Страница:
– Может, вы машину запомнили, на которой она вас… сбила?
– Да не сбила она, в том-то и дело! Толкнула слегка бампером. А в марках машин я не разбираюсь, так и не научилась отличать «Жигули» от «Мерседеса»… Ей в квартиру мою надо было попасть. Но зачем? Зачем?
То, что незнакомка всеми силами рвалась в квартиру Коноваловых, Алине стало ясно еще во время Ирининого рассказа. Оставалось узнать малое – что именно пропало из квартиры вместе с ней. И тогда… Тогда многое может проясниться… Правда, с такими приметами обнаружить кого бы то ни было вряд ли удастся. Черные волосы, стрижка каре… у Лучаны Маркес темные волосы и стрижка вроде бы такая… И что? Откуда у нее машина, если денег даже на гостиницу нет?
Алина осторожно попыталась направить мысли Ирины в нужное направление:
– У вас в доме хранилось что-то ценное?
– Думаю, что для такой дамы пара моих золотых колечек интереса не представляют. Тем более такого, чтобы из-за них пойти на убийство.
– А бумаги, документы?
– Документы сейчас посмотрю, а вот по поводу Диминых бумаг… Если в них что-то и пропало, я не смогу сказать. Кроме самого Димы в них никто не разберется. А теперь…
Ирина склонила голову, из глаз потекли слезы. «Она еще долго держалась, бедняжка. Надо перевести пока разговор на другую тему», – подумала Алина, обводя взглядом комнату. Глаза ее остановились на противоположной стене, густо усеянной кадрами семейной хроники – Ирина с Димой, дети, внуки, какие-то родственники. Фотографии разные – блеклые черно-белые, современные цветные, художественные портреты из фотосалонов.
– Какая красивая женщина, на Джину Лоллобриджиду чем-то похожа! Это ваша родственница? – указала Алина на старую фотографию, заботливо упакованную в красивую рамку со стеклом.
– Это моя свекровь, Мария Петровна. Она была совершенно необыкновенная женщина, я ее очень любила и уважала. Моя мама умерла рано, когда я была еще девочкой, а потом, через годы, когда я познакомилась с Марией Петровной, мама как будто бы ко мне опять вернулась. У нее дед – цыган, от него она унаследовала черные лучистые глаза… и дар предсказательницы. Хотя самого мифического деда никто не видел. Кроме бабки, конечно… – на лице Ирины появилось какое-то подобие улыбки. – Я сейчас встану и посмотрю папки с документами.
Она привстала, но Алина силой усадила ее обратно:
– Сейчас я вам все принесу, а вы только просматривайте, все ли на месте. Кстати, я вам звонила вчера по поводу письма, которое передал вашему мужу его знакомый из Москвы. Поскольку вы не проявили интереса, я вскрыла письмо. Там результаты каких-то медицинских научных анализов. Вы не в курсе, случайно, о чем могла идти речь?
Ирина застыла на мгновение и внимательно посмотрела на Алину:
– Как же я сразу не сообразила? Видно, вчера мне совсем худо было… Дима очень ждал этого письма, сказал, что от его результатов может многое измениться в нашей жизни.
– А конкретнее?
– Когда получу, тогда скажу – так он мне ответил на мой вопрос. А теперь это уже и не важно. Мне нечего менять в жизни… без Димы у меня теперь и не жизнь, а так…
– Если действительно письмо содержит столь ценную информацию, то… боюсь, что за ним именно и приходила таинственная незнакомка… – задумчиво ответили Алина.
Глава 16
Ангела и Дитмар не стали рисковать настолько, чтобы встречаться дома. После того, как неудачливый поклонник Ангелы, майор Кюлер, красноречиво продемонстрировал, что ему известно об их связи, они оказались как бы у него на крючке, так что пришлось искать другое место для уединения.
С возможностями Ангелы сделать это было несложно. Она дала распоряжение оборудовать специальную комнату для психотерапевтических занятий с женщинами, страдающими послеродовой депрессией. Естественно, требовалась соответствующая обстановка – мягкие диваны, приглушенное освещение, наглухо зашторенные окна. Занятия проводила сама доктор Вайс, и ключи от кабинета были только у нее.
Понятное дело, что в нерабочее время Ангела использовала мягкие диваны совсем в других целях. Опасность быть «застуканными» все равно осталась, но любовники стали гораздо осмотрительней и осторожней.
Коллеги Дитмара были уверены, что он наконец-то завел себе подружку в соседнем городке, а Ангела… «Жена Цезаря вне подозрений!» Вряд ли майор Кюлер осмелился поделиться своими соображениями с кем-то еще, а остальным и в голову не могло прийти, что надменная подруга высокопоставленного офицера из штаба самого фюрера может снизойти до какого-то жалкого студентика.
Рождество – самый любимый семейный праздник немцев, который из своего первоначального религиозного значения уже давно перерос в удобный повод для встречи родственников. Поскольку работу «Лебенсборна» приостановить не представлялось возможным, несмотря на любые праздники, в рождественские дни к ним хлынул поток посетителей.
Профессор Бауэр проведывал своих подопечных уже во второй раз. Впервые он попал сюда еще летом, после международного конгресса в Стокгольме. Так напугавшее всех письмо Генриха Гиммлера об активном внедрении научных изысканий в практику, вызвало у профессора лишь снисходительную улыбку:
– Неужели мы не проведем дюжину самоуверенных недоучек? Я этим уже не один год занимаюсь, при этом еще остается масса времени для занятий настоящей наукой, не санкционированной господами сверху. Не можем же мы отставать от мировых тенденций! И так в нашей стране последние десять лет наука, не направленная впрямую на нужды войны или подтверждение расовой идеологии, оказалась в загоне. Мне просто будет стыдно через несколько лет, если Германия, которая дала миру столько великих ученых, писателей, композиторов, будет у человечества ассоциироваться исключительно с Гитлером и его компанией… Знаете ли, делишки у этой шайки разбойников идут далеко не так хорошо, как они планировали, так что им самое время думать уже не о мировом господстве, а о том, что останется после них… Они рассчитывают на нашу помощь в этом деле? Прекрасно! Мы им поможем!
Такие смелые речи он, конечно, высказал только в присутствии Дитмара и еще пары своих учеников, в которых он был абсолютно уверен. Но и другим было понятно, что профессор найдет выход из любой ситуации.
