых. Все они были мертвыми.
Посоветовавшись, решили убитых не хоронить, а нести в отряд.
Только вечером, когда уже стемнело, Крайнюк решил сделать привал, а рано утром двинуться на соединение с отрядом.
Привал в летнее время — не проблема: пара еловых веток, сверху плащ-накидка или пиджак. Крайнюк и Славин устроились рядом. Владимир откровенно рассказал другу о волнениях, которые он пережил, об охватившем его страхе во время артиллерийского обстрела. Крайнюк слушал, вспоминая свои первые шаги в партизанском отряде. Он поудобнее устроился на ветвях, доверительно заметил:
— Знаешь, Володя, мне тоже это знакомо. По-моему, каждый человек должен пройти через такое испытание. Теперь ты понимаешь, что такое страх. Если он не остановит, когда снова пойдешь в бой, значит можешь считать себя воином. — И вдруг спросил:
— Что слышно о родителях?
Славин, немного помолчав, хмуро ответил:
— Ничего. Командир отряда пробовал выяснить — безрезультатно.
Они замолчали. Володя мысленно был в оккупированном Минске: «Что там? Где отец и мать? Живы ли? Доведется ли когда-нибудь встретиться? Эх, если бы папа и мама были сейчас здесь, в отряде!»
Незаметно для себя Владимир уснул, а когда проснулся, уже светало.
Крайнюк начал будить людей, и вскоре их группа, неся убитых и раненых, двинулась к месту стоянки отряда...
Встреча была тяжелой. Хоронили погибших в этот же день.
Крайнюк подробно доложил командиру о проведенной операции. Выслушав его, Глазков молча прошелся по землянке и, остановившись напротив Антона, сказал:
— Действовали вы правильно и грамотно. Жаль очень погибших товарищей. Но что поделаешь, Антон, потери неизбежны. Спасибо за службу, иди отдыхай. Впереди еще много у нас с тобой дел.
Крайнюк вышел из землянки и сразу же увидел Славина. Он сидел на сваленном дереве и рассматривал трофейный автомат.
— Володя, ты почему не спишь?
— Я тебя ждал, — ответил Славин и, поднявшись со своего места, вскинул автомат за плечо, — пошли.
Прошло два дня. Друзья сидели на небольшой полянке, окруженной кустарником. Славин проследил глазами за полетом птицы, которая вспорхнула с дерева, стоявшего недалеко, и повернулся к Крайнюку:
— Ты знаешь, мне кажется, что с начала войны прошло не два года, а по крайней мере десяток. Как вспомню, что с немцами хотел воевать рогаткой, то, честное слово, стыдно становится. — И он, ничего не скрывая, рассказал и о бутылках с карбитом, и о рогатке. Ему казалось, что Антон вот-вот рассмеется, но тот некоторое время молча смотрел на березку, которая росла среди густых елей, стараясь дотянуться до солнечного света, а затем серьезно, даже с какой-то горечью тихо сказал:
— Многое мы тогда не понимали...
Сзади послышался шорох. Антон и Владимир оглянулись и увидели Панченкова Сергея. Тот прямиком через малинник пробирался к ним:
— Вот вы где спрятались. А я вас уже полчаса ищу. Антон, жми к командиру, он тебя ждет.
Крайнюк встал и направился через этот же малинник, где только что пробирался Сергей, к командирской землянке.
Глазков был один. Он сразу же перешел к делу:
— Антон, возьмешь Славина или Панченкова и пойдешь на встречу с Мочаловой. Она должна передать от наших медикаменты и донесение. Попробуй убедить ее, чтобы уходила в отряд. Поговори с ней серьезно. Скажи, что отряд скоро уйдет в другое место и связь с ней на время будет прервана.
— Есть, — четко, по-военному ответил Крайнюк и спросил: — Когда отправляться на встречу с учительницей?
Глазков чуть заметно улыбнулся: ох уж эти деревенские привычки. Давно повелось в деревне учителей, председателя колхоза да и бригадиров не по имени называть, а по должности.
— Пойдете ночью. Встреча назначена на три часа, как обычно, у заброшенной узкоколейки. Дорогу ты знаешь хорошо, не заблудишься, — и неожиданно спросил: — По матери не соскучился?
