Д`Алессандро Джеки. Завидный жених

   Стиснув руки, Мередит выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза:
   – Что ж, я действительно не могу отрицать, что нахожу вас привлекательным.
   – И я не могу отрицать, что нахожу привлекательной вас. Даже слишком привлекательной.
   Она мгновенно вспыхнула, вспомнив, как его возбужденная плоть прижималась к ней.
   – Как бы то ни было, но вчера вечером в Воксхолле вы сами сказали, и я согласилась с вами, что повторение подобного следует считать непоправимой ошибкой.
   – Я просто озвучил вашу точку зрения на ситуацию. Сам я так не думал и не думаю.
   – Пустая болтовня. Суть в том, что мы не должны поддаваться этому влечению.
   – Почему?
   – Почему? Вы сами должны понимать, что это невозможно. Я могу назвать десяток причин.
   – Так приведите их, пожалуйста, потому что я не вижу ни одной. – Филипп прислонился спиной к камину и скрестил руки на груди: – Внимательно слушаю вас.
   – Вы опять смеетесь надо мной!
   – Напротив, я совершенно серьезен. Вы сами признали, что нас влечет друг к другу. Я думал, что смогу справиться с этим, но сейчас мне совершенно ясно, что я ошибался. И я очень хочу узнать, куда приведет нас это взаимное влечение. У вас, кажется, есть возражения. Изложите их, пожалуйста.
   – Но в этом-то все и дело! Впереди тупик.
   – Могу я еще раз спросить вас – почему?
   – Вы специально не желаете ничего понимать? Куда оно может привести? Вы связаны обещанием жениться. Я должна подыскать вам подходящую невесту. И надеюсь, что уже через пару недель у вас будет достойная жена. Давайте будем честными друг с другом. В вашей жизни совершенно нет места для меня. Я не могу стать вашей женой и не хочу быть вашей любовницей.
   Последовавшее молчание нарушало только тиканье часов на камине. Прошла почти минута, прежде чем Филипп заговорил:
   – Если предположить, что мне удастся избавиться от проклятия, могу я полюбопытствовать, почему брак со мной кажется вам таким тяжелым испытанием?
   Боль и обида, которые Мередит расслышала в этом вопросе, заставили ее сердце сжаться.
   – Та, которую вы выберете, – тихо произнесла она наконец, – будет очень счастливой женщиной. Я не сомневаюсь, что из вас получится прекрасный муж и... отец. И несомненно, это будет женщина, равная вам по рождению и по положению. Я совсем не такая. И даже если бы я была такой, то, как я вам уже говорила, у меня нет намерения выходить замуж.
   – В это нелегко поверить. Почему вы испытываете такое нежелание сделать то, к чему стремятся все остальные женщины?
   Если бы он только знал...
   – Моя жизнь меня вполне устраивает. Мне нравится та независимость, которую обеспечивает мне моя работа. Кроме того, у меня есть Шарлотта, Альберт и Хоуп. Я слишком дорожу своей маленькой семьей и никогда не разрушу ее. Что касается другой возможности...
   – Стать моей любовницей?
   – Да. Я ни за что не поставлю под удар репутацию и благополучие своей семьи. За свою респектабельность я заплатила слишком дорого, чтобы рисковать ею.
   Филипп взглянул на нее с удивлением, и Мередит с досадой отругала себя за болтливость.
   – Я хорошо знаю, что бесполезно оглядываться назад и предаваться сожалениям. Надо идти дальше и учиться на собственных ошибках.
   – Философия, достойная восхищения и, несомненно, основанная на собственном опыте. Какие же ошибки вы успели совершить, Мередит?
   – Последнюю я совершила в этой комнате всего пару минут назад.
   Филипп несколько секунд молча смотрел на нее, а потом глубоко вздохнул:
   – Что ж, мне нравится, что вы так четко и откровенно выражаете свои мысли. – Он театрально поклонился. – Сейчас вы просто неотразимы.