Конечно, перед эсэсовкой Ангелой Вайс профессор не мог открыть свои карты полностью, но и он понимал, что, руководствуясь соображениями честолюбия или из каких-то других побуждений, она сыграет в этой эпопее отведенную роль, выгодную им и ей самой.
Ангела должна была найти и подготовить суррогатных матерей для вынашивания «драгоценных» зародышей. Естественно, для таких целей нужны совершенно определенные «мамаши». Само собой, они должны соответствовать нордическому типу. Хотя, если рассматривать вопрос по сути – когда женщина используется в качестве инкубатора, то ее собственный наследственный материал никакого значения и влияния на зародыш не имеет. Однако объяснять нацистам очевидные вещи, если они идут вразрез с их теориями, – дело опасное. Проще уступить в мелочах, чтобы выиграть в главном. К тому же эти женщины должны быть в меру сообразительны и сговорчивы, чтобы уразуметь, что в обмен на свою понятливость они получат содержание экстракласса и еще массу недоступных для простых смертных жизненных благ.
Подобное мероприятие таило определенный риск, но выбора у подопечных профессора Бауэра не было, к тому же, заручившись поддержкой Ангелы, они чувствовали себя увереннее. Кроме того, первые попытки могут быть и неудачными – таким образом можно потянуть время еще год-два, а если повезет – то и дольше. Рождество и наступивший 1943 год особо радостными для нацистов не были – события под Сталинградом и последовавшая в начале февраля полная капитуляция армии Паулюса наглядно продемонстрировали преждевременность планов гитлеровской верхушки о завоевании мира.
– Еще годик, максимум – два, и вся эта кутерьма закончится, – сказал профессор сыну, когда они вдвоем прогуливались по заснеженному предновогоднему лесу, – и мне хотелось, чтобы мы вышли из этой грязи с незапятнанной совестью, а главное – живыми.
После рождественской суеты «Лебенсборн» вернулся к своей обычной жизни, а Дитмар и Ангела возобновили свои страстные ночные свидания.
– Твой отец – самый незаурядный человек, которого я встречала в своей жизни, – потягивая бордо после любовных утех, задумчиво сказала Ангела. – Был бы он помоложе, я бы…
– Ах, так? – то ли с наигранной, то ли с подлинной обидой в голосе переспросил Дитмар. – Значит, ты и встречаешься со мной потому, что я сын знаменитого профессора?
Ангела засмеялась:
– Не обижайся! Твой отец – великий ученый, но ты станешь не менее знаменитым. Вот увидишь! А мне будет очень льстить, что я была первой женщиной всемирно известного профессора Дитмара Бауэра… И ты меня будешь помнить всегда. Ведь говорят, что первую женщину и первого мужчину помнят всю жизнь…
– Это правда? Ты помнишь своего первого мужчину? – серьезно спросил Дитмар.
– Я еще не такая старая, чтобы страдать амнезией. Я помню не только первого, но и всех остальных. Хотя их на самом деле было не так много, как может показаться. Я далеко не такая безнравственная и распущенная особа, как ты считаешь.
– И совсем не…
– Ну, ну! Признайся, что ты обо мне думал, когда я тебя откровенно тащила в свою постель?
– Я думал не о тебе, а о себе! – размягчился Дитмар, с улыбкой вспоминая свои страхи.
– Ну да! Панически боялся потерять свою девственность. И как это тебя не соблазнили деревенские красотки, к которым бегает все мужское население «Лебенсборна»? Удобно и ни к чему не обязывает – занимайся любовью с девушкой и исполняй при этом директивы фюрера об увеличении народонаселения великого рейха.
– А я не люблю выполнять ничьи директивы. Я хочу делать, что мне нравится.
– А меня ведь испугался! – засмеялась Ангела. – Прибежал, как миленький! Надеюсь, ты не жалеешь об этом?
– О чем ты говоришь! – Дитмар обнял Ангелу и мягко придавил к спинке дивана. – Мне так хорошо с тобой, – прошептал он, легонько покусывая ее ушко. – Если бы не эта чертова работа, я бы считал себя самым большим везунчиком на свете!
– А отец ни о чем тебя не спрашивал?
– Что ты! Мы с ним никогда на такие темы не разговариваем. Сколько помню себя, он со мной общался, как с равным взрослым собеседником, никогда не лез в мою личную жизнь, даже в гимназию ко мне не ходил.
– А у тебя была личная жизнь? – хитро спросила Ангела.
– В том смысле, что имеешь в виду ты – нет. Но у меня были друзья, и вообще… В жизни много интересного и кроме…
Дитмар не успел договорить, потому что Ангела привела убедительный аргумент в виде страстного поцелуя.
– А твои друзья… Где они сейчас?
Дитмар пожал плечами:
– Боюсь, что некоторые из моих приятелей сейчас в гораздо менее приятной обстановке на фронте… А мой лучший друг… он должно быть в Америке, если все нормально обошлось…
– В Америке? Сбежал, что ли?
– Скажи мне, Ангела, только честно – ты действительно считаешь оправданными и реальными планы о мировом господстве немцев и о превосходстве арийской расы над всеми остальными? Ты ведь член партии…
– Слишком опасные вопросы ты задаешь… Ты меня уже достаточно хорошо знаешь, чтобы самому ответить… Ведь жизнь только одна, чтобы положить ее на борьбу за какие-то идеалы. Я хочу получить максимум, так что приходится приспосабливаться…
– Вступить в партию нацистов, спать с «нужным» мужчиной…
– Да, да, да! Ты ведь тоже не захотел под пулями в окопах сидеть, а предпочел на курорте отсиживаться.
Дитмар вскочил с дивана и начал молча одеваться:
– Меня в армию никто и не призывал, а группу для «Лебенсборна» формировал мой отец…
– Ладно, не обижайся! Я просто хотела сказать, что мы с тобой, по сути, в одинаковой ситуации – повезло найти лазейку, вот мы ею и воспользовались. Это нормальная человеческая реакция – желание сохранить свою жизнь и добиться каких-то благ или привилегий…
– Я не обижаюсь, но очень уж тяжело осознавать себя в положении приспособленца. И перед кем? Лучше бы мы тоже уехали в Америку, как все порядочные немцы, не смирившиеся с режимом… Извини, я пойду к себе… Голова что-то разболелась.
