Страница:
– Думаю, что большинству взрослых людей приходилось переживать то или иное горе.
Мередит показалось, что он собирается о чем-то спросить ее, но она не хотела отвечать на вопросы и заговорила первой:
– Вы не могли бы показать мне камень с проклятием и точно сказать, о чем в нем говорится? Это облегчило бы мне поиски.
– Я надежно спрятал Камень слез, – нахмурился лорд Грейборн, – чтобы никто не мог случайно найти его и перевести проклятие. Но в журнале у меня есть английский вариант текста. – Он раскрыл тетрадь и передал ее Мередит. – Я думаю, вы вполне можете прочитать его, потому что у вас, уж конечно, никогда не будет невесты.
Мередит положила журнал на колени и углубилась в строчки, написанные мелким, аккуратным почерком:
Как предала меня любовь моя жестоко,
Так ты не избежишь губительного рока.
Заклятием навек ты проклят, и отныне
Одно лишь горе ждет тебя в твоей судьбине.
В дыхании любви почуешь запах смерти.
Споткнувшись, упадет любовь на ровной тверди.
И станет, как мое, болеть ее чело.
Коль счастлив и женат – не быть с супругой вместе.
Жена твоя – умрет. А если есть невеста,
Пройдет два дня – и ей откроет смерть объятья,
После того, как вы произнесете клятвы.
Отныне, коль твоя любовь
Над нею – Гнев Богов.
Любимую твою ничто
Одно спасенье е
Ты на роскош
Где силу по
Все вслед
Лишь...
Холодная дрожь пробежала по спине Мередит. Больше всего ей захотелось захлопнуть тетрадь и не видеть зловещих слов. Филипп протянул руку и наискосок провел пальцем по нижним строчкам.
– В этом месте камень сломан, и прочитать последние предложения невозможно.
Взглянув на его большую загорелую руку, лежащую почти на ее колене, Мередит опять вздрогнула.
– А какого размера этот камень? – спросила она, откашлявшись.
Лорд Грейборн развернул руку ладонью кверху и положил ее на журнал:
– Приблизительно такого же, как моя ладонь, и толщиной в два дюйма. А недостающий кусок, я думаю, примерно такой. – Он сжал руку в кулак.
Мередит могла поклясться, что через журнал чувствует не только тяжесть, но и непривычное, странно волнующее тепло этой мужской руки, лежащей у нее на колене. Ей нестерпимо хотелось отодвинуться, сбросить ее, но она заставила себя сидеть неподвижно. Лорд Грейборн, казалось, не понимал, как неприлична подобная фамильярность. И она непременно сказала бы ему об этом, если бы смогла заговорить. К частью, экипаж остановился, и Филипп откинулся назад, а она смогла вздохнуть, осознав, что не делала этого целую вечность.
– Вот и склад, – сказал он.
Слава Богу! Наконец-то можно выйти из экипажа, в котором с каждой секундой становилось все теснее. Она успела прийти в себя еще до того, как они вошли в огромное, тускло освещенное помещение, заполненное рядами стоящих друг на друге деревянных ящиков. Десятками, нет, сотнями рядов очень больших ящиков!
– Боже милостивый! Которые из них ваши?
– Все находящиеся в последней трети здания. Мередит испуганно посмотрела на него:
– Вы шутите?
– Боюсь, что нет.
– А что-нибудь еще осталось в тех странах, из которых вы все это вывезли?
Лорд Грейборн рассмеялся, и его смех эхом отозвался в огромном помещении:
– В этих ящиках находятся не только древности. Во многих из них – ткани, ковры, специи и мебель, приобретенные для нашего с отцом делового предприятия.
– Понятно. – Она смотрела на бесконечные ряды ящиков. – С чего начнем?
– Идите за мной.
Они шли по узкому проходу между рядами, потом несколько раз поворачивали, и Мередит стало казаться, что она потерялась в каком-то огромном лабиринте. Наконец они Достигли двери, за которой, очевидно, находилась контора.
Филипп достал из кармана ключи, открыл дверь и жестом пригласил ее войти. Она оказалась в маленькой и тесной комнате, где основным предметом мебели был большой буковый стол. Лорд Грейборн подошел к нему, выдвинул ящик и достал две толстые конторские книги.
– Мы будем действовать следующим образом, – сказал он, – открывать ящик, доставать его содержимое, проверять его по списку, а затем укладывать обратно.
– А зачем открывать ящики? Разве не достаточно внимательно прочитать список и найти в нем что-то вроде «кусок каменной таблички с надписью»?
– По нескольким причинам. Во-первых, я уже читал эти списки и не нашел ничего похожего на «кусок каменной таблички с надписью». Во-вторых, очень возможно, что он в эти списки включен, но при этом неправильно описан. Поэтому проверка содержимого необходима. В-третьих, я не один занимался упаковкой и каталогизацией и не могу поклясться, что все обошлось без ошибок. И наконец, возможно, что «половины таблички» нет в списках потому, что она сочтена частью какого-нибудь другого предмета. Например, уцелевшую часть я нашел в алебастровой шкатулке, а значит...
– В списке может значиться только алебастровая шкатулка.
– Совершенно верно. – Он нагнулся и поднял с пола несколько кусков полотна. – Я постелю их на пол, перед тем как открывать ящики. Я считаю, что первый ящик нам надо проверить вместе, чтобы вы посмотрели, как это делается, а потом будем работать каждый над своим. Вы одобряете такой план?
Чем скорее они начнут, тем быстрее найдут камень. И тогда состоится свадьба, ее жизнь опять станет нормальной, и она сможет навсегда забыть о лорде Грейборне.
– Давайте приступим.
Два часа спустя лорд Грейборн отметил в списке и бережно уложил обратно в ящик изящную глиняную вазу, найденную, как ему припомнилось, во время раскопок в Турции, устало выпрямился, посмотрел на мисс Чилтон-Гриздейл, и внезапно у него перехватило дыхание.
Из-за душной жары, стоявшей на складе, она уже давно сняла свой кремовый кружевной жакет и сейчас стояла, нагнувшись над очередным ящиком, и тонкая ткань платья 0дотно облегала женственные округлости ягодиц. Надо сказать, они были прелестны.
С того самого момента, как мисс Чилтон-Гриздейл села напротив него в экипаже, который до этого казался вполне просторным, Филипп чувствовал странное волнение от ее присутствия. Вероятно, все дело было в запахе... в упоительном запахе свежего пирожного, так возбуждавшем его аппетит. Черт, разве женщина имеет право так пахнуть? Так, что грешные мысли против воли приходят в голову.
