- Не понимаю...
Видя, что договориться с ним невозможно, я громко кричу:
- Ребята, не стреляйте, это наши!
Словно из-под земли передо мной вырастает высокая фигура хорунжего Скрентковича:
- Это что еще за наши? С чего вы взяли?
Высказываю ему свою догадку. Бойцы, лежащие около пас, перестают стрелять. Офицеры тоже начинают сомневаться.
- Прекратить огонь! Не стрелять! - звучат команды.
Стрельба понемногу утихает. В расположении противника происходит какое-то замешательство, и кто-то четко командует по-русски:
- Прекратить огонь!
Из-за камня поднимается хорунжий Смирницкий и, сложив ладони трубочкой, кричит:
- Эй, кто вы?!
Почему-то долго никто не отвечает, и наконец с той стороны доносится:
- А вы кто?
Наши офицеры на минуту задумываются, и вот нервную тишину прерывает зычный голос хорунжего Смирницкого:
- Войско Польское!
Теперь, по-видимому, задумался "противник", так как ночную тьму снова озаряет яркий свет ракет и до наших ушей долетает:
- Какой фронт?
- Первый Белорусский! - громко отвечает командир пятой роты.
- А мы - второй Белорусский! - И чтобы окончательно убедиться, что мы не немцы, задают нам очередной вопрос: - Кто командует вашим фронтом?
- Маршал Жуков! - отвечаем мы.
- Ура-а-а!..- гремит по окрестностям, а небо вновь озаряют множество осветительных ракет, похожих на бенгальские огни.
- Пойдем, Збышек, встречать союзников! - по-русски обращается Смирницкий к Скрентковичу.
Отряхивая на ходу снег с шинелей, офицеры спешат на ничейную землю. С противоположной стороны навстречу им идет группа людей. Расстояние между ними быстро сокращается. Уже отчетливо слышна русская речь.
- Почему вы начали стрелять?..- спрашивает хорунжий Смирницкий.
- А вы зачем открыли ответный огонь? - перебивает его кто-то из русских, и мы заключаем друг друга в крепкие объятия.
Возгласы "Ура!" катятся по заснеженным полям, советские и польские бойцы подбегают друг к другу, целуются и радуются, что ошибка не привела к жертвам.
Появившиеся старшие офицеры обеих союзнических армий решили отметить эту встречу. Разбившись на небольшие группы, мы направляемся в близлежащую деревню, где остановилась советская танковая часть. Вместе с новыми фронтовыми друзьями заходим в просторную теплую избу. Хозяева встречают нас с радостным удивлением, а женщина-старшина, которая задает тон у советских бойцов, коротко командует подчиненным:
- Поджарить мясо и принести из танка аккордеон и спирт.
Усталые и замерзшие, с удовольствием усаживаемся на солому, которой устлан пол, снимаем сапоги, сушим портянки. Аромат соломы смешивается с запахами жареного лука и мяса. Хозяин режет хлеб, а его жена расставляет на столе тарелки и стаканы. Советский танкист приносит канистру и аккордеон, и женщина-старшина приглашает всех к столу. Сержант Багиньский и рядовой Кубик потирают руки в предвкушении хорошего ужина. Капрал Олейник вытаскивает из-за голенища ложку, аккуратно завернутую в белую тряпочку. На столе появляется блюдо дымящегося мяса.
- Наливай,- приказывает женщина-старшина водителю, поднимает свой стакан и предлагает тост: - За победу над гитлеровской Германией! За дружбу между советскими и польскими солдатами!
- За победу! - вторит ей Бенецкий.- За дружбу!
Я пытаюсь поднести стакан к губам, но чувствую резкий запах бензина. Раздумываю, как не пить этой гадости и в то же время не обидеть советских друзей. Неожиданно из затруднительного положения меня выручает младший сержант Советской Армии, с орденом Красной Звезды на груди.
- Что, запах не нравится? Не было другой посуды, вот и налили в канистру из-под бензина,- посмеивается он.
- Да нет, я вообще не пью, ведь мне всего шестнадцать...
- Тогда поставь стакан, сынок, и ешь.
Накладываю на тарелку мясо и смотрю, как хозяин дома морщась цедит спирт. Некоторые уже успели выпить и теперь с наслаждением нюхают хлеб. Спустя минуту лица участников пиршества расплываются в довольной улыбке, а в глазах появляется задорный блеск. Гармонист запевает "Землянку", а мы дружно подпеваем ему. Водитель танка агитирует допить содержимое канистры. Багиньский и Кубик подставляют свои стаканы и залпом осушают их. Затем неугомонный болтун Кубик обращается к хозяину дома:
- А далеко ли отсюда до Берлина?
- Не знаю. Я никогда там не был,- отвечает крестьянин.
Часть наших бойцов уже поели и укладываются спать. У меня тоже слипаются глаза. Слышу, как оставшиеся за столом говорят о немцах, о предстоящих боях. Кто-то ссорится из-за места возле печки, но я уже не могу открыть глаз.
Просыпаюсь оттого, что весь дом дрожит как в лихорадке - это советские танкисты прогревают моторы своих стальных коней. Они первыми покидают Карчемку - деревню, в которой мы остановились. В люке башни одного из танков вижу знакомую женщину-старшину. Машем друг другу на прощание, и машины исчезают в снежном вихре.
Офицеры объявляют сбор. Мы спешно приводим в порядок технику и вооружение, пополняем боеприпасы. Работники политико-воспитательного аппарата полка организуют похороны бойцов, погибших в последнем бою. Нас с хорунжим Рыхертом переводят во взвод пешей разведки.
На следующий день, задолго до рассвета, полк выступает. Марш на запад продолжается. Впереди идут разведчики. Вначале путь наш проходит по лесу, поскольку дорога, которой, судя по всему, давно не пользовались, покрыта толстым слоем снега. Спустя некоторое время лес редеет. Соблюдая все меры предосторожности и чутко прислушиваясь к тишине, мы пересекаем поле и выходим к какой-то железнодорожной станции. Мимо вывески с названием станции, написанным готическим шрифтом, выходим на единственную пустынную платформу.
- Пошли дальше,- приказывает хорунжий.
Дорога снова углубляется в лесок. Идти легче, поскольку машины проложили в снегу широкую колею. Деревья кончаются, и впереди на расстоянии не более километра виднеется деревня с остроконечным шпилем кирхи. Из труб некоторых домов поднимается вверх белый дым. Ясно, что здесь кто-то живет. Но есть ли в деревне гитлеровцы- этого мы не знаем...
- Внимание, ребята, кто-то идет,- отрывая бинокль от глаз, нарушает тишину командир.
Напрягаем зрение: действительно, со стороны деревни кто-то спешит в нашем направлении. Одет в гражданскую одежду. Готовясь к встрече с ним, снимаем автоматы с предохранителей.
- Стой! Стой! -кричим, как только он входит в лес.
- Руки вверх! - для верности добавляет капрал Сокол.
Перед нами мальчишка лет четырнадцати - шестнадцати.
