Содержимого двух немаленьких мужских ладоней гусю показалось явно недостаточно. Он потянулся длинной шеей к вазе со сладостями, стоявшей на туалетном столике. Промахнувшись, задел клювом кубок с пальмовым вином. Тот опрокинулся прямо на вазу.
Ваза упала на пол. Фрукты и орехи рассыпались по полу.
— Что ты наделал, неуклюжий! — возмутился фараон.
Яхмос, задетый тоном, каким был высказан упрек, рассердился и, захлопав крыльями, злобно зашипел. Прямо как змея.
— Еще и шипишь? Давай-ка лучше прибирай за собой!
Пригнув рукой гусиную голову к полу, царь потыкал питомца клювом в кучку фиников. Семен вырвался и отскочил было на пару шагов. Потом вытянул шею к плодам и осторожно склюнул один из них. Проглотил. Застыл на мгновение, прикрыв глаза и прислушиваясь к своим ощущениям. А потом принялся лихо подчищать с пола рассыпанные лакомства.
Хуфу даже удивился такой прыти толстяка. И что на него нашло? Неужели и впрямь так проголодался. Или это от потрясения, вызванного броском меча? Так вроде бы большого вреда тот ему не причинил.
Гоготун в мгновение ока покончил с трапезой и, к вящему изумлению фараона, стал выделывать такое, что владыка Двух Земель едва не превратился в собственное изваяние.
Расставив крылья, не так, как это обычно делают его сородичи, — во весь размах, а чуть-чуть, лишь немного оторвав их от боков, гусь начал переваливаться с ноги на ногу. Сначала медленно, потом все больше набирая темп. Его движения перестали напоминать качающуюся на волнах лодку. Теперь это был весело скачущий на месте мяч. Перенося тяжесть тела поочередно то на одну, то на другую ногу, Яхмос энергично подпрыгивал на месте, не забывая при этом ритмично подергивать крыльями.
Государь был готов поклясться, что его любимец… танцует. И танец этот нисколько не походил ни на один из знакомых владыке. Было в нем что-то дикое, раздражающее и одновременно завораживающее, притягивающее, зовущее присоединиться.
— Сохмет-заступница! — вытер взмокшее чело царь и громко захлопал в ладоши, призывая на помощь верных слуг, уже заждавшихся за дверьми его знака, означающего, что повелитель проснулся, помолился и готов к процедуре утреннего облачения.
Заслышав его голос и хлопки, гусь прекратил безобразничать и застыл на месте. Постояв так минуту, он затем рухнул как подкошенный на пол, дернулся разок-другой и… захрапел. Натурально, по-человечески.
Вошедшие в царскую опочивальню сановники при виде храпящего Яхмоса были поражены не меньше своего владыки. Один из них, главный хранитель государева опахала Аби, осторожно приблизился к Семену, склонился над ним и почему-то принюхался. Потом разогнулся и, обратясь лицом к фараону, растерянно захлопал ресницами.
— Что с ним? — спросил насупившийся Хуфу.
— По-моему, он… мертвецки пьян, — развел руками вельможа.
У владыки вмиг отлегло от сердца.
Ну да, точно. Как это он сам не догадался. Ведь когда опрокинулся кубок с вином, то крепкий напиток попал на плоды. Глупая птица склевала их и опьянела. Много ли ей нужно. Этим и объясняются все странности в ее поведении. А он-то уже начал волноваться, что боги снова послали дурной знак.
— Заберите его, — велел царь. — Пусть проспится. Двое сановников осторожно подняли гуся и, уложив его на коврик, понесли к выходу. Внезапно Яхмос поднял голову и, зашипев, клюнул одного из вельмож за руку. Тот ойкнул от боли и неожиданности.
— Гав! — ощерился гусь.
Присутствующие подумали было, что им померещилось. Но Семен вновь раскрыл клюв и выдал новую порцию таких же звуков:
— Гав, гав, гав! И отключился.
