Вскоре из батальона нам доставляют консервы и трофейные галеты. Впервые за сегодняшний день можно хорошо поесть. Некоторые сушат промокшую одежду, другие укладываются спать. Когда мы с Олейником решили, что неплохо было бы и нам отдохнуть, лечь уже негде: все места на полу заняты. Олейнику приходит в голову блестящая идея - устроиться на ночлег в платяном шкафу. А я выхожу во двор. С деревьев капает тающий снег. Бойцы сидят в окопах и курят, пряча сигареты в рукава. Направляюсь к возвышенности, на которой сержант Багиньский устанавливает свои пулеметы. Еще издали я слышу его голос:
- Лежите в этих мешках и наблюдайте за дорогой...
- Как дела? - обращаюсь я к нему.
- Хорошо. А ты, вижу, скучаешь по старой роте,- смеется сержант.
- Да нет, разведчики тоже хорошие ребята, просто мне негде спать.
- Ну, это дело поправимое. Выдадим тебе спальный мешок, и выспишься как надо. Мои парни раздобыли несколько таких штук. Возьми себе один,по-приятельски предлагает он.
- Спасибо... Послушай, кажется, едет машина.
Прислушиваемся. Теперь уже отчетливо слышен гул мотора. Темноту и туман разрезают лучи фар. Осторожно преодолевая деревянный мост, машина приближается к нам.
- Надо остановить, а то еще заедут к немцам,- беспокоюсь я.
Выбежав на шоссе, мы останавливаем "додж". Из-под брезентового тента высовывается офицер с погонами полковника на плечах.
- Что случилось? - спрашивает он.
- Товарищ полковник,- начинаю я нерешительно,- там, куда вы намерены ехать, немцы.
- Немцы? А ну-ка дайте карту,- коротко бросает полковник кому-то из сидящих в машине.
В свете электрических фонариков несколько голов склоняются над картой. Они о чем-то оживленно спорят. Наконец свет фонариков гаснет, и полковник резко отчитывает нас:
- Паникеры! Яструв уже в наших руках. Водитель, поехали!
- Уехали... Надо было их задержать! - с упреком обращается ко мне Багиньский.
- Зачем же ты их отпустил?!
- Ты - старший сержант, тебе это было удобнее сделать.
- Ты слышал, как он назвал нас паникерами. А впрочем, впереди автоматчики - они наверняка их остановят.
Воцаряется тишина. Только издалека доносится удаляющийся шум мотора.
- Не переживай, начальство знает, что делает,- стараюсь я оправдать себя и Сташека в собственных глазах.- Ну, где твой обещанный спальный мешок?
Шагаю вдоль окопов в обратном направлении. Отовсюду доносится мирный храп, и таким неестественным в этой ночи кажется угрожающее: "бум-бум, та-та-та!"
- Черт побери! Не дают человеку поспать,- сквозь сон ворчит кто-то в окопе, возле которого я остановился.
- Наверное, машина с полковником нарвалась на немцев,- говорю скорее себе, чем сонному вояке, и сворачиваю во двор кирпичного дома. Нащупываю дверь и вхожу.
Какой-то боец сидит возле печки, подбрасывает в огонь остатки сломанной мебели и, не поворачивая головы, сердито роняет:
- Не видишь, что ли, что свободных мест нет?
- А стол? Вот на нем и высплюсь,- решительно заявляю я, не желая покидать теплого помещения.
- Закрывай дверь, а то напустишь в комнату холода, и ложись где хочешь, хоть на потолке,- сменяет он гнев на милость.
Осторожно, чтобы ни на кого не наступить, пробираюсь к столу. Разворачиваю спальный мешок и пытаюсь влезть в него, но у меня ничего не получается. Приходится обратиться за помощью к сидящему у печки нелюбезному бойцу, который до сих пор ни разу даже не взглянул на меня.
- Слушай, парень, помоги забраться в мешок...
- В какой еще мешок? - спрашивает он удивленно.
Оборачивается и, как и я, осторожно подходит к столу.- Где ты его раздобыл?
- Друзья-пулеметчики дали. Нашли несколько штук в немецком бункере. Неплохо придумано, а? Награбили всякого добра - и не знают никаких забот. Но и мы будем жить не хуже, вот увидишь. Только бы война поскорее закончилась...
Кое-как вдвоем мы управились со спальным мешком, поговорили немного о том о сем, и боец возвратился к печке. Ворочаюсь до тех пор, пока мне не удается согреться и принять подходящую для сна позу. Из шкафа доносится ровный, здоровый храп Олейника. Уже в полудреме вижу бледное лицо Кровицкого на снегу и крепко засыпаю, а просыпаюсь от неистового грохота орудий. За окном яростно строчат пулеметы и автоматы, в комнате стоит невообразимый шум и гам. Их заглушает зычный голос сержанта Анджея Гжещака:
- Сюда прорвались две роты немецких автоматчиков с танками! По окопам!
Бойцов словно ветром сдуло. Я пытаюсь вылезти из спального мешка безуспешно, и, вконец отчаявшись, кричу как оглашенный:
- Помогите!
"Трах!" - с грохотом падает что-то на пол. Впечатление такое, что в стену попал снаряд из танковой пушки.
- Помогите!!! - слышу рядом чей-то вопль.- Помогите выбраться из этого проклятого шкафа!
- Послушай, не ори так: я сам лежу связанный па столе в спальном мешке. И тоже нуждаюсь в помощи.
- Чертов шкаф! Надо же было ему упасть дверцами вниз,- чуть не плачет Олейник.
"Не хватало только немцев, чтобы они взяли нас голыми руками, как баранов..." - со злобой думаю я.
- Ну и влипли! - доносится из шкафа.
Пулеметная и автоматная стрельба не умолкает ни на минуту. У меня мурашки бегают по спине при мысли, что может с нами произойти, если сюда ворвутся немцы.
В прихожей слышатся чьи-то голоса. Кто-то с усилием открывает дверь и тяжело пыхтит. Я закрываю глаза и прикидываюсь на всякий случай убитым.
- Ой, больно, гражданин капрал...
- Наши!!! - радостно восклицаю я.- Друг, развяжи,- прошу бойца с санитарной сумкой.
- Сейчас, сейчас, только уложу раненого,-торопится самый приятный из "катафалыциков", которых я когда-либо встречал на войне.
Меня уже развязали. Вылезаю из спального мешка и зарекаюсь когда-либо пользоваться этой дрянью. Вдвоем помогаем выбраться из шкафа Олейнику.
- Наконец-то я на свободе,- улыбается Стефан в рыжие усы.- Бежим на улицу,- торопит он. Видя, как я вожусь с мокрыми сапогами, советует: - Надевай на босу ногу! Слышишь, стреляют. Скорее!
