Страница:
- Но ведь были же созданы атомные подводные лодки 705 проекта класса «Альфа», где весь экипаж состоит из офицеров и мичманов…
- Да, это, так называемые, лодки-автоматы. Конечно же, уровень подготовки такого экипажа стоит несравнимо выше, чем у матросов срочной службы. Флот не потерял ни одной «Альфы» по вине личного состава, хотя в том же Норвежском море и опять же в апреле только семью годами раньше на АПЛ К-123 произошел выброс жидкометаллического теплоносителя по причине межконтурной неплотности парогенератора - заводской причине. Тем не менее облученные моряки-профессионалы сумели спасти корабль и вернуть его в базу.
К сожалению, идеологи подводного судостроения ушли от курса на строительство «малонаселенных» лодок-автоматов, хотя это направление опережало по всем показателям на 10-20 лет все строившиеся и проектируемые в то время подводные лодки.
Вторая аксиома состоит в том, что ни на каком корабле, аварийная ситуация не должна развиваться так, как развивалась она на злосчастном «Комсомольце» - лавинообразно - с отказом и возгораниями многих систем и агрегатов.
За минувшие годы о трагедии «Комсомольца» написан добрый десяток книг и монографий. Свой взгляд на подводную катастрофу века высказывали и моряки, инженеры, и журналисты, и врачи. Одна из книг принадлежит перу заместителя главного конструктора атомной подводной лодки «Комсомолец» Д.А. Романову. Ее главный тезис: трагедия близ острова Медвежий произошла из-за катастрофического разрыва между уровнем технической оснащенности современных подводных лодок и уровнем профессиональной подготовки подводников. В книге часто поминается и мое имя, как представителя иной точки зрения на причины гибели К-278.
Глубокоуважаемый Дмитрий Андреевич! Несмотря на все сарказмы, которые вы отпускаете по моему адресу, я все же преклоняюсь перед вашим конструкторским талантом и инженерным даром Ваших коллег, создавших уникальнейшие и во многом непревзойденные в мире подводные корабли. С вами невозможно спорить, когда вы разбираете ту или иную систему «Комсомольца». Но вы не убедили меня в безгрешности наших проектантов и особенно судостроительной промышленности перед флотом. Не понаслышке знаю, какими «минами замедленного действия» оборачиваются для моряков и отдельные просчеты конструкторов, и заводской брак строителей. Техническое совершенство наших атомных кораблей рассчитано на абсолютное моральное совершенство тех, кто сидит за их пультами. Сверхсложная машинерия требует сверхстрогой жизни своих служителей. Они не длжны быть подвержены никаким человеческим слабостям, их не должно ничто не волновать на покинутом берегу, эти сверхаскеты должны жить четко по распорядку и столь же четко выполнять все сто двадцать пять пунктов эксплуатационных инструкций, обладая при этом непогрешимой памятью, стопроцентными знаниями и неутомимостью биороботов. Такова жесткая конструкторская заданность к системе «Человек - АПЛ». Но система, в которой ошибка одного человека не может быть устранена усилиями десятка специалистов - ненадежная система.
Не очень-то патриотично обращаться ныне к мнениям американских профессионалов, но ведь как не было так и нет пророков в собственном отечестве. Вот, что заявил девять лет назад Конгрессу США руководитель программы ВМС по ядерным двигателям адмирал Брус де Марс: «У советских абсолютно другая философия, при которой - в особенности на кораблях более ранних классов - не придается никакого значения человеческим жизням или окружающей среде. Это отношение ужасно. У нас в стране нашу организацию давно бы упразднили - и правильно бы сделали. Мне кажется, что теперь эти проблемы понемногу проникают в советскую прессу и профессиональные военно-морские журналы.» Да, проникают, и не только в журналы, но и в сознание флотоводцев и флотостроителей. Во всяком случае в это очень хочется верить.
За минувшие десять лет решилась и весьма острая экологическая проблема: поднимать со дна морского затонувшую атомарину или не поднимать.
- Анализ видеозаписей, фотографий, измерений, - утверждает ведущий специалист института океаонографии РАН доктор технических наук Анатолий Сагалевич, - показал, что поднимать «Комсомолец» нецелесообразно. Атомный реактор надежно заглушен, и, как показали результаты измерений, опасности выхода радиоактивных веществ из него не существует. В то же время две ядерные боеголовки торпед, находящиеся в носовом отсеке лодки в агрессивной морской среде, подвергаются коррозии, что может привести к утечке плутония. Чтобы предотвратить или снизить до минимума выход плутония в окружающую среду, в 1994 и 1995 годах усилиями нескольких экспедиций на исследовательском судне «Академик Мстислав Келдыш» был частично герметизирован торпедный отсек затонувший лодки.
Игорь Курдин вставляет в видеомагнитофон кассету и на экране возникает сумрачный силуэт расколотого ударом о грунт и взрывом одной из неядерных торпед носовой части «Комсомольца». Это съемка с борта глубоководного обитаемого аппарата «Мир».
«Проходим палубу от носа до кормы, - комментирует Анатолий Сагалевич, инициатор и ветеран многочисленных погружений к затонувшему на полуторакилометровой глубине исполину. - Приближаемся к рубке, поднимаемся вверх, огибаем ее слева и доходим до проема, где размещалась всплывающая спасательная капсула. Внизу виден люк, через который покидали лодку последние ее обитатели во главе с командиром. Они вошли в капсулу, надеясь, что она вынесет их на поверхность, однако недобрая судьба распорядилась иначе…
Кормовая часть лодки сверкает в лучах светильников аппарата «Мир-1» как новенькая. Даже не верится, что она покоится на дне. А вот и седьмой отсек, где возник пожар, с которого, собственно, и началась трагедия…»
Запись давно кончилась, экран белесо рябит… А Курдин сидит, уронив голову на руки и вслушивается в странные свистящие подвывающие звуки. Их записали под водой океонологи в точке гибели «Комсомольца».
Здесь птицы не поют… Здесь стрекочет, урчит, скрипит, кудахчет, цокает, зудит всевозможная морская живность. Это эфир другой планеты. Это сам Океан поет реквием по затонувшему кораблю. О, как могуч, страстен и невыразим его голос! Из клубка напряженных мяукающе-ревущих звуков вдруг прорвется нечто почти осмысленное, виолончельно-грудное… Наш общий пращур, чью соль мы носим в своей крови, отчаянно пытается нам что-то сказать, вразумить нас, предостеречь… Тщетно. Мы забыли древний язык океана и назвали его биоакустическими помехами… Не потому ли плакал мичман Еленик в рубке гибнущего корабля?
