В строю воцаряется тишина:
Офицеры батальона уходят, а командир роты, вспотевший, как и все мы, дает практические советы - что, как и где укрепить. Солдаты помогают друг другу скатывать шинели и упаковывать вещмешки. Работа спорится, поэтому к назначенному времени мы действительно готовы к маршу.
С обедом управляемся быстрее, чем когда-либо. Прибегает ординарец майора. Маршевая колонна выстраивается на лесной дороге. Вековой лес полон суматохи и шума. Затем объявляется короткий перерыв, и мы сходим с дороги в тень деревьев. Нельзя тратить попусту даже нескольких минут: свободное время надо использовать для отдыха.
Движение войск не прекращается ни на минуту. Четверки лошадей с трудом тянут по песчаной просеке полковые орудия, замаскированные березовыми ветками. Мимо нас проходит первый батальон. Лежа наблюдаем за идущими. На пыльных и вспотевших лицах солдат видны улыбки и удовлетворение - мы ведь идем освобождать нашу родину!
- Рота! В колонну по четыре - становись! - отдает команду подпоручник Казимерчак.
Мы идем уже больше часа. Наступают сумерки. Вверху слышен гул самолетов ровными тройками в небе плывут "кукурузники".
- Ночь - это их союзник. Теперь до утра будут висеть за линией немецких окопов,- объясняет мне Краковяк. Разговор у нас не клеется. Тяжесть снаряжения и оружия делает свое, ни у кого уже не возникает желания поболтать.
- Пятнадцатиминутный отдых,- передают по батальонной колонне.
Встречаем это известие с радостью. Сходим на обочину с правой стороны дороги, задираем ноги как можно выше, чтобы отдохнули.
- Ложись на бок,- советует Краковяк, - а то схватишь радикулит и не разогнешься.
Я не очень хорошо понимаю, что такое радикулит, но на всякий случай, доверяя опыту Зенека, выполняю его рекомендацию. Мы лежим и слушаем, как командир роты, не слезая с коня, отдает приказание командиру разведчиков старшему сержанту Фаберу:
- Вы должны где-нибудь по дороге раздобыть подводы. Назначьте проворных ребят, и пусть без подвод не возвращаются.
- Слушаюсь, гражданин подпоручник.
Подпоручник Казимерчак отъезжает в голову батальонной колонны, а старший сержант подзывает трех разведчиков и показывает им рукой на деревню, расположенную справа от дороги:
- Видите те хаты?
- Так точно!
- Приведите оттуда подводы.
- Подъем! - раздается команда.
Двигаемся дальше. На месте остаются только трое солдат, которым поручено достать подводы. Через несколько километров разведчики догоняют роту, управляя лошадьми, запряженными в телеги. Не останавливаясь, сваливаем на них часть снаряжения. Плечам стало легче, а значит, идем живее. Примеру нашей роты следуют и другие. Утром, когда рассвело, в колонне видно много таких телег.
Колонна с короткими остановками продолжает движение. Мы проходим мимо разрушенных деревень, кое-где торчат только одни остовы печей. Жители уцелевших домов с интересом смотрят на солдат в конфедератках - давно уже таких не видели. Ночью проходим по заново отстроенному мосту через речку Турью. Здесь несколько дней назад проходила линия фронта.
- Далеко еще до Буга? - спрашиваем офицеров во время стоянки.
Но конкретного ответа не получаем.
Пробуждающийся день в еще большей степени открывает ужасы войны. Поля сплошь изрезаны окопами, полузасыпанными от взрывов бомб и снарядов. Над землей стоит запах гари, смешанный со смрадом разлагающихся тел. Кто-то из солдат чуть отходит в сторону от дороги и подрывается на мине...
Дальше идем плотным строем, точно придерживаясь дороги. Около полудня минуем памятный для меня городок Ягодзин. Это здесь с тяжелыми боями партизаны выходили из окружения. Дальше дорога идет вдоль железнодорожного пути Ковель Хелм Любельский, развороченного до такой степени, будто по нему прошлись дьявольским плугом.
До Буга осталось уже менее двадцати километров, а за ним - польская земля...
Рота, на родину, вперед - марш!
Знойный июльский полдень. Лес, через который мы проходим, пахнет смолой. Люди очень измучены, лошади тяжело дышат. Над колонной поднимаются клубы рыжей пыли. Она такая мелкая, что забивается во все поры, дерет горло. Люди, лошади, вооружение - все припудрено пылью. С запада едва веет приятный ветерок. Он несет с собой чуть заметную прохладу и легкий запах луговых цветов. Во главе роты едет верхом подпоручник Казимерчак и каждые десять шагов поднимается в стременах.
- Ребята, вон там,- внезапно кричит он и показывает рукой,- там, за кустами, Буг!
На мгновение замедляем шаги. Ищем взглядом реку, за ней - Польша. И вот через минуту среди лугов с копнами сена показывается блестящая лента Буга.
Колонна стихийно выравнивается. Даже самые уставшие быстро подтягиваются на свои места в строю. Минуем небольшой пригорок, и сразу же за ним лениво течет река. Саперы строят вторую очередь моста, которая обеспечит движение в двух направлениях.
- Рота, стой! Поправить снаряжение!
Приводим себя в порядок. Подтягиваем ремни и брезентовые ремешки у касок, вытираем лица от пыли, отряхиваем мундиры... И вот долгожданная команда:
- Рота, на родину, вперед - марш!
Эта необычная команда означает конец нашей скитальческой жизни...
Гудит под солдатскими сапогами деревянный мост. Мы вступаем на родной берег. Перед нами белеют среди деревьев стены сельских хат. На обочине дороги стоит длинная колонна советских грузовых автомашин, которая ждет, пока мы перейдем мост. Это улыбающаяся регулировщица предоставила нам право первенства.
Из ближайшего села, расположенного вдоль дороги, доносятся звуки военного оркестра - дивизионные трубачи играют марш для идущих на запад солдат траугуттовской дивизии. На сельской дороге становится все больше людей. Они приносят нам цветы, молоко, черешню. Женщины и даже мужчины сквозь слезы кричат:
- Наши! Наши, польские войска! Столько лет мы вас ждали!
На импровизированной трибуне стоит командир 3-й пехотной дивизии генерал Галицкий, окруженный толпой жителей окрестных сел. Он салютует марширующим солдатам. Дети бросают цветы. Кто-то из толпы провозглашает:
- Да здравствует Войско Польское! Да здравствуют наши освободители!
