- Присмотри тут за нашими саблями и шпорами,- просит Генрик Сурмачиньский, будто читая мои мысли.
- Конечно-конечно,- радостно соглашаюсь я.
Ночь выдалась на редкость темная. Луну плотно заслоняют тучи. Далеко за Пилицей гремят артиллерийские раскаты. Разведчики докуривают последние самокрутки.
Из близлежащего окопа раздается знакомый голос майора Дроздова:
- Вперед!
Бесшумно, как духи, исчезают в ночи разведчики. Теперь весь наш участок обороны наблюдает за противоположным берегом с удвоенным вниманием. На мою огневую позицию несколько раз заходит командир батальона и нервно прислушивается. Тишина. На востоке уже розовеет небо, а разведчиков все нет. "Та-та-та-та..." - раздается автоматная очередь на немецкой стороне. Через мгновение слышится вторая очередь. Мы ложимся у пулеметов.
- Огонь! - раздается крик с другого берега Пилицы.
"Та-та-та-та..." - гремят выстрелы из окопов второго батальона 9-го пехотного полка.
Немцы открывают ответный огонь. Пули свистят над нашими головами.
- Ребята, огонь! - снова кричат разведчики.
Сквозь прицел я вижу зеркало реки и поспешно возвращающихся разведчиков. Вот первые участники ночной вылазки появляются в окопах, а майор Дроздов поторапливает: ему как можно быстрее нужен "язык". У меня отказывает пулемет.
- Что за черт? - нервничаю я.
Оттягиваю затвор в заднее положение, меняю магазин - и снова ничего. Ствол так разогрелся, что над ним дрожит воздух. Высокая температура размягчила возвратно-боевую пружину, поэтому боек слабо ударяет о патроп. Я не могу уже прикрыть огнем разведчиков, которые тащат через реку двух фрицев. Один из гитлеровцев ранен и умирает на нашем берегу. Второй, без одного сапога, предстает перед майором Дроздовым.
- Капитан Отто Габихт, из седьмой пехотной роты сто тридцать второй бригады гренадеров,- по-военному докладывает он. Сержант Валь переводит.
- Увести! - приказывает майор.
- Шпоры и сабли...- просит промокший Верещиньский.
- Как там было? - хочу узнать я.
- Потом! - бросает он на ходу и бежит за своими. Я смотрю ему вслед с нескрываемым восхищением и завистью...
На помощь столице
Осень 1944 года очень напоминала мне памятную осень 1939-го. И события, развернувшиеся на нашем участке, оказались не менее трагичными, чем события пятилетней давности.
Каждый день мы с жадностью ловили сообщения о неравных боях, которые вели с немцами восставшие варшавяне, и не понимали, как могло случиться, что восстание в столице началось без какого-либо согласования с советскими и польскими частями. Разве мы, рядовые солдаты Войска Польского, могли тогда представить, что именно такой ценой - ценой жизни тысяч поляков - вели большую игру лондонские политики?
В ночь на 12 сентября мы передаем оборону советской гвардейской части. Как когда-то советские товарищи сообщали нам данные о деятельности противника, так сейчас мы делимся своими наблюдениями с гвардейцами. Нашу огневую позицию занимают бравые советские парни, каждый из них имеет по нескольку боевых наград.
На правый берег Вислы переправляемся по одному из понтонных мостов. Наше направление - на Варшаву. По пути узнаем, что костюшковцы взломали немецкую оборону в районе Мендзыляса и теперь ведут бои за Прагу.
На следующий день марша отдыхаем уже на окраине Мендзыляса. С интересом разглядываем бывший передний край немецкой обороны. Он в буквальном смысле слова распахан артиллерией и авиацией. Вокруг валяется оружие, особенно много фаустпатронов. Деревья и дома страшно изувечены. А среди развалин уже суетятся местные жители.
Дальнейший марш в направлении Праги совершаем по хорошо асфальтированной дороге, по которой движется большое количество войск и боевой техник~и. На горизонте, в северо-западном направлении, виден черный дым гигантского пожарища - это горит Варшава. Мы приближаемся к правобережной ее части- Праге. Перед нами Гоцлавек и Саска-Кемпа. Радость жителей на освобожденной территории трудно описать словами. Цветы, улыбки, приветствия. А рядом, за Вислой, истекает кровью сердце Польши...
В роте говорят, что в бой за плацдарм на левом берегу в авангарде пойдет первый батальон 9-го пехотного полка. Одни завидуют тем, кто первыми ступят на многострадальную землю Варшавы, другие утверждают, что следующим будет легче переправляться через широкую водную преграду, когда на ее противоположной стороне уже есть наши войска. В действительности же все оказалось гораздо драматичней.
Тем временем мы занимаем Прагу и с нетерпением ждем боя. Местные жители не знают, чем нас лучше угостить. Один из них приглашает нас в гости.
Темноту обширного подвала освещает коптящая карбидная лампа. Собравшиеся произносят первые тосты.
- За победу! - провозглашает ефрейтор Калиновский.
- Прежде всего за наше Войско Польское и Варшаву! - перебивает его гостеприимный хозяин.
Зашумело в солдатских головах, и вот они бодро распевают "Оку". Заходят несколько соседей нашего хозяина, на столе появляются закуски и новые бутылки.
- Возьми стакан, выпей,- уговаривает меня Краковяк.
Но я по молодости лет еще не пил ничего крепкого. И на этот раз я остаюсь верен своему принципу.
В дверях подвала появляются новые солдаты и штатские. Среди прибывших командир нашего взвода. Все целуют и обнимают друг друга.
Постепенно песни и разговоры затихают, тут и там слышится похрапывание. В низком подвале нечем дышать, и я выхожу на свежий воздух. В колодце двора темно и пусто, на небе мерцают звезды. Из-за Вислы долетают приглушенные звуки выстрелов, на улице слышится топот множества ног. Через длинную темную подворотню выхожу на мостовую. Топот ног приближается - это солдаты первого батальона 9-го пехотного полка спешат к Висле, на переправу.
Изредка подает голос наша артиллерия. Немцы не отвечают. Вот начали переругиваться пулеметы. Ординарцы бегают во всех направлениях. Солдаты выходят из подвала, расспрашивают их о положении на передовой. Те сообщают радостную новость:
- Наши уже на другом берегу Вислы.
- Где они высадились?
- Чуть выше разрушенного моста Понятовского.
- Это, вероятно, на Чернякуве! - предполагает кто-то. - Там еще держатся повстанцы. Может, удастся очистить Варшаву от гитлеровской нечисти?
- Рота, строиться! Получить хлеб и консервы! - кричит наш старшина.