Запихиваю портянки в карман, хватаю пулемет и вслед за Олейником выбегаю из дома. В окопах полно наших бойцов. Из глубины леса доносится ожесточенная стрельба. По дороге к реке бегут автоматчики. На мосту стоит майор Коропов и пытается их задержать.
- Танки! Танки! - истошно вопит один из бойцов.
К нему подбегает хорунжий Збигнев Скренткович, хватает за шиворот и с вызывающим дрожь спокойствием спрашивает:
- Где ты, черт побери, увидел танки? Покажи! Видишь, фаустпатроны? Бери и жди, когда они подойдут. И не смей отступать.
- А действительно, где же они?- растерянно озирается по сторонам солдат. Потом наклоняется, берет один из фаустпатронов и занимает позицию в окопе.
Подбегаю к пулеметчикам Багипьского. Станислав сидит на каком-то пне и спокойно потягивает из трофейной фляжки.
- Для храбрости? - спрашиваю я.
- Чтобы другим не досталось. Ждем, если фрицы сюда полезут - встретим их как надо... Хочешь расположиться рядом с нами? - предлагает командир ротных пулеметов.
Устанавливаю свой пулемет у поваленной сосны и не спускаю глаз с окутанного туманом шоссе, по которому ночью проехала автомашина. Оттуда еще доносятся голоса наших бойцов. Стрельба понемногу стихает. Танков пока не видно и не слышно, лишь изредка грохочут орудия, и снаряды, едва не задевая верхушки сосен, разрываются вдали за рекой.
- Не так быстро, я уже больше не могу,- доносится с шоссе чей-то голос.
Смотрю в ту сторону, и только спустя некоторое время из тумана появляются четверо наших бойцов. Они несут убитого хорунжего Эугениуша Петрусевича из роты автоматчиков.
- Кто-нибудь еще из наших там остался? - спрашивает Багиньский.
- Думаю, что нет,- отвечает Юзеф Богуславский.
Стрельба прекращается. Устраиваемся поудобнее и продолжаем внимательно наблюдать за шоссе. Поворачиваю голову направо и вижу спокойное лицо ефрейтора Антони Бучиньского, склонившегося над "максимом", налево застыл у пулемета в ожидании танков сержант Багиньский. А между ними торчат из окопа головы бойцов с автоматами.
Притаившись, ждем появления противника. Время тянется невообразимо медленно. Одежда от мокрого снега становится совсем влажной. Багиньский поднимает руку: внимание! Я сверлю глазами белую стену тумана и поначалу ничего подозрительного не замечаю, но вот из густой пелены тумана вынырнула какая-то темная фигура. Спустя мгновение она приобретает облик вооруженного гитлеровца. За первым фашистом появляется второй, третий... Идут шеренгой по придорожному рву.
- Огонь! - кричит командир пулеметного взвода.
Нажимаю на гашетку и слышу, как захлебывается в ярости мой пулемет, как ровно стучат "максимы" Багиньского и Бучиньского, как трещат автоматы. Вот один немец рухнул на колени и выпустил из рук винтовку, за ним падают другие.
- Назад! Назад! - вопит кто-то невидимый в тумане.
Мы устремляемся вперед, туда, откуда доносится голос, призывающий немцев к отступлению.
После грохота сражения тишина кажется особенно удивительной. Багиньский исчезает куда-то и спустя минуту возвращается с трофеем - серебристым альпийским эдельвейсом. Он снял его с шапки убитого гитлеровца.
Временно в обороне
Для штаба полка, вероятно, явилось полной неожиданностью, что небольшая группа наших бойцов сумела на противоположном берегу реки Гвды отразить контратаку немцев. До вышестоящих инстанций дошел, судя по всему, и слух о появлении танков, и через некоторое время на наш участок прибыла советская противотанковая артиллерия. Однако тревога оказалась ложной.
Началось запоздалое преследование противника. Хорунжий Рыхерт собрал разведчиков, я передал трофейный пулемет бойцам четвертой роты, и вот мы шагаем впереди, в авангарде полка. Разговор все время идет о недавнем бое, о погибших и об отличившихся в этой схватке. Причем я тогда еще не знал, что командование высоко оценило мое участие в этом бою и по его представлению мне присвоено звание хорунжего. Спустя девятнадцать дней командующий армией подписал приказ. Но я об этом узнал только через четыре месяца...
Впереди нас внимательно обследуют местность дозорные, поэтому мы чувствуем себя в относительной безопасности и с любопытством разглядываем места, где совсем недавно шел бой. Вот рядом с шоссе лежат пять убитых немцев, а невдалеке, в придорожном рву, нашли свою могилу еще девять гитлеровцев. Их, должно быть, накрыл наш кинжальный огонь. А вот распластались еще трое фашистов. И... неожиданно натыкаемся на знакомый "додж", перевернутый вверх колесами. Возле пего несколько убитых офицеров в польской форме, и среди них тот полковник, что не поверил в правильность наших сведений. Хорунжий Рыхерт отдает честь погибшим, около него застываем в глубоком молчании и мы.
Выходим из леса. Отсюда до Яструва рукой подать. Прибавляем шагу, ведь за нами чуть ли не по пятам движется авангард полка. В городе встречаем бойцов 4-й дивизии, которые вошли в него с другой стороны.
Останавливаемся на отдых. По соседству расположилась пятая рота. Некоторые бойцы, не дожидаясь обеда, заглядывают в покинутые дома и выносят оттуда банки с различными яствами. Открыть их - дело несложное, этому мы уже научились.
- Эй, с дороги! Посторонись! - кричит кто-то.
Предусмотрительно схожу с проезжей части и вижу ефрейтора Яцкого из пятой пехотной роты, который, сидя на высоких козлах катафалка, погоняет пару вороных лошадей. Опять придумал что-то этот весельчак!
- Тпру! - останавливает он сверкающую черным лаком и серебром повозку, вешает вожжи на отливающий золотом фонарь катафалка, пружинистым шагом подходит к хорунжему Смирницкому, лихо щелкает каблуками, отдает честь и докладывает:
- Гражданин хорунжий, разрешите передать в ваше распоряжение. Это экипаж самого богатого в городе немца...
Пока Яцкий докладывал, хорунжий стоял по стойке "смирно", сохраняя притворно серьезный вид, но как только ефрейтор закрыл рот, хорунжий вместе со всеми залился безудержным смехом. Затем многозначительно подмигнул старшине:
- Выходит, что теперь я должен ездить на этом катафалке. Ну и выдумал же ты, Яцкий... Но ты прав: на войне надо иногда и посмеяться...
И опять собравшиеся в кучу бойцы покатываются со смеху.
