Честертон Гилберт Кийт. Охотничьи рассказы

класс, должны быть с ним во время переворота, и очень старался не обидеть
ни одного чудака или самодура. Но, как он ни огорчался, он бы утешился,
если бы не то, что случилось через некоторое время.
Однажды утром он вышел в сад и направился к известному нам столу,
чтобы мирно выпить там чаю, как вдруг увидел в траве новое письмо. Оно тоже
было без штемпеля, и почерк был тот же самый, но тон изменился.

"Замок Туч
6 октября 19..
Милорд!
Поскольку Вы разрабатываете свой проект, ни в малой степени не
учитывая исторических заслуг и героических традиций замка Туч, я вынужден
сообщить Вам, что собираюсь защищать до последней капли крови крепость моих
предков. Кроме того, я призову на помощь английский народ. В следующий раз
Вы услышите обо мне, когда я к нему обращусь.
Искренне Ваш
Лорд Туч"

Заслуги и традиции упомянутого замка приковали на неделю двенадцать
секретарей к энциклопедиям, хроникам и ученым трудам. Но самого премьера
больше беспокоило другое: как попадает письмо в дом, точнее - в сад? Никто
из слуг ничего не знал. Более того - премьера незаметно и тщательно
охраняли, особенно с тех пор, как вегетарианцы сообщили, что будут убивать
всех, кто санкционирует убийство животных. У каждого входа в его дом и сад
кишели полисмены в штатском, и каждый из них клялся, что письма пронести
никто не мог. Однако письма пришли. Лорд Иден долго об этом думал и сказал
наконец, вставая с кресла:
- Надо поговорить с мистером Оутсом.
Юмор или справедливость побудили его пригласить на эту беседу все тех
же трех влиятельных лиц. Не совсем ясно, мистер ли Оутс предстал перед их
судом, или они - перед судом мистера Оутса. Лорд Иден долго говорил о
пустяках, подходя все ближе к теме, и вдруг небрежно спросил:
- Кстати, вы ничего не знаете об этих письмах?
Американец ответил не сразу. Сперва он молчал, потом сам задал вопрос:
- А почему вы думаете, что я о них знаю?
- А потому, - не выдержал Хорес Хантер, - что вы связались с этой
шайкой... С этими сумасшедшими...
- Что ж, - спокойно сказал Оутс, - спорить не буду, они мне нравятся.
Вы говорите, они сумасшедшие. Но в их безумии есть метод. Они люди верные и
дельные. Помните, Пирс спас профессора. Я знаю Айру Блейра, который ему
помогал, и уж он-то, поверьте мне, вполне здоров. Он крупнейший специалист
по воздухоплаванию, а перешел вот к ним, значит, есть в них что-то, чем-то
они его купили. Он им помогает, он сделал для Пирса эту свинью, и...
- Ну, вот!- закричал Хантер. - Уж если это не сумасшествие...
- Я помню майора Блейра по военным временам, - спокойно сказал Иден. -
Его называли Аэроблейр. Превосходно работал. Но я, собственно, хотел
спросить о другом: не известно ли вам, мистер Оутс, где находится замок
Туч?
- Да, мистер Оутс, - вставил слово Нормантауэрс. - Где этот замок?
- Как вам сказать... - задумчиво проговорил американец. - Собственно,
везде. Эй, да вот он!
- Так, - промолвил премьер-министр. - Я знал, что мы чего-нибудь
дождемся.
- Чего же мы дождались? В чем дело? - закричали его гости
- Сейчас мы увидим, - сказал премьер, - откуда приходят письма.
Над деревьями сада появилось огромное облако, светящееся теплым
светом, как облака на закате; точнее всего назвать это матовым пламенем.
Чем ближе оно подплывало, тем невероятней становилось, тем огромней, тем
очерченней, и наконец все ощутили, что оно вот-вот раздавит деревья. Когда
люди глядят на облака, им кажется, что они видят крепости и замки. Но увидь
они в небе настоящий замок, они бы закричали от ужаса. Однако светящаяся
глыба, плывущая над садом, была замком и ничем иным, с башнями и бойницами,
как в сказке.



