Но папа отмалчивался. И мы с мамой решили, что это он нарочно успокаивает нас.
Тем более что все оставалось по-прежнему.
Но вот однажды...
Папа пришел из школы довольно поздно: у них был педсовет. Обычно мы
переодеваемся в комнате, чтобы не было лишнего крику. А тут папа повесил пальто
в прихожей и даже оставил под вешалкой свой огромный учительский портфель.
Алевтина Степановна была на кухне...
-- "...Я не знала, что тебе мешала, -- пела она противным голосом, гремя
тарелками. -- Мы чужие, обо мне забудь..."
Папа вошел в комнату и сказал маме:
-- Иди на кухню!
-- Ты что? -- удивилась мама. -- Там же... эта...
-- Иди! -- потребовал папа. -- Чайник поставь. И даже... -- он задумался, -- и даже
картошку начни чистить. А вымой ее под краном. В раковине!
-- Ты с ума сошел! -- воскликнула мама. -- Ты знаешь, что будет?
-- Знаю! -- весело ответил папа. -- Иди! И постарайся продержаться как можно
дольше.
Мама пожала плечами и вышла.
-- Папа, -- сказала я. -- Как тебе не стыдно! Зачем ты маму посылаешь на заведомый
скандал?!
-- Т-с-с! -- вместо ответа прошептал папа. -- Слушай! Но слышно было и так.
-- Обнаглели! -- орала Алевтина Степановна. -- Хулиганы! Мерзавцы! Придурки
интеллигентские! Мало того, что она больных калечит в поликлинике, так и дома от
нее покоя нет! А я еще раз в милицию напишу! И муженьку твоему в школу! И в
горздрав! Что вы самогонку гоните! А ты с работы спирт носишь!
-- Но ведь это неправда, -- послышался усталый мамин голос. -- Зачем вы?..
-- Ну и пусть неправда! -- продолжала орать соседка. -- А зато как тебя потаскают,
так узнаешь! Чтобы не лезла на кухню не в свое время! В столовке питайтесь, не
подохнете! Я не хочу, чтобы у меня под носом кто-то шастал! Когда я готовлю!
-- Это -- коммунальная квартира, -- тихо сказала мама. -- Мы имеем такое же
право...
-- Что??? -- взревела Алевтина Степановна. -- Я вам покажу право! Я вас всех из
города выселю! За моральное разложение! Я еще и в газету напишу, как вы
трудящуюся женщину заедаете! Узнаете вы меня!
Мама вернулась в комнату. У нее дрожали руки.
-- Доволен? -- спросила она папу. -- Ты этого хотел?
-- Именно этого! -- радостно сказал папа. -- Теперь все! Доигралась' И он пошел на
кухню.
Мы с мамой переглянулись: что с нашим папой? Неужели ему стали нравиться
скандалы?
-- Теперь этот вылез! -- бушевала Алевтина Степановна. -- Сморчок очкастый! Что,
жену обидели?! Заступаться пришел? И ничего ты мне не сделаешь! Попробуй только
пальцем тронь -- посажу на десять лет! Вот нарочно шишку на лбу набью, а скажу,
что ты меня ударил! Хулиганы! На экспертизу пойду! Мерзавцы! Придурки
интеллигентские! Сейчас же в милицию позвоню! Мало того, что она больных в
поликлинике...
-- Ничего не понимаю! -- вдруг сказала мама, прислушавшись. -- Там что, две
Алевтины Степановны, что ли?
Мы выбежали на кухню и увидели потрясающую картину.
Алевтина Степановна с выпученными глазами и раскрытым ртом стояла и молчала.
Папа, торжествующе улыбаясь, держал двумя руками свой огромный портфель. А
портфель голосом соседки визгливо орал:...И муженьку твоему в школу! И в
горздрав! Что вы самогонку гоните, а ты!..
-- Магнитофон! -- догадалась я. -- Ой, как здорово! Папа сунул руку в портфель -- и
крик прекратился.
- Вот он, свидетель, -- сказал папа. -- Объективный и нелицеприятный! Молодец,
лейтенант, здорово придумал!
Мама не выдержала и расхохоталась, уж больно смешной был у Алевтины Степановны
вид.
-- Учтите, -- сурово сказал папа соседке, -- если вы немедленно не прекратите свои
безобразные выходки, эта пленка окажется в суде. А статья сто тридцать первая,
как мне разъяснил юрист, предусматривает за оскорбления уголовную
ответственность.
Алевтина Степановна аккуратно положила на стол полотенце, которым она вытирала
посуду, и молча пошла к себе в комнату.
-- Ура! -- закричала я. -- Да здравствует наша юстиция! Соседка, уже взявшись за
ручку двери, оглянулась.
-- Радуетесь? -- неожиданно тихо сказала она. -- Ну и правильно... Заела я вашу
жизнь, сама понимаю... Не дура... А только я с малых лет по коммуналкам...
Бывало, в квартире тридцать человек, а кран один, и плита одна... Тут если за
горло не возьмешь, и немытый ходить будешь, и голодный, и со свету тебя
сживут... А я еще с дочкой маленькой... Вот и привыкла...
Она ушла к себе в комнату, а мы к себе.
-- Как-то нехорошо получилось, -- сказала мама. -- Жалко ее...
-- Ничего себе! -- возмутилась я. -- Можно подумать: она одна в коммуналке
выросла! Наша бабушка тоже всю жизнь в коммуналке прожила -- а разве она такая?!
-- Что и говорить, -- вздохнул папа, -- жалко ее, но и себя тоже пожалеть надо...
Теперь действительно в нашей квартире мир. Алевтина Степановна оказалась, в
общем, неплохой теткой и даже научила маму делать заварной крем.
Правда, иногда она все-таки срывается на крик. Тогда папа молча выносит на кухню
свой огромный портфель, и Алевтина Степановна первая смеется и, махнув рукой,
замолкает.
5 МАРТА
Откуда все-таки берутся подобные Алевтины? И что, главное, делать, чтобы их было
поменьше?
Ясно что -- воспитывать. С детства прививать уважение к людям, умение общаться, и
все будет в порядке.
Кстати, та продавщица, которая меня обхамила, молодая женщина. Она училась в
такой же школе, как и я, смотрела те же фильмы, жила среди тех же людей...
Наверняка ее воспитывали, хотя бы в школе...
Но если целый день стоять у прилавка, разрываясь на части между сыром, колбасой,
вопросами, криками, претензиями; если целый день смотреть на злые, недовольные
лица, поневоле озвереешь! А лица, конечно, злые и недовольные -- очередь!
А если, предположим, встать около очереди и начать воспитывать: мол, товарищи,
не толкайтесь, не ругайтесь, любите друг друга, все люди братья -- что будет?
Может быть, даже и не побьют. Но что не подействует такое "воспитание" -- это
точно...
А что подействует?
А подействует, если очереди не будет. Или нет? Да. Безусловно.
Тогда продавщица, конечно, улыбнется симпатичному молодому человеку -- это мне, --
посоветует, какой сыр выбрать, какую колбасу... У нее на это будут --
элементарно! -- силы и время.
А каково жить в коммуналке? Когда кругом очень многие в отдельных квартирах?
А давиться, садясь в автобус? А смотреть, как кто-то получает "дефицит" с
черного хода или из-под прилавка?
Делаю вывод: для того чтобы изменились люди, надо изменить условия, в которых
они живут. Не будет очередей, коммуналок и транспортной давки -- не будет
хамства, склок и скандалов.
Правильно? Правильно.
27 МАРТА
Люди звереют от житья в коммунальных квартирах, потому что это ненормально. А
что будет дальше?
А дальше -- рано или поздно -- коммунальные квартиры исчезнут. У всех будут
отдельные либо -- собственные дома.