Чмокнув Ангелу на прощание в щеку, Дитмар не спеша побрел к своему общежитию. Слова об Америке сорвались с его языка неспроста. Отец, приехавший в «Лебенсборн» на Рождество, привез сыну хорошую весть – объявился его друг Йозеф Гольдман, который еще в тридцать восьмом году вместе с родителями поспешно бежал из Германии.
Йозеф, которого с Дитмаром объединяла не только мальчишеская дружба, но и общность интересов, сообщал в письме, что учится в Калифорнийском университете на биологическим факультете и параллельно работает в научном центре, занимающемся созданием банка «наследственных материалов».
Предполагается, что этот наследственный материал, а, попросту говоря, – мужская сперма – будет использован для добровольного искусственного осеменения женщин.
«Это же надо, американцы занимаются теми же проблемами, что и мы. Только у них отсутствует откровенно расистская подоплека, – прокомментировал это известие профессор Бауэр. – Кстати, недавно узнал, что один из моих бывших сотрудников написал письмо Гиммлеру с призывом издать закон, согласно которому немецкие полицейские получали бы крупное денежное вознаграждение за каждого родившегося в семье ребенка. Мотивировал он тем, что немецкие полицейские – наиболее ценная часть нации, и очень важно получить от них как можно больше потомков. Но наши фюреры сочли самой ценной частью нации себя, поэтому мы должны штамповать их дубли…»
Профессор привез Дитмару пару американских журналов по генетике, которые передал Йозеф вместе с письмом. Уединившись в лесу, юноша читал статьи ученых, свободно и без предубеждений рассуждающих о научных и медицинских проблемах. Особенно затронула молодого ученого публикация Джона Меллера об организации хранения замороженной спермы ценных доноров на случай мировой атомной войны, если большинство оставшихся в живых мужчин будут стерилизованы радиацией, и потребность в жизнеспособной сперме будет очень велика.
О реальной опасности атомной войны Дитмар задумался впервые. «А что если атомное оружие попадет в руки одержимых фанатиков? Тогда уже никакие банки наследственных материалов не помогут – вымрут все. Но фюрер и его компания, наверное, полагают, что их высочайшие особы радиоактивное излучение не затронет. Или они надеются отсидеться в своих бункерах? Долго, однако, сидеть придется – тысячи лет… Для этого, что ли, они и собираются плодить свои копии? Абсурд какой-то…»
Вскоре после нового года в «Лебенсборн» прибыли в специальном транспорте с усиленной охраной контейнеры-холодильники с секретным грузом. В лаборатории репродуктивной биологии приступили к самой ответственной части работы.
Молодые ученые забегали, сотрясая пробирками и стеклянными чашами с непонятным содержимым. В центрифугах они разделяли на фракции какие-то мутные жидкости, в специальных шкафах, поддерживающих температуру человеческого тела, хранили сосуды, наполненные слизистой начинкой.
Ребята активно обсуждали и даже частенько спорили на текущие «производственные» темы. Они действительно занимались научной работой в направлении репродукции человеческих клеток. Но одно дело – теория, а совсем другое – та совершенно нереальная задача, над решением которой они якобы трудились.
Майор Кюлер с некоторых пор стал периодически заглядывать в научную лабораторию. Присутствие посторонних создавало дополнительную нервозность, но воспрепятствовать нежелательным визитам никто не мог – майор был одним из первых людей в «Лебенсборне» и потому волен посещать любые помещения и контролировать все работы, производимые в его «хозяйстве».
Не сложно было заметить, что один из молодых ученых привлекает особо пристальное внимание майора – Дитмар Бауэр. Оскорбленное мужское самолюбие Кюлера пыталось отыграться за обиду доступными ему путями – придирки, замечания и идиотские вопросы майора, на которые Дитмар обязан был безоговорочно отвечать, доводили юношу до исступления. Возможно, это и было целью злопамятного майора – дождавшись, когда профессорский сынок сорвется или совершит какой-нибудь опрометчивый поступок, расквитаться с ним по всем счетам.
Ангела неоднократно предупреждала своего любовника, чтобы он был особенно острожен с ее неудачливым поклонником.
Для этого у нее был заготовлен хорошо известный психологам прием, которым она и поделилась с Дитмаром:
– В его присутствии думай о чем-нибудь приятном и старайся не концентрировать внимания на его словах, если он начнет давить на тебя с агрессией, представь себе, что между вами стеклянная стена, и его слова, ударяясь о твердую поверхность, рикошетом бьют ему прямо в лоб.
Для Дитмара, привыкшего с детства облачать любые действия и слова в фантастические образы и события, моральное сопротивление злобному майору казалось просто забавной игрой.
Для человека, провоцирующего противника на психический срыв, самое страшное ощущение поражения – полное отсутствие реакции на его слова и действия. Понимая, что этот молокосос над ним просто издевается, с улыбочкой разъясняя, каким образом происходит регенерация клеток у ящерицы, потерявшей свой хвост. «Это дает раненным на полях сражений солдатам великого рейха надежду на восстановление потерянных конечностей, – таинственным голосом повествовал он майору, – и, кроме того, открывает новые возможности для увеличения народонаселения с ценной арийской кровью…»
Ни к одному слову не придерешься – все сказанное полностью соответствует великой идее… Но что-то в этих речах не то… Кюлер чувствовал это всем своим нутром, но…
Пробовал он подобраться и с другой стороны – можно поймать Ангелу «на горячем» и тогда она вполне может лишиться своего могущественного покровителя, если придать делу гласность. Да и тщедушный очкарик Бауэр загремит сразу на Восточный фронт – оскорбленный покровитель Ангелы не преминет отомстить наставившему ему рога юноше. Но больше ни разу Кюлеру не удалось увидеть Дитмара возле элитного дома, где проживала Ангела и он сам. Он старательно чуть ли не каждую ночь дежурил возле окна, но Дитмар туда и близко не подходил. Рассчитывать на то, что они, испугавшись, прекратили свои отношения – наивно, сам Дитмар живет в общежитии с еще тремя соседями в комнате…
Кюлер обратил как-то внимание, что Дитмар после работы иногда уходит за пределы пансионата. Проследив за ним, майор обнаружил, что юноша посещает дом столяра из датского городка, расположенного сразу за лесом. А у столяра – две дочурки.