Мы занимаем очередь и очень быстро получаем паек на пять дней - тушенку, хлеб и сухари. Командиры строят свои подразделения, а затем ведут их к Висле. Отчетливо вырисовывается противоположный берег. Направо в широком русле реки лежат искалеченные пролеты моста. Перед нами Чернякув. Его упорно обороняют остатки повстанческого отряда и солдаты нашего полка, под покровом ночи переправившиеся на левый берег.
Защитники небольшого плацдарма отстреливаются длинными очередями из пулеметов и автоматов. С нашего берега их поддерживает огнем артиллерия. Где-то в районе нынешнего музея Войска Польского тяжко грохочут танковые двигатели.
На противоположный берег переправляются новые подразделения нашего полка. Стараясь вести себя как можно тише, мы занимаем места в нескольких понтонах. Чтобы не выдать своего присутствия немцам, которые постоянно освещают ракетами русло Вислы, мы соблюдаем абсолютную тишину. С моста Понятовского веером разлетается над водой очередь трассирующих пуль. Осветительных ракет становится все больше. Прикрывая нас, бьет по немецкому берегу артиллерия.
Понтон благополучно достигает левого берега. Отовсюду веет трагедией. У самого берега Вислы, освещенные заревом пожаров, лежат убитые повстанцы. Пригнувшись, бежим от берега. Очереди трассирующих пуль прижимают нас к земле. Краковяк тащит запасные магазины и на чем свет стоит ругает немцев.
Наконец мы скрываемся в саду около какого-то здания. Везде полно людей. Особенно тесно в подвалах и коридорах. У солдат, которые прошлой ночью форсировали Вислу, пасмурные лица, у многих уже повязки. Какой-то офицер из первого батальона рассказывает капитану Олехновичу:
- Немцы целый день обстреливали плацдарм из автоматического оружия. Несколько раз мы отбивали атаки танков и самоходных орудий, но у нас так мало противотанковых пушек и ружей...
- Занять оборону! - приказывает капитан.
Выходим из переполненного здания. Под ногами трещит стекло. От Вислы тянет холодом и сыростью. Обстановка на плацдарме нервозная, командиры разыскивают своих людей. Немцы сумели определить, что сюда прибыли свежие силы, и не дают нам ни минуты покоя - минометный огонь беспрерывен.
- Берлинговцы, ищите какую-нибудь выемку, а то тут вам достанется! кричит молодой парень в "пантерке"{6}, со стэном{7}, висящим на шее.- Вот здесь хорошее место,- показывает он.
Мы оборудуем в указанном месте огневую позицию. Повстанец, помогая нам, рассказывает о боях с немцами.
- Как только рассветет, снова полезут в атаку,- заверяет он.
- Утром посмотрим, а сейчас отдохнем,- решает мой второй номер.
Укладываемся в неглубокой впадине, окруженной грудами развалин. Здесь жестко, как на твердой скале, но мы убеждены, что это место более безопасное, чем двор разрушенного дома, переполненного ранеными солдатами. Снаряды продолжают падать. Немцы простреливают занятый нами участок земли со всех сторон.
На рассвете просыпаемся от страшного холода. Открываем тушенку и вынимаем черные сухари.
- Чайку бы сейчас! - мечтает Краковяк.
- Полевой кухни на эту сторону Вислы пока еще не переправили,- насмешливо отвечаю я.
"Трах-трах-трах..." - разрываются мины.
- Вон там, слышишь, вроде танки? - оборачивается ко мне Зенек.
Я прислушиваюсь. Действительно, где-то за домами, с правой стороны кирпичного здания, работают моторы танков. Огонь неприятельских минометов и пулеметов усиливается. Краковяк поспешно запаковывает в рюкзак начатую банку тушенки, и мы готовимся достойно встретить врага.
Видны уже силуэты неприятельских солдат. Затарахтели наши станковые пулеметы, резко затрещали короткими очередями автоматы. Ну, теперь и наша очередь! Нажимаю на спусковой крючок. "Та-та-та-та..." - работает наш "Дегтярев".
- Драпают! - кричит Краковяк.
- Ура! - вырывается у наших солдат.
- Вперед, ребята, за Майданен! - кричит кто-то за углом.
- Бей гадов! - вторит ему Зенек.
Поднимаемся и бросаемся вперед. По бокам напирают товарищи. Перебегаем на противоположную сторону какой-то улицы. Влетаем в ворота частично разрушенного дома, а на улице, за нашей спиной, уже кружатся в танце смерти трассирующие пули. Несколько наших солдат замешкались, перебегая улицу, и полегли, скошенные огненной очередью.
- Внимание, контратака! Занять круговую оборону! - приказывает молоденький хорунжий.
Дом сотрясается до основания. Везде полно известковой пыли. На одном из верхних этажей что-то с треском обрушивается. Кто-то пронзительно зовет на помощь во дворе.
Мы устанавливаем пулемет в подворотне. Рядом занимают позиции несколько солдат с автоматами и двое повстанцев с пистолетами в руках. Из окон верхних этажей слышны частые выстрелы. Стоящий в глубине слева дом загорается. Но вот и мы видим немцев. Я открываю огонь из пулемета. Мне вторят солдаты и повстанцы. С пражского берега яростно бьет артиллерия, но непосредственных результатов ее огня мы не видим: все застилает пыль и дым.
. В горле пересохло, глаза слезятся от известковой пыли, а немцы атакуют и атакуют. Мы отгоняем их огнем из автоматов. Все реже стреляют наши противотанковые ружья и пушки, а на третий день боя они и вовсе замолкают, поэтому гитлеровские танкисты наглеют. Уверенные в прочности двадцатисантиметровой брони "фердинандов", немцы подъезжают вплотную к мосту Понятовского и отсюда обстреливают плацдарм и пражский берег. А когда ниже моста переправляются товарищи из 8-го пехотного полка, немцам удается поразить несколько понтонов с войсками.
С каждым днем пребывание на маленьком клочке земли становится все более трудным. Защитников плацдарма остается все меньше. Не хватает боеприпасов, ощущаются трудности со снабжением. Раненые нуждаются в немедленной врачебной помощи, а оказать ее некому. В ожидании эвакуации в тыл они лежат в затхлых подвалах. Просят воды, а ее можно набрать в Висле только ночью. Они отдают себе отчет, что мы им ничем не можем помочь, поэтому умоляют только об одном о глотке воды. О, лучше было в те дни не заходить в подвалы и не смотреть на людские страдания...
Несколько дней пребывания на плацдарме приучили нас к немецкому распорядку дня.