Она стояла в золотом луче солнечного света, льющегося из окна, и Филиппу показалось, что за спокойным и даже чопорным фасадом он видит скрытую, бьющую через край энергию и страсть.
И еще эти краски... Блестящие завитки волос цвета полночного неба, контрастирующие с фарфоровой кожей, безупречно белой, за исключением легкого персикового румянца на скулах. И сияющие зелено-голубые глаза, так напоминающие бирюзовую воду Эгейского моря, не говоря уже о полных розовых губах...
Все в ней казалось таким живым, ярким, сочным – как красочные мазки на белом холсте. Или как закат в пустыне – пламенеющие оттенки вечернего солнца и бесконечные мягкие песочные дюны.
Она наклонилась еще ниже, и Филипп вдруг удивительно отчетливо представил себе, как подходит к ней сзади, приникает губами к нежнейшей коже у основания шеи, тесно прижимается всем телом к женственным изгибам. Он потряс головой, чтобы прогнать неуместную и соблазнительную картину, и едва успел поймать свалившиеся с носа очки.
Что, черт подери, с ним происходит? Подобные сладострастные видения обычно не посещали его во время работы. Правда, ему никогда не приходилось работать в присутствии женщины. Женщины, чьи юбки шуршат при каждом ее движении и навевают мысли о пышных формах, скрытых под ними. Женщины, от которой пахнет так, словно она только что вышла из кондитерского магазина.
Женщины, которая не является его невестой.
Воспоминание о невесте прогнало нескромные картины и заставило Филиппа мрачно стиснуть зубы. Да, она не его невеста. И прекрасно. Вот сейчас его мысли движутся в правильном направлении. Она деспотична и назойлива. Она пытается превратить его в накрахмаленного, пошлого хлыща. Так-так, все правильно... мисс Чилтон-Гриздейл его враг.
Но отвести от нее глаз он все-таки не мог и смотрел, как она осторожно достает из ящика деревянную чашу и аккуратно ставит ее на покрывало. Потом она повернулась, чтобы сделать пометку в книге, а у Филиппа появилась возможность полюбоваться ее профилем.
Слегка вздернутый нос и подбородок, который, несомненно, можно назвать упрямым. Она нахмурилась и прикусила нижнюю губу, а он перевел глаза на ее рот и удивился, что не замечал его раньше. Рот был восхитителен. Кто создал его – ангел или дьявол? Мисс Чилтон-Гриздейл могла смело считаться воплощением приличия и благопристойности, но ее розовый пухлый рот наводил на мысли, очень далекие от приличных.
Филипп закрыл глаза и опять представил, как прижал бы ее к себе, как всем телом ощутил бы ее округлости и изгибы, как прикоснулся бы губами к ее губам. Теплым. Мягким. Вкусным... как изысканный десерт. Потом он осторожно раздвинет их, и его язык проникнет в глубину...
– Что-то случилось, лорд Грейборн?
Филипп резко открыл глаза. Мисс Чилтон-Гриздейл смотрела на него с тревогой и любопытством. Он почувствовал удушье, поборол желание ослабить узел галстука и два раза сглотнул, прежде чем заговорить:
– Случилось? Нет. Почему вы спрашиваете?
– Вы застонали. Вы ударились?
– Нет. – Боль, которую он чувствовал, была другого свойства. Как можно незаметнее он постарался изменить позу так, чтобы конторская книга на коленях спрятала от нее источник этой боли. Черт возьми! Месяцы воздержания так требовательно дали о себе знать в очень неудачный момент.
Ну конечно же! Причина этих неожиданных, неконтролируемых приступов желания в том, что уже несколько месяцев – много месяцев – у него не было женщины. Он ухватился за это объяснение, как собака за кость. Разумеется, все дело в этом. Его тело реагировало бы таким образом на любую симпатичную женщину. То, что желание вызывает даже такая мегера, только подтверждает эту теорию.
Филипп успокоился, но ненадолго – до тех пор, пока не вмешался внутренний голос: «Ты провел больше часа наедине с леди Сарой – твоей невестой – в слабо освещенной галерее, и ничего подобного тебе даже в голову не пришло».
– Вы что-то обнаружили? – спросила Мередит.
Да, я обнаружил, что вы действуете на меня каким-то непонятным, необычным и пугающим образом. И что мне очень это не нравится!
– Нет. – Он попытался улыбнуться, но чувствовал, что улыбка получилась не особенно убедительной. – Просто заболела спина от всех этих наклонов. – Кивнув на ряд предметов, выстроившихся рядом с ее ящиком, он спросил: – А у вас есть что-нибудь интересное?
– Здесь потрясающие экспонаты. Но ничего похожего на то, что мы ищем. – Она оглядела покрывало. – Какие удивительные вещи! Подумать только, их держали в руках люди, жившие много веков назад. Представляю ваше восхищение, когда вам удавалось найти их.
– Да, я восхищался.
– И все они найдены в земле?
– Нет, только некоторые. Одни купил на свои средства или на средства, выделенные музеем, какие-то выменял.
– Удивительно, – повторила Мередит, нагнулась и подняла с пола маленькую чашку. – Неужели кто-то согласился продать такую красоту?
– Да, кто-то, кто умирал от голода. Или кто-то, кто ее украл. Или был в отчаянии. – Филипп подходил к ней все ближе, как будто какой-то дьявол подталкивал его. – В отчаянии люди иногда совершают странные поступки.
Какая-то искра промелькнула в ее глазах – словно след минувшей боли. Она погасла так быстро, что Филипп не был уверен, что видел ее на самом деле.
– Наверное, вы правы, – сказала мисс Чилтон-Гриздейл тихо, еще раз посмотрела на чашку и задумчиво провела пальцем по блестящей внутренней поверхности. – Я никогда не видела ничего подобного – как будто распиленный жемчуг.
– Это перламутр. Чашка относится примерно к шестнадцатому веку, я думаю, она принадлежала какой-то знатной даме.
? Откуда вы знаете?
– Перламутр покрывает внутреннюю поверхность раковин и ассоциируется с луной и водой, а следовательно, у него женская сущность. Он, конечно, дешевле жемчуга, но иметь его могла только богатая женщина.
Мередит продолжала медленно водить пальцем по гладкой поверхности, и то, как все тело Филиппа откликалось на это простое движение, ясно свидетельствовало о том, что минутное помутнение сознания еще не прошло.
– В жемчуге есть что-то волшебное, – говорила она мечтательно. – Я помню, что еще ребенком увидела портрет женщины, у которой темные волосы были перевиты жемчужными нитями. Я подумала тогда, что это самая красивая женщина на свете. Она улыбалась, и я знала, что она счастлива потому, что владеет этим жемчугом. – Мередит грустно улыбнулась. – Я тогда поклялась себе, что когда-нибудь и у меня в волосах будут такие же нити.