Да, но те, у кого нет собственного дома, могут озвереть от того, что за стеной
их отдельной квартиры кто-то включает музыку, забивает гвозди, смеется, плачет,
играет в домино, грохая костяшками о стол...
Хорошо -- звукоизоляция. А необходимость сталкиваться с соседями
на лестнице? Ожидать занятого кем-то лифта? Вытирать лужи и менять обои из-за
того, что кто-то наверху по рассеянности забыл закрыть кран?
Значит, мой потомок из двадцать первого века, сочиняющий подобную книгу, может
сделать вывод: пока у каждой семьи не будет отдельного дома, хамство не
исчезнет? Может!..
Дальше. Предположим -- у всех отдельные дома. Но если мимо моего дома проезжают
соседи на автомобилях или пролетают на вертолетах; если соседская собака
забежала в мой сад; если рядом в своем саду справляют день рождения под музыку --
можно озвереть? Раз плюнуть.
Значит, что же получается -- хамство вечно и бесконечно?
Да нет Просто условия условиями, но прежде всего надо быть человеком. В любых
условиях.
12.
ЗАКОН и самозащита.
20 АПРЕЛЯ
Как летит время!
Кажется, вчера только я познакомился с прокурором Кирилловым, с ребятами из 6-го
"в", начал работать над книгой -- а вот уже апрель! Уже весна/
Ну и дела...
21 АПРЕЛЯ
Заходил сегодня к капитану Соколову, он обещал рассказать про криминалистику.
Заглянул в кабинет; капитан сидит мрачнее тучи, перед ним лейтенант Ивченко
навытяжку стоит, тут же Леша Волков и Андрей Киселев, явно перепуганные!.. Хотел
спросить, что случилось, а капитан так посмотрел! По-моему, он меня просто не
узнал!
Правильно я сделал, что ушел. Не до меня им было.
Что же там такое, интересно знать, стряслось?
РАССКАЗ УЧЕНИКА 6-го "В" КЛАССА АНДРЕЯ КИСЕЛЕВА -- МАЛЕНЬКОГО МАЛЬЧИКА С БОЛЬШИМ
НОСОМ
Обычно они появляются около восьми часов вечера, когда с детской площадки уходят
последние бабушки с внуками. Расположившись на скамейке, они курят, лениво
переговариваются, а иногда начинают визгливо, на весь двор, хохотать.
Их трое. Им лет по семнадцать, но выглядят они, как взрослые мужики.
Паша-папаша вообще под метр девяносто и весит за центнер. Валера поменьше, но
тоже здоровенный. А главный у них -- Шурик. Он не такой слон, как Паша, но зато
уже два года занимается каратэ по какой-то книжке. Иногда, встав со скамейки, он
бьет ногами выше головы, а его ладони со свистом рассекают воздух.
По вечерам они сидят на скамейке и развлекаются.
-- Дядя! -- кричит Валера прохожему, повизгивая от смеха. -- А ну подойди!
Прохожий подходит, останавливается.
-- Куришь? -- спрашивает его Валера.
-- А твое какое дело? возмущается тот.
-- Чего грубишь? сквозь зубы цедит Паша. -- Напрашиваешься?
-- Не пугай, -- усмехается прохожий. -- Видали мы таких! Думаешь, управы на вас
нет?
И тут он натыкается на спокойный, изучающий взгляд Шурика. Этот взгляд -- как
подножка.
-- Садитесь, -- тихо говорит Шурик. -- Отдохните. Вы не ответили на вопрос:
курите вы или нет?
-- Ну... курю.
-- А вы знаете, что курение вредит вашему здоровью? -- спрашивает Шурик. -- Ну-ка,
достаньте сигареты.
-- А ну доставай! -- шипит здоровенный Паша. -- Кому сказано?!
-- Тихо, тихо, -- останавливает его Шурик. -- Товарищ достанет.
Прохожий достает сигареты.
-- Прочитайте, что написано на пачке, - просит Шурик.
-- Ну... это и написано... Прохожий вытирает пот со лба. -- "Минздрав СССР
предупреждает..."
-- Громче! -- велит Шурик.
-- "Минздрав СССР предупреждает..."
-- У вас что, голоса нет? -- удивляется Шурик. -- Я же сказал, громче!
Валера уже давно чуть не катается от хохота.
-- Курение, -- на весь двор кричит прохожий, -- вредит вашему здоровью!
-- Вот это другое дело, -- одобрительно говорит Шурик. -- У нас, знаете ли, много
молодежи во дворе, ребятишек... Пусть все знают, что курить вредно... Возьми,
Паша, у товарища сигареты. Он больше не будет курить. Не будете, правда?
-- Чего вам надо? -- мужчина вскакивает со скамейки. -- Бить будете? Ну, бейте!..
Сопляки!
-- А ведь мы вас не обзывали, -- говорит Шурик. -- Мы вам добра хотим. Идите,
товарищ. Спокойно идите домой. Вас никто не тронет. -- Погоди. За такие
слова... -- приподымается Паша-папаша.
Шурик неодобрительно смотрит на него, и Паша садится.
Прохожий, оглядываясь, спешит прочь, а Валера лениво свистит ему вслед.
Вот так они проводят время.
Шофер дядя Петя -- он живет напротив нас -- не выдержал как-то, крикнул из окна:
Эй вы, паразиты! Хватит над людьми издеваться!
А ночью мы проснулись от звона разбитого стекла. Все три окна дяди Петиной
квартиры оказались выбитыми.
Хулиганы! -- кричал дядя Петя в темноту. -- В милицию заявлю! Ответите!
Он и действительно заявил в милицию. Приходил участковый, осматривал двор,
вызывал, говорят, к себе всех троих, но доказать ничего не удалось: ночь,
свидетелей нет, а они, конечно, все отрицали, возмущались даже.
...Я хожу мимо них три раза в неделю, когда возвращаюсь из музыкальной школы.
Изо всех сил стараюсь не бежать и не бегу, но шаг ускоряю и с этим ничего не
могу поделать. "Иди-ка сюда, мальчик", -- мерещится мне тихий голос Шурика, и от
этого меня начинает колотить. Я боюсь даже не за себя, а за маму. Она не может
выйти встретить меня, потому что нельзя оставить маленького Гришу, моего братика
-- ему восемь месяцев, -- но она смотрит на меня и на них из окна, и я просто не
представляю, что с ней будет, если они меня позовут.
-- Иди-ка сюда, мальчик, -- раздался однажды тихий голос Шурика за моей спиной.
Я подошел, чувствуя, как что-то остановилось у меня внутри.
-- Музыкой занимаешься? -- ласково спросил Шурик, взглянув на папку с нотами.
Я кивнул.
-- А на чем играешь?
-- На рояле, -- сказал я.
-- Вот какой молодец! -- похвалил меня Шурик. -- Трудно небось? Я кивнул.
-- Еще бы! -- понимающе улыбнулся Шурик. -- Это не на гитаре брякать. Ноты знаешь?
-- Знаю, -- сказал я и подумал: "Вовсе не такие они и страшные. Интересуются..."
- Ну, а что сейчас учишь? -- спросил Шурик. "Времена года" Чайковского.
Поняли? -- посмотрел Шурик на своих. -- А ты, дубина, -- это он Паше, --
небось и не знаешь, какое сейчас время года?
-- Осень! -- гоготнул Валера.
-- Осень... -- задумчиво повторил Шурик, протянул руку, снял с моей головы кепку
и аккуратно почистил ею свой ботинок.
- Прекратите! Хулиганы! Как вам не стыдно?!
Ко мне бежала мама -- она все-таки оставила Гришу одного. Но Шурик, не взглянув
на нее, так же аккуратно почистил моей кепкой свой второй ботинок.