— Соскучился, — простодушно ответил парень. Ему подумалось, что сейчас командир скажет: «Навести ее», но командир мягко проговорил:
— Конечно, соскучился, но ходить туда не надо. Нельзя допустить, чтобы полицаи пронюхали, что ты бываешь у матери. Сам знаешь — не миновать тогда беды.
Выйдя из землянки, Крайнюк нашел Славина и предложил пойти с ним.
Они решили пораньше лечь спать, а в полночь пойти на встречу со связной...
26
ТАТЬЯНА АНДРЕЕВНА
Мочалова возвращалась после встречи с партизанскими посыльными Антоном Крайнюком и его другом Володей со смешанным чувством выполненного задания и тревоги.
Парни передали Татьяне Андреевне предложение Глазкова уходить к партизанам, тем более что отряд собирался перебазироваться в другое место. Но Мочалова никак не могла решиться на это. И у нее были на это свои причины. Она была рада, что наконец-то и для нее нашлось дело, и, выполняя обязанности связной, она чувствовала себя нужной людям.
Татьяна слышала о зверствах фашистов, но в душе теплилась надежда, что беда пройдет мимо ее семьи. После того как партизаны судили и казнили полицая Гришку Миревича, к ней больше никто не приставал и не угрожал.
Чем дальше уходила она от места встречи, тем спокойнее становилось на душе. Близился рассвет, и когда она вышла из лесу, на востоке заалела полоска света.
Мочалова остановилась посреди широкого поля. Пели птицы, было тепло. Глубоко вдыхая настоенный на травах и цветах воздух, она смотрела вперед, на раскинувшуюся перед ней небольшую деревеньку. Если обойти большой колхозный сарай, где раньше, до войны, хранилось сено, сразу будет виден дом Крайнюков. Остальные дома стоят подальше, вдоль неширокой улицы. Изредка тишину нарушало петушиное «кукареку». Татьяна узнала крик петуха Марфы Степановны и улыбнулась, вспомнив, как она прятала его от немцев, когда те стояли в деревне. «Надо идти, — подумала Мочалова, — пока люди спят». И она, раздвигая высокую росную траву, пошла к деревне. Проходя мимо огромного сарая, посмотрела на двери и увидела большой ржавый замок. «Интересно, сохранился ли от него ключ?»
Подошла к своему дому, оглянулась и быстро вошла в калитку. Не подходя к дверям, тихонько постучала в ближнее оконце. В нем сразу же появилось лицо Марфы Степановны. «Не спит, переживает», — подумала Татьяна, направляясь к дверям. Так уж повелось у них: когда Мочалова шла к партизанам, Марфа Степановна ночевала у нее дома.
Тихо звякнула щеколда, и дверь открылась. Марфа Степановна спросила:
— Антона видела?
— Видела, видела. Жив, здоров, кланяться велел.
Они вошли в дом, Татьяна коротко рассказала о встрече и сразу же легла спать. Она не слышала, как проснулись дети. Марфа Степановна покормила и выпроводила их во двор.
А Татьяне приснился муж. Он стоял недалеко от колхозного сарая, мимо которого она недавно проходила, и улыбался. Она захотела подбежать к нему, но Петр вдруг каким-то совершенно незнакомым голосом громко спросил:
— Кто есть дома?
«Неужели он меня не узнает?» — удивилась Таня и решила позвать мужа, но тут проснулась от сильного толчка в плечо. Кто-то грубо сказал:
— Ну чего разлеглась? На дворе уже день давно стоит, а она в кровати валяется! Подымайся!
Мочалова вздрогнула и открыла глаза. Над ней стоял полицай Юшевич. Он был другом Миревича, но после исчезновения Гришки несколько приутих и вел себя более осторожно. Таня села и сразу же увидела, что, кроме полицая, в доме находятся двое немцев с автоматами. В углу, прижавшись к Марфе Степановне, — Юля и Ваня. Они молча следили испуганными глазами за тем, что происходит в доме.
Один немец резко сказал: «Шнель, шнель!» Полицаи опять грубо толкнул Таню в плечо:
— Ну, чего ждешь? Хочешь, чтобы я тебя за космы вытащил? Одевайся и выходи со своим выводком на улицу. Немцы с вами говорить хотят.
Татьяна дрожащими руками потянулась к спинке кровати, взяла платье и, натягивая его на себя, подумала: «Что случилось? Неужели выследили меня? Господи, если это так, то тогда конец! Как же детей спасти?»
На всякий случай спросила у полицая:
— Скажи хоть, что случилось?