До восьми утра обычно спокойно, только временами ухнет где-нибудь мина или прозвучит одинокий выстрел снайперской винтовки. Сразу же после восьми начинают обработку плацдарма минометы. Несколько минут ураганного огня - и немцы поднимаются в атаку. До обеда они предпринимают две-три попытки прорвать нашу оборону. Потом еще пару раз идут на штурм наших позиций.
Наконец наступают сумерки. Освещаемые вспышками ракет и заревом пожирающих Варшаву пожаров, мы берем котелки и отправляемся за водой к Висле. Оставшиеся делят между собой последние сухари, чистят оружие и подсчитывают патроны в патронташах и вещмешках. Те, кто уходит за водой, возвращаются, как правило, па рассвете. Солдаты на огневых позициях дремлют, чутко вслушиваясь в ночную тишину в надежде уловить долгожданное тарахтенье "кукурузника". Однако обычно к нам попадает лишь малая толика из сбрасываемых боеприпасов и продовольствия. Это капля в море по сравнению с нашими потребностями...
С восьми часов следующего дня все повторяется сначала, чуть ли не с точностью лучших швейцарских часов. Только однажды этот порядок нарушило появление самолетов союзников. Они летели на небольшой высоте, чтобы сбросить груз для повстанцев. Немецкие зенитные орудия захлебывались от бешеного огня, а мы с завистью смотрели на висевшие в небе контейнеры: ни один из них не приземлился на наш плацдарм. Позже мы узнали, что повстанцам тоже не повезло: ветер отнес контейнеры в сторону и почти весь груз достался немцам.
Последние дни существования плацдарма самые драматичные. Немцы яростно атакуют, а нам уже почти нечем защищаться. Забираем последние патроны у раненых, оставив им по одному, Наша оборона уже не представляет собой сплошного рубежа. Из последних сил удерживаем мы несколько разрушенных кирпичных домов. Линия фронта проходит нередко по стене или потолку.
Роты несут огромные потери. Ранен капитан Олехнович. Вместе с ранеными и гражданскими мы теснимся на небольшом клочке земли, безжалостно простреливаемом с трех сторон. Все чаще слышатся разговоры о капитуляции. После семи дней ожесточенных боев у нас уже нет сил сдерживать натиск противника. А немцы, будто им мало огня автоматов, пулеметов, артиллерии и минометов, поджигают какие-то химические вещества, и ветер несет в нашу сторону едкий, удушливый дым...
Итак, капитуляция. В лучшем случае она означает неволю и бесчисленные мытарства, в худшем - гибель, а мне едва исполнилось шестнадцать лет. Так неужели придется сдаться в плен, и именно тогда, когда часть страны уже освобождена? Нет, ни за что на свете! И я решаюсь:
- Ну что, Краковяк, попытаемся вернуться на пражский берег, к своим?
- А как?
- Вплавь.
- Я плохо плаваю...
- Я тоже вырос не на Висле. Сбросим с себя все лишнее - ив воду. Как-нибудь доплывем.
- Ладно, продержаться бы только до вечера.
Вечером, почувствовав, что сопротивление на плацдарме слабеет, немцы меняют свой железный распорядок дня. Они почти непрерывно ведут ураганный огонь из пулеметов и минометов, а как только наступают сумерки, освещают местность ракетами. Ползем к Висле по-пластунски. Многие следуют нашему примеру. Ползти под огнем приходится довольно долго.
Наконец мы достигаем берега. Немного отдохнув, погружаемся в холодную воду. Перед этим сбрасываю с себя одежду, а конфедератку с пястовским орлом натягиваю поглубже на голову. Вода доходит уже до пояса. Экономя силы, стараемся идти по скользкому дну как можно дальше. Последние несколько шагов я делаю на цыпочках. Вот ноги уже не чувствуют дна, и я плыву. Над головой жужжат трассирующие пули, как бы указывая направление, в котором нам следует плыть. Слева, немного позади меня, плывет Краковяк. Снова темноту вспарывает огненная очередь. Вдруг я слышу впереди чей-то пронзительный крик: "Помогите! Помо..." - и все смолкло.
Мурашки пробегают у меня по спине, и я инстинктивно быстрее перебираю руками и ногами. Оборачиваюсь - перед глазами сразу встает горящая Варшава, а Краковяка поблизости не видно. Успокаиваю себя: раз не звал на помощь, значит, наверняка доплывет. Наконец впереди показалась темная полоска берега. Неуверенно опускаю ноги и нащупываю спасительное дно. Еще раз оборачиваюсь назад, ищу глазами Краковяка, но, кроме густо летящих над Вислой трассирующих пуль, на поверхности реки ничего не видно. Я жду до тех пор, пока не начинаю замерзать. "Доплывет",- упрямо внушаю я себе и медленно направляюсь к берегу...
Школа подофицеров
На пражском берегу меня встречают знакомым окриком:
- Стой, кто идет? Пароль?
- Свой, с плацдарма. Пароля не знаю.
Подхожу к нашим бойцам. Они набрасывают на меня плащ-палатку и отводят в землянку. Здесь уже сидят трое из нашей дивизии, которые переплыли Вислу несколькими минутами раньше.
Число возвращающихся из горящей Варшавы быстро растет. Подъезжает полевая кухня, и нам выдают по котелку горячего крупяного супа и по краюхе ржаного хлеба. Утром приносят чистое белье и... брюки. Остальное обмундирование получаем днем. К вечеру появляются двое офицеров и ведут нас в просторный подвал, превращенный в убежище.
- Некоторые из вас будут направлены на учебу в дивизионную школу младших командиров,- говорят они, записывая наши анкетные данные.
Я попадаю в число кандидатов. Ночью отправляемся пешком в Мендзыляс, Здесь на частных квартирах размещается дивизионный учебный батальон. Утром состоялся первый учебный сбор. От имени командования нас приветствует командир батальона капитан Дашков.
Вначале нам задают вопросы об образовании. Выясняется, что только один из нас закончил гимназию, остальные имеют низшее образование, а некоторые не успели даже закончить начальную школу.
К группе, в которой оказался я, подходит подпоручник.
- Хониксверт,- представляется он.- Вы назначены в мою учебную минометную роту, остальные - в пехотные и пулеметную. Минометная рота - лучшая в нашем батальоне.- Он улыбается и продолжает: - И если кому-либо дисциплина и военный порядок не по душе, пусть говорит об этом прямо. Потом будет поздно. До окончания курсов уйти от нас можно только через штрафную роту. Это все, что я хотел сказать.
- Неплохо для начала,- ворчат бойцы.