- Есть ли в деревне немецкие войска? - спрашивает хорунжий.
Мальчишка молчит.
- Ты что, немой? - вмешиваюсь я в разговор.
- Ich verstehe nicht{8},- дрожащим голосом выдавливает он из себя.
- А, не понимаешь?! Тогда поговорим по-вашему,- обращается к нему по-немецки командир.
Услышав родную речь, мальчишка обретает уверенность. Он опускает руки и обстоятельно отвечает на все наши вопросы. По его словам, на другом конце деревни расположилась на ночлег группа гитлеровцев в количестве около сорока человек.
Хорунжий отпускает мальчишку и обращается к нам:
- Немцы наверняка еще спят. Может, нам удастся застигнуть их врасплох и взять в плен. Пошли быстрее.
Из леса выходим, развернувшись в цепь. С автоматами наготове подбегаем к ближайшему дому и заходим во двор. Внимательно осматриваемся.
Справа, возле кирпичного хлева, стоят двое саней, доверху нагруженных различными вещами. На одних из-под брезентового тента выглядывают три детские головенки, закутанные в шерстяные платки. Через открытую дверь сарая виден висящий на перекладине поросенок, которого разделывают двое рослых мужчин. Вдруг из конуры выскакивает огромная немецкая овчарка и с громким лаем кидается на меня. Не раздумывая, поднимаю автомат и нажимаю на спусковой крючок. Резкая короткая очередь - собака падает, а дети дружно ударяются в рев. Мужчины, стоящие возле поросенка, как будто-их дернули за веревочку, поднимают руки вверх. Из двери дома выходят две женщины с узлами. Увидев нас, они ставят их на землю и словно по команде начинают просить умоляющими голосами:
- Soldaten, nicht schiepen, wir haben kleine Kinder!{9}
В это время на противоположном конце деревни раздаются выстрелы.
- Ну вот, немцы уже очухались. И все из-за этого партизана,- укоряет меня командир. Разведчики стоят в нерешительности: что делать? - Выходим на улицу,решает хорунжий Рыхерт.
Не успели мы высунуть носа, как воздух над нами вспорола пулеметная очередь. Озираемся по сторонам в поисках лучшей позиции. Капрал Сокол устанавливает ручной пулемет на бетонном погребе, где спрятались гражданские. Ложусь рядом с ним и вижу, как по полю в сторону пригорка убегают немцы в белых маскхалатах.
- Стреляй, чего ждешь?! - кричу я наводчику единственного в нашей группе пулемета.
Капрал целится и нажимает гашетку, но выстрела нет. Он молниеносно перезаряжает пулемет - и снова металлический щелчок.
- Замерз, черт побери! - чертыхается он.
По черепице крыши снова ударяет очередь немецкого пулемета. Из погреба выглядывает старый немец в круглой темно-синей шапочке и что-то кричит нам. Не обращая на него внимания, мы с Соколом пытаемся наладить пулемет. Но немец не уходит, он настойчиво протягивает нам небольшой металлический бидончик, жестикулирует и опять что-то объясняет. Я, кажется, начинаю понимать, чего он хочет. Беру бидон, быстро отвертываю медную пробку - и чувствую запах керосина.
- Снимай диск! - тороплю наводчика и обильно поливаю затвор керосином.Теперь заряжай и стреляй!
"Та-та-та!" - строчит "Дегтярев". Во двор вбегают бойцы пятой роты. Впереди, как всегда, Смирницкий.
- Пятая рота, за мной! - кричит он по-русски.
Вместе с солдатами его роты выбегаем на улицу и мы. Я успеваю только заметить, как крестьянин в темно-синей шапочке принимается разгружать сани...
Короткий отдых - и снова в путь. В течение двух последующих дней оставляем позади Короново и Семпульно-Краеньске. Вечером 31 января вступаем в Липку. А дальше простирается земля, которой до 1939 года владели немцы.
Бой на Гвде
Дует теплый западный ветер. Небо заволокли тяжелые, свинцовые тучи. Но перемена погоды нас почти не трогает: мы с нетерпением ждем важного исторического события - вступления на землю, откуда гитлеровские войска напали на Польшу. Прибавляем шагу и углубляемся в темный еловый лес. Каждый хочет первым пересечь довоенную границу.
Нашу колонну обгоняет повозка с заместителем командира батальона по политико-воспитательной работе поручником Виктором Красовицким. Она останавливается на небольшой полянке, справа от дороги. Поручник Красовицкий жестом останавливает нашу разведгруппу.
- Бойцы! - начинает он торжественным голосом.- Мы вступили на землю, которую несколько веков назад отобрали у нас силой германские захватчики. От вас, от ваших активных боевых действий зависит, когда эти земли возвратятся в лоно матери-родины...
Продолжаем свой марш. Первый встретившийся на нашем пути населенный пункт выглядит вымершим, лишь беспризорные коровы бродят по улице. Хозяйственный Гладзюк, которого хорунжий Рыхерт взял в разведгруппу, вздыхает:
- Какая скотина пропадает! Поселиться бы здесь, ну хотя бы вон в том доме из красного кирпича, завести для начала парочку коров и жить себе припеваючи.
- Подожди немного. Вот разделаемся с Гитлером, проведем земельную реформу, и поселишься ты здесь, если только останешься в живых,- поощряет его пулеметчик Сокол.
- А может, поселимся рядом? Нагоним самогону и будем вспоминать по вечерам, как воевали,- добавляет кто-то сзади.
- Смотрите, первый дорожный столб на этой земле! - восклицаю я.- До Злотова двадцать километров!
Ночью темп марша замедляется. Становится еще теплее, и под ногами противно хлюпает раскисший снег. Где-то вдалеке, слева от идущей колонны, слышна глухая артиллерийская канонада и видно красное зарево. Входим в какую-то темную, без единого огонька, деревню. Занимаем один из покинутых домов, растапливаем печь и ложимся спать.
Окончен скудный завтрак - и мы снова в пути. К вечеру добираемся до Злотова. В тех домах, куда мы заглядываем, царит беспорядок. Судя по всему, их обитатели ушли вместе с немцами. Продвигаясь в направлении Яструва, подразделения полка все больше разрастаются - появляются дополнительные повозки, запряженные обозными лошадьми. Более предприимчивые садятся на подводы. Темп марша невысок из-за густого тумана, который ложится на окрестные поля. Возницы дремлют, а измученные лошади через каждые несколько десятков метров останавливаются.
Но вот в конце колонны начинается какое-то движение, и кто-то громко кричит:
- Командира взвода разведки вызывают в штаб полка! Передай дальше!
Хорунжий Рыхерт отправляется в штаб, а бойцы закуривают трофейные сигареты и ждут его возвращения. Курят стоя, поскольку сесть негде - кругом рыхлый мокрый снег. Поднявшийся легкий утренний ветерок наконец разгоняет туман. В лесу тревожно шумят сосны.