   Мередит душили чувство вины за обиду, которую она нанесла ему, и горькое сожаление о том, что ничего нельзя изменить.
   – Я всегда буду помнить о том, что между нами было, Филипп, – сказала она: – Я не жалею о том, что это случилось. Но это не должно повториться.
   Мередит произносила эти слова, а сама знала, что воспоминания о его поцелуе и объятиях будут мучить ее во время долгих одиноких и бессонных ночей. Что они открыли ворота всем женским желаниям и страстям, которые она так долго и трусливо прятала в отдаленном уголке души.
   Она сказала ему, что никогда не предается сожалениям, но знала, что сегодня, лежа в постели, разрешит себе всю ночь горько сожалеть о своем прошлом, которое никогда не позволит ей связать жизнь с таким мужчиной, как Филипп.
 
   Филипп отправил Бакари провожать Мередит, решив, что ему самому не стоит больше оставаться с ней наедине. Перед самым отъездом он рассказал ей о том, что произошло на складе, и попросил быть осторожнее. Дождавшись, пока экипаж скроется за поворотом, он вернулся в кабинет, опустился на диванчик рядом с крепко спящим Принцем и сжал голову ладонями.
   Черт побери, что за вечер!
   Отложив на время все беспокойные мысли о Мередит, Филипп задумался о том, над чем не мог подумать раньше – о происшествии с Эдвардом. Кто напал на него? Успел ли он что-то украсть? И если успел, то что? От волнения у Филиппа свело желудок. Но не мог же он украсть именно то, что они все так ревностно ищут! «Страдания начинаются»... Что это, черт возьми, значит? Он узнает, кто стоит за всем этим! Завтра утром надо будет поехать на склад и выяснить, что именно пропало. Хорошо бы Эндрю поправился и смог поехать вместе с ним.
   Филипп снял очки и потер ладонью лоб. Сколько всего произошло за вечер: прием, танцы. Милые юные леди, почти все красавицы, оживленно щебетали в его доме, но, к сожалению, ни одна из них его не заинтересовала.
   Он видел только Мередит.
   Что она имела в виду, когда сказала, что ее репутация слишком дорого ей досталась? Что когда-то она была сильно испорчена? И когда она говорила об ошибках, ее голос дрогнул так, словно некоторые из них были непоправимыми.
   Но разве прошлые ошибки что-нибудь значат? Нет. Мередит Чилтон-Гриздейл была, вне всякого сомнения, именно той женщиной, которая ему нужна. Есть случаи, когда можно бороться с собой, а есть такие, когда надо сразу признать свое поражение. Случай с Мередит, несомненно, принадлежал ко второй категории.
   Надо просто решить, что же ему, черт возьми, с ней делать!

Глава 10

   Было еще темно, и Филипп заканчивал свой ранний завтрак, когда открылась дверь столовой, и на пороге появился Бакари.
   – Ваш отец, – объявил он.
   Через секунду в комнату вошел герцог. Он был бледен, под глазами залегли темные тени, но, несмотря на это, его походка казалась бодрой и пружинистой. Как всегда, герцог выглядел безупречно в коричневом сюртуке, бежевых панталонах и ослепительно белой рубашке, ворот которой охватывал изысканно повязанный галстук.
   – Доброе утро, Филипп, – произнес он и повернулся к лакею: – Кофе, пожалуйста.
   – Отец, как ты чувствуешь себя сегодня?
   – Благодарю, прекрасно. Гораздо лучше, чем несколько последних недель.
   – Рад слышать это. – Филипп перевел взгляд на часы, стоявшие на камине: – Но, наверное, в такой ранний час тебе следует быть еще в постели.
   – Я хотел застать тебя, до того как ты уйдешь. Я предполагал, что ты уже не спишь – ты всегда был ранней пташкой. – Он критически осмотрел Филиппа: – Или я все-таки вытащил тебя из постели? Ты какой-то взъерошенный.
