Страница:
Дождь все не выпадал. Поведение негров во время этой засухи было замечательным. Женщины расстались с большей частью своих украшений, чтобы купить на них зерно у более счастливых племен. Дети бродили всюду в поисках съедобных луковиц и корней, а мужчины занимались охотой. Около источников близ р. Колобенг собралось очень много диких животных – буйволов, зебр, жирафов, цессебе, кам, антилоп, носорогов и т. д., и для ловли их в прилегающих к источникам местностях были устроены специальные ловушки, называемые «хопо».
Хопо состоит из двух изгородей, поставленных одна к другой под углом в форме римской цифры V, причем ближе к суживающемуся углу эти изгороди делаются толще и выше. В самом углу они не соединяются вплотную, а образуют узкий проход длиною в 50 ярдов [45 м], заканчивающийся обрывом в яму; глубина ямы – 6–8 футов [до 2,5 м], а длина и ширина ее – 12–15 футов [до 4,5 м]. Края ямы покрываются настилом из бревен и особенно тщательно – ближе к проходу, там, где животные должны в нее падать, а также в дальнем конце, где они могут пытаться выбраться из ямы. Бревна, таким образом, образуют навес, частично закрывающий яму с краев, и благодаря этому навесу уйти из ямы почти невозможно. Зияние ямы тщательно маскируется зеленым тростником, что делает его совершенно незаметным. Изгороди нередко делаются около мили в длину; и приблизительно на столько же отстоят друг от друга их концы. Выходя на охоту, все племя образует кольцо вокруг местности, прилегающей к широкому проходу между концами обеих изгородей, и охотники, сближаясь друг с другом, обязательно оцепляют в замкнутом таким образом пространстве большое количество диких животных. Когда люди, образующие кольцо оцепления, сблизившись вплотную друг с другом, своими криками загоняют животных в узкую часть хопо, то другие, ранее укрывшиеся там охотники начинают кидать в перепуганных животных свои копья; животные бросаются к единственному выходу, образуемому суживающимися изгородями, и одно за другим падают в яму, пока она вся не наполнится живой массой. Некоторые животные выбираются из ямы по спинам других. Это – страшное зрелище. Приходя в дикий восторг, люди вонзают копья в грациозных животных; несчастные твари, загнанные в яму, задавленные тяжестью мертвых и умирающих своих сотоварищей, заставляют вздыматься время от времени всю эту массу, задыхающуюся в предсмертной агонии.
Яма, которой заканчивается хопо
Рисунок Д. Ливингстона
Баквейны часто убивали в нескольких хопо от 60 до 70 голов крупного скота в неделю. В охоте принимали участие все – и богатые, и бедняки. Мясо оказалось прекрасным противодействием по отношению к неприятным последствиям исключительно растительной пищи. Когда бедняки, у которых не было соли, были вынуждены питаться одними кореньями, они часто страдали от расстройства желудка. Впоследствии мы часто имели возможность наблюдать такие случаи. Когда в данной местности не бывает соли, то одни только богатые бывают в состоянии покупать ее. Туземные лекари, понимавшие причину болезни, обычно предписывали соль в виде составной части назначаемых ими лекарств. Так как у них лекарств не было, то бедные обратились за помощью к нам. Мы поняли суть дела и с этого времени лечили болезнь, давая по чайной ложке соли, минус все остальные лекарства. Такое же действие производят молоко и мясо, хотя и не так быстро, как соль. Спустя долгое время, когда у меня самого в течение четырех месяцев не было соли, я совсем не испытывал потребности в ней, но зато появилась мучительная потребность в мясе и молоке. Эта потребность ощущалась мною все время, пока я питался исключительно растительной пищей, а когда я достал себе мясное блюдо, то, хотя мясо было сварено в чистой дождевой воде, у него был такой приятно-солоноватый вкус, как будто оно слегка было пропитано солью. Весьма ничтожного количества молока и мяса оказалось достаточно, чтобы подавить в себе мучительное желание и мечту о жарком из жирной говядины и о большой кружке холодного густого молока, льющегося с бульканьем из большой шарообразной бутылки; и тогда я мог понять благодарность, так часто выражаемую мистрис Ливингстон со стороны бедных баквейнских женщин, находящихся в интересном положении, за небольшое количество того и другого.