Филипп немедленно представил себе кремовые камни, украшающие ее блестящие кудри:
– Вы сдержали клятву?
Их взгляды встретились, и Филиппу показалось, что он видит, как в ее глазах закрывается занавес, отделяющий прошлое от настоящего.
– Нет, и не собираюсь. Это были всего лишь детские мечты.
– Моя мать любила жемчуг, – сказал Филипп. – Знаете, когда-то считали, что жемчужины – это слезы богов. И еще их считают символом невинности, и поэтому они могут служить талисманом для детей.
– Как славно было бы, если бы у каждого ребенка была своя жемчужина, оберегающая его.
– Да, наверное!
Что-то в ее голосе заставило Филиппа подумать, что она говорит о каком-то определенном ребенке.
– А вы знаете, – он решил, что лучше поддерживать разговор, а не просто молча пялиться на нее, – что греки и римляне думали, будто жемчужина образуется в раковине, когда в нее попадает капля росы или дождя?
Едва задав вопрос, он уже пожалел об этом. Вот сейчас у нее в глазах появится скука. Он прекрасно помнил, что исторические беседы очень быстро надоедают дамам. Но вместо скуки он увидел искры несомненного интереса.
– Правда?
– Да. А у древних китайцев была еще более необычная теория. Они верили, что жемчужины рождаются в мозге дракона, а потом дракон хранит их, сжимая в зубах. Единственный способ добыть жемчуг – это убить дракона.
– А дракон, надо думать, решительно возражает! Глядя в ее смеющиеся глаза, он и сам не смог сдержать улыбку. Сейчас мисс Чилтон-Гриздейл совсем не напоминала мегеру. Да и волосы у нее были в пыли. Филипп не мог припомнить, когда в последний раз так легко чувствовал себя рядом с женщиной, во всяком случае, с дамой из общества. В детстве в их присутствии он всегда становился неловким и неуклюжим и не мог выдавить из себя ни слова. Когда он стал юношей, ему по-прежнему не хватало легкости и умения вести непринужденную беседу. К счастью, за годы, проведенные за границей, он сумел излечиться от застенчивости и скованности.
Филипп рассматривал ее лицо, слегка раскрасневшееся, вероятно, от жары на складе, заметил кусочек грязи, прилипший к щеке, и, не думая, протянул руку, чтобы убрать его. Он понял свою оплошность в тот самый момент, когда его пальцы коснулись нежной щеки. Ее кожа напоминала бархат. Она была невероятно мягкой и очень белой. Его рука рядом с ней показалась темной, грубой и неуместной. И жест его был явно предосудителен.
Мередит стояла абсолютно неподвижно и смотрела на него расширившимися от ужаса глазами. Чувствуя себя полным идиотом, Филипп опустил руку и сделал шаг назад.
– Вы испачкали щеку, – объяснил он.
Она моргнула несколько раз, словно выходя из транса, и густо покраснела, что показалось ему очаровательным. Нет, похоже, это волнение, влечение – что бы это, черт подери, ни было – не почудилось ему, а существует на самом деле и может быть объяснено только дьявольскими происками. Мередит неуверенно рассмеялась и тоже отступила на несколько шагов:
– Все в порядке. Видит Бог, я не хочу ходить с перепачканным лицом.
Филипп лихорадочно подыскивал какую-нибудь вежливую светскую фразу, но в голову ему приходил только совершенно невозможный и неприличный вопрос: «Нельзя ли мне еще раз прикоснуться к вам?» Куда-то исчезла легкость, которую Филипп чувствовал в ее присутствии еще пять минут назад. Этой женщине удалось опять превратить его в неловкого юнца, с которым, как он считал, давно покончено. Еще один повод невзлюбить ее. Он ведь действительно ее не любит. Разве не так? Только жар в кончиках пальцев, прикоснувшихся к ее коже, утверждает об обратном.
Филипп почувствовал, что молчание становится неприлично долгим, и в тот же момент раздался звук хлопнувшей двери.
– Вы здесь, Грейборн? – послышался низкий мужской голос.
Филипп с облегчением вздохнул, но тут же нахмурился:
– Похоже, это лорд Хедингтон. – И, повысив голос, крикнул в направлении двери: – Да, я здесь. Идите прямо и до конца.
– Возможно, он принес какие-то новости о леди Саре, – с надеждой сказала Мередит.
– Да. Леди Сара. – «Твоя невеста. Мать твоих будущих детей. Единственная женщина, о которой ты должен мечтать».
Мередит торопливо смахивала пыль с платья, пытаясь вернуть себе самообладание. Она надеялась, что лорд Хедингтон принес хорошие новости, но и независимо от этого обрадовалась его приходу.
Пребывание наедине с лордом Грейборном оказалось очень нелегким испытанием. Этот человек как-то странно действовал на нее. Простое прикосновение его пальцев к щеке обожгло, словно пламя. Вероятно, все дело в том, что они слишком долго остаются вдвоем. Как иначе объяснить то, что беспокойное сознание его присутствия не оставляло ее ни на минуту даже тогда, когда она внимательно изучала страницы каталога? Мередит чувствовала каждое его движение, слышала каждый вздох. Запланированные уроки этикета совершенно вылетели у нее из головы.
Их глаза встречались четыре раза, и каждый раз при этом Мередит казалось, что в комнате неожиданно кончается воздух. Четыре раза лорд Грейборн улыбался ей своей странной улыбкой, от которой на правой щеке у него появлялась ямочка, и спрашивал, как идут дела. И четыре раза она отвечала ему, что все в порядке.
И четыре раза она лгала. Этот мужчина будил в ней желания и чувства, пугавшие ее. А она не любила бояться. И еще Мередит не хотела признавать, что когда разговор шел о его работе, то, несмотря на все пробелы в воспитании, он становился интересным, умным и очень привлекательным собеседником.
И это тоже пугало ее.
– Вот вы где, – произнес граф Хедингтон, появляясь из-за ряда ящиков. – Я... – Он заметил Мередит и сердито уставился на нее в монокль. – И вы здесь!
– Мисс Чилтон-Гриздейл помогает мне в поисках утраченной части таблички, ваша светлость, – объяснил Филипп. – У вас есть какие-то новости?
Граф свирепо переводил взгляд с одного на другого и наконец выбрал Мередит:
– Да, у меня есть новости. – Он подошел ближе и угрожающе направил на нее указательный палец. – Это вы во всем виноваты.