«Ну, тогда все ясно! – возликовал майор. – Значит, с Ангелой у них все закончено? Очень, очень хорошо! Место свободно, к тому же я теперь знаю, что она совсем не такая неприступная, как изображает из себя. Пришло все-таки и мое время!»
Дитмар, действительно, частенько навещал Ингеборгу и ее семью. Ему удалось убедить родителей девушки, что он просто друг, хочет им помочь, безо всяких далеко идущих планов соблазнения их дочерей. Ингеборга после подпольного аборта чудом осталась жива. Почти месяц не вставала с постели, ее «дружок» даже не потрудился поинтересоваться, где она и что с ней. Дитмар иногда видел этого солдафона на территории пансионата. Он жил своей жизнью, ни о каких угрызениях совести или чувстве вины говорить не приходилось. Вряд ли тупому крестьянскому сынку вообще было известно о столь тонких материях человеческой натуры.
Дитмар как бы перенял его обязательства перед несчастной девушкой, насколько это было возможно. Он таскал ей и ее родным лекарства, продукты, одежду. Постепенно он стал своим в этой датской семье и частенько наведывался к ним просто, чтобы расслабиться, почувствовать себя спокойно и раскованно в простой и непринужденной домашней обстановке. Слишком уж утомлял его порой этот непрекращающийся спектакль. Как бы то ни было, но лучше, чем на фронте…
Ангеле было известно о его подопечной, и она даже одно время ревностно относилась к его визитам в датскую семью, но, достаточно узнав Дитмара, поняла, что он не тот человек, который будет вести двойную игру с женщинами. К тому же, это отводило подозрение от их собственной связи, а с учетом нападок майора Кюлера, оказалось весьма кстати.
Развязка, как всегда, оказалось неожиданной. Майор Кюлер обратил внимание, что дама его мечты Ангела стала слишком часто задерживаться в кабинете для психотерапевтической работы с пациентками пансионата. Он не знал, что в это помещение был еще один вход из подсобного помещения, иначе разгадка вместе с разрядкой могли последовать еще быстрее. Именно этим входом пользовался Дитмар, чтобы незамеченным пройти к месту свидания.
Кюлер понимал, что у кого-то должен быть еще хотя бы один ключ от кабинета – и не ошибся. Запасной ключ был обнаружен на техническом складе, и майор в тот же день решил удовлетворить свое любопытство, а заодно, если обстоятельства сложатся благоприятно, и поразвлечься с Ангелой.
В десять часов вечера территория «Лебенсборна» как будто вымерла. Майор на всякий случай подошел к квартире доктора Вайс и постучал в дверь. Удостоверившись, что дома Ангелы нет, он отправился в здание клиники. Тихонечко открыв дверь таинственного кабинета, он услышал страстные стоны Ангелы вперемежку со страстым дыханием чертова профессорского сынка Бауэра. Вот где они свили свое гнездышко!
Через секунду он изо всех сил хлопнул дверью и весь дрожа от негодования, отправился к дежурному коменданту.
– Я решил провести досмотр в общежитии научных сотрудников! – без лишних комментариев объявил он. – Прошу вас сопроводить меня. И прихватите пару солдат из патрульной службы.
– Что-то случилось? – попытался комендант выяснить причину неожиданной причуды майора, но его вопрос так и повис в воздухе.
– Через пять минут я жду вас у входа в здание общежития! – громко сказал Кюлер и резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, вышел из комендантской комнаты.
Разбуженные топотом солдатских сапог и криками майора Кюлера, обитатели общежития угрюмо смотрели на нежданных посетителей.
Хорст Ульрих, на правах старшего в их научном подразделении, открыл было рот, чтобы выяснить причину визита, но был грубо прерван окриком майора:
– Сидеть молча! Говорить будете, когда я спрошу!
Солдаты начали вываливать из шкафов и тумбочек все содержимое, переворачивать матрасы на кроватях.
– Почему после отбоя не все на своих местах? – рявкнул майор, подходя к кровати Дитмара.
– Но… мы же… у нас срочная работа, приходится иногда задерживаться…
– Работа?! – заорал Кюлер так, что его глаза вывалились, будто надуваемые изнутри мыльные пузыри. – Знаю я вашу работу! – сказал он и грязно выругался. – Что это такое? – он поднял с пола возле кровати Дитмара пару журналов, вывалившихся вместе со всем остальным содержимым из прикроватной тумбочки.
– Научные журналы по репродуктивной биологии! – насколько мог миролюбиво ответил Хорст Ульрих.
– А где выпускают эти журналы? Почему они на английском языке? – майор пролистнул пару страниц. – Сан-Франциско, издательство Калифорнийского университета… Та-ак… господин Бауэр хранит у себя журналы наших врагов. А где он взял их? Может, он американский шпион? Срочно его найти и привести ко мне!
Дальнейший обыск был приостановлен, растерянный комендант и солдаты с облегчением вернулись на свои места.
На следующий день Дитмар Бауэр был выдворен из «Лебенсборна», а через три недели попал на Восточный фронт.
Глава 17
– Да не сбила она, в том-то и дело! Толкнула слегка бампером. А в марках машин я не разбираюсь, так и не научилась отличать «Жигули» от «Мерседеса»… Ей в квартиру мою надо было попасть. Но зачем? Зачем?
То, что незнакомка всеми силами рвалась в квартиру Коноваловых, Алине стало ясно еще во время Ирининого рассказа. Оставалось узнать малое – что именно пропало из квартиры вместе с ней. И тогда… Тогда многое может проясниться… Правда, с такими приметами обнаружить кого бы то ни было вряд ли удастся. Черные волосы, стрижка каре… у Лучаны Маркес темные волосы и стрижка вроде бы такая… И что? Откуда у нее машина, если денег даже на гостиницу нет?
Алина осторожно попыталась направить мысли Ирины в нужное направление:
– У вас в доме хранилось что-то ценное?
– Думаю, что для такой дамы пара моих золотых колечек интереса не представляют. Тем более такого, чтобы из-за них пойти на убийство.
– А бумаги, документы?