Глава II
Хопо состоит из двух изгородей, поставленных одна к другой под углом в форме римской цифры V, причем ближе к суживающемуся углу эти изгороди делаются толще и выше. В самом углу они не соединяются вплотную, а образуют узкий проход длиною в 50 ярдов [45 м], заканчивающийся обрывом в яму; глубина ямы – 6–8 футов [до 2,5 м], а длина и ширина ее – 12–15 футов [до 4,5 м]. Края ямы покрываются настилом из бревен и особенно тщательно – ближе к проходу, там, где животные должны в нее падать, а также в дальнем конце, где они могут пытаться выбраться из ямы. Бревна, таким образом, образуют навес, частично закрывающий яму с краев, и благодаря этому навесу уйти из ямы почти невозможно. Зияние ямы тщательно маскируется зеленым тростником, что делает его совершенно незаметным. Изгороди нередко делаются около мили в длину; и приблизительно на столько же отстоят друг от друга их концы. Выходя на охоту, все племя образует кольцо вокруг местности, прилегающей к широкому проходу между концами обеих изгородей, и охотники, сближаясь друг с другом, обязательно оцепляют в замкнутом таким образом пространстве большое количество диких животных. Когда люди, образующие кольцо оцепления, сблизившись вплотную друг с другом, своими криками загоняют животных в узкую часть хопо, то другие, ранее укрывшиеся там охотники начинают кидать в перепуганных животных свои копья; животные бросаются к единственному выходу, образуемому суживающимися изгородями, и одно за другим падают в яму, пока она вся не наполнится живой массой. Некоторые животные выбираются из ямы по спинам других. Это – страшное зрелище. Приходя в дикий восторг, люди вонзают копья в грациозных животных; несчастные твари, загнанные в яму, задавленные тяжестью мертвых и умирающих своих сотоварищей, заставляют вздыматься время от времени всю эту массу, задыхающуюся в предсмертной агонии.
Рисунок Д. Ливингстона
Баквейны часто убивали в нескольких хопо от 60 до 70 голов крупного скота в неделю. В охоте принимали участие все – и богатые, и бедняки. Мясо оказалось прекрасным противодействием по отношению к неприятным последствиям исключительно растительной пищи. Когда бедняки, у которых не было соли, были вынуждены питаться одними кореньями, они часто страдали от расстройства желудка. Впоследствии мы часто имели возможность наблюдать такие случаи. Когда в данной местности не бывает соли, то одни только богатые бывают в состоянии покупать ее. Туземные лекари, понимавшие причину болезни, обычно предписывали соль в виде составной части назначаемых ими лекарств. Так как у них лекарств не было, то бедные обратились за помощью к нам. Мы поняли суть дела и с этого времени лечили болезнь, давая по чайной ложке соли, минус все остальные лекарства. Такое же действие производят молоко и мясо, хотя и не так быстро, как соль. Спустя долгое время, когда у меня самого в течение четырех месяцев не было соли, я совсем не испытывал потребности в ней, но зато появилась мучительная потребность в мясе и молоке. Эта потребность ощущалась мною все время, пока я питался исключительно растительной пищей, а когда я достал себе мясное блюдо, то, хотя мясо было сварено в чистой дождевой воде, у него был такой приятно-солоноватый вкус, как будто оно слегка было пропитано солью. Весьма ничтожного количества молока и мяса оказалось достаточно, чтобы подавить в себе мучительное желание и мечту о жарком из жирной говядины и о большой кружке холодного густого молока, льющегося с бульканьем из большой шарообразной бутылки; и тогда я мог понять благодарность, так часто выражаемую мистрис Ливингстон со стороны бедных баквейнских женщин, находящихся в интересном положении, за небольшое количество того и другого.