Его быстренько унесли прочь, пока странная птица не выкинула чего-нибудь похлеще.
— Ничего удивительного в этом нет, — успокоил взволнованного царя Убаоне, по обыкновению явившийся к церемонии отхода владыки Та-Мери ото сна. — Гусям свойственно передразнивать различных тварей. У некоторых из них это получается довольно похоже. Мне приходилось самому слышать, как одна такая птица «произносила» целую фразу по-человечески. Один рыночный фокусник научил своего питомца громко орать: «Хочу пива» и неплохо зарабатывал, демонстрируя это «чудо».
— И как ты отреагировал? — заинтересовался фараон.
— Пришлось, конечно, вмешаться и отобрать у «чудотворца» птичку, — улыбнулся Великий начальник Мастеров. — Нельзя поощрять такое вмешательство в прерогативы жрецов. От этого в государстве приключаются соблазн и разруха.
Повелитель Обеих Земель был полностью согласен с мнением святого отца. Вера — это краеугольный камень, на котором стоит Та-Мери. Стоит расшатать его хоть чуть-чуть, и все стройное здание, веками возводившееся правогласными предшественниками Хуфу и их верными слугами-жрецами, может развалиться в один миг.
— Проглоти твою душу Амма Пожирательница! — вскрикнул владыка.
Убаоне испуганно вытаращился на государя, не понимая, отчего тот желает, чтобы душу его ближайшего сподвижника постигла столь печальная участь — быть брошенной на суде Осириса в пасть ужасному чудищу с телом гиппопотама, головой крокодила, львиными лапами и гривой. Но оказалось, что проклятие относилось вовсе не к верховному жрецу Птаха, а к вельможе, помогавшему повелителю надеть парик и головной платок — немее. Нерадивый слуга умудрился уколоть своего божественного хозяина булавкой и вызвал у него очередной приступ безудержной ярости, которым Хуфу был подвержен с детства.
— Убийца! — орал государь, топая ногами. — Смерти нашей хочешь! Все вы ждете, чтобы мы отправились на Райские поля Иару! Не дождетесь, ублюдки!!
Царедворцы были в панике. Обычно такие припадки долго не продолжались, однако их последствия могли быть весьма и весьма плачевными. Во время одного из таковых, случившегося год назад, повелитель приказал сжечь только что построенный, но чем-то не приглянувшийся ему дворец. Ну, заодно казнили и каждого третьего из участвовавших в возведении сооружения. Чего же ожидать от нынешней грозы?
Хвала богам, в опочивальне появился царевич Хафра. Мгновенно оценив ситуацию, он приказал всем присутствовавшим удалиться. Владыка, придя в негодование от такой наглости, поперхнулся собственной слюной и закашлялся, а когда наконец к нему вернулась способность говорить, в комнате уже никого не осталось.
— Ты чего это распоряжаешься в государевых покоях?! — накинулся на сыночка царь.
Но кричал вполсилы. Главная, темная волна приступа схлынула, и к повелителю постепенно возвращалась способность мыслить трезво и здраво. Он понял, что если Хафра решился на такую неслыханную дерзость, то у него для этого были веские основания.
— Ваше Величество! — склонился принц в низком поклоне. — Получены весьма важные вести.
— Откуда?
Уже совсем оправившись, Хуфу налил себе в кубок вина и, осушив его, стал заедать крепкий напиток фигами, оставшимися после трапезы Яхмоса. Гусь эти плоды отчего-то не жаловал.
«Вот, докатился, — усмехнулся про себя владыка Верхнего и Нижнего Царств, — подбираю объедки за безмозглой птицей. Сохмет-владычица!»
— Из царства эфиопов.
— Так-так! Погоди малость.
Вино приятно ударило в голову. По телу разлилось тепло. Хуфу нацедил еще полкубка и, поколебавшись, предложил царевичу присоединиться к его завтраку. Хафра отчего-то начал активно отнекиваться от угощения, и государь заподозрил неладное. А вдруг напиток отравлен? Чтобы сынок, известный любитель выпить, отказался от вина? Что-то тут не так.