А что вы здесь стоите? -- удивился он. -- А-а, вы кепку ждете. Пожалуйста.
И он, привстав, натянул мне на голову мокрую, грязную кепку. - Как вы можете?! --
заплакала мама. -- Как вы можете?
Я не знаю, что со мной сделалось, но я сжал кулаки и кинулся на Шурика. И тут же
согнулся от страшной боли в животе, -- это Шурик выставил мне навстречу только
что начищенный ботинок.
-- Что за дети пошли! -- вздохнул Шурик. -- Такой маленький, а уже на людей
кидается. А ведь небось пионер... Идите, мамаша! -- сказал он маме. -- Не
утомляйте. А сына надо лучше воспитывать. Музыке учится, а вести себя не умеет!
Идите.
Когда мы пришли домой, я заплакал. Не от боли. От бессилия.
-- Ты молодец! -- повторяла мне мама. -- Ты молодец! Ты их не испугался. Ты
пытался защитить свою маму. Только я тебя умоляю, -- она схватила меня за руки, --
ничего не рассказывай папе, когда он вернется. Слышишь? Ни единого слова!..
Папа у нас уже полгода в плавании, он торговый моряк, радист на теплоходе.
-- Он, конечно, захочет вмешаться, -- шептала мама, пойдет к ним, это может
кончиться чем угодно... -- Тут заплакал Гриша, и мама убежала его успокаивать.
...Я не мог заснуть до полуночи, все думал: "Неужели ничего нельзя с ними
сделать? Неужели они так и будут надо всеми издеваться? Ведь дядя Петя пытался
их остановить, даже в милицию ходил..." Он потом рассказывал маме, что сказал
участковый. "Пожалуйста, -- говорит, -- я их мигом за хулиганство привлеку. Только
свидетели нужны".
Но никто из нашего двора идти в свидетели не захотел. Боятся, что ли, или
связываться не хотят?
Я прочел много разных книг, посмотрел много фильмов и в кино, и по телевизору. И
в книгах, и в фильмах всегда кто-нибудь приходит на помощь. Летит в
развевающейся бурке на выручку своему отряду Чапаев, впереди, на лихом коне!.. А
на толстом ишаке трусит веселый Ходжа Насреддин -- он один, безоружный, вступает
в бой с падишахами и эмирами!.. Грозно сверкают шпаги мушкетеров, звенят стрелы
Робина Гуда, без промаха бьет длинный карабин Натти-Зверобоя! В самый последний
час, когда и надеяться уже не на что, стоит только позвать: "На помощь, друг!" --
и в воздух поднимутся самолеты, вспенят волну корабли, под грохот барабанов
пойдут в атаку полки с развевающимися знаменами, и враг будет раздавлен, смят,
уничтожен!.. Так -- в книгах. Так -- в кино. А в жизни, выходит, совсем не так!..
И назавтра, сидя на уроках, я все продолжал думать обо всем этом
-- Ты что такой пришибленный? -- спросил меня мой друг Лешка Волков, с которым
мы все шесть лет сидим за одним столом -- Заболел?
-- Слушай, Лешка, -- неожиданно для самого себя попросил я, -- запиши меня в
дзюдо, а? Или куда ты там ходишь?
Лешка за последнее время здорово изменился. Раньше он был просто толстым, а
теперь стал еще и надутым, как индюк Шутка сказать -- дзюдоист!
- Тебе нельзя в дзюдо, -- авторитетно заявил Лешка -- Ты же пианист! А у нас, в
борьбе, всякое бывает. Палец вывихнешь -- и привет роялю... А что случилось-то?
Выслушав меня, Лешка задумался и вроде даже слегка похудел.
-- Вот гады! -- несколько раз повторил он. -- Вот гады! -- Потом еще
подумал и вдруг решительно сказал: -- Где зал борьбы, знаешь?
-- Ну, знаю, -- сказал я. -- В спорткомплексе.
-- К шести часам подходи туда.
-- Так мне же нельзя! -- удивился я. -- Ты сам сказал.
-- Да не заниматься. Посоветуемся. Обязательно приходи, слышишь? ...В борцовской
раздевалке, распахнув кимоно и тяжело дыша, сидел
на длинной скамейке Лешкин тренер лейтенант Ивченко. Видимо, у него только что
кончилась тренировка.
-- Друга, что ли, заниматься привел? Так это не сегодня надо...
-- Мы посоветоваться, Владимир Петрович, -- сказал Лешка. -- Давай, Андрей,
рассказывай...
Пока я рассказывал, лейтенант успел отдышаться и начал прогуливаться по
раздевалке.
-- Мама, говоришь, плачет, а ты с кулаками бросаешься? И сколько их, ты
говоришь?
-- Трое.
-- Маловато, -- вздохнул Ивченко. -- Ну ладно... А оружие, случайно, никто из них
не носит? Нож, например?
-- У Шурика есть нож! -- вспомнил я. -- Но он никогда его не применяет, -- добавил
я поспешно, чтобы все было по-честному. -- Так только... ребятам своим
показывает. Из окна видно...
-- Если носит, значит, рано или поздно применит. Лучше не дожидаться. Где
живешь?
Я назвал адрес.
-- Идите, ребята, -- сказал лейтенант. -- Я все понял. Часов в восемь, думаю,
навещу ваш двор...
...В полвосьмого мы с Лешкой сели в нашей кухне у окна, погасили свет, чтобы
лучше было видно, и стали смотреть.
Появились они -- все трое. Сели на скамейку. Закурили. Валера забренчал на
гитаре. Шурик с Пашей о чем-то лениво заспорили. И тут во дворе появился наш
лейтенант в штатском. Был он не один. Рядом с ним шла худенькая светловолосая
девушка с сумочкой через плечо.
-- Это -- Нина Александрова, невеста его, -- пояснил Лешка моей маме. --
Журналистка... Тетя Таня, можно мы окно откроем? А то ничего не слышно.
-- Ты, Ниночка, вот тут постой, -- раздался снизу голос Ивченко, -- а и
быстренько...
-- Сеанс двадцать один сорок, -- строго сказала Нина. -- Учти! -- И она осталась
стоять возле нашей парадной.
Ивченко подошел к площадке, внимательно огляделся, прошелся взад-вперед мимо
них, сел на ближайшую скамейку и развернул газету. Они переглянулись.
-- Эй, друг! -- крикнул Валера. -- Чего читаешь?
-- Газету, -- ответил Ивченко.
-- Ну и как, интересно? -- гоготнул Валера.
-- Интересно, -- кивнул лейтенант.
-- Что же вы, товарищ, -- негромко сказал Шурик, -- сами читаете, а другим,
значит, не надо? Ну-ка почитайте вслух!
-- Не могу, ребята, -- вежливо ответил Ивченко. -- Голоса нет. Простудился.
-- Голоса нет! -- засмеялся Валера. -- Так сейчас будет голос! Сейчас вылечим! А
ну, иди сюда!
Ивченко встал, сунул газету в карман и подошел к ним
-- Зачем же он... так близко! -- заволновалась мама.
-- Ничего, тетя Таня. Так задумано, -- авторитетно заявил Лешка. -- Сейчас кинет
кого-нибудь...
-- Будешь читать? -- рявкнул Паша-папаша.
-- Да нет, не буду, -- подумав, сказал Ивченко. -- Темновато. Паша-папаша встал со
скамейки, не спеша подошел к лейтенанту и сгреб своей огромной лапищей плащ у
него на груди. Напротив нас с треском распахнулось окно.
-- Опять к людям пристаете! -- раздался голос дяди Пети. -- Ну подождите,
голубчики!
-- Не лезь! -- закричала на дядю Петю его жена тетя Валя. -- Твое какое дело? Окно
захлопнулось.
