Страница:
Здесь были свои течения, бури, приливы и отливы. Каждой клеткой он улавливал благодатные или, наоборот, грозящие гибелью потоки все той же силы, проникавшей сквозь любые преграды. Ее неисчерпаемыми источниками являлись солнце, планеты, Глаз Дьявола, звезды; она извергалась из земных глубин, фонтанировала в Кзарне, в Земмуре и на острове Лигом. Но самый мощный поток исходил из неизвестного Стервятнику места, находившегося где-то далеко на востоке, в Океане Забвения или на его мифическом восточном берегу…
Закончилось непонятное ему ожидание. Уповать на рассудок было бесполезно. Сколько Люгер ни пытался, у него не получалось выстроить хотя бы простейшую цепочку событий. Внутри Дракона нарушалась связь причин и следствий.
Люгер не осознавал намерений призраков и их влияния на него.
Соединение с ними внушало обманчивую уверенность в собственной неуязвимости.
Вроде бы нет ничего важного и не может случиться ничего непоправимого. Что означает смерть во сне? Всего лишь пробуждение…
Призраки изменили Люгера незаметно для него самого. А то, что он получил от них, было намного ценнее, чем ему казалось вначале. Он прикоснулся к истинной силе и приобрел способность распознавать скрытую угрозу – в противном случае он стал бы легкой добычей Дзурга. Призраки превратили человека в послушное орудие, в марионетку на нитях, которые искусно спрятаны внутри нее же, – однако эта марионетка была смертельно опасной.
Кравиус-Дзург блуждал где-то поблизости. Его движение казалось хаотическим, но наверняка тоже было подчинено правилам игры, затеянной призраками и понятной только им. Люгер знал о его присутствии: Дзург поглощал и накапливал силу, будто бездонная воронка…
Однажды они наконец встретились. Мертвец возник перед Стервятником: его несла сверкающая струя. Рвались вуали; таяли видения; Дзург преодолевал многослойную границу, разделявшую иллюзии и явь.
Люгер, отягощенный чужой памятью, заодно научился и сражаться, используя в качестве оружия потоки силы, – хотя это была самая необычная дуэль из всех, на которых ему приходилось сражаться в своей жизни.
…Они стремительно перемещались в пространстве. Спирали из пламени были продолжениями их конечностей. С большого расстояния это, наверное, напоминало яростную схватку демонов, принадлежавших стихии огня. Искусство владения холодным оружием, которое Люгер оттачивал годами, оказалось совершенно бесполезным – как и вообще любое из созданных людьми боевых искусств. Стервятник не имел преимущества, несмотря на то что Дзург сражался в чуждых для него условиях.
Во время боя Люгер получил несколько ранений, от которых при других обстоятельствах он уже потерял бы способность двигаться. В основном это были ожоги, и он чуял запах собственного жареного мяса. Поначалу боль казалась чудовищной, но ему удалось отстраниться от телесных ощущений, тем более что обугленная плоть тут же отпадала и обожженные места с невероятной быстротой зарастали новой, розовой кожей.
В отличие от Стервятника, мертвец вскоре выглядел так, словно побывал на костре. Кравиусу давно было все равно, а Дзург до конца использовал обгоревшее тело, пока оно не стало разваливаться на части. Огненная струя снесла ему голову, которая покатилась к ногам Стервятниика. Сопротивление сразу же исчезло. Схватка завершилась, и Дракон поглотил Дзурга. Паук мог быть доволен: Люгер сделал то, ради чего Неприкасаемый послал его в Долину.
Стервятник остался один, еще не зная, какова будет его награда.
Стервятник будто очнулся от долгого сна, в котором он стал забывать блеск солнца, звуки дождя, красоту неба и земли. Из окна открывался вид с огромной высоты на Долину и окружавшие ее скалы. Снаружи был вечер или раннее утро.
Люгер медленно подошел к столу и увидел темную воронку на его гладкой горизонтальной поверхности. Края воронки опоясывало металлическое кольцо. Стервятнику оказались знакомы выбитые на нем символы древнего языка – такие же символы составляли надпись на оправе Звезды Ада.
Он вплотную приблизился если не к разгадке, то к самому сердцу древней тайны. И он мог оживить это сердце, заставить его биться. Разбудить Дракона…
Последний шаг был самым трудным. Слот ощутил, как крепко удерживают его сплетенные Звездой невидимые сети. Она будто успела пустить корни в теле, и, пытаясь вырвать ее из своей груди, Люгер испытывал жестокую боль. Однако он все-так сделал это и зажал в руке окровавленный талисман, ненадолго ставший для Стервятника символом побежденного в себе врага.
И в первые же мгновения он почувствовал себя опустошенным, обессилевшим, выжатым досуха. Жизнь показалась ему не стоящей той тяжелой борьбы, которую приходилось вести едва ли не каждый день – с ранней молодости и до самой смерти. Даже думая о Сегейле, он испытывал лишь раздражение: память о ней была кнутом, подгонявшим его в минуты слабости. И это действительно помогало.
Люгер был затерян среди призраков, но яд человеческой тоски пил в одиночку, привыкая к нему, – и отрава стала лекарством. Стервятник собирал себя по крупицам; части его раздробленной личности возвращались из бесплодных странствий; он обретал прежнюю цельность. И вскоре уже не он был слугой призраков, а они находились в его власти…
Талисман сиял, как никогда ярко, заливая поверхность стола и руку
Люгера багровым светом. Оправа Звезды точно совпадала по размеру с кольцом, опоясывавшим воронку. Слот наклонился и заглянул в круглое отверстие – дыра полностью поглощала кровавые лучи и казалась бездонной.
Он накрыл воронку Звездой и повернул талисман, чтобы совпали символы на кольце и оправе.
Небесный Дракон содрогнулся…
Все, что происходило до этого мгновения, было бледной тенью последующего преображения.