— Пей, кому велят!
Он силой влил содержимое кубка в рот принца. Тот судорожно глотнул. Утерся рукой и громко икнул:
— Гав!
— Сговорились вы все сегодня, что ли? — жалобно покосился на чадушко отец. — Сперва один, напившись до зеленых демонов, лает, потом второй. Так у меня весь дворец вскоре в псарню превратится. Вот подумаю, подумаю, да и введу при дворе сухой закон. Ха-ха-ха!! — Гав, гав! — никак не мог остановиться Хафра.
Пришлось государю отвесить ему затрещину. Лишь тогда царский сын угомонился.
— Ну, что ты там хотел нам сообщить? И поторапливайся. День только начался, и у нас дел невпроворот. Сам знаешь, сегодня еще предстоит выдержать утомительную церемонию, потом пир, ну и…
При воспоминании о прелестях Аиды фараон плотоядно осклабился. Скоро, уже совсем скоро он взнуздает эту необъезженную верблюдицу.
— Один из моих лазутчиков при дворе Наакона-Рыжебородого сообщает, что царь эфиопов со дня на день выступит против Та-Мери с большим войском.
Новость была действительно важной.
Война — это всегда неприятно. Тем более когда страна уже долго пребывает в состоянии мира, армия бездельничает, солдаты обросли жирком, а народ и государь полностью поглощены сооружением Горизонта Хуфу — великой царской гробницы. Где взять денег для ведения полномасштабных военных действий? Некстати, очень некстати.
Нельзя ли как-нибудь избежать угрозы? Нужно посоветоваться со жрецами, пусть спросят у великих нетеру, как избавиться от грядущей напасти.
— Позови Убаоне, если он еще здесь. А ушел, так пусть за ним тотчас же пошлют! Созываем Великий государственный совет!
— Гав! — коротко ответил Хафра и вышел. Царь проводил его кислым взглядом.
На один-единственный миг ему показалось, что из-под передника царевича выглядывает черный волчий хвост.
«Пить с утра нужно меньше, — порекомендовал сам себе повелитель Двух Земель. — Вон как лицо опухло».
Он задержался перед большим бронзовым зеркалом.
«Ну и рожа!» — сокрушенно вздохнул, глядя на отражение.
Небритая. Какие-то клочья торчат во все стороны. Немее сбился набок. Парик растрепался. Язык вывалился наружу. А нос. Чего это он такой широкий, как у эфиопа, или, скорее, как у кота? Точь-в-точь кот. Большой, жирный.
«Какой кот?!» — вспыхнуло в мозгу.
Хуфу протер глаза.
Боги великие! Да это же не его лицо.
Но кто тогда глядит на него из зеркала желтыми прищуренными глазами? Кто усмехается в жесткие усы?
— Сенеб, сын м-мой, Хуф-фу!
Голос невнятный, булькающий, словно с хорошего перепоя.
— Сохмет великая! — повалился ниц перед зеркалом фараон.
— Узнал! — промурлыкало отражение. — М-моло-дец!
— Чем я прогневал тебя, святая матерь? Чем вызвано твое явление презренному рабу?
— Ну, отч-чего же так сразу и п-прогневал? Может быть, наобо… — богиня запнулась, — наоборот, я хочу дать тебе совет.
— С трепетом внимаю, о величайшая!
— Это я тебя слушаю, Хуфу. Каж-жется, ты желал спросить о чем-то нетеру?
— Да, о велемощная! Та-Мери грозит война. Как избавить страну от такой беды?
Львиная морда ощерилась острыми клыками:
— Ответ поищи у себя в г-гареме… Государь хотел было уточнить у матери царей, что она имеет в виду, но тут в двери опочивальни просунул нос Убаоне и осведомился, можно ли ему войти. Фараон замахал на жреца руками и покосился на зеркало. Изображение гигантской кошки подернулось рябью, потом пошло полосами. Хуфу еще услышал негромкий рык, отчего-то напомнивший ему не львиный, а… собачий. Затем все пропало. Из глубины зеркала на царя взирало его собственное, перекошенное от испуга лицо.