"Та-та-та!" - раздается рядом с нами. На всякий случай спускаемся в придорожный кювет, под ногами хлюпает вода. Вскоре треск пулеметов сливается с разрывами гранат. Напряжение возрастает. Разбуженные стрельбой, обозные поспешно поворачивают повозки назад.
- Смотрите, наши ребята успели где-то раздобыть маскхалаты! - слышится чей-то возглас.
Выходим на шоссе. Оказывается, неподалеку отсюда, за железной дорогой, бойцы обнаружили склад с маскировочной одеждой и предусмотрительно прихватили с собой необходимое число комплектов для всего взвода. Надев маскхалаты, мы сливаемся с окружающим пейзажем.
В это время подходит головная четвертая пехотная рота, а с ней командир второго батальона майор Коропов и наш хорунжий. Офицеры держат в руках карты.
- Разведчики, ко мне! - зовет хорунжий Рыхерт. Обступаем нашего командира и с нетерпением ждем, что же он скажет.
- Нужны шесть добровольцев,- начинает он.
- Я, я, товарищ хорунжий! - отвечаем мы хором.
- Я же сказал - шесть. Нечего торговаться, не на базаре. Командиром этой группы назначаю Кровицкого. Старший сержант, отберите пять человек, и я расскажу, что вам предстоит делать.
- Владек, возьми меня...- сыплются со всех сторон просьбы.
Кровицкий оказался парнем что надо. Не забыл, что мы вместе учились в школе младших командиров, и взял меня с собой.
Хорунжий Рыхерт разворачивает карту.
- Мы находимся сейчас вот в этом месте,- показывает он красным карандашом на маленькую точку.-Это- Пецевко. Впереди, за ближайшим поворотом, течет река Гвда. Через нее переброшены два моста: шоссейный и железнодорожный. Ваша задача - выяснить, целы ли мосты и есть ли на противоположном берегу немцы. Будьте осторожны. Помните, что разведчик обязан все видеть, но не должен вступать в бой, если в этом нет необходимости. Ну, выполняйте задание и благополучно возвращайтесь.
Стрельба, вызвавшая переполох в обозе, утихла. Кровицкий высылает трех разведчиков правее дороги, а сам вместе со мной и сержантом Ресяком идет налево. Соблюдая меры предосторожности, мы шагаем в направлении реки. Сквозь редкие кусты видно, как вздыбился взорванный железнодорожный мост. Внимательно осматриваем простирающийся впереди участок местности. Затем ползем к одиночным кустам, растущим на пригорке метрах в двадцати от нас. Деревянный шоссейный мост, который хорошо виден отсюда, со стороны выглядит невредимым. Сразу же за мостом, справа от дороги, стоит двухэтажный кирпичный дом, а в глубине - еще какие-то постройки. Правее, у самой реки, тянется длинное красное здание.
- Кажется, немцев здесь нет,- шепчет Владек.
- Да и в доме за мостом тоже никого не видно,- рассуждает вслух Ресяк.
- Ну что, рискнем? Я побегу первым,- решает Кровицкий.
- Как только преодолеешь полпути, я двинусь за тобой.
Старший сержант вскакивает и, пригнувшись, бежит к мосту. Теперь моя очередь.
"Та-та-та!" - разрывает тишину резкая пулеметная очередь. Пошатнувшись в сторону, Кровицкий падает. "Та-та-та!" - продолжает бешено строчить вражеский пулемет, и прямо передо мной взлетают фонтанчики снега и земли. Падаю на бок и прячу голову в небольшой впадине. Пулемет за мостом захлебывается огненными очередями. Разгребаю руками снег и в первый момент не замечаю, что содрал кожу на пальцах до крови. Мечтаю только об одном - зарыться как можно глубже в снег, чтобы жужжащие надо мной пули пронеслись мимо. В эту короткую минуту у меня перед глазами пролетает вся моя жизнь.
- Помогите! - узнаю голос Владека.
Снова бьет пулемет и свистят над головой пули. "Наверное, нащупывают Ресяка,- решаю я.- Но как добраться до Владека?"
- Жив? - слышу возле себя чей-то голос. Поворачиваю голову и вижу сержанта Ресяка.
- Жив, а вот Владека ранили,- объясняю ему.
За спиной слышится какой-то .непонятный шум и крики. Немцы снова открывают огонь, на этот раз из нескольких пулеметов одновременно. Пули с жужжанием пролетают над нами. Но и наши не остаются в долгу. Сквозь этот грохот до меня долетает знакомый голос, который по-русски командует:
- Пятая рота, вперед!
"Что с Владеком?" - неотступно сверлит в мозгу. Поднимаю голову и вижу, что Ресяк уже подполз к нему и разворачивает плащ-палатку. Перевожу взгляд на деревянный мост. Там, за мостом, залегли в кустах два гитлеровца и ведут огонь из пулемета. Тщательно целюсь прямо в куполообразные каски. "За Владека! шепчу про себя.- За Варшаву! За все наши страдания!" Нажимаю на спусковой крючок и вижу, как один из гитлеровцев хватается за лицо, а другой быстро исчезает в окопе. Мой автомат, из которого во время переходов я не раз попадал с расстояния ста метров в половинку кирпича, и сейчас не подвел меня.
Ресяк уже успел уложить Кровицкого на плащ-палатку, и мы оттаскиваем белого как мел Владека в безопасное место, перевязываем его рану. Старший сержант открывает глаза, улыбается и, превозмогая боль, шепчет:
- Вы настоящие друзья...
Невдалеке от нас бойцы пулеметной роты под командованием хорунжего Миколая Беднарчука и старшего сержанта Эдварда Пруцналя устанавливают свои "максимы". Совсем, кажется, недавно мы вместе с Беднарчуком кончали школу младших командиров, а теперь он вот уже более двух месяцев работает заместителем командира по политико-воспитательной работе у пулеметчиков. Увидев нас, хорунжий озабоченно спрашивает:
- Что, Владека ранили? Несите поскорее. Вон там хорунжий Козловский со своими "катафалыциками".
Передаем раненого медикам и выходим на шоссе к тому месту, откуда утром отправлялись в разведку, но никого из наших уже нет. У дороги тянут телефонный кабель связисты. Спрашиваем их, не видели ли они разведчиков, но они только пожимают плечами. Пулеметный и автоматный огонь усиливается. Из-за поворота выскакивают мчащиеся галопом лошади с орудиями полковой батареи. На передке одного из орудий сидит ее командир подпоручник Тадеуш Бембинек.
- Быстрее! Быстрее! - покрикивает он.
Батарея исчезает за следующим поворотом, а мы с Ресяком выходим на небольшую поляну. Здесь суетятся, занимая огневые позиции, минометчики хорунжего Ларисы Крупич и капрала Людвика Доды. Установив минометы, расчеты застыли в ожидании команды.
- Алло! Алло! - нетерпеливо взывает в телефонную трубку Лариса. Но аппарат молчит. - Как только будет связь, доложите! - кидает она раздраженно телефонисту.