– Документы сейчас посмотрю, а вот по поводу Диминых бумаг… Если в них что-то и пропало, я не смогу сказать. Кроме самого Димы в них никто не разберется. А теперь…
Ирина склонила голову, из глаз потекли слезы. «Она еще долго держалась, бедняжка. Надо перевести пока разговор на другую тему», – подумала Алина, обводя взглядом комнату. Глаза ее остановились на противоположной стене, густо усеянной кадрами семейной хроники – Ирина с Димой, дети, внуки, какие-то родственники. Фотографии разные – блеклые черно-белые, современные цветные, художественные портреты из фотосалонов.
– Какая красивая женщина, на Джину Лоллобриджиду чем-то похожа! Это ваша родственница? – указала Алина на старую фотографию, заботливо упакованную в красивую рамку со стеклом.
– Это моя свекровь, Мария Петровна. Она была совершенно необыкновенная женщина, я ее очень любила и уважала. Моя мама умерла рано, когда я была еще девочкой, а потом, через годы, когда я познакомилась с Марией Петровной, мама как будто бы ко мне опять вернулась. У нее дед – цыган, от него она унаследовала черные лучистые глаза… и дар предсказательницы. Хотя самого мифического деда никто не видел. Кроме бабки, конечно… – на лице Ирины появилось какое-то подобие улыбки. – Я сейчас встану и посмотрю папки с документами.
Она привстала, но Алина силой усадила ее обратно:
– Сейчас я вам все принесу, а вы только просматривайте, все ли на месте. Кстати, я вам звонила вчера по поводу письма, которое передал вашему мужу его знакомый из Москвы. Поскольку вы не проявили интереса, я вскрыла письмо. Там результаты каких-то медицинских научных анализов. Вы не в курсе, случайно, о чем могла идти речь?
Ирина застыла на мгновение и внимательно посмотрела на Алину:
– Как же я сразу не сообразила? Видно, вчера мне совсем худо было… Дима очень ждал этого письма, сказал, что от его результатов может многое измениться в нашей жизни.
– А конкретнее?
– Когда получу, тогда скажу – так он мне ответил на мой вопрос. А теперь это уже и не важно. Мне нечего менять в жизни… без Димы у меня теперь и не жизнь, а так…
– Если действительно письмо содержит столь ценную информацию, то… боюсь, что за ним именно и приходила таинственная незнакомка… – задумчиво ответили Алина.
Глава 16
Дания, 1943 год
– Я так соскучилась по тебе, – прижимаясь к своему юному возлюбленному, прошептала Ангела Вайс. – Как хорошо, что наконец-то закончились все эти праздники, и мы с тобой можем уединиться в нашем укромном гнездышке.Ангела и Дитмар не стали рисковать настолько, чтобы встречаться дома. После того, как неудачливый поклонник Ангелы, майор Кюлер, красноречиво продемонстрировал, что ему известно об их связи, они оказались как бы у него на крючке, так что пришлось искать другое место для уединения.
С возможностями Ангелы сделать это было несложно. Она дала распоряжение оборудовать специальную комнату для психотерапевтических занятий с женщинами, страдающими послеродовой депрессией. Естественно, требовалась соответствующая обстановка – мягкие диваны, приглушенное освещение, наглухо зашторенные окна. Занятия проводила сама доктор Вайс, и ключи от кабинета были только у нее.
Понятное дело, что в нерабочее время Ангела использовала мягкие диваны совсем в других целях. Опасность быть «застуканными» все равно осталась, но любовники стали гораздо осмотрительней и осторожней.
Коллеги Дитмара были уверены, что он наконец-то завел себе подружку в соседнем городке, а Ангела… «Жена Цезаря вне подозрений!» Вряд ли майор Кюлер осмелился поделиться своими соображениями с кем-то еще, а остальным и в голову не могло прийти, что надменная подруга высокопоставленного офицера из штаба самого фюрера может снизойти до какого-то жалкого студентика.
Рождество – самый любимый семейный праздник немцев, который из своего первоначального религиозного значения уже давно перерос в удобный повод для встречи родственников. Поскольку работу «Лебенсборна» приостановить не представлялось возможным, несмотря на любые праздники, в рождественские дни к ним хлынул поток посетителей.
Профессор Бауэр проведывал своих подопечных уже во второй раз. Впервые он попал сюда еще летом, после международного конгресса в Стокгольме. Так напугавшее всех письмо Генриха Гиммлера об активном внедрении научных изысканий в практику, вызвало у профессора лишь снисходительную улыбку:
– Неужели мы не проведем дюжину самоуверенных недоучек? Я этим уже не один год занимаюсь, при этом еще остается масса времени для занятий настоящей наукой, не санкционированной господами сверху. Не можем же мы отставать от мировых тенденций! И так в нашей стране последние десять лет наука, не направленная впрямую на нужды войны или подтверждение расовой идеологии, оказалась в загоне. Мне просто будет стыдно через несколько лет, если Германия, которая дала миру столько великих ученых, писателей, композиторов, будет у человечества ассоциироваться исключительно с Гитлером и его компанией… Знаете ли, делишки у этой шайки разбойников идут далеко не так хорошо, как они планировали, так что им самое время думать уже не о мировом господстве, а о том, что останется после них… Они рассчитывают на нашу помощь в этом деле? Прекрасно! Мы им поможем!
Такие смелые речи он, конечно, высказал только в присутствии Дитмара и еще пары своих учеников, в которых он был абсолютно уверен. Но и другим было понятно, что профессор найдет выход из любой ситуации.
Конечно, перед эсэсовкой Ангелой Вайс профессор не мог открыть свои карты полностью, но и он понимал, что, руководствуясь соображениями честолюбия или из каких-то других побуждений, она сыграет в этой эпопее отведенную роль, выгодную им и ей самой.
Ангела должна была найти и подготовить суррогатных матерей для вынашивания «драгоценных» зародышей. Естественно, для таких целей нужны совершенно определенные «мамаши». Само собой, они должны соответствовать нордическому типу. Хотя, если рассматривать вопрос по сути – когда женщина используется в качестве инкубатора, то ее собственный наследственный материал никакого значения и влияния на зародыш не имеет. Однако объяснять нацистам очевидные вещи, если они идут вразрез с их теориями, – дело опасное. Проще уступить в мелочах, чтобы выиграть в главном. К тому же эти женщины должны быть в меру сообразительны и сговорчивы, чтобы уразуметь, что в обмен на свою понятливость они получат содержание экстракласса и еще массу недоступных для простых смертных жизненных благ.
