Черри Кэролайн. Эльфийский Камень Сна

   — Это были хорошие годы, — согласилась она, — но, о Киран, если мы были столь благословенны, и удача сопутствовала нам, то почему не та, обычная, которой одарены все фермерские жены? Я была лишена ее, потому и боюсь, наверное, сейчас…
   — Она — наш друг, Бранвин, она спасла их.
   Она задумалась, и что-то потеплело в ее сердце, и память ее прояснилась, и она вспомнила свет, вошедший однажды в Кер Велл, и фигуру в ауре этого света, и голос. Она почти увидела ее, ее облик в оборванных и тусклых одеяниях, и лишь лицо не удавалось ей рассмотреть.
   — Я бы хотел, чтоб ей здесь было хорошо, — сказал Киран, — за все, что мы ей должны. За ее дружбу. Бранвин, когда-то, давным-давно этот зал принадлежал им. И звали его тогда Кер Глас, не знаю, есть ли еще такое место на земле, где она может быть, одновременно оставаясь в Элде. Если бы не Арафель, я был бы мертв, да и все мы…
   «Но есть же Донн, — неожиданно мелькнула у нее мысль, — где ты родился. Он тоже когда-то принадлежал им». Но она отогнала ее прочь, как поступала с любой неприятностью, охраняя свое гнездо для тех, кого любила.
   — Мы накроем стол, — промолвила она, ища уверенности в привычных вещах и налагая на сверхъестественное узы приличий, как будто могла заговорить и обуздать его. «Если она окажется у меня в зале, — думала Бранвин, — если она войдет в мою душу, если я смогу ей поверить и вспоминать ее потом, мне будет спокойнее; тогда я привыкну и научусь называть ее по имени».
   Арафель — так ее звали, или Фокадан, то есть Чертополох, и многими другими именами. Но одного звука было недостаточно. Ей нужно было научиться произносить его душой, как это делал Киран, и у нее были все причины сделать это, ибо Кер Велл был ее домом, и она родилась здесь и в ней текла южная кровь — кровь королей и неприятеля, поверженного Арафелью. Эти камни принадлежали ей, и она знала их магию, и все, что являлось сюда, ступало по ее земле. Здесь она могла научиться и наконец запомнить столь важное ей и не дать ему померкнуть, как оно меркло для других.
   Она все еще была сильна. Ее выбрал себе в жены ее муж, чтобы привычно стареть рядом с ней; и она выносила его детей — об этом думала она и ощущала себя в безопасности за стенами Кер Велла.
   — Здесь, любовь моя, — промолвил ее муж и коснулся губами ее лба. — Ты увидишь, — он повернулся с очень серьезным и задумчивым видом. — На восходе луны.
 
   Прошло много времени, прежде чем вернулся Барк, ибо он дальше всех углубился в леса, а также из-за того, что он видел, или ему показалось, что видел.
   — Жив-здоров, — откликнулся он, когда его господин сам вышел к воротам навстречу ему. — Слава богам, — и тут же отвернулся к лошади, устыдившись, что так ослабел, что глаза щиплет от пота, а может и от другой влаги. Он снял с седла лук и колчан и перекинул их через плечо, прежде чем отдать своего скакуна в руки дожидавшихся конюхов.
   — Налейте ему чашу эля, — распорядился Киран. — Приходи в зал, как только разденешься. Я хочу поговорить с тобой.
   — Да, — ответил Барк и снова отвернулся, кивнув своему удалявшемуся господину. Его окружили Донал, его двоюродный брат по материнской линии, Ризи, сын Дру, самый младший из шестерых братьев, а также и другие, кто принимал участие в поисках. Мальчик взял у Барка лук и колчан, другой — измазанный грязью плащ.
   — Кто нашел детей? — спросил Барк. — И где их на шли?
   И странное молчание повисло меж людьми.
   — Сам господин, — промолвил кто-то, но чувствовалось, что он говорит не все.
   — Пойдем, — сказал Донал, беря его за руку. — Пойдем наверх.