— Увидишь, шкура красная! Выходи, а то прикладом помогу!
Дети подскочили к Татьяне Андреевне.
— Мама, мамочка, мне страшно, он убьет нас! — со страхом сказала Юля и прижалась к материнской руке.
Мочалова обняла детей и стала успокаивать их:
— Ну что вы, детки, не волнуйтесь, все будет хорошо.
Они пошли к дверям, а полицай толкнул в бок Марфу Степановну.
— А ты, старая рухлядь, чего сидишь? Марш из хаты!
Они вышли во двор, немцы подталкивали их прикладами — на улицу.
Таня, увидев, что по улице мимо ее дома гонят и других жителей деревни, немного успокоилась: «Значит, не выследили меня. Всех гонят в поле».
Она отыскала глазами соседку и окликнула ее:
— Тетя Марфа, идите к нам, — и, подождав, когда она подойдет, добавила: — Будем вместе держаться. Не пойму только, откуда немцы взялись?
— На машинах приехали, вон их сколько, посмотри.
Татьяна оглянулась и посмотрела вдоль улицы, на другом конце деревни увидела пять или шесть грузовиков.
Немцы выстраивали людей в колонну и гнали посередине улицы, а сами с автоматами наизготовку шли по сторонам вдоль заборов. Мочаловых и Крайнюк втолкнули в колонну. Люди беспокойно переговаривались, вертели головами, старались, вытянув шеи, посмотреть вперед, где во главе колонны шли с немцами четверо полицаев.
Недалеко от Мочаловых к соседскому четырнадцатилетнему пареньку Толе Лозебному подбежала дворняжка, у нее на шее болтался обрывок веревки. Очевидно, она сорвалась с привязи и, разыскав в толпе хозяина, радостно повизгивая, запрыгала около него. Но тут в толпу ворвался здоровенный с засученными рукавами немец. Он что-то яростно прокричал и сильно ударил подкованным сапогом собаку. Она с визгом отлетела к забору и упала на спину. Немец, не давая ей подняться, вскинул автомат, и в неожиданно наступившей тишине зловеще грохнул выстрел. Собачонка, подскочив на лапы, тут же замертво упала на землю. Из ее головы на пыльную дорогу потекла, казавшаяся черной, кровь.
Люди застыли от этой безумной жестокости, а Толя рванулся к немцу:
— За что ты ее, фашист проклятый!
Хорошо, что рядом оказался дед Петрусь. Он схватил парня за руки:
— Толенька, тише, успокойся, а то он и тебя! Видишь, он уже в тебя целится. Для него же что собака, что человек — одно и то же. Что возьмешь с гада?
Послышались крики. Это немцы подгоняли людей, требуя, чтобы они шли вперед. Вскоре колонна оказалась в поле, и Таня увидела, что их ведут к сараю, мимо которого она проходила перед рассветом. Тех, кто приостанавливался у широко распахнутых дверей, немцы бесцеремонно подталкивали прикладами.
Они оказались в большом сарае, который быстро заполняли людьми. Вскоре все жители деревни оказались здесь. Со скрипом закрылись двери. Те, кто находился поближе к выходу, через небольшие щели увидели, что немцы повесили на двери замок и стали подпирать их толстыми длинными кольями.
Люди еще больше забеспокоились, высказывая различные предположения:
— Зачем они нас сюда согнали?
— Может, добро наше хотят забрать, так и так уже все отобрали?..
— Наверное, допрашивать будут... А вот полицейские семьи не тронули.
— А может, спалить нас живьем хотят...
Мальчуган лет семи вместе со своими такими же светловолосыми одногодками пробрался к дверям и заглянул в щель. Один из немцев заметил его голубой глаз, с любопытством выглядывающий из щели, и изо всех сил ударил прикладом по доскам:
— Цурюк!
Мальчуган в испуге отпрянул, тут же послышался тревожный голос матери:
— Андрейка, Андрейка, отойди от дверей. Немцы злые, не видишь? Стрельнет который.
А в углу парни постарше помогали товарищу подняться по бревенчатой стене повыше, туда, где под самой соломенной крышей виднелась небольшая щель. И вот он уже застыл возле нее. С минуту смотрел молча в сторону деревни, а затем изменившимся голосом, словно в горле что-то застряло, сказал:
— Они дома наши палят.