Подобное мероприятие таило определенный риск, но выбора у подопечных профессора Бауэра не было, к тому же, заручившись поддержкой Ангелы, они чувствовали себя увереннее. Кроме того, первые попытки могут быть и неудачными – таким образом можно потянуть время еще год-два, а если повезет – то и дольше. Рождество и наступивший 1943 год особо радостными для нацистов не были – события под Сталинградом и последовавшая в начале февраля полная капитуляция армии Паулюса наглядно продемонстрировали преждевременность планов гитлеровской верхушки о завоевании мира.
– Еще годик, максимум – два, и вся эта кутерьма закончится, – сказал профессор сыну, когда они вдвоем прогуливались по заснеженному предновогоднему лесу, – и мне хотелось, чтобы мы вышли из этой грязи с незапятнанной совестью, а главное – живыми.
После рождественской суеты «Лебенсборн» вернулся к своей обычной жизни, а Дитмар и Ангела возобновили свои страстные ночные свидания.
– Твой отец – самый незаурядный человек, которого я встречала в своей жизни, – потягивая бордо после любовных утех, задумчиво сказала Ангела. – Был бы он помоложе, я бы…
– Ах, так? – то ли с наигранной, то ли с подлинной обидой в голосе переспросил Дитмар. – Значит, ты и встречаешься со мной потому, что я сын знаменитого профессора?
Ангела засмеялась:
– Не обижайся! Твой отец – великий ученый, но ты станешь не менее знаменитым. Вот увидишь! А мне будет очень льстить, что я была первой женщиной всемирно известного профессора Дитмара Бауэра… И ты меня будешь помнить всегда. Ведь говорят, что первую женщину и первого мужчину помнят всю жизнь…
– Это правда? Ты помнишь своего первого мужчину? – серьезно спросил Дитмар.
– Я еще не такая старая, чтобы страдать амнезией. Я помню не только первого, но и всех остальных. Хотя их на самом деле было не так много, как может показаться. Я далеко не такая безнравственная и распущенная особа, как ты считаешь.
– И совсем не…
– Ну, ну! Признайся, что ты обо мне думал, когда я тебя откровенно тащила в свою постель?
– Я думал не о тебе, а о себе! – размягчился Дитмар, с улыбкой вспоминая свои страхи.
– Ну да! Панически боялся потерять свою девственность. И как это тебя не соблазнили деревенские красотки, к которым бегает все мужское население «Лебенсборна»? Удобно и ни к чему не обязывает – занимайся любовью с девушкой и исполняй при этом директивы фюрера об увеличении народонаселения великого рейха.
– А я не люблю выполнять ничьи директивы. Я хочу делать, что мне нравится.
– А меня ведь испугался! – засмеялась Ангела. – Прибежал, как миленький! Надеюсь, ты не жалеешь об этом?
– О чем ты говоришь! – Дитмар обнял Ангелу и мягко придавил к спинке дивана. – Мне так хорошо с тобой, – прошептал он, легонько покусывая ее ушко. – Если бы не эта чертова работа, я бы считал себя самым большим везунчиком на свете!
– А отец ни о чем тебя не спрашивал?
– Что ты! Мы с ним никогда на такие темы не разговариваем. Сколько помню себя, он со мной общался, как с равным взрослым собеседником, никогда не лез в мою личную жизнь, даже в гимназию ко мне не ходил.
– А у тебя была личная жизнь? – хитро спросила Ангела.
– В том смысле, что имеешь в виду ты – нет. Но у меня были друзья, и вообще… В жизни много интересного и кроме…
Дитмар не успел договорить, потому что Ангела привела убедительный аргумент в виде страстного поцелуя.
– А твои друзья… Где они сейчас?
Дитмар пожал плечами:
– Боюсь, что некоторые из моих приятелей сейчас в гораздо менее приятной обстановке на фронте… А мой лучший друг… он должно быть в Америке, если все нормально обошлось…
– В Америке? Сбежал, что ли?
– Скажи мне, Ангела, только честно – ты действительно считаешь оправданными и реальными планы о мировом господстве немцев и о превосходстве арийской расы над всеми остальными? Ты ведь член партии…
– Слишком опасные вопросы ты задаешь… Ты меня уже достаточно хорошо знаешь, чтобы самому ответить… Ведь жизнь только одна, чтобы положить ее на борьбу за какие-то идеалы. Я хочу получить максимум, так что приходится приспосабливаться…
– Вступить в партию нацистов, спать с «нужным» мужчиной…
– Да, да, да! Ты ведь тоже не захотел под пулями в окопах сидеть, а предпочел на курорте отсиживаться.
Дитмар вскочил с дивана и начал молча одеваться:
– Меня в армию никто и не призывал, а группу для «Лебенсборна» формировал мой отец…
– Ладно, не обижайся! Я просто хотела сказать, что мы с тобой, по сути, в одинаковой ситуации – повезло найти лазейку, вот мы ею и воспользовались. Это нормальная человеческая реакция – желание сохранить свою жизнь и добиться каких-то благ или привилегий…
– Я не обижаюсь, но очень уж тяжело осознавать себя в положении приспособленца. И перед кем? Лучше бы мы тоже уехали в Америку, как все порядочные немцы, не смирившиеся с режимом… Извини, я пойду к себе… Голова что-то разболелась.
Чмокнув Ангелу на прощание в щеку, Дитмар не спеша побрел к своему общежитию. Слова об Америке сорвались с его языка неспроста. Отец, приехавший в «Лебенсборн» на Рождество, привез сыну хорошую весть – объявился его друг Йозеф Гольдман, который еще в тридцать восьмом году вместе с родителями поспешно бежал из Германии.
Йозеф, которого с Дитмаром объединяла не только мальчишеская дружба, но и общность интересов, сообщал в письме, что учится в Калифорнийском университете на биологическим факультете и параллельно работает в научном центре, занимающемся созданием банка «наследственных материалов».
Предполагается, что этот наследственный материал, а, попросту говоря, – мужская сперма – будет использован для добровольного искусственного осеменения женщин.