И так на всем пути по освобожденной родной земле. На улицах Хелма Любельского масса народа. Люди съехались, вероятно, из окрестных сел, чтобы посмотреть, как идут польские войска. Везде цветы и радостные лица - ведь настал день свободы! Город принял праздничный вид. На окнах, на балконах, на каждом доме развеваются бело-красные флаги. Люди обнимают друг друга, целуются, у многих на глазах блестят слезы счастья. Каждый из нас тонет в море цветов. Мы уже не знаем, куда их девать, а к нам беспрерывно кто-то подбегает, вручает новый букет, обнимает, гладит оружие, мундир, целует...
А вот и западная окраина первого польского города. Знойный день клонится к вечеру, подходит к концу и наш март. Солнце уже зашло. Становится все темнее. Мы останавливаемся на отдых. Хозяева угощают нас свежим, еще теплым молоком. Девушки приносят полные фартуки желтой черешни. Солдаты моются около колодца с журавлем. Наконец прибывает и полевая кухня. Бойко гремят котелки, все с большим удовольствием едят густую пшенную кашу. Вместе с Краковяком идем спать в сад. На дежурстве остаются только расчеты станковых пулеметов и противотанковых ружей, установленных для стрельбы по самолетам. Солдатский бивак постепенно затихает.
Поднимаемся с рассветом. После завтрака марш на запад продолжается. Люблин минуем с северной стороны. В город спешат партизанские отряды. Идут лесные люди с бело-красными повязками, на которых четко выделяются буквы "АЛ" и "БХ". Мне интересно, что это за отряды. На первом привале, когда к нам подходят люди с повязками, я спрашиваю кого-то:
- Что означают эти буквы на партизанских повязках?
- Это наши, из Армии Людовой и Батальонов хлопских.
- А я был в АК, за Бугом.
- Вы действительно были в АК?
- Святая правда.
- У нас тоже есть аковцы. Их командиры говорят, что вы - большевики, переодетые в польские мундиры. Постоянно нас пугают, что, как придете...
- Подъем! Встать! Вперед - марш!
Иду и никак не могу понять того, что услышал.
Перед нами останавливается полковой "виллис". Наш командир, уверенно сидя в седле, докладывает, что четвертая рота находится на марше.
- Как там партизаны? - доносится из автомашины.
- В порядке, гражданин капитан,- отвечаю я.
- Не хотели быть моим ординарцем,- улыбается капитан,- но я все равно дам вам задание. Вот вам записка. Идите с ней и интендантский взвод и возьмите кое-что для меня. Позднее найдете меня в голове колонны. Командир роты не возражает?
- Нет, гражданин капитан,- отвечает подпоручник.
- Ну, тогда бегите.
Отправляюсь в тыл в поисках интендантского взвода. По дороге встречаю старшину роты, показываю ему записку и объясняю, куда и зачем иду.
- Оставь пулемет и снаряжение на телеге. Возьми мой автомат, сразу легче станет.
- Благодарю, пан сержант!
Теперь мне идти намного легче. Маршевая колонна полка очень длинная, поэтому решаю сесть и подождать, когда подойдут тылы. Прежде чем появились подводы интендантства, начало темнеть. В конце концов с помощью солдат я нахожу командира взвода. Он читает записку, пишет: "Выдать" - и направляет меня к офицеру, занимающемуся вопросами продовольственного обеспечения. Офицер забирает у меня записку и выдает банку тушенки, кусок мягкого, подтаявшего масла, пачку хорошего табака и полфуражки печенья.
- Это все,- говорит он.- Только не умни половину по дороге. И смотри, чтобы ничего не пропало...
Только под утро я присоединяюсь к своим, неся в карманах и п руках целый, нетронутый офицерский паек. Краковяк, заметив у меня тушенку, многозначительно точит складной нож. Командир взвода допытывается, где это я пропадал всю ночь. Объясняю цель моего ночного похода. Коллеги становятся все более назойливыми:
- Вынимай тушенку и табак. Закурим...
- Это не наше. Все должен отдать капитану,- отбиваюсь я.
- Ну и дурак же ты! - делает вывод капрал Рыдзевский.
- Должен отдать капитану,- по-прежнему упорствую я.
Многие изъявляют желание помочь мне нести оружие и снаряжение, но при этом с завистью поглядывают на оттопыривающийся боковой карман моего мундира, в котором спрятана пачка офицерского табака.
После обеда перед местечком Руки вступаем на Варшавское шоссе. В небе гудят штурмовики. Земля стонет. До Вислы и фронта уже недалеко. Люди, так же как и перед Люблином, стоят вдоль дороги, по которой мы проходим. Они хлопают в ладоши и провозглашают здравицы в честь наших войск.
Солнце заходит, а мы все еще в пути. В воздухе стоит тяжелый рокот немецких бомбардировщиков. Колонна углубляется в лес. Самолеты врага многочисленными ракетами освещают местность. Бомбы взрываются с такой силой, что кажется, будто под нами колышится земля. Мы останавливаемся и приступаем к рытью окопов. Самолеты снижаются, поэтому работать приходится в ускоренном темпе. Когда щели готовы, мы всерьез подумываем об ужине, но тылы где-то застряли, поэтому о еде приходится заботиться самим. Краковяк снова робко начинает:
- Как хорошо, что солдату дают хлеб на целый день... Слышишь, самолеты. Может, утром тебе не придется и объясняться. Подумай, всегда легче умирать на сытый желудок.- А затем предлагает: - Давай попробуем офицерского масла.
- Хорошо,- нерешительно уступаю я.- Съедим немного масла. В случае чего скажу, что растаяло.
- Наконец-то мы слышим мудрые речи,- радуется Зенек.
Хлеб с маслом всем очень нравится.
А потом тяжелый, прерывистый, непродолжительный сон...
На Пилице
Наступающие советские войска на широком участке фронта доходят до берегов Вислы. На далеких подступах к предместью Варшавы - Праге немцам удается сильными контратаками танковых дивизий остановить советское наступление. В бой вступают 1-я и 2-я дивизии Войска Польского. В начальном периоде они борются за овладение вражескими укреплениями в районе Демблина и Пулав, связывая своими действиями значительные силы немцев.
8-я гвардейская армия захватывает плацдарм на левом берегу Вислы (позднее историки назовут его варецко-магнушевским). Идут тяжелые, кровопролитные бои за его удержание. Туда и вводятся полки 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта.
* * *
Всю ночь самолеты люфтваффе бомбят переправы через Вислу. А утром, сразу после восхода солнца, обрушивают свои удары девять фашистских штурмовиков. На защиту переправ прилетают советские "яки", целый день висят они над зеркалом воды. Под таким прикрытием неутомимые инженерные войска вновь наводят мосты. Вблизи района переправ занимают огневые позиции зенитки. Нам, пехотинцам, говорят:
- Переправляться будете этой ночью.