Человеку не дано знать своей судьбы, но некоторые из нас ее предчувствуют особенно остро. Предчувствовал её и командир атомной подводной лодки К-278 ("Комсомолец") капитан 1 ранга Евгений Ванин.
- Он всегда говорил, - рассказывает его вдова, - "я погибну в море", "я останусь в море"… Я ругалась, сердилась на него за эти мысли, но он оказался прав… При всем при этом Женя был очень веселым, жизнерадостным человеком. Но вот иногда под настроение у него это прорывалось - "я останусь в море".
В тот последний - роковой - поход они все уходили очень спокойными, уверенные в себе и в своем "непотопляемом" корабле. Ведь это была единственная в мире подводная лодка, которая могла погружаться на глубину в один километр. Я тоже особенно не переживала, уехала в Киев. в Дарницу, к свекрови…
В тот день, когда все это случилось - 7 апреля 1989 года - я ехала с дочерью в трамвае… Я даже место это могу сказать - на мосту Патона через Днепр. Вдруг щеки вспыхнули, лицо загорелось. Как-будто кто вспоминает… И завела я с дочерью разговор ни к селу, ни к городу, какие странные смерти бывают на свете. Оля - мне: "Мам. ты что?!» А я остановиться не могу. И только потом, дома, узнала новость - наши в Норвежском море горели…
ПОЖАР на сверхглубоководной атомной подводной лодке К-278 («Комсомолец») начался на глубине 457 метров в 11 часов утра. После ожесточенной безуспешной борьбы за живучесть корабля капитан 1 ранга Ванин приказал покинуть отсеки и всем собраться в ограждении боевой рубки. К этому времени атомарина давно уже всплыла, но положение ее с каждой минутой становилось все более опасным: кормовая оконечность на глазах уходила в воду, а нос вздымался все выше и выше. Командир спустился в лодку, чтобы поторопить оставшихся в отсеках.
Тут нужно сказать вот что. Войти в подводную лодку или выйти через нее можно было только через ВСК - всплывающую спасательную камеру. Это довольно обширная стальная капсула, выдерживающая давление предельной глубины погружения, была рассчитана на спасение всего экипажа. Если бы лодка затонула и легла на грунт, то все шестьдесят девять человек сумели бы разместиться в камере, усевшись по кругу в два яруса, тесно прижавшись к друг другу. После чего механики отдали бы крепление, и камера, словно огромный воздушный шар, взмыла бы сквозь морскую толщу на поверхность. Но все произошло иначе…
Ванин проскользнул по многометровому вертикальному трапу в центральный пост. В покинутых экипажем отсеках оставались еще пятеро: капитан 3 ранга Испенков, запускавший дизель-генератор, капитан 3 ранга Юдин, мичманы Слюсаренко, Черников, и Краснобаев.
И тут подводная лодка начала тонуть. Сначала она встала вертикально, превратившись на несколько секунд в Пизанскую башню. Все, кто оказался в этот момент на трапе, посыпались вниз - в камеру. В следующие секунды атомарина пошла вниз, под воду, с открытым верхним рубочным люком. Тут бы им всем был конец, если бы не замешкавшийся в ограждении рубки мичман Копейка (вот уж взаправду «судьба - индейка, а жизнь - копейка») не успел толкнуть крышку верхнего входного люка. Надо было еще крутануть маховик кремальерного запора, чтобы задраить люк наверняка, но лодка камнем пошла вниз, и мичман едва успел выбраться из ограждения мостика. Не камнем - сухим листом - уходил "Комсомолец" в бездну. Отваленные рули глубины под напором набегающего потока выводили вверх то нос, то корму. На этих дьявольских качелях неслись в полуторакилометровую глубину шесть живых пока еще душ…
Мичман Слюсаренко влез в камеру последним. Точнее, его туда втащили подмышки. Сквозь дымку нерассеявшейся еще гари он с трудом различил лица Ванина и Краснобаева - оба сидели на верхнем ярусе у глубиномера. Внизу командир дивизиона живучести Юдин и мичман Черников тащили изо всех сил линь, подвязанный к крышке люка, пытаясь подтянуть ее, тяжеленную - в четверть тонны - как можно плотнее. Сквозь все еще незакрытую щель в камеру с силой шел воздух, выгоняемый водой из отсеков, он надувал титановую капсулу, будто мощный компрессор. С каждой сотней метров давление росло, так что все вокруг заволокло холодным паром, а голоса у всех стали писклявыми. Все-таки крышку подтянули и люк задраили.
Но тут камеру сильно встряхнуло еще раз. И еще…
- Лопаются переборки. - Мрачно констатировал Юдин.
Море ворвалось, наконец, в отсеки, круша и давя все, что заключало в себе хоть глоток воздуха. Лишь капсула спасательной камеры продолжала еще свой гибельный спуск в бездну.
Безлюдная, лишь с трупами на борту, с затопленными отсеками атомная подводная лодка завершала свое последнее погружение.
И все же чудо случилось: камера вдруг оторвалась и полетела вверх, пронзая чудовищную водную толщу. Она неслась ввысь, как сорвавшийся с привязи аэростат…
- Что было дальше, помню с трудом, - продолжал свой рассказ Слюсаренко. - Когда выбросило на поверхность, давление внутри камеры так скакануло, что вырвало верхний люк. Ведь он был только на защелке… Я увидел,как мелькнули ноги Черникова - потоком воздуха его вышвырнуло из камеры. Следом выбросило меня, но по пояс. Сорвало об обрез люка баллоны, воздушный мешок, шланги…
Черникову пришлось хуже - о закраину люка ему снесло полчерепа. Слюсаренко спасло то, что он неправильно надел свой аппарат и потому держал свой дыхательный мешок в руках. С ним, послужившим ему спасательным кругом, его и подняли из воды рыбаки. Слюсаренко стал единственным в мире человеком, которому удалось спастись с километровой глубины… Камера же продержалась на плаву секунд пять-семь. Распахнутый люк захлестнуло волнами, и титановое яйцо навсегда ушло в глубины Норвежского моря.
Вольно или невольно капитан 1 ранга Ванин продолжил старую морскую традицию - командир не расстается со своим кораблем даже тогда, когда тот уходит в пучину. Что бы потом не говорили и не писали о его просчетах в борьбе за живучесть К-278, все свои ошибки и просчеты он искупил самой дорогой ценой - собственной жизнью.