Глава II
Буры. – Их обращение с туземцами. – Увод туземных детей в рабство. – Туземный шпионаж. – Сказка о пушке. – Буры угрожают Сечеле. – Они нападают на баквейнов. – Их способ вести войну. – Туземцы убиты, а школьники обращены в рабство. – Ведение домашнего хозяйства в Африке. – Как проводится день. – Саранча. – Съедобные лягушки. – Навозный жук. – Поездка на север. – Приготовления. – Пустыня Калахари. – Растительность. – Арбузы. – Обитатели. – Бушмены. – Их кочевой образ жизни. – Наружность. – Бакалахари. – Их любовь к земледелию и домашним животным. – Робкий характер. – Способ получения воды. – Женщины, высасывающие воду. – Пустыня. – Скрытая вода
Другой враждебной силой, с которой должна была бороться миссия, было соседство буров, живущих в Кашанских горах [Мегалисберг]. Этих буров не следует смешивать с кейптаунскими поселенцами, которых иногда также называют бурами. В целом они представляют собой трезвое, трудолюбивое и весьма гостеприимное крестьянство. Но те из них, которые по разным причинам спаслись бегством от английского суда и примкнули к дезертирам и ко всяким другим разновидностям дурных людей в их отдаленных убежищах, к сожалению, люди совершенно другого сорта.
Буры были и теперь являются большими противниками английского закона за то, что он не делает различия между черными и белыми людьми. Они обиделись за мнимый ущерб, причиненный им в результате освобождения порабощенных ими готтентотов, и решили создать свою республику, в которой без помехи могли бы «обходиться с черными надлежащим образом». Нет нужды добавлять, что «надлежащее обхождение» всегда заключало в себе существенный элемент рабства, именно принудительный и бесплатный труд.
Один из их отрядов под управлением покойного Гендрика Потжейтера проник вглубь до Кашанских гор, откуда известным кафром Дингааном был изгнан вождь зулусов, или кафров, Мозиликаце; бечуанские племена, которые только что избавились от жестокой власти этого вождя, оказали им радушный прием. Буры пришли с престижем белых людей и освободителей; но бечуаны скоро убедились в том, что «если Мозиликаце был жесток к своим врагам, то он был добр к побежденным, а буры, уничтожив своих врагов, сделали своих друзей рабами». Племена, которые все еще удерживают видимость независимости, вынуждены бесплатно выполнять для буров все полевые работы, удобрять почву, полоть, жать, строить плотины и каналы и в то же самое время должны были содержать самих себя. Я видел собственными глазами, как буры пришли в одну деревню и, по своему обыкновению, потребовали двадцать или тридцать женщин для прополки огородов; я видел, как эти женщины отправились выполнять бесплатно этот тяжелый труд, неся свою пищу на головах, детей – на спине и орудия своей работы – на плечах. Все буры, начиная с их начальников – Потжейтера и Джерта Кригера, хвалились своей гуманностью, проявившейся в создании справедливого порядка. «Мы заставляем их работать на нас на том основании, что мы разрешаем им жить в нашей стране».
У меня нет никакого предубеждения ни в пользу этих буров, ни против них. Во время нескольких поездок, совершенных мною к этим несчастным порабощенным туземным племенам, я никогда не избегал белых, но старался быть им полезным и давал их больным лекарства без денег и вообще без всякой платы. Воздавая им должное, я заявляю, что они относились ко мне с неизменным уважением. Но, к великому сожалению, это – совершенно опустившиеся люди, испытывающие отвращение к чернокожим из-за своего глупого предубеждения против окраски их кожи.