Мередит еще не успела открыть рот, а лорд Грейборн уже встал между ней и графом:
– Будьте любезны объясниться, – сказал он мягким голосом, в котором тем не менее чувствовалась сталь.
Чтобы лучше видеть, Мередит вышла из-за его спины и встала рядом. Разъяренный лорд Хедингтон с багровевшим лицом очень напоминал чайник, готовый в любую секунду выпустить из себя струю пара.
– Я и вас обвиняю, Грейборн. – Он полез в карман вышитого жилета и извлек из него исписанный лист белой бумаги. – Я получил это час назад от моей дочери... теперь уже баронессы Уэйкрофт. Они поженились вчера, и она сделала это только ради того, чтобы не выходить замуж за вас.
Мередит показалось, что у нее остановилось сердце, но в то же время она знала, что это не так, потому что кровь бешено пульсировала в ушах. Краем глаза она видела, что лорд Грейборн стоит совершенно спокойно.
– Очевидно, эта идея пришла ей в голову после вашего разговора в галерее, – продолжал кипятиться граф. – Девочка всегда была неравнодушна к Уэйкрофту, но она прекрасно понимала, что замуж ей придется выйти по моему выбору. – Его взгляд опять переметнулся к Мередит. – Вы уверяли, что этот брак будет необычайно благоприятен для моей семьи и ддя моей дочери, – бушевал граф. Досталось и Филиппу.
– Она пишет, что сразу же после знакомства поняла, что никогда не сможет вас полюбить, и осознала, насколько сильно ее чувство к Уэйкрофту. Наслушавшись ваших россказней о проклятиях, падениях и мигренях, глупая девчонка перепугалась и поверила, что действительно умрет через два дня, если выйдет за вас. Но она, конечно же, знала, что я ни за что не позволю разорвать помолвку.
На следующее утро она написала Уэйкрофту и обо всем ему рассказала. Очевидно, он тоже был к ней неравнодушен, потому что быстро раздобыл специальное разрешение на брак. Он увез ее, притворившись, что хочет доставить в собор Святого Павла. Они поженились и сейчас направляются на континент в свадебное путешествие.
Граф опять смотрел на Мередит, и взгляд его выражал крайнее отвращение:
– Разразившийся скандал дурно отразится на репутации нашей семьи, и я считаю вас, мисс Чилтон-Гриздейл, лично ответственной за это. Я клянусь, что не пожалею сил для того, чтобы вы уже никогда и никому не могли оказывать свои сомнительные услуги. А что касается вас, Грейборн, хочу сказать, что во всей этой безобразной истории меня радует только одно – моя дочь не стала женой такого недоумка, как вы, и не родит от вас новых идиотов. Хотя поговаривают, что детям было бы не с чего взяться.
Мередит коротко, испуганно вздохнула, услышав неприкрытый намек графа. Она осторожно посмотрела на Филиппа и увидела, что у него плотно сжаты губы и дрожит какой-то мускул на щеке. Он сделал шаг вперед:
– Мне вы можете говорить все, что вам угодно, но не забывайте, что здесь присутствует дама. Советую вам не переступать черты, чтобы не пришлось пожалеть об этом. – Голос Филиппа звучал немногим громче шепота, но в нем нельзя было не услышать гнева и решительности.
– Вы мне угрожаете? – спросил граф надменно, но при этом осторожно отступил назад.
– Я предупреждаю, что мое терпение на исходе. Если вам больше нечего сообщить мне по поводу письма леди Сары, я считаю наш разговор законченным. – Филипп кивнул: – Выход в той стороне.
Послав им обоим испепеляющий взгляд через монокль, граф счел разумным ретироваться. Они молча слушали, как затихают его шаги, потом громко захлопнулась входная дверь, и стало очень тихо.
Мередит пыталась дышать ровно и глубоко, чтобы успокоиться, но у нее это плохо получалось. Какой-то звук – то ли смех, то ли плач – рвался из горла, и она прижала руку к губам, чтобы сдержать его. Господи, а она думала, что хуже уже быть не может!
Лорд Грейборн с обеспокоенным видом сделал шаг и оказался прямо перед ней. За стеклами очков его глаза гневно сверкали. Он осторожно взял ее за плечи:
– Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетельницей подобной грубости и непристойных намеков. Как вы себя чувствуете?
Мередит молча смотрела на него. Очевидно, лорд Грейборн решил, что ее привел в смятение намек на его... мужскую неполноценность. Он не мог знать, что ее уже давно трудно чем-либо шокировать. И что одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в его несомненной мужественности.
– Со мной все в порядке, – сказала она, с трудом выговаривая слова.
– А со мной – нет! Несомненно, в данный момент меня можно отнести к категории людей, совершенно выведенных из себя. – Он внимательно рассматривал лицо Мередит, а руки держали ее плечи очень крепко. – Вы ведь не собираетесь снова падать в обморок?
– Разумеется, нет. – Она высвободилась из его рук, но продолжала чувствовать на своих плечах тепло сильных ладоней. – Вы уверенно можете отнести меня к категории женщин, которые не подвержены обморокам.
Он недоверчиво приподнял бровь:
– Вот как? А мне казалось иначе.
– Эпизод в соборе был случайностью, уверяю вас. Филипп, казалось, не очень в это поверил:
– Рад, если это так.
– Вы только что защищали меня, как настоящий джентльмен. Благодарю вас!
– Надеюсь, что удивление в вашем голосе мне просто послышалось.
На самом деле она очень удивилась, даже поразилась, хотя и не собиралась демонстрировать свое изумление. Но над этим придется поразмыслить позже. Сейчас у нее были другие, гораздо более серьезные проблемы.
– К сожалению, после сообщения графа наше положение переходит из категории «плохих» в категорию «безвыходных». У вас больше нет невесты, свадьба двадцать второго не состоится, а моей профессиональной репутации нанесен непоправимый урон. И времени у нас совсем мало, учитывая состояние здоровья вашего отца. Необходимо что-то срочно предпринять. Но что?
– Я буду рад любому предложению. Но теперь, даже если мы найдем камень, мне не на ком будет жениться. – Филипп невесело усмехнулся. – Надо мной повисло проклятие, в газете обо мне напечатана очень нелестная статья, а в свете распускают сплетни о моей мужской... несостоятельности, о чем так любезно упомянул лорд Хедингтон... Я думаю, что сейчас на вопрос, поставленный в «Тайме», можно смело ответить «да». Да, я самый безнадежный жених в Англии.
– Безнадежный, – медленно повторила Мередит. – Да, пожалуй что так.
Он отвесил иронический поклон:
– Не слишком почетный титул. Однако меня удивляет энтузиазм, с которым вы его произносите. Может, поделитесь своими соображениями?