Загудела и качнулась людская масса к дверям, и в первых рядах Андрейка и другие дети. Заскрипели двери, пискнули ребятишки, прижатые к доскам. И вдруг снаружи, прямо через доски, пробивая ровной строчкой дырки, ударил автомат. Люди враз отхлынули, а на полу остались лежать дети, прикрывая русые головки ладонями, как будто маленькие худенькие ручки могли закрыть их от смерти. К ним с криками бросились матери, отрывали их бледные лица от земляного пола, ощупывали.
Все ребята оказались живы, а вот чуть дальше от них, сзади на полу остались лежать четыре женщины и дед Петрусь. Автоматная очередь прошила их. Не успели люди осмотреть убитых, как во всех четырех углах вспыхнула соломенная крыша.
— Люди-и добрые! — громко закричала пожилая женщина. — Так что же это делается, они же нас живыми спалить хотят!
Сарай начал быстро заполняться дымом. Закричали взрослые, заплакали дети, все понимали — это конец!
Татьяна Андреевна стояла у противоположной стены и широко раскрытыми глазами смотрела, как языки пламени все шире охватывали сухую соломенную крышу. Она не видела, что снаружи сарай, облитый бензином, горел весь и немцы, окружившие его, отошли чуть подальше, так как жар становился невыносимым. Татьяна поняла, что вот и кончилась ее жизнь, жизнь ее детей. Она повернула плачущих от страха детей личиками к себе и плотно прижала их носиками: «Прощай, Петя, любимый, не сберегла я тебе детей! Прости! И отомсти!»
А вокруг творилось необъяснимое. Кто-то из старух молился, кто-то, прижимая детей, старался закрыть их собой от огня. И вдруг всех перекричал молодой и звонкий голос Толи Лозебнова. Голос был мальчишеский, но звучал убежденно и требовательно, как приказ:
— Люди, мы же сейчас сгорим. Давайте кинемся на двери, а вдруг кому-нибудь повезет и он убежит!
Все понимали, что это делать бесполезно, но все-таки — это шанс, пусть маленькая, но какая-то надежда.
А старики и ребята постарше уже пробивались к дверям. Каждый думал: если не удастся убежать, то лучше погибнуть вот так.
Раскачавшись, толпа ударила в двери. Они не выдержали такого натиска и разлетелись на куски.
Для немцев это было неожиданным. Они спохватились, когда первые десятки людей в горящей и дымящейся одежде бросились в разные стороны. И только тогда навстречу брызнули смертельным огнем автоматы. Таня, крепко держа за руки детей, бежала в середине быстро редеющей толпы. На миг она вместе с детьми оказалась между двумя группами немцев, и те на мгновение, боясь попасть друг в друга, прекратили огонь. Люди бросились по высокой траве к видневшемуся недалеко лесу. А сзади с новой силой загремели выстрелы. Таня поставила детей впереди себя:
— Бегите к лесу, не оглядывайтесь и не останавливайтесь! — А сама подумала: «Может, я их от пуль своим телом закрою».
Таня ни на секунду не сомневалась, что она погибнет. Но перед ней, словно тоненькая полоска света, появилась надежда спасти детей.
Боже, если бы это случилось! Она готова была сама умереть, лишь бы они спаслись! Только бы они жили!
Мочалова, не оглядываясь и не глядя по сторонам, бежала за детьми, которые, почти полностью прячась в высокой траве, неслись изо всех сил к лесу.
И вот они в лесу. Она бежала за детьми, которые были так напуганы, что никак не могли остановиться. Уже давно не были слышны выстрелы и перестали визжать вокруг пули, а они все бежали. И вдруг Таня поняла: они спаслись! Они живы!
Она остановилась, окликнула детей, они тоже стали и повернули к ней измазанные копотью лица. Дети смотрели на нее и широко открытыми ртами жадно ловили воздух. Татьяна упала на траву и громко навзрыд заплакала. Трудно даже сказать, какие это были слезы: радости или горечи. Перед глазами стояла страшная картина: «Всех жителей деревни! За что?» Она лежала, уткнувшись лицом во влажную пахучую траву, и никак не могла заставить себя поверить, что ее дети и она сама остались живы.
Не знала в этот момент Татьяна Андреевна, что, кроме ее семьи и одного пятнадцатилетнего паренька, не спасся больше никто. В то время, как она, обессиленная и подавленная свалившимся на деревню горем, рыдала, немцы поднимали с земли, отыскивая в густой траве, мертвых и раненых, тащили их к горевшему сараю и бросали в огонь.