   Барк поднялся в оружейную и повалился на скамью, расстегивая пряжки и освобождаясь от доспехов и пропитанных потом одежд. Донал и Ризи стояли рядом, и целый выводок пажей вбегал и выбегал с тазами и полотенцами.
   — Как хорошо, — пробормотал Барк, — волосы и борода его слиплись от прохладной воды, а губы были мокры от густого эля. Он вздохнул спокойнее и оглядел стоявших рядом товарищей — Ризи поставил ногу на скамью и уперся в колено руками, Донал прислонился к стене, заправив ладони за ремень. Они совсем не были похожи друг на друга, эти двое — его юный брат был необычно светел — волосы желтее, чем свежая солома, глаза голубые и чистые, как у младенца; Ризи, наверное, уже в колыбели казался взрослым — темный худой юноша с задумчивым взглядом: его родные горы выращивали суровых воинов, как коршуны и ястреба, водившиеся там.
   — С ними все в порядке? — снова спросил Барк, ибо смысл ответов был не совсем ясен как будто в них чего-то недоставало. — Где они были? Заснули под каким-нибудь плетнем?
   — Никто не знает, — ответил Ризи.
   — «С ней», — сказала госпожа, — добавил Донал. — И господин ответил: «нет, не с ней».
   — Как далеко ты заехал? — спросил Ризи Барка. — Я доехал до Старого леса, потом вверх по дороге и обратно; и мне не понравилось то, что я ощутил.
   — Я дальше, — ответил Барк и нахмурился, вспомнив о темных чащобах и зловещей тишине. — Я боялся не Ан Бега. Совсем не его.
   — Я так и думал, — пробормотал Донал. — Я так и знал. Они просто заблудились.
   — Они зачарованы. Да и как может быть иначе? — сказал Ризи. — И мне это не нравится.
   — Не говори таких вещей, сын Дру, — промолвил Барк. — Не смей говорить о них такое.
   — Но это правда, подумай сам, сын Скаги, это правда, — заметил Ризи. — Они нашли дорогу к ней, к Ши, только будучи теми, кто они есть — о, воин, не сердись на меня, я — двоюродный брат их матери и дядя им, я и господину — друг не меньше, чем ты. Отец — эльф, эльфийский помет, но сегодня что-то меня напугало, когда я подъехал к лесу.
   — Я боялся, что они пропали навсегда, — безучастно откликнулся Барк, держа чашу на коленях. — А когда зазвучали рога, я испугался еще того пуще. Только не это…так, стало быть, все это были детские шалости.
   — Наш господин был встревожен не на шутку, — нахмурился Донал. — Не думаю, что он опасался Ан Бега. Он…
   — Молчи! — Ризи внезапно выпрямился и, схватившись за нож, рванулся к лестнице. — Эй, наверху! Эй, вы!
   Снизу, из-за поворота лестницы возникла голова, мелькнул собачий взгляд и наконец появилась согбенная фигура человека.
   — Калли! — с отвращением промолвил Донал. — Кто там еще?
   — Вон! — приказал Ризи, — шпион…
   Калли протянул ему ведро.
   — Всего лишь несу воду наверх, господин Ризи, всего лишь воду, мне приказали.
   — Вон! — закричал на него Барк так, что лестница откликнулась ему эхом, и Калли полетел, подскальзываясь на ступенях.
   — Проклятый болтун, — сказал Донал.
   — Побудьте здесь, я припугну его, — предложил Ризи.
   — Не надо, — сказал Барк, — останься, — ибо южанин был жесток и свиреп. — Не вынимай из ножен этот нож.
   — Разве я сказал, что собираюсь пролить кровь? О нет.
   — Не надо так шуметь из-за его подслушивания, иначе Калли и об этом расскажет всем. И так довольно сплетен.
   — И это еще не все, — пробормотал Ризи. — Теперь их будет больше. Вы, жители долин, все выбалтываете и не умеете хранить секретов.