Вдова Ванина - Валентина Васильевна - вместе с дочерью и сыном уехала из флотского гарнизона в Санкт-Петербург. Ей дали квартиру на Васильевском острове. Из окон, как с корабельного мостика, видно только море: белое во льдах и снегах - зимой, синевато-серое - летом.
После всего пережитого и она, и дочь обратились душой к Богу. Недалеко от дома - на Смоленском кладбище - часовня Ксении Петербуржской, прославившейся в народе верностью памяти погибшего мужа, русского офицера. И судьбой, и обликом, и душевной статью вдова командира К-278 весьма близка к этой святой женщине. Хотя сама она, конечно же, так не считает. Очень тревожится за сына Олега. Матрос Ванин служил на все том же Северном флоте, что и сгинувший в море отец.
Валентина Васильевна растит внука. Назвать его Евгением, в честь деда, не рискнули, дабы не испытывать судьбу.
На серванте - портрет мужа с черной ленточкой на уголке. Поодаль на стеклянной полочке - хрустальный колокольчик - подарок Евгения, Жени. Думал ли он, по кому будет звонить этот хрусталь?
Вдруг узнала, что камеру с телом мужа подняло исследовательское судно "Академик Келдыш". Бросилась в порт узнавать, что и как… Увы, тревога оказалась напрасной, сердце рвала зря… Трос при подъеме оборвался и стальная капсула-гробница снова ушла на дно морское. Не судьба…
- Как вы думаете, - с затаенным ужасом спрашивает она, - он еще там?
Я стараюсь уверить ее, что он там, то есть покоится в своем подводном саркофаге в целости и сохранности. Крабы до него не добрались. На такой глубине они не водятся. Муж ее остался в море и стал морем. А оно почти у самых стен: значит и он всегда рядом.
Не могу оторваться от снимка из семейного альбома: они танцуют… А над ним уже витает его судьба в виде стального шара, несущегося из бездны вод… И этот женский взгляд… Взгляд вещуньи. Она уже все знает, она уже видит то, что изобразит потом на картине севастопольский моряк-художник Андрей Лубянов. И ни одна Государственная комиссия не объяснит ей, что случилось с кораблем и почему нет ее мужа.
Капитан 1 ранга Евгений Алексеевич Ванин командовал единственной в мире подводной лодкой, которая могла вести боевые действия на глубине в один километр. Этот уникальный корабль был нашей национальной гордостью. Почти такой же, как гагаринский «Восток»…
Вдова командира титановой суператомарины, "корабля 21 века" подрабатывает ныне к своей скудной пенсии за мужа уборщицей в одной их питерских гостиниц.
У нас в стране всякий труд почетен.
ПРИНЯЛ ВЗРЫВ НА СЕБЯ…
ТРАГЕДИЯ ПОДВОДНОГО КРЕЙСЕРА «КУРСК»
ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО?
- Да, это, так называемые, лодки-автоматы. Конечно же, уровень подготовки такого экипажа стоит несравнимо выше, чем у матросов срочной службы. Флот не потерял ни одной «Альфы» по вине личного состава, хотя в том же Норвежском море и опять же в апреле только семью годами раньше на АПЛ К-123 произошел выброс жидкометаллического теплоносителя по причине межконтурной неплотности парогенератора - заводской причине. Тем не менее облученные моряки-профессионалы сумели спасти корабль и вернуть его в базу.
К сожалению, идеологи подводного судостроения ушли от курса на строительство «малонаселенных» лодок-автоматов, хотя это направление опережало по всем показателям на 10-20 лет все строившиеся и проектируемые в то время подводные лодки.
Вторая аксиома состоит в том, что ни на каком корабле, аварийная ситуация не должна развиваться так, как развивалась она на злосчастном «Комсомольце» - лавинообразно - с отказом и возгораниями многих систем и агрегатов.
За минувшие годы о трагедии «Комсомольца» написан добрый десяток книг и монографий. Свой взгляд на подводную катастрофу века высказывали и моряки, инженеры, и журналисты, и врачи. Одна из книг принадлежит перу заместителя главного конструктора атомной подводной лодки «Комсомолец» Д.А. Романову. Ее главный тезис: трагедия близ острова Медвежий произошла из-за катастрофического разрыва между уровнем технической оснащенности современных подводных лодок и уровнем профессиональной подготовки подводников. В книге часто поминается и мое имя, как представителя иной точки зрения на причины гибели К-278.
Глубокоуважаемый Дмитрий Андреевич! Несмотря на все сарказмы, которые вы отпускаете по моему адресу, я все же преклоняюсь перед вашим конструкторским талантом и инженерным даром Ваших коллег, создавших уникальнейшие и во многом непревзойденные в мире подводные корабли. С вами невозможно спорить, когда вы разбираете ту или иную систему «Комсомольца». Но вы не убедили меня в безгрешности наших проектантов и особенно судостроительной промышленности перед флотом. Не понаслышке знаю, какими «минами замедленного действия» оборачиваются для моряков и отдельные просчеты конструкторов, и заводской брак строителей. Техническое совершенство наших атомных кораблей рассчитано на абсолютное моральное совершенство тех, кто сидит за их пультами. Сверхсложная машинерия требует сверхстрогой жизни своих служителей. Они не длжны быть подвержены никаким человеческим слабостям, их не должно ничто не волновать на покинутом берегу, эти сверхаскеты должны жить четко по распорядку и столь же четко выполнять все сто двадцать пять пунктов эксплуатационных инструкций, обладая при этом непогрешимой памятью, стопроцентными знаниями и неутомимостью биороботов. Такова жесткая конструкторская заданность к системе «Человек - АПЛ». Но система, в которой ошибка одного человека не может быть устранена усилиями десятка специалистов - ненадежная система.
Не очень-то патриотично обращаться ныне к мнениям американских профессионалов, но ведь как не было так и нет пророков в собственном отечестве. Вот, что заявил девять лет назад Конгрессу США руководитель программы ВМС по ядерным двигателям адмирал Брус де Марс: «У советских абсолютно другая философия, при которой - в особенности на кораблях более ранних классов - не придается никакого значения человеческим жизням или окружающей среде. Это отношение ужасно. У нас в стране нашу организацию давно бы упразднили - и правильно бы сделали. Мне кажется, что теперь эти проблемы понемногу проникают в советскую прессу и профессиональные военно-морские журналы.» Да, проникают, и не только в журналы, но и в сознание флотоводцев и флотостроителей. Во всяком случае в это очень хочется верить.
