Страница:
Через полчаса, доехав до конечной остановки и пройдя сотню метров на своих двоих, я добрался до совершенно аналогичного островка. Разве что вместо тропинки под ногами лежала узенькая полоска асфальта, а цивилизация находилась под правой рукой и больно напоминала о себе, когда эта самая рука касалась каменной крошки, усыпавшей железобетонные блоки. С другой стороны напирала дикая природа. Ветки кустов так и норовили хлестнуть меня по лицу, а впереди уже маячили грозные заросли шиповника.
Места для меня почти не оставалось. Поэтому я осторожненько, бочком, делал мелкие шажки, вслушиваясь в тишину. Но необычных ощущений не появлялось.
Возможно, из-за текущих неудобств, тесноты и скованности. А может все дело портили где-то чирикающие воробьи. Или возникающие в мозгу воспоминания о чужом мире делали окружающую обстановку донельзя обыденной. Так или иначе, я начинал созревать для того, чтобы сказать: «Не то!».
Итак, приходилось признать, что мои рассуждения оказались в тупике. Я мысленно списал неудачи на железные ограды и вспомнил заборы из досок Темного мира. А ведь подобные заборы непременно окружают любую стройку! Тогда я решил попытать счастья в этом направлении и поспешил вновь туда, где в перерывах между рейсами отдыхали желтые «Икарусы». Вскоре автобус пятьдесят второго маршрута вез меня обратно в центр города.
Увы! На ближайшей стройке вовсю кипела работа. И хотя здесь имелся прекрасный забор, о тишине не могло быть и речи. Я постоял в раздумьях. До любого городского общественного транспорта тащиться далековато. Мой взгляд перебегал с телевышки на трамплин, отделенные от меня глубоким логом. Такие близкие ориентиры подбивали на небольшое приключение. Наконец я окончательно решился совершить рывок через лог. Оставалось добраться до него, виляя между пятиэтажками пока неизученного микрорайона, и преодолеть.
Попетляв немного по улице Чернышевского, я миновал девятиэтажные общаги и выбрался к забору. Забор, огораживал садовые участки от несанкционированного доступа посторонних субъектов к ухоженным грядкам. Мрачные, начавшие ветшать доски не сильно напоминали серебристую окраску оград из черных закоулков, да и колючая проволока не добавляла сходства, и все же что-то неуловимое сквозило в обычных деревянных досках, сбитых вместе.
Зато о тишине и здесь приходилось только мечтать. Шумная беготня малышей, суетливое рычание двигателя легковушки, мягкий скрип четырех колес, на которых покоилась коляска, где малыш в свое удовольствие гремел погремушкой. Я двинулся дальше по направлению к трамплину, то и дело касаясь холодной тенистой стороны во многих местах покосившейся изгороди.
Как назло не встречалось ни единого прохода. Монолит острозубой дощатой стены, увенчанной проволокой, начинал навевать тревогу о напрасно потерянном времени.
Забор тянулся и тянулся, напоминая аксиому бесконечности прямой, но я шел так упорно, словно дорога вела к светлому будущему.
Внезапно моя рука ушла в пустоту. Заглянув туда, я увидел небольшой закуток.
Узкий проход уводил налево, а добрую его половину закрывала железная будка, размером превосходящая ящик для хранения газовых баллонов, но не достигавшая габаритов гаража. Впрочем, для мотоцикла с коляской такое сооружение вполне бы сгодилось. Ржавые листы составляли прогнувшиеся пузырями стены. Дверь, крашенная изнутри черной краской, открывала темный провал. Лениво кинув взгляд во тьму, я спокойно прошел мимо, к повороту. Внутри меня уже играл бравурный марш, предвкушая скорое возвращение домой. Но надеждам не суждено было осуществиться.
За поворотом оказался всего лишь крохотный тупичок, упиравшийся в массивные ворота, запертые на огромный навесной замок, на котором чудом еще уцелели небольшие островки травянисто-зеленой краски.
Больше здесь делать было нечего. Пришлось поворачивать, надеясь отыскать проход в другом месте. И только сейчас я заметил оглушительную тишину, поглотившую все вокруг. Исчезли малейшие звуки, которые только можно представить. Мои шаги утратили возможность производить топот и хруст. Вместо привычного сопения нос бесшумно перекачивал воздух в легкие и обратно. Угол пятиэтажки внезапно отдалился в искаженно-дрожащем воздухе. Зато железная будка словно повернулась на сорок пять градусов. Мрачная щель недобро косилась на меня. Знойные лучи солнца навевали нестерпимую духоту. Воздух странно дрожал, вот-вот готовясь разродиться невиданными миражами. Теплые волны, образуя мутновато-дрожащую полупрозрачную пелену, напрочь отрубили меня и от цивилизации, и от звуков, порождаемых ею. Я словно вернулся на полуоткрытый островок, вырвавшись из коридоров темного мира. Солнце выкрасило забор серебром и спрятало в ярких лучах железные витки колючек. И тут на смену оглушительной тишине явились шорохи.
Они доносились из проржавевшего сооружения, перекрывшего почти весь проход.
Тихие, скребущие звуки возникали, дробились, множились, как эхо, расколотое в извилинах горного ущелья. Всего несколько метров отделяли меня от обычной жизни, но ступни как вмерзли или всосались в сухую потрескавшуюся землю с редкими пожелтевшими травинками, втоптанными в засохшую глину.
Дверь противно скрипнула и гулко ударилась о железную стену. В темном провале сверкнули оранжевые искры, и на траву легли длинные черные тени, перетекающие с места на место. Я с ужасом подумал, что никакой воздух не сумеет так исказить картину окружающего мира, а затем догадался: черные призраки! Им нечего бояться солнца. Черные сгустки, распластавшись по земле, медленно подбирались ко мне. Мои ноги самостоятельно засеменили назад и спрятали меня в тени тупичка. Но никакая тень не могла укрыть от… От чего? От поражения, от плена, от смерти? Я сам не знал, чего боялся, но ничто не заставило бы меня наступить на страшный черный контур. Шаг за шагом я отступал, пока спина не коснулась поверхности ворот. Возможно, там скрывались занозы, но для спины, покрывшейся холодным потом, осталась лишь перспектива вжиматься и вжиматься, стремясь укрыться от неизбежной беды. И тут опора за спиной исчезла, земля под ногами растворилась, а затем мягкий туман подхватил и понес в свои владения то ли мое тело, то ли сознание…
… Первое, что я почувствовал, это прохладу, которая после нестерпимой липкой духоты казалась раем. Что удивительно, я твердо стоял на ногах, постепенно привыкая к неяркому серому свету, озарявшему все вокруг. Передо мной вздыбилась высоченная гора. Местность справа и слева (а так же я подозревал, что и сзади) скрывал густой серый туман. На темно-серых глыбах пробивалось что-то вроде сероватого мягкого лишайника. Чем выше взбирался по склону мой взгляд, тем светлее становились камни. А верхушка горы вообще укрывалась белоснежной шапкой, ярко выделявшейся на фоне свинцового неба.