Дождавшись полевых кухонь с обедом, отправляемся снова в путь. А катафалк так и остается посреди мостовой. Ни Рыхерт, ни Яцкий больше на катафалке не ездили, однако возницу с тех пор злые языки прозвали "катафальщиком".
Движемся в направлении Сыпнева. Другие дивизии 1-й армии Войска Польского ушли вперед, а наша находится во втором эшелоне. По дороге то и дело встречаются брошенные хозяевами дома, бродит беспризорный скот. Издалека доносится приглушенный расстоянием грохот орудий. Под вечер добираемся до Сыпнева. Артиллерийская канонада понемногу стихает, и мы устраиваемся на ночлег.
На следующий день утром 7-й и 9-й пехотные полки вступают в бой. Повсюду на огневых позициях полно орудий, недостаток в которых мы ощущали в предыдущих боях. Новый день начинается с необычного оживления в батальонах полка. Забегаю в свою прежнюю роту за новостями, однако никто ничего толком не знает. Правда, ходят слухи, что их направляют в тыл противника со специальным заданием. Вернувшись в свой взвод, я рассказал обо всем услышанном хорунжему Рыхерту.
- Что, в тыл? Сейчас все узнаю! - решительно заявляет он.
Но слухи подтверждаются, о чем свидетельствует невеселое выражение лица хорунжего. Оказывается, первый батальон следует в Гожув Велькопольский, второй - в Жепин, а третий - в Иновроцлав.
- А мы?- беспокоятся разведчики.
- Будем бить немцев здесь,- коротко бросает хорунжий.
- Одни, без пехоты?..- качает с сомнением головой подхорунжий Дуда.
- Нечего переживать. Кроме нас остаются штаб полка и все самостоятельные подразделения,- подбадривает нас Рыхерт.
С улицы доносятся отрывистые команды и топот множества ног. Пехотные батальоны нашего полка покидают Сыпнев. Выходим во двор. Погода сегодня прекрасная: впервые за несколько дней выглянуло солнце, температура чуть ниже нуля. Но на душе у бойцов взвода разведки отнюдь не радостно.
- Когда теперь увидимся?- разочарованно спрашивают они.
После полудня на улицах поселка снова началось какое-то оживление - это специальные подразделения - артиллерии, минометов, противотанковых ружей и даже обе роты автоматчиков передаются в качестве средств усиления 7-му и 9-му пехотным полкам.
На следующий день, после того как мы приняли на себя охрану штаба полка, в расположение нашего взвода заглядывает командир части подполковник Гжегож Самар. Хорунжий Рыхерт докладывает, что бойцы занимаются чисткой оружия.
- Ну, как дела, разведчики? - спрашивает подполковник.
Воцаряется гробовая тишина.
- Почему повесили головы? Может, еще заплачете?
- Плакать не собираемся, гражданин подполковник...- нерешительно говорю я,- но нам все же кажется, что о нас забыли...
- Ребятам нужна более конкретная работа,- поясняет хорунжий.
- А разве это не конкретная работа - охранять штаб вблизи линии фронта? Ведь несение караульной службы- тоже боевое задание. Кстати, об этом говорится во всех уставах. Вы, наверное, уже слышали, что довольно большой группе немцев удалось вырваться из окруженной Пилы? Они наверняка попытаются прорваться к своим, и не исключено, что как раз на нашем участке. Вот тогда и у вас будет конкретная работа. Но независимо от этого я попрошу начальника штаба найти для вас, как вы говорите, что-нибудь посущественнее. Идемте со мной,- обращается он к Рыхерту.
Хорунжий вскоре возвращается.
- Я только что был в штабе полка и знаете, что видел? Угадайте,- с порога заявляет он и, не давая нам времени на раздумья, продолжает: - Наш офицер по снабжению подпоручник Мечислав Обедзиньский вместе с двумя бойцами взяли в плен девятнадцать фрицев!
- Откуда он их столько набрал?! - удивляется сержант Дучиньский.
- Возвращался из штаба дивизии, а гитлеровцы обстреляли его автомашину. Ребята не растерялись: выскочили из машины и открыли огонь из автоматов по избе, откуда стреляли немцы. А потом бросили пару гранат, и фрицы, подняв лапки вверх, вышли из дома. А мы сидим здесь сложа руки... - заканчивает он с горечью.
Спустя два или три дня после этого происшествия охрану штаба принимает от нас взвод саперов, а мы перебираемся в красивое кирпичное здание. В нем намного удобнее, а все наши обязанности сводятся теперь к охране дома и присмотру за своим собственным хозяйством.
Сегодняшнюю ночь спим крепко, хотя со стороны расположенного невдалеке от нас фронта монотонно грохочет артиллерийская канонада. Бодрствуют только наружные посты.
"Та-та-та!" - раздается вдруг у самого дома треск автоматов. Со звоном вылетают стекла из окон, во всех комнатах, словно осы, жужжат пули.
- Тревога! Тревога! - запоздало кричат часовые.
Быстро хватаем оружие, с которым ни один из нас ни на минуту не расстается, и занимаем огневые позиции у окон. Кто-то уже дает длинную очередь. К нему присоединяются другие. По комнатам распространяется резкий запах сгоревшего пороха.
- Черт побери, надо же им было нарваться на нас,- слышится в этом треске голос командира.- Часть бойцов останется оборонять здание, а остальные обойдут немцев с тыла. Нельзя терять ни минуты, пока еще темно,- решает он.
Первым вылезает через окно сам Рыхерт, за ним - Тасчук, Ян Заёнц, я, Гладзюк и еще несколько разведчиков. Хорунжий ведет нас садами, и спустя некоторое время мы уже в тылу у немцев.
- Разведчики, за мной! Ура!- кричит хорунжий и пер-вым бросается в атаку.
- Ура-а-а! - подхватываем мы и длинными очередями поливаем застигнутых врасплох немцев.
Мы бежим рядом с капралом Гладзюком и, когда из кустов неожиданно выскакивает рослый гитлеровец, словно по команде поднимаем автоматы и почти одновременно стреляем. Склонившись над убитым, мы видим на черных отворотах его шинели знаки СС.
Вдруг из-за сарая выскакивают еще двое эсэсовцев и попадают под огонь Рыхерта и Заёнца. Один из фашистов успевает крикнуть:
- Помогите! Помо...
Гитлеровцы не выдерживают нашей стремительной атаки и удирают в сторону близлежащего леса. Вдогонку им летят очереди из наших автоматов. Из здания выбегают его защитники. Все вместе мы наконец справились с теми немцами, которые пытались оказывать сопротивление. Итоги закончившегося боя весьма впечатляющи. Девять эсэсовцев стоят с поднятыми руками и покорно смотрят на победителей. Сразу куда-то исчезли их спесь и самоуверенность.