«Это же надо, американцы занимаются теми же проблемами, что и мы. Только у них отсутствует откровенно расистская подоплека, – прокомментировал это известие профессор Бауэр. – Кстати, недавно узнал, что один из моих бывших сотрудников написал письмо Гиммлеру с призывом издать закон, согласно которому немецкие полицейские получали бы крупное денежное вознаграждение за каждого родившегося в семье ребенка. Мотивировал он тем, что немецкие полицейские – наиболее ценная часть нации, и очень важно получить от них как можно больше потомков. Но наши фюреры сочли самой ценной частью нации себя, поэтому мы должны штамповать их дубли…»
Профессор привез Дитмару пару американских журналов по генетике, которые передал Йозеф вместе с письмом. Уединившись в лесу, юноша читал статьи ученых, свободно и без предубеждений рассуждающих о научных и медицинских проблемах. Особенно затронула молодого ученого публикация Джона Меллера об организации хранения замороженной спермы ценных доноров на случай мировой атомной войны, если большинство оставшихся в живых мужчин будут стерилизованы радиацией, и потребность в жизнеспособной сперме будет очень велика.
О реальной опасности атомной войны Дитмар задумался впервые. «А что если атомное оружие попадет в руки одержимых фанатиков? Тогда уже никакие банки наследственных материалов не помогут – вымрут все. Но фюрер и его компания, наверное, полагают, что их высочайшие особы радиоактивное излучение не затронет. Или они надеются отсидеться в своих бункерах? Долго, однако, сидеть придется – тысячи лет… Для этого, что ли, они и собираются плодить свои копии? Абсурд какой-то…»
Вскоре после нового года в «Лебенсборн» прибыли в специальном транспорте с усиленной охраной контейнеры-холодильники с секретным грузом. В лаборатории репродуктивной биологии приступили к самой ответственной части работы.
Молодые ученые забегали, сотрясая пробирками и стеклянными чашами с непонятным содержимым. В центрифугах они разделяли на фракции какие-то мутные жидкости, в специальных шкафах, поддерживающих температуру человеческого тела, хранили сосуды, наполненные слизистой начинкой.
Ребята активно обсуждали и даже частенько спорили на текущие «производственные» темы. Они действительно занимались научной работой в направлении репродукции человеческих клеток. Но одно дело – теория, а совсем другое – та совершенно нереальная задача, над решением которой они якобы трудились.
Майор Кюлер с некоторых пор стал периодически заглядывать в научную лабораторию. Присутствие посторонних создавало дополнительную нервозность, но воспрепятствовать нежелательным визитам никто не мог – майор был одним из первых людей в «Лебенсборне» и потому волен посещать любые помещения и контролировать все работы, производимые в его «хозяйстве».
Не сложно было заметить, что один из молодых ученых привлекает особо пристальное внимание майора – Дитмар Бауэр. Оскорбленное мужское самолюбие Кюлера пыталось отыграться за обиду доступными ему путями – придирки, замечания и идиотские вопросы майора, на которые Дитмар обязан был безоговорочно отвечать, доводили юношу до исступления. Возможно, это и было целью злопамятного майора – дождавшись, когда профессорский сынок сорвется или совершит какой-нибудь опрометчивый поступок, расквитаться с ним по всем счетам.
Ангела неоднократно предупреждала своего любовника, чтобы он был особенно острожен с ее неудачливым поклонником.
Для этого у нее был заготовлен хорошо известный психологам прием, которым она и поделилась с Дитмаром:
– В его присутствии думай о чем-нибудь приятном и старайся не концентрировать внимания на его словах, если он начнет давить на тебя с агрессией, представь себе, что между вами стеклянная стена, и его слова, ударяясь о твердую поверхность, рикошетом бьют ему прямо в лоб.
Для Дитмара, привыкшего с детства облачать любые действия и слова в фантастические образы и события, моральное сопротивление злобному майору казалось просто забавной игрой.
Для человека, провоцирующего противника на психический срыв, самое страшное ощущение поражения – полное отсутствие реакции на его слова и действия. Понимая, что этот молокосос над ним просто издевается, с улыбочкой разъясняя, каким образом происходит регенерация клеток у ящерицы, потерявшей свой хвост. «Это дает раненным на полях сражений солдатам великого рейха надежду на восстановление потерянных конечностей, – таинственным голосом повествовал он майору, – и, кроме того, открывает новые возможности для увеличения народонаселения с ценной арийской кровью…»
Ни к одному слову не придерешься – все сказанное полностью соответствует великой идее… Но что-то в этих речах не то… Кюлер чувствовал это всем своим нутром, но…
Пробовал он подобраться и с другой стороны – можно поймать Ангелу «на горячем» и тогда она вполне может лишиться своего могущественного покровителя, если придать делу гласность. Да и тщедушный очкарик Бауэр загремит сразу на Восточный фронт – оскорбленный покровитель Ангелы не преминет отомстить наставившему ему рога юноше. Но больше ни разу Кюлеру не удалось увидеть Дитмара возле элитного дома, где проживала Ангела и он сам. Он старательно чуть ли не каждую ночь дежурил возле окна, но Дитмар туда и близко не подходил. Рассчитывать на то, что они, испугавшись, прекратили свои отношения – наивно, сам Дитмар живет в общежитии с еще тремя соседями в комнате…
Кюлер обратил как-то внимание, что Дитмар после работы иногда уходит за пределы пансионата. Проследив за ним, майор обнаружил, что юноша посещает дом столяра из датского городка, расположенного сразу за лесом. А у столяра – две дочурки.
«Ну, тогда все ясно! – возликовал майор. – Значит, с Ангелой у них все закончено? Очень, очень хорошо! Место свободно, к тому же я теперь знаю, что она совсем не такая неприступная, как изображает из себя. Пришло все-таки и мое время!»
Дитмар, действительно, частенько навещал Ингеборгу и ее семью. Ему удалось убедить родителей девушки, что он просто друг, хочет им помочь, безо всяких далеко идущих планов соблазнения их дочерей. Ингеборга после подпольного аборта чудом осталась жива. Почти месяц не вставала с постели, ее «дружок» даже не потрудился поинтересоваться, где она и что с ней. Дитмар иногда видел этого солдафона на территории пансионата. Он жил своей жизнью, ни о каких угрызениях совести или чувстве вины говорить не приходилось. Вряд ли тупому крестьянскому сынку вообще было известно о столь тонких материях человеческой натуры.