Постепенно возвратились и звуки. Быстрая и ритмичная музыка гремела совсем неподалеку. Я обошел двухметровый камень, и моему взору открылась небольшая выемка, заросшая травой цвета потухшего телевизионного экрана. Единственным ярким пятном выделялся красный двухкассетный магнитофон в изрядно потрепанном состоянии. Над ним, извиваясь в дискотечных вывертах, парили семь призраков, к счастью, белого цвета. Перекрикивая гудящие колонки, они громко вопили в такт музыке. Очевидно, считая себя истинными знатоками русского языка, призраки старательно копировали слышимое, подбирая знакомые слова и отчаянно коверкая смысл. Не мне их судить. Все мы умело орем запавшие в душу припевы «Life is life» или «The Final Countdown», но лишь единицы способны грамотно спеть предшествующие им строчки. Истинное содержание песни со сверхзвуковой скоростью пролетало мимо ушей, ибо слова выскакивали как из пулемета. В результате симбиоза неестественно высокого, как на ускоренном воспроизведении, голоса из хрипящих от перенапряжения динамиков и нестройного хора писклявых и визгливых фальцетов, испускаемых призраками, получалось примерно следующее:
… сквозь судьбу летят И пробивают защиту ветра. Мне вдруг почудилось вмиг: Дикие волны простор убивают. И мне еще вдруг почудилось вмиг: В дикие ветры ракеты бывают…
У меня загорелись глаза. А ведь это же что-то знакомое. И когда многоголосие взорвалось возгласами «Хей! О! У! А!», сомнений просто не оставалось. «Kalimba de Luna»! Пусть видоизмененная, русскоязычная, но именно она и никто больше.
Правда протяжный рефрен «Kalimba de Luna» не вписывался в изрядно повеселевший темп и строчку «Летит ракета», но основа сохранилась, как и мелодичные проигрыши и переливы, будоражившие душу. В чужом мире встретить знакомую песню! Да, начало превосходное. А песня неслась дальше:
… Вдруг повернулся вспять. Только бы трудно пропасть в турнире. Друг не залез мне в душу опять. Только без мук и вдруг четыре. Зря я родился в боль. Только бы выиграть ветры и волны. Как мне не скоро упасть стороной. Раз, и в путь ракеты взмывают…
Эту песню я любил во всех версиях. Кто ее только не пел. Даже такие гранды, как «Boney M», не удержались от того, чтобы не включить подобный хит в свой сборник. А я вдруг вспомнил давнишний телеконцерт, собравший в Москве половину звезд «Сан-Ремо», и Тони Эспозито, который вдруг впервые с экрана выдал «Kalimba de Luna» в своей ударной аранжировке вместо запланированной стандартной итальянской мелодии. Его героический поступок увековечил ту минуту в памяти благодарного народа, услышавшего суперхит, заменивший начавшую сходить на нет итальянщину.
Однако, одиночество оказалось мнимым. Призраки не удрали, а спрятались неподалеку и теперь из своего безопасного убежища наблюдали за мной. Я слышал только их голоса, обсуждавшие мою персону (причем, на чисто русском языке).
— Явился странник, прорвал границы, — тянулся без умолка протяжный тоскливый голосок.
— Да что ты говоришь? — попробовал его перебить на четвертом повторе недоуменно-хрипящий голос.
— Явился странник, прорвал границы, — не реагируя на начавшийся диалог, повторил еще раз первый голос, и еще раз, и еще.
— Не прошло и сотни лет, — раздался комментарий разъясняющего голоса.
— Неизвестный странник прорвал границы, — внес было новую струю первый голос, но тут же опомнился, исправил ошибку и снова запел старую песню.
— Он прорвался, спутник королевы, — возвестил переливчатый голос. Еще не успело прозвучать его последнее слово, а эхо вовсю разносило предыдущие слова, усиливая и искажая.
— Да тот был совсем черный, — не согласился с ним весело-ворчливый голос, напоминавший сердящегося Петрушку, который вот-вот рассмеется.
— Нет, это он, — высказал свое мнение разъясняющий голос.
— Он, он, — подтвердил насмешливо-ехидный голосок, намеревающийся цепляться ко всем и ко всякому, словно репей.
— Явился странник, прорвал границы, — не умолкал вызывающий смутное отчаяние рефрен.
— Из мира людей, — развил тему переливчатый.
— Из! Из! Мира! Мира! Из мира! Людей! Мира людей! — подхватило его личное эхо.
— Да ну! — не поверил сомневающийся.
— Точно, — не вызывающим возражения голосом подтвердил переливчатый. Эхо тут же поддержало своего друга.
— Сумел прорваться? — все еще удивлялся недоверчивый.
— А почему нет? — добавил насмешливый.
— Явился странник. Прорвал границы, — первый голос не ведал усталости.
— И кто его сюда звал? — рассердился ворчливый.
— Королева! — выкрикнул переливчатый.
— Королева! — громогласно добавило эхо и разбилось на тысячи осколков.
— Королева? — вопрошал один из них.
— Королева, — снисходительно кивал другой. А на смену торопились третий, четвертый. Словно целый гарнизон укрывался в серых скалах.
— А мир уже совсем не тот, — начал разъясняющий. В его голосе то и дело проскальзывало старческое покашливание. — Королева то не здесь. И ничего он тут не отыщет, нет.
— Несчастный, — саркастически отозвался насмешливый.
— А может он тут был? — предположил кто-то новый.
— Явился странник, прорвал границы.
— Точно, сам видел, — согласился переливчатый с неутомимым певцом.
Ворчливый что-то сердито и неразборчиво бурчал. Отовсюду слышались смешки, бормотание и обрывки далеких разговоров. Смеялись, видимо, надо мной, и я стал чувствовать себя очень неловко. Конечно, нельзя было стоять столбом. А что надо делать? Ринуться на поиски насмешников? Но более неуловимого существа, чем призраки, мне еще не приходилось встречать.