И только позже, когда пройдет немало времени, вспоминая эту жуткую картину, Татьяна Андреевна будет всегда помнить четырнадцатилетнего паренька Толю Лозебнова, который даже в безнадежной ситуации нашел в себе необыкновенные силы, чтобы призвать людей к сопротивлению. Это ему всегда будет благодарна семья Мочаловых и их односельчанин Миша Лукашевич за спасение, за то, что они продолжали жить на ласковой, освещенной солнцем земле.
Парни передали Татьяне Андреевне предложение Глазкова уходить к партизанам, тем более что отряд собирался перебазироваться в другое место. Но Мочалова никак не могла решиться на это. И у нее были на это свои причины. Она была рада, что наконец-то и для нее нашлось дело, и, выполняя обязанности связной, она чувствовала себя нужной людям.
Татьяна слышала о зверствах фашистов, но в душе теплилась надежда, что беда пройдет мимо ее семьи. После того как партизаны судили и казнили полицая Гришку Миревича, к ней больше никто не приставал и не угрожал.
Чем дальше уходила она от места встречи, тем спокойнее становилось на душе. Близился рассвет, и когда она вышла из лесу, на востоке заалела полоска света.
Мочалова остановилась посреди широкого поля. Пели птицы, было тепло. Глубоко вдыхая настоенный на травах и цветах воздух, она смотрела вперед, на раскинувшуюся перед ней небольшую деревеньку. Если обойти большой колхозный сарай, где раньше, до войны, хранилось сено, сразу будет виден дом Крайнюков. Остальные дома стоят подальше, вдоль неширокой улицы. Изредка тишину нарушало петушиное «кукареку». Татьяна узнала крик петуха Марфы Степановны и улыбнулась, вспомнив, как она прятала его от немцев, когда те стояли в деревне. «Надо идти, — подумала Мочалова, — пока люди спят». И она, раздвигая высокую росную траву, пошла к деревне. Проходя мимо огромного сарая, посмотрела на двери и увидела большой ржавый замок. «Интересно, сохранился ли от него ключ?»
Подошла к своему дому, оглянулась и быстро вошла в калитку. Не подходя к дверям, тихонько постучала в ближнее оконце. В нем сразу же появилось лицо Марфы Степановны. «Не спит, переживает», — подумала Татьяна, направляясь к дверям. Так уж повелось у них: когда Мочалова шла к партизанам, Марфа Степановна ночевала у нее дома.
Тихо звякнула щеколда, и дверь открылась. Марфа Степановна спросила:
— Антона видела?
— Видела, видела. Жив, здоров, кланяться велел.
Они вошли в дом, Татьяна коротко рассказала о встрече и сразу же легла спать. Она не слышала, как проснулись дети. Марфа Степановна покормила и выпроводила их во двор.
А Татьяне приснился муж. Он стоял недалеко от колхозного сарая, мимо которого она недавно проходила, и улыбался. Она захотела подбежать к нему, но Петр вдруг каким-то совершенно незнакомым голосом громко спросил:
— Кто есть дома?
«Неужели он меня не узнает?» — удивилась Таня и решила позвать мужа, но тут проснулась от сильного толчка в плечо. Кто-то грубо сказал:
— Ну чего разлеглась? На дворе уже день давно стоит, а она в кровати валяется! Подымайся!
Мочалова вздрогнула и открыла глаза. Над ней стоял полицай Юшевич. Он был другом Миревича, но после исчезновения Гришки несколько приутих и вел себя более осторожно. Таня села и сразу же увидела, что, кроме полицая, в доме находятся двое немцев с автоматами. В углу, прижавшись к Марфе Степановне, — Юля и Ваня. Они молча следили испуганными глазами за тем, что происходит в доме.
Один немец резко сказал: «Шнель, шнель!» Полицаи опять грубо толкнул Таню в плечо:
— Ну, чего ждешь? Хочешь, чтобы я тебя за космы вытащил? Одевайся и выходи со своим выводком на улицу. Немцы с вами говорить хотят.
Татьяна дрожащими руками потянулась к спинке кровати, взяла платье и, натягивая его на себя, подумала: «Что случилось? Неужели выследили меня? Господи, если это так, то тогда конец! Как же детей спасти?»
На всякий случай спросила у полицая:
— Скажи хоть, что случилось?