- Смотрите, милорд! - закричал Оутс громким, носовым голосом. - Вы
говорили, что я мечтатель. Вот он, воздушный замок!
Замок проплыл над столом, и от него оторвался крохотный белый
прямоугольник.
И сразу же вслед за ним вниз посыпались десятки листков, покрывая
газон преждевременным снегом. Двенадцать секретарей бросились их собирать и
приводить газон в порядок. Потом они их разобрали, и оказалось, что это,
большей частью, предвыборные листовки. Внимательнее всего лорд Иден изучил
такую:
"Дом англичанина больше не крепость!
Переселимся в воздушные замки!
Если это кажется вам нелепым, мы вам скажем, что лишиться дома на
земле несравненно нелепее".
За этим следовали менее связные фразы, в которых проницательный
читатель угадал бы руку поэтичного Пирса. Он восклицал: "Они украли землю,
так разделим же небо!", предлагал обучить ласточек и ворон, чтобы те
изображали изгороди и межи в "голубых лугах", и прилагал рисунок, где
изобразил пунктиром ряды послушных птиц. Окончились его призывы кратким
выразительным лозунгом: "Три акра и ворона".
Но Иден читал дальше, и на лице его отражались чувства, которые вряд
ли могла вызвать такая умилительная утопия. Вот что он читал:
"Не удивляйтесь, что воздух, общественная собственность, станет
собственностью частной, когда земля, частная собственность, стала
общественной. Так уж оно теперь, общественные и частные дела поменялись
местами.
Вот, например, все мы видели в газетах, как сэр Хорес Хантер улыбается
любимому какаду. Казалось бы, дело частное, но мы его знаем. Однако мы не
знаем, что сэру Хоресу будут платить из государственной казны по три тысячи
фунтов за то, что он останется в собственном доме.
Видели мы и лорда Нормантауэрса в свадебной поездке и читали об его
новом браке, который именуют Великой Любовью. Тоже вроде бы частное дело;
но мы его знаем. Однако мы не знаем, что деньги налогоплательщиков потоком
потекут в его карман и за то, что он лишится замка, и за то, что он его не
лишится.
Известно нам и то, что мистер Розвуд Лоу бьется над улучшением породы
болонок, - и, видит Бог, они в том нуждаются!.. Но дело тоже частное, и мы
его знаем, не зная, однако, что мистеру Лоу заплатят дважды за один и тот
же дом. Более того: мы не знаем, что милостью этой он обязан своей
удивительной щедрости, побуждающей его снабжать деньгами нашего
премьер-министра".
Упомянутый премьер улыбнулся еще угрюмей и бегло проглядел другие
воззвания. Походили они на предвыборные, хотя выборов не предвиделось.

"ГОЛОСУЙТЕ ЗА КРЕЙНА!
ОН СКАЗАЛ, ЧТО СЪЕСТ СВОЮ ШЛЯПУ, И СЪЕЛ.
ЛОРД НОРМАНТАУЭРС ОБЕЩАЛ ОБЪЯСНИТЬ, КАК ПРОГЛОТИЛИ АНГЛИЧАНЕ ЕГО
НЕБОЛЬШУЮ КОРОНУ, НО ВСЕ НЕ СОБЕРЕТСЯ".

"ГОЛОСУЙТЕ ЗА ПИРСА!
ОН СКАЗАЛ, ЧТО СВИНЬИ ПОЛЕТЯТ, И ОНИ ПОЛЕТЕЛИ.
РОЗВУД ЛОУ СКАЗАЛ, ЧТО ПОЛЕТЯТ АЭРОПЛАНЫ НОВОЙ МЕЖДУНАРОДНОЙ ЛИНИИ, НО
ПОКА ЧТО ПОЛЕТЕЛИ ТОЛЬКО ВАШИ ДЕНЬГИ".

"ГОЛОСУЙТЕ ЗА ТЕХ, КТО ТВОРИТ И ГОВОРИТ ЧЕПУХУ!