За минувшие десять лет решилась и весьма острая экологическая проблема: поднимать со дна морского затонувшую атомарину или не поднимать.
- Анализ видеозаписей, фотографий, измерений, - утверждает ведущий специалист института океаонографии РАН доктор технических наук Анатолий Сагалевич, - показал, что поднимать «Комсомолец» нецелесообразно. Атомный реактор надежно заглушен, и, как показали результаты измерений, опасности выхода радиоактивных веществ из него не существует. В то же время две ядерные боеголовки торпед, находящиеся в носовом отсеке лодки в агрессивной морской среде, подвергаются коррозии, что может привести к утечке плутония. Чтобы предотвратить или снизить до минимума выход плутония в окружающую среду, в 1994 и 1995 годах усилиями нескольких экспедиций на исследовательском судне «Академик Мстислав Келдыш» был частично герметизирован торпедный отсек затонувший лодки.
Игорь Курдин вставляет в видеомагнитофон кассету и на экране возникает сумрачный силуэт расколотого ударом о грунт и взрывом одной из неядерных торпед носовой части «Комсомольца». Это съемка с борта глубоководного обитаемого аппарата «Мир».
«Проходим палубу от носа до кормы, - комментирует Анатолий Сагалевич, инициатор и ветеран многочисленных погружений к затонувшему на полуторакилометровой глубине исполину. - Приближаемся к рубке, поднимаемся вверх, огибаем ее слева и доходим до проема, где размещалась всплывающая спасательная капсула. Внизу виден люк, через который покидали лодку последние ее обитатели во главе с командиром. Они вошли в капсулу, надеясь, что она вынесет их на поверхность, однако недобрая судьба распорядилась иначе…
Кормовая часть лодки сверкает в лучах светильников аппарата «Мир-1» как новенькая. Даже не верится, что она покоится на дне. А вот и седьмой отсек, где возник пожар, с которого, собственно, и началась трагедия…»
Запись давно кончилась, экран белесо рябит… А Курдин сидит, уронив голову на руки и вслушивается в странные свистящие подвывающие звуки. Их записали под водой океонологи в точке гибели «Комсомольца».
Здесь птицы не поют… Здесь стрекочет, урчит, скрипит, кудахчет, цокает, зудит всевозможная морская живность. Это эфир другой планеты. Это сам Океан поет реквием по затонувшему кораблю. О, как могуч, страстен и невыразим его голос! Из клубка напряженных мяукающе-ревущих звуков вдруг прорвется нечто почти осмысленное, виолончельно-грудное… Наш общий пращур, чью соль мы носим в своей крови, отчаянно пытается нам что-то сказать, вразумить нас, предостеречь… Тщетно. Мы забыли древний язык океана и назвали его биоакустическими помехами… Не потому ли плакал мичман Еленик в рубке гибнущего корабля?
Человеку не дано знать своей судьбы, но некоторые из нас ее предчувствуют особенно остро. Предчувствовал её и командир атомной подводной лодки К-278 ("Комсомолец") капитан 1 ранга Евгений Ванин.
- Он всегда говорил, - рассказывает его вдова, - "я погибну в море", "я останусь в море"… Я ругалась, сердилась на него за эти мысли, но он оказался прав… При всем при этом Женя был очень веселым, жизнерадостным человеком. Но вот иногда под настроение у него это прорывалось - "я останусь в море".
В тот последний - роковой - поход они все уходили очень спокойными, уверенные в себе и в своем "непотопляемом" корабле. Ведь это была единственная в мире подводная лодка, которая могла погружаться на глубину в один километр. Я тоже особенно не переживала, уехала в Киев. в Дарницу, к свекрови…
В тот день, когда все это случилось - 7 апреля 1989 года - я ехала с дочерью в трамвае… Я даже место это могу сказать - на мосту Патона через Днепр. Вдруг щеки вспыхнули, лицо загорелось. Как-будто кто вспоминает… И завела я с дочерью разговор ни к селу, ни к городу, какие странные смерти бывают на свете. Оля - мне: "Мам. ты что?!» А я остановиться не могу. И только потом, дома, узнала новость - наши в Норвежском море горели…
ПОЖАР на сверхглубоководной атомной подводной лодке К-278 («Комсомолец») начался на глубине 457 метров в 11 часов утра. После ожесточенной безуспешной борьбы за живучесть корабля капитан 1 ранга Ванин приказал покинуть отсеки и всем собраться в ограждении боевой рубки. К этому времени атомарина давно уже всплыла, но положение ее с каждой минутой становилось все более опасным: кормовая оконечность на глазах уходила в воду, а нос вздымался все выше и выше. Командир спустился в лодку, чтобы поторопить оставшихся в отсеках.
Тут нужно сказать вот что. Войти в подводную лодку или выйти через нее можно было только через ВСК - всплывающую спасательную камеру. Это довольно обширная стальная капсула, выдерживающая давление предельной глубины погружения, была рассчитана на спасение всего экипажа. Если бы лодка затонула и легла на грунт, то все шестьдесят девять человек сумели бы разместиться в камере, усевшись по кругу в два яруса, тесно прижавшись к друг другу. После чего механики отдали бы крепление, и камера, словно огромный воздушный шар, взмыла бы сквозь морскую толщу на поверхность. Но все произошло иначе…
Ванин проскользнул по многометровому вертикальному трапу в центральный пост. В покинутых экипажем отсеках оставались еще пятеро: капитан 3 ранга Испенков, запускавший дизель-генератор, капитан 3 ранга Юдин, мичманы Слюсаренко, Черников, и Краснобаев.