   — Но ничто не заставит народ любить господина Кирана меньше, — сказал Донал. — Пусть он — колдун, но расскажи это на хуторах или заяви это в казармах, и тебе ответят, что сплетня устарела, — он рассмеялся и устроился поудобнее, поставив одну ногу на выступ окна. — Я, признаюсь, время от времени хожу по лесу. Лично я много бы отдал, чтобы увидеть кого-нибудь из волшебного народа. А если это дурно, тогда зачем, Барк, твоя родная мать, да и моя выставляют плошки с молоком по вечерам. И ты, который воевал…
   — Ты слишком наивен, — прервал его Барк.
   — Ты не хочешь говорить об этом, — теперь уже нахмурившись, промолвил Донал. Он редко когда заводил об этом речь, но сейчас он не намерен был отступать. — Это в природе людей — рассказывать небылицы, не так ли? Как Калли, который болтает обо всем, что услышит, как воробей. По прошествии войн люди еще долго рассказывают о них и слагают песни, как в древности. Есть своя песнь об Эшфорде и о смерти короля, и о Кервалене… Но теперь песен никто не поет. Воины, сражавшиеся на этой войне, стареют, мы там не были и не можем сложить их, даже арфист молчит о ней, потому что никто не хочет ничего рассказывать.
   — Арфист воевал, — вспомнил Барк.
   — Но ты-то молчишь. Там была Ши. Это так? Ведь все должны были ее видеть, кто был на поле, но все молчат. Я был сегодня в лесу. За рекой. И не почувствовал ничего дурного.
   — Тогда ты глух и слеп, и туп, брат, — ответил Барк.
   — Возможно, — Донал взглянул на Ризи с тоской по невидимому. — Но вы-то видите.
   — Мой дед обладал магическим зрением, — сухо заметил южанин, — но, увы, вы, жители долины, называли его безумным.
   — А у вас рассказывают о войне? — спросил Донал. — Или все онемели, как Барк?
   — Немногим больше, — ответил Ризи с серьезным видом, — а я охранял наши пределы, так что не видел ничего. Волшебство тает и принимает странные обличья, но этой земле сопутствует удача. Что говорить? Будь все мы Калли, у нас хватило бы тем для болтовни.
   — Смысла в твоих речах еще меньше, чем обычно, — заметил Донал. — А может все это лишь лунный свет. А говорят, что Ши въезжала внутрь стен Кер Велла. Ах, как бы я хотел увидеть ее хоть разок.
   — Ну что ж, я видел, — с трудом промолвил Барк слабым голосом.
   — И на что она была похожа? — спросил Донал.
   — Свет, — ответил Барк. — Как свет, — он передернул плечами, вспомнил о своем эле и прильнул губами к чаше. — Потому-то, мой юный брат, Кер Велл и высится так одиноко, что видел ее не только я. И никто не поет песен, ибо не знают, как слагать их; и может, об этом и не следует трубить, ибо это было ни на что не похоже, как солнце, как луна, только иное. Такое не забывается. Уж я-то не забуду. Сегодня все было иначе. Она была темнее. И это не к добру. С ними все в порядке? Они не испугались?
   — Выглядели они довольно бойко, — ответил Ризи. — Если судить по их лицам, они не испугались.
   — По-моему, все вы относитесь к этому слишком серьезно, — сказал Донал. — Прошлись по лесу и всего-то; может, они и видели что, но это никак на них не повлияло. По-моему, вы слишком преувеличиваете значение теней.
   — Теперь ты понимаешь, почему никто из бывших на войне не говорит о ней? — сказал Барк. — В наше время мало кто во что верит. Да, вы выставляете плошки с молоком, не пропуская ни одного вечера. Я это знаю. Но то, что видел я, не примет таких подношений. Никогда.
   — Так что ты видел? — прямо спросил Донал.
   Но Барк в который раз покачал лишь головой, отказываясь говорить.