Мередит показалось, что он собирается о чем-то спросить ее, но она не хотела отвечать на вопросы и заговорила первой:
– Вы не могли бы показать мне камень с проклятием и точно сказать, о чем в нем говорится? Это облегчило бы мне поиски.
– Я надежно спрятал Камень слез, – нахмурился лорд Грейборн, – чтобы никто не мог случайно найти его и перевести проклятие. Но в журнале у меня есть английский вариант текста. – Он раскрыл тетрадь и передал ее Мередит. – Я думаю, вы вполне можете прочитать его, потому что у вас, уж конечно, никогда не будет невесты.
Мередит положила журнал на колени и углубилась в строчки, написанные мелким, аккуратным почерком:
Как предала меня любовь моя жестоко,
Так ты не избежишь губительного рока.
Заклятием навек ты проклят, и отныне
Одно лишь горе ждет тебя в твоей судьбине.
В дыхании любви почуешь запах смерти.
Споткнувшись, упадет любовь на ровной тверди.
И станет, как мое, болеть ее чело.
Коль счастлив и женат – не быть с супругой вместе.
Жена твоя – умрет. А если есть невеста,
Пройдет два дня – и ей откроет смерть объятья,
После того, как вы произнесете клятвы.
Отныне, коль твоя любовь
Над нею – Гнев Богов.
Любимую твою ничто
Одно спасенье е
Ты на роскош
Где силу по
Все вслед
Лишь...
Холодная дрожь пробежала по спине Мередит. Больше всего ей захотелось захлопнуть тетрадь и не видеть зловещих слов. Филипп протянул руку и наискосок провел пальцем по нижним строчкам.
– В этом месте камень сломан, и прочитать последние предложения невозможно.
Взглянув на его большую загорелую руку, лежащую почти на ее колене, Мередит опять вздрогнула.
– А какого размера этот камень? – спросила она, откашлявшись.
Лорд Грейборн развернул руку ладонью кверху и положил ее на журнал:
– Приблизительно такого же, как моя ладонь, и толщиной в два дюйма. А недостающий кусок, я думаю, примерно такой. – Он сжал руку в кулак.
Мередит могла поклясться, что через журнал чувствует не только тяжесть, но и непривычное, странно волнующее тепло этой мужской руки, лежащей у нее на колене. Ей нестерпимо хотелось отодвинуться, сбросить ее, но она заставила себя сидеть неподвижно. Лорд Грейборн, казалось, не понимал, как неприлична подобная фамильярность. И она непременно сказала бы ему об этом, если бы смогла заговорить. К частью, экипаж остановился, и Филипп откинулся назад, а она смогла вздохнуть, осознав, что не делала этого целую вечность.
– Вот и склад, – сказал он.
Слава Богу! Наконец-то можно выйти из экипажа, в котором с каждой секундой становилось все теснее. Она успела прийти в себя еще до того, как они вошли в огромное, тускло освещенное помещение, заполненное рядами стоящих друг на друге деревянных ящиков. Десятками, нет, сотнями рядов очень больших ящиков!
– Боже милостивый! Которые из них ваши?
– Все находящиеся в последней трети здания. Мередит испуганно посмотрела на него:
– Вы шутите?
– Боюсь, что нет.
– А что-нибудь еще осталось в тех странах, из которых вы все это вывезли?
Лорд Грейборн рассмеялся, и его смех эхом отозвался в огромном помещении:
– В этих ящиках находятся не только древности. Во многих из них – ткани, ковры, специи и мебель, приобретенные для нашего с отцом делового предприятия.
– Понятно. – Она смотрела на бесконечные ряды ящиков. – С чего начнем?
– Идите за мной.
Они шли по узкому проходу между рядами, потом несколько раз поворачивали, и Мередит стало казаться, что она потерялась в каком-то огромном лабиринте. Наконец они Достигли двери, за которой, очевидно, находилась контора.
Филипп достал из кармана ключи, открыл дверь и жестом пригласил ее войти. Она оказалась в маленькой и тесной комнате, где основным предметом мебели был большой буковый стол. Лорд Грейборн подошел к нему, выдвинул ящик и достал две толстые конторские книги.
– Мы будем действовать следующим образом, – сказал он, – открывать ящик, доставать его содержимое, проверять его по списку, а затем укладывать обратно.
– А зачем открывать ящики? Разве не достаточно внимательно прочитать список и найти в нем что-то вроде «кусок каменной таблички с надписью»?
– По нескольким причинам. Во-первых, я уже читал эти списки и не нашел ничего похожего на «кусок каменной таблички с надписью». Во-вторых, очень возможно, что он в эти списки включен, но при этом неправильно описан. Поэтому проверка содержимого необходима. В-третьих, я не один занимался упаковкой и каталогизацией и не могу поклясться, что все обошлось без ошибок. И наконец, возможно, что «половины таблички» нет в списках потому, что она сочтена частью какого-нибудь другого предмета. Например, уцелевшую часть я нашел в алебастровой шкатулке, а значит...
– В списке может значиться только алебастровая шкатулка.
– Совершенно верно. – Он нагнулся и поднял с пола несколько кусков полотна. – Я постелю их на пол, перед тем как открывать ящики. Я считаю, что первый ящик нам надо проверить вместе, чтобы вы посмотрели, как это делается, а потом будем работать каждый над своим. Вы одобряете такой план?
Чем скорее они начнут, тем быстрее найдут камень. И тогда состоится свадьба, ее жизнь опять станет нормальной, и она сможет навсегда забыть о лорде Грейборне.
– Давайте приступим.
Два часа спустя лорд Грейборн отметил в списке и бережно уложил обратно в ящик изящную глиняную вазу, найденную, как ему припомнилось, во время раскопок в Турции, устало выпрямился, посмотрел на мисс Чилтон-Гриздейл, и внезапно у него перехватило дыхание.
Из-за душной жары, стоявшей на складе, она уже давно сняла свой кремовый кружевной жакет и сейчас стояла, нагнувшись над очередным ящиком, и тонкая ткань платья 0дотно облегала женственные округлости ягодиц. Надо сказать, они были прелестны.
С того самого момента, как мисс Чилтон-Гриздейл села напротив него в экипаже, который до этого казался вполне просторным, Филипп чувствовал странное волнение от ее присутствия. Вероятно, все дело было в запахе... в упоительном запахе свежего пирожного, так возбуждавшем его аппетит. Черт, разве женщина имеет право так пахнуть? Так, что грешные мысли против воли приходят в голову.