Этот новый вид рабства, сделавшийся у них обычаем, служит для возмещения недостатка рабочих рук на полевых работах. Домашних же слуг они добывают себе во время набегов на соседние племена. Португальцы могут рассказать о таких случаях, когда черные, благодаря своей страсти к крепким напиткам, настолько опускаются, что продают сами себя в рабство. Но никогда на памяти людей не было ни одного случая, чтобы бечуанский вождь продал кого-либо из своих людей или какой-нибудь бечуан – своего ребенка. Отсюда у буров необходимость в набегах для похищения детей. Даже те единичные буры, которые не хотели бы принимать в этом участие, редко могут устоять против искусной выдумки о подготовляющемся будто бы восстании среди обреченного работорговцами племени и против представляющейся возможности поживиться при разделе награбленного скота. Для человека любой цивилизованной страны трудно представить себе, чтобы люди, обладающие общечеловеческими свойствами (а буры нисколько не лишены лучших свойств нашей природы), осыпав ласками своих детей и жен, все, как один, отправлялись хладнокровно расстреливать мужчин и женщин, правда, другого цвета кожи, но таких же людей, которым свойственны чувства привязанности к своей семье. В домах буров я разговаривал с детьми, которые, по их словам и по словам их хозяев, были похищены, и в нескольких случаях я находил родителей этих несчастных детей, хотя по постановлению, одобренному предусмотрительными бюргерами, следовало уводить только таких маленьких детей, которые скоро забыли бы и родителей и родной свой язык. Это было задолго до того, как я мог поверить рассказам о кровопролитиях, передаваемым очевидцами из туземцев, и если бы у меня не было других доказательств, кроме их рассказов, то я, вероятно, и до настоящего дня продолжал бы скептически относиться к их сообщениям. Но когда я убедился в том, что сами буры – одни оплакивают и обвиняют, а другие – гордятся кровавыми подвигами, в которых они принимали деятельное участие, то я вынужден был допустить достоверность сообщений туземцев и постараться найти объяснение этой неестественной жестокости. Единственное объяснение ее заключается в следующем. Буры живут среди туземных племен, более многочисленных, чем они; селения буров расположены около источников, удаленных один от другого на много миль; ввиду этого они все время чувствуют неуверенность и непрочность своего положения. Первый вопрос, который они задают прохожему, это вопрос о том, спокойно ли вокруг них, и когда они получают от недовольных или завистливых туземцев донесения, направленные против какого-нибудь из соседних племен, то им представляется, будто бы это племя подготовляет восстание. Тогда суровые меры представляются неотложной необходимостью даже и более мягко настроенным среди них, и каким бы кровопролитным ни было последующее избиение, оно не вызывает у буров угрызений совести. Это – жестокая необходимость для водворения мира и порядка. Конечно, покойный Гендрик Потжейтер сам весьма искренно верил в то, что он является великим умиротворителем страны.
Но почему туземцы, во много раз превосходящие буров численностью, не восстанут и не уничтожат их? Потому, что буры живут среди бечуанов, а не кафров, хотя никто никогда не узнал бы от бура, в чем их различие. В истории нет ни одного случая, когда даже те из бечуанов, у которых есть огнестрельное оружие, напали бы на буров или на англичан. Когда на бечуанов нападали, они защищали себя, как это было в одном случае с Сечеле, но они никогда не начинали сами наступательной войны против европейцев. О кафрах же мы должны сказать совершенно иное, и разница между ними и бечуанами для граничащих с ними буров была всегда настолько очевидной, что с того времени, как эти «великолепные дикари» стали располагать огнестрельным оружием, ни один бур никогда не пытался поселиться в стране кафров или встретиться с ними лицом к лицу на поле боя. Буры вообще проявляли заметную антипатию ко всяким иным способам ведения войны, кроме использования дальнобойных орудий, и в своих передвижениях, подойдя бочком к женственным бечуанам, они предоставили англичанам улаживать споры их, буров, с кафрами и оплачивать английским золотом их войны.
Баквейны, живущие на Колобенге, имели перед своими взорами зрелище нескольких племен, обращенных бурами в рабство. Бакатла, батлокуа, баукенг, бамосетла и еще два других баквейнских племени стонали от гнета принудительного неоплачиваемого труда. Но бурами это считалось не столь великим злом, как то обстоятельство, что молодые люди этих племен, желая иметь собственный скот, – единственный способ достигнуть уважения и значения в глазах своих сородичей, – имели обыкновение уходить в поисках заработка в Кэпскую колонию. Проработав там три или четыре года на сооружении каменных запруд и плотин у голландских фермеров, указанные молодые люди бывают очень довольны, если к концу этого времени они могут вернуться к себе с тремя или четырьмя коровами. Подарив одну из своих коров вождю, они навсегда становятся в глазах своего племени людьми, достойными уважения. Эти добровольцы, называемые у голландцев мантатами, пользовались у них большим уважением. Им платили по шиллингу в день и выдавали по большому караваю хлеба на шесть человек ежедневно.