-- Будешь читать? -- еще раз спросил Паша. Лейтенант помотал головой:
-- Нет.
-- Смотрите, смотрите, -- в азарте зашептал Лешка. -- Сейчас ка-ак кинет!
Паша рванул лейтенанта на себя, наотмашь ударил по лицу и резко оттолкнул.
Ивченко, с трудом устояв на ногах, зашатался и медленно провел по лицу ладонью:
кровь была и на разбитой губе, и на светлом плаще лейтенанта.
-- Чего это он? -- удивился Лешка. -- Такой простой удар поймать не мог?
Дяди Петино окно опять распахнулось.
-- Втроем на одного, да? -- закричал дядя Петя. -- До крови избили! Вот я сейчас
милицию!..
Привлеченные голосом дяди Пети, в окнах стали появляться головы соседей:
- Что такое? Опять они? Где милиция?
Шурик и Валера встали со скамейки и медленно подошли к лейтенанту, Окружив его с
трех сторон.
Неужели, -- вежливо начал Шурик, -- так трудно почитать вслух газету? Почему надо
обязательно спорить? Будете читать, товарищ?
Ну, ясно, -- возбужденно заявил Лешка, -- он их нарочно вместе собрал. Сейчас как
кинет!
-- Не бейте меня, ребята! -- на весь двор вдруг закричал лейтенант И...
побежал.Они устремились за ним.
Ивченко добежал до детской площадки и остановился.
-- Не надо, ребята! --снова крикнул он. Лешка махнул рукой и отвернулся.
Паша снова схватил лейтенанта за плащ и сильно толкнул. Ивченко перелетел через
барьерчик и упал на песок. Паша прыгнул вслед, встал над лейтенантом и занес для
удара ногу в тяжелом ботинке.
Мне стало страшно, и я закрыл глаза.
-- Наконец-то, опомнился! -- раздраженно сказал Лешка. -- Хоть так! Кидать
надо было!
Я открыл глаза. Лейтенант по-прежнему лежал на песке. Паша-папаша валялся рядом
с ним, крутя головой и отплевываясь.
Ивченко поднялся и стал отряхивать плащ. Паша, полежав немного, тоже вскочил и
бросился на лейтенанта, с остервенением размахивая кулаками.
И тут мы увидели странную картину. Ивченко вроде бы не закрывался, не
увертывался, не отходил назад, но ни один Пашин удар не достигал цели. Впрочем,
нет. Лейтенант вдруг отступил в сторону, оказался между Пашей и Валерой и
неожиданно резко пригнулся. Пашин пудовый кулак просвистел в воздухе -- и Валера
как подкошенный рухнул на землю.
-- Володя! -- вдруг услышали мы голос Нины Александровой. -- Мы опаздываем!
Я даже разозлился: ее жениха бьют, весь плащ в крови, а она только про кино и
думает!
-- Сейчас, Ниночка, сейчас! -- поспешно ответил лейтенант. -- Не волнуйся.
-- Ах, так! -- завопил Паша и опять бросился на Ивченко. Ивченко слегка присел,
повернулся -- и Паша, перелетев через него,
с размаху проехался мордой по песку.
-- Передняя подножка, -- прокомментировал мой друг Волков. -- Но бедро не
довернул, и захват нечеткий...
Однако Паше, видимо, хватило и нечеткого захвата: он сидел в песочнице, очумело
вертя головой.
-- Все, ребята, -- деловито сказал лейтенант. -- Расходимся.
-- Подождите, товарищ, -- негромко сказал Шурик. -- Меня забыли!..
Он встал в боевую стойку каратиста и рванулся вперед. Его правая нога
"выстрелила" почти рядом с головой лейтенанта, а ребром ладони он чуть-чуть не
попал Ивченко по горлу.
Лейтенант довольно спокойно поймал Шурика за руку -- и Шурик оказался в песочнице
рядом с Пашей.
Подхват, -- прокомментировал Лешка. -- Ну, это нормально...
Шурик почти сразу вскочил на ноги; видимо, занимаясь каратэ, он научился падать,
и снова бросился на лейтенанта. И снова оказался на песке.
-- Бросок через себя с захватом одноименной руки, -- сообщил Лешка.
На этот раз Шурик поднялся с трудом.
-- Может, хватит? -- миролюбиво спросил его лейтенант.
Вместо ответа Шурик медленно потянулся рукой в задний карман джинсов. Сухо
щелкнуло лезвие ножа.
Кто-то громко ахнул. Я огляделся и увидел, что десятки людей -- весь двор! -- стоя
у окон, напряженно следят за поединком.
Шурик, отведя руку с ножом назад, пошел на лейтенанта.
-- Осторожно, Володя! -- прозвенел в мертвой тишине голос Нины. -- Осторожней!
Ивченко почему-то улыбнулся и неожиданно сунул руки в карманы плаща.
-- Брось нож, дурак, -- сказал он Шурику. -- В тюрьму сядешь! Шурик,
оскалившись, резко выбросил вперед правую руку. Вместо того чтобы отскочить или
выбить оружие, лейтенант, не вынимая рук из карманов, шагнул ему навстречу--
прямо на нож.
Раздался вопль. Шурик согнулся пополам и рухнул на землю.
-- Ура! -- как-то неуверенно сказал из окна дядя Петя. -- Ура! -- повторил он уже
громче. -- Ура, товарищи!
Тишина во дворе как будто взорвалась. Люди кричали "ура", аплодировали, а в
одном окне даже обнимались.
К лейтенанту подбежала взволнованная Нина.
-- Я тебе что говорила? -- закричала она. -- Я тебе говорила: осторожней! А ты?
Посмотри, что ты наделал!
-- Да я чуть-чуть... -- сказал лейтенант, будто извиняясь. -- Не волнуйся!
-- Это называется "чуть-чуть"? -- не унималась Нина. -- Мальчик стонет!
-- О чем и речь! Если бы я как следует -- разве бы он стонал? Он бы тогда
тихонечко лежал...
Соседи, только что кричавшие и аплодировавшие, вдруг, как по команде, исчезли из
окон. Я даже удивился -- что случилось? Потом понял. Люди повыскакивали изо всех
парадных. Впереди, в голубой майке и в брюках со спущенными подтяжками, несся
дядя Петя.
-- Ага! -- кричал он, потрясая кулаком -- Доигрались! Допрыгались! Достукались!
То-то же!
Ивченко подняли на руки и, как римского триумфатора, понесли по двору. Но
продолжалось это недолго. Послышались позывные сирены и, сигналя "мигалкой", во
двор въехал милицейский "газик". Видно, кто-то успел позвонить в отделение.
Стонущего Шурика, обалдевшего Пашу, и по-прежнему бесчувственного Валеру
погрузили в машину. Туда же влезли Ивченко с Ниной, и "газик" уехал
-- Ну, я думаю, у вас тут теперь будет порядок, -- сказал Лешка мне и маме таким
тоном, будто это он только что кидал и обезоруживал.
...На следующий день нас с Лешкой вызвали к директору. Директор, округлив глаза,
сообщил, что ему звонили из угрозыска и просили срочно нас туда направить.
...Когда мы вошли в знакомый кабинет, капитан Соколов сидел за столом и молча
барабанил по нему пальцами. Лейтенант Ивченко в милицейской форме, с ссадиной на
губе, стоял перед ним по стойке "смирно".
Кивнув нам "садитесь", капитан продолжал барабанить по столу. Вдруг он резко
повернулся в кресле.
-- Как же ты мог, Володя?! -- спросил он страшным шепотом. -- Ты, милиционер,
профессионал, юрист будущий! На безоружных!..
Тут я не выдержал.