Долину захлестнул огненный хаос. Миражи исчезли в слепящем пламени. Стены комнаты сделались прозрачными, и Люгер оказался на маленьком островке покоя посреди гигантского смерча, вобравшего в себя потоки силы, которые разбивали скалы и уносили с собой обломки…
Для Слота осталось загадкой, с какой целью был воссоздан старинный интерьер, вернее, его искусная имитация – если ради того, чтобы Люгер почувствовал себя в привычной обстановке, то «декоратор» ошибся на несколько сотен лет. Но что значили три-четыре века для Дракона, пребывавшего в летаргии целые тысячелетия?..
Его пробуждение оказалось страшным и напоминало одновременно землетрясение, ураган, каменный ливень, извержение вулкана. Будто все стихии сразу внезапно обрушились на небольшой клочок земли. Но это не было капризом слепой природы. Стервятник также был далек от мысли, что на его голову пал гнев Создателя. Причиной происходящего явилась Звезда – и только Звезда. Она вполне оправдывала свое название…
Однако и Люгер уже не довольствовался ролью стороннего наблюдателя. Благодаря талисману он уцелел в преисподней, где томились призраки, а благодаря последним знал теперь во много раз больше, чем в тот день, когда вошел в Долину. Не понимая истинной сущности Дракона, он тем не менее научился управлять им.
…Вместо стола перед Люгером возник квадратный колодец, до краев наполненный черной вязкой жидкостью, поверхность которой была похожа на лоснящуюся, туго натянутую кожу. По мере того как Звезда погружалась в глубину, ее сияние, сначала нестерпимо яркое, постепенно тускнело.
В эту минуту Люгер вспомнил пророчество, запечатленное в символах древнего языка и переведенное Алфиосом: «Когда меня проглотит Небесный Дракон, мир вернется к своему началу»… Предчувствие непоправимой беды охватило его, как будто он совершил нечто чудовищное, погубив при этом и Сегейлу, и самого себя.
Но если бы Стервятник верил предчувствиям, он, наверное, и шагу бы не мог ступить из своего родового гнезда.
Тем временем талисман превратился в мутное пятно кровавого оттенка, а вскоре стал едва различимым, словно пламя свечи, горящей за черной шторой. При всем желании Люгер уже не сумел бы вернуть себе Звезду Ада…
На поверхности темной трясины, в которую погрузился талисман, появились два углубления в форме ладоней. Слот осторожно положил сверху руки: они идеально совпали с отпечатками. Он почувствовал тепло и приятное покалывание в кончиках пальцев.
Трясина тоже «ощутила» его прикосновение. Липкое полупрозрачное вещество, обволакивавшее тончайшим слоем кисти Люгера, было чувствительно к малейшему движению и легчайшим изменениям потоков силы. А сила уже переполняла Стервятника – незнакомая, темная, смертельно опасная, но зато сулившая сверхчеловеческое могущество…
Он понял, что именно этому пытался помешать Слепой Странник, именно это означало «зайти слишком далеко». Стервятник медленно поднял руки и развел их, заставляя Дракона отоорваться от каменного ложа и покинуть место тысячелетнего сна.
Варвары кланов Травы и Пыли получили в тот вечер зловещее знамение: ослепительный свет вспыхнул над восточным краем горизонта. Яростный блеск взлетающего Дракона ненадолго затмил даже вечное зеленое сияние Кзарна.
В селении клана Паутины получать знамения было привилегией одного лишь Неприкасаемого. Когда воцарилась ночь, Паук спрятал свои Зеркала, вышел из хижины и велел соплеменникам готовиться к жертвоприношению.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Глава сорок девятая
* * *
Однако все это не имело бы смысла и цели, если бы Люгеру не предстояла решающая схватка с Дзургом. Он был готов и к пробуждению Дракона.Закончилось непонятное ему ожидание. Уповать на рассудок было бесполезно. Сколько Люгер ни пытался, у него не получалось выстроить хотя бы простейшую цепочку событий. Внутри Дракона нарушалась связь причин и следствий.
Люгер не осознавал намерений призраков и их влияния на него.
Соединение с ними внушало обманчивую уверенность в собственной неуязвимости.
Вроде бы нет ничего важного и не может случиться ничего непоправимого. Что означает смерть во сне? Всего лишь пробуждение…
Призраки изменили Люгера незаметно для него самого. А то, что он получил от них, было намного ценнее, чем ему казалось вначале. Он прикоснулся к истинной силе и приобрел способность распознавать скрытую угрозу – в противном случае он стал бы легкой добычей Дзурга. Призраки превратили человека в послушное орудие, в марионетку на нитях, которые искусно спрятаны внутри нее же, – однако эта марионетка была смертельно опасной.
Кравиус-Дзург блуждал где-то поблизости. Его движение казалось хаотическим, но наверняка тоже было подчинено правилам игры, затеянной призраками и понятной только им. Люгер знал о его присутствии: Дзург поглощал и накапливал силу, будто бездонная воронка…
Однажды они наконец встретились. Мертвец возник перед Стервятником: его несла сверкающая струя. Рвались вуали; таяли видения; Дзург преодолевал многослойную границу, разделявшую иллюзии и явь.
Люгер, отягощенный чужой памятью, заодно научился и сражаться, используя в качестве оружия потоки силы, – хотя это была самая необычная дуэль из всех, на которых ему приходилось сражаться в своей жизни.
…Они стремительно перемещались в пространстве. Спирали из пламени были продолжениями их конечностей. С большого расстояния это, наверное, напоминало яростную схватку демонов, принадлежавших стихии огня. Искусство владения холодным оружием, которое Люгер оттачивал годами, оказалось совершенно бесполезным – как и вообще любое из созданных людьми боевых искусств. Стервятник не имел преимущества, несмотря на то что Дзург сражался в чуждых для него условиях.
Во время боя Люгер получил несколько ранений, от которых при других обстоятельствах он уже потерял бы способность двигаться. В основном это были ожоги, и он чуял запах собственного жареного мяса. Поначалу боль казалась чудовищной, но ему удалось отстраниться от телесных ощущений, тем более что обугленная плоть тут же отпадала и обожженные места с невероятной быстротой зарастали новой, розовой кожей.