— Увидишь, шкура красная! Выходи, а то прикладом помогу!
Дети подскочили к Татьяне Андреевне.
— Мама, мамочка, мне страшно, он убьет нас! — со страхом сказала Юля и прижалась к материнской руке.
Мочалова обняла детей и стала успокаивать их:
— Ну что вы, детки, не волнуйтесь, все будет хорошо.
Они пошли к дверям, а полицай толкнул в бок Марфу Степановну.
— А ты, старая рухлядь, чего сидишь? Марш из хаты!
Они вышли во двор, немцы подталкивали их прикладами — на улицу.
Таня, увидев, что по улице мимо ее дома гонят и других жителей деревни, немного успокоилась: «Значит, не выследили меня. Всех гонят в поле».
Она отыскала глазами соседку и окликнула ее:
— Тетя Марфа, идите к нам, — и, подождав, когда она подойдет, добавила: — Будем вместе держаться. Не пойму только, откуда немцы взялись?
— На машинах приехали, вон их сколько, посмотри.
Татьяна оглянулась и посмотрела вдоль улицы, на другом конце деревни увидела пять или шесть грузовиков.
Немцы выстраивали людей в колонну и гнали посередине улицы, а сами с автоматами наизготовку шли по сторонам вдоль заборов. Мочаловых и Крайнюк втолкнули в колонну. Люди беспокойно переговаривались, вертели головами, старались, вытянув шеи, посмотреть вперед, где во главе колонны шли с немцами четверо полицаев.
Недалеко от Мочаловых к соседскому четырнадцатилетнему пареньку Толе Лозебному подбежала дворняжка, у нее на шее болтался обрывок веревки. Очевидно, она сорвалась с привязи и, разыскав в толпе хозяина, радостно повизгивая, запрыгала около него. Но тут в толпу ворвался здоровенный с засученными рукавами немец. Он что-то яростно прокричал и сильно ударил подкованным сапогом собаку. Она с визгом отлетела к забору и упала на спину. Немец, не давая ей подняться, вскинул автомат, и в неожиданно наступившей тишине зловеще грохнул выстрел. Собачонка, подскочив на лапы, тут же замертво упала на землю. Из ее головы на пыльную дорогу потекла, казавшаяся черной, кровь.
Люди застыли от этой безумной жестокости, а Толя рванулся к немцу:
— За что ты ее, фашист проклятый!
Хорошо, что рядом оказался дед Петрусь. Он схватил парня за руки:
— Толенька, тише, успокойся, а то он и тебя! Видишь, он уже в тебя целится. Для него же что собака, что человек — одно и то же. Что возьмешь с гада?
Послышались крики. Это немцы подгоняли людей, требуя, чтобы они шли вперед. Вскоре колонна оказалась в поле, и Таня увидела, что их ведут к сараю, мимо которого она проходила перед рассветом. Тех, кто приостанавливался у широко распахнутых дверей, немцы бесцеремонно подталкивали прикладами.
Они оказались в большом сарае, который быстро заполняли людьми. Вскоре все жители деревни оказались здесь. Со скрипом закрылись двери. Те, кто находился поближе к выходу, через небольшие щели увидели, что немцы повесили на двери замок и стали подпирать их толстыми длинными кольями.
Люди еще больше забеспокоились, высказывая различные предположения:
— Зачем они нас сюда согнали?
— Может, добро наше хотят забрать, так и так уже все отобрали?..
— Наверное, допрашивать будут... А вот полицейские семьи не тронули.
— А может, спалить нас живьем хотят...
Мальчуган лет семи вместе со своими такими же светловолосыми одногодками пробрался к дверям и заглянул в щель. Один из немцев заметил его голубой глаз, с любопытством выглядывающий из щели, и изо всех сил ударил прикладом по доскам:
— Цурюк!
Мальчуган в испуге отпрянул, тут же послышался тревожный голос матери:
— Андрейка, Андрейка, отойди от дверей. Немцы злые, не видишь? Стрельнет который.
А в углу парни постарше помогали товарищу подняться по бревенчатой стене повыше, туда, где под самой соломенной крышей виднелась небольшая щель. И вот он уже застыл возле нее. С минуту смотрел молча в сторону деревни, а затем изменившимся голосом, словно в горле что-то застряло, сказал:
— Они дома наши палят.