-- Да что вы говорите, товарищ капитан! -- крикнул я. -- У Шурика нож
Тем более что все оставалось по-прежнему.
Но вот однажды...
Папа пришел из школы довольно поздно: у них был педсовет. Обычно мы
переодеваемся в комнате, чтобы не было лишнего крику. А тут папа повесил пальто
в прихожей и даже оставил под вешалкой свой огромный учительский портфель.
Алевтина Степановна была на кухне...
-- "...Я не знала, что тебе мешала, -- пела она противным голосом, гремя
тарелками. -- Мы чужие, обо мне забудь..."
Папа вошел в комнату и сказал маме:
-- Иди на кухню!
-- Ты что? -- удивилась мама. -- Там же... эта...
-- Иди! -- потребовал папа. -- Чайник поставь. И даже... -- он задумался, -- и даже
картошку начни чистить. А вымой ее под краном. В раковине!
-- Ты с ума сошел! -- воскликнула мама. -- Ты знаешь, что будет?
-- Знаю! -- весело ответил папа. -- Иди! И постарайся продержаться как можно
дольше.
Мама пожала плечами и вышла.
-- Папа, -- сказала я. -- Как тебе не стыдно! Зачем ты маму посылаешь на заведомый
скандал?!
-- Т-с-с! -- вместо ответа прошептал папа. -- Слушай! Но слышно было и так.
-- Обнаглели! -- орала Алевтина Степановна. -- Хулиганы! Мерзавцы! Придурки
интеллигентские! Мало того, что она больных калечит в поликлинике, так и дома от
нее покоя нет! А я еще раз в милицию напишу! И муженьку твоему в школу! И в
горздрав! Что вы самогонку гоните! А ты с работы спирт носишь!
-- Но ведь это неправда, -- послышался усталый мамин голос. -- Зачем вы?..
-- Ну и пусть неправда! -- продолжала орать соседка. -- А зато как тебя потаскают,
так узнаешь! Чтобы не лезла на кухню не в свое время! В столовке питайтесь, не
подохнете! Я не хочу, чтобы у меня под носом кто-то шастал! Когда я готовлю!
-- Это -- коммунальная квартира, -- тихо сказала мама. -- Мы имеем такое же
право...
-- Что??? -- взревела Алевтина Степановна. -- Я вам покажу право! Я вас всех из
города выселю! За моральное разложение! Я еще и в газету напишу, как вы
трудящуюся женщину заедаете! Узнаете вы меня!
Мама вернулась в комнату. У нее дрожали руки.
-- Доволен? -- спросила она папу. -- Ты этого хотел?
-- Именно этого! -- радостно сказал папа. -- Теперь все! Доигралась' И он пошел на
кухню.
Мы с мамой переглянулись: что с нашим папой? Неужели ему стали нравиться
скандалы?
-- Теперь этот вылез! -- бушевала Алевтина Степановна. -- Сморчок очкастый! Что,
жену обидели?! Заступаться пришел? И ничего ты мне не сделаешь! Попробуй только
пальцем тронь -- посажу на десять лет! Вот нарочно шишку на лбу набью, а скажу,
что ты меня ударил! Хулиганы! На экспертизу пойду! Мерзавцы! Придурки
интеллигентские! Сейчас же в милицию позвоню! Мало того, что она больных в
поликлинике...
-- Ничего не понимаю! -- вдруг сказала мама, прислушавшись. -- Там что, две
Алевтины Степановны, что ли?
Мы выбежали на кухню и увидели потрясающую картину.
Алевтина Степановна с выпученными глазами и раскрытым ртом стояла и молчала.
Папа, торжествующе улыбаясь, держал двумя руками свой огромный портфель. А
портфель голосом соседки визгливо орал:...И муженьку твоему в школу! И в
горздрав! Что вы самогонку гоните, а ты!..
-- Магнитофон! -- догадалась я. -- Ой, как здорово! Папа сунул руку в портфель -- и
крик прекратился.
- Вот он, свидетель, -- сказал папа. -- Объективный и нелицеприятный! Молодец,
лейтенант, здорово придумал!
Мама не выдержала и расхохоталась, уж больно смешной был у Алевтины Степановны
вид.
-- Учтите, -- сурово сказал папа соседке, -- если вы немедленно не прекратите свои
безобразные выходки, эта пленка окажется в суде. А статья сто тридцать первая,
как мне разъяснил юрист, предусматривает за оскорбления уголовную
ответственность.
Алевтина Степановна аккуратно положила на стол полотенце, которым она вытирала
посуду, и молча пошла к себе в комнату.
-- Ура! -- закричала я. -- Да здравствует наша юстиция! Соседка, уже взявшись за
ручку двери, оглянулась.
-- Радуетесь? -- неожиданно тихо сказала она. -- Ну и правильно... Заела я вашу
жизнь, сама понимаю... Не дура... А только я с малых лет по коммуналкам...
Бывало, в квартире тридцать человек, а кран один, и плита одна... Тут если за
горло не возьмешь, и немытый ходить будешь, и голодный, и со свету тебя
сживут... А я еще с дочкой маленькой... Вот и привыкла...
Она ушла к себе в комнату, а мы к себе.
-- Как-то нехорошо получилось, -- сказала мама. -- Жалко ее...
-- Ничего себе! -- возмутилась я. -- Можно подумать: она одна в коммуналке
выросла! Наша бабушка тоже всю жизнь в коммуналке прожила -- а разве она такая?!
-- Что и говорить, -- вздохнул папа, -- жалко ее, но и себя тоже пожалеть надо...
Теперь действительно в нашей квартире мир. Алевтина Степановна оказалась, в
общем, неплохой теткой и даже научила маму делать заварной крем.
Правда, иногда она все-таки срывается на крик. Тогда папа молча выносит на кухню
свой огромный портфель, и Алевтина Степановна первая смеется и, махнув рукой,
замолкает.
5 МАРТА
Откуда все-таки берутся подобные Алевтины? И что, главное, делать, чтобы их было
поменьше?
Ясно что -- воспитывать. С детства прививать уважение к людям, умение общаться, и
все будет в порядке.
Кстати, та продавщица, которая меня обхамила, молодая женщина. Она училась в
такой же школе, как и я, смотрела те же фильмы, жила среди тех же людей...
Наверняка ее воспитывали, хотя бы в школе...
Но если целый день стоять у прилавка, разрываясь на части между сыром, колбасой,
вопросами, криками, претензиями; если целый день смотреть на злые, недовольные
лица, поневоле озвереешь! А лица, конечно, злые и недовольные -- очередь!
А если, предположим, встать около очереди и начать воспитывать: мол, товарищи,
не толкайтесь, не ругайтесь, любите друг друга, все люди братья -- что будет?
Может быть, даже и не побьют. Но что не подействует такое "воспитание" -- это
точно...
А что подействует?
А подействует, если очереди не будет. Или нет? Да. Безусловно.
Тогда продавщица, конечно, улыбнется симпатичному молодому человеку -- это мне, --
посоветует, какой сыр выбрать, какую колбасу... У нее на это будут --
элементарно! -- силы и время.
А каково жить в коммуналке? Когда кругом очень многие в отдельных квартирах?
А давиться, садясь в автобус? А смотреть, как кто-то получает "дефицит" с
черного хода или из-под прилавка?
Делаю вывод: для того чтобы изменились люди, надо изменить условия, в которых
они живут. Не будет очередей, коммуналок и транспортной давки -- не будет
хамства, склок и скандалов.
Правильно? Правильно.
27 МАРТА
Люди звереют от житья в коммунальных квартирах, потому что это ненормально. А
что будет дальше?
А дальше -- рано или поздно -- коммунальные квартиры исчезнут. У всех будут
отдельные либо -- собственные дома.