В отличие от Стервятника, мертвец вскоре выглядел так, словно побывал на костре. Кравиусу давно было все равно, а Дзург до конца использовал обгоревшее тело, пока оно не стало разваливаться на части. Огненная струя снесла ему голову, которая покатилась к ногам Стервятниика. Сопротивление сразу же исчезло. Схватка завершилась, и Дракон поглотил Дзурга. Паук мог быть доволен: Люгер сделал то, ради чего Неприкасаемый послал его в Долину.
Стервятник остался один, еще не зная, какова будет его награда.
* * *
Призраки все еще имели над ним немалую власть. Порой он чувствовал себя чужаком с завязанными глазами, которого безумные монахи водят по тайному подземелью монастыря, лишь время от времени снимая с глаз повязку. Так, он был безмерно удивлен, когда попал в комнату, обставленную старинной мебелью – подобное можно было увидеть в любом валидийском или адольском замке, возведенном три-четыре сотни лет назад. Его внимание привлекли стол и кресло, стоявшие перед единственным широким окном, но больше всего – пейзаж за стеклом.Стервятник будто очнулся от долгого сна, в котором он стал забывать блеск солнца, звуки дождя, красоту неба и земли. Из окна открывался вид с огромной высоты на Долину и окружавшие ее скалы. Снаружи был вечер или раннее утро.
Люгер медленно подошел к столу и увидел темную воронку на его гладкой горизонтальной поверхности. Края воронки опоясывало металлическое кольцо. Стервятнику оказались знакомы выбитые на нем символы древнего языка – такие же символы составляли надпись на оправе Звезды Ада.
Он вплотную приблизился если не к разгадке, то к самому сердцу древней тайны. И он мог оживить это сердце, заставить его биться. Разбудить Дракона…
Последний шаг был самым трудным. Слот ощутил, как крепко удерживают его сплетенные Звездой невидимые сети. Она будто успела пустить корни в теле, и, пытаясь вырвать ее из своей груди, Люгер испытывал жестокую боль. Однако он все-так сделал это и зажал в руке окровавленный талисман, ненадолго ставший для Стервятника символом побежденного в себе врага.
И в первые же мгновения он почувствовал себя опустошенным, обессилевшим, выжатым досуха. Жизнь показалась ему не стоящей той тяжелой борьбы, которую приходилось вести едва ли не каждый день – с ранней молодости и до самой смерти. Даже думая о Сегейле, он испытывал лишь раздражение: память о ней была кнутом, подгонявшим его в минуты слабости. И это действительно помогало.
Люгер был затерян среди призраков, но яд человеческой тоски пил в одиночку, привыкая к нему, – и отрава стала лекарством. Стервятник собирал себя по крупицам; части его раздробленной личности возвращались из бесплодных странствий; он обретал прежнюю цельность. И вскоре уже не он был слугой призраков, а они находились в его власти…
Талисман сиял, как никогда ярко, заливая поверхность стола и руку
Люгера багровым светом. Оправа Звезды точно совпадала по размеру с кольцом, опоясывавшим воронку. Слот наклонился и заглянул в круглое отверстие – дыра полностью поглощала кровавые лучи и казалась бездонной.
Он накрыл воронку Звездой и повернул талисман, чтобы совпали символы на кольце и оправе.
Небесный Дракон содрогнулся…
Все, что происходило до этого мгновения, было бледной тенью последующего преображения.
Долину захлестнул огненный хаос. Миражи исчезли в слепящем пламени. Стены комнаты сделались прозрачными, и Люгер оказался на маленьком островке покоя посреди гигантского смерча, вобравшего в себя потоки силы, которые разбивали скалы и уносили с собой обломки…
Для Слота осталось загадкой, с какой целью был воссоздан старинный интерьер, вернее, его искусная имитация – если ради того, чтобы Люгер почувствовал себя в привычной обстановке, то «декоратор» ошибся на несколько сотен лет. Но что значили три-четыре века для Дракона, пребывавшего в летаргии целые тысячелетия?..
Его пробуждение оказалось страшным и напоминало одновременно землетрясение, ураган, каменный ливень, извержение вулкана. Будто все стихии сразу внезапно обрушились на небольшой клочок земли. Но это не было капризом слепой природы. Стервятник также был далек от мысли, что на его голову пал гнев Создателя. Причиной происходящего явилась Звезда – и только Звезда. Она вполне оправдывала свое название…
Однако и Люгер уже не довольствовался ролью стороннего наблюдателя. Благодаря талисману он уцелел в преисподней, где томились призраки, а благодаря последним знал теперь во много раз больше, чем в тот день, когда вошел в Долину. Не понимая истинной сущности Дракона, он тем не менее научился управлять им.
…Вместо стола перед Люгером возник квадратный колодец, до краев наполненный черной вязкой жидкостью, поверхность которой была похожа на лоснящуюся, туго натянутую кожу. По мере того как Звезда погружалась в глубину, ее сияние, сначала нестерпимо яркое, постепенно тускнело.
В эту минуту Люгер вспомнил пророчество, запечатленное в символах древнего языка и переведенное Алфиосом: «Когда меня проглотит Небесный Дракон, мир вернется к своему началу»… Предчувствие непоправимой беды охватило его, как будто он совершил нечто чудовищное, погубив при этом и Сегейлу, и самого себя.
Но если бы Стервятник верил предчувствиям, он, наверное, и шагу бы не мог ступить из своего родового гнезда.
Тем временем талисман превратился в мутное пятно кровавого оттенка, а вскоре стал едва различимым, словно пламя свечи, горящей за черной шторой. При всем желании Люгер уже не сумел бы вернуть себе Звезду Ада…
На поверхности темной трясины, в которую погрузился талисман, появились два углубления в форме ладоней. Слот осторожно положил сверху руки: они идеально совпали с отпечатками. Он почувствовал тепло и приятное покалывание в кончиках пальцев.