— Ну вот, — буркнул повелитель. — В кои-то веки с богами довелось пообщаться, так и тут помешали, гниды!
Впрочем, профессиональный толкователь подобного рода знамений ему сейчас был как нельзя кстати.
— Заходи! — коротко велел он Убаоне. — Нужно посоветоваться…
Странный день выдался у Его Величества. Суматошный, длинный, утомительный.
Вроде бы радоваться нужно, как-никак добился своего, уломал привередливую красавицу-гордячку взойти на царское ложе, а на душе муторно, тяжко. И уже не хочется, чтобы кончался затянувшийся за полночь праздничный пир и настала пора отправляться в опочивальню. Устал, что ли?
И еще эта подлая мысль не дает покоя. Как ни старается владыка ее отогнать, заливая новыми и новыми кубками пива, нахалка никак не желает убраться восвояси. То ли пиво сварено плохо, без должной крепости, что не бьет в голову, то ли он попросту перешел ту черту, после которой перестаешь пьянеть, а с каждым новым глотком, наоборот, все больше трезвеешь.
Правильно ль они с Убаоне истолковали волю богов? Это ведь он, Великий начальник Мастеров, посоветовал фараону не мешкая сочетаться брачными узами с Аидой. Дескать, услышав, что они теперь породнились, Наакон-Рыжебородый передумает нападать на земли своего зятя. Вот о чем хотела поведать повелителю Двух Земель грозная Сохмет, покровительница царской власти и стольного города Меннефера. Что ж, верховному жрецу Птаха, супруга богини-львицы, лучше знать.
Тяжелый взгляд повелителя прошелся по лицам остей. Никого лишнего. Цвет жречества и аристократии. Веселятся, обжираясь и опиваясь за его, государев, счет. И как им только кусок в горло лезет? Не видят разве, что владыка в печали.
Вдруг словно лягушка прыгнула на сердце. Холодная, скользкая. Что такое?
Ага, возлюбленный сынок Хафра рассматривает родителя, будто в первый раз его видя. Чудной он, право. Перед тем как свадебная процессия отправилась в храм Ра-Атума в Иуну, чтобы совершить там обряды поклонения небесному камню Бен-Бен, фараон подозвал к себе царевича и приказал завтра с утра отправить гонца к царю эфиопов. Нужно поздравить дорогого тестя с великой радостью и неслыханной честью. Стать близким родственником властителя Та-Мери — это тебе не финик съесть.
— И пусть намекнет этак непрозрачненько, что воевать нам теперь не с руки.
Хафра непонимающе вперил в отца свои холодные рыбьи глаза. Его Величеству даже не по себе стало. Вот ведь олух. Сам же принес весть о назревающей войне, а теперь смотрит, как будто впервые об этом слышит. Нет, точно нужно вводить сухой закон. А то выродится царский род подчистую.
Но больше всего волновало государя поведение его дражайшей невесты, вернее теперь уже царской супруги.
Обычно такая плаксивая, что никакого терпения недоставало, чтобы ее развеселить-потешить, Аида целый день была необыкновенно оживлена и весела. Если бы Хуфу не знал, что девушка не употребляет спиртного (сколько раз он пробовал ее подпоить, чтобы сделать строптивую эфиопку посговорчивее, — все втуне), можно было подумать, что царевна подшофе. Причем едва ли не с самого утра.
Что она только не вытворяла в Иуну!
Завидев священный камень, Аида пришла в необычайное возбуждение. Подбежав к Бен-Бену, девушка принялась обнимать и целовать его, точно это был ее возлюбленный. Никогда не замечавший за ней особого религиозного рвения фараон был поражен такой экзальтацией. Правда, жрецам она пришлась по душе. Верховный жрец Ра-Атума Джаджаеманх воскликнул, что это добрый знак. Душа язычницы де просветилась сиянием могучего солнечного божества Та-Кемета. Ее союз с фараоном обещает быть долгим и счастливым.