Кухня с вчерашним ужином нашлась только к обеду, поэтому мы и обедаем и ужинаем сразу. Солдаты, сытые, но не выспавшиеся, дремлют в окопах. Офицеры возвращаются с совещания. В подразделениях начинается движение. Повара раньше, чем обычно, выдают очередной ужин, в который мы с Краковяком потихоньку добавляем масла.
Солнце заканчивает свое дневное странствие. Вместе с его последними отблесками в небе появляются немецкие самолеты. Зенитки открывают заградительный огонь, но самолеты, преодолевая его, один за другим обрушивают свой смертоносный груз на наши переправы. В таких условиях переправа на другую сторону реки невозможна.
Только восходящее солнце и "яки" заставляют вражеские самолеты убраться восвояси. В направлении Вислы везут понтоны. После обеда мы получаем распоряжение подготовиться к переправе, быстро запаковываем свои скромные пожитки и отдыхаем в тени деревьев.
- Подъем! Строиться! - командуют офицеры.
Мы подходим к берегу широкой Вислы. На воде видно несколько плывущих понтонов. Идущий в авангарде первый батальон 9-го пехотного полка переправу уже заканчивает. Теперь наступает наша очередь. Разведчики быстро и четко занимают места в понтоне. Саперы длинными веслами отталкиваются от берега. Течение реки быстрое, и тяжелую, перегруженную лодку сносит в сторону.
- Ребята, помогите! - распоряжается капрал-сапер.
Командир взвода назначает к веслам нескольких солдат. Остальные берутся за саперные лопатки и усиленно гребут со стороны правого борта. Над переправой кружатся советские истребители, и мы чувствуем себя под надежной защитой. Неожиданно откуда-то сверху сваливаются два "мессершмитта" и палят из пушек. Самолет с красными звездочками на крыльях ловко заходит в хвост немцу. Тот пытается уйти в спасительные тучи, но советский истребитель следует за ним как тень.
Засмотревшись на воздушный бой, мы даже перестаем грести.
- Вон там, видите?! - радостно кричит капрал Рыдзевский.- Гитлер болтается на парашюте!
Еще выше задираем головы. Действительно, под белой чашей парашюта висит летчик.
- Грести! - прерывает нашу радость капрал-сапер.
Снова яростно перебираем лопатками. Еще немного усилий - и понтон садится на мель. А до левого берега осталось не менее десяти метров.
- Разведчики, вперед! - приказывает командир взвода.
- Только сапоги в воде не утопите,- предупреждает кто-то из предусмотрительных.
Вода здесь по пояс, и вынужденное купание оканчивается благополучно. Мы вылезаем на берег - вода стекает с нас ручьями, поэтому не мешкая направляемся к ближайшему лесу, но он настолько забит солдатами и техникой, что нам приходится идти дальше. По обеим сторонам дороги разбросаны немногочисленные постройки, но жителей в них нет. К нашей роте присоединяются батальонные орудия и обоз.
Под вечер прилетает "рама" - немецкий разведчик дотошно обследует местность. Чтобы не быть обнаруженными, прячемся в придорожных кустах и канавах. По опушке леса бьет вражеская артиллерия. Из-за ближайших деревьев ей раскатисто отвечают "катюши". Черный столб дыма демаскирует расположение гвардейских минометов, однако они быстро меняют огневую позицию, и немецкая артиллерия не успевает их накрыть.
Уже темнеет. "Рама" улетает. Мы выдвигаемся на пятьсот - восемьсот метров в открытое поле и приступаем к рытью окопов. Надо спешить, и командиры поторапливают нас. Мы с Краковяком копаем по очереди. Наш окоп - сверху узкий, а снизу широкий - мы утепляем снопами соломы. Теперь можно и отдохнуть. Однако командир взвода думает иначе. Тех, кто закончил свою работу, он посылает помочь солдатам из обоза рыть укрытия для лошадей.
С запада нарастает тяжелый гул самолетов - это на очень большой высоте приближается к переправе авиационная армада. Противовоздушная артиллерия с правого берега Вислы открывает заградительный огонь. Мы с Краковяком пробуем подсчитать число самолетов, доходим до шестидесяти четырех, а Хе-111 и Ю-88 все прибывают. Они делают разворот на большой высоте и приступают к своей разрушительной работе.
В это время уже становится совершенно темно. Зенитки прекращают стрельбу. На небе загорается множество осветительных ракет, при таком свете можно было бы даже читать. Но нам не до чтения.
Бомбы летят на переправу и на те немногочисленные уцелевшие дома, в которых мы укрывались во время облетов разведывательной "рамы". Кругом все трясется и колышится. Комья земли падают на голову, и мы плотнее закрываемся плащ-палатками. Время от времени серии небольших фугасных бомб тарахтят, как пулеметные очереди. Этот адский концерт продолжается до утра. Однако усталость наша так велика, что мы валимся с ног и, несмотря на бомбежку, засыпаем.
Наконец выглядывает солнце. В его свете догорают пепелища деревень, подвергнутых бомбардировке. В воронках с серыми от тротиловой гари краями стоит вода. Солдаты передают по цепочке тяжелые, острые осколки.
- Если бы кто-нибудь из нас получил такой, то Женьке со своими санитарами было бы нечего делать...- замечает кто-то меланхолично.
Перед заходом солнца выступаем, чтобы сменить на позициях советских солдат. Сначала идем батальонной колонной, позднее, когда появляются советские проводники, перестраиваемся в ротные. Некоторое время двигаемся по шоссе. Неожиданно враг обрушивает на нас несколько артиллерийских залпов. Близкие взрывы на мгновение ослепляют, но вскоре снова наступает тишина - немцы стреляли, вероятно, на всякий случай. В колонне чувствуется нервозность: выстрелит где-нибудь одинокая пушка, а солдаты уже падают в придорожную канаву. Довольно часто трещат пулеметы.
Советский проводник останавливает нас за небольшой высотой, а сам, забрав с собой офицеров, уходит к передовой. Мы припадаем к мокрой земле. Никто не разговаривает, даже не курит. Над ближайшими лугами стелется туман. На небе появляется красная луна, а здесь, на земле, темноту ночи то и дело распарывают трассирующие пули и снаряды.
- Первый взвод, встать! - раздается голос нашего сержанта.
Идем гуськом за советским проводником. Если загорается ракета, мы припадаем к земле, как только она гаснет, поднимаемся и идем дальше.
Перед нами тихо плещется Пилица, по которой длинной лентой прямо до противоположного, занятого врагом берега тянутся лунные блики. Через каждые десять шагов кто-нибудь из наших бойцов занимает позицию. Вот из тени кустов выходит советский солдат и указывает позицию для ручного пулемета.