Хозяйство минометчиков размещается на одной из вилл, частично разрушенной в ходе военных действий. В расположенном неподалеку от нее сарайчике устроили склад оружия, где хранятся ротные минометы. Учебный батальон состоит из курсантов, которые должны были через несколько дней закончить учебу, однако участие дивизии в боях за Варшаву перечеркнуло все планы, и программу обучения пришлось продлить еще на шесть недель. Обо всем этом мы узнали от командира взвода сержанта Фостаковского. Из вновь прибывших создают отдельную учебную группу, с тем чтобы мы прошли ускоренный курс вместе с курсантами-ветеранами.
Прежде чем расселить по квартирам, старшина роты придирчиво осматривает нас с головы до ног, проверяет снаряжение, а командиры взводов требуют сдать лишние боеприпасы и гранаты, запас которых был у каждого фронтовика. Нам достается заброшенная изба, без мебели, с выбитыми окнами.
Задача, поставленная перед нами командиром взвода, предельно ясна: к вечеру сделать нары и вставить стекла. Отправляемся на поиски необходимого материала. Из полуразрушенных и еще не заселенных домов притаскиваем двери, доски, оконные рамы. До поздней ночи при свете коптилок стучат топоры и молотки, визжат пилы. Постепенно изба приобретает жилой вид: уже готовы три табуретки и длинные нары. В печке весело потрескивают сухие щепки. Несколько раз к нам заглядывает старшина, по-видимому для того, чтобы убедиться, что мы не завалились спать, не закончив работу.
Жизнь в учебной роте отличается от жизни в строевых подразделениях. На первый взгляд распорядок дня один и тот же, с той лишь разницей, что обязанности командиров отделений и служб выполняют курсанты, поступившие в учебный батальон еще на Волыни. Нас они считают непрошеными гостями, по вине которых им продлили срок обучения. У каждого в кармане лежат капральские лычки, которые он готов в любую минуту пришить к погонам. Иногда ветераны высказывались довольно откровенно:
- Нас здесь оставили из-за вас. Мы уже капралы. С нами никто не церемонился, и вы от нас не ждите поблажек...
И они действительно не церемонились.
Помощником сержанта Фостаковского считался старший курсант Кропившщкий, земляк моего подносчика Краковяка, среднего роста, широкоплечий, с изрытым оспой лицом. Его любимым занятием было освоение боевой техники. Война требует, чтобы боец мастерски владел закрепленным за ним оружием. Это умение можно приобрести только путем постоянных, систематических тренировок. К радости Кропивницкого, в программе нашего обучения как раз много времени отводилось освоению техники. 82-мм миномет состоит из трех основных, довольно тяжелых частей - ствола, двуноги и опорной плиты. Все это расчет, состоящий из пяти человек, должен переносить во время боя на себе, выбирая темп движения в зависимости от конкретной обстановки. А Кропивницкий требовал, чтобы мы передвигались бегом.
- Расчет, бегом - марш! - командует он.
Бежим, развернувшись в цепь.
- Расчет, к бою!
Не успеваем установить миномет, как уже раздается новая команда:
- Сменить позицию! Бегом - марш! К бою! - И опять все сначала.
При третьей смене огневых позиций уже не хватает дыхания, при четвертой из-под каски ручьями течет соленый пот... Молодой курсант Миколай Бенецкий из Березы Картузской, участник боев под Ленино, угрюмо поглядывая на Кропивницкого, громко и сочно матерится.
- А где вы, гражданин старший курсант, были, когда я сражался на Мирее?
- Ложись! - слышится в ответ.- Ползком по-пластунски - марш!
- Ну, хватит, перерыв. Можно курить,- доносятся до нас спасительные слова командира взвода.
Усаживаемся в кружок, закуриваем. Усталость постепенно проходит. Появляется подпоручник Хониксверт. Из-под лихо сдвинутой на затылок пилотки торчат черные курчавые волосы.
- Видно, в хорошем настроении,- констатирует вслух командир взвода и бежит докладывать.
Подпоручник жестом разрешает сидеть, а поскольку некоторые уже встали, дополняет жест словами:
- Отдыхайте. Вас и так, наверное, загоняли. Поэтому, когда объявляется перерыв, бойцы должны отдыхать.
- Загоняли, да еще как,- ворчит кто-то из бойцов.
- Для того и школа, чтобы боец помнил ее всю жизнь. Знаете изречение: "Больше пота на учениях, меньше крови в бою"? О-о-о, вижу, что пулеметчики готовятся к учебной стрельбе,- подпоручник показывает рукой на отдаленный пригорок, возле которого стоит одиночная мишень, а в двухстах метрах от нее расположились пулеметчики со своими "максимами".- Мины есть? - вопросительно смотрит он на сержанта Фостаковского.
- Есть, гражданин подпоручник.
- Установите один миномет возле тех кустов,
- Слушаюсь! Первый расчет - к бою! - командует сержант.
Быстро устанавливаем минометы, а курсант Адольф Тшечяк вынимает из голубого ящика боевую мину.
- Какая высота у их мишени? - спрашивает офицер.
- Метр семьдесят,- уверенно отвечает сержант.
Подпоручник приставляет к глазам бинокль, затем вынимает из полевой сумки листок бумаги и начинает что-то высчитывать.
- Шестьсот метров,- говорит он, направляясь к миномету. Он склоняется над визиром, быстро вращает поворотные ручки, еще раз смотрит в прицел, проверяя правильность установки уровня, и наконец произносит: - Мину!
Тшечяк подает. Офицер снимает перчатки, натягивает поглубже на голову пилотку и осторожно опускает мину в горловину ствола. Мы с интересом наблюдаем за его действиями. Курильщики даже погасили свои самокрутки. Воцаряется мертвая тишина - и тотчас же раздается грохот, миномет подпрыгивает, а из его ствола струится голубой дымок. Мы задираем вверх головы и ищем летящую в небе мину.
- Вон она! - показывает рукой Владек Кровицкий.
Вначале мина покачивает несколько раз стабилизатором то в одну, то в другую сторону, а затем устремляется вверх, как стрела, и исчезает в голубом воздушном пространстве.
Словно по команде переводим взгляд на одиночную мишень. Пулеметчики все еще продолжают возиться возле своих "максимов". Но вот в том месте, где стоит мишень, появляется облачко черного дыма. Вверх взлетают комья земли. До ушей долетает грохот взрыва. Ветер рассеивает дым - мишени не видно.
- Ну и врезал...- слышен отовсюду восхищенный шепот молодых курсантов.
Только спустя некоторое время командир роты поворачивается к нам:
- Теперь все убедились, что такое наш батальонный миномет. Неплохая штука, верно, ребята?
- Так точно, гражданин подпоручник,- отвечаем хором.