Ободренная словами святого отца, принцесса закружилась вокруг небесного пришельца в бешеном танце. Ни разу прежде не видел Хуфу, чтобы Аида исполняла что-нибудь в этом роде. Танцы ее родной Эфиопии отличались излишней скромностью и целомудренностью телодвижений: два притопа, три прихлопа. А тут…
Девушка извивалась, как змея. Как папирус, объятый пламенем. Ее руки взлетали вверх и опадали вниз нильскими волнами, бесстыдно шаря по прекрасному телу. Округлые бедра, повинуясь некоему ритму, то вертелись юлой, то порывисто двигались взад-вперед.
Удивительно. Наблюдая за Аидой, фараон готов был поклясться, что танец этот откуда-то ему знаком.
Нечто подобное уже доводилось ему созерцать, причем совсем недавно. Но когда? Где? В голове один туман.
— Нужно немедля прекратить это святотатство! — громко зарычал ему на ухо Джаджаеманх.
— А в чем дело? — покосился на слугу Ра повелитель. — Не ты ли только что поощрял ее действия?
— Всему есть предел, даже благочестию! Государь фыркнул. Слышать подобное из уст жреца? Хм, хм.
— Пусть танцует. Нам нравится! Бодрит. И… возбуждает, Сет меня подери! А, Убаоне, как тебе?
Но Великий начальник Мастеров против обыкновения не поддержал друга и повелителя. Он был бледен, как бинты для мумификации.
— Ваше величество! — жалобно взмолился святой отец. — Прикажите ей перестать! Девчонка, то есть, я хотел сказать, божественная царская невеста исполняет танец из сокровенных мистерий Осириса. Его непозволительно видеть непосвященным!
Ого! Это серьезно. Мистерии Осириса в Та-Мери были окружены особым ореолом тайны. Даже ему, хозяину этой земли и живому богу, не часто выпадало присутствовать при сакральных обрядах, связанных с культом умирающего и воскресающего бога. Не там ли видел он этот танец? Нет, вроде бы нет. Как бы не на днях.
Туман. Сплошной туман.
Между тем эфиопка, задрав длинные полы торжественного свадебного наряда, встала на четвереньки. Выгнув спину, выпятив грудь и закинув голову высоко к небу, она издала жуткий вой и поползла по направлению к Бен-Бену. Ее прекрасный задок заходил из стороны в сторону. Два «шага» вперед. Остановка. «Шажок» влево. Снова вперед и вновь остановка. «Шажок» вправо. Новая порция звуков, имитирующих собачий (или волчий) язык.
— Боги! — схватившись за бритую голову, ужаснулся Джаджаеманх. — Это же «Путь Упуата»! Откуда он ей известен? Кто наставлял царевну основам нашей религии? Твоих рук дело, малахольный?! — окрысился он на Убаоне.
— Сам дурак! — в свою очередь не остался в долгу Великий начальник Мастеров.
Святые отцы, как двое разъяренных павианов, стали приближаться друг к другу. Убаоне поудобнее перехватил руками свой первосвященнический посох. Солнцепоклонник перебросил с ладони на ладонь увесистую базальтовую статуэтку, хищно примеряясь к лысому черепу собрата. Быть бы доброй драке и не миновать толпе благочестивых прихожан соблазна, если бы Аиду вдруг не сотрясла жуткая судорога, перешедшая в глубокий обморок.
— Знак богов! Знак богов! — зашелестело по людскому морю.