И тут подводная лодка начала тонуть. Сначала она встала вертикально, превратившись на несколько секунд в Пизанскую башню. Все, кто оказался в этот момент на трапе, посыпались вниз - в камеру. В следующие секунды атомарина пошла вниз, под воду, с открытым верхним рубочным люком. Тут бы им всем был конец, если бы не замешкавшийся в ограждении рубки мичман Копейка (вот уж взаправду «судьба - индейка, а жизнь - копейка») не успел толкнуть крышку верхнего входного люка. Надо было еще крутануть маховик кремальерного запора, чтобы задраить люк наверняка, но лодка камнем пошла вниз, и мичман едва успел выбраться из ограждения мостика. Не камнем - сухим листом - уходил "Комсомолец" в бездну. Отваленные рули глубины под напором набегающего потока выводили вверх то нос, то корму. На этих дьявольских качелях неслись в полуторакилометровую глубину шесть живых пока еще душ…
Мичман Слюсаренко влез в камеру последним. Точнее, его туда втащили подмышки. Сквозь дымку нерассеявшейся еще гари он с трудом различил лица Ванина и Краснобаева - оба сидели на верхнем ярусе у глубиномера. Внизу командир дивизиона живучести Юдин и мичман Черников тащили изо всех сил линь, подвязанный к крышке люка, пытаясь подтянуть ее, тяжеленную - в четверть тонны - как можно плотнее. Сквозь все еще незакрытую щель в камеру с силой шел воздух, выгоняемый водой из отсеков, он надувал титановую капсулу, будто мощный компрессор. С каждой сотней метров давление росло, так что все вокруг заволокло холодным паром, а голоса у всех стали писклявыми. Все-таки крышку подтянули и люк задраили.
Но тут камеру сильно встряхнуло еще раз. И еще…
- Лопаются переборки. - Мрачно констатировал Юдин.
Море ворвалось, наконец, в отсеки, круша и давя все, что заключало в себе хоть глоток воздуха. Лишь капсула спасательной камеры продолжала еще свой гибельный спуск в бездну.
Безлюдная, лишь с трупами на борту, с затопленными отсеками атомная подводная лодка завершала свое последнее погружение.
И все же чудо случилось: камера вдруг оторвалась и полетела вверх, пронзая чудовищную водную толщу. Она неслась ввысь, как сорвавшийся с привязи аэростат…
- Что было дальше, помню с трудом, - продолжал свой рассказ Слюсаренко. - Когда выбросило на поверхность, давление внутри камеры так скакануло, что вырвало верхний люк. Ведь он был только на защелке… Я увидел,как мелькнули ноги Черникова - потоком воздуха его вышвырнуло из камеры. Следом выбросило меня, но по пояс. Сорвало об обрез люка баллоны, воздушный мешок, шланги…
Черникову пришлось хуже - о закраину люка ему снесло полчерепа. Слюсаренко спасло то, что он неправильно надел свой аппарат и потому держал свой дыхательный мешок в руках. С ним, послужившим ему спасательным кругом, его и подняли из воды рыбаки. Слюсаренко стал единственным в мире человеком, которому удалось спастись с километровой глубины… Камера же продержалась на плаву секунд пять-семь. Распахнутый люк захлестнуло волнами, и титановое яйцо навсегда ушло в глубины Норвежского моря.
* * *
Вольно или невольно капитан 1 ранга Ванин продолжил старую морскую традицию - командир не расстается со своим кораблем даже тогда, когда тот уходит в пучину. Что бы потом не говорили и не писали о его просчетах в борьбе за живучесть К-278, все свои ошибки и просчеты он искупил самой дорогой ценой - собственной жизнью.
Вдова Ванина - Валентина Васильевна - вместе с дочерью и сыном уехала из флотского гарнизона в Санкт-Петербург. Ей дали квартиру на Васильевском острове. Из окон, как с корабельного мостика, видно только море: белое во льдах и снегах - зимой, синевато-серое - летом.
После всего пережитого и она, и дочь обратились душой к Богу. Недалеко от дома - на Смоленском кладбище - часовня Ксении Петербуржской, прославившейся в народе верностью памяти погибшего мужа, русского офицера. И судьбой, и обликом, и душевной статью вдова командира К-278 весьма близка к этой святой женщине. Хотя сама она, конечно же, так не считает. Очень тревожится за сына Олега. Матрос Ванин служил на все том же Северном флоте, что и сгинувший в море отец.
Валентина Васильевна растит внука. Назвать его Евгением, в честь деда, не рискнули, дабы не испытывать судьбу.
На серванте - портрет мужа с черной ленточкой на уголке. Поодаль на стеклянной полочке - хрустальный колокольчик - подарок Евгения, Жени. Думал ли он, по кому будет звонить этот хрусталь?
Вдруг узнала, что камеру с телом мужа подняло исследовательское судно "Академик Келдыш". Бросилась в порт узнавать, что и как… Увы, тревога оказалась напрасной, сердце рвала зря… Трос при подъеме оборвался и стальная капсула-гробница снова ушла на дно морское. Не судьба…
- Как вы думаете, - с затаенным ужасом спрашивает она, - он еще там?
Я стараюсь уверить ее, что он там, то есть покоится в своем подводном саркофаге в целости и сохранности. Крабы до него не добрались. На такой глубине они не водятся. Муж ее остался в море и стал морем. А оно почти у самых стен: значит и он всегда рядом.
Не могу оторваться от снимка из семейного альбома: они танцуют… А над ним уже витает его судьба в виде стального шара, несущегося из бездны вод… И этот женский взгляд… Взгляд вещуньи. Она уже все знает, она уже видит то, что изобразит потом на картине севастопольский моряк-художник Андрей Лубянов. И ни одна Государственная комиссия не объяснит ей, что случилось с кораблем и почему нет ее мужа.
Капитан 1 ранга Евгений Алексеевич Ванин командовал единственной в мире подводной лодкой, которая могла вести боевые действия на глубине в один километр. Этот уникальный корабль был нашей национальной гордостью. Почти такой же, как гагаринский «Восток»…
Вдова командира титановой суператомарины, "корабля 21 века" подрабатывает ныне к своей скудной пенсии за мужа уборщицей в одной их питерских гостиниц.
У нас в стране всякий труд почетен.
ПРИНЯЛ ВЗРЫВ НА СЕБЯ…
Я увидел его на балу в санкт-петербургском клубе моряков-подводников: высокий капитан 3 ранга вел в танце свою жену. В глаза бросился красный охват костыля поверх золотых галунов на рукаве. Каждое движение давалось моряку с большим трудом…
- Кто это? - Спросил я у председателя клуба Игоря Курдина.
- Это наш флотский Маресьев… У него нет левой руки и правой ноги.
- И служит?!
- Да. Главком разрешил ему остаться в кадрах.
Беда случилась 29 мая 1992 года, когда капитан-лейтенант Дмитрий Лохов вошел в шестой отсек атомной подводной лодки К-502… Раздался взрыв. Неисправный компрессор рванул, как осколочный снаряд. Куски тяжелого железа перебили руку и обе ноги. Лохов упал, даже не потеряв сознания от жуткой боли… Стоявшему рядом флагманскому механику досталось горше - отлетевшая деталь угодила в живот. Через полчаса он скончался на санитарных носилках. И тогда все внимание врачей переключилось на капитан-лейтенанта.
- Ой, да тебя даже не зажгутовали! - Удивился лодочный врач, подоспевший на помощь. Лохова вытащили на пирс через тесный аварийный люк.
- Ногу не потеряйте! - Пытался шутить он. Правая нога болталась на одной коже. Ее ампутировали прямо на причале, не дожидаясь санитарного вертолета, вылетевшего в Западную Лицу из Североморска.
Не считая убитого флагмеха, всего покалечило четверых моряков. Но пуще всего его - Дмитрия Лохова… Парня уже не числили в списках живых, и ему заказали весьма дефицитный по тем временам гроб. Капитан-лейтенат потерял очень много крови. К тому же выяснилось, что у него редкая группа, и госпиталю нечем пополнить его кровопотери. Врачи обратились по местному телевидению к жителям поселка и морякам базы. Первой прибежала жена - Света. Она была готова отдать мужу хоть всю свою кровь, но не совпали группы. Пришли матросы из лоховского экипажа… Они-то и спасли своего офицера: Лохову полностью сменили кровь, но от пережитого шока она не свертывалась. Пять переливаний подряд, пока, наконец, достигли положительного эффекта. Дмитрия откачали в прямом смысле этого слова.
Пока он лежал в госпитале, отец, сам старый моряк, написал письмо Главнокомандующему военно-морским флотом с просьбой не увольнять искалеченного сына, а дать ему возможность служить в военной приемке кораблей. И адмирал Громов принял воистину беспрецедентное решение: оставить на службе полубезрукого, полубезногого офицера. Такое случалось разве что в петровские времена, когда искалеченного в бою храбреца оставляли в полку в качестве живой реликвии.
Нельзя считать Дмитрия Лохова жертвой «несчастного случая на производстве». У него самое настоящее боевое ранение.
Современная атомарина - это узилище чудовищных энергий - электрических, ядерных, тепловых, химических, заключенных в тесную броню прочного корпуса. Никому не придет в голову размещать пороховой погреб в бензохранилище. Но именно так, с такой степенью пожаровзрывоопасности, устроены подводные лодки, где кислород в убийственном соседстве с маслом, электрощиты - с соленой водой, регенерация - с соляром. И это не от недомыслия, а от жестокой военной необходимости плавать под водой быстро, скрытно, грозно. В этом жизнеопасном пространстве, выгороженном в жизнеопасной среде, подводники вынуждены жить так, как живут солдаты на передовой, - смерть в любую секунду от любой случайности. Даже, если лодка стоит у причала, она все равно «зона повышенной опасности». Подводник не ходит в штыковую атаку и никогда не видит противника в лицо. Но он в любой момент готов схватиться врукопашную с взбесившейся от боевой раны или заводского дефекта машиной, с беспощадной в слепой ярости агрегатом - мечущим электромолнии, бьющим струями кипящего масла, крутого пара, огня… Именно в такую переделку и попал Лохов.
К тому же есть еще одно обстоятельство, которое переводит трагедию на К-502 в боевой план: в тот год из-за привычных ныне финансовых трудностей с кораблей ушли сотни специалистов среднего звена - мичманов. Но атомные подводные лодки по-прежнему должны были выходить в моря. Этого требовали оборонные интересы России. И тогда офицеры с других кораблей заменяли на боевых постах ушедших техников. Вот и капитан-лейтенант Лохов вышел в тот особенно трудный год не на своей лодке, а чужой выполняя обязанности мичмана, подавшегося в коммерцию. Все было так, как в известные времена, когда офицеры шли воевать рядовыми бойцами…
Государство наше не жалует и крепких мужиков, а уж что говорить об инвалидах… Они сразу же уходят на второй, а то и третий план жизни. Кроме тех, кто яростно не желают считать себя инвалидами: лезут в горы на своих колясках, прыгают с парашютом, поднимают в небо самолеты… Лохов из этой категории.
Однако, жизнь пришлось начинать практически заново. И поначалу лестница на родной третий этаж казалась непреодолимым препятствием. С трудом поднимался, опираясь на хрупкое плечо жены. Неудобным и даже враждебным стало все окружающее пространство, привычные с детства вещи стали непослушными и неподвластными.
Была надежда, что местный собес выхлопочет Лохову автомобиль с ручным управлением. Выхлопотал - «Оку». Лохов при своем росте в метр девяносто и при весе в 90 килограмм едва влезал в миниатюрную машину. Пришлось ее вернуть. Тогда порешили так: собес выплатит инвалиду стоимость «Оки», а тот, добавив некую сумму, купит то, что подходит ему по комплекции. Так и сделали, набрали денег в долг у друзей и родственников и приобрели подержанную «тойоту» с правым расположением руля - так удобнее Дмитрию залезать и выбираться с покалеченными ногами (уцелевшая не гнется в колене). Сами переделали машину под весьма нестандартное ручное управление. Это тоже влетело в копеечку. В общем, в долгах, как в шелках. А обещанную собесом денежную компенсацию за возвращенную «Оку» Лоховы ждут второй год, и похоже прождут столько, сколько пророчит известная пословица. Но «флотский Маресьев» не теряет духа. Слава Богу, он при мундире и должности. А самое главное - при такой жене, как Светлана, ставшей его опорой в прямом и переносном смысле слова, при таком отце, как Юрий Дмитриевич, и при таком сыне, как Паша.
Но даже и столь дружной, сплоченной семье не под силу новый расход - приобрести коленный шарнир германского производства, с которым хирурги связывают надежды на облегчение участи офицера-инвалида. Откликнется ли чья-то щедрая душа после публикации этих строк? А вдруг…
- Кто это? - Спросил я у председателя клуба Игоря Курдина.
- Это наш флотский Маресьев… У него нет левой руки и правой ноги.
- И служит?!
- Да. Главком разрешил ему остаться в кадрах.
Беда случилась 29 мая 1992 года, когда капитан-лейтенант Дмитрий Лохов вошел в шестой отсек атомной подводной лодки К-502… Раздался взрыв. Неисправный компрессор рванул, как осколочный снаряд. Куски тяжелого железа перебили руку и обе ноги. Лохов упал, даже не потеряв сознания от жуткой боли… Стоявшему рядом флагманскому механику досталось горше - отлетевшая деталь угодила в живот. Через полчаса он скончался на санитарных носилках. И тогда все внимание врачей переключилось на капитан-лейтенанта.