Она стояла в золотом луче солнечного света, льющегося из окна, и Филиппу показалось, что за спокойным и даже чопорным фасадом он видит скрытую, бьющую через край энергию и страсть.
И еще эти краски... Блестящие завитки волос цвета полночного неба, контрастирующие с фарфоровой кожей, безупречно белой, за исключением легкого персикового румянца на скулах. И сияющие зелено-голубые глаза, так напоминающие бирюзовую воду Эгейского моря, не говоря уже о полных розовых губах...
Все в ней казалось таким живым, ярким, сочным – как красочные мазки на белом холсте. Или как закат в пустыне – пламенеющие оттенки вечернего солнца и бесконечные мягкие песочные дюны.
Она наклонилась еще ниже, и Филипп вдруг удивительно отчетливо представил себе, как подходит к ней сзади, приникает губами к нежнейшей коже у основания шеи, тесно прижимается всем телом к женственным изгибам. Он потряс головой, чтобы прогнать неуместную и соблазнительную картину, и едва успел поймать свалившиеся с носа очки.
Что, черт подери, с ним происходит? Подобные сладострастные видения обычно не посещали его во время работы. Правда, ему никогда не приходилось работать в присутствии женщины. Женщины, чьи юбки шуршат при каждом ее движении и навевают мысли о пышных формах, скрытых под ними. Женщины, от которой пахнет так, словно она только что вышла из кондитерского магазина.
Женщины, которая не является его невестой.
Воспоминание о невесте прогнало нескромные картины и заставило Филиппа мрачно стиснуть зубы. Да, она не его невеста. И прекрасно. Вот сейчас его мысли движутся в правильном направлении. Она деспотична и назойлива. Она пытается превратить его в накрахмаленного, пошлого хлыща. Так-так, все правильно... мисс Чилтон-Гриздейл его враг.
Но отвести от нее глаз он все-таки не мог и смотрел, как она осторожно достает из ящика деревянную чашу и аккуратно ставит ее на покрывало. Потом она повернулась, чтобы сделать пометку в книге, а у Филиппа появилась возможность полюбоваться ее профилем.
Слегка вздернутый нос и подбородок, который, несомненно, можно назвать упрямым. Она нахмурилась и прикусила нижнюю губу, а он перевел глаза на ее рот и удивился, что не замечал его раньше. Рот был восхитителен. Кто создал его – ангел или дьявол? Мисс Чилтон-Гриздейл могла смело считаться воплощением приличия и благопристойности, но ее розовый пухлый рот наводил на мысли, очень далекие от приличных.
Филипп закрыл глаза и опять представил, как прижал бы ее к себе, как всем телом ощутил бы ее округлости и изгибы, как прикоснулся бы губами к ее губам. Теплым. Мягким. Вкусным... как изысканный десерт. Потом он осторожно раздвинет их, и его язык проникнет в глубину...
– Что-то случилось, лорд Грейборн?
Филипп резко открыл глаза. Мисс Чилтон-Гриздейл смотрела на него с тревогой и любопытством. Он почувствовал удушье, поборол желание ослабить узел галстука и два раза сглотнул, прежде чем заговорить:
– Случилось? Нет. Почему вы спрашиваете?
– Вы застонали. Вы ударились?
– Нет. – Боль, которую он чувствовал, была другого свойства. Как можно незаметнее он постарался изменить позу так, чтобы конторская книга на коленях спрятала от нее источник этой боли. Черт возьми! Месяцы воздержания так требовательно дали о себе знать в очень неудачный момент.
Ну конечно же! Причина этих неожиданных, неконтролируемых приступов желания в том, что уже несколько месяцев – много месяцев – у него не было женщины. Он ухватился за это объяснение, как собака за кость. Разумеется, все дело в этом. Его тело реагировало бы таким образом на любую симпатичную женщину. То, что желание вызывает даже такая мегера, только подтверждает эту теорию.
Филипп успокоился, но ненадолго – до тех пор, пока не вмешался внутренний голос: «Ты провел больше часа наедине с леди Сарой – твоей невестой – в слабо освещенной галерее, и ничего подобного тебе даже в голову не пришло».
– Вы что-то обнаружили? – спросила Мередит.
Да, я обнаружил, что вы действуете на меня каким-то непонятным, необычным и пугающим образом. И что мне очень это не нравится!
– Нет. – Он попытался улыбнуться, но чувствовал, что улыбка получилась не особенно убедительной. – Просто заболела спина от всех этих наклонов. – Кивнув на ряд предметов, выстроившихся рядом с ее ящиком, он спросил: – А у вас есть что-нибудь интересное?
– Здесь потрясающие экспонаты. Но ничего похожего на то, что мы ищем. – Она оглядела покрывало. – Какие удивительные вещи! Подумать только, их держали в руках люди, жившие много веков назад. Представляю ваше восхищение, когда вам удавалось найти их.
– Да, я восхищался.
– И все они найдены в земле?
– Нет, только некоторые. Одни купил на свои средства или на средства, выделенные музеем, какие-то выменял.
– Удивительно, – повторила Мередит, нагнулась и подняла с пола маленькую чашку. – Неужели кто-то согласился продать такую красоту?
– Да, кто-то, кто умирал от голода. Или кто-то, кто ее украл. Или был в отчаянии. – Филипп подходил к ней все ближе, как будто какой-то дьявол подталкивал его. – В отчаянии люди иногда совершают странные поступки.
Какая-то искра промелькнула в ее глазах – словно след минувшей боли. Она погасла так быстро, что Филипп не был уверен, что видел ее на самом деле.
– Наверное, вы правы, – сказала мисс Чилтон-Гриздейл тихо, еще раз посмотрела на чашку и задумчиво провела пальцем по блестящей внутренней поверхности. – Я никогда не видела ничего подобного – как будто распиленный жемчуг.
– Это перламутр. Чашка относится примерно к шестнадцатому веку, я думаю, она принадлежала какой-то знатной даме.
? Откуда вы знаете?
– Перламутр покрывает внутреннюю поверхность раковин и ассоциируется с луной и водой, а следовательно, у него женская сущность. Он, конечно, дешевле жемчуга, но иметь его могла только богатая женщина.
Мередит продолжала медленно водить пальцем по гладкой поверхности, и то, как все тело Филиппа откликалось на это простое движение, ясно свидетельствовало о том, что минутное помутнение сознания еще не прошло.
– В жемчуге есть что-то волшебное, – говорила она мечтательно. – Я помню, что еще ребенком увидела портрет женщины, у которой темные волосы были перевиты жемчужными нитями. Я подумала тогда, что это самая красивая женщина на свете. Она улыбалась, и я знала, что она счастлива потому, что владеет этим жемчугом. – Мередит грустно улыбнулась. – Я тогда поклялась себе, что когда-нибудь и у меня в волосах будут такие же нити.