Внезапно все голоса умолкли, даже тоскливый, словно в комнату, где оживленно болтали сотрудники, внезапно вошел начальник. Возможно, так и было. Здесь не шелестели листья, так как отсутствовали деревья. Остались в другом мире крики птиц, лай собак, гудение автомобилей. Кто-то еще суетливо копошился за ближайшим камнем, но тишина наступала. Окончательную победу ей не дал одержать белый силуэт, вынырнувший из темной щели.
К своему удивлению я узнал Ыккщщера. Тот поглядел на меня суровым взглядом и сразу же перешел к делу.
— Прорвался, значит, — сказал он своим неестественным голосом, не выражающим чувств. И не понятно, как мне реагировать на встречу с ним. То ли он обрадовался, то ли остался недоволен. Впрочем, Ыккщщер никогда не был от меня в восторге.
— Да, конечно, — согласился я, не зная что еще можно сказать.
— А где королева? — осведомился он более напряженным тоном.
— Разве она не здесь? — удивился я. — Она сказала мне «Тишина и заборы». Так я выбрался сюда. Почему же Лаура не пришла раньше?
— Королева Лаура, — настоятельно поправил меня Ыккщщер и издал странный звук, словно цыкнул языком. — Дело то хуже, чем предполагалось. Королева здесь не появлялась, хотя черный мир мы покинули вместе. В итоге ты — у себя дома, я — в Серых горах, но где королева?
— Может ее закинуло куда-нибудь в третий мир…
— Исключено. Из черного мира в тот миг вели только две дороги: к тебе или ко мне, и никуда больше.
— Тогда она непременно должна была прийти ко мне домой. Кстати, чем закончилось сражение?..
— Ну как я сам не догадался, — Ыккщщер разве что не хлопнул себя по лбу. — Это чертово сражение совсем вылетело у меня из головы. Черные силы рассеялись под ударами наших союзников, но они остались в твоем мире. Вот они то как раз могли отследить появление королевы и захватить ее в плен.
— Тогда почему они не захватили и меня?
— А на кой ты им нужен? — вопросительно склонился на бок призрак.
Я тут же обиделся и начал красочно описывать странное безмолвие в деревянном тупичке, железную будку и черные тени, стелющиеся по траве.
— Ну, они могли ждать и не тебя, а просто караулить дорогу в наш мир, презрительно скривился Ыккщщер. — однако тебе следует поберечься при возвращении.
— А почему они не попытались проникнуть сюда или, скажем, вернуться в свой мир?
— Потому что не было такого приказа, — наставительно пояснил призрак. Они пришли в твой мир, чтобы дать решающий бой нам, но никто не давал им приказа возвращаться обратно. Вот они и воюют по мере своих сил и возможностей.
Картины минувшей битвы вновь предстали передо мной, а на языке горячо вертелся вопрос, который я намеревался задать королеве еще в черном мире, да так и не успел.
— А ты не знаешь, почему я, сорвавшись с крыши, не разбился, а присоединился к вам?
— О-о-о! — протянул Ыккщщер, словно впервые увидел такого круглого болвана. — Ты ведь летал с королевой. Вот она и передала тебе часть своей силы полета.
— Так я еще смогу летать?!
— Летать? — Ыккщщер оценивающе изучил меня и нехотя добавил. — Если учесть величину твоего объема, оставшуюся силу королевы в ту ночь, фазу Луны… Ну, в общем, тебе осталось энергии на четыре полета, не больше. И учти, один из них ты уже совершил.
— А прорыв границы тоже осуществился с энергией королевы? — не утерпел я.
Не тратя лишних слов, Ыккщщер обшарил мои карманы короткими ручонками и извлек на свет божий осколок черного, тусклого блестящего камня.
— Все, что осталось от талисмана, — вздохнул он. — однако позволяет переходить границы даже такому олуху, как ты. Надо бы его экспроприировать, все равно от тебя никакого толка.
— Еще чего, — возмутился я, протягивая руку за ценным приобретением.
— Ладно, владей, — решился Ыккщщер, возвращая находку. — У тебя есть одно неоспоримое достоинство. Света не боишься. Впрочем, и для тебя имеется неплохой план. В твоем городе есть одна ведьма.
— Ведьма? — вздернул головой я. — Ведьм не бывает.
— Молчи и слушай, — оборвал меня Ыккщщер. — Ведьма сделала шаг вниз и теперь видит такое, что тебе и не снилось. Найдешь ее и спросишь насчет королевы.
— А может не надо ведьмы? — осторожно возразил я. — Может достаточно и этого?
Я вложил в руки Ыккщщеру план, нарисованный Лаурой. Он задумчиво повертел его и вернул мне.
— Спросишь и про эту бумажку у ведьмы, — тихо добавил он. — А мне не разобраться в почеркушках. Я не ведьма. И даже не ответственный секретарь, он помолчал и снова перешел на свой обычный тон. — Ну все, ступай. Время не ждет.
— Как это ступай, — не согласился я. — Покажи мне хоть кусочек вашего мира.
Может я уже никогда не выберусь к вам.
— Может и не выберешься, — кивнул Ыккщщер.
Ситуация до обидного напоминала мою школьную поездку в Брест. Экскурсовод, ведущий нас по знаменитой крепости, предупредил, что вблизи реки фотографировать запрещено, так как за рекой уже Польша. И стоя на берегу, я во все глаза смотрел на «заграницу». С тех пор я гордо рассказывал о том, как видел Польшу, хотя скромно умалчивал, что ноги мои так ее и не достигли. Здесь же все было наоборот. Я побывал в ином мире, но что увидел?
— Ну хорошо, — лениво согласился Ыккщщер. — Смотри.
Он потянул меня к серым камням скалы и указал на темный проход. На другом конце ущелья открывался кусок однотонного светло-серого неба. Там же гордо высился темно-серый силуэт величественной башни. Колонны переходили в каменные кубы, затем начинались арки, над ними гигантскими кирпичами лежали блоки с черными бойницами окон, а выше снова начинались колонны. До самого верха одна архитектура сменяла другую, пока все они, сузившись, не уходили в крутой скат крыши, пирамиду которой украшал шпиль, набранный из шаров разной величины и острого наконечника. Я никогда не видел небоскребов воочию, но уверен, сооружение не уступало им в размере. Где-то в глубине сознания мелькнула ассоциация с телебашней. Но серая громада вздымалась гораздо выше. А я стоял и не мог отвести глаз.