- Слушаюсь- вытягивается по стойке "смирно" молодой паренек.
Прибавляем шагу и углубляемся в лес, что чуть правее дороги. Идем в направлении, куда промчалась батарея, куда утром ушли трое наших разведчиков, откуда доносится сейчас треск пулеметов. По дороге минуем усадьбу, во дворе которой ездовые батареи держат за узду нервно перебирающих копытами лошадей. Наконец выходим к поросшей кустами можжевельника опушке леса. Наши бойцы ведут отсюда огонь по противнику. Перебежками добираемся до своих. Немцы отвечают ураганным огнем. До моста не более пятидесяти метров, но преодолеть это расстояние почти невозможно. Двое смельчаков, попытавшихся с ходу достигнуть моста, навсегда легли возле дороги...
В придорожном рву несколько офицеров внимательно слушают рассказ Смирницкого. Здесь находятся наш командир хорунжий Рыхерт, бывший командир роты хорунжий Скренткович, командир взвода хорунжий Францишек: Жакович, сменивший на этом посту Рыхерта, командир второй роты противотанковых ружей подпоручпик Войцех Шеремета, старший адъютант батальона хорунжий Хома с ракетницей в руке и еще какой-то невысокого роста неизвестный мне офицер.
- Я бы пробился к тому берегу этом проклятой реки, если бы остатки железнодорожного моста не рухнули совсем и не придавили более десятка моих бойцов,- говорит в заключение командир пятой роты.
- Надо захватить уцелевший мост,- предлагает Скренткович.
- Без артиллерии фрицев из окопов не вышибешь,- вмешивается хорунжий Рыхерт.
- А я все-таки попытаюсь,- решает командир четвертой роты, вылезает из рва, подбегает к залегшей цепи своих бойцов и командует: - Четвертая рота, перебежками - за мной!
Солдаты вскакивают и, согнувшись, выбегают из леса. На наступающих обрушивается сильный пулеметный и минометный заградительный огонь. Они отползают назад, к опушке леса. Одному из них оторвало челюсть, и он бежит, держась руками за лицо. Между пальцами хлещет кровь.
"Бум-бум!" - бьют по гитлеровской обороне наши полковушки. Первый этаж здания за рекой окутан дымом.
Хорунжий Хеша ракетницей указывает артиллеристам цели.
- Пора поднимать бойцов в атаку,- решают офицеры и разбегаются по своим подразделениям.
- Вперед, ребята! - кричит хорунжий Скренткович и первым бросается к мосту.
Вижу, как у его ног взлетают фонтанчики снега - это немцы стреляют из отдаленного красного здания. Не обращая внимания на огонь, за Скрентковичем бегут подпоручник Шеремета, хорунжий Рыхерт, капрал Сойка и я. За нами слышен топот солдатских сапог. Первым к мосту подбегает Скренткович. Справа яростно изрыгает огонь немецкий пулемет, однако, к счастью для нас, наводчик плохо целится, и пули пролетают над нашими головами. Мост уже позади. Вместе с Сойкой спрыгиваем в немецкий окоп, расположенный рядом с кустами. Натыкаемся на брошенный гитлеровцами пулемет, возле которого стоят несколько коробок с пулеметными лентами. На дне окопа лежат трупы гитлеровского пулеметного расчета.
- Ты знаешь,- радостно говорю Леону,- когда я партизанил, у меня был точно такой же.
- Вместо того чтобы болтать, давай лучше развернем его в сторону немцев, может в любую минуту понадобиться,- обрывает меня Сойка.
Готовим пулемет к бою и видим, как группа наших бойцов во главе с офицерами достигла кирпичного здания, из которого только что стреляли немцы. Хорунжий Рыхерт бросает в окно несколько гранат. Из-за сарая выскакивают двое немцев с пулеметами и устремляются в сторону близлежащего леса. "Это как раз для меня",- будто что-то кольнуло в мозгу, и я склоняюсь над трофейным пулеметом. Прицеливаюсь, нажимаю гашетку. Звякают выбрасываемые гильзы, а немцы уходят все дальше. Целюсь еще раз поточнее - и опять мимо. Гитлеровцы уже в нескольких шагах от спасительного леса.
- Уйдут!- со злостью бросает Леон.
Даю длинную очередь. Тот, который бежал с пулеметом, будто неожиданно наткнувшись на что-то, падает, а другой все-таки исчезает в лесу. Сойка вылезает из окопа и устремляется за вторым трофейным пулеметом.
А немцы в кирпичном здании еще продолжают обороняться. Наши бойцы из расположенного посередине двора погреба пытаются обстрелять их фаустпатронами. В стенах дома появляются большие рваные отверстия.
На плацдарм уже перебрались четвертая и пятая пехотные роты, а по мосту бежит вторая рота автоматчиков во главе с улыбчивым худощавым поручником Анджеем Чюпой. Четвертая рота переходит во второй эшелон батальона и организует оборону. Сержант Багиньский устанавливает свои "максимы" на возвышенности, господствующей над дорогой, ведущей в Яструв. Пулеметчики хорунжего Миколая Беднарчука влетают в прилегающий к кирпичному дому сад и занимают огневые позиции.
- За Варшаву... огонь! - звучит зычный голос Миколая и тонет в грохоте пулеметов.
Ухают немецкие минометы. Одна из мин разорвалась возле Беднарчука. Он зашатался, упал, и мгновенно из-под конфедератки потекла красная струйка крови. К раненому подбежали старший сержант Эдвард Пруцналь и сержант Юзеф Издебский, они перевязывают ему голову, а Миколай открывает глаза и шепчет Эдеку:
- Вперед! За Вар...
Справа от меня торопит солдат хорунжий Игнацы Конопка из второй минометной роты. В это время подбегают с винтовками наперевес минометчики Ларисы. Хорунжий Конопка оборачивается и, увидев командира взвода из своей роты, которая ищет место, где бы установить миномет, показывает:
- Лариса, вон там...
Из длинного красного здания, стоящего у реки, доносится отрывистая пулеметная очередь. Конопка хватается за грудь, сгибается и падает. Лариса подбегает к раненому, гладит его по щеке и повторяет:
- Игнацы, Игнацы, ты должен жить...
А хорунжий Конопка, захлебываясь кровью, с трудом выдавливает из себя:
- Со... об... щи... обо всем... же... не...
Еще мгновение - и он неподвижно вытягивается на снегу.
Обнажив голову, девушка плачет, а ветер безжалостно развевает ее волосы и полы шинели. Она надевает конфедератку, затыкает за пояс полы шинели и в надвигающихся сумерках бегом догоняет взвод.
Спустя некоторое время мы с Сойкой входим в отбитое у немцев кирпичное здание. Сразу же за дверью натыкаемся на труп в немецкой летной форме. Повсюду расположились наши бойцы. Окна завешены плащ-палатками, весело гудит огонь в печи. Хорунжий Хома не может нарадоваться трофейным пистолетом. Делимся впечатлениями о первой победе, одержанной на этих землях.