   И вдруг началась суматоха, несмотря на поздний час, Мурна, невзирая на сумерки, выбежала за ворота и вернулась, неся связку сучьев. «Моя госпожа хочет свежих ветвей», — так объяснила она, ни словом не упомянув об ожидавшейся гостье — а в замке гостей не было уже более года, с тех пор как заезжал сюда господин Дру со свитой. И в кухне дым шел коромыслом, вбегали и выбегали болтливые пажи, для которых молчать было то же, что выполнять поручения не бегая. «Для стола господина, — говорили они, — и для тех, кто знает толк в еде», что разжигало сердце в ожидании по всему Кер Веллу, от чего текли слюнки и бурчало в животах, ибо из кухни разносились ароматы пекущегося хлеба, запах меда и доброго масла, оттуда выносили пироги и лучшие ветчины и колбасы, и олений бок на жаркое. И большие кувшины эля и сидра. И лица блаженно расплывались в предвкушении.
   И среди всей этой суеты Барк поднялся наверх, а вместе с ним Донал и Ризи, ибо слово Кирана было обращено ко всем троим, чтобы они явились в трапезную поговорить с ним. И хотя ничто не занимало их сейчас, кроме ужина, они, с тоской взирая на огромный стол, думая о еще больших столах, расставленных во дворе замка, приняли строгий и серьезный вид и отмытые, причесанные и в лучших одеждах предстали перед своим господином и госпожой. Дети уже легли, как бы там ни было, в зале их не было видно.
   Лишь лицо Кирана выражало тревогу.
   — Друзья мои, — промолвил он, — мои дорогие друзья, сегодня у нас будет гость, и вы должны прислуживать в трапезной. Никому другому я не могу доверить это. Не сослужите ли вы мне эту службу?
   — Да, — ответил Барк, но брови его недоуменно нахмурились. Впрочем, он, отогнав предчувствия, приготовился приступить к делу. Конечно, это было странно, но в этих стенах творилось и не такое. И не его дело было задавать вопросы, хотя мысль его бешено скакала — неужто гонец от короля и ради него все это изобилие огней и свежие ветви, и пир в трапезной и во дворе, да и будет ли вообще какой гость? А может быть, это всего лишь увертка, обман или что-то другое, задуманное Кираном специально; может, он хочет собрать домочадцев, чтобы отпраздновать благополучное возвращение детей, и просит верных людей прислужить ему — что тоже странно, но лучшего Барк придумать не мог.
   — Она придет. Ши, — промолвил тогда Киран. — Вы прислужите?
   — Да, — снова ответил Барк после мгновенного замешательства. — Мой господин знает меня.
   — А остальные?
   — Да, — сказал Ризи, — без всяких сомнений.
   — Мы увидим ее? — воскликнул Донал от всего сердца, и его синие глаза широко раскрылись. — Здесь? Сегодня? В трапезной?
   — Возможно, — ответил Киран и добавил: — Если она пожелает, вы увидите ее. Если же нет, то нет. Но если увидите, вы не должны никому говорить об этом.
   — Не скажем, господин, — воскликнул Донал, но глаза его распахнутые так же, как сердце, горели от восхищения.
   — Снимите железо, — сказал Киран, — моя гостья не переносит его.
   — Да, — ответил Барк, — мы понимаем.
   — Ее не надо бояться. — добавила госпожа Бранвин слабым и нежным голосом. — Оно вам не потребуется, и все мы будем невредимы.
   — Да, — подтвердил Киран, — можете не сомневаться.
   Он не мог поручиться за Барка, и взгляд Ризи, как всегда, был непроницаем, но лицо Донала светилось, и глаза горели надеждой, словно во всем мире не существовало зла, и это при том, что с шестнадцати лет он охранял пределы владений.
   Возможно, Киран заметил это, ибо он дольше всех смотрел на Донала, и слабая улыбка тронула его губы.
   — Не ждите многого. Она может еще и не останется. Но может и побыть.

III. Арафель

   Она пришла — не без сомнений, ибо теперь этот путь стал труднее, чем когда-то. Туман между ее Элдом и миром людей стал плотнее. Она присела в последний раз под бледными серебристыми деревьями, среди эльфийских драгоценностей, мягко отблескивавших в лучах тусклого, странного солнца ее дня; она хотела взять кое-что с собой и переодеться в светлые эльфийские наряды, которые она носила по праздникам — о, давным-давно, когда среди эльфов звучали песни. Она вверялась нынче человеку, единственному, кому верила, и шла безоружной, если не считать легчайшего из кинжалов, и без плаща, что было полным безрассудством, ибо они были друзьями.