- Сменяйте,- дотрагивается до меня командир взвода.
Остаюсь с Краковяком и советским солдатом. Над самой рекой, в неглубоком окопе, лежит за пулеметом его товарищ.
- Друзья, дайте закурить,- шепотом просят русские. Не колеблясь вынимаю пачку офицерского табака.
Они в восторге от хорошего табака. Краковяк, который скручивает цигарку последним, прячет начатую пачку себе в карман.
Устанавливаем свой пулемет в указанном месте. Солдаты с красными звездочками на пилотках передают нам патроны, несколько ручных гранат и объясняют улыбаясь:
- Наш участок обороны относительно спокойный. Кроме артиллерийских обстрелов и пулеметной трескотни, здесь ничего не слышно.
И вот мы с Краковяком одни. Перед нами освещенная луной река, а за ней таится смертельный враг. Мы чутко вслушиваемся в темноту. Немцы довольно часто освещают местность ракетами. Вот кто-то с правой стороны выпускает очередь из автомата. Через минуту стрельба повторяется.
- Зенек, дадим очередь,- предлагаю я.- Нам оставили много патронов, можно и не экономить...
- Стреляй!
Крепко прижимаю приклад к плечу. "Та-та-та-та..." - строчит пулемет.
- Постреляли, и хватит, а теперь за работу. Мы должны оборудовать солидную огневую точку, а то для двоих здесь тесновато,- решает Краковяк.
- Хорошо. Ты начинай, а я подежурю у пулемета. Потом поменяемся.
Так, работая по очереди, мы к утру сумели оборудовать окоп. Несколько раз в течение ночи пас проверяют офицеры. Некоторые задерживаются подольше. Посмотрят в сторону вражеских позиций, закурят самокрутку и перед уходом напомнят:
- Хорошо смотрите. Не спите. Завтра нужно подготовить данные для ночной стрельбы.
С рассветом отходим на сто - двести метров в глубь обороны. На переднем крае остаются только дежурные расчеты пулеметов и противотанковых пушек, огневые позиции которых находятся в нескольких десятках метров от реки.
Приезжает полевая кухня. Мы чистим оружие и расширяем искусную сеть окопов и ходов сообщения, запасных огневых позиций. Через несколько дней кропотливой работы некоторые участки окопов даже прикрыты сверху. Все это хорошо замаскировано.
То, что нам сказали советские солдаты, передавая позицию, вскоре подтверждается. Правда, гитлеровцы каждый день методично обстреливают нашу оборону, особенно ее передний край, но особого вреда нашим позициям они причинить не в состоянии. Да и находятся на переднем крае только дежурные расчеты.
На третий день пребывания на плацдарме назначается на дежурство наш расчет. К дежурству мы тщательно подготовились: я накопал на недалеком поле целый вещмешок картошки, а Зенек приготовил топливо - набрал сухих, как порох, сучьев. Вечером мы все это забираем с собой па позицию у Пилицы.
Ночь прошла без особых происшествий, а утром взвод уходит и мы остаемся одни. Я завтракаю ячневой кашей, которую нам принесли, а Краковяка каша не устраивает. Он выбирает несколько кусочков консервированного мяса и принимается готовить более вкусный завтрак.
- Сейчас сварю картошку, хорошо поем, а потом и подежурить можно...приговаривает он.
"Бум!" - откуда-то со стороны вражеских позиций бьет одинокое орудие. Над нашими головами с сатанинским воем пролетает снаряд и разрывается на недалекой возвышенности, поднимая столб дыма и песка. Мы прячемся в окопе.
- Гады...- цедит сквозь зубы Краковяк. "Бум!" - снова свист, глухой хлопок - и все замирает.
- Не взорвался. Побольше бы таких! - радуется Зенек.
В течение нескольких минут ждем очередного гитлеровского "подарка".
- Ну, вроде кончилось,- облегченно вздыхает Зенек и предлагает: - Я пойду за водой, а ты почисть картошку.
Пока я на дне окопа чищу картошку, он возвращается с водой и мы разводим огонь. "Бум-бум!" - снова бьют орудия.
- У, проклятые! - ругает Краковяк немцев.
На этот раз снаряды проносятся где-то высоко и разрываются в воздухе. Облачка черного дыма показывают места взрыва. Мы недоуменно смотрим, куда это так ожесточенно стреляют немцы, и видим вдалеке солдата, который спешит к лесу, в район обороны нашего батальона. Снова грохочут орудия. Солдат бежит зигзагами по картофельному полю.
"Если добежит до кустов, где начинаются траншеи,- мысленно загадываю я,то спасен". Добежал! Радуюсь так, как если бы это мы с Зенеком благополучно перенесли огневой шквал. Краковяк снова разводит огонь. Котелок с картошкой мы вешаем над пламенем. Солнце поднимается все выше и приятно греет лицо. Глаза слипаются.
- Давай тушенку, и можешь спать,- милостиво соглашается Зенек.
- Но ведь она не наша...
- Если бы ее хозяин был голоден, он давно бы за ней пришел. Открывай смело - картошка сварилась. Возьми мой нож.
Картошка с тушенкой - действительно очень вкусное блюдо. Его мы готовим себе и на обед.
Только одно событие произошло во время нашего дежурства. Над нами в сопровождении двух "яков" появляются шесть горбатых "илов". Артиллерия на том берегу реки неистовствует. И вот мы с ужасом видим, как один из штурмовиков начинает терять высоту, а на его крыльях бушует огонь. Но летчик не только сумел сбить пламя, но и поджег немецкий самолет. В воздухе слышится какой-то небывалый рев.
- Это "илы" бьют фрицев! - радуется Краковяк.
К нам приходит командир взвода, которому мы докладываем, что в течение дня ничего существенного в районе обороны взвода не произошло.
- Хорошо. Продолжайте наблюдение, завтра отдохнете...
31 августа на рассвете в окопы второго батальона 9-го полка приходят солдаты из разведывательных взводов 7-го пехотного полка. Они внимательно наблюдают за неприятельским берегом. В нашем окопе разместились конные разведчики из братского полка - Генрик Сурмачиньский, известный мне еще по партизанскому отряду, Станислав Верещиньский и сержант Валь. Как я завидовал их тихо бряцающим шпорам и кривым казацким саблям!
- Ночью мы пойдем за "языком" на немецкий берег,- объясняет сержант Валь.Здесь Пилица неглубокая...
Мы уходим на завтрак в глубь обороны, а разведчики остаются в окопах - они ведут наблюдение. Вечером мы снова встречаемся. В маскировочных комбинезонах разведчики выглядят еще мужественнее.