Двое бойцов уводят в штаб полка пленных, остальные прочесывают окрестности. Только в саду они успели насчитать семь трупов в эсэсовской форме.
Такие результаты боя не только свидетельствовали о смелости и находчивости разведчиков, но и явились той конкретной работой, о которой мы мечтали.
Проходит половина февраля. Подразделения нашего полка на три-четыре дня сменяют 7-й пехотный полк, расположенный под Надажицами. Уже на следующую ночь на наш взвод разведчиков и роту автоматчиков нападают с тыла немцы, как позднее выяснилось, силой до роты. Фашисты сумели вплотную подойти к нашим окопам и забросать их ручными гранатами. Главный удар приходится *на роту автоматчиков. Некоторым гитлеровцам даже удается ворваться в наши окопы. Немцы идут напролом - свои совсем рядом. Часть из них прорвалась через наши окопы и исчезла в ночной темноте. Но наш огонь был весьма эффективным - меткие очереди сразили более десятка фашистов, примерно стольких же ранили. В роте автоматчиков пострадали только трое.
Нас снова переводят во второй эшелон, и мы размещаемся в небольшой деревушке Броды возле Надажиц. В то время когда остальные соединения 1-й армии Войска Польского преодолевают Поморский вал, 3-я пехотная дивизия имени Ромуальда Траугутта, состоящая из двух полков, ведет оборонительные бои. Мы, разведчики, несем караульную службу возле штаба полка или прочесываем близлежащую местность и считаем эту работу не менее важной, чем участие во фронтовых боях.
Колобжегская победа
Подходит к концу первый месяц тяжелых боев за древние польские земли. Завтра первое марта. В подразделениях полка идут разговоры о новом наступлении. Хотя до Балтики еще далеко, мы при каждом удобном случае распеваем:
Море, наше море,
Верно будем тебя охранять...
Мы поем о море, но, откровенно говоря, подавляющее большинство из нас никогда его не видело.
И вот первое марта наступило. Ранним утром слева от нас загрохотала польская артиллерия. В небе появились самолеты с бело-красными шашечками на фюзеляжах. Правда, были минуты, когда казалось, что фронт почти затих, но это обманчивая тишина. После небольшой паузы все начиналось снова. От адского грохота закладывало уши. Это главная ударная группировка 1-й армии Войска Польского, сосредоточенная на левом фланге, перешла в наступление. Под мощным ударом затрещал передний край немецкой обороны.
А мы, недоукомплектованный 8-й пехотный полк, по-прежнему находимся во втором эшелоне дивизии. Правда, нам передали дивизионный учебный батальон, но это по сравнению с другими пехотными полками, каждый из которых состоит из трех батальонов, неравноценная компенсация.
На следующий день после полудня началось и у нас оживление. Обозные следят за погрузкой вещей. Каждый хочет взять с собой как можно больше - и то, к чему привык, и то, что может когда-нибудь понадобиться. Однако неумолимые контролеры придирчиво, со знанием дела определяют, что нужно взять с собой, а что следует выбросить. Ненужное, с их точки зрения, барахло они неумолимо сваливают в придорожный ров, а о .том, чтобы погрузить его тайком, не может быть и речи.
Вечером выступаем. Полки, находящиеся в огневом соприкосновении с отступающим противником, преследуют его, не давая возможности организовать оборону на новом рубеже.
На следующий день мы уже в Чаплинеке, раскинувшемся на берегу озера, которое в это время еще покрыто льдом. Изредка вспыхивает сильная перестрелка - это наши подразделения подавляют оставшиеся огневые точки фашистов. К сожалению, мы еще не принимаем участия в боях. Покидаем Чаплинек и движемся в направлении на Полчин-Здруй. Впереди - прилегающий к дороге лес, откуда доносится пулеметная и автоматная трескотня. Вдруг из леса ударяет очередь, а просвистевшие над головой пули вынуждают нас покинуть шоссе. Старший сержант Ян Полец и сержант Альфред Малиновский быстро устанавливают противотанковое ружье. Янек с минуту целится и нажимает на спусковой крючок. Грянул выстрел. Альфред вставляет новый патрон. Бойцы пехотных подразделений развертываются в цепь. Автоматные очереди трещат беспрерывно, пока мы достигаем опушки леса. Из-под развесистой ели встают двое немцев и покорно поднимают вверх руки. Наши подбегают к ним, быстро разоружают, а гитлеровцы лишь обреченно твердят:
- Гитлер капут!
Наше движение продолжается. По пути мы встречаем несколько подвод с гражданским населением. Увидев нас, они останавливаются. Все женщины без исключения одеты в брюки или черные юбки. В руках они держат белые флажки и понуро смотрят в землю. Мужчины предусмотрительно поднимают вверх руки. Только дети с порозовевшими от мороза щеками с любопытством разглядывают неизвестную им форму.
- Видите, как старо выглядят их бабы...- нарушает тишину известный сердцеед капрал Шляхта.
- А ты бы хотел, чтобы они к встрече с тобой накрасились? - обрывает его Заёнц.
Вскоре на горизонте возникает очередная деревня. Еще немного усилий - и мы вступаем на булыжную мостовую. Вокруг ни души. Распахнутые двери домов скрипят от ветра и хлопают о косяки. Останавливаемся на ночлег.
Я развожу огонь в печи, а сержант Владислав Пентковский задумчиво играет на гармошке. Едим консервированное мясо, пьем кофе. Становится теплее. Вдруг с улицы доносятся громкий смех и возгласы женщин. Часовой во дворе разговаривает с девушками, на левом рукаве у которых виднеются бело-красные повязки.
- Наконец-то мы свободны! - радуются они и, перебивая друг друга, рассказывают о своей тяжелой жизни на принудительных работах у немецких бауеров.
- За то, что вы освободили нас, каждый заслужил поцелуй.- И одна из девушек, блондинка, по очереди целует разведчиков.
- Милости просим, заходите к нам в гости,- галантно приглашает капрал Шляхта.
- Идемте, девчата! У них, слышу, гармошка, вот и потанцуем в честь такого праздника,- охотно соглашается блондинка.
Гармонист раздвигает мехи трофейного аккордеона, а разведчики, опережая друг друга, приглашают девушек на танец. Кружатся в ритме вальса пары, а те, кто не танцует, скандируют:
- Мало, мало...
Гармонист не успевает передохнуть, как его снова просят сыграть что-нибудь. И все же усталость берет свое.