Трясина тоже «ощутила» его прикосновение. Липкое полупрозрачное вещество, обволакивавшее тончайшим слоем кисти Люгера, было чувствительно к малейшему движению и легчайшим изменениям потоков силы. А сила уже переполняла Стервятника – незнакомая, темная, смертельно опасная, но зато сулившая сверхчеловеческое могущество…
Он понял, что именно этому пытался помешать Слепой Странник, именно это означало «зайти слишком далеко». Стервятник медленно поднял руки и развел их, заставляя Дракона отоорваться от каменного ложа и покинуть место тысячелетнего сна.
* * *
Вряд ли хоть одно живое существо могло уцелеть поблизости от Долины, которая вскоре перестала существовать. Но если бы человек или зверь на свое несчастье оказался бы там, то последнее, что он увидел бы в своей жизни, был бы гигантский светящийся шар, поднимающийся над опаленными огнем скалами и возносящийся в небо с грохотом тысячи гроз… Содрогалась земля, сверкали молнии; во все стороны со скоростью ураганного ветра устремилась кольцевая волна, несущая пыль, пепел и обломки камней. За нею катился огненный вал, который уничтожил то, что еще не было сметено, и оставил на лице земли черный шрам – нестираемое тавро, выжженное смертью.Варвары кланов Травы и Пыли получили в тот вечер зловещее знамение: ослепительный свет вспыхнул над восточным краем горизонта. Яростный блеск взлетающего Дракона ненадолго затмил даже вечное зеленое сияние Кзарна.
В селении клана Паутины получать знамения было привилегией одного лишь Неприкасаемого. Когда воцарилась ночь, Паук спрятал свои Зеркала, вышел из хижины и велел соплеменникам готовиться к жертвоприношению.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
РАЗРУШИТЕЛЬ ФРУАТ-ГОЙМА
Глава сорок девятая
БОЙ НАД ОБЛАКАМИ
Всю ночь Дракон летел на север. За час он покрывал расстояние, на преодоление которого всаднику потребовалось бы несколько дней. Его полет был настолько плавным, что движение не ощущалось, а звук не разбудил бы даже младенца.
Какое-то время Люгер находился в прежде неведомом ему состоянии совершенной безмятежности. Раньше даже в теле стервятника он не чувствовал себя вполне свободным – а теперь над ним было не властно земное тяготение. Сила не опьяняла, разум оставался кристально ясным.
Облака проносились внизу, сливаясь в мутную пелену, которая скрывала ландшафты. Вверху сияли звезды, подобные остриям кинжалов. Колючий, леденящий блеск. Знакомые северные созвездия казались искаженными…
Но безмятежности как не бывало, стоило Стервятнику подумать о том, что он, возможно, опоздал, и Сегейла уже мертва. Он странствовал чересчур долго и потерял много времени. Вряд ли ему испортила бы сон мысль о напрасных жертвах, но смерть Сегейлы лишила бы Люгера смысла существования.
Тоска уже поджидала его, готовая сдавить сердце стальным капканом.
Чтобы не поддаться ей, он сосредоточился на управлении Драконом. Тот подчинялся движениям его рук, как слушается руля хороший корабль, а незримая команда призраков выполняла мысленные приказы и следовала намерениям, которые не требовалось облекать в слова. Люгер сам выбирал направление полета, при этом ему оказались не нужны ориентиры и карты. Исчерпывающие сведения о навигации содержались в едином сознании узников Дракона. Вооруженный их знанием, Слот испытывал спокойную уверенность, присущую разве что новообращенным, которые обретают высшее покровительство, преодолев болота ереси и стеклянные стены отверженности.
Когда ему наскучило однообразие небес, он закрыл глаза и погрузился в прошлое. И снова столетия потекли, как песок из разбитой колбы песочных часов. За считанные минуты он прожил целые жизни – и это не были ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ жизни…
Открыв глаза, он увидел, что небо уже светлеет на востоке. Облачный покров, словно ветхая ткань, расползался на отдельные гряды. Голубые отсветы летящего Дракона скользили по ним, а в разрывах застоялась тьма: первые лучи зари еще не касались поверхности земли.
Восход солнца был стремительным. Внизу отступающей тенью промелькнула граница ночи и дня. Ослепительная корона засияла над горизонтом, и мир сразу же изменился. В синем бархате небес растаяли звезды, но зато отчетливее сделались рельефы плывших с севера причудливых облаков. Стервятник не видел среди них ничего похожего на девственно-белые дворцы небожителей, изображаемые на религиозных картинах и фресках. Обители ангелов оставались недоступными…
На коричнево-желтом фоне пустыни были разбросаны зеленые пятна оазисов. Люгер без труда определил, что Дракон находится вблизи южных границ Морморы. Он заметил какое-то темное пятнышко, двигавшееся под облаками. Вскоре оно увеличилось и приобрело знакомые очертания. Стервятник улыбался, глядя на крылатый силуэт. Эта улыбка не сулила барону Ховелу и команде «Бройндзага» ничего хорошего.
Теперь Слот сам искал встречи с бароном, от которого когда-то скрывался и который был олицетворением едва ли не худшего из зол, свидетелем унижения и бессилия Люгера. Неутоленная жажда мщения снова напомнила о себе: Стервятник предвкушал схватку со смертельным врагом, как иной гурман ждет обеда, зная, что для него приготовлено изысканное и редкое блюдо. Ради таких мгновений стоило рисковать жизнью в южной пустыне.
Он направил Дракона прямо на летающий корабль, моля провидение лишь об одном: чтобы барон Ховел оказался на борту «Бройндзага».
Ховел осознавал: не будет ему покоя, пока он не поймает заговорщиков или не найдет их трупы. Он не сомневался в том, что речь идет именно о заговоре. После исчезновения Сферга среди его бывших приближенных разгорелась жесточайшая борьба за власть. Барон со своим неповоротливым умом и непреодолимым отвращением ко всякого рода интригам мог опираться только на военную силу, что он и делал – пока небезуспешно. Его главным козырем оставался летающий корабль. Но тем не менее Ховел постоянно ощущал угрозу и нигде не чувствовал себя в полной безопасности.