Видя, что договориться с ним невозможно, я громко кричу:
- Ребята, не стреляйте, это наши!
Словно из-под земли передо мной вырастает высокая фигура хорунжего Скрентковича:
- Это что еще за наши? С чего вы взяли?
Высказываю ему свою догадку. Бойцы, лежащие около пас, перестают стрелять. Офицеры тоже начинают сомневаться.
- Прекратить огонь! Не стрелять! - звучат команды.
Стрельба понемногу утихает. В расположении противника происходит какое-то замешательство, и кто-то четко командует по-русски:
- Прекратить огонь!
Из-за камня поднимается хорунжий Смирницкий и, сложив ладони трубочкой, кричит:
- Эй, кто вы?!
Почему-то долго никто не отвечает, и наконец с той стороны доносится:
- А вы кто?
Наши офицеры на минуту задумываются, и вот нервную тишину прерывает зычный голос хорунжего Смирницкого:
- Войско Польское!
Теперь, по-видимому, задумался "противник", так как ночную тьму снова озаряет яркий свет ракет и до наших ушей долетает:
- Какой фронт?
- Первый Белорусский! - громко отвечает командир пятой роты.
- А мы - второй Белорусский! - И чтобы окончательно убедиться, что мы не немцы, задают нам очередной вопрос: - Кто командует вашим фронтом?
- Маршал Жуков! - отвечаем мы.
- Ура-а-а!..- гремит по окрестностям, а небо вновь озаряют множество осветительных ракет, похожих на бенгальские огни.
- Пойдем, Збышек, встречать союзников! - по-русски обращается Смирницкий к Скрентковичу.
Отряхивая на ходу снег с шинелей, офицеры спешат на ничейную землю. С противоположной стороны навстречу им идет группа людей. Расстояние между ними быстро сокращается. Уже отчетливо слышна русская речь.
- Почему вы начали стрелять?..- спрашивает хорунжий Смирницкий.
- А вы зачем открыли ответный огонь? - перебивает его кто-то из русских, и мы заключаем друг друга в крепкие объятия.
Возгласы "Ура!" катятся по заснеженным полям, советские и польские бойцы подбегают друг к другу, целуются и радуются, что ошибка не привела к жертвам.
Появившиеся старшие офицеры обеих союзнических армий решили отметить эту встречу. Разбившись на небольшие группы, мы направляемся в близлежащую деревню, где остановилась советская танковая часть. Вместе с новыми фронтовыми друзьями заходим в просторную теплую избу. Хозяева встречают нас с радостным удивлением, а женщина-старшина, которая задает тон у советских бойцов, коротко командует подчиненным:
- Поджарить мясо и принести из танка аккордеон и спирт.
Усталые и замерзшие, с удовольствием усаживаемся на солому, которой устлан пол, снимаем сапоги, сушим портянки. Аромат соломы смешивается с запахами жареного лука и мяса. Хозяин режет хлеб, а его жена расставляет на столе тарелки и стаканы. Советский танкист приносит канистру и аккордеон, и женщина-старшина приглашает всех к столу. Сержант Багиньский и рядовой Кубик потирают руки в предвкушении хорошего ужина. Капрал Олейник вытаскивает из-за голенища ложку, аккуратно завернутую в белую тряпочку. На столе появляется блюдо дымящегося мяса.
- Наливай,- приказывает женщина-старшина водителю, поднимает свой стакан и предлагает тост: - За победу над гитлеровской Германией! За дружбу между советскими и польскими солдатами!
- За победу! - вторит ей Бенецкий.- За дружбу!
Я пытаюсь поднести стакан к губам, но чувствую резкий запах бензина. Раздумываю, как не пить этой гадости и в то же время не обидеть советских друзей. Неожиданно из затруднительного положения меня выручает младший сержант Советской Армии, с орденом Красной Звезды на груди.
- Что, запах не нравится? Не было другой посуды, вот и налили в канистру из-под бензина,- посмеивается он.
- Да нет, я вообще не пью, ведь мне всего шестнадцать...
- Тогда поставь стакан, сынок, и ешь.
Накладываю на тарелку мясо и смотрю, как хозяин дома морщась цедит спирт. Некоторые уже успели выпить и теперь с наслаждением нюхают хлеб. Спустя минуту лица участников пиршества расплываются в довольной улыбке, а в глазах появляется задорный блеск. Гармонист запевает "Землянку", а мы дружно подпеваем ему. Водитель танка агитирует допить содержимое канистры. Багиньский и Кубик подставляют свои стаканы и залпом осушают их. Затем неугомонный болтун Кубик обращается к хозяину дома:
- А далеко ли отсюда до Берлина?
- Не знаю. Я никогда там не был,- отвечает крестьянин.
Часть наших бойцов уже поели и укладываются спать. У меня тоже слипаются глаза. Слышу, как оставшиеся за столом говорят о немцах, о предстоящих боях. Кто-то ссорится из-за места возле печки, но я уже не могу открыть глаз.
Просыпаюсь оттого, что весь дом дрожит как в лихорадке - это советские танкисты прогревают моторы своих стальных коней. Они первыми покидают Карчемку - деревню, в которой мы остановились. В люке башни одного из танков вижу знакомую женщину-старшину. Машем друг другу на прощание, и машины исчезают в снежном вихре.
Офицеры объявляют сбор. Мы спешно приводим в порядок технику и вооружение, пополняем боеприпасы. Работники политико-воспитательного аппарата полка организуют похороны бойцов, погибших в последнем бою. Нас с хорунжим Рыхертом переводят во взвод пешей разведки.
На следующий день, задолго до рассвета, полк выступает. Марш на запад продолжается. Впереди идут разведчики. Вначале путь наш проходит по лесу, поскольку дорога, которой, судя по всему, давно не пользовались, покрыта толстым слоем снега. Спустя некоторое время лес редеет. Соблюдая все меры предосторожности и чутко прислушиваясь к тишине, мы пересекаем поле и выходим к какой-то железнодорожной станции. Мимо вывески с названием станции, написанным готическим шрифтом, выходим на единственную пустынную платформу.
- Пошли дальше,- приказывает хорунжий.
Дорога снова углубляется в лесок. Идти легче, поскольку машины проложили в снегу широкую колею. Деревья кончаются, и впереди на расстоянии не более километра виднеется деревня с остроконечным шпилем кирхи. Из труб некоторых домов поднимается вверх белый дым. Ясно, что здесь кто-то живет. Но есть ли в деревне гитлеровцы- этого мы не знаем...
- Внимание, ребята, кто-то идет,- отрывая бинокль от глаз, нарушает тишину командир.
Напрягаем зрение: действительно, со стороны деревни кто-то спешит в нашем направлении. Одет в гражданскую одежду. Готовясь к встрече с ним, снимаем автоматы с предохранителей.
- Стой! Стой! -кричим, как только он входит в лес.
- Руки вверх! - для верности добавляет капрал Сокол.
Перед нами мальчишка лет четырнадцати - шестнадцати.