Утром выступаем в северном направлении. Стрельба все еще где-то далеко. Идем, как всегда, впереди главных сил нашего куцего полка. Нас приветствуют только что освобожденные соотечественники. Сколько радости светится в их глазах, когда они видят нас! Все чаще попадаются подводы с немецкими беженцами. Мужчины небриты, грязны и панически всего боятся, женщины тоже не блещут особой опрятностью. Наконец-то и им довелось познать невзгоды и лишения скитаний.
- Лежите в этих мешках и наблюдайте за дорогой...
- Как дела? - обращаюсь я к нему.
- Хорошо. А ты, вижу, скучаешь по старой роте,- смеется сержант.
- Да нет, разведчики тоже хорошие ребята, просто мне негде спать.
- Ну, это дело поправимое. Выдадим тебе спальный мешок, и выспишься как надо. Мои парни раздобыли несколько таких штук. Возьми себе один,по-приятельски предлагает он.
- Спасибо... Послушай, кажется, едет машина.
Прислушиваемся. Теперь уже отчетливо слышен гул мотора. Темноту и туман разрезают лучи фар. Осторожно преодолевая деревянный мост, машина приближается к нам.
- Надо остановить, а то еще заедут к немцам,- беспокоюсь я.
Выбежав на шоссе, мы останавливаем "додж". Из-под брезентового тента высовывается офицер с погонами полковника на плечах.
- Что случилось? - спрашивает он.
- Товарищ полковник,- начинаю я нерешительно,- там, куда вы намерены ехать, немцы.
- Немцы? А ну-ка дайте карту,- коротко бросает полковник кому-то из сидящих в машине.
В свете электрических фонариков несколько голов склоняются над картой. Они о чем-то оживленно спорят. Наконец свет фонариков гаснет, и полковник резко отчитывает нас:
- Паникеры! Яструв уже в наших руках. Водитель, поехали!
- Уехали... Надо было их задержать! - с упреком обращается ко мне Багиньский.
- Зачем же ты их отпустил?!
- Ты - старший сержант, тебе это было удобнее сделать.
- Ты слышал, как он назвал нас паникерами. А впрочем, впереди автоматчики - они наверняка их остановят.
Воцаряется тишина. Только издалека доносится удаляющийся шум мотора.
- Не переживай, начальство знает, что делает,- стараюсь я оправдать себя и Сташека в собственных глазах.- Ну, где твой обещанный спальный мешок?
Шагаю вдоль окопов в обратном направлении. Отовсюду доносится мирный храп, и таким неестественным в этой ночи кажется угрожающее: "бум-бум, та-та-та!"
- Черт побери! Не дают человеку поспать,- сквозь сон ворчит кто-то в окопе, возле которого я остановился.
- Наверное, машина с полковником нарвалась на немцев,- говорю скорее себе, чем сонному вояке, и сворачиваю во двор кирпичного дома. Нащупываю дверь и вхожу.
Какой-то боец сидит возле печки, подбрасывает в огонь остатки сломанной мебели и, не поворачивая головы, сердито роняет:
- Не видишь, что ли, что свободных мест нет?
- А стол? Вот на нем и высплюсь,- решительно заявляю я, не желая покидать теплого помещения.
- Закрывай дверь, а то напустишь в комнату холода, и ложись где хочешь, хоть на потолке,- сменяет он гнев на милость.
Осторожно, чтобы ни на кого не наступить, пробираюсь к столу. Разворачиваю спальный мешок и пытаюсь влезть в него, но у меня ничего не получается. Приходится обратиться за помощью к сидящему у печки нелюбезному бойцу, который до сих пор ни разу даже не взглянул на меня.
- Слушай, парень, помоги забраться в мешок...
- В какой еще мешок? - спрашивает он удивленно.
Оборачивается и, как и я, осторожно подходит к столу.- Где ты его раздобыл?
- Друзья-пулеметчики дали. Нашли несколько штук в немецком бункере. Неплохо придумано, а? Награбили всякого добра - и не знают никаких забот. Но и мы будем жить не хуже, вот увидишь. Только бы война поскорее закончилась...
Кое-как вдвоем мы управились со спальным мешком, поговорили немного о том о сем, и боец возвратился к печке. Ворочаюсь до тех пор, пока мне не удается согреться и принять подходящую для сна позу. Из шкафа доносится ровный, здоровый храп Олейника. Уже в полудреме вижу бледное лицо Кровицкого на снегу и крепко засыпаю, а просыпаюсь от неистового грохота орудий. За окном яростно строчат пулеметы и автоматы, в комнате стоит невообразимый шум и гам. Их заглушает зычный голос сержанта Анджея Гжещака:
- Сюда прорвались две роты немецких автоматчиков с танками! По окопам!
Бойцов словно ветром сдуло. Я пытаюсь вылезти из спального мешка безуспешно, и, вконец отчаявшись, кричу как оглашенный:
- Помогите!
"Трах!" - с грохотом падает что-то на пол. Впечатление такое, что в стену попал снаряд из танковой пушки.
- Помогите!!! - слышу рядом чей-то вопль.- Помогите выбраться из этого проклятого шкафа!
- Послушай, не ори так: я сам лежу связанный па столе в спальном мешке. И тоже нуждаюсь в помощи.
- Чертов шкаф! Надо же было ему упасть дверцами вниз,- чуть не плачет Олейник.
"Не хватало только немцев, чтобы они взяли нас голыми руками, как баранов..." - со злобой думаю я.
- Ну и влипли! - доносится из шкафа.
Пулеметная и автоматная стрельба не умолкает ни на минуту. У меня мурашки бегают по спине при мысли, что может с нами произойти, если сюда ворвутся немцы.
В прихожей слышатся чьи-то голоса. Кто-то с усилием открывает дверь и тяжело пыхтит. Я закрываю глаза и прикидываюсь на всякий случай убитым.
- Ой, больно, гражданин капрал...
- Наши!!! - радостно восклицаю я.- Друг, развяжи,- прошу бойца с санитарной сумкой.
- Сейчас, сейчас, только уложу раненого,-торопится самый приятный из "катафалыциков", которых я когда-либо встречал на войне.
Меня уже развязали. Вылезаю из спального мешка и зарекаюсь когда-либо пользоваться этой дрянью. Вдвоем помогаем выбраться из шкафа Олейнику.
- Наконец-то я на свободе,- улыбается Стефан в рыжие усы.- Бежим на улицу,- торопит он. Видя, как я вожусь с мокрыми сапогами, советует: - Надевай на босу ногу! Слышишь, стреляют. Скорее!
Запихиваю портянки в карман, хватаю пулемет и вслед за Олейником выбегаю из дома. В окопах полно наших бойцов. Из глубины леса доносится ожесточенная стрельба. По дороге к реке бегут автоматчики. На мосту стоит майор Коропов и пытается их задержать.