Да, но те, у кого нет собственного дома, могут озвереть от того, что за стеной
их отдельной квартиры кто-то включает музыку, забивает гвозди, смеется, плачет,
играет в домино, грохая костяшками о стол...
Хорошо -- звукоизоляция. А необходимость сталкиваться с соседями
на лестнице? Ожидать занятого кем-то лифта? Вытирать лужи и менять обои из-за
того, что кто-то наверху по рассеянности забыл закрыть кран?
Значит, мой потомок из двадцать первого века, сочиняющий подобную книгу, может
сделать вывод: пока у каждой семьи не будет отдельного дома, хамство не
исчезнет? Может!..
Дальше. Предположим -- у всех отдельные дома. Но если мимо моего дома проезжают
соседи на автомобилях или пролетают на вертолетах; если соседская собака
забежала в мой сад; если рядом в своем саду справляют день рождения под музыку --
можно озвереть? Раз плюнуть.
Значит, что же получается -- хамство вечно и бесконечно?
Да нет Просто условия условиями, но прежде всего надо быть человеком. В любых
условиях.
12.
ЗАКОН и самозащита.
20 АПРЕЛЯ
Как летит время!
Кажется, вчера только я познакомился с прокурором Кирилловым, с ребятами из 6-го
"в", начал работать над книгой -- а вот уже апрель! Уже весна/
Ну и дела...
21 АПРЕЛЯ
Заходил сегодня к капитану Соколову, он обещал рассказать про криминалистику.
Заглянул в кабинет; капитан сидит мрачнее тучи, перед ним лейтенант Ивченко
навытяжку стоит, тут же Леша Волков и Андрей Киселев, явно перепуганные!.. Хотел
спросить, что случилось, а капитан так посмотрел! По-моему, он меня просто не
узнал!
Правильно я сделал, что ушел. Не до меня им было.
Что же там такое, интересно знать, стряслось?
РАССКАЗ УЧЕНИКА 6-го "В" КЛАССА АНДРЕЯ КИСЕЛЕВА -- МАЛЕНЬКОГО МАЛЬЧИКА С БОЛЬШИМ
НОСОМ
Обычно они появляются около восьми часов вечера, когда с детской площадки уходят
последние бабушки с внуками. Расположившись на скамейке, они курят, лениво
переговариваются, а иногда начинают визгливо, на весь двор, хохотать.
Их трое. Им лет по семнадцать, но выглядят они, как взрослые мужики.
Паша-папаша вообще под метр девяносто и весит за центнер. Валера поменьше, но
тоже здоровенный. А главный у них -- Шурик. Он не такой слон, как Паша, но зато
уже два года занимается каратэ по какой-то книжке. Иногда, встав со скамейки, он
бьет ногами выше головы, а его ладони со свистом рассекают воздух.
По вечерам они сидят на скамейке и развлекаются.
-- Дядя! -- кричит Валера прохожему, повизгивая от смеха. -- А ну подойди!
Прохожий подходит, останавливается.
-- Куришь? -- спрашивает его Валера.
-- А твое какое дело? возмущается тот.
-- Чего грубишь? сквозь зубы цедит Паша. -- Напрашиваешься?
-- Не пугай, -- усмехается прохожий. -- Видали мы таких! Думаешь, управы на вас
нет?
И тут он натыкается на спокойный, изучающий взгляд Шурика. Этот взгляд -- как
подножка.
-- Садитесь, -- тихо говорит Шурик. -- Отдохните. Вы не ответили на вопрос:
курите вы или нет?
-- Ну... курю.
-- А вы знаете, что курение вредит вашему здоровью? -- спрашивает Шурик. -- Ну-ка,
достаньте сигареты.
-- А ну доставай! -- шипит здоровенный Паша. -- Кому сказано?!
-- Тихо, тихо, -- останавливает его Шурик. -- Товарищ достанет.
Прохожий достает сигареты.
-- Прочитайте, что написано на пачке, - просит Шурик.
-- Ну... это и написано... Прохожий вытирает пот со лба. -- "Минздрав СССР
предупреждает..."
-- Громче! -- велит Шурик.
-- "Минздрав СССР предупреждает..."
-- У вас что, голоса нет? -- удивляется Шурик. -- Я же сказал, громче!
Валера уже давно чуть не катается от хохота.
-- Курение, -- на весь двор кричит прохожий, -- вредит вашему здоровью!
-- Вот это другое дело, -- одобрительно говорит Шурик. -- У нас, знаете ли, много
молодежи во дворе, ребятишек... Пусть все знают, что курить вредно... Возьми,
Паша, у товарища сигареты. Он больше не будет курить. Не будете, правда?
-- Чего вам надо? -- мужчина вскакивает со скамейки. -- Бить будете? Ну, бейте!..
Сопляки!
-- А ведь мы вас не обзывали, -- говорит Шурик. -- Мы вам добра хотим. Идите,
товарищ. Спокойно идите домой. Вас никто не тронет. -- Погоди. За такие
слова... -- приподымается Паша-папаша.
Шурик неодобрительно смотрит на него, и Паша садится.
Прохожий, оглядываясь, спешит прочь, а Валера лениво свистит ему вслед.
Вот так они проводят время.
Шофер дядя Петя -- он живет напротив нас -- не выдержал как-то, крикнул из окна:
Эй вы, паразиты! Хватит над людьми издеваться!
А ночью мы проснулись от звона разбитого стекла. Все три окна дяди Петиной
квартиры оказались выбитыми.
Хулиганы! -- кричал дядя Петя в темноту. -- В милицию заявлю! Ответите!
Он и действительно заявил в милицию. Приходил участковый, осматривал двор,
вызывал, говорят, к себе всех троих, но доказать ничего не удалось: ночь,
свидетелей нет, а они, конечно, все отрицали, возмущались даже.
...Я хожу мимо них три раза в неделю, когда возвращаюсь из музыкальной школы.
Изо всех сил стараюсь не бежать и не бегу, но шаг ускоряю и с этим ничего не
могу поделать. "Иди-ка сюда, мальчик", -- мерещится мне тихий голос Шурика, и от
этого меня начинает колотить. Я боюсь даже не за себя, а за маму. Она не может
выйти встретить меня, потому что нельзя оставить маленького Гришу, моего братика
-- ему восемь месяцев, -- но она смотрит на меня и на них из окна, и я просто не
представляю, что с ней будет, если они меня позовут.
-- Иди-ка сюда, мальчик, -- раздался однажды тихий голос Шурика за моей спиной.
Я подошел, чувствуя, как что-то остановилось у меня внутри.
-- Музыкой занимаешься? -- ласково спросил Шурик, взглянув на папку с нотами.
Я кивнул.
-- А на чем играешь?
-- На рояле, -- сказал я.
-- Вот какой молодец! -- похвалил меня Шурик. -- Трудно небось? Я кивнул.
-- Еще бы! -- понимающе улыбнулся Шурик. -- Это не на гитаре брякать. Ноты знаешь?
-- Знаю, -- сказал я и подумал: "Вовсе не такие они и страшные. Интересуются..."
- Ну, а что сейчас учишь? -- спросил Шурик. "Времена года" Чайковского.
Поняли? -- посмотрел Шурик на своих. -- А ты, дубина, -- это он Паше, --
небось и не знаешь, какое сейчас время года?
-- Осень! -- гоготнул Валера.
-- Осень... -- задумчиво повторил Шурик, протянул руку, снял с моей головы кепку
и аккуратно почистил ею свой ботинок.
- Прекратите! Хулиганы! Как вам не стыдно?!
Ко мне бежала мама -- она все-таки оставила Гришу одного. Но Шурик, не взглянув
на нее, так же аккуратно почистил моей кепкой свой второй ботинок.