Загудела и качнулась людская масса к дверям, и в первых рядах Андрейка и другие дети. Заскрипели двери, пискнули ребятишки, прижатые к доскам. И вдруг снаружи, прямо через доски, пробивая ровной строчкой дырки, ударил автомат. Люди враз отхлынули, а на полу остались лежать дети, прикрывая русые головки ладонями, как будто маленькие худенькие ручки могли закрыть их от смерти. К ним с криками бросились матери, отрывали их бледные лица от земляного пола, ощупывали.
Все ребята оказались живы, а вот чуть дальше от них, сзади на полу остались лежать четыре женщины и дед Петрусь. Автоматная очередь прошила их. Не успели люди осмотреть убитых, как во всех четырех углах вспыхнула соломенная крыша.
— Люди-и добрые! — громко закричала пожилая женщина. — Так что же это делается, они же нас живыми спалить хотят!
Сарай начал быстро заполняться дымом. Закричали взрослые, заплакали дети, все понимали — это конец!
Татьяна Андреевна стояла у противоположной стены и широко раскрытыми глазами смотрела, как языки пламени все шире охватывали сухую соломенную крышу. Она не видела, что снаружи сарай, облитый бензином, горел весь и немцы, окружившие его, отошли чуть подальше, так как жар становился невыносимым. Татьяна поняла, что вот и кончилась ее жизнь, жизнь ее детей. Она повернула плачущих от страха детей личиками к себе и плотно прижала их носиками: «Прощай, Петя, любимый, не сберегла я тебе детей! Прости! И отомсти!»
А вокруг творилось необъяснимое. Кто-то из старух молился, кто-то, прижимая детей, старался закрыть их собой от огня. И вдруг всех перекричал молодой и звонкий голос Толи Лозебнова. Голос был мальчишеский, но звучал убежденно и требовательно, как приказ:
— Люди, мы же сейчас сгорим. Давайте кинемся на двери, а вдруг кому-нибудь повезет и он убежит!
Все понимали, что это делать бесполезно, но все-таки — это шанс, пусть маленькая, но какая-то надежда.
А старики и ребята постарше уже пробивались к дверям. Каждый думал: если не удастся убежать, то лучше погибнуть вот так.
Раскачавшись, толпа ударила в двери. Они не выдержали такого натиска и разлетелись на куски.
Для немцев это было неожиданным. Они спохватились, когда первые десятки людей в горящей и дымящейся одежде бросились в разные стороны. И только тогда навстречу брызнули смертельным огнем автоматы. Таня, крепко держа за руки детей, бежала в середине быстро редеющей толпы. На миг она вместе с детьми оказалась между двумя группами немцев, и те на мгновение, боясь попасть друг в друга, прекратили огонь. Люди бросились по высокой траве к видневшемуся недалеко лесу. А сзади с новой силой загремели выстрелы. Таня поставила детей впереди себя:
— Бегите к лесу, не оглядывайтесь и не останавливайтесь! — А сама подумала: «Может, я их от пуль своим телом закрою».
Таня ни на секунду не сомневалась, что она погибнет. Но перед ней, словно тоненькая полоска света, появилась надежда спасти детей.
Боже, если бы это случилось! Она готова была сама умереть, лишь бы они спаслись! Только бы они жили!
Мочалова, не оглядываясь и не глядя по сторонам, бежала за детьми, которые, почти полностью прячась в высокой траве, неслись изо всех сил к лесу.
И вот они в лесу. Она бежала за детьми, которые были так напуганы, что никак не могли остановиться. Уже давно не были слышны выстрелы и перестали визжать вокруг пули, а они все бежали. И вдруг Таня поняла: они спаслись! Они живы!
Она остановилась, окликнула детей, они тоже стали и повернули к ней измазанные копотью лица. Дети смотрели на нее и широко открытыми ртами жадно ловили воздух. Татьяна упала на траву и громко навзрыд заплакала. Трудно даже сказать, какие это были слезы: радости или горечи. Перед глазами стояла страшная картина: «Всех жителей деревни! За что?» Она лежала, уткнувшись лицом во влажную пахучую траву, и никак не могла заставить себя поверить, что ее дети и она сама остались живы.
Не знала в этот момент Татьяна Андреевна, что, кроме ее семьи и одного пятнадцатилетнего паренька, не спасся больше никто. В то время, как она, обессиленная и подавленная свалившимся на деревню горем, рыдала, немцы поднимали с земли, отыскивая в густой траве, мертвых и раненых, тащили их к горевшему сараю и бросали в огонь.