- Танки! Танки! - истошно вопит один из бойцов.
К нему подбегает хорунжий Збигнев Скренткович, хватает за шиворот и с вызывающим дрожь спокойствием спрашивает:
- Где ты, черт побери, увидел танки? Покажи! Видишь, фаустпатроны? Бери и жди, когда они подойдут. И не смей отступать.
- А действительно, где же они?- растерянно озирается по сторонам солдат. Потом наклоняется, берет один из фаустпатронов и занимает позицию в окопе.
Подбегаю к пулеметчикам Багипьского. Станислав сидит на каком-то пне и спокойно потягивает из трофейной фляжки.
- Для храбрости? - спрашиваю я.
- Чтобы другим не досталось. Ждем, если фрицы сюда полезут - встретим их как надо... Хочешь расположиться рядом с нами? - предлагает командир ротных пулеметов.
Устанавливаю свой пулемет у поваленной сосны и не спускаю глаз с окутанного туманом шоссе, по которому ночью проехала автомашина. Оттуда еще доносятся голоса наших бойцов. Стрельба понемногу стихает. Танков пока не видно и не слышно, лишь изредка грохочут орудия, и снаряды, едва не задевая верхушки сосен, разрываются вдали за рекой.
- Не так быстро, я уже больше не могу,- доносится с шоссе чей-то голос.
Смотрю в ту сторону, и только спустя некоторое время из тумана появляются четверо наших бойцов. Они несут убитого хорунжего Эугениуша Петрусевича из роты автоматчиков.
- Кто-нибудь еще из наших там остался? - спрашивает Багиньский.
- Думаю, что нет,- отвечает Юзеф Богуславский.
Стрельба прекращается. Устраиваемся поудобнее и продолжаем внимательно наблюдать за шоссе. Поворачиваю голову направо и вижу спокойное лицо ефрейтора Антони Бучиньского, склонившегося над "максимом", налево застыл у пулемета в ожидании танков сержант Багиньский. А между ними торчат из окопа головы бойцов с автоматами.
Притаившись, ждем появления противника. Время тянется невообразимо медленно. Одежда от мокрого снега становится совсем влажной. Багиньский поднимает руку: внимание! Я сверлю глазами белую стену тумана и поначалу ничего подозрительного не замечаю, но вот из густой пелены тумана вынырнула какая-то темная фигура. Спустя мгновение она приобретает облик вооруженного гитлеровца. За первым фашистом появляется второй, третий... Идут шеренгой по придорожному рву.
- Огонь! - кричит командир пулеметного взвода.
Нажимаю на гашетку и слышу, как захлебывается в ярости мой пулемет, как ровно стучат "максимы" Багиньского и Бучиньского, как трещат автоматы. Вот один немец рухнул на колени и выпустил из рук винтовку, за ним падают другие.
- Назад! Назад! - вопит кто-то невидимый в тумане.
Мы устремляемся вперед, туда, откуда доносится голос, призывающий немцев к отступлению.
После грохота сражения тишина кажется особенно удивительной. Багиньский исчезает куда-то и спустя минуту возвращается с трофеем - серебристым альпийским эдельвейсом. Он снял его с шапки убитого гитлеровца.
Временно в обороне
Для штаба полка, вероятно, явилось полной неожиданностью, что небольшая группа наших бойцов сумела на противоположном берегу реки Гвды отразить контратаку немцев. До вышестоящих инстанций дошел, судя по всему, и слух о появлении танков, и через некоторое время на наш участок прибыла советская противотанковая артиллерия. Однако тревога оказалась ложной.
Началось запоздалое преследование противника. Хорунжий Рыхерт собрал разведчиков, я передал трофейный пулемет бойцам четвертой роты, и вот мы шагаем впереди, в авангарде полка. Разговор все время идет о недавнем бое, о погибших и об отличившихся в этой схватке. Причем я тогда еще не знал, что командование высоко оценило мое участие в этом бою и по его представлению мне присвоено звание хорунжего. Спустя девятнадцать дней командующий армией подписал приказ. Но я об этом узнал только через четыре месяца...
Впереди нас внимательно обследуют местность дозорные, поэтому мы чувствуем себя в относительной безопасности и с любопытством разглядываем места, где совсем недавно шел бой. Вот рядом с шоссе лежат пять убитых немцев, а невдалеке, в придорожном рву, нашли свою могилу еще девять гитлеровцев. Их, должно быть, накрыл наш кинжальный огонь. А вот распластались еще трое фашистов. И... неожиданно натыкаемся на знакомый "додж", перевернутый вверх колесами. Возле пего несколько убитых офицеров в польской форме, и среди них тот полковник, что не поверил в правильность наших сведений. Хорунжий Рыхерт отдает честь погибшим, около него застываем в глубоком молчании и мы.
Выходим из леса. Отсюда до Яструва рукой подать. Прибавляем шагу, ведь за нами чуть ли не по пятам движется авангард полка. В городе встречаем бойцов 4-й дивизии, которые вошли в него с другой стороны.
Останавливаемся на отдых. По соседству расположилась пятая рота. Некоторые бойцы, не дожидаясь обеда, заглядывают в покинутые дома и выносят оттуда банки с различными яствами. Открыть их - дело несложное, этому мы уже научились.
- Эй, с дороги! Посторонись! - кричит кто-то.
Предусмотрительно схожу с проезжей части и вижу ефрейтора Яцкого из пятой пехотной роты, который, сидя на высоких козлах катафалка, погоняет пару вороных лошадей. Опять придумал что-то этот весельчак!
- Тпру! - останавливает он сверкающую черным лаком и серебром повозку, вешает вожжи на отливающий золотом фонарь катафалка, пружинистым шагом подходит к хорунжему Смирницкому, лихо щелкает каблуками, отдает честь и докладывает:
- Гражданин хорунжий, разрешите передать в ваше распоряжение. Это экипаж самого богатого в городе немца...
Пока Яцкий докладывал, хорунжий стоял по стойке "смирно", сохраняя притворно серьезный вид, но как только ефрейтор закрыл рот, хорунжий вместе со всеми залился безудержным смехом. Затем многозначительно подмигнул старшине:
- Выходит, что теперь я должен ездить на этом катафалке. Ну и выдумал же ты, Яцкий... Но ты прав: на войне надо иногда и посмеяться...
И опять собравшиеся в кучу бойцы покатываются со смеху.
Дождавшись полевых кухонь с обедом, отправляемся снова в путь. А катафалк так и остается посреди мостовой. Ни Рыхерт, ни Яцкий больше на катафалке не ездили, однако возницу с тех пор злые языки прозвали "катафальщиком".
