Страница:
— Я намерена ей помочь.
— Да, здесь все ясно. — Его пальцы словно клещи впились в ее плечо. Холодность исчезла из его глаз, уступив место гневу. — Но ты хотя бы подумала о том, какой опасности подвергаешься, отправляясь туда?
— Я же была не одна.
— Неужели ты действительно веришь, что это избавляло тебя от опасности? Тебя тоже могли бы избить и ограбить. Или еще хуже.
При других обстоятельствах гнев, горевший в его глазах, дал бы ей повод подумать, что его волнует то, что произошло.
Сейчас же он просто не хотел, чтобы с ней что-либо случилось, если она все-таки носит его ребенка.
— Ты не только подвергла опасности себя и моего идиота брата, — продолжал он, и его голос переходил в рычание, — но ты явно не подумала, до чего возмутительно ты себя вела, когда поехала в порт и когда привезла ее сюда.
— Возмутительно? Помочь избитой женщине? Я так не думаю. А если тебя беспокоит ее прежняя профессия, то я никому не собираюсь о ней рассказывать. Молли, конечно, тоже не собирается ею похваляться, и я верю, что и Роберт сохранит все в тайне. А ты разве намереваешься кому-то рассказать? — Элизабет вопросительно посмотрела на него.
— Нет. — Остин отпустил ее плечо. — Но слуги сплетничают. Наверняка что-то будут говорить.
— Тогда я буду просто все отрицать. Кажется, ты считаешь меня законченной лгуньей, так что, возможно, мне придется ею стать. Кто осмелится не поверить герцогине Брэдфордской?
— Только я, — усмехнулся Остин.
Его слова прозвучали для нее словно пощечина. Но она прикусила губу, сдержав горестный вздох. Какое-то время Элизабет всматривалась в его холодные глаза, оплакивая в душе утрату нежной заботы, которую когда-то в них видела.
— Я понимаю, что ты находишь ситуацию скандальной, но, Боже, Остин, подумай об этой несчастной женщине. У меня не было возможности как следует ее осмотреть, но я уверена: у нее сломано несколько ребер, и она оглохла на левое ухо. — Рискуя, что он оттолкнет ее, Элизабет дотронулась до его руки:
— Я знаю, ты сердишься на меня, но у тебя доброе сердце. Я не могу поверить, что ты выгонишь беспомощную женщину, у которой ничего нет.
На сжатых челюстях Остина вздулись желваки.
— Мы можем найти ей место в одном из поместий. Но ты должна понять, что она не может остаться у тебя. Если ты сама не желаешь подумать о скандале, то уважай чувства моей матери и сестры.
Элизабет с облегчением кивнула:
— Хорошо. И если окажется, что я не беременна, тебе вообще не придется беспокоиться о Молли.
Его глаза снова холодно блеснули.
— Правда? И почему же?
— Потому что, если я не беременна, я собираюсь вернуться в Америку сразу, как только завершится наш бракоразводный процесс. Молли может поехать со мной. Мы обе будем свободны, чтобы начать жизнь сначала.
— Понимаю.
Элизабет почти задыхалась от царившей в комнате напряженности. Ей надо было повидать Молли, и ей хотелось покинуть душную атмосферу, окружавшую ее, но уйти она еще не могла. Кашлянув, она сказала:
— Я должна сказать тебе что-то еще.
Остин устало провел ладонью по лицу.
— Надеюсь, не о том, что ты еще раз побывала в игорном доме, где спасла полдюжины проигравшихся пьяниц.
Несмотря на его мрачный тон, на ее лице мелькнула улыбка.
— Нет, хотя в этой идее что-то есть.
Он прищурился:
— Нет, в этой идее ничего нет.
Обрадованная тем, что, как ей казалось, она с относительной» легкостью выиграла первое сражение, Элизабет не стала спорить.
— Очень хорошо. Но я должна сообщить тебе другую новость. Она касается твоего брата.
Остин посмотрел на нее с угрозой:
— В самом деле? Ну, я непременно поговорю с Робертом об этом посещении лондонских трущоб.
— Не Роберта. Это касается Уильяма.
Он замер:
— Что?
— Я знаю, где мы можем найти Гаспара.
Глава 21
Глава 22
— Да, здесь все ясно. — Его пальцы словно клещи впились в ее плечо. Холодность исчезла из его глаз, уступив место гневу. — Но ты хотя бы подумала о том, какой опасности подвергаешься, отправляясь туда?
— Я же была не одна.
— Неужели ты действительно веришь, что это избавляло тебя от опасности? Тебя тоже могли бы избить и ограбить. Или еще хуже.
При других обстоятельствах гнев, горевший в его глазах, дал бы ей повод подумать, что его волнует то, что произошло.
Сейчас же он просто не хотел, чтобы с ней что-либо случилось, если она все-таки носит его ребенка.
— Ты не только подвергла опасности себя и моего идиота брата, — продолжал он, и его голос переходил в рычание, — но ты явно не подумала, до чего возмутительно ты себя вела, когда поехала в порт и когда привезла ее сюда.
— Возмутительно? Помочь избитой женщине? Я так не думаю. А если тебя беспокоит ее прежняя профессия, то я никому не собираюсь о ней рассказывать. Молли, конечно, тоже не собирается ею похваляться, и я верю, что и Роберт сохранит все в тайне. А ты разве намереваешься кому-то рассказать? — Элизабет вопросительно посмотрела на него.
— Нет. — Остин отпустил ее плечо. — Но слуги сплетничают. Наверняка что-то будут говорить.
— Тогда я буду просто все отрицать. Кажется, ты считаешь меня законченной лгуньей, так что, возможно, мне придется ею стать. Кто осмелится не поверить герцогине Брэдфордской?
— Только я, — усмехнулся Остин.
Его слова прозвучали для нее словно пощечина. Но она прикусила губу, сдержав горестный вздох. Какое-то время Элизабет всматривалась в его холодные глаза, оплакивая в душе утрату нежной заботы, которую когда-то в них видела.
— Я понимаю, что ты находишь ситуацию скандальной, но, Боже, Остин, подумай об этой несчастной женщине. У меня не было возможности как следует ее осмотреть, но я уверена: у нее сломано несколько ребер, и она оглохла на левое ухо. — Рискуя, что он оттолкнет ее, Элизабет дотронулась до его руки:
— Я знаю, ты сердишься на меня, но у тебя доброе сердце. Я не могу поверить, что ты выгонишь беспомощную женщину, у которой ничего нет.
На сжатых челюстях Остина вздулись желваки.
— Мы можем найти ей место в одном из поместий. Но ты должна понять, что она не может остаться у тебя. Если ты сама не желаешь подумать о скандале, то уважай чувства моей матери и сестры.