— Полюбовался на Северную крепость и хватит, — раздался над ухом голос Ыккщщера. — Не потеряй талисман и не забудь про ведьму. Тишина и заборы теперь в прошлом. Ищи учреждение за номером двести двадцать два…
Свет на секунду поглотила тьма, а затем до меня снова добрались лучи солнца. Я все еще стоял перед логом, заполненным садовыми участками, от которых меня отделял тот же самый забор. Но трамплин заметно приблизился, а таинственный закоулок остался далеко за моей спиной. Я тут же связал расстояние между пунктом отправления и пунктом прибытия с вращением Земли и уже выстроил четкую и стройную теорию, но ее сильно подпортил тот факт, что утром я появился почти на том же месте, где меня засосала черная воронка, несмотря на довольно длительное время отсутствия. Тогда я начал подумывать, как же мне все-таки добраться домой, преодолев нескончаемые заборы.
Словно услышав мою мольбу, забор оборвался и повернул вправо, уходя вниз. Он уступил место стройным рядам гаражей. Я смело ввинтился в проход и принялся обследовать каменные шеренги на предмет небольшой щелочки, ведущей на север.
Изыскания мои завершил сорокалетний мужик, перебиравший инструменты возле своего «Москвича».
— А здесь не пройти, — разгадав мои планы, сказал он. — Обойди слева, может там получится.
— Спасибо, — благодарно кивнул я. Если бы не добрый совет, то плутать бы мне по каменным лабиринтам еще не менее получаса. Лихо развернувшись, я потопал дальше. Трамплин виднелся совсем близко, но оставался таким же недоступным как и раньше.
Гаражи скрылись за спиной. Слева стояли жилые дома, а впереди, за густыми зарослями, начиналась старая часть воинского кладбища. Вправо уходила труба внушительного диаметра, вырвавшаяся из под земли и перекинувшаяся на противоположную сторону лога. Памятуя о технике безопасности, я не рискнул облегчить себе задачу, а с тоской посмотрел на сплетения полузасохших от жары трав высотою чуть ли не с метр. К великой радости мой взор приметил тропинку в этой чащобе, а ноги уверенно заспешили туда. Здраво размышляя о народной мудрости: «Где один человек прошел, там и другой завсегда пройти сможет».
Вскоре я уже приносил себе глубокие соболезнования. Тропинка обрывалась у небольшой картофельной грядки, а дальше начиналась нехоженая целина, в дебрях которой журчал ручей. Невысокие ивы навевали тенистую прохладу. Моя спина, взмокшая от прямых солнечных лучей, теперь испытывала истинное блаженство.
Ноги остановились в раздумьях, но голова упорно не желала отступать.
Теперь я жалел, что не попытался перебраться по трубе, которая недостижимо висела над моей головой. И все же, только вперед! Расстроенно шмыгнув носом, я снова отправился в путь. На третьем шаге мои ноги медленно стала засасывать непросыхающая глиняная жижа берегов. С ужасом представив свой будущий внешний вид, я совершил отчаянный прыжок и перешел Рубикон, приземлившись на твердую землю по другую сторону ручья.
Заросли обступили меня плотной стеной. Самое время вообразить себя бесстрашным Рембо в джунглях Вьетнама. За отсутствием длинного ножа я твердой рукой раздвинул ближайшие ветви и стал продираться вперед. Деревья сплоченной группой не желали пропускать меня дальше. Тропинка напрочь исчезла, а глиняная жижа так и норовила вновь оказаться под ногами. Но я не сдавался. Рывок, еще один. Зеленые часовые поразились моей непреклонной решимости и расступились, выпустив меня к подножию крутого склона. Задрав голову, я окинул взглядом взмывавшую вверх гору, а на ней пронзившую небо громаду трамплина. Я словно вернулся в серо-белый мир призраков к скале возле Северной крепости. Но нет, мир красок, мир цветов окружал меня в данный момент. Гору покрывали зеленые полосы вездесущих трав. Сквозь них просвечивала темная поверхность почвы.
Кое-где пробивались рыжие пласты глины. Вновь обретенная тропинка, утоптанная до каменной твердости, имела вообще неопределенный оттенок бежево-коричневой мешанины с белыми вкраплениями невесть как здесь оказавшейся щебенки и поблескивающих в лучах солнца глубинно-зеленых бутылочных осколков. Грязь на моих кроссовках быстро обсыхала, превращаясь в неприятную, потрескавшуюся корку. Еще раз подумав о том, как мне предстоит отдирать зацементировавшиеся куски грязи, я шагнул вперед. Отсутствие массы веревок, карабинов, рюкзака с продуктами и альпенштока не давало возможности ощутить суровый облик альпиниста, но первопроходцем, пионером Америки я себя все же представил.
Рифленые подошвы кроссовок впивались в шероховатости тропинки, а если встречались сильно крутые участки, я взбирался лесенкой, как на снежную горку.
Солнце устроило вокруг меня настоящий ад. Воздух раскалился до невозможности.
Горло пересохло, а язык превратился в наждачную шкурку. Но взбирался я вверх с диким ожесточением, словно наверху меня ждала сама королева Лаура. По крайней мере, я мог, достигнув вершины, рассчитывать на ближайший гастроном с неимоверным количеством стаканов освежающего сока. Персикового, яблочного, сливового, виноградного. И даже дорогого — апельсинового. Но конец пути еще маячил высоко вверху, а за спиной осталась разве что половина.
Теперь я уже понимал всех. И тех, кто распахивал форточки лютой зимой, ссылаясь на духоту. И надевших дурацкие кепки, предохраняя свои ценные головы от перегрева. И Ыккщщера, который так ненавидел день. Дрожа от холода на заснеженной остановке сорок первого, я мечтал о знойных летних деньках, а теперь превращался в жуткого летофоба. Серая пелена дождей, навевавшая тоску и скуку в былые дни, сейчас вовсе не спешила смягчить мои страдания в непереносимом пекле. Ну и не надо, я начинал подозревать, что справлюсь и без нее. Над близким горизонтом показался девятый этаж общежития, предвещавший тот сладостный момент, когда мои ноги достигнут ровной поверхности.
Даже плотная джинсовая ткань насквозь пропиталась потом, а футболку можно было выжимать. Меж тем этажи вырастали один за другим. За шестым следовал пятый, за пятым четвертый, затем третий. Я впился глазами в белые плитки стен, покрытые желтыми подтеками и сетью мелких трещин, так как на трамплин смотреть уже не было сил. Его черный силуэт зловеще нависал надо мной. Казалось, он вот-вот опрокинется и рухнет на меня. В этот миг правая кроссовка чуть не сорвалась.