- Есть ли в деревне немецкие войска? - спрашивает хорунжий.
Мальчишка молчит.
- Ты что, немой? - вмешиваюсь я в разговор.
- Ich verstehe nicht{8},- дрожащим голосом выдавливает он из себя.
- А, не понимаешь?! Тогда поговорим по-вашему,- обращается к нему по-немецки командир.
Услышав родную речь, мальчишка обретает уверенность. Он опускает руки и обстоятельно отвечает на все наши вопросы. По его словам, на другом конце деревни расположилась на ночлег группа гитлеровцев в количестве около сорока человек.
Хорунжий отпускает мальчишку и обращается к нам:
- Немцы наверняка еще спят. Может, нам удастся застигнуть их врасплох и взять в плен. Пошли быстрее.
Из леса выходим, развернувшись в цепь. С автоматами наготове подбегаем к ближайшему дому и заходим во двор. Внимательно осматриваемся.
Справа, возле кирпичного хлева, стоят двое саней, доверху нагруженных различными вещами. На одних из-под брезентового тента выглядывают три детские головенки, закутанные в шерстяные платки. Через открытую дверь сарая виден висящий на перекладине поросенок, которого разделывают двое рослых мужчин. Вдруг из конуры выскакивает огромная немецкая овчарка и с громким лаем кидается на меня. Не раздумывая, поднимаю автомат и нажимаю на спусковой крючок. Резкая короткая очередь - собака падает, а дети дружно ударяются в рев. Мужчины, стоящие возле поросенка, как будто-их дернули за веревочку, поднимают руки вверх. Из двери дома выходят две женщины с узлами. Увидев нас, они ставят их на землю и словно по команде начинают просить умоляющими голосами:
- Soldaten, nicht schiepen, wir haben kleine Kinder!{9}
В это время на противоположном конце деревни раздаются выстрелы.
- Ну вот, немцы уже очухались. И все из-за этого партизана,- укоряет меня командир. Разведчики стоят в нерешительности: что делать? - Выходим на улицу,решает хорунжий Рыхерт.
Не успели мы высунуть носа, как воздух над нами вспорола пулеметная очередь. Озираемся по сторонам в поисках лучшей позиции. Капрал Сокол устанавливает ручной пулемет на бетонном погребе, где спрятались гражданские. Ложусь рядом с ним и вижу, как по полю в сторону пригорка убегают немцы в белых маскхалатах.
- Стреляй, чего ждешь?! - кричу я наводчику единственного в нашей группе пулемета.
Капрал целится и нажимает гашетку, но выстрела нет. Он молниеносно перезаряжает пулемет - и снова металлический щелчок.
- Замерз, черт побери! - чертыхается он.
По черепице крыши снова ударяет очередь немецкого пулемета. Из погреба выглядывает старый немец в круглой темно-синей шапочке и что-то кричит нам. Не обращая на него внимания, мы с Соколом пытаемся наладить пулемет. Но немец не уходит, он настойчиво протягивает нам небольшой металлический бидончик, жестикулирует и опять что-то объясняет. Я, кажется, начинаю понимать, чего он хочет. Беру бидон, быстро отвертываю медную пробку - и чувствую запах керосина.
- Снимай диск! - тороплю наводчика и обильно поливаю затвор керосином.Теперь заряжай и стреляй!
"Та-та-та!" - строчит "Дегтярев". Во двор вбегают бойцы пятой роты. Впереди, как всегда, Смирницкий.
- Пятая рота, за мной! - кричит он по-русски.
Вместе с солдатами его роты выбегаем на улицу и мы. Я успеваю только заметить, как крестьянин в темно-синей шапочке принимается разгружать сани...
Короткий отдых - и снова в путь. В течение двух последующих дней оставляем позади Короново и Семпульно-Краеньске. Вечером 31 января вступаем в Липку. А дальше простирается земля, которой до 1939 года владели немцы.
Бой на Гвде
Дует теплый западный ветер. Небо заволокли тяжелые, свинцовые тучи. Но перемена погоды нас почти не трогает: мы с нетерпением ждем важного исторического события - вступления на землю, откуда гитлеровские войска напали на Польшу. Прибавляем шагу и углубляемся в темный еловый лес. Каждый хочет первым пересечь довоенную границу.
Нашу колонну обгоняет повозка с заместителем командира батальона по политико-воспитательной работе поручником Виктором Красовицким. Она останавливается на небольшой полянке, справа от дороги. Поручник Красовицкий жестом останавливает нашу разведгруппу.
- Бойцы! - начинает он торжественным голосом.- Мы вступили на землю, которую несколько веков назад отобрали у нас силой германские захватчики. От вас, от ваших активных боевых действий зависит, когда эти земли возвратятся в лоно матери-родины...
Продолжаем свой марш. Первый встретившийся на нашем пути населенный пункт выглядит вымершим, лишь беспризорные коровы бродят по улице. Хозяйственный Гладзюк, которого хорунжий Рыхерт взял в разведгруппу, вздыхает:
- Какая скотина пропадает! Поселиться бы здесь, ну хотя бы вон в том доме из красного кирпича, завести для начала парочку коров и жить себе припеваючи.
- Подожди немного. Вот разделаемся с Гитлером, проведем земельную реформу, и поселишься ты здесь, если только останешься в живых,- поощряет его пулеметчик Сокол.
- А может, поселимся рядом? Нагоним самогону и будем вспоминать по вечерам, как воевали,- добавляет кто-то сзади.
- Смотрите, первый дорожный столб на этой земле! - восклицаю я.- До Злотова двадцать километров!
Ночью темп марша замедляется. Становится еще теплее, и под ногами противно хлюпает раскисший снег. Где-то вдалеке, слева от идущей колонны, слышна глухая артиллерийская канонада и видно красное зарево. Входим в какую-то темную, без единого огонька, деревню. Занимаем один из покинутых домов, растапливаем печь и ложимся спать.
Окончен скудный завтрак - и мы снова в пути. К вечеру добираемся до Злотова. В тех домах, куда мы заглядываем, царит беспорядок. Судя по всему, их обитатели ушли вместе с немцами. Продвигаясь в направлении Яструва, подразделения полка все больше разрастаются - появляются дополнительные повозки, запряженные обозными лошадьми. Более предприимчивые садятся на подводы. Темп марша невысок из-за густого тумана, который ложится на окрестные поля. Возницы дремлют, а измученные лошади через каждые несколько десятков метров останавливаются.
Но вот в конце колонны начинается какое-то движение, и кто-то громко кричит:
- Командира взвода разведки вызывают в штаб полка! Передай дальше!
Хорунжий Рыхерт отправляется в штаб, а бойцы закуривают трофейные сигареты и ждут его возвращения. Курят стоя, поскольку сесть негде - кругом рыхлый мокрый снег. Поднявшийся легкий утренний ветерок наконец разгоняет туман. В лесу тревожно шумят сосны.