   – Я не очень хорошо спал. – Филипп мысленно улыбнулся этому приуменьшению. На самом деле он совсем не спал. Всю ночь он думал о Мередит, ворочался и крутился под одеялом, взвешивал и сравнивал варианты, анализировал факты и наконец пришел к единственно возможному решению.
   – Мешали воспоминания о красавицах, да, Филипп?
   – Да, отец.
   – За этим я и пришел сегодня – обсудить ваш прием. – Герцог вопросительно изогнул одну бровь: – Он дал желаемый результат? Ты встретил женщину, которая согласится выйти за тебя замуж?
   – Я в этом не уверен.
   – Что это значит?
   – Что я встретил женщину, на которой сам хочу жениться...
   – Отлично.
   – ...но эта леди еще не дала мне согласия.
   – Ерунда! Какая женщина откажется стать женой будущего герцога?
   – Ну, например, такая, которая не захочет умереть через два дня после свадьбы.
   Герцог махнул рукой, не желая слушать подобные глупости:
   – Кто же эта красотка?
   – Я бы предпочел пока не называть ее имени. Достаточно сказать, что мой выбор сделан. Теперь остается только уговорить ее. Именно этим я и собираюсь заняться.
   Что ж, чтобы доставить удовольствие своему отцу, Филипп дал согласие жениться на женщине, которую совсем не знает. Но сейчас-то он знал, что ему нужна Мередит. И был убежден, что они прекрасно подходят друг другу. Он не сомневался, что сможет убедить в этом и ее. Труднее будет защитить ее от возможной опасности и уговорить в том случае, если он не сможет снять проклятие, а значит – жениться на ней.
   Лакей поставил перед герцогом чашку кофе, и тот рассеянно помешивал ложечкой ароматную жидкость.
   – У тебя не слишком много времени на ухаживания, Филипп. Вчера я встречался с доктором Гиббинсом. Он говорит, что у меня осталось всего два или три месяца. Я хочу увидеть тебя женатым и надеюсь перед смертью еще узнать, что у тебя будет наследник.
   Горечь и сожаление наполнили душу Филиппа. Сожаление о долгих годах отчужденности в отношениях с отцом. О годах, которые уже невозможно вернуть. Он мысленно поклялся себе, что никогда не позволит такой стене вырасти между ним и его собственными детьми.
   – Я делаю все, что могу, для того чтобы выполнить данное тебе обещание, отец. Но нельзя исключать возможности, что это окажется выше моих сил.
   – Я не из тех людей, которые смиряются с поражением, Филлип.
   – Я тоже, особенно теперь, когда я встретил женщину, которая мне необходима.
   – В таком случае быстрее заканчивай завтрак и отправляйся на склад, чтобы продолжить поиск.
   – Я так и сделаю, но сначала мне надо кое-что сказать тебе. – Филипп коротко сообщил отцу о событиях, произошедших на складе, и попросил его быть внимательным и осторожным. – Мне кажется, что за всем этим кроется нечто большее, чем проклятие, и можешь не сомневаться, я выясню, что это или кто. – Филипп допил кофе и поднялся: – Прости, отец, но мне действительно пора на склад.
   Герцог тоже встал, и на его лице появилось решительное и упрямое выражение:
   – Я пойду с тобой. Чем больше народу будет принимать участие в поисках, тем быстрее мы справимся.
   – Это грязная и тяжелая работа...
   – Я постараюсь не переутомляться. Сегодня у меня хороший день, и я не желаю проводить его в постели. Я хочу помочь тебе.
   – Прекрасно. – Филипп знал, что спорить с отцом бесполезно. Надо просто проследить за тем, чтобы тот не делал ничего тяжелее, чем проверка списков в конторской книге.
   – Мне показалось, что тебя удивило мое предложение помочь, Филипп. Неужели ты не понимаешь, что твое благополучие мне небезразлично? И мне очень не понравилось содержание записки, которую нашел Эдвард. А что касается проклятия... Что ж, хотя я в отличие от тебя по-прежнему не особенно верю в его силу, я все-таки хочу, чтобы ты получил ту женщину, которую сам выбрал... сын.