Места для меня почти не оставалось. Поэтому я осторожненько, бочком, делал мелкие шажки, вслушиваясь в тишину. Но необычных ощущений не появлялось.
Возможно, из-за текущих неудобств, тесноты и скованности. А может все дело портили где-то чирикающие воробьи. Или возникающие в мозгу воспоминания о чужом мире делали окружающую обстановку донельзя обыденной. Так или иначе, я начинал созревать для того, чтобы сказать: «Не то!».
Итак, приходилось признать, что мои рассуждения оказались в тупике. Я мысленно списал неудачи на железные ограды и вспомнил заборы из досок Темного мира. А ведь подобные заборы непременно окружают любую стройку! Тогда я решил попытать счастья в этом направлении и поспешил вновь туда, где в перерывах между рейсами отдыхали желтые «Икарусы». Вскоре автобус пятьдесят второго маршрута вез меня обратно в центр города.
Увы! На ближайшей стройке вовсю кипела работа. И хотя здесь имелся прекрасный забор, о тишине не могло быть и речи. Я постоял в раздумьях. До любого городского общественного транспорта тащиться далековато. Мой взгляд перебегал с телевышки на трамплин, отделенные от меня глубоким логом. Такие близкие ориентиры подбивали на небольшое приключение. Наконец я окончательно решился совершить рывок через лог. Оставалось добраться до него, виляя между пятиэтажками пока неизученного микрорайона, и преодолеть.
Попетляв немного по улице Чернышевского, я миновал девятиэтажные общаги и выбрался к забору. Забор, огораживал садовые участки от несанкционированного доступа посторонних субъектов к ухоженным грядкам. Мрачные, начавшие ветшать доски не сильно напоминали серебристую окраску оград из черных закоулков, да и колючая проволока не добавляла сходства, и все же что-то неуловимое сквозило в обычных деревянных досках, сбитых вместе.
Зато о тишине и здесь приходилось только мечтать. Шумная беготня малышей, суетливое рычание двигателя легковушки, мягкий скрип четырех колес, на которых покоилась коляска, где малыш в свое удовольствие гремел погремушкой. Я двинулся дальше по направлению к трамплину, то и дело касаясь холодной тенистой стороны во многих местах покосившейся изгороди.
Как назло не встречалось ни единого прохода. Монолит острозубой дощатой стены, увенчанной проволокой, начинал навевать тревогу о напрасно потерянном времени.
Забор тянулся и тянулся, напоминая аксиому бесконечности прямой, но я шел так упорно, словно дорога вела к светлому будущему.
Внезапно моя рука ушла в пустоту. Заглянув туда, я увидел небольшой закуток.
Узкий проход уводил налево, а добрую его половину закрывала железная будка, размером превосходящая ящик для хранения газовых баллонов, но не достигавшая габаритов гаража. Впрочем, для мотоцикла с коляской такое сооружение вполне бы сгодилось. Ржавые листы составляли прогнувшиеся пузырями стены. Дверь, крашенная изнутри черной краской, открывала темный провал. Лениво кинув взгляд во тьму, я спокойно прошел мимо, к повороту. Внутри меня уже играл бравурный марш, предвкушая скорое возвращение домой. Но надеждам не суждено было осуществиться.
За поворотом оказался всего лишь крохотный тупичок, упиравшийся в массивные ворота, запертые на огромный навесной замок, на котором чудом еще уцелели небольшие островки травянисто-зеленой краски.
Больше здесь делать было нечего. Пришлось поворачивать, надеясь отыскать проход в другом месте. И только сейчас я заметил оглушительную тишину, поглотившую все вокруг. Исчезли малейшие звуки, которые только можно представить. Мои шаги утратили возможность производить топот и хруст. Вместо привычного сопения нос бесшумно перекачивал воздух в легкие и обратно. Угол пятиэтажки внезапно отдалился в искаженно-дрожащем воздухе. Зато железная будка словно повернулась на сорок пять градусов. Мрачная щель недобро косилась на меня. Знойные лучи солнца навевали нестерпимую духоту. Воздух странно дрожал, вот-вот готовясь разродиться невиданными миражами. Теплые волны, образуя мутновато-дрожащую полупрозрачную пелену, напрочь отрубили меня и от цивилизации, и от звуков, порождаемых ею. Я словно вернулся на полуоткрытый островок, вырвавшись из коридоров темного мира. Солнце выкрасило забор серебром и спрятало в ярких лучах железные витки колючек. И тут на смену оглушительной тишине явились шорохи.
Они доносились из проржавевшего сооружения, перекрывшего почти весь проход.
Тихие, скребущие звуки возникали, дробились, множились, как эхо, расколотое в извилинах горного ущелья. Всего несколько метров отделяли меня от обычной жизни, но ступни как вмерзли или всосались в сухую потрескавшуюся землю с редкими пожелтевшими травинками, втоптанными в засохшую глину.
Дверь противно скрипнула и гулко ударилась о железную стену. В темном провале сверкнули оранжевые искры, и на траву легли длинные черные тени, перетекающие с места на место. Я с ужасом подумал, что никакой воздух не сумеет так исказить картину окружающего мира, а затем догадался: черные призраки! Им нечего бояться солнца. Черные сгустки, распластавшись по земле, медленно подбирались ко мне. Мои ноги самостоятельно засеменили назад и спрятали меня в тени тупичка. Но никакая тень не могла укрыть от… От чего? От поражения, от плена, от смерти? Я сам не знал, чего боялся, но ничто не заставило бы меня наступить на страшный черный контур. Шаг за шагом я отступал, пока спина не коснулась поверхности ворот. Возможно, там скрывались занозы, но для спины, покрывшейся холодным потом, осталась лишь перспектива вжиматься и вжиматься, стремясь укрыться от неизбежной беды. И тут опора за спиной исчезла, земля под ногами растворилась, а затем мягкий туман подхватил и понес в свои владения то ли мое тело, то ли сознание…
… Первое, что я почувствовал, это прохладу, которая после нестерпимой липкой духоты казалась раем. Что удивительно, я твердо стоял на ногах, постепенно привыкая к неяркому серому свету, озарявшему все вокруг. Передо мной вздыбилась высоченная гора. Местность справа и слева (а так же я подозревал, что и сзади) скрывал густой серый туман. На темно-серых глыбах пробивалось что-то вроде сероватого мягкого лишайника. Чем выше взбирался по склону мой взгляд, тем светлее становились камни. А верхушка горы вообще укрывалась белоснежной шапкой, ярко выделявшейся на фоне свинцового неба.