Движемся в направлении Сыпнева. Другие дивизии 1-й армии Войска Польского ушли вперед, а наша находится во втором эшелоне. По дороге то и дело встречаются брошенные хозяевами дома, бродит беспризорный скот. Издалека доносится приглушенный расстоянием грохот орудий. Под вечер добираемся до Сыпнева. Артиллерийская канонада понемногу стихает, и мы устраиваемся на ночлег.
На следующий день утром 7-й и 9-й пехотные полки вступают в бой. Повсюду на огневых позициях полно орудий, недостаток в которых мы ощущали в предыдущих боях. Новый день начинается с необычного оживления в батальонах полка. Забегаю в свою прежнюю роту за новостями, однако никто ничего толком не знает. Правда, ходят слухи, что их направляют в тыл противника со специальным заданием. Вернувшись в свой взвод, я рассказал обо всем услышанном хорунжему Рыхерту.
- Что, в тыл? Сейчас все узнаю! - решительно заявляет он.
Но слухи подтверждаются, о чем свидетельствует невеселое выражение лица хорунжего. Оказывается, первый батальон следует в Гожув Велькопольский, второй - в Жепин, а третий - в Иновроцлав.
- А мы?- беспокоятся разведчики.
- Будем бить немцев здесь,- коротко бросает хорунжий.
- Одни, без пехоты?..- качает с сомнением головой подхорунжий Дуда.
- Нечего переживать. Кроме нас остаются штаб полка и все самостоятельные подразделения,- подбадривает нас Рыхерт.
С улицы доносятся отрывистые команды и топот множества ног. Пехотные батальоны нашего полка покидают Сыпнев. Выходим во двор. Погода сегодня прекрасная: впервые за несколько дней выглянуло солнце, температура чуть ниже нуля. Но на душе у бойцов взвода разведки отнюдь не радостно.
- Когда теперь увидимся?- разочарованно спрашивают они.
После полудня на улицах поселка снова началось какое-то оживление - это специальные подразделения - артиллерии, минометов, противотанковых ружей и даже обе роты автоматчиков передаются в качестве средств усиления 7-му и 9-му пехотным полкам.
На следующий день, после того как мы приняли на себя охрану штаба полка, в расположение нашего взвода заглядывает командир части подполковник Гжегож Самар. Хорунжий Рыхерт докладывает, что бойцы занимаются чисткой оружия.
- Ну, как дела, разведчики? - спрашивает подполковник.
Воцаряется гробовая тишина.
- Почему повесили головы? Может, еще заплачете?
- Плакать не собираемся, гражданин подполковник...- нерешительно говорю я,- но нам все же кажется, что о нас забыли...
- Ребятам нужна более конкретная работа,- поясняет хорунжий.
- А разве это не конкретная работа - охранять штаб вблизи линии фронта? Ведь несение караульной службы- тоже боевое задание. Кстати, об этом говорится во всех уставах. Вы, наверное, уже слышали, что довольно большой группе немцев удалось вырваться из окруженной Пилы? Они наверняка попытаются прорваться к своим, и не исключено, что как раз на нашем участке. Вот тогда и у вас будет конкретная работа. Но независимо от этого я попрошу начальника штаба найти для вас, как вы говорите, что-нибудь посущественнее. Идемте со мной,- обращается он к Рыхерту.
Хорунжий вскоре возвращается.
- Я только что был в штабе полка и знаете, что видел? Угадайте,- с порога заявляет он и, не давая нам времени на раздумья, продолжает: - Наш офицер по снабжению подпоручник Мечислав Обедзиньский вместе с двумя бойцами взяли в плен девятнадцать фрицев!
- Откуда он их столько набрал?! - удивляется сержант Дучиньский.
- Возвращался из штаба дивизии, а гитлеровцы обстреляли его автомашину. Ребята не растерялись: выскочили из машины и открыли огонь из автоматов по избе, откуда стреляли немцы. А потом бросили пару гранат, и фрицы, подняв лапки вверх, вышли из дома. А мы сидим здесь сложа руки... - заканчивает он с горечью.
Спустя два или три дня после этого происшествия охрану штаба принимает от нас взвод саперов, а мы перебираемся в красивое кирпичное здание. В нем намного удобнее, а все наши обязанности сводятся теперь к охране дома и присмотру за своим собственным хозяйством.
Сегодняшнюю ночь спим крепко, хотя со стороны расположенного невдалеке от нас фронта монотонно грохочет артиллерийская канонада. Бодрствуют только наружные посты.
"Та-та-та!" - раздается вдруг у самого дома треск автоматов. Со звоном вылетают стекла из окон, во всех комнатах, словно осы, жужжат пули.
- Тревога! Тревога! - запоздало кричат часовые.
Быстро хватаем оружие, с которым ни один из нас ни на минуту не расстается, и занимаем огневые позиции у окон. Кто-то уже дает длинную очередь. К нему присоединяются другие. По комнатам распространяется резкий запах сгоревшего пороха.
- Черт побери, надо же им было нарваться на нас,- слышится в этом треске голос командира.- Часть бойцов останется оборонять здание, а остальные обойдут немцев с тыла. Нельзя терять ни минуты, пока еще темно,- решает он.
Первым вылезает через окно сам Рыхерт, за ним - Тасчук, Ян Заёнц, я, Гладзюк и еще несколько разведчиков. Хорунжий ведет нас садами, и спустя некоторое время мы уже в тылу у немцев.
- Разведчики, за мной! Ура!- кричит хорунжий и пер-вым бросается в атаку.
- Ура-а-а! - подхватываем мы и длинными очередями поливаем застигнутых врасплох немцев.
Мы бежим рядом с капралом Гладзюком и, когда из кустов неожиданно выскакивает рослый гитлеровец, словно по команде поднимаем автоматы и почти одновременно стреляем. Склонившись над убитым, мы видим на черных отворотах его шинели знаки СС.
Вдруг из-за сарая выскакивают еще двое эсэсовцев и попадают под огонь Рыхерта и Заёнца. Один из фашистов успевает крикнуть:
- Помогите! Помо...
Гитлеровцы не выдерживают нашей стремительной атаки и удирают в сторону близлежащего леса. Вдогонку им летят очереди из наших автоматов. Из здания выбегают его защитники. Все вместе мы наконец справились с теми немцами, которые пытались оказывать сопротивление. Итоги закончившегося боя весьма впечатляющи. Девять эсэсовцев стоят с поднятыми руками и покорно смотрят на победителей. Сразу куда-то исчезли их спесь и самоуверенность.
Двое бойцов уводят в штаб полка пленных, остальные прочесывают окрестности. Только в саду они успели насчитать семь трупов в эсэсовской форме.