ТОЛЬКО ОНИ ГОВОРЯТ И ТВОРЯТ ПРАВДУ".

Лорд Иден перевел взгляд на уплывающий замок, и взгляд этот был
странным. Лучше ли это, хуже ли для души, но было в нем что-то, чего не
могли понять деловые и трезвые люди.
- Да, поэтично!.. - сухо сказал он. - Это кто, Виктор Гюго что-то
такое говорил о политике и облаках? Не у него ли сказано "Поэт всегда в
небесах, но там же и молния"?
- Молния! - презрительно произнес Нормантауэрс. - Да эти идиоты
пускают фейерверк.
- Конечно, - кивнул Иден. - Но я боюсь, что пускают они его в
пороховой погреб.
И он все вглядывался в небо, хотя воздушный замок давно исчез.
Если бы взгляд его и впрямь последовал за замком, он был бы удивлен,
ибо скепсис еще не вытравил в нем удивления. Причудливая постройка проплыла
закатным облаком к закату, словно тот замок из сказки, который стоит
западней луны. Оставив за собой зеленые сады и красные башни Херефорда, она
перекочевала туда, где нет садов, а нерукотворные башни держат могучую
стену Уэллса. Там, среди утесов и скал, она скользнула в расщелину, по дну
которой черной рекою шла темная полоса. То была не река, а трещина, замок в
нее опустился и по круглому, словно котел, дуплу проник в полумрак огромной
пещеры.
Там и сям, словно упавшие в бездну звезды, светились искусственные
огни, на деревянных помостах и галереях стояли ящики и даже какие-то сараи;
а у каменных стен колыхались самые причудливые аэростаты, похожие на
гигантских ископаемых или на первобытные наскальные рисунки. Тому, кто
попал сюда впервые, могло показаться, что здесь заново творится мир.
Человек, приведший воздушный замок, бывал тут и раньше и обрадовался
огромной свинье, как радуются, войдя в дом, любимой собаке. Звали его
Хилари Пирс, и эта свинья играла большую роль в его жизни.
Посередине пещеры стоял стол, заваленный бумагами, как и стол в саду
премьер-министра, но здесь бумаги были испещрены значками и цифрами, а над
ними о чем-то спорили два человека. В том, кто повыше, ученый мир узнал бы
профессора Грина, которого мир этот искал, как недостающее звено между
обезьяной и человеком - так же безуспешно, так же рьяно и тоже ради науки.
В том, кто пониже, очень немногие узнали бы Айру Блейра, которого мы вправе
назвать мозгом английской революции.
- Я ненадолго, - сказал Пирс.
- Почему это? - спросил Блейр, набивая трубку.
- Не хочу мешать вашей беседе, - отвечал авиатор. - Не хочу я ее и
слушать. Я знаю, что бывает, когда вы оба разойдетесь. Профессор тонко
заметит: "9920,05", а вы скажете с мягким юмором: "75,007" На это грех не
возразить: "982,09" Грубовато, конечно, но чего не бывает в пылу полемики...
- Майор Блейр, - промолвил профессор, - оказал мне большую честь,
разрешил ему немного помочь...
- Это вы мне оказали честь, - возразил инженер. - С таким математиком
я сделаю все в десять раз быстрее.
- Ну что ж, - вздохнул Пирс, - если вы так довольны друг другом, не
стану вам мешать. Правда, было у меня поручение от хозяйки профессора, мисс
Дэйл... да что там, в другой раз!..
Грин с неожиданной прытью вынырнул из бумаг.
- Поручение? - воскликнул он. - Неужели мне?
- 8282,003, - холодно ответил Пирс.
- Не обижайтесь, - сказал Блейр - Передайте профессору, что вас
просили, а потом уж идите.
- Мисс Дэйл была у моей жены, - сказал Пирс, - искала вас. Вот и все.
Надеюсь, этого хватит.
По-видимому, этого хватило, ибо Грин, сам того не замечая, скомкал
одну из драгоценных бумаг, словно пытался побороть какие-то чувства.