Офицер достает из кармана портсигар, вынимает сигарету, прикуривает и делает несколько глубоких затяжек.
- Конечно-конечно,- радостно соглашаюсь я.
Ночь выдалась на редкость темная. Луну плотно заслоняют тучи. Далеко за Пилицей гремят артиллерийские раскаты. Разведчики докуривают последние самокрутки.
Из близлежащего окопа раздается знакомый голос майора Дроздова:
- Вперед!
Бесшумно, как духи, исчезают в ночи разведчики. Теперь весь наш участок обороны наблюдает за противоположным берегом с удвоенным вниманием. На мою огневую позицию несколько раз заходит командир батальона и нервно прислушивается. Тишина. На востоке уже розовеет небо, а разведчиков все нет. "Та-та-та-та..." - раздается автоматная очередь на немецкой стороне. Через мгновение слышится вторая очередь. Мы ложимся у пулеметов.
- Огонь! - раздается крик с другого берега Пилицы.
"Та-та-та-та..." - гремят выстрелы из окопов второго батальона 9-го пехотного полка.
Немцы открывают ответный огонь. Пули свистят над нашими головами.
- Ребята, огонь! - снова кричат разведчики.
Сквозь прицел я вижу зеркало реки и поспешно возвращающихся разведчиков. Вот первые участники ночной вылазки появляются в окопах, а майор Дроздов поторапливает: ему как можно быстрее нужен "язык". У меня отказывает пулемет.
- Что за черт? - нервничаю я.
Оттягиваю затвор в заднее положение, меняю магазин - и снова ничего. Ствол так разогрелся, что над ним дрожит воздух. Высокая температура размягчила возвратно-боевую пружину, поэтому боек слабо ударяет о патроп. Я не могу уже прикрыть огнем разведчиков, которые тащат через реку двух фрицев. Один из гитлеровцев ранен и умирает на нашем берегу. Второй, без одного сапога, предстает перед майором Дроздовым.
- Капитан Отто Габихт, из седьмой пехотной роты сто тридцать второй бригады гренадеров,- по-военному докладывает он. Сержант Валь переводит.
- Увести! - приказывает майор.
- Шпоры и сабли...- просит промокший Верещиньский.
- Как там было? - хочу узнать я.
- Потом! - бросает он на ходу и бежит за своими. Я смотрю ему вслед с нескрываемым восхищением и завистью...
На помощь столице
Осень 1944 года очень напоминала мне памятную осень 1939-го. И события, развернувшиеся на нашем участке, оказались не менее трагичными, чем события пятилетней давности.
Каждый день мы с жадностью ловили сообщения о неравных боях, которые вели с немцами восставшие варшавяне, и не понимали, как могло случиться, что восстание в столице началось без какого-либо согласования с советскими и польскими частями. Разве мы, рядовые солдаты Войска Польского, могли тогда представить, что именно такой ценой - ценой жизни тысяч поляков - вели большую игру лондонские политики?
В ночь на 12 сентября мы передаем оборону советской гвардейской части. Как когда-то советские товарищи сообщали нам данные о деятельности противника, так сейчас мы делимся своими наблюдениями с гвардейцами. Нашу огневую позицию занимают бравые советские парни, каждый из них имеет по нескольку боевых наград.
На правый берег Вислы переправляемся по одному из понтонных мостов. Наше направление - на Варшаву. По пути узнаем, что костюшковцы взломали немецкую оборону в районе Мендзыляса и теперь ведут бои за Прагу.
На следующий день марша отдыхаем уже на окраине Мендзыляса. С интересом разглядываем бывший передний край немецкой обороны. Он в буквальном смысле слова распахан артиллерией и авиацией. Вокруг валяется оружие, особенно много фаустпатронов. Деревья и дома страшно изувечены. А среди развалин уже суетятся местные жители.
Дальнейший марш в направлении Праги совершаем по хорошо асфальтированной дороге, по которой движется большое количество войск и боевой техник~и. На горизонте, в северо-западном направлении, виден черный дым гигантского пожарища - это горит Варшава. Мы приближаемся к правобережной ее части- Праге. Перед нами Гоцлавек и Саска-Кемпа. Радость жителей на освобожденной территории трудно описать словами. Цветы, улыбки, приветствия. А рядом, за Вислой, истекает кровью сердце Польши...
В роте говорят, что в бой за плацдарм на левом берегу в авангарде пойдет первый батальон 9-го пехотного полка. Одни завидуют тем, кто первыми ступят на многострадальную землю Варшавы, другие утверждают, что следующим будет легче переправляться через широкую водную преграду, когда на ее противоположной стороне уже есть наши войска. В действительности же все оказалось гораздо драматичней.
Тем временем мы занимаем Прагу и с нетерпением ждем боя. Местные жители не знают, чем нас лучше угостить. Один из них приглашает нас в гости.
Темноту обширного подвала освещает коптящая карбидная лампа. Собравшиеся произносят первые тосты.
- За победу! - провозглашает ефрейтор Калиновский.
- Прежде всего за наше Войско Польское и Варшаву! - перебивает его гостеприимный хозяин.
Зашумело в солдатских головах, и вот они бодро распевают "Оку". Заходят несколько соседей нашего хозяина, на столе появляются закуски и новые бутылки.
- Возьми стакан, выпей,- уговаривает меня Краковяк.
Но я по молодости лет еще не пил ничего крепкого. И на этот раз я остаюсь верен своему принципу.
В дверях подвала появляются новые солдаты и штатские. Среди прибывших командир нашего взвода. Все целуют и обнимают друг друга.
Постепенно песни и разговоры затихают, тут и там слышится похрапывание. В низком подвале нечем дышать, и я выхожу на свежий воздух. В колодце двора темно и пусто, на небе мерцают звезды. Из-за Вислы долетают приглушенные звуки выстрелов, на улице слышится топот множества ног. Через длинную темную подворотню выхожу на мостовую. Топот ног приближается - это солдаты первого батальона 9-го пехотного полка спешат к Висле, на переправу.
Изредка подает голос наша артиллерия. Немцы не отвечают. Вот начали переругиваться пулеметы. Ординарцы бегают во всех направлениях. Солдаты выходят из подвала, расспрашивают их о положении на передовой. Те сообщают радостную новость:
- Наши уже на другом берегу Вислы.
- Где они высадились?
- Чуть выше разрушенного моста Понятовского.
- Это, вероятно, на Чернякуве! - предполагает кто-то. - Там еще держатся повстанцы. Может, удастся очистить Варшаву от гитлеровской нечисти?
- Рота, строиться! Получить хлеб и консервы! - кричит наш старшина.