"Та-та-та!" - раздается рядом с нами. На всякий случай спускаемся в придорожный кювет, под ногами хлюпает вода. Вскоре треск пулеметов сливается с разрывами гранат. Напряжение возрастает. Разбуженные стрельбой, обозные поспешно поворачивают повозки назад.
- Смотрите, наши ребята успели где-то раздобыть маскхалаты! - слышится чей-то возглас.
Выходим на шоссе. Оказывается, неподалеку отсюда, за железной дорогой, бойцы обнаружили склад с маскировочной одеждой и предусмотрительно прихватили с собой необходимое число комплектов для всего взвода. Надев маскхалаты, мы сливаемся с окружающим пейзажем.
В это время подходит головная четвертая пехотная рота, а с ней командир второго батальона майор Коропов и наш хорунжий. Офицеры держат в руках карты.
- Разведчики, ко мне! - зовет хорунжий Рыхерт. Обступаем нашего командира и с нетерпением ждем, что же он скажет.
- Нужны шесть добровольцев,- начинает он.
- Я, я, товарищ хорунжий! - отвечаем мы хором.
- Я же сказал - шесть. Нечего торговаться, не на базаре. Командиром этой группы назначаю Кровицкого. Старший сержант, отберите пять человек, и я расскажу, что вам предстоит делать.
- Владек, возьми меня...- сыплются со всех сторон просьбы.
Кровицкий оказался парнем что надо. Не забыл, что мы вместе учились в школе младших командиров, и взял меня с собой.
Хорунжий Рыхерт разворачивает карту.
- Мы находимся сейчас вот в этом месте,- показывает он красным карандашом на маленькую точку.-Это- Пецевко. Впереди, за ближайшим поворотом, течет река Гвда. Через нее переброшены два моста: шоссейный и железнодорожный. Ваша задача - выяснить, целы ли мосты и есть ли на противоположном берегу немцы. Будьте осторожны. Помните, что разведчик обязан все видеть, но не должен вступать в бой, если в этом нет необходимости. Ну, выполняйте задание и благополучно возвращайтесь.
Стрельба, вызвавшая переполох в обозе, утихла. Кровицкий высылает трех разведчиков правее дороги, а сам вместе со мной и сержантом Ресяком идет налево. Соблюдая меры предосторожности, мы шагаем в направлении реки. Сквозь редкие кусты видно, как вздыбился взорванный железнодорожный мост. Внимательно осматриваем простирающийся впереди участок местности. Затем ползем к одиночным кустам, растущим на пригорке метрах в двадцати от нас. Деревянный шоссейный мост, который хорошо виден отсюда, со стороны выглядит невредимым. Сразу же за мостом, справа от дороги, стоит двухэтажный кирпичный дом, а в глубине - еще какие-то постройки. Правее, у самой реки, тянется длинное красное здание.
- Кажется, немцев здесь нет,- шепчет Владек.
- Да и в доме за мостом тоже никого не видно,- рассуждает вслух Ресяк.
- Ну что, рискнем? Я побегу первым,- решает Кровицкий.
- Как только преодолеешь полпути, я двинусь за тобой.
Старший сержант вскакивает и, пригнувшись, бежит к мосту. Теперь моя очередь.
"Та-та-та!" - разрывает тишину резкая пулеметная очередь. Пошатнувшись в сторону, Кровицкий падает. "Та-та-та!" - продолжает бешено строчить вражеский пулемет, и прямо передо мной взлетают фонтанчики снега и земли. Падаю на бок и прячу голову в небольшой впадине. Пулемет за мостом захлебывается огненными очередями. Разгребаю руками снег и в первый момент не замечаю, что содрал кожу на пальцах до крови. Мечтаю только об одном - зарыться как можно глубже в снег, чтобы жужжащие надо мной пули пронеслись мимо. В эту короткую минуту у меня перед глазами пролетает вся моя жизнь.
- Помогите! - узнаю голос Владека.
Снова бьет пулемет и свистят над головой пули. "Наверное, нащупывают Ресяка,- решаю я.- Но как добраться до Владека?"
- Жив? - слышу возле себя чей-то голос. Поворачиваю голову и вижу сержанта Ресяка.
- Жив, а вот Владека ранили,- объясняю ему.
За спиной слышится какой-то .непонятный шум и крики. Немцы снова открывают огонь, на этот раз из нескольких пулеметов одновременно. Пули с жужжанием пролетают над нами. Но и наши не остаются в долгу. Сквозь этот грохот до меня долетает знакомый голос, который по-русски командует:
- Пятая рота, вперед!
"Что с Владеком?" - неотступно сверлит в мозгу. Поднимаю голову и вижу, что Ресяк уже подполз к нему и разворачивает плащ-палатку. Перевожу взгляд на деревянный мост. Там, за мостом, залегли в кустах два гитлеровца и ведут огонь из пулемета. Тщательно целюсь прямо в куполообразные каски. "За Владека! шепчу про себя.- За Варшаву! За все наши страдания!" Нажимаю на спусковой крючок и вижу, как один из гитлеровцев хватается за лицо, а другой быстро исчезает в окопе. Мой автомат, из которого во время переходов я не раз попадал с расстояния ста метров в половинку кирпича, и сейчас не подвел меня.
Ресяк уже успел уложить Кровицкого на плащ-палатку, и мы оттаскиваем белого как мел Владека в безопасное место, перевязываем его рану. Старший сержант открывает глаза, улыбается и, превозмогая боль, шепчет:
- Вы настоящие друзья...
Невдалеке от нас бойцы пулеметной роты под командованием хорунжего Миколая Беднарчука и старшего сержанта Эдварда Пруцналя устанавливают свои "максимы". Совсем, кажется, недавно мы вместе с Беднарчуком кончали школу младших командиров, а теперь он вот уже более двух месяцев работает заместителем командира по политико-воспитательной работе у пулеметчиков. Увидев нас, хорунжий озабоченно спрашивает:
- Что, Владека ранили? Несите поскорее. Вон там хорунжий Козловский со своими "катафалыциками".
Передаем раненого медикам и выходим на шоссе к тому месту, откуда утром отправлялись в разведку, но никого из наших уже нет. У дороги тянут телефонный кабель связисты. Спрашиваем их, не видели ли они разведчиков, но они только пожимают плечами. Пулеметный и автоматный огонь усиливается. Из-за поворота выскакивают мчащиеся галопом лошади с орудиями полковой батареи. На передке одного из орудий сидит ее командир подпоручник Тадеуш Бембинек.
- Быстрее! Быстрее! - покрикивает он.
Батарея исчезает за следующим поворотом, а мы с Ресяком выходим на небольшую поляну. Здесь суетятся, занимая огневые позиции, минометчики хорунжего Ларисы Крупич и капрала Людвика Доды. Установив минометы, расчеты застыли в ожидании команды.
- Алло! Алло! - нетерпеливо взывает в телефонную трубку Лариса. Но аппарат молчит. - Как только будет связь, доложите! - кидает она раздраженно телефонисту.