Дитмар как бы перенял его обязательства перед несчастной девушкой, насколько это было возможно. Он таскал ей и ее родным лекарства, продукты, одежду. Постепенно он стал своим в этой датской семье и частенько наведывался к ним просто, чтобы расслабиться, почувствовать себя спокойно и раскованно в простой и непринужденной домашней обстановке. Слишком уж утомлял его порой этот непрекращающийся спектакль. Как бы то ни было, но лучше, чем на фронте…
Ангеле было известно о его подопечной, и она даже одно время ревностно относилась к его визитам в датскую семью, но, достаточно узнав Дитмара, поняла, что он не тот человек, который будет вести двойную игру с женщинами. К тому же, это отводило подозрение от их собственной связи, а с учетом нападок майора Кюлера, оказалось весьма кстати.
Развязка, как всегда, оказалось неожиданной. Майор Кюлер обратил внимание, что дама его мечты Ангела стала слишком часто задерживаться в кабинете для психотерапевтической работы с пациентками пансионата. Он не знал, что в это помещение был еще один вход из подсобного помещения, иначе разгадка вместе с разрядкой могли последовать еще быстрее. Именно этим входом пользовался Дитмар, чтобы незамеченным пройти к месту свидания.
Кюлер понимал, что у кого-то должен быть еще хотя бы один ключ от кабинета – и не ошибся. Запасной ключ был обнаружен на техническом складе, и майор в тот же день решил удовлетворить свое любопытство, а заодно, если обстоятельства сложатся благоприятно, и поразвлечься с Ангелой.
В десять часов вечера территория «Лебенсборна» как будто вымерла. Майор на всякий случай подошел к квартире доктора Вайс и постучал в дверь. Удостоверившись, что дома Ангелы нет, он отправился в здание клиники. Тихонечко открыв дверь таинственного кабинета, он услышал страстные стоны Ангелы вперемежку со страстым дыханием чертова профессорского сынка Бауэра. Вот где они свили свое гнездышко!
Через секунду он изо всех сил хлопнул дверью и весь дрожа от негодования, отправился к дежурному коменданту.
– Я решил провести досмотр в общежитии научных сотрудников! – без лишних комментариев объявил он. – Прошу вас сопроводить меня. И прихватите пару солдат из патрульной службы.
– Что-то случилось? – попытался комендант выяснить причину неожиданной причуды майора, но его вопрос так и повис в воздухе.
– Через пять минут я жду вас у входа в здание общежития! – громко сказал Кюлер и резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, вышел из комендантской комнаты.
Разбуженные топотом солдатских сапог и криками майора Кюлера, обитатели общежития угрюмо смотрели на нежданных посетителей.
Хорст Ульрих, на правах старшего в их научном подразделении, открыл было рот, чтобы выяснить причину визита, но был грубо прерван окриком майора:
– Сидеть молча! Говорить будете, когда я спрошу!
Солдаты начали вываливать из шкафов и тумбочек все содержимое, переворачивать матрасы на кроватях.
– Почему после отбоя не все на своих местах? – рявкнул майор, подходя к кровати Дитмара.
– Но… мы же… у нас срочная работа, приходится иногда задерживаться…
– Работа?! – заорал Кюлер так, что его глаза вывалились, будто надуваемые изнутри мыльные пузыри. – Знаю я вашу работу! – сказал он и грязно выругался. – Что это такое? – он поднял с пола возле кровати Дитмара пару журналов, вывалившихся вместе со всем остальным содержимым из прикроватной тумбочки.
– Научные журналы по репродуктивной биологии! – насколько мог миролюбиво ответил Хорст Ульрих.
– А где выпускают эти журналы? Почему они на английском языке? – майор пролистнул пару страниц. – Сан-Франциско, издательство Калифорнийского университета… Та-ак… господин Бауэр хранит у себя журналы наших врагов. А где он взял их? Может, он американский шпион? Срочно его найти и привести ко мне!
Дальнейший обыск был приостановлен, растерянный комендант и солдаты с облегчением вернулись на свои места.
На следующий день Дитмар Бауэр был выдворен из «Лебенсборна», а через три недели попал на Восточный фронт.
Глава 17
– Ты посиди, попей кофе, а я покажу бумаги медицинским экспертам, – Юля Хафер легко выпорхнула из-за стола, подхватила принесенное Алиной письмо и через секунду скрылась за дверью кабинета «русского» отдела Комиссариата полиции Дюссельдорфа.
Алина посмотрела по сторонам – на столе гора нераспечатанных писем, под факсом – стопка непрочитанных посланий.
«Бедная Юля! Оставили девчонку одну, а на нее по закону подлости сразу навалилась куча дел. Ей бы попрактиковаться еще рядом с опытными сотрудниками, а приходится убийство расследовать, кроме всего прочего. Хотя, бывает, что наоборот, попав сразу в экстремальную ситуацию, человек быстрей набирается опыта и уже больше никогда не нуждается в няньках…» – размышляла Алина.
Ей самой, еще в юности отказавшейся от протекций, которые без проблем мог предоставить отец – высокопоставленный партийный функционер, оказалось в дальнейшем гораздо легче пробиваться в жизни, чем другим «сынкам» и «дочкам». Отец даже обижался поначалу – как не помочь любимой дочке устроиться на тепленькое местечко? Но опыт с ее первым замужеством, навязанным родителями, наглядно продемонстрировал, что излишняя заботливость может быть не просто лишней, но и вредной.
Алина посмотрела по сторонам – на столе гора нераспечатанных писем, под факсом – стопка непрочитанных посланий.
«Бедная Юля! Оставили девчонку одну, а на нее по закону подлости сразу навалилась куча дел. Ей бы попрактиковаться еще рядом с опытными сотрудниками, а приходится убийство расследовать, кроме всего прочего. Хотя, бывает, что наоборот, попав сразу в экстремальную ситуацию, человек быстрей набирается опыта и уже больше никогда не нуждается в няньках…» – размышляла Алина.
Ей самой, еще в юности отказавшейся от протекций, которые без проблем мог предоставить отец – высокопоставленный партийный функционер, оказалось в дальнейшем гораздо легче пробиваться в жизни, чем другим «сынкам» и «дочкам». Отец даже обижался поначалу – как не помочь любимой дочке устроиться на тепленькое местечко? Но опыт с ее первым замужеством, навязанным родителями, наглядно продемонстрировал, что излишняя заботливость может быть не просто лишней, но и вредной.