Мы занимаем очередь и очень быстро получаем паек на пять дней - тушенку, хлеб и сухари. Командиры строят свои подразделения, а затем ведут их к Висле. Отчетливо вырисовывается противоположный берег. Направо в широком русле реки лежат искалеченные пролеты моста. Перед нами Чернякув. Его упорно обороняют остатки повстанческого отряда и солдаты нашего полка, под покровом ночи переправившиеся на левый берег.
Защитники небольшого плацдарма отстреливаются длинными очередями из пулеметов и автоматов. С нашего берега их поддерживает огнем артиллерия. Где-то в районе нынешнего музея Войска Польского тяжко грохочут танковые двигатели.
На противоположный берег переправляются новые подразделения нашего полка. Стараясь вести себя как можно тише, мы занимаем места в нескольких понтонах. Чтобы не выдать своего присутствия немцам, которые постоянно освещают ракетами русло Вислы, мы соблюдаем абсолютную тишину. С моста Понятовского веером разлетается над водой очередь трассирующих пуль. Осветительных ракет становится все больше. Прикрывая нас, бьет по немецкому берегу артиллерия.
Понтон благополучно достигает левого берега. Отовсюду веет трагедией. У самого берега Вислы, освещенные заревом пожаров, лежат убитые повстанцы. Пригнувшись, бежим от берега. Очереди трассирующих пуль прижимают нас к земле. Краковяк тащит запасные магазины и на чем свет стоит ругает немцев.
Наконец мы скрываемся в саду около какого-то здания. Везде полно людей. Особенно тесно в подвалах и коридорах. У солдат, которые прошлой ночью форсировали Вислу, пасмурные лица, у многих уже повязки. Какой-то офицер из первого батальона рассказывает капитану Олехновичу:
- Немцы целый день обстреливали плацдарм из автоматического оружия. Несколько раз мы отбивали атаки танков и самоходных орудий, но у нас так мало противотанковых пушек и ружей...
- Занять оборону! - приказывает капитан.
Выходим из переполненного здания. Под ногами трещит стекло. От Вислы тянет холодом и сыростью. Обстановка на плацдарме нервозная, командиры разыскивают своих людей. Немцы сумели определить, что сюда прибыли свежие силы, и не дают нам ни минуты покоя - минометный огонь беспрерывен.
- Берлинговцы, ищите какую-нибудь выемку, а то тут вам достанется! кричит молодой парень в "пантерке"{6}, со стэном{7}, висящим на шее.- Вот здесь хорошее место,- показывает он.
Мы оборудуем в указанном месте огневую позицию. Повстанец, помогая нам, рассказывает о боях с немцами.
- Как только рассветет, снова полезут в атаку,- заверяет он.
- Утром посмотрим, а сейчас отдохнем,- решает мой второй номер.
Укладываемся в неглубокой впадине, окруженной грудами развалин. Здесь жестко, как на твердой скале, но мы убеждены, что это место более безопасное, чем двор разрушенного дома, переполненного ранеными солдатами. Снаряды продолжают падать. Немцы простреливают занятый нами участок земли со всех сторон.
На рассвете просыпаемся от страшного холода. Открываем тушенку и вынимаем черные сухари.
- Чайку бы сейчас! - мечтает Краковяк.
- Полевой кухни на эту сторону Вислы пока еще не переправили,- насмешливо отвечаю я.
"Трах-трах-трах..." - разрываются мины.
- Вон там, слышишь, вроде танки? - оборачивается ко мне Зенек.
Я прислушиваюсь. Действительно, где-то за домами, с правой стороны кирпичного здания, работают моторы танков. Огонь неприятельских минометов и пулеметов усиливается. Краковяк поспешно запаковывает в рюкзак начатую банку тушенки, и мы готовимся достойно встретить врага.
Видны уже силуэты неприятельских солдат. Затарахтели наши станковые пулеметы, резко затрещали короткими очередями автоматы. Ну, теперь и наша очередь! Нажимаю на спусковой крючок. "Та-та-та-та..." - работает наш "Дегтярев".
- Драпают! - кричит Краковяк.
- Ура! - вырывается у наших солдат.
- Вперед, ребята, за Майданен! - кричит кто-то за углом.
- Бей гадов! - вторит ему Зенек.
Поднимаемся и бросаемся вперед. По бокам напирают товарищи. Перебегаем на противоположную сторону какой-то улицы. Влетаем в ворота частично разрушенного дома, а на улице, за нашей спиной, уже кружатся в танце смерти трассирующие пули. Несколько наших солдат замешкались, перебегая улицу, и полегли, скошенные огненной очередью.
- Внимание, контратака! Занять круговую оборону! - приказывает молоденький хорунжий.
Дом сотрясается до основания. Везде полно известковой пыли. На одном из верхних этажей что-то с треском обрушивается. Кто-то пронзительно зовет на помощь во дворе.
Мы устанавливаем пулемет в подворотне. Рядом занимают позиции несколько солдат с автоматами и двое повстанцев с пистолетами в руках. Из окон верхних этажей слышны частые выстрелы. Стоящий в глубине слева дом загорается. Но вот и мы видим немцев. Я открываю огонь из пулемета. Мне вторят солдаты и повстанцы. С пражского берега яростно бьет артиллерия, но непосредственных результатов ее огня мы не видим: все застилает пыль и дым.
. В горле пересохло, глаза слезятся от известковой пыли, а немцы атакуют и атакуют. Мы отгоняем их огнем из автоматов. Все реже стреляют наши противотанковые ружья и пушки, а на третий день боя они и вовсе замолкают, поэтому гитлеровские танкисты наглеют. Уверенные в прочности двадцатисантиметровой брони "фердинандов", немцы подъезжают вплотную к мосту Понятовского и отсюда обстреливают плацдарм и пражский берег. А когда ниже моста переправляются товарищи из 8-го пехотного полка, немцам удается поразить несколько понтонов с войсками.
С каждым днем пребывание на маленьком клочке земли становится все более трудным. Защитников плацдарма остается все меньше. Не хватает боеприпасов, ощущаются трудности со снабжением. Раненые нуждаются в немедленной врачебной помощи, а оказать ее некому. В ожидании эвакуации в тыл они лежат в затхлых подвалах. Просят воды, а ее можно набрать в Висле только ночью. Они отдают себе отчет, что мы им ничем не можем помочь, поэтому умоляют только об одном о глотке воды. О, лучше было в те дни не заходить в подвалы и не смотреть на людские страдания...
Несколько дней пребывания на плацдарме приучили нас к немецкому распорядку дня.