Многие из этих туземцев, которые раньше видели меня в двенадцати сотнях миль от Кэпа [Кейптаун], узнавали меня и приветствовали громким радостным смехом, когда я проезжал мимо них во время их работы в Рогевельде и Боккефельде, находящихся на расстоянии нескольких дней пути от Кейптауна. Я беседовал с ними и с людьми, для которых они работали, и нашел, что существующий порядок вполне удовлетворял обе стороны. Я не думаю, чтобы в области Ка-шан [Мегалисберг] нашелся хотя бы один бур, который отрицал бы, что ими в результате ухода рабочей силы в колонию был издан закон, лишающий таких рабочих скота, приобретенного тяжелым трудом, на том весьма убедительном основании, что если им нужна работа, то пусть работают на нас, своих хозяев, причем буры нагло заявляют, что платить им за труд они не будут. Я всегда питаю искреннюю благодарность судьбе за то, что я не был рожден в стране рабов. Никто не может представить, как отрицательно действует система рабства на самих рабовладельцев, которые были бы не хуже других людей, если бы не этот странный дефект, мешающий им почувствовать, как низко и неблагородно не платить за оказанные услуги. Жить обманом для них становится таким же естественным делом, как жить по средствам – для всех остальных людей.
Для читателей может оказаться небезынтересным краткое описание нашей хозяйственной жизни в Африке. Так как покупать все необходимое для нашего устройства было негде, то мы изготовляли сами непосредственно из сырья все, в чем нуждались. Вам нужен кирпич для постройки дома, – вы должны отправиться в лес, срубить дерево, выпилить из него дощечки и приготовить из них форму для кирпича; материал для окон и дверей тоже стоит в лесу; а если вы хотите, чтобы туземцы относились к вам с уважением, вы должны построить себе дом приличных размеров, что требует огромных физических усилий. Туземцы не могут быть для вас хорошими помощниками потому, что хотя баквейны и очень охотно работают за плату, но у них есть одна странная особенность: они не могут строить прямоугольных зданий. Как все бечуаны, они делают свои жилища круглыми. При постройке трех больших домов, сооруженных мною в разное время, я должен был класть своей правой рукой каждый кирпич или жердь, когда их нужно было положить под прямым углом.
Хижина кафров (племени зулу)
Рисунок XIX в.
Жена моя сама молола муку и пекла хлеб: для этого на месте муравейника была выкопана большая яма и сооружена импровизированная печь с каменной пластинкой вместо дверцы. Иногда устраивали на ровном месте хороший костер и когда вся земля на этом месте накаливалась, то клали тесто на маленькую сковородку с короткой ручкой или прямо на горячую золу. Над тестом ставили вверх дном какую-нибудь металлическую посуду, подгребали к ней кругом золу, а затем делали небольшой костер сверху. Из теста, смешанного с небольшим количеством закваски, оставленной от прежнего печения, и постоявшего час-другой на солнце, благодаря такому способу приготовления, получался превосходный хлеб. Пользуясь кувшином как маслобойкой, мы сами делали масло, сами изготовляли свечи, отливая их в формочке; мыло делали из золы растения соляк или из древесной золы, получая необходимую щелочь продолжительным кипячением ее.
Когда мы жили на Колобенге, то в отношении снабжения хлебом во время засухи всецело зависели от Курумана. Один раз наше положение ухудшилось до того, что мы питались отрубями; чтобы превратить отруби в муку, нужно было смолоть их последовательно до трех раз. Мы очень нуждались в мясном питании, которое, кажется, является более необходимым для жизни, чем считают вегетарианцы. Мы не могли надеяться на регулярное получение мяса. Сечеле, по праву вождя, получал грудину от каждого животного, убитого на его территории или за ее пределами, и он обязательно присылал нам каждый раз во все время нашей жизни там щедрую долю мяса. Но эти получки по необходимости были столь нерегулярными, что иногда мы вынуждены были питаться саранчой. Саранча является настоящим благодеянием для этой страны; заклинатели дождя предлагают иногда вызвать ее посредством своих заклинаний. По вкусу она вполне съедобна, но запах у нее неодинаковый в зависимости от растений, которыми она питается. Саранчу и мед следует есть вместе, это физиологически обосновано. Иногда ее высушивают на огне и толкут, и в таком виде, немного приправленная солью, она бывает очень вкусной. Сохраняется она месяцами. Вареная она невкусная, но жареную саранчу я предпочел бы креветкам, хотя, если бы было возможно, я уклонился бы и от того, и от другого.