- Теперь я пойду, - весело сказал Пирс. - Дела, дела...
- Постойте, - окликнул его Блейр почти у выхода. - А других новостей у
вас нет?
- В математическом выражении, - сказал, не оборачиваясь, Пирс, -
новости такие: П-сьмо уже на земле, его прочитали.
И он полез в свой воздушный замок, а Оливер Грин увидел скомканную
бумагу и принялся ее расправлять.
- Мистер Блейр, - сказал он, - мне очень стыдно. Вы тут живете как
отшельник, служите великой идее, а я впутываю вас и ваших друзей в свои
мелкие дела! То есть для меня они не мелкие, но вам, наверное, все это
кажется ничтожным.
- Я не совсем точно знаю, - отвечал Блейр, - что за дела у вас.
Поистине, это дело ваше. Но я очень рад вам, именно вам, а не только
идеальной счетной машине.
Айра Блейр, последний и, в обычном смысле слова, самый умный из героев
нашей саги, был не очень молод, невысок, но так подвижен, что его
коренастая фигура в кожаной куртке запоминалась сильнее, чем его лицо.
Однако, если он сидел и курил, можно было обнаружить, что лицо у него
скорее неподвижное, нос короткий и прямой, а задумчивые глаза гораздо
светлее черных густых волос.
- Просто Гомер какой-то, - говорил он. - Две армии сражаются за тело
звездочета. Вы - вроде знака, вроде символа, ведь все это безумие началось
с того, что вас признали безумным. А личные ваши дела не касаются никого.
Последняя фраза пробудила Грина, и он - застенчиво, но многоречиво -
рассказал своему другу историю своей любви. Завершил он этот рассказ такими
словами:
- Вы скажете, что за телячьи нежности, и будете правы. Наверное, те,
кто служит великому делу, должны пожертвовать...
- Не вижу, чего тут стыдиться, - прервал его Блейр. - Может быть, в
некоторых делах это действительно мешает, но не здесь. Открыть вам тайну?
- Если вам не трудно, - сказал Грин.
- Корова не прыгает через луну, - серьезно сказал Блейр. - Этим
занимаются быки.
- Простите, не совсем понял... - проговорил ученый.
- Я хочу сказать, - объяснил Блейр, - что в нашем деле без женщин не
обойдешься, потому что мы боремся за землю. Воздушный замок могут защищать
одни мужчины. Но когда крестьяне защищают свои фермы и дома, женщины очень
важны. Вот слушайте, я вам расскажу. В конце концов, почему бы и мне не
исповедаться, тем более что моя история - с моралью? Вы мне - о корове и
луне, я вам - о воздушном замке.
Он покурил, помолчал и начал снова:
- Наверное, вы думали, почему бы это такой прозаичный шотландский
инженер построил этот замок, радужный, как связка детских шариков. Все
потому же, мой друг... да, потому, что иногда мужчина становится непохожим на
самого себя. Довольно давно я выполнял один государственный заказ в
пустынных местах, на западном берегу Ирландии. Там почти не с кем было
поговорить, кроме дочери обедневшего сквайра, и я разговаривал с ней
довольно часто. Был я сухарь сухарем, настоящий механик, и вечно возился с
грязными машинами. А она была принцессой из кельтской саги, в
золотисто-рыжей огненной короне, с прозрачным, светящимся лицом, и даже
когда она молчала, казалось, что слышишь песню. Я пытался развлекать ее
рассказами о чудесах науки, о новых летательных аппаратах, но она говорила:
"Что мне до них! Я каждый вечер вижу на небе сказочные замки", - и
показывала на алые облака или лиловые тучи, плывущие в зеленом сиянии над
океаном.