- Слушаюсь- вытягивается по стойке "смирно" молодой паренек.
Прибавляем шагу и углубляемся в лес, что чуть правее дороги. Идем в направлении, куда промчалась батарея, куда утром ушли трое наших разведчиков, откуда доносится сейчас треск пулеметов. По дороге минуем усадьбу, во дворе которой ездовые батареи держат за узду нервно перебирающих копытами лошадей. Наконец выходим к поросшей кустами можжевельника опушке леса. Наши бойцы ведут отсюда огонь по противнику. Перебежками добираемся до своих. Немцы отвечают ураганным огнем. До моста не более пятидесяти метров, но преодолеть это расстояние почти невозможно. Двое смельчаков, попытавшихся с ходу достигнуть моста, навсегда легли возле дороги...
В придорожном рву несколько офицеров внимательно слушают рассказ Смирницкого. Здесь находятся наш командир хорунжий Рыхерт, бывший командир роты хорунжий Скренткович, командир взвода хорунжий Францишек: Жакович, сменивший на этом посту Рыхерта, командир второй роты противотанковых ружей подпоручпик Войцех Шеремета, старший адъютант батальона хорунжий Хома с ракетницей в руке и еще какой-то невысокого роста неизвестный мне офицер.
- Я бы пробился к тому берегу этом проклятой реки, если бы остатки железнодорожного моста не рухнули совсем и не придавили более десятка моих бойцов,- говорит в заключение командир пятой роты.
- Надо захватить уцелевший мост,- предлагает Скренткович.
- Без артиллерии фрицев из окопов не вышибешь,- вмешивается хорунжий Рыхерт.
- А я все-таки попытаюсь,- решает командир четвертой роты, вылезает из рва, подбегает к залегшей цепи своих бойцов и командует: - Четвертая рота, перебежками - за мной!
Солдаты вскакивают и, согнувшись, выбегают из леса. На наступающих обрушивается сильный пулеметный и минометный заградительный огонь. Они отползают назад, к опушке леса. Одному из них оторвало челюсть, и он бежит, держась руками за лицо. Между пальцами хлещет кровь.
"Бум-бум!" - бьют по гитлеровской обороне наши полковушки. Первый этаж здания за рекой окутан дымом.
Хорунжий Хеша ракетницей указывает артиллеристам цели.
- Пора поднимать бойцов в атаку,- решают офицеры и разбегаются по своим подразделениям.
- Вперед, ребята! - кричит хорунжий Скренткович и первым бросается к мосту.
Вижу, как у его ног взлетают фонтанчики снега - это немцы стреляют из отдаленного красного здания. Не обращая внимания на огонь, за Скрентковичем бегут подпоручник Шеремета, хорунжий Рыхерт, капрал Сойка и я. За нами слышен топот солдатских сапог. Первым к мосту подбегает Скренткович. Справа яростно изрыгает огонь немецкий пулемет, однако, к счастью для нас, наводчик плохо целится, и пули пролетают над нашими головами. Мост уже позади. Вместе с Сойкой спрыгиваем в немецкий окоп, расположенный рядом с кустами. Натыкаемся на брошенный гитлеровцами пулемет, возле которого стоят несколько коробок с пулеметными лентами. На дне окопа лежат трупы гитлеровского пулеметного расчета.
- Ты знаешь,- радостно говорю Леону,- когда я партизанил, у меня был точно такой же.
- Вместо того чтобы болтать, давай лучше развернем его в сторону немцев, может в любую минуту понадобиться,- обрывает меня Сойка.
Готовим пулемет к бою и видим, как группа наших бойцов во главе с офицерами достигла кирпичного здания, из которого только что стреляли немцы. Хорунжий Рыхерт бросает в окно несколько гранат. Из-за сарая выскакивают двое немцев с пулеметами и устремляются в сторону близлежащего леса. "Это как раз для меня",- будто что-то кольнуло в мозгу, и я склоняюсь над трофейным пулеметом. Прицеливаюсь, нажимаю гашетку. Звякают выбрасываемые гильзы, а немцы уходят все дальше. Целюсь еще раз поточнее - и опять мимо. Гитлеровцы уже в нескольких шагах от спасительного леса.
- Уйдут!- со злостью бросает Леон.
Даю длинную очередь. Тот, который бежал с пулеметом, будто неожиданно наткнувшись на что-то, падает, а другой все-таки исчезает в лесу. Сойка вылезает из окопа и устремляется за вторым трофейным пулеметом.
А немцы в кирпичном здании еще продолжают обороняться. Наши бойцы из расположенного посередине двора погреба пытаются обстрелять их фаустпатронами. В стенах дома появляются большие рваные отверстия.
На плацдарм уже перебрались четвертая и пятая пехотные роты, а по мосту бежит вторая рота автоматчиков во главе с улыбчивым худощавым поручником Анджеем Чюпой. Четвертая рота переходит во второй эшелон батальона и организует оборону. Сержант Багиньский устанавливает свои "максимы" на возвышенности, господствующей над дорогой, ведущей в Яструв. Пулеметчики хорунжего Миколая Беднарчука влетают в прилегающий к кирпичному дому сад и занимают огневые позиции.
- За Варшаву... огонь! - звучит зычный голос Миколая и тонет в грохоте пулеметов.
Ухают немецкие минометы. Одна из мин разорвалась возле Беднарчука. Он зашатался, упал, и мгновенно из-под конфедератки потекла красная струйка крови. К раненому подбежали старший сержант Эдвард Пруцналь и сержант Юзеф Издебский, они перевязывают ему голову, а Миколай открывает глаза и шепчет Эдеку:
- Вперед! За Вар...
Справа от меня торопит солдат хорунжий Игнацы Конопка из второй минометной роты. В это время подбегают с винтовками наперевес минометчики Ларисы. Хорунжий Конопка оборачивается и, увидев командира взвода из своей роты, которая ищет место, где бы установить миномет, показывает:
- Лариса, вон там...
Из длинного красного здания, стоящего у реки, доносится отрывистая пулеметная очередь. Конопка хватается за грудь, сгибается и падает. Лариса подбегает к раненому, гладит его по щеке и повторяет:
- Игнацы, Игнацы, ты должен жить...
А хорунжий Конопка, захлебываясь кровью, с трудом выдавливает из себя:
- Со... об... щи... обо всем... же... не...
Еще мгновение - и он неподвижно вытягивается на снегу.
Обнажив голову, девушка плачет, а ветер безжалостно развевает ее волосы и полы шинели. Она надевает конфедератку, затыкает за пояс полы шинели и в надвигающихся сумерках бегом догоняет взвод.
Спустя некоторое время мы с Сойкой входим в отбитое у немцев кирпичное здание. Сразу же за дверью натыкаемся на труп в немецкой летной форме. Повсюду расположились наши бойцы. Окна завешены плащ-палатками, весело гудит огонь в печи. Хорунжий Хома не может нарадоваться трофейным пистолетом. Делимся впечатлениями о первой победе, одержанной на этих землях.