А что вы здесь стоите? -- удивился он. -- А-а, вы кепку ждете. Пожалуйста.
И он, привстав, натянул мне на голову мокрую, грязную кепку. - Как вы можете?! --
заплакала мама. -- Как вы можете?
Я не знаю, что со мной сделалось, но я сжал кулаки и кинулся на Шурика. И тут же
согнулся от страшной боли в животе, -- это Шурик выставил мне навстречу только
что начищенный ботинок.
-- Что за дети пошли! -- вздохнул Шурик. -- Такой маленький, а уже на людей
кидается. А ведь небось пионер... Идите, мамаша! -- сказал он маме. -- Не
утомляйте. А сына надо лучше воспитывать. Музыке учится, а вести себя не умеет!
Идите.
Когда мы пришли домой, я заплакал. Не от боли. От бессилия.
-- Ты молодец! -- повторяла мне мама. -- Ты молодец! Ты их не испугался. Ты
пытался защитить свою маму. Только я тебя умоляю, -- она схватила меня за руки, --
ничего не рассказывай папе, когда он вернется. Слышишь? Ни единого слова!..
Папа у нас уже полгода в плавании, он торговый моряк, радист на теплоходе.
-- Он, конечно, захочет вмешаться, -- шептала мама, пойдет к ним, это может
кончиться чем угодно... -- Тут заплакал Гриша, и мама убежала его успокаивать.
...Я не мог заснуть до полуночи, все думал: "Неужели ничего нельзя с ними
сделать? Неужели они так и будут надо всеми издеваться? Ведь дядя Петя пытался
их остановить, даже в милицию ходил..." Он потом рассказывал маме, что сказал
участковый. "Пожалуйста, -- говорит, -- я их мигом за хулиганство привлеку. Только
свидетели нужны".
Но никто из нашего двора идти в свидетели не захотел. Боятся, что ли, или
связываться не хотят?
Я прочел много разных книг, посмотрел много фильмов и в кино, и по телевизору. И
в книгах, и в фильмах всегда кто-нибудь приходит на помощь. Летит в
развевающейся бурке на выручку своему отряду Чапаев, впереди, на лихом коне!.. А
на толстом ишаке трусит веселый Ходжа Насреддин -- он один, безоружный, вступает
в бой с падишахами и эмирами!.. Грозно сверкают шпаги мушкетеров, звенят стрелы
Робина Гуда, без промаха бьет длинный карабин Натти-Зверобоя! В самый последний
час, когда и надеяться уже не на что, стоит только позвать: "На помощь, друг!" --
и в воздух поднимутся самолеты, вспенят волну корабли, под грохот барабанов
пойдут в атаку полки с развевающимися знаменами, и враг будет раздавлен, смят,
уничтожен!.. Так -- в книгах. Так -- в кино. А в жизни, выходит, совсем не так!..
И назавтра, сидя на уроках, я все продолжал думать обо всем этом
-- Ты что такой пришибленный? -- спросил меня мой друг Лешка Волков, с которым
мы все шесть лет сидим за одним столом -- Заболел?
-- Слушай, Лешка, -- неожиданно для самого себя попросил я, -- запиши меня в
дзюдо, а? Или куда ты там ходишь?
Лешка за последнее время здорово изменился. Раньше он был просто толстым, а
теперь стал еще и надутым, как индюк Шутка сказать -- дзюдоист!
- Тебе нельзя в дзюдо, -- авторитетно заявил Лешка -- Ты же пианист! А у нас, в
борьбе, всякое бывает. Палец вывихнешь -- и привет роялю... А что случилось-то?
Выслушав меня, Лешка задумался и вроде даже слегка похудел.
-- Вот гады! -- несколько раз повторил он. -- Вот гады! -- Потом еще
подумал и вдруг решительно сказал: -- Где зал борьбы, знаешь?
-- Ну, знаю, -- сказал я. -- В спорткомплексе.
-- К шести часам подходи туда.
-- Так мне же нельзя! -- удивился я. -- Ты сам сказал.
-- Да не заниматься. Посоветуемся. Обязательно приходи, слышишь? ...В борцовской
раздевалке, распахнув кимоно и тяжело дыша, сидел
на длинной скамейке Лешкин тренер лейтенант Ивченко. Видимо, у него только что
кончилась тренировка.
-- Друга, что ли, заниматься привел? Так это не сегодня надо...
-- Мы посоветоваться, Владимир Петрович, -- сказал Лешка. -- Давай, Андрей,
рассказывай...
Пока я рассказывал, лейтенант успел отдышаться и начал прогуливаться по
раздевалке.
-- Мама, говоришь, плачет, а ты с кулаками бросаешься? И сколько их, ты
говоришь?
-- Трое.
-- Маловато, -- вздохнул Ивченко. -- Ну ладно... А оружие, случайно, никто из них
не носит? Нож, например?
-- У Шурика есть нож! -- вспомнил я. -- Но он никогда его не применяет, -- добавил
я поспешно, чтобы все было по-честному. -- Так только... ребятам своим
показывает. Из окна видно...
-- Если носит, значит, рано или поздно применит. Лучше не дожидаться. Где
живешь?
Я назвал адрес.
-- Идите, ребята, -- сказал лейтенант. -- Я все понял. Часов в восемь, думаю,
навещу ваш двор...
...В полвосьмого мы с Лешкой сели в нашей кухне у окна, погасили свет, чтобы
лучше было видно, и стали смотреть.
Появились они -- все трое. Сели на скамейку. Закурили. Валера забренчал на
гитаре. Шурик с Пашей о чем-то лениво заспорили. И тут во дворе появился наш
лейтенант в штатском. Был он не один. Рядом с ним шла худенькая светловолосая
девушка с сумочкой через плечо.
-- Это -- Нина Александрова, невеста его, -- пояснил Лешка моей маме. --
Журналистка... Тетя Таня, можно мы окно откроем? А то ничего не слышно.
-- Ты, Ниночка, вот тут постой, -- раздался снизу голос Ивченко, -- а и
быстренько...
-- Сеанс двадцать один сорок, -- строго сказала Нина. -- Учти! -- И она осталась
стоять возле нашей парадной.
Ивченко подошел к площадке, внимательно огляделся, прошелся взад-вперед мимо
них, сел на ближайшую скамейку и развернул газету. Они переглянулись.
-- Эй, друг! -- крикнул Валера. -- Чего читаешь?
-- Газету, -- ответил Ивченко.
-- Ну и как, интересно? -- гоготнул Валера.
-- Интересно, -- кивнул лейтенант.
-- Что же вы, товарищ, -- негромко сказал Шурик, -- сами читаете, а другим,
значит, не надо? Ну-ка почитайте вслух!
-- Не могу, ребята, -- вежливо ответил Ивченко. -- Голоса нет. Простудился.
-- Голоса нет! -- засмеялся Валера. -- Так сейчас будет голос! Сейчас вылечим! А
ну, иди сюда!
Ивченко встал, сунул газету в карман и подошел к ним
-- Зачем же он... так близко! -- заволновалась мама.
-- Ничего, тетя Таня. Так задумано, -- авторитетно заявил Лешка. -- Сейчас кинет
кого-нибудь...
-- Будешь читать? -- рявкнул Паша-папаша.
-- Да нет, не буду, -- подумав, сказал Ивченко. -- Темновато. Паша-папаша встал со
скамейки, не спеша подошел к лейтенанту и сгреб своей огромной лапищей плащ у
него на груди. Напротив нас с треском распахнулось окно.
-- Опять к людям пристаете! -- раздался голос дяди Пети. -- Ну подождите,
голубчики!
-- Не лезь! -- закричала на дядю Петю его жена тетя Валя. -- Твое какое дело? Окно
захлопнулось.