   Отец не называл его сыном с того самого дня, когда умерла мать. Ни разу – ни в разговоре, ни в письмах. Это слово было как оливковая ветвь, которую он протягивал первым, и Филипп радостно ухватился за нее и впервые подумал, что, возможно, после того как свадьба состоится, им удастся забыть прошлое.
   – Спасибо, я буду рад твоей компании. Похоже, Эндрю еще не вставал, значит, он еще плохо себя чувствует. Когда ему станет лучше, он тоже присоединится к нам.
   – Ты говоришь – Стентон болен? Жаль. Вчера вечером он выглядел вполне здоровым.
   – Вчера вечером? В котором часу?
   – Около одиннадцати. Я в экипаже возвращался из клуба и видел его на Оксфорд-стрит.
   – А почему ты был в это время на Оксфорд-стрит, отец? Ведь доктор велел тебе ложиться пораньше.
   Щеки герцога слегка порозовели.
   – Я хорошо себя чувствовал и решил заглянуть в клуб. Доктор говорит, что это даже полезно, если не переутомляться.
   – Понятно, но насчет Эндрю ты ошибаешься. Он лег в постель, когда еще не было семи.
   – Да? Я был уверен, что это он... Наверное, ошибся. Значит, у твоего друга Стентона в Лондоне есть двойник.
   – Говорят, у каждого где-то есть двойник. – Филипп усмехнулся: – Но упаси нас, Господи, от двух Эндрю Стентонов одновременно.
 
   Филипп обозревал разгром, царивший вокруг двух раскрытых ящиков. Белые царапины на досках пола и многочисленные черепки разбитых сосудов свидетельствовали о происходившей здесь борьбе. Наклонившись, Филипп подобрал красный блестящий керамический осколок. Остров Самос, второй век нашей эры, определил он. Он купил эту вазу у римского антиквара, который был известен тем, что не отличался щепетильностью при приобретении прекрасных произведений искусства. Потеря такой изумительно красивой, пережившей много веков вещи наполнила его душу болью и гневом. Он ожесточился, вспомнив, что с Эдвардом могло случиться то же, что и с этой вазой. Он склеит ее, вложив в это много труда и терпения. Но что он мог бы сделать, если бы Эдварда убили?
   – Многое пропало? – спросил отец.
   – Трудно сказать. Думаю, несколько предметов. Скажу точнее, когда сверим то, что осталось, со списком. – Он провел рукой по лицу. – Все могло бы быть гораздо хуже.
   – Ты сможешь это восстановить? – Отец кивнул на черепки.
   – Постараюсь, хотя они уже никогда не станут прежними. – Филипп взял кожаный мешок, который раньше оставил у одного из ящиков, развязал его и достал кусок полотна. – Надо собрать осколки на эту ткань так, чтобы между ними оставались промежутки, а потом осторожно свернуть ее. А ты пока можешь посидеть в конторе, там есть стул.
   – Я пришел сюда не для того, чтобы сидеть.
   – Я понимаю, но сейчас придется ползать на четвереньках. Брови герцога надменно поднялись.
   – Я совсем не такая дряхлая развалина, как ты, очевидно, думаешь. Мои руки и ноги в отличном состоянии.
   Филипп не мог сдержать улыбки, несмотря на невеселую ситуацию:
   – Я специалист по дряхлым развалинам и могу подтвердить, что ты к ним явно не относишься. Я просто беспокоюсь о твоей одежде. Если ты станешь ползать на коленях, эти панталоны уже никто не отстирает.
   Герцог фыркнул и медленно опустился на колени с такой осторожностью, что Филиппу пришлось сжать губы, чтобы не рассмеяться.
   – Ну вот, – гордо сказал отец, завершив трудную задачу.
   – Прекрасно. Теперь двигайся осторожнее, чтобы не раздавить какой-нибудь фрагмент.