Филипп немедленно представил себе кремовые камни, украшающие ее блестящие кудри:
– Вы сдержали клятву?
Их взгляды встретились, и Филиппу показалось, что он видит, как в ее глазах закрывается занавес, отделяющий прошлое от настоящего.
– Нет, и не собираюсь. Это были всего лишь детские мечты.
– Моя мать любила жемчуг, – сказал Филипп. – Знаете, когда-то считали, что жемчужины – это слезы богов. И еще их считают символом невинности, и поэтому они могут служить талисманом для детей.
– Как славно было бы, если бы у каждого ребенка была своя жемчужина, оберегающая его.
– Да, наверное!
Что-то в ее голосе заставило Филиппа подумать, что она говорит о каком-то определенном ребенке.
– А вы знаете, – он решил, что лучше поддерживать разговор, а не просто молча пялиться на нее, – что греки и римляне думали, будто жемчужина образуется в раковине, когда в нее попадает капля росы или дождя?
Едва задав вопрос, он уже пожалел об этом. Вот сейчас у нее в глазах появится скука. Он прекрасно помнил, что исторические беседы очень быстро надоедают дамам. Но вместо скуки он увидел искры несомненного интереса.
– Правда?
– Да. А у древних китайцев была еще более необычная теория. Они верили, что жемчужины рождаются в мозге дракона, а потом дракон хранит их, сжимая в зубах. Единственный способ добыть жемчуг – это убить дракона.
– А дракон, надо думать, решительно возражает! Глядя в ее смеющиеся глаза, он и сам не смог сдержать улыбку. Сейчас мисс Чилтон-Гриздейл совсем не напоминала мегеру. Да и волосы у нее были в пыли. Филипп не мог припомнить, когда в последний раз так легко чувствовал себя рядом с женщиной, во всяком случае, с дамой из общества. В детстве в их присутствии он всегда становился неловким и неуклюжим и не мог выдавить из себя ни слова. Когда он стал юношей, ему по-прежнему не хватало легкости и умения вести непринужденную беседу. К счастью, за годы, проведенные за границей, он сумел излечиться от застенчивости и скованности.
Филипп рассматривал ее лицо, слегка раскрасневшееся, вероятно, от жары на складе, заметил кусочек грязи, прилипший к щеке, и, не думая, протянул руку, чтобы убрать его. Он понял свою оплошность в тот самый момент, когда его пальцы коснулись нежной щеки. Ее кожа напоминала бархат. Она была невероятно мягкой и очень белой. Его рука рядом с ней показалась темной, грубой и неуместной. И жест его был явно предосудителен.
Мередит стояла абсолютно неподвижно и смотрела на него расширившимися от ужаса глазами. Чувствуя себя полным идиотом, Филипп опустил руку и сделал шаг назад.
– Вы испачкали щеку, – объяснил он.
Она моргнула несколько раз, словно выходя из транса, и густо покраснела, что показалось ему очаровательным. Нет, похоже, это волнение, влечение – что бы это, черт подери, ни было – не почудилось ему, а существует на самом деле и может быть объяснено только дьявольскими происками. Мередит неуверенно рассмеялась и тоже отступила на несколько шагов:
– Все в порядке. Видит Бог, я не хочу ходить с перепачканным лицом.
Филипп лихорадочно подыскивал какую-нибудь вежливую светскую фразу, но в голову ему приходил только совершенно невозможный и неприличный вопрос: «Нельзя ли мне еще раз прикоснуться к вам?» Куда-то исчезла легкость, которую Филипп чувствовал в ее присутствии еще пять минут назад. Этой женщине удалось опять превратить его в неловкого юнца, с которым, как он считал, давно покончено. Еще один повод невзлюбить ее. Он ведь действительно ее не любит. Разве не так? Только жар в кончиках пальцев, прикоснувшихся к ее коже, утверждает об обратном.
Филипп почувствовал, что молчание становится неприлично долгим, и в тот же момент раздался звук хлопнувшей двери.
– Вы здесь, Грейборн? – послышался низкий мужской голос.
Филипп с облегчением вздохнул, но тут же нахмурился:
– Похоже, это лорд Хедингтон. – И, повысив голос, крикнул в направлении двери: – Да, я здесь. Идите прямо и до конца.
– Возможно, он принес какие-то новости о леди Саре, – с надеждой сказала Мередит.
– Да. Леди Сара. – «Твоя невеста. Мать твоих будущих детей. Единственная женщина, о которой ты должен мечтать».
Мередит торопливо смахивала пыль с платья, пытаясь вернуть себе самообладание. Она надеялась, что лорд Хедингтон принес хорошие новости, но и независимо от этого обрадовалась его приходу.
Пребывание наедине с лордом Грейборном оказалось очень нелегким испытанием. Этот человек как-то странно действовал на нее. Простое прикосновение его пальцев к щеке обожгло, словно пламя. Вероятно, все дело в том, что они слишком долго остаются вдвоем. Как иначе объяснить то, что беспокойное сознание его присутствия не оставляло ее ни на минуту даже тогда, когда она внимательно изучала страницы каталога? Мередит чувствовала каждое его движение, слышала каждый вздох. Запланированные уроки этикета совершенно вылетели у нее из головы.
Их глаза встречались четыре раза, и каждый раз при этом Мередит казалось, что в комнате неожиданно кончается воздух. Четыре раза лорд Грейборн улыбался ей своей странной улыбкой, от которой на правой щеке у него появлялась ямочка, и спрашивал, как идут дела. И четыре раза она отвечала ему, что все в порядке.
И четыре раза она лгала. Этот мужчина будил в ней желания и чувства, пугавшие ее. А она не любила бояться. И еще Мередит не хотела признавать, что когда разговор шел о его работе, то, несмотря на все пробелы в воспитании, он становился интересным, умным и очень привлекательным собеседником.
И это тоже пугало ее.
– Вот вы где, – произнес граф Хедингтон, появляясь из-за ряда ящиков. – Я... – Он заметил Мередит и сердито уставился на нее в монокль. – И вы здесь!
– Мисс Чилтон-Гриздейл помогает мне в поисках утраченной части таблички, ваша светлость, – объяснил Филипп. – У вас есть какие-то новости?
Граф свирепо переводил взгляд с одного на другого и наконец выбрал Мередит:
– Да, у меня есть новости. – Он подошел ближе и угрожающе направил на нее указательный палец. – Это вы во всем виноваты.