- Ой, да тебя даже не зажгутовали! - Удивился лодочный врач, подоспевший на помощь. Лохова вытащили на пирс через тесный аварийный люк.
- Ногу не потеряйте! - Пытался шутить он. Правая нога болталась на одной коже. Ее ампутировали прямо на причале, не дожидаясь санитарного вертолета, вылетевшего в Западную Лицу из Североморска.
Не считая убитого флагмеха, всего покалечило четверых моряков. Но пуще всего его - Дмитрия Лохова… Парня уже не числили в списках живых, и ему заказали весьма дефицитный по тем временам гроб. Капитан-лейтенат потерял очень много крови. К тому же выяснилось, что у него редкая группа, и госпиталю нечем пополнить его кровопотери. Врачи обратились по местному телевидению к жителям поселка и морякам базы. Первой прибежала жена - Света. Она была готова отдать мужу хоть всю свою кровь, но не совпали группы. Пришли матросы из лоховского экипажа… Они-то и спасли своего офицера: Лохову полностью сменили кровь, но от пережитого шока она не свертывалась. Пять переливаний подряд, пока, наконец, достигли положительного эффекта. Дмитрия откачали в прямом смысле этого слова.
Пока он лежал в госпитале, отец, сам старый моряк, написал письмо Главнокомандующему военно-морским флотом с просьбой не увольнять искалеченного сына, а дать ему возможность служить в военной приемке кораблей. И адмирал Громов принял воистину беспрецедентное решение: оставить на службе полубезрукого, полубезногого офицера. Такое случалось разве что в петровские времена, когда искалеченного в бою храбреца оставляли в полку в качестве живой реликвии.
Нельзя считать Дмитрия Лохова жертвой «несчастного случая на производстве». У него самое настоящее боевое ранение.
Современная атомарина - это узилище чудовищных энергий - электрических, ядерных, тепловых, химических, заключенных в тесную броню прочного корпуса. Никому не придет в голову размещать пороховой погреб в бензохранилище. Но именно так, с такой степенью пожаровзрывоопасности, устроены подводные лодки, где кислород в убийственном соседстве с маслом, электрощиты - с соленой водой, регенерация - с соляром. И это не от недомыслия, а от жестокой военной необходимости плавать под водой быстро, скрытно, грозно. В этом жизнеопасном пространстве, выгороженном в жизнеопасной среде, подводники вынуждены жить так, как живут солдаты на передовой, - смерть в любую секунду от любой случайности. Даже, если лодка стоит у причала, она все равно «зона повышенной опасности». Подводник не ходит в штыковую атаку и никогда не видит противника в лицо. Но он в любой момент готов схватиться врукопашную с взбесившейся от боевой раны или заводского дефекта машиной, с беспощадной в слепой ярости агрегатом - мечущим электромолнии, бьющим струями кипящего масла, крутого пара, огня… Именно в такую переделку и попал Лохов.
К тому же есть еще одно обстоятельство, которое переводит трагедию на К-502 в боевой план: в тот год из-за привычных ныне финансовых трудностей с кораблей ушли сотни специалистов среднего звена - мичманов. Но атомные подводные лодки по-прежнему должны были выходить в моря. Этого требовали оборонные интересы России. И тогда офицеры с других кораблей заменяли на боевых постах ушедших техников. Вот и капитан-лейтенант Лохов вышел в тот особенно трудный год не на своей лодке, а чужой выполняя обязанности мичмана, подавшегося в коммерцию. Все было так, как в известные времена, когда офицеры шли воевать рядовыми бойцами…
Государство наше не жалует и крепких мужиков, а уж что говорить об инвалидах… Они сразу же уходят на второй, а то и третий план жизни. Кроме тех, кто яростно не желают считать себя инвалидами: лезут в горы на своих колясках, прыгают с парашютом, поднимают в небо самолеты… Лохов из этой категории.
Однако, жизнь пришлось начинать практически заново. И поначалу лестница на родной третий этаж казалась непреодолимым препятствием. С трудом поднимался, опираясь на хрупкое плечо жены. Неудобным и даже враждебным стало все окружающее пространство, привычные с детства вещи стали непослушными и неподвластными.
Была надежда, что местный собес выхлопочет Лохову автомобиль с ручным управлением. Выхлопотал - «Оку». Лохов при своем росте в метр девяносто и при весе в 90 килограмм едва влезал в миниатюрную машину. Пришлось ее вернуть. Тогда порешили так: собес выплатит инвалиду стоимость «Оки», а тот, добавив некую сумму, купит то, что подходит ему по комплекции. Так и сделали, набрали денег в долг у друзей и родственников и приобрели подержанную «тойоту» с правым расположением руля - так удобнее Дмитрию залезать и выбираться с покалеченными ногами (уцелевшая не гнется в колене). Сами переделали машину под весьма нестандартное ручное управление. Это тоже влетело в копеечку. В общем, в долгах, как в шелках. А обещанную собесом денежную компенсацию за возвращенную «Оку» Лоховы ждут второй год, и похоже прождут столько, сколько пророчит известная пословица. Но «флотский Маресьев» не теряет духа. Слава Богу, он при мундире и должности. А самое главное - при такой жене, как Светлана, ставшей его опорой в прямом и переносном смысле слова, при таком отце, как Юрий Дмитриевич, и при таком сыне, как Паша.
Но даже и столь дружной, сплоченной семье не под силу новый расход - приобрести коленный шарнир германского производства, с которым хирурги связывают надежды на облегчение участи офицера-инвалида. Откликнется ли чья-то щедрая душа после публикации этих строк? А вдруг…
ТРАГЕДИЯ ПОДВОДНОГО КРЕЙСЕРА «КУРСК»
Итак, под занавес века, словно в хорошо, но жестоко продуманной трагедии, Россия потеряла лучший корабль своего лучшего флота - атомный подводный крейсер «Курск». И лучших своих моряков - сто восемнадцать душ…
Но именно в эти горькие дни я говорю всем - дорогие соотечественники, ну хоть теперь то вы понимаете какой великолепный флот был у вас, у нас и каким он еще пока остается?! Где, в какой еще стране и кто еще будет выходить в моря, зная, что случись что, спасения не будет? Разве подводники забыли как трагично спасали ребят с «Комсомольца»? Помнят и все равно выходят в моря, и погружаются, и уходят под гильотину арктических льдов. Зная, что и похоронить-то тебя толком не смогут.