   И так она явилась в верхней трапезной Кер Велла — оказалась там в мгновение ока, выйдя из тумана в столь хорошо знакомом ей зале, и сощурилась от яркого света, и отступила в тень в тревоге.
   Огни горели перед ней рядами ядовитых цветов. Поблескивал металл. И все кричало в ней: «беги!» Но Киран протягивал ей руку, и рядом стояла Бранвин, менее любимая ею, но не коварная, глядя на нее огромными встревоженными глазами. Огни же были пламенем свечей и факелов, металл — серебром чаш и блюд и украшениями ее хозяев. Зал пах теснотой и людьми, и огнем, и пищей, и срезанными ветвями, и умирающими цветами. И она осталась, как ни неприятны ей были огни.
   Ибо этим они хотели оказать ей честь, как поняла теперь она. И ее душу наполнили страх и усталость, и сожаление о том, что они так расстарались к ее приходу. На ней были одежды мира из уважения к приглашению; а люди, как им было свойственно, превратили этот серый мрачный зал в водопад жира убитых животных, огонь, пожирающий поверженные деревья и ветви; но из металла — лишь серебро, и никакого железа, которое могло причинить ей боль; море тепла и света — они считали это самым важным.
   — Пожалуйста, — сказал Киран и указал ей место во главе накрытого стола. — Добро пожаловать.
   И она полностью ступила в этот зал, гостьей в Кер Велл, в эту маленькую и душную трапезную. Она огляделась и посмотрела на предложенное место.
   — Ты удивил меня, — чистосердечно промолвила она и взглянула на закрытые двери трапезной. Вдоль стены полыхали факелы, на столе трепетали свечи, в камине жарко горел огонь. Умиравшие на столе ветви благоухали безмолвной болью.
   — Мы сами будем прислуживать тебе, — тихо сказал Киран, — или те, кому я доверяю, как братьям. Они знают о тебе. И готовы сделать все по первому моему слову, нет, не готовы, горят желанием. Сами не свои. Но я не знал, согласишься ли ты.
   — Я никогда не гостила у людей, — с сомнением промолвила Арафель, глядя на него и Бранвин, и тогда от любви к этому человеку странные чувства охватили ее — отчаяние и воспоминания о том, как когда-то было — о светящихся рощах, о песнопениях и плясках.
   — А музыка будет? — робко спросила она и добавила, томимая сердечной мукой: — А детей мне можно будет увидеть? А потом мы поговорим. Время бесед наступит потом.
   Бранвин тревожно сжала руку Кирана, но глаза того лучились гордостью.
   — Позови их, — сказал он Бранвин. — Пусть спустятся вниз, — и сам поспешил к двери. — Барк, — крикнул он, — иди сюда и позови Леннона, Роана и Шихана.
   — Мурна! — вскричала Бранвин у другой лестницы. — Мурна, возьми Келли и Мев и спустись с ними вниз!
   Арафель замерла, чувствуя страх от этих множившихся имен. Когда-то она была в этом зале в окружении многих людей. Но сейчас было сейчас, и как ни казалось ей это место странным и грубым от блеска огней и запаха смерти, она заставляла себя быть спокойной и ждала, стоя там, где они хотели, чудес от них таких же, каким сама была для них.
   И загремели ступени от топота ног: сначала Мурна — такое имя носила худая костлявая женщина, лишенная цвета, а рядом — мальчик и девочка, как восход и закат, остановились на ступеньке и открыли рты от удивления, ибо Арафель явилась не в сером залатанном плаще, как они видели ее, но в серебре и эльфийских драгоценностях.
   Затем вошли воины, и первый по почестям — арфист, держа арфу в руках, он склонился перед ней на колено: Леннон звали его — и она вспомнила другого арфиста Кер Велла, взглянув в его иссохшее лицо. Так и тот бы постарел — мысль ужалила ее и наполнила сердце печалью.