-- Будешь читать? -- еще раз спросил Паша. Лейтенант помотал головой:
-- Нет.
-- Смотрите, смотрите, -- в азарте зашептал Лешка. -- Сейчас ка-ак кинет!
Паша рванул лейтенанта на себя, наотмашь ударил по лицу и резко оттолкнул.
Ивченко, с трудом устояв на ногах, зашатался и медленно провел по лицу ладонью:
кровь была и на разбитой губе, и на светлом плаще лейтенанта.
-- Чего это он? -- удивился Лешка. -- Такой простой удар поймать не мог?
Дяди Петино окно опять распахнулось.
-- Втроем на одного, да? -- закричал дядя Петя. -- До крови избили! Вот я сейчас
милицию!..
Привлеченные голосом дяди Пети, в окнах стали появляться головы соседей:
- Что такое? Опять они? Где милиция?
Шурик и Валера встали со скамейки и медленно подошли к лейтенанту, Окружив его с
трех сторон.
Неужели, -- вежливо начал Шурик, -- так трудно почитать вслух газету? Почему надо
обязательно спорить? Будете читать, товарищ?
Ну, ясно, -- возбужденно заявил Лешка, -- он их нарочно вместе собрал. Сейчас как
кинет!
-- Не бейте меня, ребята! -- на весь двор вдруг закричал лейтенант И...
побежал.Они устремились за ним.
Ивченко добежал до детской площадки и остановился.
-- Не надо, ребята! --снова крикнул он. Лешка махнул рукой и отвернулся.
Паша снова схватил лейтенанта за плащ и сильно толкнул. Ивченко перелетел через
барьерчик и упал на песок. Паша прыгнул вслед, встал над лейтенантом и занес для
удара ногу в тяжелом ботинке.
Мне стало страшно, и я закрыл глаза.
-- Наконец-то, опомнился! -- раздраженно сказал Лешка. -- Хоть так! Кидать
надо было!
Я открыл глаза. Лейтенант по-прежнему лежал на песке. Паша-папаша валялся рядом
с ним, крутя головой и отплевываясь.
Ивченко поднялся и стал отряхивать плащ. Паша, полежав немного, тоже вскочил и
бросился на лейтенанта, с остервенением размахивая кулаками.
И тут мы увидели странную картину. Ивченко вроде бы не закрывался, не
увертывался, не отходил назад, но ни один Пашин удар не достигал цели. Впрочем,
нет. Лейтенант вдруг отступил в сторону, оказался между Пашей и Валерой и
неожиданно резко пригнулся. Пашин пудовый кулак просвистел в воздухе -- и Валера
как подкошенный рухнул на землю.
-- Володя! -- вдруг услышали мы голос Нины Александровой. -- Мы опаздываем!
Я даже разозлился: ее жениха бьют, весь плащ в крови, а она только про кино и
думает!
-- Сейчас, Ниночка, сейчас! -- поспешно ответил лейтенант. -- Не волнуйся.
-- Ах, так! -- завопил Паша и опять бросился на Ивченко. Ивченко слегка присел,
повернулся -- и Паша, перелетев через него,
с размаху проехался мордой по песку.
-- Передняя подножка, -- прокомментировал мой друг Волков. -- Но бедро не
довернул, и захват нечеткий...
Однако Паше, видимо, хватило и нечеткого захвата: он сидел в песочнице, очумело
вертя головой.
-- Все, ребята, -- деловито сказал лейтенант. -- Расходимся.
-- Подождите, товарищ, -- негромко сказал Шурик. -- Меня забыли!..
Он встал в боевую стойку каратиста и рванулся вперед. Его правая нога
"выстрелила" почти рядом с головой лейтенанта, а ребром ладони он чуть-чуть не
попал Ивченко по горлу.
Лейтенант довольно спокойно поймал Шурика за руку -- и Шурик оказался в песочнице
рядом с Пашей.
Подхват, -- прокомментировал Лешка. -- Ну, это нормально...
Шурик почти сразу вскочил на ноги; видимо, занимаясь каратэ, он научился падать,
и снова бросился на лейтенанта. И снова оказался на песке.
-- Бросок через себя с захватом одноименной руки, -- сообщил Лешка.
На этот раз Шурик поднялся с трудом.
-- Может, хватит? -- миролюбиво спросил его лейтенант.
Вместо ответа Шурик медленно потянулся рукой в задний карман джинсов. Сухо
щелкнуло лезвие ножа.
Кто-то громко ахнул. Я огляделся и увидел, что десятки людей -- весь двор! -- стоя
у окон, напряженно следят за поединком.
Шурик, отведя руку с ножом назад, пошел на лейтенанта.
-- Осторожно, Володя! -- прозвенел в мертвой тишине голос Нины. -- Осторожней!
Ивченко почему-то улыбнулся и неожиданно сунул руки в карманы плаща.
-- Брось нож, дурак, -- сказал он Шурику. -- В тюрьму сядешь! Шурик,
оскалившись, резко выбросил вперед правую руку. Вместо того чтобы отскочить или
выбить оружие, лейтенант, не вынимая рук из карманов, шагнул ему навстречу--
прямо на нож.
Раздался вопль. Шурик согнулся пополам и рухнул на землю.
-- Ура! -- как-то неуверенно сказал из окна дядя Петя. -- Ура! -- повторил он уже
громче. -- Ура, товарищи!
Тишина во дворе как будто взорвалась. Люди кричали "ура", аплодировали, а в
одном окне даже обнимались.
К лейтенанту подбежала взволнованная Нина.
-- Я тебе что говорила? -- закричала она. -- Я тебе говорила: осторожней! А ты?
Посмотри, что ты наделал!
-- Да я чуть-чуть... -- сказал лейтенант, будто извиняясь. -- Не волнуйся!
-- Это называется "чуть-чуть"? -- не унималась Нина. -- Мальчик стонет!
-- О чем и речь! Если бы я как следует -- разве бы он стонал? Он бы тогда
тихонечко лежал...
Соседи, только что кричавшие и аплодировавшие, вдруг, как по команде, исчезли из
окон. Я даже удивился -- что случилось? Потом понял. Люди повыскакивали изо всех
парадных. Впереди, в голубой майке и в брюках со спущенными подтяжками, несся
дядя Петя.
-- Ага! -- кричал он, потрясая кулаком -- Доигрались! Допрыгались! Достукались!
То-то же!
Ивченко подняли на руки и, как римского триумфатора, понесли по двору. Но
продолжалось это недолго. Послышались позывные сирены и, сигналя "мигалкой", во
двор въехал милицейский "газик". Видно, кто-то успел позвонить в отделение.
Стонущего Шурика, обалдевшего Пашу, и по-прежнему бесчувственного Валеру
погрузили в машину. Туда же влезли Ивченко с Ниной, и "газик" уехал
-- Ну, я думаю, у вас тут теперь будет порядок, -- сказал Лешка мне и маме таким
тоном, будто это он только что кидал и обезоруживал.
...На следующий день нас с Лешкой вызвали к директору. Директор, округлив глаза,
сообщил, что ему звонили из угрозыска и просили срочно нас туда направить.
...Когда мы вошли в знакомый кабинет, капитан Соколов сидел за столом и молча
барабанил по нему пальцами. Лейтенант Ивченко в милицейской форме, с ссадиной на
губе, стоял перед ним по стойке "смирно".
Кивнув нам "садитесь", капитан продолжал барабанить по столу. Вдруг он резко
повернулся в кресле.
-- Как же ты мог, Володя?! -- спросил он страшным шепотом. -- Ты, милиционер,
профессионал, юрист будущий! На безоружных!..
Тут я не выдержал.
-- Да что вы говорите, товарищ капитан! -- крикнул я. -- У Шурика нож