Постепенно возвратились и звуки. Быстрая и ритмичная музыка гремела совсем неподалеку. Я обошел двухметровый камень, и моему взору открылась небольшая выемка, заросшая травой цвета потухшего телевизионного экрана. Единственным ярким пятном выделялся красный двухкассетный магнитофон в изрядно потрепанном состоянии. Над ним, извиваясь в дискотечных вывертах, парили семь призраков, к счастью, белого цвета. Перекрикивая гудящие колонки, они громко вопили в такт музыке. Очевидно, считая себя истинными знатоками русского языка, призраки старательно копировали слышимое, подбирая знакомые слова и отчаянно коверкая смысл. Не мне их судить. Все мы умело орем запавшие в душу припевы «Life is life» или «The Final Countdown», но лишь единицы способны грамотно спеть предшествующие им строчки. Истинное содержание песни со сверхзвуковой скоростью пролетало мимо ушей, ибо слова выскакивали как из пулемета. В результате симбиоза неестественно высокого, как на ускоренном воспроизведении, голоса из хрипящих от перенапряжения динамиков и нестройного хора писклявых и визгливых фальцетов, испускаемых призраками, получалось примерно следующее:
… сквозь судьбу летят И пробивают защиту ветра. Мне вдруг почудилось вмиг: Дикие волны простор убивают. И мне еще вдруг почудилось вмиг: В дикие ветры ракеты бывают…
У меня загорелись глаза. А ведь это же что-то знакомое. И когда многоголосие взорвалось возгласами «Хей! О! У! А!», сомнений просто не оставалось. «Kalimba de Luna»! Пусть видоизмененная, русскоязычная, но именно она и никто больше.
Правда протяжный рефрен «Kalimba de Luna» не вписывался в изрядно повеселевший темп и строчку «Летит ракета», но основа сохранилась, как и мелодичные проигрыши и переливы, будоражившие душу. В чужом мире встретить знакомую песню! Да, начало превосходное. А песня неслась дальше:
… Вдруг повернулся вспять. Только бы трудно пропасть в турнире. Друг не залез мне в душу опять. Только без мук и вдруг четыре. Зря я родился в боль. Только бы выиграть ветры и волны. Как мне не скоро упасть стороной. Раз, и в путь ракеты взмывают…
Эту песню я любил во всех версиях. Кто ее только не пел. Даже такие гранды, как «Boney M», не удержались от того, чтобы не включить подобный хит в свой сборник. А я вдруг вспомнил давнишний телеконцерт, собравший в Москве половину звезд «Сан-Ремо», и Тони Эспозито, который вдруг впервые с экрана выдал «Kalimba de Luna» в своей ударной аранжировке вместо запланированной стандартной итальянской мелодии. Его героический поступок увековечил ту минуту в памяти благодарного народа, услышавшего суперхит, заменивший начавшую сходить на нет итальянщину.
Песня оборвалась. Улетели последние аккорды. И я уже не мог определить, вылетел ли раскатистый многоголосый смех из колонок или из угловатых ртов призраков. Последних видимо смутило мое присутствие. Они брызнули в стороны, утекли в неприметные щелки. Так же загадочно исчез и вполне обычный стереомагнитофон фирмы «Sanyo». Я опять остался в тишине и одиночестве.
… Я позабуду все,
Вижу, надеюсь, цвета все спектра.
Я уже не знаю кого видал,
Кто сообщил мне судьбу бы ветра.
Однако, одиночество оказалось мнимым. Призраки не удрали, а спрятались неподалеку и теперь из своего безопасного убежища наблюдали за мной. Я слышал только их голоса, обсуждавшие мою персону (причем, на чисто русском языке).
— Явился странник, прорвал границы, — тянулся без умолка протяжный тоскливый голосок.
— Да что ты говоришь? — попробовал его перебить на четвертом повторе недоуменно-хрипящий голос.
— Явился странник, прорвал границы, — не реагируя на начавшийся диалог, повторил еще раз первый голос, и еще раз, и еще.
— Не прошло и сотни лет, — раздался комментарий разъясняющего голоса.
— Неизвестный странник прорвал границы, — внес было новую струю первый голос, но тут же опомнился, исправил ошибку и снова запел старую песню.
— Он прорвался, спутник королевы, — возвестил переливчатый голос. Еще не успело прозвучать его последнее слово, а эхо вовсю разносило предыдущие слова, усиливая и искажая.
— Да тот был совсем черный, — не согласился с ним весело-ворчливый голос, напоминавший сердящегося Петрушку, который вот-вот рассмеется.
— Нет, это он, — высказал свое мнение разъясняющий голос.
— Он, он, — подтвердил насмешливо-ехидный голосок, намеревающийся цепляться ко всем и ко всякому, словно репей.
— Явился странник, прорвал границы, — не умолкал вызывающий смутное отчаяние рефрен.
— Из мира людей, — развил тему переливчатый.
— Из! Из! Мира! Мира! Из мира! Людей! Мира людей! — подхватило его личное эхо.
— Да ну! — не поверил сомневающийся.
— Точно, — не вызывающим возражения голосом подтвердил переливчатый. Эхо тут же поддержало своего друга.
— Сумел прорваться? — все еще удивлялся недоверчивый.
— А почему нет? — добавил насмешливый.
— Явился странник. Прорвал границы, — первый голос не ведал усталости.
— И кто его сюда звал? — рассердился ворчливый.
— Королева! — выкрикнул переливчатый.
— Королева! — громогласно добавило эхо и разбилось на тысячи осколков.
— Королева? — вопрошал один из них.
— Королева, — снисходительно кивал другой. А на смену торопились третий, четвертый. Словно целый гарнизон укрывался в серых скалах.
— А мир уже совсем не тот, — начал разъясняющий. В его голосе то и дело проскальзывало старческое покашливание. — Королева то не здесь. И ничего он тут не отыщет, нет.
— Несчастный, — саркастически отозвался насмешливый.
— А может он тут был? — предположил кто-то новый.
— Явился странник, прорвал границы.
— Точно, сам видел, — согласился переливчатый с неутомимым певцом.
Ворчливый что-то сердито и неразборчиво бурчал. Отовсюду слышались смешки, бормотание и обрывки далеких разговоров. Смеялись, видимо, надо мной, и я стал чувствовать себя очень неловко. Конечно, нельзя было стоять столбом. А что надо делать? Ринуться на поиски насмешников? Но более неуловимого существа, чем призраки, мне еще не приходилось встречать.