   — Я видел тебя, госпожа, когда ты спасла Кер Велл, — промолвил арфист. — Я помню. Я был здесь. Жаль лишь, что я это плохо помню. Я пытался сложить песню об этом… но она никогда не получалась такой, как я хотел.
   Голос его пресекся, и он лишь смотрел изумленно, пока Киран нежно не взял его за руку и не отвел в сторону. Она искала знакомые лица. Но Мередифь и Эвальд умерли, и их не было здесь. «Умерли, конечно же, умерли, — вдруг поняла она, — как умирают люди». Госпожа Смерть собирает не только деревья и так незаметно, что уход их почти неощутим. Арафель окружали совсем незнакомые лица. И большая их часть уже была отмечена временем.
   — Барк, — назвал Киран высокого, с проседью рыжеволосого воина. — Сын Скаги. И Донал, его двоюродный брат. Мои правая и левая рука, столь я ценю их. Ризи — сын Дру. Роан. Шихан, — последний был старик, старейший из всех них.
   — В тот день я ехал по полю вслед за моим господином Кираном, — трясущимися от напряжения губами промолвил этот бывалый воин. — Когда ты пришла… — и голос его увяз в прерывистых слезах, распространявших нечто, напоминавшее эльфийское тепло, и она невольно была тронута ими.
   — Да, — ласково откликнулась она, не помня этого человека и гадая, какое у него было тогда лицо. Эти перемены в людях вселяли в нее отчаяние. Она взглянула на детей, которых обнимала Бранвин, и прочла в них также перемены, происходящие с неумолимой скоростью.
   — Ты сядешь? — спросил ее Киран, возвращая к действительности, и она опустилась в приготовленное для нее кресло перед серебряными блюдами и гибельным пламенем.
   — Нам тоже можно сесть за стол? — взволнованно спросил Келли и, получив утвердительный кивок отца, зардевшись, обнял сестру и мать. И все пришло в движение: вносились лавы и новые блюда, и с облегчением и шумом все принялись рассаживаться по местам.
   Зазвучали первые робкие звуки арфы, чисто и нежно, и воцарилась тишина, умолкли даже дети. И арфист заиграл, заиграл для нее, песни веселые и светлые. А затем была трапеза. Мурна все взяла на себя, проявляя особое внимание к гостье — подносила Арафели вино и медовые лепешки и фрукты, когда та отказывалась от другой еды.
   Арафель не знала, сколь человеческими были эти подношения, но на вкус они были сладки, а вино, хоть и горчило, было приятно пить. Все ели в такой гробовой тишине, что стук чаши казался громом, а мышиные шажки Мурны гремели тяжелой поступью. Даже дети были серьезны и молчаливы, но глаза их впитывали все.
   — К чему такая тишина? — горестно воскликнул Киран.
   — Значит нам можно говорить? — вскричал Келли высоким чистым голосом, от которого у Арафели перехватило дух. Она рассмеялась, и смех ее подхватили сначала Мев, а затем и Донал.
   — Да, — промолвил Киран, — мы можем говорить.
   — Может, арфист споет нам песни, чтобы на душе у нас стало светло, — предложила Арафель.
   Это обрадовало арфиста, который снова взял арфу, и вскоре дети хлопали в ладоши, и домочадцы с трудом могли усидеть на местах; последним из всех засмеялся даже суровый рыжеволосый Барк. Песня напомнила старому Шихану сказку, которую он рассказал искусно и складно, и снова принесли вина, и Арафель, странно робея от быстротечности всего, поведала эльфийское предание и приуныла, когда ответом ей стали лишь молчаливые взоры.
   — Ах! — выдохнула Мурна, и все вздохнули, и Арафель увидела, что все довольны и даже более чем довольны, что глаза их искрятся, а арфист утирает слезы.
   — Расскажи еще, — попросила Мев.
   Бесценное настало время — время мира и покоя. Но юный голосок хотел его нарушить.