Смута, начавшаяся в Скел-Моргосе, быстро распространилась по всей территории Морморы. Среди дворян зрело недовольство полувоенным образом жизни, который они вели уже длительное время, не получая ни титулов, ни денег, ни новых земель; несмотря на разорительные налоги, казна была истощена; ослаблением тирании воспользовались сторонники свергнутого короля, опиравшиеся на щедрую поддержку извне. За ними наверняка стояла весомая и значительная фигура, матерый враг узурпатора, знавший Мормору как свои пять пальцев, – и даже Ховел догадывался, что министр Гедалл больше кого бы то ни было соответствовал этой роли. Однажды барон имел возможность проверить, какого цвета кровь у Гедалла и вообще насколько она жидкая. В тот раз дело не дошло до дуэли, а жаль… Диниц изредка позволял себе помечтать о том, какое получит удовольствие, когда бывший министр свергнутого короля Атессы окажется в его руках. Жалкие остатки выводка Ястребов не заслуживали бы внимания, если бы не опасность, что кто-нибудь тайно занялся их воссозданием. И еще Тенес. Ховел дорого дал бы за то, чтобы узнать, где скрывается принцесса. Убив ее, он положил бы конец трехсотлетней династии.
Барон и сам метил на освободившийся трон, но до сих пор не испытывал никакой уверенности в том, что узурпатор исчез окончательно. За поспешность и чрезмерные амбиции можно дорого поплатиться – например, угодить прямиком на виселицу. Или в лабораторию в качестве живого материала для опытов – что, пожалуй, еще хуже. Кроме того, барон видел себя скорее военачальником, чем политиком. Он не имел понятия об утонченных способах переубеждения и действовал с тупой прямолинейностью. Ховел часто оказывался бы в числе проигравших, если бы его противники не умирали в нужный момент. Одних находили с удавкой на шее, других – с раскроенным черепом или с перерезанным горлом. Яд, удар стилетом, «несчастный случай» на охоте – для барона это было уже слишком изысканно. Одно плохо: он не мог передушить всех! И сейчас у него возникли опасения, что, пока он рыщет по Морморе, Круах-Ан-Сиуру и Алькобе в поисках беглых преступников и графини, кто-то проводит время в Скел-Моргосе с гораздо большей пользой.
Хотя барон втайне ненавидел Сферга, он вынужден был признать, что узурпатор умел править беспощадно и умно. Власть была крепка, пока удавалось держать в страхе свору придворных, готовых растерзать любого, кто ошибется первым…
Подобные мысли не улучшали настроения Диница Ховела, и слуги трепетали перед ним – ведь он жестоко карал за малейшую провинность, даже когда находился в прекрасном расположении духа.
Команду «Бройндзага» на три четверти составляли твари, выращенные в лабораториях Сферга. Они были гораздо выносливее людей, нечувствительны к боли и разумны ровно настолько, чтобы выполнять приказы. Любые приказы – вплоть до самоубийства. Идеальные солдаты. Но даже они в последнее время раздражали Ховела. Его утомили многодневные перелеты. У него давно закончилось доброе старое вино из дворцовых погребов, а захваченных под Этраном загорелых крестьянок барон не считал полноценными женщинами, питая склонность к аристократкам: он получал истинное наслаждение, подвергая их всевозможным унижениям и втаптывая в грязь потомков древних гордых родов…
Порой Диница охватывало почти непреодолимое желание разорить какой-нибудь замок или напасть на великолепный Вормарг, по слухам, утопавший в роскоши и погрязший в пороке, – но всякий раз барон останавливался, понимая, что его время еще не наступило. Все было впереди: упоение битвами, молниеносные победы, поверженные короли, обращенные в прах дворцы, прекрасное, волнующее душу зарево над горящими городами, разрушенные до основания замки, презренное золото и драгоценные камни в грязи под солдатскими сапогами. И он, барон Ховел, во главе бесчисленных армий, попирающих чужие знамена. А там недалеко и до власти над всеми обитаемыми землями…
Но сейчас будущий владыка мира был занят поисками ничтожнейших людишек, захваченных им на архипелаге Шенда и затем исчезнувших вместе с графиней Норгус. Побеседовать со всеми троими, в особенности с жирным аббатом, в пыточной камере Диниц хотел бы не меньше, чем заполучить в свою коллекцию трофеев голову министра Гедалла.
Люгер поднял Дракона выше, продолжая сближаться с «Бройндзагом».
Слот расчитывал застать барона врасплох, но неожиданной атаки не получилось.
Ховел почуял неладное, как только ему доложили о появлении справа по курсу светящегося шара, двигавшегося с огромной скоростью. Барон поднялся на палубу. Несомненно, загадочное тело могло представлять угрозу для корабля.
Шар находился над облаками и выделялся на фоне неба ярким белым пятном. Его видимый размер стремительно увеличивался. Барон приказал готовить оружие «Бройндзага» к бою и убирать паруса.
Вряд ли Ховел совершил роковую ошибку – в любом случае Дракон имел многократное преимущество в скорости. Стервятник, который оказался свидетелем того, как за считанные минуты была уничтожена эскадра на рейде Эмбраха и дотла сожжена гавань, не собирался давать барону ни малейшего шанса. Молния ударила в грот-мачту летающего корабля, и горящие обломки посыпались вниз.
Ховел, стоявший на корме, видел, как вспыхнул такелаж; четверо матросов сгорели заживо. В груди Диница тоже пылал пожар. Впервые барона опередили, и впервые его кораблю был нанесен серьезный урон. Он испытывал веселую ярость. Азарту, который охватывал его в настоящем бою, позавидовала бы гончая, преследующая зверя. А этот бой обещал стать смертельным для одного из противников.
Барон отдал команде соответствующие распоряжения. <Бройндзаг» задрал нос и начал набирать высоту, одновременно ускоряя полет.