Элизабет с облегчением кивнула:
— Хорошо. И если окажется, что я не беременна, тебе вообще не придется беспокоиться о Молли.
Его глаза снова холодно блеснули.
— Правда? И почему же?
— Потому что, если я не беременна, я собираюсь вернуться в Америку сразу, как только завершится наш бракоразводный процесс. Молли может поехать со мной. Мы обе будем свободны, чтобы начать жизнь сначала.
— Понимаю.
Элизабет почти задыхалась от царившей в комнате напряженности. Ей надо было повидать Молли, и ей хотелось покинуть душную атмосферу, окружавшую ее, но уйти она еще не могла. Кашлянув, она сказала:
— Я должна сказать тебе что-то еще.
Остин устало провел ладонью по лицу.
— Надеюсь, не о том, что ты еще раз побывала в игорном доме, где спасла полдюжины проигравшихся пьяниц.
Несмотря на его мрачный тон, на ее лице мелькнула улыбка.
— Нет, хотя в этой идее что-то есть.
Он прищурился:
— Нет, в этой идее ничего нет.
Обрадованная тем, что, как ей казалось, она с относительной» легкостью выиграла первое сражение, Элизабет не стала спорить.
— Очень хорошо. Но я должна сообщить тебе другую новость. Она касается твоего брата.
Остин посмотрел на нее с угрозой:
— В самом деле? Ну, я непременно поговорю с Робертом об этом посещении лондонских трущоб.
— Не Роберта. Это касается Уильяма.
Он замер:
— Что?
— Я знаю, где мы можем найти Гаспара.
Глава 21
Все мысли Остина сконцентрировались в единственной фразе, вытеснившей все остальное из его головы, — «Я знаю, где мы можем найти Гаспара».
Он схватил Элизабет за плечи:
— Где он?
— Я точно не знаю, но я нашла того, кто это знает.
— Как? Где?
— В порту. Когда Роберт помогал Молли сесть в карету, я увидела, как в пивную вошел человек. Даже не дотронувшись до него, я очень сильно ощутила, что он как-то связан с Гаспаром.
Остин непроизвольно еще крепче сжал ее плечо. Господи, да если Роберт позволил ей войти в этот притон вслед за тем человеком, он заплатит за это!
— Ты, надеюсь, не пыталась заговорить с ним?
— Нет, мы сразу же уехали. — Она положила свои руки на его, державшие ее за плечи. — Остин, он все еще там. Я чувствую. Это большой лысый человек, на нем матросская одежда. Он заметно прихрамывает и носит золотую серьгу в правом ухе.
Элизабет описала место, где находилось это заведение.
— Я найду его. — Он отпустил ее плечи, и ее руки скользнули вниз. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Остин мог поклясться, что в ее глазах он заметил что-то, напоминавшее о той нежной любящей Элизабет, какой, как ему казалось, он знал ее раньше, и он с усилием подавил нахлынувшие на него чувства. Проклятие! Эти огромные золотисто-карие глаза пробивали воздвигнутую им стену отчуждения. Но в ту же минуту словно завеса скрыла даже малейшие проблески нежности, оставив в ее глазах лишь твердую решимость.
Но это промелькнувшее выражение ее глаз… Не будь он убежден в обратном, Остин поклялся бы, что он ей небезразличен. Почему Элизабет ему помогает? Уж конечно, не потому, что обещала. Он на своем горьком опыте убедился, что она не выполняет своих обещаний.
Возможно, у нее остались какие-то чувства к нему. Но они недостаточно сильны для того, чтобы искать пути к их совместной жизни.
И он не должен об этом забывать.
Отойдя от нее, он сказал:
— Я должен ехать.
— Я знаю. Остин, будь осторожен.
От ее тихой просьбы у него перехватило горло, и он не смог произнести ни слова. Сухо кивнув ей, он вышел из комнаты.
Проводив Остина взглядом, Элизабет долго смотрела на дверь, через которую он только что вышел. Она понимала, что он на пути к тому, чтобы найти ответы на вопросы, мучившие его.
Она молила Бога о его благополучном возвращении.
И еще о том, чтобы когда-нибудь его сердце смягчилось и он простил бы ее.
Остин вошел в грязную портовую пивную и задержался на пороге, давая глазам возможность привыкнуть к тусклому освещению. Быстрым взглядом он окинул полдюжины посетителей и задержался на человеке, который в одиночестве сидел в углу, сгорбившись над стаканом, словно защищая его своими широкими плечами. Он был лыс, и Остин, заметил как блеснуло золото в мочке его правого уха. Он был единственным, кто здесь соответствовал описанию, данному Элизабет.
Остин подошел к его столу и опустился на стул напротив этого человека. Матрос хмуро посмотрел на него мутными прищуренными глазами:
— Черт побери, кто ты такой?
Вместо ответа Остин положил на середину стола сжатый кулак. Разжав его, он показал кожаный кошелек.
— Здесь пятьдесят золотых соверенов. Тебе известно то, что я хочу узнать. Расскажи мне, и деньги твои.
Матрос взглянул на кошелек. Неприятная улыбка расплылась по его грязному лицу, обнажая гнилые зубы. Резким движением руки он вытряхнул из рукава большой острый нож.
— Может, я просто возьму твои деньги и оставлю свои сведения при себе.
— Попробуй, — угрожающе произнес Остин, — но я бы тебе не советовал.
— Не советовал бы, да? И почему же? — с грубым смешком поинтересовался матрос.
— Потому что под столом в твое брюхо нацелен пистолет.
Он наблюдал, как матрос опустил взгляд туда, где находилась другая рука Остина.
В глазах матроса мелькнуло сомнение, но он поспешил скрыть его под издевкой:
— Ты хочешь, чтобы я поверил, что такой щеголеватый джентльмен, как ты, застрелит меня в окружении стольких людей? Тебя повесят.
— Наоборот, власти, вероятно, наградят меня за то, что я избавлю Лондон от такого, как ты. А молчание твоих так называемых свидетелей нетрудно купить.
Откинувшись назад, Остин вытащил из-под стола руку настолько, чтобы его собеседник мог увидеть пистолет.
— Ты сможешь уйти отсюда или богатым, или мертвым. Выбор за тобой.
Матрос некоторое время молча смотрел на него. А Остин смотрел на матроса, продолжая сжимать пистолет, уверенный, что жадность победит.
В загоревшихся глазах матроса мелькнула алчность.
— Уж лучше я буду богатым. Но богаче больше, чем на пятьдесят фунтов.
— Если твои сведения мне пригодятся, я дам тебе еще пятьдесят.
— А если нет?
На губах Остина появилась ледяная улыбка.
— Тогда ты будешь мне совершенно бесполезен. И не думаю, что ты выживешь, получив пулю в живот.