   — Нет, — сказала Арафель, внезапно ощутив прошедшие часы, увидев, как осели свечи в подсвечниках, услышав, как раскололось сгоревшее полено в очаге, заметив, как погас один из факелов, обрушившись на плиты пола целым звездопадом искр. — Нет, теперь мы должны заняться вашими делами. Может, ты мне расскажешь, — повернулась она к Кирану, — как шли у вас дела с тех пор, как я была здесь в последний раз.
   — О, хорошо, — откликнулся Киран. — Земля не подводила нас. И мои кони — моя конюшня процветает.
   — А мир? Мир есть у вас?
   И воины встрепенулись.
   — Король постановил быть миру, — сказал Киран. — И, как могу, я храню его.
   — Ах так, — промолвила она.
   — Наверное, детям пора в постель, — сказал Киран.
   — Нет, — ответила Арафель; и Мев и Келли, чьи глаза сразу потухли, снова расцвели и чуть не подскочили на своих местах. — Потерпи, — сказала Арафель Бранвин, чей взгляд блуждал от старого Шихана к замершей Мурне. Волосы той растрепались и прядями упали на худое лицо, раскрасневшееся от беготни туда и сюда. Она ни разу так и не присела. Сейчас она держала кувшин с вином и даже позабыла об этом, несмотря на его тяжесть. Все замерли: и Роан, поставленный на стражу к дверям, но позванный ею к столу за широкую улыбку, и Донал, светловолосый красавец, младше всех остальных, и темный Ризи с тихим и мудрым взглядом, и Барк, сын Скаги, столь похожий на своего отца.
   — Годы Шихана простираются далеко назад, — промолвила Арафель, — и в них своя слава; годы Мев и Келли тянутся дальше всех вперед, и как разбросает время этих людей, никому не дано знать, кроме меня. А потому к детям я обращаюсь так же, как к остальным. И пусть они услышат мой совет, ибо я не знаю, когда вернусь сюда в следующий раз.
   И тревога охватила всех, за исключением детей, и больше всех Кирана, но никто не проронил ни слова.
   — За все годы Кер Велла, — продолжила она, — лишь люди приходили в Элд, и никогда еще Ши не гостили у них. Но сегодня вы пробудили старые воспоминания. Вы напомнили мне о почти забытых мною временах. С вами благословение Ши: ваш шаг по палым листьям будет легок, и путь не будет плутать в лесу, и глаза ваши будут видеть истину, там где взор других замутнится, и так на все времена. Элд не будет таять для вас. Все, что увидите, будете видеть в истинном свете. Это мой дар. И еще один я дам Мев и Келли… Пойдите сюда, — промолвила она, заметив, что дети мнутся в нерешительности, и они извинились и подошли к ней во главу стола, глядя на нее такими огромными, как у оленят, глазами.
   — Вот, — сказала она и разжала ладонь, положив на стол что-то похожее на солнечных зайчиков, но свет поблек, и остались лежать два листа, скорее серебряных, чем зеленых. — На память, — сказала она, — на память об истинном Элде. Это с самых юных моих деревьев. Держите их при себе, и они никогда не завянут. Вы никогда еще не видали настоящих деревьев, и я не могу отвести вас туда. А как бы хотела. Но они станут вам надеждой в безнадежности и истинным видением, когда меркнет взор. А еще на них лежат чары обретения дома. И для недавних потеряшек это самый подходящий дар.
   В смущении и изумлении дети взяли в руки по листу.
   — Мама! — воскликнула Мев, показывая матери свой.
   — Госпожа, — приглушенно промолвил Келли и, взглянув на свой, понес показать его отцу.
   — Я видел эти деревья, — тихо промолвил Киран.
   Келли сел рядом с отцом, и Киран жарко обнял его, прижимая к себе это ценнейшее из сокровищ, подаренных ему временем, как и Бранвин прижимала к себе Мев. Друзья и домочадцы, собравшиеся в зале стояли крепостью против ночи, против теней, против всех бед мира. И все же в глазах Кирана таилось знание, и все словно видели эти тени за стенами замка.