Внезапно все голоса умолкли, даже тоскливый, словно в комнату, где оживленно болтали сотрудники, внезапно вошел начальник. Возможно, так и было. Здесь не шелестели листья, так как отсутствовали деревья. Остались в другом мире крики птиц, лай собак, гудение автомобилей. Кто-то еще суетливо копошился за ближайшим камнем, но тишина наступала. Окончательную победу ей не дал одержать белый силуэт, вынырнувший из темной щели.
К своему удивлению я узнал Ыккщщера. Тот поглядел на меня суровым взглядом и сразу же перешел к делу.
— Прорвался, значит, — сказал он своим неестественным голосом, не выражающим чувств. И не понятно, как мне реагировать на встречу с ним. То ли он обрадовался, то ли остался недоволен. Впрочем, Ыккщщер никогда не был от меня в восторге.
— Да, конечно, — согласился я, не зная что еще можно сказать.
— А где королева? — осведомился он более напряженным тоном.
— Разве она не здесь? — удивился я. — Она сказала мне «Тишина и заборы». Так я выбрался сюда. Почему же Лаура не пришла раньше?
— Королева Лаура, — настоятельно поправил меня Ыккщщер и издал странный звук, словно цыкнул языком. — Дело то хуже, чем предполагалось. Королева здесь не появлялась, хотя черный мир мы покинули вместе. В итоге ты — у себя дома, я — в Серых горах, но где королева?
— Может ее закинуло куда-нибудь в третий мир…
— Исключено. Из черного мира в тот миг вели только две дороги: к тебе или ко мне, и никуда больше.
— Тогда она непременно должна была прийти ко мне домой. Кстати, чем закончилось сражение?..
— Ну как я сам не догадался, — Ыккщщер разве что не хлопнул себя по лбу. — Это чертово сражение совсем вылетело у меня из головы. Черные силы рассеялись под ударами наших союзников, но они остались в твоем мире. Вот они то как раз могли отследить появление королевы и захватить ее в плен.
— Тогда почему они не захватили и меня?
— А на кой ты им нужен? — вопросительно склонился на бок призрак.
Я тут же обиделся и начал красочно описывать странное безмолвие в деревянном тупичке, железную будку и черные тени, стелющиеся по траве.
— Ну, они могли ждать и не тебя, а просто караулить дорогу в наш мир, презрительно скривился Ыккщщер. — однако тебе следует поберечься при возвращении.
— А почему они не попытались проникнуть сюда или, скажем, вернуться в свой мир?
— Потому что не было такого приказа, — наставительно пояснил призрак. Они пришли в твой мир, чтобы дать решающий бой нам, но никто не давал им приказа возвращаться обратно. Вот они и воюют по мере своих сил и возможностей.
Картины минувшей битвы вновь предстали передо мной, а на языке горячо вертелся вопрос, который я намеревался задать королеве еще в черном мире, да так и не успел.
— А ты не знаешь, почему я, сорвавшись с крыши, не разбился, а присоединился к вам?
— О-о-о! — протянул Ыккщщер, словно впервые увидел такого круглого болвана. — Ты ведь летал с королевой. Вот она и передала тебе часть своей силы полета.
— Так я еще смогу летать?!
— Летать? — Ыккщщер оценивающе изучил меня и нехотя добавил. — Если учесть величину твоего объема, оставшуюся силу королевы в ту ночь, фазу Луны… Ну, в общем, тебе осталось энергии на четыре полета, не больше. И учти, один из них ты уже совершил.
— А прорыв границы тоже осуществился с энергией королевы? — не утерпел я.
Не тратя лишних слов, Ыккщщер обшарил мои карманы короткими ручонками и извлек на свет божий осколок черного, тусклого блестящего камня.
— Все, что осталось от талисмана, — вздохнул он. — однако позволяет переходить границы даже такому олуху, как ты. Надо бы его экспроприировать, все равно от тебя никакого толка.
— Еще чего, — возмутился я, протягивая руку за ценным приобретением.
— Ладно, владей, — решился Ыккщщер, возвращая находку. — У тебя есть одно неоспоримое достоинство. Света не боишься. Впрочем, и для тебя имеется неплохой план. В твоем городе есть одна ведьма.
— Ведьма? — вздернул головой я. — Ведьм не бывает.
— Молчи и слушай, — оборвал меня Ыккщщер. — Ведьма сделала шаг вниз и теперь видит такое, что тебе и не снилось. Найдешь ее и спросишь насчет королевы.
— А может не надо ведьмы? — осторожно возразил я. — Может достаточно и этого?
Я вложил в руки Ыккщщеру план, нарисованный Лаурой. Он задумчиво повертел его и вернул мне.
— Спросишь и про эту бумажку у ведьмы, — тихо добавил он. — А мне не разобраться в почеркушках. Я не ведьма. И даже не ответственный секретарь, он помолчал и снова перешел на свой обычный тон. — Ну все, ступай. Время не ждет.
— Как это ступай, — не согласился я. — Покажи мне хоть кусочек вашего мира.
Может я уже никогда не выберусь к вам.
— Может и не выберешься, — кивнул Ыккщщер.
Ситуация до обидного напоминала мою школьную поездку в Брест. Экскурсовод, ведущий нас по знаменитой крепости, предупредил, что вблизи реки фотографировать запрещено, так как за рекой уже Польша. И стоя на берегу, я во все глаза смотрел на «заграницу». С тех пор я гордо рассказывал о том, как видел Польшу, хотя скромно умалчивал, что ноги мои так ее и не достигли. Здесь же все было наоборот. Я побывал в ином мире, но что увидел?
— Ну хорошо, — лениво согласился Ыккщщер. — Смотри.
Он потянул меня к серым камням скалы и указал на темный проход. На другом конце ущелья открывался кусок однотонного светло-серого неба. Там же гордо высился темно-серый силуэт величественной башни. Колонны переходили в каменные кубы, затем начинались арки, над ними гигантскими кирпичами лежали блоки с черными бойницами окон, а выше снова начинались колонны. До самого верха одна архитектура сменяла другую, пока все они, сузившись, не уходили в крутой скат крыши, пирамиду которой украшал шпиль, набранный из шаров разной величины и острого наконечника. Я никогда не видел небоскребов воочию, но уверен, сооружение не уступало им в размере. Где-то в глубине сознания мелькнула ассоциация с телебашней. Но серая громада вздымалась гораздо выше. А я стоял и не мог отвести глаз.