Остин заметил страх в глазах матроса, но только пожал плечами.
— Что ты хочешь узнать?
— Ты знаешь француза по имени Гаспар. Я хочу знать, где я могу найти его. — Остин намеренно встряхнул кошельком с монетами. — Скажи мне, и деньги твои.
Матрос залпом выпил виски и вытер рот тыльной стороной мясистой ладони.
— Бертран Гаспар?
Остин постарался сохранить невозмутимый вид. Наконец он узнал полное имя человека, которого искал.
— Где он?
Матрос пожал плечами:
— Он одно время был здесь, в Лондоне, а потом смотался домой, во Францию.
— Где он там живет?
— В какой-то деревне недалеко от Кале.
— Как называется деревня? — подался вперед Остин.
Матрос с опаской взглянул на него:
— Не могу точно вспомнить. Похоже на мужское имя.
Остин на минуту задумался.
— Марк?
По глазам матроса было видно, что он узнал название деревни.
— Точно.
— Зачем он приезжал в Лондон?
— Говорил, есть дело. Искал кого-то. Не говорил кого. Как-то хвастался, что получит большие деньги. — Сузив глаза, матрос смотрел на Остина. — Это все, что я знаю. Я выполнил свою часть сделки. Теперь давай деньги.
Остин положил на поцарапанный стол два кошелька и убрал пистолет. Воспользовавшись тем, что матрос раскрыл кошельки, чтобы проверить их содержимое, Остин незаметно выскользнул за дверь.
Держась в тени, Остин быстрым шагом направился через лабиринт переулков к ожидавшей его наемной карете. Мрачная радость переполняла его.
Бертран Гаспар.
Он узнал имя своего врага. И место, где он живет.
Он узнал, где он сможет найти ответы на мучившие его вопросы. И Остин надеялся, что Бог поможет ему среди этих ответов найти ответ на вопрос об Уильяме.
Войдя в дом, Остин увидел в холле Элизабет, взволнованно ходившую взад и вперед. Она остановилась и оглядела его с головы до ног, словно желая убедиться, что с ним ничего не случилось.
Подавая шляпу Картерсу, он тихо сказал ей:
— Со мной все в порядке. — И услышал, как она облегченно вздохнула.
Она взглянула на Картерса и снова посмотрела на Остина:
— Не могли бы мы поговорить наедине?
Остин колебался. Видит Бог, ему не хотелось оставаться с ней наедине, но не мог же он обсуждать свою встречу с матросом здесь, в холле. Кивком указав Элизабет, чтобы она следовала за ним, он направился по коридору в свой кабинет. Войдя, он закрыл дверь, и они остались одни в наступившей тишине.
Она стояла посреди комнаты, пристально глядя на него, и на Остина нахлынул поток воспоминаний. Элизабет, улыбающаяся ему. Элизабет, раскрывающая ему свои объятия. Тянущаяся к нему за поцелуем. Лежащая рядом с ним и трепещущая от страсти. Спящая в его объятиях.
Остин попытался отогнать нежелательные образы, но они осаждали его, жаля с беспощадной остротой. Он опустил глаза, под его ногами лежал ковер. На том самом месте, где сейчас стояла Элизабет, они занимались любовью в ту ночь, когда он учил ее танцевать вальс и показывал, где он повесил свой портрет, сделанный ею.
Он заставил себя посмотреть на это, теперь уже пустое место на стене над его столом. Он снял рисунок, потому что он вызывал воспоминания каждый раз, когда Остин входил в кабинет, и он просто не мог этого выдержать.
Снова взглянув на Элизабет, он увидел, что и ее взгляд устремлен на то место, где раньше висел его портрет. Ему показалось, что он увидел в ее глазах боль, но не хотел поддаваться своим чувствам. Она сделала свой выбор. И этот выбор не в его пользу.
— Ты хотела поговорить со мной наедине? — спросил он. Элизабет оторвала взгляд от стены и холодно посмотрела на него, мгновенно вызвав его раздражение.
— Что произошло в порту?
— А ты не знаешь? — с притворным удивлением спросил Остин.
Она побледнела, почувствовав иронию в его вопросе, затем покачала головой:
— Я чувствую, ты узнал то, что хотел, но это все.
В надежде, что бренди поможет ему расслабиться, Остин подошел к столику с графинами. После щедрого глотка он рассказал Элизабет все, что узнал от матроса.
Она внимательно выслушала его, сосредоточенно сведя брови.
— Полагаю, ты собираешься поехать во Францию?
— Да. И если ты извинишь меня, я прикажу Кингсбери собрать мои вещи.
— Ты скоро уедешь?
— В течение часа. Дорога до Дувра займет почти пять часов. Я переправлюсь в Кале утром.
Остин стоял, не в силах оторвать от нее взгляда, понимая, что не может уехать, не сказав того, что должен сказать.
— Элизабет. — С трудом произнес он ее имя, так как ему мешал спазм в горле. — Я должен поблагодарить тебя за то, что ты помогла мне найти Гаспара. Я всегда буду благодарен тебе за это. Спасибо.
— Рада была помочь.
Элизабет смотрела на его серьезное прекрасное лицо, и ее сердце разрывалось от любви к нему.
— Я… я все бы для тебя сделала.
Неосторожные слова сорвались с ее губ, и ее сердце сжалось, когда теплота, зарождавшаяся в его взгляде, сменилась холодностью.
— Все? — горько усмехнулся он. — Если бы это не было явной ложью, то могло бы показаться забавным.
Остин подошел к двери и открыл ее. На пороге он замешкался, словно раздумывая, не следует ли ему сказать что-нибудь еще, но затем вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
Элизабет глубоко вздохнула и прижала руки к животу, подавляя тошноту. Ее муж, очевидно, думает, что избавился от нее.
С решительным видом она подняла голову.
Ее муж явно знает далеко не все.
Остин вышел из дома, мысленно поздравляя себя с тем, что ему удалось быстро собраться. Он наскоро написал записки матери и Майлсу, сообщая, что его срочно вызвали во Францию. Он сожалел, что так расстался с Элизабет, но у него не оставалось выбора. Если бы он задержался в комнате еще на минуту, он бы сказал или сделал что-то такое, о чем бы потом жалел. Мог бы встать на колени и умолять ее о любви.
Он почувствовал раздражение и постарался отогнать мысли об Элизабет. Ему надо сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать. Поехать во Францию. Найти Гаспара. И найти Уильяма, как он надеялся. Он не должен больше думать об Элизабет.
Лакей распахнул перед ним дверцу кареты. Остин поставил ногу на подножку и замер.
В карете в переливающемся синем дорожном костюме сидела Элизабет.
— Что, черт побери, ты здесь делаешь? — спросил он.