Люгер ждал этого: враг проглотил наживку. Дракону понадобилось всего несколько секунд, чтобы изменить форму и превратиться из шара в сплющенный диск. При этом его нижняя вогнутая поверхность затвердела и покрылась слоем блестящего вещества. В сравнении с этим гигантским зеркалом даже «Бройндзаг» показался бы с земли летучей мышью под куполом собора.
Ховел привел в действие оружие летающего корабля. Ослепительный луч ударил в середину диска, который почти полностью отразил чудовищный заряд. Люгер почувствовал только что-то вроде мгновенно схлынувшей волны жара. Находясь под надежной защитой Дракона, он мог покончить с «Бройндзагом» сразу, но растягивал удовольствиие…
Отраженный луч прожег корпус корабля насквозь. В образовавшуюся дыру падали обугленные тела. На некоторое время «Бройндзаг» потерял управление, и Ховелу, в распоряжении которого осталось всего полтора десятка уцелевших матросов, стоило немалого труда удержать его от падения. Он сумел вывести корабль из нисходящей спирали, после чего немедленно начал готовиться к новой атаке. Движения гигантских крыльев сделались судорожными, и со стороны барона было бы благоразумнее уклониться от продолжения боя. Но Ховел, чуждый подобному благоразумию, даже не думал об отступлении. Кроме того, Люгер все равно не дал бы ему уйти.
Пытаясь использовать хотя бы призрачный шанс на спасение, барон тщательно выбирал позицию и момент удара. Превосходство невесть откуда взявшегося врага было очевидным, и Диниц осознавал, что может лишиться всего, чем владел, а также того, о чем смел мечтать…
Магическая сила, заключенная в оружии «Бройндзага», была полностью использована в течение краткого промежутка времени. Ее хватило бы на то, чтобы разрушить целый город. После выстрела Ховел сразу же совершил резкий маневр, уводя корабль из-под отраженного луча.
Однако Дракон мгновенно изменил способ ведения боя. Зеркальный диск утратил блеск и превратился в расширяющееся облако с темной поверхностью и множеством полостей, представлявших собой пространственные лабиринты. Попавший в него заряд был полностью поглощен. За счет этого Дракон лишь увеличил собственную мощь и напоминал теперь висящий в небе огненный остров. Его окружала сверкающая корона молний.
Но для Люгера мало что изменилось. На фоне бурлящего пламени старинная мебель выглядела абсурдно. И тишина, которая царила внутри его прозрачной каюты, казалась противоестественной. Тем не менее потоки силы пронизывали Стервятника, и в этих незримых потоках «Бройндзаг» швыряло, как щепку.
Дракон исторг из своего чрева огненную волну. От крыльев осталась лишь завеса пепла, и окутанный ею корабль начал падать. При его беспорядочном вращении бьющий с кормы луч кромсал воздух и вспарывал приближавшуюся землю. Это уже была агония.
Сверху Люгеру виделась дымящаяся идеограмма – будто магический символ на алтаре для жертвоприношений демонам, печать над закрытой пропастью ада, в которую должен быть брошен обреченный корабль…
Барон потерял сознание от удара. Сместившиеся переборки едва не раздавили его. Прежде чем черная подушка облепила лицо, он запомнил тошнотворный запах горелого мяса, удушливый дым и нарастающий свист, с которым воздушный поток врывался в щели. Затем все исчезло.
Спасения не было даже в зыбком лабиринте «Бройндзага». Что-то необратимо нарушилось в тонких магических связях, которые поддерживали существование этого извращенного порождения древнего знания и черного колдовства. То, что раньше принадлежало смерти и было отнято у нее, теперь возвращалось в мир мертвых, освобождаясь из плена: словно призрачная бабочка обнаруживала свое потустороннее присутствие в распадающемся коконе…
Какое-то время Люгер находился в прежде неведомом ему состоянии совершенной безмятежности. Раньше даже в теле стервятника он не чувствовал себя вполне свободным – а теперь над ним было не властно земное тяготение. Сила не опьяняла, разум оставался кристально ясным.
Облака проносились внизу, сливаясь в мутную пелену, которая скрывала ландшафты. Вверху сияли звезды, подобные остриям кинжалов. Колючий, леденящий блеск. Знакомые северные созвездия казались искаженными…
Но безмятежности как не бывало, стоило Стервятнику подумать о том, что он, возможно, опоздал, и Сегейла уже мертва. Он странствовал чересчур долго и потерял много времени. Вряд ли ему испортила бы сон мысль о напрасных жертвах, но смерть Сегейлы лишила бы Люгера смысла существования.
Тоска уже поджидала его, готовая сдавить сердце стальным капканом.
Чтобы не поддаться ей, он сосредоточился на управлении Драконом. Тот подчинялся движениям его рук, как слушается руля хороший корабль, а незримая команда призраков выполняла мысленные приказы и следовала намерениям, которые не требовалось облекать в слова. Люгер сам выбирал направление полета, при этом ему оказались не нужны ориентиры и карты. Исчерпывающие сведения о навигации содержались в едином сознании узников Дракона. Вооруженный их знанием, Слот испытывал спокойную уверенность, присущую разве что новообращенным, которые обретают высшее покровительство, преодолев болота ереси и стеклянные стены отверженности.
Когда ему наскучило однообразие небес, он закрыл глаза и погрузился в прошлое. И снова столетия потекли, как песок из разбитой колбы песочных часов. За считанные минуты он прожил целые жизни – и это не были ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ жизни…
Открыв глаза, он увидел, что небо уже светлеет на востоке. Облачный покров, словно ветхая ткань, расползался на отдельные гряды. Голубые отсветы летящего Дракона скользили по ним, а в разрывах застоялась тьма: первые лучи зари еще не касались поверхности земли.
Восход солнца был стремительным. Внизу отступающей тенью промелькнула граница ночи и дня. Ослепительная корона засияла над горизонтом, и мир сразу же изменился. В синем бархате небес растаяли звезды, но зато отчетливее сделались рельефы плывших с севера причудливых облаков. Стервятник не видел среди них ничего похожего на девственно-белые дворцы небожителей, изображаемые на религиозных картинах и фресках. Обители ангелов оставались недоступными…
На коричнево-желтом фоне пустыни были разбросаны зеленые пятна оазисов. Люгер без труда определил, что Дракон находится вблизи южных границ Морморы. Он заметил какое-то темное пятнышко, двигавшееся под облаками. Вскоре оно увеличилось и приобрело знакомые очертания. Стервятник улыбался, глядя на крылатый силуэт. Эта улыбка не сулила барону Ховелу и команде «Бройндзага» ничего хорошего.
Теперь Слот сам искал встречи с бароном, от которого когда-то скрывался и который был олицетворением едва ли не худшего из зол, свидетелем унижения и бессилия Люгера. Неутоленная жажда мщения снова напомнила о себе: Стервятник предвкушал схватку со смертельным врагом, как иной гурман ждет обеда, зная, что для него приготовлено изысканное и редкое блюдо. Ради таких мгновений стоило рисковать жизнью в южной пустыне.
Он направил Дракона прямо на летающий корабль, моля провидение лишь об одном: чтобы барон Ховел оказался на борту «Бройндзага».
* * *
Диниц Ховел тоже был не прочь увидеть Стервятника еще раз. Поиски валидийца и аббата из Тегины, с которыми сбежала эта проклятая самка, графиня Норгус, ни к чему не привели. Барон слишком поздно сообразил, что опасная троица могла прятаться и на юге. Вряд ли им удалось там выжить, но все же…Ховел осознавал: не будет ему покоя, пока он не поймает заговорщиков или не найдет их трупы. Он не сомневался в том, что речь идет именно о заговоре. После исчезновения Сферга среди его бывших приближенных разгорелась жесточайшая борьба за власть. Барон со своим неповоротливым умом и непреодолимым отвращением ко всякого рода интригам мог опираться только на военную силу, что он и делал – пока небезуспешно. Его главным козырем оставался летающий корабль. Но тем не менее Ховел постоянно ощущал угрозу и нигде не чувствовал себя в полной безопасности.
Смута, начавшаяся в Скел-Моргосе, быстро распространилась по всей территории Морморы. Среди дворян зрело недовольство полувоенным образом жизни, который они вели уже длительное время, не получая ни титулов, ни денег, ни новых земель; несмотря на разорительные налоги, казна была истощена; ослаблением тирании воспользовались сторонники свергнутого короля, опиравшиеся на щедрую поддержку извне. За ними наверняка стояла весомая и значительная фигура, матерый враг узурпатора, знавший Мормору как свои пять пальцев, – и даже Ховел догадывался, что министр Гедалл больше кого бы то ни было соответствовал этой роли. Однажды барон имел возможность проверить, какого цвета кровь у Гедалла и вообще насколько она жидкая. В тот раз дело не дошло до дуэли, а жаль… Диниц изредка позволял себе помечтать о том, какое получит удовольствие, когда бывший министр свергнутого короля Атессы окажется в его руках. Жалкие остатки выводка Ястребов не заслуживали бы внимания, если бы не опасность, что кто-нибудь тайно занялся их воссозданием. И еще Тенес. Ховел дорого дал бы за то, чтобы узнать, где скрывается принцесса. Убив ее, он положил бы конец трехсотлетней династии.
Барон и сам метил на освободившийся трон, но до сих пор не испытывал никакой уверенности в том, что узурпатор исчез окончательно. За поспешность и чрезмерные амбиции можно дорого поплатиться – например, угодить прямиком на виселицу. Или в лабораторию в качестве живого материала для опытов – что, пожалуй, еще хуже. Кроме того, барон видел себя скорее военачальником, чем политиком. Он не имел понятия об утонченных способах переубеждения и действовал с тупой прямолинейностью. Ховел часто оказывался бы в числе проигравших, если бы его противники не умирали в нужный момент. Одних находили с удавкой на шее, других – с раскроенным черепом или с перерезанным горлом. Яд, удар стилетом, «несчастный случай» на охоте – для барона это было уже слишком изысканно. Одно плохо: он не мог передушить всех! И сейчас у него возникли опасения, что, пока он рыщет по Морморе, Круах-Ан-Сиуру и Алькобе в поисках беглых преступников и графини, кто-то проводит время в Скел-Моргосе с гораздо большей пользой.
Хотя барон втайне ненавидел Сферга, он вынужден был признать, что узурпатор умел править беспощадно и умно. Власть была крепка, пока удавалось держать в страхе свору придворных, готовых растерзать любого, кто ошибется первым…
Подобные мысли не улучшали настроения Диница Ховела, и слуги трепетали перед ним – ведь он жестоко карал за малейшую провинность, даже когда находился в прекрасном расположении духа.
Команду «Бройндзага» на три четверти составляли твари, выращенные в лабораториях Сферга. Они были гораздо выносливее людей, нечувствительны к боли и разумны ровно настолько, чтобы выполнять приказы. Любые приказы – вплоть до самоубийства. Идеальные солдаты. Но даже они в последнее время раздражали Ховела. Его утомили многодневные перелеты. У него давно закончилось доброе старое вино из дворцовых погребов, а захваченных под Этраном загорелых крестьянок барон не считал полноценными женщинами, питая склонность к аристократкам: он получал истинное наслаждение, подвергая их всевозможным унижениям и втаптывая в грязь потомков древних гордых родов…
Порой Диница охватывало почти непреодолимое желание разорить какой-нибудь замок или напасть на великолепный Вормарг, по слухам, утопавший в роскоши и погрязший в пороке, – но всякий раз барон останавливался, понимая, что его время еще не наступило. Все было впереди: упоение битвами, молниеносные победы, поверженные короли, обращенные в прах дворцы, прекрасное, волнующее душу зарево над горящими городами, разрушенные до основания замки, презренное золото и драгоценные камни в грязи под солдатскими сапогами. И он, барон Ховел, во главе бесчисленных армий, попирающих чужие знамена. А там недалеко и до власти над всеми обитаемыми землями…
Но сейчас будущий владыка мира был занят поисками ничтожнейших людишек, захваченных им на архипелаге Шенда и затем исчезнувших вместе с графиней Норгус. Побеседовать со всеми троими, в особенности с жирным аббатом, в пыточной камере Диниц хотел бы не меньше, чем заполучить в свою коллекцию трофеев голову министра Гедалла.
* * *
Дул слабый западный ветер, и на «Бройндзаге» были подняты все паруса, отчего он напоминал уродливую птицу, несущую на спине огромную гроздь фиолетовых пузырей. Его тень переползала с облака на облако, иногда проваливаясь до самой земли. Размеренные взмахи крыльев сопровождались неописуемым звуком, похожим на одновременный выдох из сотен пробитых глоток. В темноте этот звук, доносящийся с небес, показался бы эхом кошмара…Люгер поднял Дракона выше, продолжая сближаться с «Бройндзагом».
Слот расчитывал застать барона врасплох, но неожиданной атаки не получилось.
Ховел почуял неладное, как только ему доложили о появлении справа по курсу светящегося шара, двигавшегося с огромной скоростью. Барон поднялся на палубу. Несомненно, загадочное тело могло представлять угрозу для корабля.
Шар находился над облаками и выделялся на фоне неба ярким белым пятном. Его видимый размер стремительно увеличивался. Барон приказал готовить оружие «Бройндзага» к бою и убирать паруса.
Вряд ли Ховел совершил роковую ошибку – в любом случае Дракон имел многократное преимущество в скорости. Стервятник, который оказался свидетелем того, как за считанные минуты была уничтожена эскадра на рейде Эмбраха и дотла сожжена гавань, не собирался давать барону ни малейшего шанса. Молния ударила в грот-мачту летающего корабля, и горящие обломки посыпались вниз.
Ховел, стоявший на корме, видел, как вспыхнул такелаж; четверо матросов сгорели заживо. В груди Диница тоже пылал пожар. Впервые барона опередили, и впервые его кораблю был нанесен серьезный урон. Он испытывал веселую ярость. Азарту, который охватывал его в настоящем бою, позавидовала бы гончая, преследующая зверя. А этот бой обещал стать смертельным для одного из противников.
Барон отдал команде соответствующие распоряжения. <Бройндзаг» задрал нос и начал набирать высоту, одновременно ускоряя полет.
Люгер ждал этого: враг проглотил наживку. Дракону понадобилось всего несколько секунд, чтобы изменить форму и превратиться из шара в сплющенный диск. При этом его нижняя вогнутая поверхность затвердела и покрылась слоем блестящего вещества. В сравнении с этим гигантским зеркалом даже «Бройндзаг» показался бы с земли летучей мышью под куполом собора.
Ховел привел в действие оружие летающего корабля. Ослепительный луч ударил в середину диска, который почти полностью отразил чудовищный заряд. Люгер почувствовал только что-то вроде мгновенно схлынувшей волны жара. Находясь под надежной защитой Дракона, он мог покончить с «Бройндзагом» сразу, но растягивал удовольствиие…
Отраженный луч прожег корпус корабля насквозь. В образовавшуюся дыру падали обугленные тела. На некоторое время «Бройндзаг» потерял управление, и Ховелу, в распоряжении которого осталось всего полтора десятка уцелевших матросов, стоило немалого труда удержать его от падения. Он сумел вывести корабль из нисходящей спирали, после чего немедленно начал готовиться к новой атаке. Движения гигантских крыльев сделались судорожными, и со стороны барона было бы благоразумнее уклониться от продолжения боя. Но Ховел, чуждый подобному благоразумию, даже не думал об отступлении. Кроме того, Люгер все равно не дал бы ему уйти.
Пытаясь использовать хотя бы призрачный шанс на спасение, барон тщательно выбирал позицию и момент удара. Превосходство невесть откуда взявшегося врага было очевидным, и Диниц осознавал, что может лишиться всего, чем владел, а также того, о чем смел мечтать…
Магическая сила, заключенная в оружии «Бройндзага», была полностью использована в течение краткого промежутка времени. Ее хватило бы на то, чтобы разрушить целый город. После выстрела Ховел сразу же совершил резкий маневр, уводя корабль из-под отраженного луча.
Однако Дракон мгновенно изменил способ ведения боя. Зеркальный диск утратил блеск и превратился в расширяющееся облако с темной поверхностью и множеством полостей, представлявших собой пространственные лабиринты. Попавший в него заряд был полностью поглощен. За счет этого Дракон лишь увеличил собственную мощь и напоминал теперь висящий в небе огненный остров. Его окружала сверкающая корона молний.
Но для Люгера мало что изменилось. На фоне бурлящего пламени старинная мебель выглядела абсурдно. И тишина, которая царила внутри его прозрачной каюты, казалась противоестественной. Тем не менее потоки силы пронизывали Стервятника, и в этих незримых потоках «Бройндзаг» швыряло, как щепку.
Дракон исторг из своего чрева огненную волну. От крыльев осталась лишь завеса пепла, и окутанный ею корабль начал падать. При его беспорядочном вращении бьющий с кормы луч кромсал воздух и вспарывал приближавшуюся землю. Это уже была агония.
Сверху Люгеру виделась дымящаяся идеограмма – будто магический символ на алтаре для жертвоприношений демонам, печать над закрытой пропастью ада, в которую должен быть брошен обреченный корабль…
Барон потерял сознание от удара. Сместившиеся переборки едва не раздавили его. Прежде чем черная подушка облепила лицо, он запомнил тошнотворный запах горелого мяса, удушливый дым и нарастающий свист, с которым воздушный поток врывался в щели. Затем все исчезло.
Спасения не было даже в зыбком лабиринте «Бройндзага». Что-то необратимо нарушилось в тонких магических связях, которые поддерживали существование этого извращенного порождения древнего знания и черного колдовства. То, что раньше принадлежало смерти и было отнято у нее, теперь возвращалось в мир мертвых, освобождаясь из плена: словно призрачная бабочка обнаруживала свое потустороннее присутствие в распадающемся коконе…