— Полюбовался на Северную крепость и хватит, — раздался над ухом голос Ыккщщера. — Не потеряй талисман и не забудь про ведьму. Тишина и заборы теперь в прошлом. Ищи учреждение за номером двести двадцать два…
Свет на секунду поглотила тьма, а затем до меня снова добрались лучи солнца. Я все еще стоял перед логом, заполненным садовыми участками, от которых меня отделял тот же самый забор. Но трамплин заметно приблизился, а таинственный закоулок остался далеко за моей спиной. Я тут же связал расстояние между пунктом отправления и пунктом прибытия с вращением Земли и уже выстроил четкую и стройную теорию, но ее сильно подпортил тот факт, что утром я появился почти на том же месте, где меня засосала черная воронка, несмотря на довольно длительное время отсутствия. Тогда я начал подумывать, как же мне все-таки добраться домой, преодолев нескончаемые заборы.
Словно услышав мою мольбу, забор оборвался и повернул вправо, уходя вниз. Он уступил место стройным рядам гаражей. Я смело ввинтился в проход и принялся обследовать каменные шеренги на предмет небольшой щелочки, ведущей на север.
Изыскания мои завершил сорокалетний мужик, перебиравший инструменты возле своего «Москвича».
— А здесь не пройти, — разгадав мои планы, сказал он. — Обойди слева, может там получится.
— Спасибо, — благодарно кивнул я. Если бы не добрый совет, то плутать бы мне по каменным лабиринтам еще не менее получаса. Лихо развернувшись, я потопал дальше. Трамплин виднелся совсем близко, но оставался таким же недоступным как и раньше.
Гаражи скрылись за спиной. Слева стояли жилые дома, а впереди, за густыми зарослями, начиналась старая часть воинского кладбища. Вправо уходила труба внушительного диаметра, вырвавшаяся из под земли и перекинувшаяся на противоположную сторону лога. Памятуя о технике безопасности, я не рискнул облегчить себе задачу, а с тоской посмотрел на сплетения полузасохших от жары трав высотою чуть ли не с метр. К великой радости мой взор приметил тропинку в этой чащобе, а ноги уверенно заспешили туда. Здраво размышляя о народной мудрости: «Где один человек прошел, там и другой завсегда пройти сможет».
Вскоре я уже приносил себе глубокие соболезнования. Тропинка обрывалась у небольшой картофельной грядки, а дальше начиналась нехоженая целина, в дебрях которой журчал ручей. Невысокие ивы навевали тенистую прохладу. Моя спина, взмокшая от прямых солнечных лучей, теперь испытывала истинное блаженство.
Ноги остановились в раздумьях, но голова упорно не желала отступать.
Теперь я жалел, что не попытался перебраться по трубе, которая недостижимо висела над моей головой. И все же, только вперед! Расстроенно шмыгнув носом, я снова отправился в путь. На третьем шаге мои ноги медленно стала засасывать непросыхающая глиняная жижа берегов. С ужасом представив свой будущий внешний вид, я совершил отчаянный прыжок и перешел Рубикон, приземлившись на твердую землю по другую сторону ручья.
Заросли обступили меня плотной стеной. Самое время вообразить себя бесстрашным Рембо в джунглях Вьетнама. За отсутствием длинного ножа я твердой рукой раздвинул ближайшие ветви и стал продираться вперед. Деревья сплоченной группой не желали пропускать меня дальше. Тропинка напрочь исчезла, а глиняная жижа так и норовила вновь оказаться под ногами. Но я не сдавался. Рывок, еще один. Зеленые часовые поразились моей непреклонной решимости и расступились, выпустив меня к подножию крутого склона. Задрав голову, я окинул взглядом взмывавшую вверх гору, а на ней пронзившую небо громаду трамплина. Я словно вернулся в серо-белый мир призраков к скале возле Северной крепости. Но нет, мир красок, мир цветов окружал меня в данный момент. Гору покрывали зеленые полосы вездесущих трав. Сквозь них просвечивала темная поверхность почвы.
Кое-где пробивались рыжие пласты глины. Вновь обретенная тропинка, утоптанная до каменной твердости, имела вообще неопределенный оттенок бежево-коричневой мешанины с белыми вкраплениями невесть как здесь оказавшейся щебенки и поблескивающих в лучах солнца глубинно-зеленых бутылочных осколков. Грязь на моих кроссовках быстро обсыхала, превращаясь в неприятную, потрескавшуюся корку. Еще раз подумав о том, как мне предстоит отдирать зацементировавшиеся куски грязи, я шагнул вперед. Отсутствие массы веревок, карабинов, рюкзака с продуктами и альпенштока не давало возможности ощутить суровый облик альпиниста, но первопроходцем, пионером Америки я себя все же представил.
Рифленые подошвы кроссовок впивались в шероховатости тропинки, а если встречались сильно крутые участки, я взбирался лесенкой, как на снежную горку.
Солнце устроило вокруг меня настоящий ад. Воздух раскалился до невозможности.
Горло пересохло, а язык превратился в наждачную шкурку. Но взбирался я вверх с диким ожесточением, словно наверху меня ждала сама королева Лаура. По крайней мере, я мог, достигнув вершины, рассчитывать на ближайший гастроном с неимоверным количеством стаканов освежающего сока. Персикового, яблочного, сливового, виноградного. И даже дорогого — апельсинового. Но конец пути еще маячил высоко вверху, а за спиной осталась разве что половина.
Теперь я уже понимал всех. И тех, кто распахивал форточки лютой зимой, ссылаясь на духоту. И надевших дурацкие кепки, предохраняя свои ценные головы от перегрева. И Ыккщщера, который так ненавидел день. Дрожа от холода на заснеженной остановке сорок первого, я мечтал о знойных летних деньках, а теперь превращался в жуткого летофоба. Серая пелена дождей, навевавшая тоску и скуку в былые дни, сейчас вовсе не спешила смягчить мои страдания в непереносимом пекле. Ну и не надо, я начинал подозревать, что справлюсь и без нее. Над близким горизонтом показался девятый этаж общежития, предвещавший тот сладостный момент, когда мои ноги достигнут ровной поверхности.
Даже плотная джинсовая ткань насквозь пропиталась потом, а футболку можно было выжимать. Меж тем этажи вырастали один за другим. За шестым следовал пятый, за пятым четвертый, затем третий. Я впился глазами в белые плитки стен, покрытые желтыми подтеками и сетью мелких трещин, так как на трамплин смотреть уже не было сил. Его черный силуэт зловеще нависал надо мной. Казалось, он вот-вот опрокинется и рухнет на меня. В этот миг правая кроссовка чуть не сорвалась.