   Они работали, бережно собирая разноцветные осколки на расстеленную ткань, и Филипп отвечал на многочисленные вопросы отца о коврах, мебели, шелках и прочих товарах, которые он привез для их совместного предприятия. Такая дружелюбная беседа продолжалась более часа.
   – Смотри, что я нашел под ящиком, – удивленно воскликнул герцог. – У меня есть точно такой же.
   Филипп обернулся. Отец держал в руках нож, лезвие которого холодно блестело в лучах утреннего солнца. Филипп взял его и поднес к глазам.
   – Наверное, он принадлежал нападавшему. Эдвард говорил, что тот потерял его во время драки.
   Он разглядывал оружие, но не находил на нем никаких отличительных признаков. Это был самый обычный нож из тех, которые носят за голенищем. У большинства мужчин, включая его самого, были такие – у Эндрю, у Эдварда, у Бакари и, как сейчас выяснилось, у отца.
   – Я передам его в магистратуру, – сказал он, засовывая нож за отворот собственного сапога.
   Они продолжили работу, и почти все осколки уже были собраны, когда вдалеке скрипнула входная дверь.
   – Лорд Грейборн, вы здесь?
   Все тело Филиппа напряглось при звуке этого грудного женского голоса, и он невесело усмехнулся. Что он может противопоставить ей, какую баррикаду воздвигнуть, если один ее голос приводит его в трепет?
   – Я здесь, – крикнул он и, повернувшись к отцу, объяснил: – Мисс Чилтон-Гриздейл. – Потом, прислушавшись к шагам, добавил: – И ее дворецкий Альберт Годдард.
   Они поднялись, и Филипп с трудом сдержал усмешку, заметив, как выпачканы прежде безупречные панталоны отца. Никогда раньше он не видел, чтобы герцог выглядел столь неопрятно. Но лицо его, несмотря на испорченную одежду, выражало живейшее удовольствие от проделанной работы. Через секунду из-за угла появились мисс Чилтон-Гриздейл и Альберт. Глаза Филиппа и Мередит встретились, и на мгновение ему показалось, что между ними промелькнула искра теплоты и понимания, но Мередит, как занавес, опустила ресницы, а когда подняла их опять, ее взгляд выражал уже только холодное безразличие, которое заставило Филиппа скрипнуть зубами.
   Он перевел глаза на Годдарда, который стоял рядом с ней, как храбрый рыцарь, охраняющий свою даму, и смотрел на него с враждебной настороженностью. Если бы Филипп не испытывал к молодому человеку благодарности за то, что тот так надежно оберегает Мередит, он, несомненно, почувствовал бы раздражение от этих взглядов, похожих на летящие в него кинжалы. Он быстро познакомил отца и Годдарда. Потом герцог вежливо поклонился Мередит.
   – Должен поздравить вас, мисс Чилтон-Гриздейл, – произнес он. – Вчерашний вечер дал желаемые результаты.
   – Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, милорд.
   – Его целью было найти подходящую невесту для моего сына. Сегодня утром он признался, что одна молодая леди произвела на него сильное впечатление. Я почти уверен, что свадьба состоится двадцать второго, как мы и планировали.
   Два алых пятна проступили на щеках Мередит. В ее глазах, обращенных на Филиппа, промелькнула масса различных эмоций. Удивление? Смятение? Испуг? Он не успел разобраться.
   – Я рада слышать это, милорд, – сказала она ровным, ничего не выражающим голосом и, взглянув вниз, заметила осколки, разложенные на куске полотна. – О Боже! – Теперь она смотрела на Филиппа глазами, полными сострадания. – Это разбили вчера вечером?
   – К сожалению, да.
   – Мне так жаль! Даже мне больно смотреть на это. Представляю, что должны чувствовать вы.
   Ее сочувствие явилось для Филиппа исцеляющим бальзамом, успокоившим раздражение и снявшим боль, и его охватило непреодолимое желание прижаться к ней, утонуть лицом в мягкой коже, вдохнуть ее аромат. Разумеется, он никогда не забылся бы до такой степени, но даже если бы это и произошло, стоявший настороже Годдард, несомненно, с удовольствием привел бы его в чувство при помощи кулаков.