Эфиопку тут же погрузили на золоченые носилки и отправили во дворец. Там она заперлась в своих покоях и не показывала носа до самого вечера, когда начался свадебный пир;
Теперь вот сидит по левую руку от государя да знай на мясо налегает. И куда только оно в нее лезет? Ведь на вид такая хрупкая, а уже третьего или четвертого фаршированного голубя смолотила. Хуфу показалось даже, что совсем немаленькие жареные птички были проглочены царевной прямо с костями. Хорошо хоть вина не пьет. А то переберет, и прощай вожделенная первая брачная ночь.
Сам фараон уныло налегал на латук, который, как известно, является растением бога плодородия Мина и способствует прибавлению мужской силы.
В пиршественном зале появились музыканты: флейтист, гобоист и арфист. Полилась торжественная песнь, прославляющая молодых и означающая, что гостям пора и честь знать, оставив новобрачных наедине:
Со времен бога умирают тела,
И поколения приходят на их место.
Ра восходит утром, Атум заходит в Ману,
Мужчины оплодотворяют, женщины зачинают,
Все носы вдыхают воздух!
Проводи же счастливые дни и ночи, о царь!
Да будут всегда благовония и ароматы для твоего носа,
Гирлянды и лотосы для плеч и груди твоей возлюбленной сестры,
Которая сидит рядом с тобою!
Государь решительно взял Аиду за руку и повел в свою опочивальню. Девушка не сопротивлялась. Наоборот, шла так быстро, что повелитель Двух Земель едва поспевал за нею.
Поразительные перемены, однако. Неужели один правильно составленный гороскоп мог иметь столь чудесные последствия? Нет, впрямь тут всеблагие боги вмешались. Любят они своего сына Хуфу, любят и благотворят ему. Не свидетельство ль тому сегодняшнее явление грозной Сохмет. Надо бы воздвигнуть статую в честь этого знаменательного события. Он, владыка Та-Мери, и рядом львиноголовая богиня, приобнявшая его за плечи. Да, так и будет. Но потом, потом, когда закончится строительство Горизонта Хуфу. Только бы Джедефхор не сплоховал…
— Любимый, — нежно проворковали из-за спины. — Не хочешь ли взойти ко мне? Я зажда-алась! Что такое?
И когда это они успели оказаться в царевых покоях, а нетерпеливая молодая супруга уже и в постели? Ну и прыть! Не подкачать бы. Надо оправдать надежды красавицы. Зря он, что ли, весь вечер жрал этот противный латук.
Быстренько избавившись от одежды, государь с молодецким уханьем прыгнул на кровать. Та прямо ходуном заходила.
«Надо бы казнить постельничего, — подумалось Его Величеству. — Плохо следит за нашим имуществом».
Широко расставив руки, он уже собирался было заключить дрожащую от возбуждения супругу в жаркие и крепкие мужские объятия, чтобы показать ей силу-силушку, но вдруг оцепенел.
Рядом с ним покоилась не Аида, а… огромный черный пес, похожий на волка. Вперив в лишившегося языка царя желтые миндалевидные глаза, жуткое видение молвило с издевкой:
— Говорено же тебе было, хурсарк похотливый, не возлегай на ложе с эфиопской царевной! Нет бы послушаться, так срамным же местом думаешь, а не головой! А еще царем зовешься, двойную корону надел, придурок!
… — Представляешь, — сокрушался Упуат, тщетно пытаясь вызвать сочувствие у нервно хихикающего по ходу его рассказа Даньки. — Я ведь только и хотел, что слегка поколдовать над фараоновым зеркалом. Забрался среди ночи к Хуфу в спальню, только закончил приготовления, как эта обезьяна проснулась. Пришлось срочно перевоплощаться в гуся. А тут это акхучье вино разлилось совсем некстати… Ну, и пошло-поехало. Сначала преобразился в Хафру. Добавил градуса благодаря «папашке». Затем полдня в облике Аиды провел. Чуть не спалился у Бен-Бена. Хорошо еще, что вовремя во дворец отнесли. Там хоть чуток оклемался наедине с самим собой. Еше и на брачную ночь силенок хватило. Нет, но видел бы ты эту рожу! — зашелся волчок заливистым лаем. — Великий Дуат! Что за харя! Ради одного этого стоило выйти из завязки.