Вы бы сказали, что я сошел с ума, если бы сами с ума не сошли. Я
по-детски обижался и все думал, как бы ей доказать, что она неправа. Мне
хотелось, чтобы моя наука побила ее облака на их собственном поле, и я
трудился, пока не создал прекрасный, как радуга, замок. Может быть, я
мечтал создать ей дом там, в небе, где она и жила, словно ангел. Пока я
работал, мы сближались все больше, но об этом я вам рассказывать не буду,
расскажу сразу конец, то есть - самую мораль. Мы готовились к свадьбе, и я
спешил закончить свой замок, чтобы унести ее в небо. Но тут Шейла повела
меня за город и показала мне кирпичный домик, который сняла очень дешево и
прекрасно обставила. Я заговорил было о воздушных замках, но она мне
сказала, что ее замок благополучно опустился на землю. Запомните: женщина,
особенно ирландская, в высшей степени практична, когда речь идет о браке.
Она не прыгает через луну, она крепко стоит посреди трех акров. Вот почему
в нашем деле без женщин не обойтись, особенно - без таких, как те, которых
полюбили вы и Пирс. Когда миру нужен Крестовый поход во имя небесных
идеалов, тут нужны мужчины, и ничем не связанные, вроде францисканцев.
Когда надо бороться за свой дом, нужны женщины, нужны семьи. Нужен прочный
христианский брак. Мелкую собственность не сохранишь со всем этим зыбким
многоженством, с этим гаремом, у которого даже нет стен.
Грин кивнул и встал.
- Когда надо бороться... - произнес он. - Вы считаете, что уже надо?
- Не я считаю, лорд Иден, - отвечал Блейр. - Другие не совсем
понимают, что делают, но он-то понимает.
И Блейр выбил трубку, и тоже встал, чтобы вернуться к работе как раз в
ту минуту, когда Иден, очнувшись от раздумья, закурил сигару и вошел в дом.
Он не стал объяснять окружающим его людям, о чем он думает. Только он
один понимал, что Англия - уже не та страна, которую он знал в молодости и
которая обеспечивала ему роскошь и покой. Он знал, что многое изменилось и
к лучшему, и к худшему, и одна из перемен была простой, весомой и грозной.
Появилось крестьянство. Мелкие фермеры существовали и держались за свои
фермы, как держатся везде. Лорд Иден не мог поручиться, что хитроумные
проекты, разработанные в его саду, подойдут к этой, новой Англии. Был ли он
прав, усталый и сломленный читатель узнает из повести о победе, после
которой сможет наконец удалиться на покой.

ПОБЕДА ЛЮБИТЕЛЕЙ НЕЛЕПИЦЫ

Роберт Оуэн Гуд прошел через библиотеку с большим пакетом в руке и
вышел в светлый сад, где его жена накрывала на стол, ожидая к чаю гостей.
Даже на свету она не казалась постаревшей, хотя много нелегких лет прошло с
тех пор, как он встретил ее в долине Темзы. Ее близорукие глаза по-прежнему
глядели немного испуганно, и это трогательно оживляло ее
прозрачно-золотистую красоту. Элизабет еще не была старой, но всегда
казалась старомодной, ибо принадлежала к той забытой всеми знати, чьи
женщины двигались по своим усадьбам не только с изяществом, но и с
достоинством. Муж ее стал морщинистей, но прямые рыжие волосы остались
такими же, как были, словно он носил парик. Он тоже страдал старомодностью,
несмотря на мятежное имя и недавнее участие в успешном мятеже; и одной из
самых старомодных черт его была гордость за свою жену, истинную леди.
- Оуэн, - сказала она, встревоженно глядя на него, - ты опять накупил
старых книг!..
- Нет, новых, - возразил он. - Хотя вообще-то они по древней истории.
- По какой именно? - спросила она. - Наверное, о Вавилоне?
- Нет, - сказал Оуэн Гуд. - О нас.
- Ну, что ты!.. - снова встревожилась Элизабет.
- То есть о нашей революции, - сказал ее муж.
- Слава Богу, - мягко сказала Элизабет. - Нашу с тобой историю нельзя
ни написать, ни напечатать. Помнишь, как ты прыгнул в воду за
колокольчиками? Тогда ты и поджег Темзу.
- Нет, Темза меня подожгла, - отвечал Гуд. - А ты всегда была духом
воды и феей долины.
- Ну, я не такая старая... - улыбнулась она.
- Вот, послушай, - произнес он, листая книгу, - "Недавний успех
аграрного движения...".
- Потом, потом, - перебила его она. - Гости идут.
Гостем оказался преподобный Ричард Уайт, игравший в недавнем мятеже
роль ветхозаветного пророка. В частной жизни он был все таким же
порывистым, сердитым и непонятным.
- Нет, ты смотри! - крикнул он - Это идея... Ну, сам знаешь... Оутс пишет
из Америки... а он молодец... Но он все же из Америки, ему что. Сам понимаешь,
не так все просто... легко сказать "Соединенные Штаты"...
- Ну, зачем нам Штаты! - отмахнулся Гуд - Я больше за гептархию, нас
как раз семеро. А вот ты послушай, что пишут: "Успех аграрного движения..."
Но тут снова пришли гости - молчаливый Крейн и шумный Пирс с молодой
застенчивой женой. Жена Уайта редко покидала деревню, жена Крейна была
занята в своей мастерской, где сейчас рисовала мирные плакаты, а недавно -
мятежные.
Гуд был из тех, кого книги поистине глотают, словно чудище с кожистой
пастью. Не будет преувеличением, если мы скажем, что он проваливался в
книгу, как проваливается в болото неосторожный путник, и не пытался оттуда
вылезти. Он мог замолчать в середине фразы и углубиться в чтение или,
наоборот, вдруг прервать молчание, читая вслух какой-нибудь отрывок. Никак
не отличаясь невежливостью, он был способен пройти через чужую гостиную
прямо к полкам и раствориться в них подобно домашнему привидению. Проехав в
поезде много миль, чтобы повидаться со старым другом, он проводил весь
визит над пыльным фолиантом, неизвестным ему до той поры. Сам он этого не
замечал, и жене его, сохранившей старомодные представления о любезности и
гостеприимстве, приходилось то и дело быть вежливой и за него и за себя.
- "Недавний успех аграрного движения..." - бодро начал он, но Элизабет
быстро встала, встречая новых гостей. То были неразлучные профессор Грин и
механик Блейр - самый непрактичный и самый практичный из наших героев.
- Какой у вас красивый сад! - сказал Блейр хозяйке. - Редко увидишь
такие клумбы... Да, старые садовники знали свое дело.
- Тут почти все старое, - отвечала Элизабет. - А дети ваши здоровы?
- "Недавний успех аграрного движения..." - звонко проговорил ее муж.
- Ну, Оуэн, - улыбнулась она, - какой ты смешной! Зачем же читать об
этом людям, которые сами все знают?
- Простите, - сказал полковник. - Невежливо возражать даме, но вы
ошибаетесь. Участник событий никогда не знает, что именно произошло. Он
узнает это на следующий день из утренних газет.
- Если Оуэн начнет, он никогда не кончит, - слабо запротестовала
хозяйка.
- Может, правда, - поддержал ее Блейр, - нам бы лучше...
- "Недавний успех аграрного движения, - властно сказал Гуд, -
обусловлен в немалой степени экономическими преимуществами крестьянства.
Оно может кормить город, может и не кормить, и давно этим пользуется в
европейских странах. Что же до нас, все мы помним первые дни восстания.
Горожане, привыкшие к тому, как мерцают в сером предутреннем свете ряды
бидонов, не увидели их, и бидоны эти засверкали в их памяти, словно
украденное серебро. Когда сэр Хорес Хантер занялся этим делом, оказалось,
что ему ничего не стоит обеспечить каждую семью новым, более изящным
бидоном. Однако население отнеслось к этому без должного энтузиазма, требуя
в придачу еще и молока, и пришло к выводу, что иметь корову лучше, чем
иметь бидон. Слухи же о том, что Хантер выдвинул лозунг "Три метра и бидон"
не подтвердились и, по-видимому, пущены его врагами.
Большую роль сыграло и то, что сэр Хорес Хантер, совместно с
профессором Хейком, широко развернули в сельской местности научную
деятельность и проверяли на местных жителях свои гипотезы в области
здорового распорядка дня, гигиенической одежды и правильного питания. Чтобы
проверить, как выполняются их распоряжения, они посылали специальных
инспекторов, что неоднократно приводило к прискорбным сценам. Однако и это
не все, роль сыграло и состояние общества. По прежним понятиям, граф Иден
был почти идеальным политиком, но к тому времени, когда он бросил вызов
крестьянству, выдвинув проект национализации, он достиг преклонного
возраста, и претворять проект в жизнь пришлось его помощникам типа Хантера
или Лоу. Вскоре стало ясно, что многие иллюзии его эпохи уже не существуют.
Нельзя отрицать, что намеченные мероприятия страдали с самого начала
некоторой призрачностью в силу определенных условностей политической жизни,
принимавшихся прежде как должное. Скажем, щадя чувства незамужних молодых
дам, премьер-министр посылал вместо себя в провинцию своих секретарей,
дополнявших невинную иллюзию легким гримом. Когда обычай этот
распространился и на личную жизнь, положение несколько усложнилось. Если
верить слухам, в последние дни правительства Ллойд Джорджа на митингах
выступали одновременно не меньше пяти премьер-министров; что же до министра
финансов, он действовал в трех лицах, одновременно наслаждаясь заслуженным
отдыхом на озере Комо. Когда в результате прискорбного просчета
администрации на платформе появились сразу два одинаковых министра,
аудитория сильно развеселилась, но почтение ее к властям заметно упало.
Конечно, слухи о том, что рано утром целая колонна премьер-министров
расходится парами по своим постам, в немалой степени преувеличены, но
пользовались они большим успехом с легкой руки капитана Хилари Пирса,
некогда служившего в авиации.
Если свою роль сыграли такие пустяки, то еще больше значили явления
серьезные, например - программы и посулы традиционных партий. Все знают,
что обычный лозунг "Каждому - по миллиону!" давно стал простой условностью,
своего рода узором. Однако постоянное его употребление при полном
невыполнении постепенно ослабляло веру в слово. Это бы еще ничего, если бы
наши политики им и ограничились. К несчастью, борьба вынудила их давать
новые обещания.
Так, лорд Нормантауэрс, жертвуя своим принципом трезвенности,
неосмотрительно пообещал рабочим по бутылке шампанского к завтраку, обеду и
ужину. Несомненно, намерения у него были весьма высокие, но выполнить их он
не смог. Когда рабочие военных заводов обнаружили, что в бутылках,
аккуратно обернутых лучшей фольгой, - кипяченая вода, они внезапно
забастовали, что остановило выпуск снарядов и обеспечило первые, поистине
невероятные победы мятежников.
Так началась одна из самых удивительных в истории войн - односторонняя
война. Одна сторона не могла бы, конечно, ничего, если бы другая хоть
что-нибудь могла. Меньшинство боролось бы недолго, если бы большинство
боролось вообще. Все существующие институции полностью утратили доверие и
потому не действовали никак. Что пользы было обещать рабочим большее
жалованье, когда те немедленно ссылались на шампанское лорда Нормантауэрса?
Что пользы было премьер-министру клясться своей честью, когда никто не был
уверен, что перед ним - премьер-министр? Правительство вводило новые
налоги, но их никто не платил. Оно мобилизовало армии, но те не сражались.
Никто не хотел производить новые виды оружия и пользоваться ими. Все мы
помним, как профессор Хейк предложил сэру Хоресу Хантеру, который был тогда
министром, новое взрывчатое вещество, способное изменить геологическое
строение Европы и утопить в Атлантическом океане наши острова, но ни
кебмен, ни клерки, как он их ни уговаривал, не помогли ему перенести это
вещество из кеба в кабинет.
Анархии нарушенных обещаний противостояли только те, кого в народе
прозвали врунами, а в ученых кругах - апологетами абсурда, потому что они,
как правило, сулили самые нелепые и невероятные вещи. На них работало все
больше людей, ибо они делали то, что обещали; и прозвище их стало символом
достоинства и благородства. Небольшое сообщество, породившее такое явление,