Мередит еще не успела открыть рот, а лорд Грейборн уже встал между ней и графом:
– Будьте любезны объясниться, – сказал он мягким голосом, в котором тем не менее чувствовалась сталь.
Чтобы лучше видеть, Мередит вышла из-за его спины и встала рядом. Разъяренный лорд Хедингтон с багровевшим лицом очень напоминал чайник, готовый в любую секунду выпустить из себя струю пара.
– Я и вас обвиняю, Грейборн. – Он полез в карман вышитого жилета и извлек из него исписанный лист белой бумаги. – Я получил это час назад от моей дочери... теперь уже баронессы Уэйкрофт. Они поженились вчера, и она сделала это только ради того, чтобы не выходить замуж за вас.
Мередит показалось, что у нее остановилось сердце, но в то же время она знала, что это не так, потому что кровь бешено пульсировала в ушах. Краем глаза она видела, что лорд Грейборн стоит совершенно спокойно.
– Очевидно, эта идея пришла ей в голову после вашего разговора в галерее, – продолжал кипятиться граф. – Девочка всегда была неравнодушна к Уэйкрофту, но она прекрасно понимала, что замуж ей придется выйти по моему выбору. – Его взгляд опять переметнулся к Мередит. – Вы уверяли, что этот брак будет необычайно благоприятен для моей семьи и ддя моей дочери, – бушевал граф. Досталось и Филиппу.
– Она пишет, что сразу же после знакомства поняла, что никогда не сможет вас полюбить, и осознала, насколько сильно ее чувство к Уэйкрофту. Наслушавшись ваших россказней о проклятиях, падениях и мигренях, глупая девчонка перепугалась и поверила, что действительно умрет через два дня, если выйдет за вас. Но она, конечно же, знала, что я ни за что не позволю разорвать помолвку.
На следующее утро она написала Уэйкрофту и обо всем ему рассказала. Очевидно, он тоже был к ней неравнодушен, потому что быстро раздобыл специальное разрешение на брак. Он увез ее, притворившись, что хочет доставить в собор Святого Павла. Они поженились и сейчас направляются на континент в свадебное путешествие.
Граф опять смотрел на Мередит, и взгляд его выражал крайнее отвращение:
– Разразившийся скандал дурно отразится на репутации нашей семьи, и я считаю вас, мисс Чилтон-Гриздейл, лично ответственной за это. Я клянусь, что не пожалею сил для того, чтобы вы уже никогда и никому не могли оказывать свои сомнительные услуги. А что касается вас, Грейборн, хочу сказать, что во всей этой безобразной истории меня радует только одно – моя дочь не стала женой такого недоумка, как вы, и не родит от вас новых идиотов. Хотя поговаривают, что детям было бы не с чего взяться.
Мередит коротко, испуганно вздохнула, услышав неприкрытый намек графа. Она осторожно посмотрела на Филиппа и увидела, что у него плотно сжаты губы и дрожит какой-то мускул на щеке. Он сделал шаг вперед:
– Мне вы можете говорить все, что вам угодно, но не забывайте, что здесь присутствует дама. Советую вам не переступать черты, чтобы не пришлось пожалеть об этом. – Голос Филиппа звучал немногим громче шепота, но в нем нельзя было не услышать гнева и решительности.
– Вы мне угрожаете? – спросил граф надменно, но при этом осторожно отступил назад.
– Я предупреждаю, что мое терпение на исходе. Если вам больше нечего сообщить мне по поводу письма леди Сары, я считаю наш разговор законченным. – Филипп кивнул: – Выход в той стороне.
Послав им обоим испепеляющий взгляд через монокль, граф счел разумным ретироваться. Они молча слушали, как затихают его шаги, потом громко захлопнулась входная дверь, и стало очень тихо.
Мередит пыталась дышать ровно и глубоко, чтобы успокоиться, но у нее это плохо получалось. Какой-то звук – то ли смех, то ли плач – рвался из горла, и она прижала руку к губам, чтобы сдержать его. Господи, а она думала, что хуже уже быть не может!
Лорд Грейборн с обеспокоенным видом сделал шаг и оказался прямо перед ней. За стеклами очков его глаза гневно сверкали. Он осторожно взял ее за плечи:
– Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетельницей подобной грубости и непристойных намеков. Как вы себя чувствуете?
Мередит молча смотрела на него. Очевидно, лорд Грейборн решил, что ее привел в смятение намек на его... мужскую неполноценность. Он не мог знать, что ее уже давно трудно чем-либо шокировать. И что одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в его несомненной мужественности.
– Со мной все в порядке, – сказала она, с трудом выговаривая слова.
– А со мной – нет! Несомненно, в данный момент меня можно отнести к категории людей, совершенно выведенных из себя. – Он внимательно рассматривал лицо Мередит, а руки держали ее плечи очень крепко. – Вы ведь не собираетесь снова падать в обморок?
– Разумеется, нет. – Она высвободилась из его рук, но продолжала чувствовать на своих плечах тепло сильных ладоней. – Вы уверенно можете отнести меня к категории женщин, которые не подвержены обморокам.
Он недоверчиво приподнял бровь:
– Вот как? А мне казалось иначе.
– Эпизод в соборе был случайностью, уверяю вас. Филипп, казалось, не очень в это поверил:
– Рад, если это так.
– Вы только что защищали меня, как настоящий джентльмен. Благодарю вас!
– Надеюсь, что удивление в вашем голосе мне просто послышалось.
На самом деле она очень удивилась, даже поразилась, хотя и не собиралась демонстрировать свое изумление. Но над этим придется поразмыслить позже. Сейчас у нее были другие, гораздо более серьезные проблемы.
– К сожалению, после сообщения графа наше положение переходит из категории «плохих» в категорию «безвыходных». У вас больше нет невесты, свадьба двадцать второго не состоится, а моей профессиональной репутации нанесен непоправимый урон. И времени у нас совсем мало, учитывая состояние здоровья вашего отца. Необходимо что-то срочно предпринять. Но что?
– Я буду рад любому предложению. Но теперь, даже если мы найдем камень, мне не на ком будет жениться. – Филипп невесело усмехнулся. – Надо мной повисло проклятие, в газете обо мне напечатана очень нелестная статья, а в свете распускают сплетни о моей мужской... несостоятельности, о чем так любезно упомянул лорд Хедингтон... Я думаю, что сейчас на вопрос, поставленный в «Тайме», можно смело ответить «да». Да, я самый безнадежный жених в Англии.
– Безнадежный, – медленно повторила Мередит. – Да, пожалуй что так.
Он отвесил иронический поклон:
– Не слишком почетный титул. Однако меня удивляет энтузиазм, с которым вы его произносите. Может, поделитесь своими соображениями?