— И что теперь?
— Да что? Фараон, придя в себя после глубокого обморока, с утреца пораньше приказал отправить царевну домой. Со всеми почестями, богатыми дарами и вежливым посланием к Наакону-Рыжебородому, в котором предложил соседу мир и вечную дружбу. А мне начальство влепило строгий выговор с предупреждением. Последним предупреждением, — передразнил он кого-то.
В его искаженном голосе Даниилу почудились интонации птицеголового Гора.
Глава четырнадцатая
В ГОСТЯХ У ДЕДУШКИ
Даниил еще раз огляделся. Нет, на сон или бред это было непохоже.
Явно непохоже.
Оставалось признать реальность случившегося: только что он был в ночной египетской пустыне, в одном дне пути от храма Тота, а теперь стоит на солнечном морском берегу, вдыхая аромат южных цветов вместе с йодистым океанским ветром.
На всякий случай он вновь зажмурился, досчитал до ста и поднял веки. Ничего не изменилось.
Над головой было синее тропическое небо, вдаль уходило спокойное сине-зеленое море с мелкими барашками волн, и ни единого признака земли на горизонте.
По небу вальяжно ползли легкие жемчужно-белые облачка.
Картина суши — тоже не пожелаешь лучшего. Уступчатые утесы, с которых ниспадали нити водопадов, зелень леса, украшенного папоротниками и орхидеями, высокие пальмы, увешанные кокосами, — у гостя сразу потекли слюнки.
Именно таким обычно и представляют люди пресловутый тропический рай.
Даниил даже вздохнул — в его время подобных уголков на Земле сохранилось немного, и были они либо зверски охраняемыми заповедниками, либо курортами для супербогачей.
Красота, что и говорить!
Ладно, сейчас не время для лирики: красотами потом любоваться будем.
Для начала бы разобраться, что это за диковинка с ним приключилась? Нет, совершенно понятно, что он снова переместился в пространстве. Но в каком направлении?
Куда это его зашвырнуло? Куда, а главное — кто!
И в какое, кстати, время?
Полбеды, если Данька сейчас находится в том же континууме, что и был, но где-то на островах в Индийском или Тихом океане… Их в XXVIІ веке до Рождества Христова еще вроде бы не заселил человек…
Гораздо хуже, если где-то в Карибском море — там люди уже живут и, насколько он помнил труды Бенедикта Кириллова, имеют нетрадиционные гастрономические пристрастия.
Впрочем, с тем же успехом его могло швырнуть и в собственное время. Как раз в какой-нибудь из заповедников. Или перекинуть на несколько тысяч лет в любую сторону. Хоть в семнадцатый век от воплощения Слова — к пиратам, хоть в десятитысячный год до нашей эры — к атлантам. Кто мог это сделать?
Да кто угодно! Акху, давно уже точащие на него зубы, нетеру, чьи пути неисповедимы, неведомые друзья Аиды с жуткими именами, тот чародей, что сбежал после победы над ливийцами… В конце концов, маленькие зеленые человечки.
Ну, хватит толочь воду в ступе. Все это исключительно умозрительные рассуждения.
Лучше посмотрим, что у нас имеется в наличии? Во-первых, в наличии имеем себя родимого — в целости и сохранности, с руками и ногами, в здравом уме и твердой памяти. Уже одно это радует. Как сказал бы классик: «И увидел Он, что это хорошо».
Второе — на обитель акху это место вроде не похоже.
Третье — при себе имеется недурственный кинжал черной бронзы, льняной стеганый панцирь с медными пластинками и плохонький, но меч. Естественно, египетский хепеш. Если тут обитают какие-нибудь дикари, этого по идее может хватить, чтобы стать среди них пусть не большим белым богом, то по крайней мере вождем. Если раньше не съедят.
Далее — смерть от голода и жажды не грозит.