   – Чем мы можем помочь? – спросила Мередит. Филипп объяснил, что надо делать.
   – Мы уже собрали большую часть осколков, – сказал он. – Когда закончим с этим, начнем проверять, что пропало из открытых ящиков. – Филипп подумал, что Годдарду с его больной ногой будет трудно работать, стоя на коленях, и, понимая, что молодой человек скорее умрет, чем признается в этом, предложил: – Я думаю, надо осмотреть всю территорию склада. Возможно, мы найдем какие-нибудь следы. Пойдете со мной, Годдард?
   На щеке Альберта дернулся мускул, и Филипп легко прочитал его мысли. Юноша, конечно, понимал, почему было сделано это предложение, проклинал свою физическую слабость и очень хотел послать лорда Грейборна к черту. Наконец он нехотя кивнул.
   Филипп медленно пошел по лабиринту между рядами ящиков, намеренно удаляясь от того места, где оставались Мередит с герцогом. Когда они отошли настолько далеко, чтобы их не могли услышать, он остановился и повернулся лицом к Годдарду.
   – Вы хотите что-то сказать мне. – Это был не вопрос, а утверждение.
   Лицо молодого человека медленно покраснело, и, взявшись рукой за ящик, чтобы не потерять равновесия, он выпрямился и посмотрел прямо в глаза Филиппу:
   – Мне не нравится, как вы на нее смотрите.
   Филипп не стал притворяться, что не понимает. Он, черт побери, отлично знал, как он смотрит на Мередит, и не мог осуждать Годдарда. Он сам был бы крайне недоволен, если бы кто-нибудь смотрел на нее с таким же неприкрытым вожделением. К тому же Филипп не мог не сочувствовать Альберту. Хотя он сам и не был инвалидом, но в юности тоже страдал от своей неуклюжести и физической неловкости. Он еще не забыл боль, которую испытывал тогда.
   Сейчас Филипп уже был уверен, что Мередит не влюблена в Годдарда, хотя и относится к нему с глубокой нежностью. Она не из тех женщин, которые могут целоваться с одним, если их сердце принадлежит другому. Какие же отношения связывают ее с Альбертом?
   – А мне кажется, что вы ее любите, судя по тому, как вы смотрите на нее, – спокойно сказал Филипп, не отводя от Альберта внимательного взгляда.
   – Люблю, можете не сомневаться! И могу защитить ее, если понадобится. Например, от наглых аристократов, глядящих на нее, словно она лакомый кусочек, который они хотят попробовать, а потом выплюнуть, когда вкус им надоест.
   – Это не входит в мои планы.
   – Вот как? – Альберт воинственно выпятил подбородок. – А что же тогда вы собираетесь предпринять?
   – Это касается только меня и Мередит. Но я понимаю ваши чувства и хочу заверить вас, что я... Что она мне небезразлична. И я ни за что не причиню ей вреда.
   – Вы уже причинили, с этим вашим чертовым проклятием. Для нее репутация – самое главное, а вы все испортили. И коли вы так на нее смотрите, значит, собираетесь испортить ей и всю жизнь. – Лицо Альберта исказила гримаса гнева и презрения. – Вы все, богатенькие лорды, думаете, что если вам что понравилось, то оно уже ваше. Но с мисс Мэри так не получится – она слишком умна для вас. Она всю жизнь старается убежать от этого.
   – Что это значит? Старается убежать от чего? – быстро спросил Филипп.
   Годдард плотно сжал губы, сообразив, что и так сказал слишком много. Было ясно, что он не собирается ничего объяснять.
   – И почему вы так уверены, – продолжал Филипп, – что ваши чувства не возьмут над вами верх и что вы сами не скомпрометируете мисс Чилтон-Гриздейл?
   Альберт с сомнением смотрел на него, словно решая, что ответить.