Офицеры батальона уходят, а командир роты, вспотевший, как и все мы, дает практические советы - что, как и где укрепить. Солдаты помогают друг другу скатывать шинели и упаковывать вещмешки. Работа спорится, поэтому к назначенному времени мы действительно готовы к маршу.
С обедом управляемся быстрее, чем когда-либо. Прибегает ординарец майора. Маршевая колонна выстраивается на лесной дороге. Вековой лес полон суматохи и шума. Затем объявляется короткий перерыв, и мы сходим с дороги в тень деревьев. Нельзя тратить попусту даже нескольких минут: свободное время надо использовать для отдыха.
Движение войск не прекращается ни на минуту. Четверки лошадей с трудом тянут по песчаной просеке полковые орудия, замаскированные березовыми ветками. Мимо нас проходит первый батальон. Лежа наблюдаем за идущими. На пыльных и вспотевших лицах солдат видны улыбки и удовлетворение - мы ведь идем освобождать нашу родину!
- Рота! В колонну по четыре - становись! - отдает команду подпоручник Казимерчак.
Мы идем уже больше часа. Наступают сумерки. Вверху слышен гул самолетов ровными тройками в небе плывут "кукурузники".
- Ночь - это их союзник. Теперь до утра будут висеть за линией немецких окопов,- объясняет мне Краковяк. Разговор у нас не клеется. Тяжесть снаряжения и оружия делает свое, ни у кого уже не возникает желания поболтать.
- Пятнадцатиминутный отдых,- передают по батальонной колонне.
Встречаем это известие с радостью. Сходим на обочину с правой стороны дороги, задираем ноги как можно выше, чтобы отдохнули.
- Ложись на бок,- советует Краковяк, - а то схватишь радикулит и не разогнешься.
Я не очень хорошо понимаю, что такое радикулит, но на всякий случай, доверяя опыту Зенека, выполняю его рекомендацию. Мы лежим и слушаем, как командир роты, не слезая с коня, отдает приказание командиру разведчиков старшему сержанту Фаберу:
- Вы должны где-нибудь по дороге раздобыть подводы. Назначьте проворных ребят, и пусть без подвод не возвращаются.
- Слушаюсь, гражданин подпоручник.
Подпоручник Казимерчак отъезжает в голову батальонной колонны, а старший сержант подзывает трех разведчиков и показывает им рукой на деревню, расположенную справа от дороги:
- Видите те хаты?
- Так точно!
- Приведите оттуда подводы.
- Подъем! - раздается команда.
Двигаемся дальше. На месте остаются только трое солдат, которым поручено достать подводы. Через несколько километров разведчики догоняют роту, управляя лошадьми, запряженными в телеги. Не останавливаясь, сваливаем на них часть снаряжения. Плечам стало легче, а значит, идем живее. Примеру нашей роты следуют и другие. Утром, когда рассвело, в колонне видно много таких телег.
Колонна с короткими остановками продолжает движение. Мы проходим мимо разрушенных деревень, кое-где торчат только одни остовы печей. Жители уцелевших домов с интересом смотрят на солдат в конфедератках - давно уже таких не видели. Ночью проходим по заново отстроенному мосту через речку Турью. Здесь несколько дней назад проходила линия фронта.
- Далеко еще до Буга? - спрашиваем офицеров во время стоянки.
Но конкретного ответа не получаем.
Пробуждающийся день в еще большей степени открывает ужасы войны. Поля сплошь изрезаны окопами, полузасыпанными от взрывов бомб и снарядов. Над землей стоит запах гари, смешанный со смрадом разлагающихся тел. Кто-то из солдат чуть отходит в сторону от дороги и подрывается на мине...
Дальше идем плотным строем, точно придерживаясь дороги. Около полудня минуем памятный для меня городок Ягодзин. Это здесь с тяжелыми боями партизаны выходили из окружения. Дальше дорога идет вдоль железнодорожного пути Ковель Хелм Любельский, развороченного до такой степени, будто по нему прошлись дьявольским плугом.
До Буга осталось уже менее двадцати километров, а за ним - польская земля...
Рота, на родину, вперед - марш!
Знойный июльский полдень. Лес, через который мы проходим, пахнет смолой. Люди очень измучены, лошади тяжело дышат. Над колонной поднимаются клубы рыжей пыли. Она такая мелкая, что забивается во все поры, дерет горло. Люди, лошади, вооружение - все припудрено пылью. С запада едва веет приятный ветерок. Он несет с собой чуть заметную прохладу и легкий запах луговых цветов. Во главе роты едет верхом подпоручник Казимерчак и каждые десять шагов поднимается в стременах.
- Ребята, вон там,- внезапно кричит он и показывает рукой,- там, за кустами, Буг!
На мгновение замедляем шаги. Ищем взглядом реку, за ней - Польша. И вот через минуту среди лугов с копнами сена показывается блестящая лента Буга.
Колонна стихийно выравнивается. Даже самые уставшие быстро подтягиваются на свои места в строю. Минуем небольшой пригорок, и сразу же за ним лениво течет река. Саперы строят вторую очередь моста, которая обеспечит движение в двух направлениях.
- Рота, стой! Поправить снаряжение!
Приводим себя в порядок. Подтягиваем ремни и брезентовые ремешки у касок, вытираем лица от пыли, отряхиваем мундиры... И вот долгожданная команда:
- Рота, на родину, вперед - марш!
Эта необычная команда означает конец нашей скитальческой жизни...
Гудит под солдатскими сапогами деревянный мост. Мы вступаем на родной берег. Перед нами белеют среди деревьев стены сельских хат. На обочине дороги стоит длинная колонна советских грузовых автомашин, которая ждет, пока мы перейдем мост. Это улыбающаяся регулировщица предоставила нам право первенства.
Из ближайшего села, расположенного вдоль дороги, доносятся звуки военного оркестра - дивизионные трубачи играют марш для идущих на запад солдат траугуттовской дивизии. На сельской дороге становится все больше людей. Они приносят нам цветы, молоко, черешню. Женщины и даже мужчины сквозь слезы кричат:
- Наши! Наши, польские войска! Столько лет мы вас ждали!
На импровизированной трибуне стоит командир 3-й пехотной дивизии генерал Галицкий, окруженный толпой жителей окрестных сел. Он салютует марширующим солдатам. Дети бросают цветы. Кто-то из толпы провозглашает:
- Да здравствует Войско Польское! Да здравствуют наши освободители!
И так на всем пути по освобожденной родной земле. На улицах Хелма Любельского масса народа. Люди съехались, вероятно, из окрестных сел, чтобы посмотреть, как идут польские войска. Везде цветы и радостные лица - ведь настал день свободы! Город принял праздничный вид. На окнах, на балконах, на каждом доме развеваются бело-красные флаги. Люди обнимают друг друга, целуются, у многих на глазах блестят слезы счастья. Каждый из нас тонет в море цветов. Мы уже не знаем, куда их девать, а к нам беспрерывно кто-то подбегает, вручает новый букет, обнимает, гладит оружие, мундир, целует...
А вот и западная окраина первого польского города. Знойный день клонится к вечеру, подходит к концу и наш март. Солнце уже зашло. Становится все темнее. Мы останавливаемся на отдых. Хозяева угощают нас свежим, еще теплым молоком. Девушки приносят полные фартуки желтой черешни. Солдаты моются около колодца с журавлем. Наконец прибывает и полевая кухня. Бойко гремят котелки, все с большим удовольствием едят густую пшенную кашу. Вместе с Краковяком идем спать в сад. На дежурстве остаются только расчеты станковых пулеметов и противотанковых ружей, установленных для стрельбы по самолетам. Солдатский бивак постепенно затихает.
Поднимаемся с рассветом. После завтрака марш на запад продолжается. Люблин минуем с северной стороны. В город спешат партизанские отряды. Идут лесные люди с бело-красными повязками, на которых четко выделяются буквы "АЛ" и "БХ". Мне интересно, что это за отряды. На первом привале, когда к нам подходят люди с повязками, я спрашиваю кого-то:
- Что означают эти буквы на партизанских повязках?
- Это наши, из Армии Людовой и Батальонов хлопских.
- А я был в АК, за Бугом.
- Вы действительно были в АК?
- Святая правда.
- У нас тоже есть аковцы. Их командиры говорят, что вы - большевики, переодетые в польские мундиры. Постоянно нас пугают, что, как придете...
- Подъем! Встать! Вперед - марш!
Иду и никак не могу понять того, что услышал.
Перед нами останавливается полковой "виллис". Наш командир, уверенно сидя в седле, докладывает, что четвертая рота находится на марше.
- Как там партизаны? - доносится из автомашины.
- В порядке, гражданин капитан,- отвечаю я.
- Не хотели быть моим ординарцем,- улыбается капитан,- но я все равно дам вам задание. Вот вам записка. Идите с ней и интендантский взвод и возьмите кое-что для меня. Позднее найдете меня в голове колонны. Командир роты не возражает?
- Нет, гражданин капитан,- отвечает подпоручник.
- Ну, тогда бегите.
Отправляюсь в тыл в поисках интендантского взвода. По дороге встречаю старшину роты, показываю ему записку и объясняю, куда и зачем иду.
- Оставь пулемет и снаряжение на телеге. Возьми мой автомат, сразу легче станет.
- Благодарю, пан сержант!
Теперь мне идти намного легче. Маршевая колонна полка очень длинная, поэтому решаю сесть и подождать, когда подойдут тылы. Прежде чем появились подводы интендантства, начало темнеть. В конце концов с помощью солдат я нахожу командира взвода. Он читает записку, пишет: "Выдать" - и направляет меня к офицеру, занимающемуся вопросами продовольственного обеспечения. Офицер забирает у меня записку и выдает банку тушенки, кусок мягкого, подтаявшего масла, пачку хорошего табака и полфуражки печенья.
- Это все,- говорит он.- Только не умни половину по дороге. И смотри, чтобы ничего не пропало...
Только под утро я присоединяюсь к своим, неся в карманах и п руках целый, нетронутый офицерский паек. Краковяк, заметив у меня тушенку, многозначительно точит складной нож. Командир взвода допытывается, где это я пропадал всю ночь. Объясняю цель моего ночного похода. Коллеги становятся все более назойливыми:
- Вынимай тушенку и табак. Закурим...
- Это не наше. Все должен отдать капитану,- отбиваюсь я.
- Ну и дурак же ты! - делает вывод капрал Рыдзевский.
- Должен отдать капитану,- по-прежнему упорствую я.
Многие изъявляют желание помочь мне нести оружие и снаряжение, но при этом с завистью поглядывают на оттопыривающийся боковой карман моего мундира, в котором спрятана пачка офицерского табака.
После обеда перед местечком Руки вступаем на Варшавское шоссе. В небе гудят штурмовики. Земля стонет. До Вислы и фронта уже недалеко. Люди, так же как и перед Люблином, стоят вдоль дороги, по которой мы проходим. Они хлопают в ладоши и провозглашают здравицы в честь наших войск.
Солнце заходит, а мы все еще в пути. В воздухе стоит тяжелый рокот немецких бомбардировщиков. Колонна углубляется в лес. Самолеты врага многочисленными ракетами освещают местность. Бомбы взрываются с такой силой, что кажется, будто под нами колышится земля. Мы останавливаемся и приступаем к рытью окопов. Самолеты снижаются, поэтому работать приходится в ускоренном темпе. Когда щели готовы, мы всерьез подумываем об ужине, но тылы где-то застряли, поэтому о еде приходится заботиться самим. Краковяк снова робко начинает:
- Как хорошо, что солдату дают хлеб на целый день... Слышишь, самолеты. Может, утром тебе не придется и объясняться. Подумай, всегда легче умирать на сытый желудок.- А затем предлагает: - Давай попробуем офицерского масла.
- Хорошо,- нерешительно уступаю я.- Съедим немного масла. В случае чего скажу, что растаяло.
- Наконец-то мы слышим мудрые речи,- радуется Зенек.
Хлеб с маслом всем очень нравится.
А потом тяжелый, прерывистый, непродолжительный сон...
На Пилице
Наступающие советские войска на широком участке фронта доходят до берегов Вислы. На далеких подступах к предместью Варшавы - Праге немцам удается сильными контратаками танковых дивизий остановить советское наступление. В бой вступают 1-я и 2-я дивизии Войска Польского. В начальном периоде они борются за овладение вражескими укреплениями в районе Демблина и Пулав, связывая своими действиями значительные силы немцев.
8-я гвардейская армия захватывает плацдарм на левом берегу Вислы (позднее историки назовут его варецко-магнушевским). Идут тяжелые, кровопролитные бои за его удержание. Туда и вводятся полки 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта.
* * *
Всю ночь самолеты люфтваффе бомбят переправы через Вислу. А утром, сразу после восхода солнца, обрушивают свои удары девять фашистских штурмовиков. На защиту переправ прилетают советские "яки", целый день висят они над зеркалом воды. Под таким прикрытием неутомимые инженерные войска вновь наводят мосты. Вблизи района переправ занимают огневые позиции зенитки. Нам, пехотинцам, говорят:
- Переправляться будете этой ночью.
Кухня с вчерашним ужином нашлась только к обеду, поэтому мы и обедаем и ужинаем сразу. Солдаты, сытые, но не выспавшиеся, дремлют в окопах. Офицеры возвращаются с совещания. В подразделениях начинается движение. Повара раньше, чем обычно, выдают очередной ужин, в который мы с Краковяком потихоньку добавляем масла.
Солнце заканчивает свое дневное странствие. Вместе с его последними отблесками в небе появляются немецкие самолеты. Зенитки открывают заградительный огонь, но самолеты, преодолевая его, один за другим обрушивают свой смертоносный груз на наши переправы. В таких условиях переправа на другую сторону реки невозможна.
Только восходящее солнце и "яки" заставляют вражеские самолеты убраться восвояси. В направлении Вислы везут понтоны. После обеда мы получаем распоряжение подготовиться к переправе, быстро запаковываем свои скромные пожитки и отдыхаем в тени деревьев.
- Подъем! Строиться! - командуют офицеры.
Мы подходим к берегу широкой Вислы. На воде видно несколько плывущих понтонов. Идущий в авангарде первый батальон 9-го пехотного полка переправу уже заканчивает. Теперь наступает наша очередь. Разведчики быстро и четко занимают места в понтоне. Саперы длинными веслами отталкиваются от берега. Течение реки быстрое, и тяжелую, перегруженную лодку сносит в сторону.
- Ребята, помогите! - распоряжается капрал-сапер.
Командир взвода назначает к веслам нескольких солдат. Остальные берутся за саперные лопатки и усиленно гребут со стороны правого борта. Над переправой кружатся советские истребители, и мы чувствуем себя под надежной защитой. Неожиданно откуда-то сверху сваливаются два "мессершмитта" и палят из пушек. Самолет с красными звездочками на крыльях ловко заходит в хвост немцу. Тот пытается уйти в спасительные тучи, но советский истребитель следует за ним как тень.
Засмотревшись на воздушный бой, мы даже перестаем грести.
- Вон там, видите?! - радостно кричит капрал Рыдзевский.- Гитлер болтается на парашюте!
Еще выше задираем головы. Действительно, под белой чашей парашюта висит летчик.
- Грести! - прерывает нашу радость капрал-сапер.
Снова яростно перебираем лопатками. Еще немного усилий - и понтон садится на мель. А до левого берега осталось не менее десяти метров.
- Разведчики, вперед! - приказывает командир взвода.
- Только сапоги в воде не утопите,- предупреждает кто-то из предусмотрительных.
Вода здесь по пояс, и вынужденное купание оканчивается благополучно. Мы вылезаем на берег - вода стекает с нас ручьями, поэтому не мешкая направляемся к ближайшему лесу, но он настолько забит солдатами и техникой, что нам приходится идти дальше. По обеим сторонам дороги разбросаны немногочисленные постройки, но жителей в них нет. К нашей роте присоединяются батальонные орудия и обоз.
Под вечер прилетает "рама" - немецкий разведчик дотошно обследует местность. Чтобы не быть обнаруженными, прячемся в придорожных кустах и канавах. По опушке леса бьет вражеская артиллерия. Из-за ближайших деревьев ей раскатисто отвечают "катюши". Черный столб дыма демаскирует расположение гвардейских минометов, однако они быстро меняют огневую позицию, и немецкая артиллерия не успевает их накрыть.
Уже темнеет. "Рама" улетает. Мы выдвигаемся на пятьсот - восемьсот метров в открытое поле и приступаем к рытью окопов. Надо спешить, и командиры поторапливают нас. Мы с Краковяком копаем по очереди. Наш окоп - сверху узкий, а снизу широкий - мы утепляем снопами соломы. Теперь можно и отдохнуть. Однако командир взвода думает иначе. Тех, кто закончил свою работу, он посылает помочь солдатам из обоза рыть укрытия для лошадей.
С запада нарастает тяжелый гул самолетов - это на очень большой высоте приближается к переправе авиационная армада. Противовоздушная артиллерия с правого берега Вислы открывает заградительный огонь. Мы с Краковяком пробуем подсчитать число самолетов, доходим до шестидесяти четырех, а Хе-111 и Ю-88 все прибывают. Они делают разворот на большой высоте и приступают к своей разрушительной работе.
В это время уже становится совершенно темно. Зенитки прекращают стрельбу. На небе загорается множество осветительных ракет, при таком свете можно было бы даже читать. Но нам не до чтения.
Бомбы летят на переправу и на те немногочисленные уцелевшие дома, в которых мы укрывались во время облетов разведывательной "рамы". Кругом все трясется и колышится. Комья земли падают на голову, и мы плотнее закрываемся плащ-палатками. Время от времени серии небольших фугасных бомб тарахтят, как пулеметные очереди. Этот адский концерт продолжается до утра. Однако усталость наша так велика, что мы валимся с ног и, несмотря на бомбежку, засыпаем.
Наконец выглядывает солнце. В его свете догорают пепелища деревень, подвергнутых бомбардировке. В воронках с серыми от тротиловой гари краями стоит вода. Солдаты передают по цепочке тяжелые, острые осколки.
- Если бы кто-нибудь из нас получил такой, то Женьке со своими санитарами было бы нечего делать...- замечает кто-то меланхолично.
Перед заходом солнца выступаем, чтобы сменить на позициях советских солдат. Сначала идем батальонной колонной, позднее, когда появляются советские проводники, перестраиваемся в ротные. Некоторое время двигаемся по шоссе. Неожиданно враг обрушивает на нас несколько артиллерийских залпов. Близкие взрывы на мгновение ослепляют, но вскоре снова наступает тишина - немцы стреляли, вероятно, на всякий случай. В колонне чувствуется нервозность: выстрелит где-нибудь одинокая пушка, а солдаты уже падают в придорожную канаву. Довольно часто трещат пулеметы.
Советский проводник останавливает нас за небольшой высотой, а сам, забрав с собой офицеров, уходит к передовой. Мы припадаем к мокрой земле. Никто не разговаривает, даже не курит. Над ближайшими лугами стелется туман. На небе появляется красная луна, а здесь, на земле, темноту ночи то и дело распарывают трассирующие пули и снаряды.
- Первый взвод, встать! - раздается голос нашего сержанта.
Идем гуськом за советским проводником. Если загорается ракета, мы припадаем к земле, как только она гаснет, поднимаемся и идем дальше.
Перед нами тихо плещется Пилица, по которой длинной лентой прямо до противоположного, занятого врагом берега тянутся лунные блики. Через каждые десять шагов кто-нибудь из наших бойцов занимает позицию. Вот из тени кустов выходит советский солдат и указывает позицию для ручного пулемета.
- Сменяйте,- дотрагивается до меня командир взвода.
Остаюсь с Краковяком и советским солдатом. Над самой рекой, в неглубоком окопе, лежит за пулеметом его товарищ.
- Друзья, дайте закурить,- шепотом просят русские. Не колеблясь вынимаю пачку офицерского табака.
Они в восторге от хорошего табака. Краковяк, который скручивает цигарку последним, прячет начатую пачку себе в карман.
Устанавливаем свой пулемет в указанном месте. Солдаты с красными звездочками на пилотках передают нам патроны, несколько ручных гранат и объясняют улыбаясь:
- Наш участок обороны относительно спокойный. Кроме артиллерийских обстрелов и пулеметной трескотни, здесь ничего не слышно.
И вот мы с Краковяком одни. Перед нами освещенная луной река, а за ней таится смертельный враг. Мы чутко вслушиваемся в темноту. Немцы довольно часто освещают местность ракетами. Вот кто-то с правой стороны выпускает очередь из автомата. Через минуту стрельба повторяется.
- Зенек, дадим очередь,- предлагаю я.- Нам оставили много патронов, можно и не экономить...
- Стреляй!
Крепко прижимаю приклад к плечу. "Та-та-та-та..." - строчит пулемет.
- Постреляли, и хватит, а теперь за работу. Мы должны оборудовать солидную огневую точку, а то для двоих здесь тесновато,- решает Краковяк.
- Хорошо. Ты начинай, а я подежурю у пулемета. Потом поменяемся.
Так, работая по очереди, мы к утру сумели оборудовать окоп. Несколько раз в течение ночи пас проверяют офицеры. Некоторые задерживаются подольше. Посмотрят в сторону вражеских позиций, закурят самокрутку и перед уходом напомнят:
- Хорошо смотрите. Не спите. Завтра нужно подготовить данные для ночной стрельбы.
С рассветом отходим на сто - двести метров в глубь обороны. На переднем крае остаются только дежурные расчеты пулеметов и противотанковых пушек, огневые позиции которых находятся в нескольких десятках метров от реки.
Приезжает полевая кухня. Мы чистим оружие и расширяем искусную сеть окопов и ходов сообщения, запасных огневых позиций. Через несколько дней кропотливой работы некоторые участки окопов даже прикрыты сверху. Все это хорошо замаскировано.
То, что нам сказали советские солдаты, передавая позицию, вскоре подтверждается. Правда, гитлеровцы каждый день методично обстреливают нашу оборону, особенно ее передний край, но особого вреда нашим позициям они причинить не в состоянии. Да и находятся на переднем крае только дежурные расчеты.
На третий день пребывания на плацдарме назначается на дежурство наш расчет. К дежурству мы тщательно подготовились: я накопал на недалеком поле целый вещмешок картошки, а Зенек приготовил топливо - набрал сухих, как порох, сучьев. Вечером мы все это забираем с собой па позицию у Пилицы.
Ночь прошла без особых происшествий, а утром взвод уходит и мы остаемся одни. Я завтракаю ячневой кашей, которую нам принесли, а Краковяка каша не устраивает. Он выбирает несколько кусочков консервированного мяса и принимается готовить более вкусный завтрак.
- Сейчас сварю картошку, хорошо поем, а потом и подежурить можно...приговаривает он.
"Бум!" - откуда-то со стороны вражеских позиций бьет одинокое орудие. Над нашими головами с сатанинским воем пролетает снаряд и разрывается на недалекой возвышенности, поднимая столб дыма и песка. Мы прячемся в окопе.
- Гады...- цедит сквозь зубы Краковяк. "Бум!" - снова свист, глухой хлопок - и все замирает.
- Не взорвался. Побольше бы таких! - радуется Зенек.
В течение нескольких минут ждем очередного гитлеровского "подарка".
- Ну, вроде кончилось,- облегченно вздыхает Зенек и предлагает: - Я пойду за водой, а ты почисть картошку.
Пока я на дне окопа чищу картошку, он возвращается с водой и мы разводим огонь. "Бум-бум!" - снова бьют орудия.
- У, проклятые! - ругает Краковяк немцев.
На этот раз снаряды проносятся где-то высоко и разрываются в воздухе. Облачка черного дыма показывают места взрыва. Мы недоуменно смотрим, куда это так ожесточенно стреляют немцы, и видим вдалеке солдата, который спешит к лесу, в район обороны нашего батальона. Снова грохочут орудия. Солдат бежит зигзагами по картофельному полю.
"Если добежит до кустов, где начинаются траншеи,- мысленно загадываю я,то спасен". Добежал! Радуюсь так, как если бы это мы с Зенеком благополучно перенесли огневой шквал. Краковяк снова разводит огонь. Котелок с картошкой мы вешаем над пламенем. Солнце поднимается все выше и приятно греет лицо. Глаза слипаются.
- Давай тушенку, и можешь спать,- милостиво соглашается Зенек.
- Но ведь она не наша...
- Если бы ее хозяин был голоден, он давно бы за ней пришел. Открывай смело - картошка сварилась. Возьми мой нож.
Картошка с тушенкой - действительно очень вкусное блюдо. Его мы готовим себе и на обед.
Только одно событие произошло во время нашего дежурства. Над нами в сопровождении двух "яков" появляются шесть горбатых "илов". Артиллерия на том берегу реки неистовствует. И вот мы с ужасом видим, как один из штурмовиков начинает терять высоту, а на его крыльях бушует огонь. Но летчик не только сумел сбить пламя, но и поджег немецкий самолет. В воздухе слышится какой-то небывалый рев.
- Это "илы" бьют фрицев! - радуется Краковяк.
К нам приходит командир взвода, которому мы докладываем, что в течение дня ничего существенного в районе обороны взвода не произошло.
- Хорошо. Продолжайте наблюдение, завтра отдохнете...
31 августа на рассвете в окопы второго батальона 9-го полка приходят солдаты из разведывательных взводов 7-го пехотного полка. Они внимательно наблюдают за неприятельским берегом. В нашем окопе разместились конные разведчики из братского полка - Генрик Сурмачиньский, известный мне еще по партизанскому отряду, Станислав Верещиньский и сержант Валь. Как я завидовал их тихо бряцающим шпорам и кривым казацким саблям!
- Ночью мы пойдем за "языком" на немецкий берег,- объясняет сержант Валь.Здесь Пилица неглубокая...
Мы уходим на завтрак в глубь обороны, а разведчики остаются в окопах - они ведут наблюдение. Вечером мы снова встречаемся. В маскировочных комбинезонах разведчики выглядят еще мужественнее.