И только позже, когда пройдет немало времени, вспоминая эту жуткую картину, Татьяна Андреевна будет всегда помнить четырнадцатилетнего паренька Толю Лозебнова, который даже в безнадежной ситуации нашел в себе необыкновенные силы, чтобы призвать людей к сопротивлению. Это ему всегда будет благодарна семья Мочаловых и их односельчанин Миша Лукашевич за спасение, за то, что они продолжали жить на ласковой, освещенной солнцем земле.
27
КАПИТАН МОЧАЛОВ
Капитан Мочалов напряженно осматривал через бинокль местность перед позициями его роты. Поле было ровное, и, конечно, к встрече с танками надо быть готовыми.
Сзади роты, на небольшой возвышенности, в редком кустарнике расположилась противотанковая батарея, а чуть левее, тоже за позициями роты, в небольшой ложбине, у ручья, под маскировочными сетями, спрятались в засаде пять «Т-34». Мочалов уже в который раз прикидывал, правильно ли он расположил свои силы.
Впервые за долгие месяцы войны он имел почти полностью укомплектованную роту.
Солдаты были неплохо вооружены, у многих вместо винтовок — автоматы. Накануне несколько дней назад на поле саперы ставили противотанковые и противопехотные мины. Это все учитывал командир роты.
В центре, на небольшом удалении друг от друга, были установлены «максимы» — это для того, чтобы встретить пехоту врага плотным огнем. Не забыл он и фланги, понимая, что фланговым огнем лучше всего отсекать пехоту от танков. Бронебойщикам он ставил задачу сам. Мочалов был уверен, что когда первые танки немцев напорятся на мины, то следующие за ними наверняка попытаются пройти в другом месте, а это значит, повернутся бортами к нашим позициям. Вот тогда-то бронебойщики не должны зевать.
Мочалов оторвался от бинокля и глянул по сторонам. Бойцы продолжали тревожно смотреть вперед, и уже в который раз Петр подумывал о новичках: «Только бы не дрогнули, не испугались!» Сколько времени у него самого и командиров взводов ушло на обучение и разговоры с теми, кто был впервые на передовой.
Чудовищная машина войны перемалывала огромные силы. Сколько людей уже потерял за время боев он, командир роты! А сколько батальон, полк, дивизия, вся армия!
Правда, ему самому пока везло. После возвращения из госпиталя, вот уже более полугода, — ни царапины. Успел получить орден Красной Звезды, а два дня тому назад пришел приказ о присвоении ему звания капитана.
Сзади роты, на небольшой возвышенности, в редком кустарнике расположилась противотанковая батарея, а чуть левее, тоже за позициями роты, в небольшой ложбине, у ручья, под маскировочными сетями, спрятались в засаде пять «Т-34». Мочалов уже в который раз прикидывал, правильно ли он расположил свои силы.
Впервые за долгие месяцы войны он имел почти полностью укомплектованную роту.
Солдаты были неплохо вооружены, у многих вместо винтовок — автоматы. Накануне несколько дней назад на поле саперы ставили противотанковые и противопехотные мины. Это все учитывал командир роты.
В центре, на небольшом удалении друг от друга, были установлены «максимы» — это для того, чтобы встретить пехоту врага плотным огнем. Не забыл он и фланги, понимая, что фланговым огнем лучше всего отсекать пехоту от танков. Бронебойщикам он ставил задачу сам. Мочалов был уверен, что когда первые танки немцев напорятся на мины, то следующие за ними наверняка попытаются пройти в другом месте, а это значит, повернутся бортами к нашим позициям. Вот тогда-то бронебойщики не должны зевать.
Мочалов оторвался от бинокля и глянул по сторонам. Бойцы продолжали тревожно смотреть вперед, и уже в который раз Петр подумывал о новичках: «Только бы не дрогнули, не испугались!» Сколько времени у него самого и командиров взводов ушло на обучение и разговоры с теми, кто был впервые на передовой.
Чудовищная машина войны перемалывала огромные силы. Сколько людей уже потерял за время боев он, командир роты! А сколько батальон, полк, дивизия, вся армия!
Правда, ему самому пока везло. После возвращения из госпиталя, вот уже более полугода, — ни царапины. Успел получить орден Красной Звезды, а два дня тому назад пришел приказ о присвоении ему звания капитана.