   – Я люблю ее, – сказал он наконец, – но не так, как вы думаете. Конечно, она слишком молодая, чтобы быть мне матерью, но на самом деле всегда была ею, и я люблю ее, как свою настоящую мать. Она все эти годы обо мне заботилась, а теперь я взрослый и могу сам позаботиться о ней. Я для нее все сделаю. – Его глаза угрожающе прищурились. – Все.
   Можно было не сомневаться, что если завтра Мередит скажет: «Отруби голову лорду Грейборну», – Годдард поспешит наточить топор. Оставалось только надеяться, что она отдаст ему такого приказа. И тем не менее Филипп почувствовал облегчение, узнав, что Альберт не влюблен в нее, хотя v него оставалось еще много вопросов.
   – А почему она была вам матерью?
   Юноша несколько секунд колебался, решая, стоит ли отвечать на этот вопрос.
   – Я своих отца с матерью никогда не помнил, – признался он наконец. – Может, их и не было. Я помню только Таггерта. Он работал трубочистом, а я и другие мальчишки помогали ему. – Глаза Альберта вдруг стали пустыми и безжизненными. – Мы все жили в маленькой грязной комнате. Однажды я чистил трубу на крыше и сорвался. – Он посмотрел на свою ногу. – Я помню, как падал, и больше ничего – наверное, я сильно ударился головой. А когда очнулся, она смотрела на меня, и глаза у нее были голубые, как у ангела. Я тогда подумал, что уже умер и попал на небеса, а потом узнал, что этот ангел – мисс Мэри, а я раньше ее вовсе не знал. Она вытащила меня из канавы, в которую меня бросил Таг-герт. Ему-то я больше не был нужен.
   – Господи, – прошептал Филипп, почувствовав дурноту при мысли о такой хладнокровной жестокости. – Сколько же лет вам тогда было?
   – Не знаю, – пожал плечами Годдард. – Наверное, восемь. Так утверждает мисс Мэри. Я и не знал, когда у меня день рождения, а мисс Мэри сказала – пусть это будет тот день, когда она меня нашла. И теперь мы каждый год празднуем – с подарками и тортом.
   – А что стало с этим Таггертом?
   Боль и гнев сверкнули в глазах юноши:
   – Не знаю, надеюсь, что ублюдок умер.
   – Значит, Мередит привела вас в свой дом, и вы стали жить в ее семье?
   – Я стал жить у нее. Она заменила мне мать. Кормила меня, покупала одежду, учила писать и считать. Мы так и жили вдвоем, а потом, пять лет назад, с нами поселилась Шарлотта с Хоуп.
   – Она жила одна, когда вы встретились? Но ведь ей было всего лет пятнадцать-шестнадцать. Как же?..
   – Забудьте об этом. Не имеет значения. – Руки Годцарда сжались в кулаки, а голос звучал угрожающе. – Значение имеет только то, что она добрый и порядочный человек. Я обязан ей жизнью и, Богом клянусь, никому не позволю ее обидеть.
   Неожиданное чувство стыда охватило Филиппа. Все его неразрешимые проблемы казались такими ничтожными по сравнению со страданиями, которые пришлось пережить этому юноше.
   Глядя прямо в глаза Годдарду, он твердо сказал:
   – Я никогда и ничем не обижу ее. И я знал, что она добра и порядочна, еще до того как вы рассказали мне свою историю.
   – И поэтому вы смотрите на нее, как на сладкую булочку?
   – Что ж, не буду этого отрицать. Но она возбуждает во мне и другие чувства. А почему вы уверены, что она не отвечает на них?
   Во взгляде Альберта промелькнуло сомнение.
   – Я об этом не думал, – неохотно признался он. – Если она решит, что будет счастлива с вами... Конечно, я желаю ей счастья.
   Филипп кивнул. Он понимал, что надо что-то сказать, но подходящие слова не приходили в голову. Он нечаянно взглянул на искалеченную ногу Альберта, и молодой человек сразу напрягся: