- Вот-вот, - удовлетворённо произнёс Пашка. - Сейчас верни.
   - Нету, - Веня хлопнул по карману и удивился. - А, - вспомнил он, - я ж её дома оставил.
   - Так чего стоишь, - распорядился Пашка, - неси давай.
   Веню как ветром сдуло. Казалось, секунд через пять он прибежит и протянет Димке уже почти что утраченную ручку. Но прошла минута, за ней ещё одна, а Веня так и не возвращался. Время тянулось невыносимо медленно для Димки. Через пять минут он не выдержал и понимающе прошептал:
   - Он не вернёт.
   - Я ему не верну, - грозно заметил Пашка, и по его тону сразу обретали реальные контуры те неприятности, которым предстояло свалиться на Венины плечи в случае невозвращения.
   - Правда? - восхитился Димка.
   - Правда, - снисходительно подтвердил Пашка, наполняясь положительными эмоциями. Впервые в жизни на него смотрели с надеждой. Впервые в жизни Пашка находился в роли хорошего, а Венька в роли плохого. И Пашке такое положение дел нравилось. Палочками он мог тут же сотворить для маленького Димки хоть дюжину алых ручек, но тогда подвига не получалось. А Пашке хотелось подвига. Хоть самого ерундовского, но настоящего.
   Во двор вынесся Венька и протянул Димке ручку. Его. Алую. Совершенно целёхонькую.
   - Извини, Димка, - сказал он. - Совсем память отшибло. Забыл.
   Но Димка не смотрел на Веньку. Он даже не смотрел на вновь обретённую ручку. Его восхищённый взор уставился на Пашку, словно перед Димкой сидел самый настоящий волшебник. Пашка улыбался. Ведь никогда с ним не происходило такое. Вроде как пустячок, но приятно.
   Колька издалека увидел компанию у лавочки и напугался. Ему показалось, что Пашка начал устраивать разборки с Веней из-за Коли. Но постойте, ведь Пашка здорово выручил его сегодня. Значит, он как бы уже не враг. Или он не враг для Коли, а для Вени, треснувшего его по руке, Пашка оставался врагом. Но почему-то Коля уже не боялся Пашку, да и не только Пашку. По этой причине он не стал огородами проскальзывать к подъезду, а смело подошёл к скамейке.
   Увидев знакомое лицо, счастливый Димка заулыбался ещё шире. Коля тоже несмело улыбнулся навстречу. Пашка продолжал сидеть в эйфории. Грустным оставался только Веня. За всеми делами он совершенно позабыл про алые звёзды на новеньких самолётах. Ведь не выманишь теперь у Димки эту алую ручку, ни за что не выманишь. Придётся теперь летать Вениной эскадрилье, как нерусской, с белыми звёздами.
   Димка заметил Венину печаль.
   - На, - сказал он и без сожаления, как значок с "Ну, погоди!", протянул Вене ладошку, на которой блестело последнее Димкино приобретение.
   У Коли вытянулась шея. Вытянулась до предела. На Димкиной ладошке переливалась таинственными отблесками Золотая Капля.
   Глава 37,
   которая завершается совершенно невероятным событием
   Пашка смотрел на гнома. И Пашка видел гнома. Сначала он тихо присвистнул, а потом нагнулся и начал всматриваться. Лена поморщилась. Она вообще не хотела впускать Пашку в квартиру, но умоляющие глаза Коли сделали невозможное. Лена посторонилась и четыре представителя мужского пола в квартиру всё-таки протопали.
   Гному тоже не понравилось такое пристальное внимание и он сразу перешёл к делу.
   - Принёс? - строго спросил он.
   - Нет, - удивился Пашка. - А чего я должен принести?
   - Ман-да-ри-ны, - гном разделил великое слово по слогам. - Стоишь, на меня смотришь. А за погляд, между прочим, платить требуется.
   - Я ж не знал, - засмущался Пашка.
   Коля искоса поглядывал на Пашку и удивлялся. Смущенный Пашка предстал перед Колей впервые. Даже во время разносов на классном часе Пашка всегда сидел вызывающе. Да Коля и не стремился встречаться с Пашкой взглядом. Нарываться на тычок или обидное оскорбление до ужаса не хотелось. Странные дела, Колька и теперь побаивался смотреть на Пашку. Вроде и бояться больше нечего, а привычка осталась. Привычка или очередной мираж. Зря хозяин так свято верил в то, что Коля не выстраивает миражи. Может они у Коли маленькие, но всё же есть.
   Гном, тем временем, по-хозяйски расхаживал на поверхности журнального столика.
   - А зачем он тогда нам? - вопросил он в пространство, воздев руки к потолку.
   Потолок не отвечал и гном обратился к Коле, который продолжал за него, гнома, отвечать.
   - Зачем он нам, Коленька?
   - Его не смог увести сам хозяин, - уважительно отозвался Коля. - Возможно он и укажет тебе путь.
   - Этот? - скривился гном. - Этот укажет. Даже мандаринов принести не догадался. Тот ещё будет путь.
   - Да я ж не знал, - растерянность у Пашки сменялась искренним негодованием.
   - Проехали, - милостиво согласился гном, учитывая меняющуюся на глазах обстановку. - Давай, показывай путь.
   - Какой ещё путь? - спросил Пашка, насупившись. Он любил понимать дела, творящиеся вокруг.
   - Он не знает пути, - тихо отозвалась Лена.
   - Почему? - удивился Коля. - Его не смог увести хозяин, понимаешь? Значит, Пашка умеет что-то такое, что неподвластно хозяину.
   - Пашка не верит в сказки, - мрачно пояснила Лена. - Мы все, и я, и ты, и Веня, и даже вот этот малыш ну хоть немножечко верим в сказки. А Пашка не верит. Невозможно увести человека по дороге, в которую он не верит.
   - В смысле, не знает, чем она кончится? - спросил Веня.
   - Нет, в смысле, что он её вовсе не видит, потому что не верит. Вот ты, Веня поверил бы мне, если бы я сказала, что с твоего балкона отходит трап к реактивному самолёту? Твоему собственному самолёту.
   - Может и поверил бы.
   - А ступил бы с балкона в пустоту, если бы я сказала, что там и начинается первая ступенька.
   - Ну я бы сначала её нащупал.
   - Нет, если бы она появлялась только тогда, когда ты на неё встаёшь?
   - Ну... я не знаю.
   - Не встал бы, - ответил за Веню Пашка.
   - Не встал бы, - согласилась Лена. - Вот из-за этого хозяин и не может увести Пашку. Он никогда не поверит в эту первую ступеньку. Он верит и видит только то, что есть перед глазами. Так?
   - Ну так, - кивнул Пашка.
   - Про хозяина после, - перебил Коля. - Почему ты решила, что Пашка не знает гномьего пути?
   - А почему ты решил, что Пашка знает? Почему? Просто ты представил в своей голове картинку, на которой Пашка показывает гному дорогу. И поверил в неё. И нас хочешь заставить поверить. Только ведь за твоей картинкой нет первой ступеньки. Одна пустота.
   - Тогда Димка! - Коля вытолкнул вперёд малыша. Ну не зря же он привёл их всех к Ленке и гному.
   - Почему? - снова спросила Лена. - Потому что у него оказалась Золотая Капля?
   - Да, - согласился Коля.
   - Но Золотая Капля имелась и у бабушки-орденоноски, и у малютки-наркоманчика, да и над креслом в гостинице висела. Почему ты не принёс кресло? Может оно указывает дорогу.
   Колю охватило отчаяние, ну что это, как не миражи? Но почему тогда хозяин выбрал именно Колю? Ведь не из-за отсутствия буквы "С" в имени. Выходит, тот, кто не строит миражи, не может уйти с хозяином, а тот, кто строит, Тёмным Стёклам не нужен.
   - А кто тогда покажет дорогу?
   - Предзнаменовательница, - ответила Лена.
   - Какая ещё Предзнаменовательница? - удивился Коля. - Откуда она вобще возьмётся эта твоя Предзнаменовательница?
   - Она соткана из серебристых линий, - мечтательно сощурила глаза Лена. Когда появится её портрет, начнётся ночь Путешествий и Путешественников, в которой найдётся дорога для гнома. Ведь так? - обратилась девочка к золотистой искорке.
   Гном пять секунд подумал, не стребовать ли за подтверждение мандарин, но потом понял, что поспорить ему хочется больше, чем получить хоть дюжину килограммов мандаринок.
   - Не так, - заметил он. - Во-первых, ночь Путешественников и Путешествий... Не спорь, - перебил он возмущённо открывшую рот Лену. - Во-вторых, начнётся, не когда появится портрет, а когда число локонов на лице отложится от точки начала времён.
   - На лице? - усмехнулся Пашка. - Бородатая она, что ли?
   - И вовсе не бородатая, - кинулась Лена защищать свою новую знакомую. - Вот появится портрет, тогда и увидим.
   - Точка начала времён, - задумался Веня. - Где найти точку начала времён?
   - Не времён, а времени, - поправила Лена. - Кто знает, может в том замке точкой начала времени был тот зал, где я загадала часы.
   - А в нашей квартире время начинается на электронных часах, - сказал Димка. Поздно ночью все цифры превращаются в нолики и тогда снова начинается время. Потому что нолики - это ничего, а когда уже есть единичка, то она называется одна минута первого. Так нас в школе учили.
   - Молодец - Димка! - обрадовался Коля. - Следовательно, точка начала времени, конечно же, не электронные часы, а полночь. От полночи надо отсчитать число локонов на лице и мы узнаем точное время начала ночи Путешествий и Путешественников.
   - А где появится портрет? - по-деловому спросил Пашка.
   - Не знаю, - растерянно произнесла Лена. - Предзнаменовательница ни слова не сказала про место появления портрета.
   - Наверное, на выставке, - предположил Коля. - В Доме Художника как раз проходит выставка авангардистов. Я афишу такую видал.
   - И вовсе не на выставке, - обиделась Лена. - Это же Предзнаменовательница! Зачем ей появляться на какой-то выставке. Если и вырисовываться, то не меньше чем в областной галерее.
   - Ты ещё скажи - в Москве, - ехидно добавил Коля, дуясь за неприятие его версии.
   - Может и в Москве, - язвительно согласилась Лена. - Но уж никак не на твоей выставке.
   - Миражи строим, - перебил обсуждение Веня. - Я вот что думаю, если Предзнаменовательница не сказала нам искать свой портрет, то мы обязательно его увидим. Как-нибудь да увидим.
   - И что? - спросил Коля.
   - И ничего, - ответил Веня. - Просто сядем перед портретом и будем ждать начала ночи, а там уж по обстоятельствам.
   - Сядем? - удивилась Лена. - Я думала, что гномья дорога только для гномов.
   - Гном-то пойдёт, - согласился Коля. - Да и мне надо. Я всё-таки за него отвечаю.
   - Тогда и я пойду, - сказала Лена. - Гном-то почти мой.
   Гном не возражал. Ни об участии Лены в его делах. Ни о своей принадлежности.
   - И я, - сказал Веня. - Палочками-то вместе пользовались. Если б не гном, кто бы знал про эти палочки.
   - Лады, - прищёлкнул пальцами Пашка. - Я с вами. Если хозяин опять встрянет, я уж найду, что ему сказать.
   Коля засомневался. Одно дело - показать дорогу. И совсем другое - допускать совсем недавнего врага к сокровенным тайнам. Не мог доверять Коля тому, кто нагло отобрал у него палочки. Ну не мог, и всё. И сказать об этом вслух тоже не мог. Побаивался. Вдруг Пашка сейчас ухмыльнётся и станет прежним. И Коле стало плохо. Просто от того, что в их компанию затесался такой фрукт, как Пашка.
   - Ты чего, Коль, - тронул его за руку Димка. - Возьми его. Он справедливый. Он мне ручку вернул.
   - Тебе-то, конечно, - сказал Коля, опасливо поглядывая в сторону Пашки. - Ты думаешь, что если к тебе ручка вернулась, то он всё всем возвращает.
   - Да, - обрадовался Димка. - Ты только скажи, и он любого заставит вернуть.
   - Кто бы мне палочки вернул, - еле слышно прошептал Коля, но Пашка услышал, поэтому пришлось быстро отвернуться и уставиться в угол, будто бы ничего и не произошло.
   И Димка тоже услышал.
   - Пашка, верни ему палочки, - дёрнул он Пашку за рукав, представляя, что Пашка тут же сорвётся с места и побежит к тому нахальному субъекту, который зажал неведомые, но видимо очень нужные Коле палочки.
   Пашка не побежал. Пашка уставился в угол. Не в тот, куда смотрел Коля, но тоже в угол. Палочки лежали в кармане, а рядом стоял Димка и ждал. Он верил, что Пашка достанет палочки хоть с края вселенной и вернёт опечаленному Коле. И доставать-то палочки совсем не надо. Вот они, совсем близко. Но как можно расстаться с ними? Ведь четыре волшебных палочки стоят очень дорого.
   А Димка смотрел на Пашку и верил в него. Пашка это чувствовал, потому что до этого дня никто в него так не верил. Нет, верили конечно. Что врежет, что обругает, что пойдёт со своей компахой разбираться в соседнюю школу. Но Димкина вера была какой-то другой. И может быть она стоила сейчас гораздо больше, чем все четыре палочки. Рука потянулась к карману. Пашка обругал себя. Он знал, что ещё не раз пожалеет о том, что так беспечно расстался с могуществом. Знал, что ни один стоящий пацан так бы не поступил. Но сейчас ему совершенно не хотелось быть стоящим пацаном. Ему донельзя хотелось, чтобы в него продолжали верить, как верил в него Димка.
   Палочки были уже в руке. Плотно сжаты, чтобы не хотелось крутануть напоследок и смыться отсюда в свою пустую квартиру.
   - Слышь, Наркота, - хрипло произнёс Пашка и Коля вздрогнул. - Слышь, Колька, - и Коля повернул голову к Пашке. - На, забери, чтоб только мои глаза их не видели.
   Он неловко сунул свою четвёрку Коле в руки и сразу же отошёл, а потом уселся в кресло, уставившись в чисто вымытый пол.
   - Вот видишь, - сказал Коле Димка. Гордо сказал, словно это он вернул палочки.
   Коля молча хлопнул Димку по плечу. Не обидно, а ободрительно, словно подтверждая Димкину правоту. Слов не находилось. Размер слов, позволявших оценить грандиозность свершившегося, просто не умещался в квадратных метрах Ленкиной квартиры.
   - Я же говорил, - заулыбался Димка. - Пашку стоит с собой взять. И меня стоит.
   - Мал ещё, - хмуро сказал Веня. Он тоже не мог поверить возвращению палочек.
   - Возьмём, - твёрдо сказал Коля. - Парикмахерша сказала не отказываться от людей, на которых укажет Капля. Если Капля оказалась у Димки, значит он для чего-то нам нужен. Пригодится, значит. И будет нас ровно пятеро, как концов у звёздочки.
   Спорить никто не стал. Только Пашка ухмыльнулся, но как-то незло.
   - Вечер уже, - тихонько заметила Лена. - скоро мама придёт. А я уборку ещё не закончила.
   - Уже уходим, - распорядился за всех Коля и первым направился к двери. Народ потянулся за ним.
   - В общем, если что, - донёсся ему в спину Пашкин голос, - зови. И не обязательно, когда ночь. Даже если по жизни что надо. Я не откажусь, я сделаю.
   Неправильный какой-то голос был у Пашки. Или Коля слушал его неправильно. На глазах вырастал мираж. Только какой: про исправившегося Пашку или про Пашку хитроумного, коварно втирающегося в доверие.
   Но ведь Димка поверил. И он, Коля, может. Надо просто попробовать, попытаться, даже через "не могу". Цепляя пальцем собачку дверного замка, Коля качнул головой так, что булькнуло в ухе. Мираж распался на кусочки и растаял. Коля поверит. Он уже почти что взрослый. Значит, может сделать то, что не хочется. Сделать не вопреки чему-то и не по приказанию кого-то, а по своей доброй воле. А интересно, "сила воли" и "добрая воля" - одно и то же или совершенно разные вещи?
   Глава 38,
   которая получилась для Вени самой страшной
   Опасность поджидала Веню за углом. Там, где пролегали кроваво-багровые полосы, оставленные предзакатным солнцем. Опасность встретила Веню зловеще-ласковой улыбкой. Опасность сверкала колючими огоньками, притаившимися в нечеловеческих глазах. А повернуть назад не мог Веня, уже не мог.
   Нет, это существо теперь нельзя было назвать даже вампиром. Веня, по крайней мере, не стал бы этого делать. Голова страшилища распухла. Лицо приобрело красноватый оттенок то ли от проступившей крови, то ли от лучей багрового светила, неуклонно снижающегося над горизонтом. Из рукавов пиджака торчали скрюченные пятипалые конечности, увенчанные матово-розовыми когтями. Ножки семенили и пританцовывали. Видимо, от радости, что Веня почтил их своим присутствием. А может они предвкушали, как славно им будет плясать танец смерти над растерзанным Вениным телом.
   Наступал багровый час, не отмеченный на подавляющем большинстве циферблатов. Потусторонние силы сметали прохожих с улицы в тесные квартиры и тёмные подъезды. Стёкла в домах полыхали. Все до единого. Те же, что угодили в тень, мрачно чернели, как очки хозяина Тёмных Стёкол. Им тоже хотелось прильнуть к всеобщему безмолвному веселью, которое дарили холодные лучи светила. И Вампир, днём сумрачный и спокойный, сейчас раздулся от осознания своего сверхмогущества. Он тоже вписывался в чёрно-кровавый карнавал. Деревья надевали на себя чёрную маску горя и выстраивались вдоль улицы скорбными силуэтами на фоне красного занавеса небес, опустившихся на приземистые колонны стен, бурых от этого ненормального солнца. Земля пропиталась красно-коричневым. Асфальт растекался мёртвым пламенем. Дома склонились над Веней, готовые обрушиться и превратиться в груду хлама, на которую взберётся существо с когтистыми лапами, облизнёт выпирающие из пасти клыки и завоет, вознося славу кровавому куполу над затихшим от страха городом.
   Нет, если бы на то была его воля, Веня благополучно отсиделся бы в своей квартире и ни за какие сокровища мира не вышел во двор в багровый час. Но об этом не догадывались ни отец, ни мать. Поэтому в булочную отправили именно Веню. А ведь пойди за хлебом кто другой, и история могла закрутиться совершенно иначе.
   Если бы за хлебом нужно было идти отцу. Нет, он бы просто отмахнулся: "А, обойдёмся!" И снова спрятался бы за газету. Папе можно не ходить за хлебом и мир от этого не рухнет.
   Вот если бы мать сама пошла за хлебом. Ей вампиры не страшны. Вампир не мамин, вампир Венин. Личный. Но мать только прикрикнет: "Почему опять не купили хлеба?!" И засыпет в кипящую воду несколько пригоршней вермишели. Побольше засыплет, потому что и хлеб, и вермишель из муки сделаны. И ничего страшного в мире не случилось бы.
   Но папе не пришлось вылезать из-за газеты, а маме распечатывать кулёк с вермишелью. Потому что у них есть Веня, который не может ни отмахнуться, ни прикрикнуть. И конец света не наступит, если Веня встанет из-за стола и сбегает до ближайшей булочной в час, когда восьмёрка и девятка на циферблате раздвигаются, выпуская в свои ряды чёрную закорючку с острым когтем на конце. И часовая стрелка уже замерла напротив ужасной пришелицы, а минутная подбирается к безмятежно спящему на вершине числу двенадцать. Но это Веню во дворе ждёт вампир. Маму же ждёт плита и кастрюля с вскипающим супом. А папу бодрый диктор, который улыбнётся и начнёт читать про события в стране и за рубежом. И Веня не может не пойти за хлебом, как счастливый Вовка-октябрёнок из "Родной речи".
   Разумеется, вампир никуда не делся. Он ждал. Веня проскользнул в тени домов к ближайшей булочной, уже предвкушая быстрое возвращение домой. Но злобные силы не собирались так быстро отпускать пленника, забредшего в их сети. Может, они хотели оставить Веню в своих владениях навсегда. Вдруг, когда стрелки на папином будильнике отмерят десять часов, циферблат незримых часов для Вени полностью прогонит знакомые цифры и заполнится закорючками.
   "Санитарный день". Ужас пробрал Веню. На всякий случай он изо всех сил потянул на себя массивную скобу ручки. Дверь лязгнула и даже немного сдвинулась, но не открылась. Надежда испарилась. Можно возвращаться домой. И тогда цепкие мамины руки поставят Веню перед собой, а отец на время забудет про газету и приглушит звук телевизора, чтобы новости в Таиланде, Индонезии и Литве не мешали осознанию Вени своего проступка. И его накажут. За то, что семья осталась без хлеба. За недогадливость. За лень дойти до следующей булочной. За накопившиеся за неделю мелочи. Потом мать вступится за Веню, а отец ей не разрешит. И они поссорятся. И будут кричать уже не на Веню, а друг на друга, но Вене от этого будет нисколько не легче. А потом отец с размаху разобьёт тарелку об пол, а мать заплачет. И в квартире поселится невидимая, но очень ощутимая тяжесть. Тяжесть, которую Веня собственноручно притащит в квартиру вместо хлеба, если не прорвётся к следующей булочной.
   Веня решил схитрить и подойти к очередному бастиону обходными путями. Но обернувшись назад он увидел серую пелену, покрывшую и траву, и дорогу. Она колыхалась, и на поверхность выплёскивались багровые искорки. Парные искорки.
   Крысомуммии. Они не пропустят Веню тенистым путём. Остаётся всего две дороги: или домой, или вперёд, к одинокому киоску, прижавшемуся к деревянному бараку в дальнем конце улицы.
   Вампир стоял на самой середине проезжей части. Вот бы пронёсся скоростной автомобиль и мощным ударом отбросил переломанное тело к стене. И Веня благополучно добрался бы до киоска. Но все до единой машины исчезли с Вениного пути. И Веня вышел на улицу, оставив за спиной захваченный крысомуммиями двор.
   Солнце раздулось как голова вампира и теперь багровело над самой землёй. Здесь не было тени. Всю улицу охватили багровые лучи, лишь деревья скрючились уродливыми чёрными статуями, да темнел далёкий киоск, словно поставленный набок громадный спичечный коробок. Толстый. На 120 спичек. Такой же, как Веня обнаружил в отцовском ящике, наполненном всякими странными вещичками.
   Улицу окутывало не только кровавое сияние, но и тишина. Веня напряг слух. Нежный. Чуткий. Музыкальный. Обеспечивавший ему в младших классах пятёрки по пению. "В Куединском районе плюс семь, в Большесосновском плюс шесть..." - тихо донеслось до Вени и оборвалось. Странно донеслось, будто говорил почти что сломанный инопланетный робот. Знакомые звуки превратились в потусторонние голоса, разбились на эхо и погасли. Тишина победила. Тишина оглушала. В уши словно забилась вата и её нестерпимо хотелось вытащить или хотя бы проткнуть. Внутри ушей что-то вибрировало и ворочалось, как будто там копошилась крохотная крысомуммия.
   Надо было удирать, пока Веня сам не пропитался лучами заката. Мимолётный взгляд на часы не порадовал. Чёрная закорючка вполне освоилась и съела девятку. Но хуже всего оказалось то, что семёрка начала противно выгибаться, превращаясь в узловатый палец с зарождающимся коготком. До киоска лежала пустынная дорога, но Вене требовалась тень. А справа высился выросший как по волшебству забор, отгородивший полуразрушенную избушку. Слева был отличный проход, но там маячил мужик в телогрейке. Он что-то разрывал возле бортика, уводящего в подвал, и приговаривал: "Не так-то всё и просто, господа хорошие, не так-то просто". Лицом он напоминал известного лётчика Скаржинского, первого из поляков, пролетевшего над Атлантикой в 1933 году.
   Неправильность дрожащим маревом загородила обходную дорогу. Обычный мужик в телогрейке матерился бы через слово, а этот вёл себя чересчур странно. Из полуоторванного кармана торчала скрипка. И Веня не пошёл туда, потому что скрипки не носят в карманах телогреек, а бродяги не похожи на знаменитых лётчиков. Потому что мужик получился неправильным, таким же, как и Венин вампир, как кровавый вечер, как закорючка на циферблате. И спасти Веню мог только хлеб. Там, в далёком киоске, к которому ему предстояло идти через залитую багровым светом улицу.
   И тогда вампир заговорил. О! Лучше бы он молчал. Потому что молчание подтверждало, что какие-то незримые правила ещё выполняются. Но голос обрушил законы. Голос взвился ехидным фальцетом и водрузил мёртвый флаг победы на горе ужаса. Вениного ужаса.
   Вампир торжествовал и прикрикивал внятно и складно. Словно пел. Голова его свешивалась над Веней, а ноги топали по острым досочкам забора. Как это у него получалось, Веня понять не мог, но ему было не до рассуждений. Голосок вампира, вкрадчивый, плавный и нескрываемо триумфальный давил на Веню и пригибал к земле.
   "Мне нечего бояться. Мой час уже пробил. Гляди-ка мальчик Веня, куда ты заступил." - голос закрадывался в душу, а топоток ног ритмично аккомпанировал.
   Слева снова замаячил проём. Веня подобрался и решил скоростным нырком ворваться в тень двора. Но в проёме по развалившейся хоккейной коробке раскатывал весёлый, злобно скалящийся Буратино. Не из детского фильма, нет. И не из книги. Свой собственный, Венин Буратино. Который точно знал, что делать с Веней, когда тот попадёт ему в деревянные, не чувствующие боли ручки. Пока Буратино был занят. И гоночная машина описывала следующий круг. Совершенно бесшумно. Буратино смотрел перед собой остекленевшим глазами и не замечал Веню. Пока не замечал. И надо поскорее шагать вперёд, пока гоночная машина не сменила курс и не выехала на улицу наперерез Вене. Ноги едва-едва отрывались от земли. Возможно, их сковывал медоточивый голосок.
   "А-а-а, не лужи те просторы, и грязью не назвать. Ты чуешь силу страха и поздно отступать," - огромная голова вампира внезапно очутилась у другого уха, а ноги, обутые в блестящие бордовые туфли скакали, то по дребезжащим карнизам подоконников, то по балконным перилам, то просто по стенам, касаясь их лишь рёбрами подошв. Голосок тянулся непрерывно, не давая Вене ни малейшей передышки, чтобы успокоиться и перестать бояться.
   "Дорога твоя станет... скользить... как будто чья-то кровь. И с каждой новой ночью сила страха... приходит вновь и вновь."
   Голос не отдыхал ни секунды, как будто перед Веней выделывался противный рэппер из полузабытого фильма то ли про психа на мотоцикле, то ли про группу парней, забравшихся ночью в заколоченный дом и обнаруживших там странных существ в людском обличье.
   "А скрыться невозможно, сила страха... поймает, не щадит... Где ползал мальчик Веня, только тело... горелое чадит... А это и не правда... не истина... возможно, и не ложь... И видит мальчик Веня, с пути... своёго не свернёшь."
   Веня видел, что сворачивать бесполезно, но он и не хотел сворачивать. А киоск откатывался всё дальше и дальше. И расплывался в дрожащем алом воздухе. Солнце коснулось земли и нестерпимо светило в глаза, не давая рассмотреть ускользающую цель.
   И вдруг оно стало добрым. На каких-то несколько секунд. Всего секунд на пять или семь. Киоск заметно приблизился. Голос вампира захлебнулся, а сам он сдулся и превратился в плоскую картинку. Как в парке аттракционов, где за десятку прошлым летом можно было сфотографироваться с разными страшилами, наклеенными на выпиленный из фанеры силуэт.