— Жду тебя, — удивленно подняла она брови.
— Если ты желаешь поговорить со мной, тебе придется подождать моего возвращения. Я сию же минуту уезжаю.
— Да, я знаю. И чем скорее мы усядемся, тем скорее уедем.
— Мы? — Он скептически усмехнулся. — Мы никуда не поедем.
Она подняла подбородок.
— Позволь с тобой не согласиться. Мы едем во Францию.
Остина охватил гнев. Коротким кивком он отослал топтавшегося рядом лакея. Заглянув внутрь кареты, он, еле сдерживая себя, произнес:
— Единственное место, куда ты поедешь, — это обратно в дом. Сию же минуту.
— Ты действительно думаешь, что так будет лучше?
— Да.
Элизабет задумчиво кивнула:
— Мне это кажется пустой тратой времени. Видишь ли, если ты заставишь меня выйти из кареты, ты потеряешь много времени, поскольку придется сгружать мои вещи. А я должна буду искать другую возможность добраться до Дувра.
Его губы сжались в тонкую линию.
— Ты не сделаешь ничего подобного.
— Нет. Сделаю. — Ее глаза решительно сверкнули.
— Черт побери, не сделаешь! Я запрещаю.
— Я все равно поеду.
Остин едва сдержал ругательство. Проклятая упрямица!
— Элизабет, ты не…
— Как у тебя с французским?
— С французским? — после паузы переспросил он.
— По словам Каролины, ты понимаешь язык, но говоришь недостаточно хорошо, чтобы тебя понимали.
В душе проклиная сестру, он не мог отрицать, что она права. Его французский был ужасен. Остин насмешливо скривил губы:
— А ты, я полагаю, свободно говоришь по-французски?
— Oui. Naturellement, — с улыбкой подтвердила она.
— И кто же научил тебя говорить по-французски?
— Моя мать, англичанка. Она, как и все английские леди, изучала иностранные языки. — Улыбка исчезла с ее лица, и она выжидательно посмотрела на него. — Пожалуйста, пойми. Я не могу допустить, чтобы ты поехал один. Я обещала помочь тебе и помогу. Если ты не возьмешь меня с собой, я буду вынуждена поехать в Кале самостоятельно.
По ее вздернутому подбородку и решимости в глазах было понятно, что она не выполнит свою угрозу, только если ее привязать к стулу. И даже в случае, если он ее привяжет, Роберт, Майлс, Каролина или даже его родная мать, без сомнения, развяжут ее. И тогда, конечно, вся его чертова семейка отправится во Францию вместе с ней.
С огромным неудовольствием Остин признал свое поражение и забрался в карету. Не дожидаясь, пока это сделает лакей, он сам захлопнул дверцу и сделал кучеру знак трогать.
Он схватил Элизабет за плечи:
— Где он?
— Я точно не знаю, но я нашла того, кто это знает.
— Как? Где?
— В порту. Когда Роберт помогал Молли сесть в карету, я увидела, как в пивную вошел человек. Даже не дотронувшись до него, я очень сильно ощутила, что он как-то связан с Гаспаром.
Остин непроизвольно еще крепче сжал ее плечо. Господи, да если Роберт позволил ей войти в этот притон вслед за тем человеком, он заплатит за это!
— Ты, надеюсь, не пыталась заговорить с ним?
— Нет, мы сразу же уехали. — Она положила свои руки на его, державшие ее за плечи. — Остин, он все еще там. Я чувствую. Это большой лысый человек, на нем матросская одежда. Он заметно прихрамывает и носит золотую серьгу в правом ухе.
Элизабет описала место, где находилось это заведение.
— Я найду его. — Он отпустил ее плечи, и ее руки скользнули вниз. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Остин мог поклясться, что в ее глазах он заметил что-то, напоминавшее о той нежной любящей Элизабет, какой, как ему казалось, он знал ее раньше, и он с усилием подавил нахлынувшие на него чувства. Проклятие! Эти огромные золотисто-карие глаза пробивали воздвигнутую им стену отчуждения. Но в ту же минуту словно завеса скрыла даже малейшие проблески нежности, оставив в ее глазах лишь твердую решимость.
Но это промелькнувшее выражение ее глаз… Не будь он убежден в обратном, Остин поклялся бы, что он ей небезразличен. Почему Элизабет ему помогает? Уж конечно, не потому, что обещала. Он на своем горьком опыте убедился, что она не выполняет своих обещаний.
Возможно, у нее остались какие-то чувства к нему. Но они недостаточно сильны для того, чтобы искать пути к их совместной жизни.
И он не должен об этом забывать.
Отойдя от нее, он сказал:
— Я должен ехать.
— Я знаю. Остин, будь осторожен.
От ее тихой просьбы у него перехватило горло, и он не смог произнести ни слова. Сухо кивнув ей, он вышел из комнаты.
Проводив Остина взглядом, Элизабет долго смотрела на дверь, через которую он только что вышел. Она понимала, что он на пути к тому, чтобы найти ответы на вопросы, мучившие его.
Она молила Бога о его благополучном возвращении.
И еще о том, чтобы когда-нибудь его сердце смягчилось и он простил бы ее.
Остин вошел в грязную портовую пивную и задержался на пороге, давая глазам возможность привыкнуть к тусклому освещению. Быстрым взглядом он окинул полдюжины посетителей и задержался на человеке, который в одиночестве сидел в углу, сгорбившись над стаканом, словно защищая его своими широкими плечами. Он был лыс, и Остин, заметил как блеснуло золото в мочке его правого уха. Он был единственным, кто здесь соответствовал описанию, данному Элизабет.
Остин подошел к его столу и опустился на стул напротив этого человека. Матрос хмуро посмотрел на него мутными прищуренными глазами:
— Черт побери, кто ты такой?
Вместо ответа Остин положил на середину стола сжатый кулак. Разжав его, он показал кожаный кошелек.
— Здесь пятьдесят золотых соверенов. Тебе известно то, что я хочу узнать. Расскажи мне, и деньги твои.
Матрос взглянул на кошелек. Неприятная улыбка расплылась по его грязному лицу, обнажая гнилые зубы. Резким движением руки он вытряхнул из рукава большой острый нож.
— Может, я просто возьму твои деньги и оставлю свои сведения при себе.
— Попробуй, — угрожающе произнес Остин, — но я бы тебе не советовал.
— Не советовал бы, да? И почему же? — с грубым смешком поинтересовался матрос.
— Потому что под столом в твое брюхо нацелен пистолет.
Он наблюдал, как матрос опустил взгляд туда, где находилась другая рука Остина.
В глазах матроса мелькнуло сомнение, но он поспешил скрыть его под издевкой:
— Ты хочешь, чтобы я поверил, что такой щеголеватый джентльмен, как ты, застрелит меня в окружении стольких людей? Тебя повесят.