Что же случилось?
О, если бы все было так, как объявили вначале: «Атомная подводная лодка «Курск» вследствие технических неполадок легла на грунт и заглушила реакторы…»
Однако позже выяснилось, что подводный крейсер «Курск» вовсе не лег на грунт, а упал на склон одного из подводных холмов, «технические неполадки» оказались сокрушительным взрывом торпедного боезапаса, а «авария» обернулась небывалой в истории отечественного подводного плавания катастрофой.
Мифический герой Антей припадал к земле, чтобы обрести новые силы. «Антей» подводный, «Курск», припал к земле в своем смертельном броске. Подводный гигант был убит практически сразу - без вскрика в эфир.
Смерч многоторпедного взрыва в носовом отсеке, пронесся в корму, разрывая прочные переборки, как картонки, закручивая толстенную сталь в завитки. Огненный удар уничтожил сразу всех, кто был во втором, самом населенном отсеке, в третьем, четвертом, пятом… Возможно, сила взрыва ослабла у особо усиленного шестого - реакторного отсека. Вход в него перекрыт шлюзовой камерой…
Поначалу была надежда, что обитатели кормовых отсеков остались в живых и стучали спасателям. Тем паче, что акустики с крейсера «Петр Великий» слышали и даже записали на пленку беспорядочные удары металла о металл. Позже инженеры-кораблестроители провели расчеты: при ударе о грунт с фундаментов сдвинулись массивные агрегаты вроде турбин, дизелей, генераторов, в седьмом и восьмом произошли разрывы паропроводов, все, кто нес вахты в турбинных отсеках, приняли мучительнейшую смерть - были сварены заживо в крутом пару. Лишь в последнем самом маленьком девятом отсеке, где по боевой тревоге расписаны три человека, старший лейтенант Бражкин и мичманы Иванов и Бочков могли прожить дольше других, но не намного - вода, хлынувшая через выбитые сальники дейдвудов - устройства, через которые проходят за борт гребные валы, затопила его за считанные минуты. Если морякам удалось включиться в дыхательные устройства, они продержались в них не более двух часов.
Положение рулей и выдвижных устройств затонувшего «Курска», как застывшие жесты глухонемых, говорят немногое, но самое важное - корабль пытался всплыть, корабль боролся за жизнь… С момента возникновения аварийной ситуации до гибельного взрыва на все про все у них оставалось 135 секунд…
Командир стоял у перископа, когда раздался первый удар. Возможно он еще успел крикнуть - “Дуть весь балласт!” Но уже ничто не могло спасти корабль…
Но именно в эти горькие дни я говорю всем - дорогие соотечественники, ну хоть теперь то вы понимаете какой великолепный флот был у вас, у нас и каким он еще пока остается?! Где, в какой еще стране и кто еще будет выходить в моря, зная, что случись что, спасения не будет? Разве подводники забыли как трагично спасали ребят с «Комсомольца»? Помнят и все равно выходят в моря, и погружаются, и уходят под гильотину арктических льдов. Зная, что и похоронить-то тебя толком не смогут.
О, если бы все было так, как объявили вначале: «Атомная подводная лодка «Курск» вследствие технических неполадок легла на грунт и заглушила реакторы…»
Однако позже выяснилось, что подводный крейсер «Курск» вовсе не лег на грунт, а упал на склон одного из подводных холмов, «технические неполадки» оказались сокрушительным взрывом торпедного боезапаса, а «авария» обернулась небывалой в истории отечественного подводного плавания катастрофой.
Мифический герой Антей припадал к земле, чтобы обрести новые силы. «Антей» подводный, «Курск», припал к земле в своем смертельном броске. Подводный гигант был убит практически сразу - без вскрика в эфир.
Смерч многоторпедного взрыва в носовом отсеке, пронесся в корму, разрывая прочные переборки, как картонки, закручивая толстенную сталь в завитки. Огненный удар уничтожил сразу всех, кто был во втором, самом населенном отсеке, в третьем, четвертом, пятом… Возможно, сила взрыва ослабла у особо усиленного шестого - реакторного отсека. Вход в него перекрыт шлюзовой камерой…
Поначалу была надежда, что обитатели кормовых отсеков остались в живых и стучали спасателям. Тем паче, что акустики с крейсера «Петр Великий» слышали и даже записали на пленку беспорядочные удары металла о металл. Позже инженеры-кораблестроители провели расчеты: при ударе о грунт с фундаментов сдвинулись массивные агрегаты вроде турбин, дизелей, генераторов, в седьмом и восьмом произошли разрывы паропроводов, все, кто нес вахты в турбинных отсеках, приняли мучительнейшую смерть - были сварены заживо в крутом пару. Лишь в последнем самом маленьком девятом отсеке, где по боевой тревоге расписаны три человека, старший лейтенант Бражкин и мичманы Иванов и Бочков могли прожить дольше других, но не намного - вода, хлынувшая через выбитые сальники дейдвудов - устройства, через которые проходят за борт гребные валы, затопила его за считанные минуты. Если морякам удалось включиться в дыхательные устройства, они продержались в них не более двух часов.
Положение рулей и выдвижных устройств затонувшего «Курска», как застывшие жесты глухонемых, говорят немногое, но самое важное - корабль пытался всплыть, корабль боролся за жизнь… С момента возникновения аварийной ситуации до гибельного взрыва на все про все у них оставалось 135 секунд…
Командир стоял у перископа, когда раздался первый удар. Возможно он еще успел крикнуть - “Дуть весь балласт!” Но уже ничто не могло спасти корабль…
ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО?
Первое, что всем пришло в голову - столкновение с большим надводным кораблем или другой подводной лодкой, но когда более-менее прояснился характер огромных разрушений, стало ясно, что обычное столкновение не оставит таких последствий.
Американская сторона, проанализировав записи сонаров-шумопеленгаторов подводных лодок «Мемфис» и «Толедо», находившихся в районе учений Северного флота, заявила о том, что на «Курске» произошел взрыв не вышедшей из трубы торпедного аппарата торпеды. И многие газеты подхватили ее, как самую достоверную.
Американская сторона, проанализировав записи сонаров-шумопеленгаторов подводных лодок «Мемфис» и «Толедо», находившихся в районе учений Северного флота, заявила о том, что на «Курске» произошел взрыв не вышедшей из трубы торпедного аппарата торпеды. И многие газеты подхватили ее, как самую достоверную.