Такие результаты боя не только свидетельствовали о смелости и находчивости разведчиков, но и явились той конкретной работой, о которой мы мечтали.
Проходит половина февраля. Подразделения нашего полка на три-четыре дня сменяют 7-й пехотный полк, расположенный под Надажицами. Уже на следующую ночь на наш взвод разведчиков и роту автоматчиков нападают с тыла немцы, как позднее выяснилось, силой до роты. Фашисты сумели вплотную подойти к нашим окопам и забросать их ручными гранатами. Главный удар приходится *на роту автоматчиков. Некоторым гитлеровцам даже удается ворваться в наши окопы. Немцы идут напролом - свои совсем рядом. Часть из них прорвалась через наши окопы и исчезла в ночной темноте. Но наш огонь был весьма эффективным - меткие очереди сразили более десятка фашистов, примерно стольких же ранили. В роте автоматчиков пострадали только трое.
Нас снова переводят во второй эшелон, и мы размещаемся в небольшой деревушке Броды возле Надажиц. В то время когда остальные соединения 1-й армии Войска Польского преодолевают Поморский вал, 3-я пехотная дивизия имени Ромуальда Траугутта, состоящая из двух полков, ведет оборонительные бои. Мы, разведчики, несем караульную службу возле штаба полка или прочесываем близлежащую местность и считаем эту работу не менее важной, чем участие во фронтовых боях.
Колобжегская победа
Подходит к концу первый месяц тяжелых боев за древние польские земли. Завтра первое марта. В подразделениях полка идут разговоры о новом наступлении. Хотя до Балтики еще далеко, мы при каждом удобном случае распеваем:
Море, наше море,
Верно будем тебя охранять...
Мы поем о море, но, откровенно говоря, подавляющее большинство из нас никогда его не видело.
И вот первое марта наступило. Ранним утром слева от нас загрохотала польская артиллерия. В небе появились самолеты с бело-красными шашечками на фюзеляжах. Правда, были минуты, когда казалось, что фронт почти затих, но это обманчивая тишина. После небольшой паузы все начиналось снова. От адского грохота закладывало уши. Это главная ударная группировка 1-й армии Войска Польского, сосредоточенная на левом фланге, перешла в наступление. Под мощным ударом затрещал передний край немецкой обороны.
А мы, недоукомплектованный 8-й пехотный полк, по-прежнему находимся во втором эшелоне дивизии. Правда, нам передали дивизионный учебный батальон, но это по сравнению с другими пехотными полками, каждый из которых состоит из трех батальонов, неравноценная компенсация.
На следующий день после полудня началось и у нас оживление. Обозные следят за погрузкой вещей. Каждый хочет взять с собой как можно больше - и то, к чему привык, и то, что может когда-нибудь понадобиться. Однако неумолимые контролеры придирчиво, со знанием дела определяют, что нужно взять с собой, а что следует выбросить. Ненужное, с их точки зрения, барахло они неумолимо сваливают в придорожный ров, а о .том, чтобы погрузить его тайком, не может быть и речи.
Вечером выступаем. Полки, находящиеся в огневом соприкосновении с отступающим противником, преследуют его, не давая возможности организовать оборону на новом рубеже.
На следующий день мы уже в Чаплинеке, раскинувшемся на берегу озера, которое в это время еще покрыто льдом. Изредка вспыхивает сильная перестрелка - это наши подразделения подавляют оставшиеся огневые точки фашистов. К сожалению, мы еще не принимаем участия в боях. Покидаем Чаплинек и движемся в направлении на Полчин-Здруй. Впереди - прилегающий к дороге лес, откуда доносится пулеметная и автоматная трескотня. Вдруг из леса ударяет очередь, а просвистевшие над головой пули вынуждают нас покинуть шоссе. Старший сержант Ян Полец и сержант Альфред Малиновский быстро устанавливают противотанковое ружье. Янек с минуту целится и нажимает на спусковой крючок. Грянул выстрел. Альфред вставляет новый патрон. Бойцы пехотных подразделений развертываются в цепь. Автоматные очереди трещат беспрерывно, пока мы достигаем опушки леса. Из-под развесистой ели встают двое немцев и покорно поднимают вверх руки. Наши подбегают к ним, быстро разоружают, а гитлеровцы лишь обреченно твердят:
- Гитлер капут!
Наше движение продолжается. По пути мы встречаем несколько подвод с гражданским населением. Увидев нас, они останавливаются. Все женщины без исключения одеты в брюки или черные юбки. В руках они держат белые флажки и понуро смотрят в землю. Мужчины предусмотрительно поднимают вверх руки. Только дети с порозовевшими от мороза щеками с любопытством разглядывают неизвестную им форму.
- Видите, как старо выглядят их бабы...- нарушает тишину известный сердцеед капрал Шляхта.
- А ты бы хотел, чтобы они к встрече с тобой накрасились? - обрывает его Заёнц.
Вскоре на горизонте возникает очередная деревня. Еще немного усилий - и мы вступаем на булыжную мостовую. Вокруг ни души. Распахнутые двери домов скрипят от ветра и хлопают о косяки. Останавливаемся на ночлег.
Я развожу огонь в печи, а сержант Владислав Пентковский задумчиво играет на гармошке. Едим консервированное мясо, пьем кофе. Становится теплее. Вдруг с улицы доносятся громкий смех и возгласы женщин. Часовой во дворе разговаривает с девушками, на левом рукаве у которых виднеются бело-красные повязки.
- Наконец-то мы свободны! - радуются они и, перебивая друг друга, рассказывают о своей тяжелой жизни на принудительных работах у немецких бауеров.
- За то, что вы освободили нас, каждый заслужил поцелуй.- И одна из девушек, блондинка, по очереди целует разведчиков.
- Милости просим, заходите к нам в гости,- галантно приглашает капрал Шляхта.
- Идемте, девчата! У них, слышу, гармошка, вот и потанцуем в честь такого праздника,- охотно соглашается блондинка.
Гармонист раздвигает мехи трофейного аккордеона, а разведчики, опережая друг друга, приглашают девушек на танец. Кружатся в ритме вальса пары, а те, кто не танцует, скандируют:
- Мало, мало...
Гармонист не успевает передохнуть, как его снова просят сыграть что-нибудь. И все же усталость берет свое.
Утром выступаем в северном направлении. Стрельба все еще где-то далеко. Идем, как всегда, впереди главных сил нашего куцего полка. Нас приветствуют только что освобожденные соотечественники. Сколько радости светится в их глазах, когда они видят нас! Все чаще попадаются подводы с немецкими беженцами. Мужчины небриты, грязны и панически всего боятся, женщины тоже не блещут особой опрятностью. Наконец-то и им довелось познать невзгоды и лишения скитаний.