— Наоборот, власти, вероятно, наградят меня за то, что я избавлю Лондон от такого, как ты. А молчание твоих так называемых свидетелей нетрудно купить.
Откинувшись назад, Остин вытащил из-под стола руку настолько, чтобы его собеседник мог увидеть пистолет.
— Ты сможешь уйти отсюда или богатым, или мертвым. Выбор за тобой.
Матрос некоторое время молча смотрел на него. А Остин смотрел на матроса, продолжая сжимать пистолет, уверенный, что жадность победит.
В загоревшихся глазах матроса мелькнула алчность.
— Уж лучше я буду богатым. Но богаче больше, чем на пятьдесят фунтов.
— Если твои сведения мне пригодятся, я дам тебе еще пятьдесят.
— А если нет?
На губах Остина появилась ледяная улыбка.
— Тогда ты будешь мне совершенно бесполезен. И не думаю, что ты выживешь, получив пулю в живот.
Остин заметил страх в глазах матроса, но только пожал плечами.
— Что ты хочешь узнать?
— Ты знаешь француза по имени Гаспар. Я хочу знать, где я могу найти его. — Остин намеренно встряхнул кошельком с монетами. — Скажи мне, и деньги твои.
Матрос залпом выпил виски и вытер рот тыльной стороной мясистой ладони.
— Бертран Гаспар?
Остин постарался сохранить невозмутимый вид. Наконец он узнал полное имя человека, которого искал.
— Где он?
Матрос пожал плечами:
— Он одно время был здесь, в Лондоне, а потом смотался домой, во Францию.
— Где он там живет?
— В какой-то деревне недалеко от Кале.
— Как называется деревня? — подался вперед Остин.
Матрос с опаской взглянул на него:
— Не могу точно вспомнить. Похоже на мужское имя.
Остин на минуту задумался.
— Марк?
По глазам матроса было видно, что он узнал название деревни.
— Точно.
— Зачем он приезжал в Лондон?
— Говорил, есть дело. Искал кого-то. Не говорил кого. Как-то хвастался, что получит большие деньги. — Сузив глаза, матрос смотрел на Остина. — Это все, что я знаю. Я выполнил свою часть сделки. Теперь давай деньги.
Остин положил на поцарапанный стол два кошелька и убрал пистолет. Воспользовавшись тем, что матрос раскрыл кошельки, чтобы проверить их содержимое, Остин незаметно выскользнул за дверь.
Держась в тени, Остин быстрым шагом направился через лабиринт переулков к ожидавшей его наемной карете. Мрачная радость переполняла его.
Бертран Гаспар.
Он узнал имя своего врага. И место, где он живет.
Он узнал, где он сможет найти ответы на мучившие его вопросы. И Остин надеялся, что Бог поможет ему среди этих ответов найти ответ на вопрос об Уильяме.
Войдя в дом, Остин увидел в холле Элизабет, взволнованно ходившую взад и вперед. Она остановилась и оглядела его с головы до ног, словно желая убедиться, что с ним ничего не случилось.
Подавая шляпу Картерсу, он тихо сказал ей:
— Со мной все в порядке. — И услышал, как она облегченно вздохнула.
Она взглянула на Картерса и снова посмотрела на Остина:
— Не могли бы мы поговорить наедине?
Остин колебался. Видит Бог, ему не хотелось оставаться с ней наедине, но не мог же он обсуждать свою встречу с матросом здесь, в холле. Кивком указав Элизабет, чтобы она следовала за ним, он направился по коридору в свой кабинет. Войдя, он закрыл дверь, и они остались одни в наступившей тишине.
Она стояла посреди комнаты, пристально глядя на него, и на Остина нахлынул поток воспоминаний. Элизабет, улыбающаяся ему. Элизабет, раскрывающая ему свои объятия. Тянущаяся к нему за поцелуем. Лежащая рядом с ним и трепещущая от страсти. Спящая в его объятиях.
Остин попытался отогнать нежелательные образы, но они осаждали его, жаля с беспощадной остротой. Он опустил глаза, под его ногами лежал ковер. На том самом месте, где сейчас стояла Элизабет, они занимались любовью в ту ночь, когда он учил ее танцевать вальс и показывал, где он повесил свой портрет, сделанный ею.
Он заставил себя посмотреть на это, теперь уже пустое место на стене над его столом. Он снял рисунок, потому что он вызывал воспоминания каждый раз, когда Остин входил в кабинет, и он просто не мог этого выдержать.
Снова взглянув на Элизабет, он увидел, что и ее взгляд устремлен на то место, где раньше висел его портрет. Ему показалось, что он увидел в ее глазах боль, но не хотел поддаваться своим чувствам. Она сделала свой выбор. И этот выбор не в его пользу.
— Ты хотела поговорить со мной наедине? — спросил он. Элизабет оторвала взгляд от стены и холодно посмотрела на него, мгновенно вызвав его раздражение.
— Что произошло в порту?
— А ты не знаешь? — с притворным удивлением спросил Остин.
Она побледнела, почувствовав иронию в его вопросе, затем покачала головой:
— Я чувствую, ты узнал то, что хотел, но это все.
В надежде, что бренди поможет ему расслабиться, Остин подошел к столику с графинами. После щедрого глотка он рассказал Элизабет все, что узнал от матроса.
Она внимательно выслушала его, сосредоточенно сведя брови.
— Полагаю, ты собираешься поехать во Францию?
— Да. И если ты извинишь меня, я прикажу Кингсбери собрать мои вещи.
— Ты скоро уедешь?
— В течение часа. Дорога до Дувра займет почти пять часов. Я переправлюсь в Кале утром.
Остин стоял, не в силах оторвать от нее взгляда, понимая, что не может уехать, не сказав того, что должен сказать.
— Элизабет. — С трудом произнес он ее имя, так как ему мешал спазм в горле. — Я должен поблагодарить тебя за то, что ты помогла мне найти Гаспара. Я всегда буду благодарен тебе за это. Спасибо.
— Рада была помочь.
Элизабет смотрела на его серьезное прекрасное лицо, и ее сердце разрывалось от любви к нему.
— Я… я все бы для тебя сделала.
Неосторожные слова сорвались с ее губ, и ее сердце сжалось, когда теплота, зарождавшаяся в его взгляде, сменилась холодностью.
— Все? — горько усмехнулся он. — Если бы это не было явной ложью, то могло бы показаться забавным.
Остин подошел к двери и открыл ее. На пороге он замешкался, словно раздумывая, не следует ли ему сказать что-нибудь еще, но затем вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
Элизабет глубоко вздохнула и прижала руки к животу, подавляя тошноту. Ее муж, очевидно, думает, что избавился от нее.
С решительным видом она подняла голову.
Ее муж явно знает далеко не все.
Остин вышел из дома, мысленно поздравляя себя с тем, что ему удалось быстро собраться. Он наскоро написал записки матери и Майлсу, сообщая, что его срочно вызвали во Францию. Он сожалел, что так расстался с Элизабет, но у него не оставалось выбора. Если бы он задержался в комнате еще на минуту, он бы сказал или сделал что-то такое, о чем бы потом жалел. Мог бы встать на колени и умолять ее о любви.
Он почувствовал раздражение и постарался отогнать мысли об Элизабет. Ему надо сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать. Поехать во Францию. Найти Гаспара. И найти Уильяма, как он надеялся. Он не должен больше думать об Элизабет.
Лакей распахнул перед ним дверцу кареты. Остин поставил ногу на подножку и замер.
В карете в переливающемся синем дорожном костюме сидела Элизабет.
— Что, черт побери, ты здесь делаешь? — спросил он.
— Жду тебя, — удивленно подняла она брови.
— Если ты желаешь поговорить со мной, тебе придется подождать моего возвращения. Я сию же минуту уезжаю.
— Да, я знаю. И чем скорее мы усядемся, тем скорее уедем.
— Мы? — Он скептически усмехнулся. — Мы никуда не поедем.
Она подняла подбородок.
— Позволь с тобой не согласиться. Мы едем во Францию.
Остина охватил гнев. Коротким кивком он отослал топтавшегося рядом лакея. Заглянув внутрь кареты, он, еле сдерживая себя, произнес:
— Единственное место, куда ты поедешь, — это обратно в дом. Сию же минуту.
— Ты действительно думаешь, что так будет лучше?
— Да.
Элизабет задумчиво кивнула:
— Мне это кажется пустой тратой времени. Видишь ли, если ты заставишь меня выйти из кареты, ты потеряешь много времени, поскольку придется сгружать мои вещи. А я должна буду искать другую возможность добраться до Дувра.
Его губы сжались в тонкую линию.
— Ты не сделаешь ничего подобного.
— Нет. Сделаю. — Ее глаза решительно сверкнули.
— Черт побери, не сделаешь! Я запрещаю.
— Я все равно поеду.
Остин едва сдержал ругательство. Проклятая упрямица!
— Элизабет, ты не…
— Как у тебя с французским?
— С французским? — после паузы переспросил он.
— По словам Каролины, ты понимаешь язык, но говоришь недостаточно хорошо, чтобы тебя понимали.
В душе проклиная сестру, он не мог отрицать, что она права. Его французский был ужасен. Остин насмешливо скривил губы:
— А ты, я полагаю, свободно говоришь по-французски?
— Oui. Naturellement, — с улыбкой подтвердила она.
— И кто же научил тебя говорить по-французски?
— Моя мать, англичанка. Она, как и все английские леди, изучала иностранные языки. — Улыбка исчезла с ее лица, и она выжидательно посмотрела на него. — Пожалуйста, пойми. Я не могу допустить, чтобы ты поехал один. Я обещала помочь тебе и помогу. Если ты не возьмешь меня с собой, я буду вынуждена поехать в Кале самостоятельно.
По ее вздернутому подбородку и решимости в глазах было понятно, что она не выполнит свою угрозу, только если ее привязать к стулу. И даже в случае, если он ее привяжет, Роберт, Майлс, Каролина или даже его родная мать, без сомнения, развяжут ее. И тогда, конечно, вся его чертова семейка отправится во Францию вместе с ней.
С огромным неудовольствием Остин признал свое поражение и забрался в карету. Не дожидаясь, пока это сделает лакей, он сам захлопнул дверцу и сделал кучеру знак трогать.
Глава 22
Он не мог не обращать внимания на эту проклятую женщину. Он не смог бы не замечать ее, даже находясь в переполненном людьми большом бальном зале. Пребывание же в тесном замкнутом пространстве кареты лишало его самообладания.
Всеми своими нервами он ощущал ее присутствие. Каждый его вдох наполнял его легкие нежным ароматом сирени.
В отчаянии Остин закрыл глаза и молил Бога, чтобы тот ниспослал ему сон, но его мольбы не были услышаны.
Вместо этого перед ним возникали образы, от которых было невозможно избавиться.
Что он мог сделать, чтобы изгнать ее из своих мыслей? Из своего сердца? Из своей души?
Остин чуть приоткрыл глаза. Элизабет сидела напротив, читая книгу, с таким спокойным и безмятежным видом, что он возмутился. Ясно, что он здесь единственный, кто страдает.
Он с раздражением закрыл глаза, ничего не сказав.
Черт, он твердо решил страдать молча.
Даже если это убьет его.
Она едва смогла перенести эту поездку в карете.
В Дувре Элизабет вышла из кареты, чтобы немного размяться. Путешествие обернулось сплошным мучением. В течение пяти часов она притворялась, что читает книгу, название которой даже не могла бы вспомнить. И все это время сидевший напротив нее Остин спал.
Элизабет была бы рада заснуть, но ей было трудно даже сидеть спокойно, не говоря уже о том, чтобы закрыть глаза. Все это время ее сердце отчаянно старалось убедить ее разум, что ей следует принять предложение Остина, сделанное несколько недель назад, — оставаться любовниками, но избежать зачатия ребенка.
Но как бы ни упрашивало ее сердце, разум отказывался его слушать.
«Стоит только раз потерять самообладание — что происходит со мной каждый раз, когда я попадаю в его объятия, — и я окажусь беременной. А я знаю, какая судьба ждет этого ребенка».
Ледяная дрожь пробежала по телу Элизабет. Какие бы страдания ни причиняло ей это решение, она не допустит, чтобы Остин мучился из-за потери своей дочери.
Остин с удивлением посмотрел на хозяина гостиницы:
— Что вы сказали?
— Есть только одна комната, ваша светлость, — повторил старик.
Остин готов был колотить кулаками в каменную стену. Проклятие, в чем еще ему не повезет? Но он заставил себя забыть этот вопрос. Его лучше не задавать.
И было бессмысленно вымещать свое раздражение на хозяине гостиницы. Старик не виноват, что его гостиница переполнена. Отдав распоряжение лакею принести необходимые вещи в отведенную комнату, он позволил хозяину проводить их с Элизабет наверх.
Комната оказалась маленькой, но уютной; почти всю ее занимала большая удобная кровать, покрытая расшитым замысловатыми узорами покрывалом.
— В кувшине свежая вода, ваша светлость, — сказал хозяин. — Вам нужно еще что-нибудь?
Остин отвел глаза от кровати, пытаясь отогнать вихрь мыслей, которые она у него вызвала.
— Спасибо. Больше ничего не нужно.
Хозяин вышел, закрыв за собой дверь. Остин наблюдал за Элизабет, теребившей ленты своей шляпки. Она взглянула на него и нерешительно улыбнулась.
— Это… так сказать, несколько неловкое положение, — произнесла она.
Он подошел к ней и посмотрел ей в глаза:
— Неловкое? Почему же? Мы муж и жена.
Элизабет покраснела.
— Я не могу спать с тобой в одной постели.
— Ты уже это говорила. Но, к сожалению, кровать одна. А нас двое.
— Я буду спать на полу, — сказала она, стараясь, как ему показалось, чтобы ее голос звучал уверенно, однако голос дрожал, выдавая смятение Элизабет.
Прекрасно. Значит, она не так спокойна, как хотела бы казаться. Он только что пережил пять мучительных часов и то, что она, возможно, тоже страдала, значительно улучшило его настроение.
Он сделал еще шаг. Ее глаза расширились, но она не тронулась с места. Еще один шаг к ней, и он заметил, как участилось ее дыхание. Еще два шага, и он остановился прямо перед ней. В ее золотисто-карих глазах мелькнул страх, и он — вопреки себе — восхитился ее силой воли, заставлявшей ее не отступать перед ним. Но черт побери, ему так хотелось лишить ее самообладания! Как лишала его она.
Глядя на ее губы, Остин прошептал:
— Нет никакой необходимости в том, чтобы ты спала на полу, Элизабет.
— Боюсь, что есть.
— Потому что ты не доверяешь мне, думаешь, я соблазню тебя?
— Я тебе доверяю, — тоже шепотом призналась Элизабет. — Я не доверяю себе.
Страдание, слышавшееся в ее голосе, заставило Остина заглянуть ей в глаза. Он пристально вглядывался в них и видел в их золотистой глубине беззащитность, страсть, желание, и у него перехватило дыхание. Он чувствовал, как отчаянно она пытается скрыть свои чувства, но глаза выдавали ее. Она хотела его. Желание теплыми солнечными лучами исходило от нее, маня его к ней.
Он хотел коснуться ее, но, сжав пальцы в кулаки, подавил свой порыв. Ее глаза говорили ему, что он сможет соблазнить ее, но что будет потом? Услышать, как она скажет, что покидает его, для него будет невыносимо больно. И как бы страстно он ни желал ее, боль от ее предательства еще не прошла.
Отвернувшись от нее, Остин подошел к окну и провел ладонями по лицу. Он подумал о том, что видения Элизабет, оказались обоюдоострым мечом. С одной стороны, они помогли ему найти след Гаспара, который, в свою очередь, возможно, приведет его к Уильяму.
Но с другой стороны, ее предчувствия разрушили его брак. Лишили жены. Лишили шанса на счастливую жизнь. Лишили детей. И не оставили ему ничего, кроме гнева, боли, предательства и такой глубокой раны в сердце, что он не знал, затянется ли она когда-нибудь.
Остин услышал, как она прошла по комнате, и, обернувшись, застыл, увидев ее прямо перед собой. Казалось, Элизабет тоже была поражена неожиданной близостью и тоже замерла на месте. Ему стоило сделать только одно движение, чтобы дотронуться до нее, сделать только один шаг, чтобы обнять ее. Рассудок приказывал ему отступить, но ноги приросли к полу так, словно их прибили гвоздями.
Он четко мог разглядеть каждую бледную веснушку на ее носу, каждую темную ресничку вокруг ее прекрасных глаз — глаз, в которые он больше не хотел смотреть, ибо слишком долго они обманывали его. Остин перевел взгляд на ее губы и тотчас же вспомнил свое ощущение, когда ее мягкие губы прижимались к его губам и раскрывались под напором его языка. Его охватило желание, и он сжал руки в кулаки, чтобы они не потянулись к лей. Черт, он должен уйти из этой комнаты.
— Ты спи на кровати, — сказал он, осторожно обходя Элизабет. — Я пойду вниз выпить. И найду другое место для ночлега.
Она вздрогнула и посмотрела на него:
— Нет никакой необходимости похваляться передо мной своими… ночными похождениями.
Остин уже взялся за дверную ручку, но ее слова остановили его.
— Прости, что ты сказала?
— Естественно, я не ожидаю от тебя, чтобы ты хранил целомудрие все время, пока не расторгнут наш супружеский союз, но я была бы признательна, если б ты вел себя скромнее.
Он не сумел разгадать выражение ее глаз и подчеркнуто церемонно поклонился:
— Понимаю. Однако сегодня ночью я намерен спать в этом кресле. — Он указал на глубокое кресло, стоявшее в углу. — Но сначала я хочу бренди.
«Или два бренди. Не исключено, что мне будет нужно и три».
Остин вышел из комнаты, закрыл дверь и глубоко вздохнул.
Проклятие, он подозревал, что потребуется целая бутылка!
Пакетбот прибыл в Кале в конце дня, и Остин с Элизабет первыми сошли на берег. Он отправился договариваться о поездке в Марк и сразу же понял, каким благом оказалось присутствие Элизабет. Она поговорила на безупречном французском языке с владельцем лошадей, и через десять минут им предоставили прекрасный двухколесный экипаж с двумя гнедыми лошадьми. Только Богу известно, что бы предложили ему, если бы он договаривался сам.
Всеми своими нервами он ощущал ее присутствие. Каждый его вдох наполнял его легкие нежным ароматом сирени.
В отчаянии Остин закрыл глаза и молил Бога, чтобы тот ниспослал ему сон, но его мольбы не были услышаны.
Вместо этого перед ним возникали образы, от которых было невозможно избавиться.
Что он мог сделать, чтобы изгнать ее из своих мыслей? Из своего сердца? Из своей души?
Остин чуть приоткрыл глаза. Элизабет сидела напротив, читая книгу, с таким спокойным и безмятежным видом, что он возмутился. Ясно, что он здесь единственный, кто страдает.
Он с раздражением закрыл глаза, ничего не сказав.
Черт, он твердо решил страдать молча.
Даже если это убьет его.
Она едва смогла перенести эту поездку в карете.
В Дувре Элизабет вышла из кареты, чтобы немного размяться. Путешествие обернулось сплошным мучением. В течение пяти часов она притворялась, что читает книгу, название которой даже не могла бы вспомнить. И все это время сидевший напротив нее Остин спал.
Элизабет была бы рада заснуть, но ей было трудно даже сидеть спокойно, не говоря уже о том, чтобы закрыть глаза. Все это время ее сердце отчаянно старалось убедить ее разум, что ей следует принять предложение Остина, сделанное несколько недель назад, — оставаться любовниками, но избежать зачатия ребенка.
Но как бы ни упрашивало ее сердце, разум отказывался его слушать.
«Стоит только раз потерять самообладание — что происходит со мной каждый раз, когда я попадаю в его объятия, — и я окажусь беременной. А я знаю, какая судьба ждет этого ребенка».
Ледяная дрожь пробежала по телу Элизабет. Какие бы страдания ни причиняло ей это решение, она не допустит, чтобы Остин мучился из-за потери своей дочери.
Остин с удивлением посмотрел на хозяина гостиницы:
— Что вы сказали?
— Есть только одна комната, ваша светлость, — повторил старик.
Остин готов был колотить кулаками в каменную стену. Проклятие, в чем еще ему не повезет? Но он заставил себя забыть этот вопрос. Его лучше не задавать.
И было бессмысленно вымещать свое раздражение на хозяине гостиницы. Старик не виноват, что его гостиница переполнена. Отдав распоряжение лакею принести необходимые вещи в отведенную комнату, он позволил хозяину проводить их с Элизабет наверх.
Комната оказалась маленькой, но уютной; почти всю ее занимала большая удобная кровать, покрытая расшитым замысловатыми узорами покрывалом.
— В кувшине свежая вода, ваша светлость, — сказал хозяин. — Вам нужно еще что-нибудь?
Остин отвел глаза от кровати, пытаясь отогнать вихрь мыслей, которые она у него вызвала.
— Спасибо. Больше ничего не нужно.
Хозяин вышел, закрыв за собой дверь. Остин наблюдал за Элизабет, теребившей ленты своей шляпки. Она взглянула на него и нерешительно улыбнулась.
— Это… так сказать, несколько неловкое положение, — произнесла она.
Он подошел к ней и посмотрел ей в глаза:
— Неловкое? Почему же? Мы муж и жена.
Элизабет покраснела.
— Я не могу спать с тобой в одной постели.
— Ты уже это говорила. Но, к сожалению, кровать одна. А нас двое.
— Я буду спать на полу, — сказала она, стараясь, как ему показалось, чтобы ее голос звучал уверенно, однако голос дрожал, выдавая смятение Элизабет.
Прекрасно. Значит, она не так спокойна, как хотела бы казаться. Он только что пережил пять мучительных часов и то, что она, возможно, тоже страдала, значительно улучшило его настроение.
Он сделал еще шаг. Ее глаза расширились, но она не тронулась с места. Еще один шаг к ней, и он заметил, как участилось ее дыхание. Еще два шага, и он остановился прямо перед ней. В ее золотисто-карих глазах мелькнул страх, и он — вопреки себе — восхитился ее силой воли, заставлявшей ее не отступать перед ним. Но черт побери, ему так хотелось лишить ее самообладания! Как лишала его она.
Глядя на ее губы, Остин прошептал:
— Нет никакой необходимости в том, чтобы ты спала на полу, Элизабет.
— Боюсь, что есть.
— Потому что ты не доверяешь мне, думаешь, я соблазню тебя?
— Я тебе доверяю, — тоже шепотом призналась Элизабет. — Я не доверяю себе.
Страдание, слышавшееся в ее голосе, заставило Остина заглянуть ей в глаза. Он пристально вглядывался в них и видел в их золотистой глубине беззащитность, страсть, желание, и у него перехватило дыхание. Он чувствовал, как отчаянно она пытается скрыть свои чувства, но глаза выдавали ее. Она хотела его. Желание теплыми солнечными лучами исходило от нее, маня его к ней.
Он хотел коснуться ее, но, сжав пальцы в кулаки, подавил свой порыв. Ее глаза говорили ему, что он сможет соблазнить ее, но что будет потом? Услышать, как она скажет, что покидает его, для него будет невыносимо больно. И как бы страстно он ни желал ее, боль от ее предательства еще не прошла.
Отвернувшись от нее, Остин подошел к окну и провел ладонями по лицу. Он подумал о том, что видения Элизабет, оказались обоюдоострым мечом. С одной стороны, они помогли ему найти след Гаспара, который, в свою очередь, возможно, приведет его к Уильяму.
Но с другой стороны, ее предчувствия разрушили его брак. Лишили жены. Лишили шанса на счастливую жизнь. Лишили детей. И не оставили ему ничего, кроме гнева, боли, предательства и такой глубокой раны в сердце, что он не знал, затянется ли она когда-нибудь.
Остин услышал, как она прошла по комнате, и, обернувшись, застыл, увидев ее прямо перед собой. Казалось, Элизабет тоже была поражена неожиданной близостью и тоже замерла на месте. Ему стоило сделать только одно движение, чтобы дотронуться до нее, сделать только один шаг, чтобы обнять ее. Рассудок приказывал ему отступить, но ноги приросли к полу так, словно их прибили гвоздями.
Он четко мог разглядеть каждую бледную веснушку на ее носу, каждую темную ресничку вокруг ее прекрасных глаз — глаз, в которые он больше не хотел смотреть, ибо слишком долго они обманывали его. Остин перевел взгляд на ее губы и тотчас же вспомнил свое ощущение, когда ее мягкие губы прижимались к его губам и раскрывались под напором его языка. Его охватило желание, и он сжал руки в кулаки, чтобы они не потянулись к лей. Черт, он должен уйти из этой комнаты.
— Ты спи на кровати, — сказал он, осторожно обходя Элизабет. — Я пойду вниз выпить. И найду другое место для ночлега.
Она вздрогнула и посмотрела на него:
— Нет никакой необходимости похваляться передо мной своими… ночными похождениями.
Остин уже взялся за дверную ручку, но ее слова остановили его.
— Прости, что ты сказала?
— Естественно, я не ожидаю от тебя, чтобы ты хранил целомудрие все время, пока не расторгнут наш супружеский союз, но я была бы признательна, если б ты вел себя скромнее.
Он не сумел разгадать выражение ее глаз и подчеркнуто церемонно поклонился:
— Понимаю. Однако сегодня ночью я намерен спать в этом кресле. — Он указал на глубокое кресло, стоявшее в углу. — Но сначала я хочу бренди.
«Или два бренди. Не исключено, что мне будет нужно и три».
Остин вышел из комнаты, закрыл дверь и глубоко вздохнул.
Проклятие, он подозревал, что потребуется целая бутылка!
Пакетбот прибыл в Кале в конце дня, и Остин с Элизабет первыми сошли на берег. Он отправился договариваться о поездке в Марк и сразу же понял, каким благом оказалось присутствие Элизабет. Она поговорила на безупречном французском языке с владельцем лошадей, и через десять минут им предоставили прекрасный двухколесный экипаж с двумя гнедыми лошадьми. Только Богу известно, что бы предложили ему, если бы он договаривался сам.