До восьми утра обычно спокойно, только временами ухнет где-нибудь мина или прозвучит одинокий выстрел снайперской винтовки. Сразу же после восьми начинают обработку плацдарма минометы. Несколько минут ураганного огня - и немцы поднимаются в атаку. До обеда они предпринимают две-три попытки прорвать нашу оборону. Потом еще пару раз идут на штурм наших позиций.
Наконец наступают сумерки. Освещаемые вспышками ракет и заревом пожирающих Варшаву пожаров, мы берем котелки и отправляемся за водой к Висле. Оставшиеся делят между собой последние сухари, чистят оружие и подсчитывают патроны в патронташах и вещмешках. Те, кто уходит за водой, возвращаются, как правило, па рассвете. Солдаты на огневых позициях дремлют, чутко вслушиваясь в ночную тишину в надежде уловить долгожданное тарахтенье "кукурузника". Однако обычно к нам попадает лишь малая толика из сбрасываемых боеприпасов и продовольствия. Это капля в море по сравнению с нашими потребностями...
С восьми часов следующего дня все повторяется сначала, чуть ли не с точностью лучших швейцарских часов. Только однажды этот порядок нарушило появление самолетов союзников. Они летели на небольшой высоте, чтобы сбросить груз для повстанцев. Немецкие зенитные орудия захлебывались от бешеного огня, а мы с завистью смотрели на висевшие в небе контейнеры: ни один из них не приземлился на наш плацдарм. Позже мы узнали, что повстанцам тоже не повезло: ветер отнес контейнеры в сторону и почти весь груз достался немцам.
Последние дни существования плацдарма самые драматичные. Немцы яростно атакуют, а нам уже почти нечем защищаться. Забираем последние патроны у раненых, оставив им по одному, Наша оборона уже не представляет собой сплошного рубежа. Из последних сил удерживаем мы несколько разрушенных кирпичных домов. Линия фронта проходит нередко по стене или потолку.
Роты несут огромные потери. Ранен капитан Олехнович. Вместе с ранеными и гражданскими мы теснимся на небольшом клочке земли, безжалостно простреливаемом с трех сторон. Все чаще слышатся разговоры о капитуляции. После семи дней ожесточенных боев у нас уже нет сил сдерживать натиск противника. А немцы, будто им мало огня автоматов, пулеметов, артиллерии и минометов, поджигают какие-то химические вещества, и ветер несет в нашу сторону едкий, удушливый дым...
Итак, капитуляция. В лучшем случае она означает неволю и бесчисленные мытарства, в худшем - гибель, а мне едва исполнилось шестнадцать лет. Так неужели придется сдаться в плен, и именно тогда, когда часть страны уже освобождена? Нет, ни за что на свете! И я решаюсь:
- Ну что, Краковяк, попытаемся вернуться на пражский берег, к своим?
- А как?
- Вплавь.
- Я плохо плаваю...
- Я тоже вырос не на Висле. Сбросим с себя все лишнее - ив воду. Как-нибудь доплывем.
- Ладно, продержаться бы только до вечера.
Вечером, почувствовав, что сопротивление на плацдарме слабеет, немцы меняют свой железный распорядок дня. Они почти непрерывно ведут ураганный огонь из пулеметов и минометов, а как только наступают сумерки, освещают местность ракетами. Ползем к Висле по-пластунски. Многие следуют нашему примеру. Ползти под огнем приходится довольно долго.
Наконец мы достигаем берега. Немного отдохнув, погружаемся в холодную воду. Перед этим сбрасываю с себя одежду, а конфедератку с пястовским орлом натягиваю поглубже на голову. Вода доходит уже до пояса. Экономя силы, стараемся идти по скользкому дну как можно дальше. Последние несколько шагов я делаю на цыпочках. Вот ноги уже не чувствуют дна, и я плыву. Над головой жужжат трассирующие пули, как бы указывая направление, в котором нам следует плыть. Слева, немного позади меня, плывет Краковяк. Снова темноту вспарывает огненная очередь. Вдруг я слышу впереди чей-то пронзительный крик: "Помогите! Помо..." - и все смолкло.
Мурашки пробегают у меня по спине, и я инстинктивно быстрее перебираю руками и ногами. Оборачиваюсь - перед глазами сразу встает горящая Варшава, а Краковяка поблизости не видно. Успокаиваю себя: раз не звал на помощь, значит, наверняка доплывет. Наконец впереди показалась темная полоска берега. Неуверенно опускаю ноги и нащупываю спасительное дно. Еще раз оборачиваюсь назад, ищу глазами Краковяка, но, кроме густо летящих над Вислой трассирующих пуль, на поверхности реки ничего не видно. Я жду до тех пор, пока не начинаю замерзать. "Доплывет",- упрямо внушаю я себе и медленно направляюсь к берегу...
Школа подофицеров
На пражском берегу меня встречают знакомым окриком:
- Стой, кто идет? Пароль?
- Свой, с плацдарма. Пароля не знаю.
Подхожу к нашим бойцам. Они набрасывают на меня плащ-палатку и отводят в землянку. Здесь уже сидят трое из нашей дивизии, которые переплыли Вислу несколькими минутами раньше.
Число возвращающихся из горящей Варшавы быстро растет. Подъезжает полевая кухня, и нам выдают по котелку горячего крупяного супа и по краюхе ржаного хлеба. Утром приносят чистое белье и... брюки. Остальное обмундирование получаем днем. К вечеру появляются двое офицеров и ведут нас в просторный подвал, превращенный в убежище.
- Некоторые из вас будут направлены на учебу в дивизионную школу младших командиров,- говорят они, записывая наши анкетные данные.
Я попадаю в число кандидатов. Ночью отправляемся пешком в Мендзыляс, Здесь на частных квартирах размещается дивизионный учебный батальон. Утром состоялся первый учебный сбор. От имени командования нас приветствует командир батальона капитан Дашков.
Вначале нам задают вопросы об образовании. Выясняется, что только один из нас закончил гимназию, остальные имеют низшее образование, а некоторые не успели даже закончить начальную школу.
К группе, в которой оказался я, подходит подпоручник.
- Хониксверт,- представляется он.- Вы назначены в мою учебную минометную роту, остальные - в пехотные и пулеметную. Минометная рота - лучшая в нашем батальоне.- Он улыбается и продолжает: - И если кому-либо дисциплина и военный порядок не по душе, пусть говорит об этом прямо. Потом будет поздно. До окончания курсов уйти от нас можно только через штрафную роту. Это все, что я хотел сказать.
- Неплохо для начала,- ворчат бойцы.
Хозяйство минометчиков размещается на одной из вилл, частично разрушенной в ходе военных действий. В расположенном неподалеку от нее сарайчике устроили склад оружия, где хранятся ротные минометы. Учебный батальон состоит из курсантов, которые должны были через несколько дней закончить учебу, однако участие дивизии в боях за Варшаву перечеркнуло все планы, и программу обучения пришлось продлить еще на шесть недель. Обо всем этом мы узнали от командира взвода сержанта Фостаковского. Из вновь прибывших создают отдельную учебную группу, с тем чтобы мы прошли ускоренный курс вместе с курсантами-ветеранами.
Прежде чем расселить по квартирам, старшина роты придирчиво осматривает нас с головы до ног, проверяет снаряжение, а командиры взводов требуют сдать лишние боеприпасы и гранаты, запас которых был у каждого фронтовика. Нам достается заброшенная изба, без мебели, с выбитыми окнами.
Задача, поставленная перед нами командиром взвода, предельно ясна: к вечеру сделать нары и вставить стекла. Отправляемся на поиски необходимого материала. Из полуразрушенных и еще не заселенных домов притаскиваем двери, доски, оконные рамы. До поздней ночи при свете коптилок стучат топоры и молотки, визжат пилы. Постепенно изба приобретает жилой вид: уже готовы три табуретки и длинные нары. В печке весело потрескивают сухие щепки. Несколько раз к нам заглядывает старшина, по-видимому для того, чтобы убедиться, что мы не завалились спать, не закончив работу.
Жизнь в учебной роте отличается от жизни в строевых подразделениях. На первый взгляд распорядок дня один и тот же, с той лишь разницей, что обязанности командиров отделений и служб выполняют курсанты, поступившие в учебный батальон еще на Волыни. Нас они считают непрошеными гостями, по вине которых им продлили срок обучения. У каждого в кармане лежат капральские лычки, которые он готов в любую минуту пришить к погонам. Иногда ветераны высказывались довольно откровенно:
- Нас здесь оставили из-за вас. Мы уже капралы. С нами никто не церемонился, и вы от нас не ждите поблажек...
И они действительно не церемонились.
Помощником сержанта Фостаковского считался старший курсант Кропившщкий, земляк моего подносчика Краковяка, среднего роста, широкоплечий, с изрытым оспой лицом. Его любимым занятием было освоение боевой техники. Война требует, чтобы боец мастерски владел закрепленным за ним оружием. Это умение можно приобрести только путем постоянных, систематических тренировок. К радости Кропивницкого, в программе нашего обучения как раз много времени отводилось освоению техники. 82-мм миномет состоит из трех основных, довольно тяжелых частей - ствола, двуноги и опорной плиты. Все это расчет, состоящий из пяти человек, должен переносить во время боя на себе, выбирая темп движения в зависимости от конкретной обстановки. А Кропивницкий требовал, чтобы мы передвигались бегом.
- Расчет, бегом - марш! - командует он.
Бежим, развернувшись в цепь.
- Расчет, к бою!
Не успеваем установить миномет, как уже раздается новая команда:
- Сменить позицию! Бегом - марш! К бою! - И опять все сначала.
При третьей смене огневых позиций уже не хватает дыхания, при четвертой из-под каски ручьями течет соленый пот... Молодой курсант Миколай Бенецкий из Березы Картузской, участник боев под Ленино, угрюмо поглядывая на Кропивницкого, громко и сочно матерится.
- А где вы, гражданин старший курсант, были, когда я сражался на Мирее?
- Ложись! - слышится в ответ.- Ползком по-пластунски - марш!
- Ну, хватит, перерыв. Можно курить,- доносятся до нас спасительные слова командира взвода.
Усаживаемся в кружок, закуриваем. Усталость постепенно проходит. Появляется подпоручник Хониксверт. Из-под лихо сдвинутой на затылок пилотки торчат черные курчавые волосы.
- Видно, в хорошем настроении,- констатирует вслух командир взвода и бежит докладывать.
Подпоручник жестом разрешает сидеть, а поскольку некоторые уже встали, дополняет жест словами:
- Отдыхайте. Вас и так, наверное, загоняли. Поэтому, когда объявляется перерыв, бойцы должны отдыхать.
- Загоняли, да еще как,- ворчит кто-то из бойцов.
- Для того и школа, чтобы боец помнил ее всю жизнь. Знаете изречение: "Больше пота на учениях, меньше крови в бою"? О-о-о, вижу, что пулеметчики готовятся к учебной стрельбе,- подпоручник показывает рукой на отдаленный пригорок, возле которого стоит одиночная мишень, а в двухстах метрах от нее расположились пулеметчики со своими "максимами".- Мины есть? - вопросительно смотрит он на сержанта Фостаковского.
- Есть, гражданин подпоручник.
- Установите один миномет возле тех кустов,
- Слушаюсь! Первый расчет - к бою! - командует сержант.
Быстро устанавливаем минометы, а курсант Адольф Тшечяк вынимает из голубого ящика боевую мину.
- Какая высота у их мишени? - спрашивает офицер.
- Метр семьдесят,- уверенно отвечает сержант.
Подпоручник приставляет к глазам бинокль, затем вынимает из полевой сумки листок бумаги и начинает что-то высчитывать.
- Шестьсот метров,- говорит он, направляясь к миномету. Он склоняется над визиром, быстро вращает поворотные ручки, еще раз смотрит в прицел, проверяя правильность установки уровня, и наконец произносит: - Мину!
Тшечяк подает. Офицер снимает перчатки, натягивает поглубже на голову пилотку и осторожно опускает мину в горловину ствола. Мы с интересом наблюдаем за его действиями. Курильщики даже погасили свои самокрутки. Воцаряется мертвая тишина - и тотчас же раздается грохот, миномет подпрыгивает, а из его ствола струится голубой дымок. Мы задираем вверх головы и ищем летящую в небе мину.
- Вон она! - показывает рукой Владек Кровицкий.
Вначале мина покачивает несколько раз стабилизатором то в одну, то в другую сторону, а затем устремляется вверх, как стрела, и исчезает в голубом воздушном пространстве.
Словно по команде переводим взгляд на одиночную мишень. Пулеметчики все еще продолжают возиться возле своих "максимов". Но вот в том месте, где стоит мишень, появляется облачко черного дыма. Вверх взлетают комья земли. До ушей долетает грохот взрыва. Ветер рассеивает дым - мишени не видно.
- Ну и врезал...- слышен отовсюду восхищенный шепот молодых курсантов.
Только спустя некоторое время командир роты поворачивается к нам:
- Теперь все убедились, что такое наш батальонный миномет. Неплохая штука, верно, ребята?
- Так точно, гражданин подпоручник,- отвечаем хором.
Офицер достает из кармана портсигар, вынимает сигарету, прикуривает и делает несколько глубоких затяжек.