Во время путешествий мы иногда очень страдали от недостатка мяса. Это было особенно чувствительно для моих детей, и туземцы, выражая свое сочувствие, часто давали им крупных гусениц, которые, кажется, были для них приятны; насекомые эти не могли быть вредными, потому что сами туземцы поглощали их в огромном количестве. Другой род пищи, которую наши дети ели с удовольствием, это необыкновенно крупные лягушки, называемые «матламетло». По представлению туземцев, эти огромные лягушки, которые, будучи приготовленными, выглядят как крупные цыплята, выпадают из грозовых туч, потому что после грозового ливня наполненные водой впадины моментально становятся заселенными этой громко квакающей и ворчливой живностью. Явление это имеет место в самых сухих местах пустыни, как раз там, где для неопытного взгляда не заметно никакого признака жизни. Будучи однажды застигнут ночью в Калахари в таком месте, где в продолжение двух суток у нас не было надежды достать воды для нашего скота, я был изумлен, услышав в прекрасный тихий вечер кваканье лягушек. Идя в направлении этих звуков до тех пор, пока я не убедился, что эти музыканты находятся между мной и нашим костром, я разочарованно констатировал, что их могла радовать единственно только надежда на дождь.
Впоследствии я узнал от бушменов, что матламетло устраивают себе норы около корней одного кустарника и укрываются в них во время засушливых месяцев. Так как они редко выходят из нор, то отверстия этих нор используются разными пауками, которые затягивают их своей паутиной. Лягушки обзаводятся, таким образом, окном и бесплатной занавеской. Никому, кроме бушменов, не пришло бы в голову искать лягушку под паутиной, сотканной пауком. В том случае, о котором я рассказываю, я совершенно не мог обнаружить лягушек. Когда они бросаются во впадины, наполняемые грозовым ливнем, то сразу, одновременно со всех сторон раздается пенье их хора, объявляющего о своем «схождении с облаков». Обнаружение в пустыне во время засухи матламетло вызвало скорее разочарование: я привык считать, что лягушки квакают только тогда, когда они сидят по горло в воде. В других местах, после долгого пути по безводной пустыне, эту музыку считают приятнейшим для слуха звуком, и я вполне могу понять симпатию, которую выразил к этим животным Эзоп, сам африканец, в своей басне о мальчиках и лягушках.
Навозный жук – самое полезное из всех насекомых, так как его вполне можно назвать жуком-санитаром. Где этих жуков много, как, например, в Курумане, там во всех деревнях и воздух и земля чисты; как только навоз появляется на земле, сейчас же слышится жужжание этих крылатых санитаров, привлеченных сюда запахом навоза. Они сразу же откатывают его во все стороны в виде шаровидных кусков, величиною с бильярдный шар; когда они достигают места, подходящего по своей влажности для откладывания яиц и для безопасности юного потомства, то они подкапывают под этим шаром землю до тех пор, пока не поместят его весь в образовавшуюся ямку и не забросают его сверху. Затем они откладывают в закопанную массу свои яички. Когда личинки растут, то, прежде чем они выйдут на поверхность земли и начнут самостоятельную жизнь, они съедают всю внутренность шара. Жуки с их гигантскими шарами выглядят как Атлант со вселенной на спине, только движутся они назад, толкая шар задними ножками, опустив голову вниз, так, как если бы мальчик, стоя на голове, катил снежный ком, толкая его ногами.
Бушмены Капской колонии
Рисунок по фотографии
Я давно задумал совершить путешествие к оз. Нгами через пустыню и начал собирать о ней сведения, какие только мог. Секоми, вождь племени бамангвато, знал дорогу к озеру, но он тщательно сохранял ее в тайне, потому что окрестности озера изобиловали слоновой костью и он периодически вывозил ее оттуда в большом количестве. Она обходилась ему самому необычайно дешево.
Сечеле, который высоко ценил все европейское и всегда ясно сознавал собственные выгоды, естественно, стремился обеспечить себе возможность воспользоваться выгодами, предоставляемыми этой заманчивой областью. По возрасту и происхождению Сечеле был старше и выше Секоми, потому что, когда единое первоначально племя распалось на мелкие племена бамангвато, бангвакеце и баквейнов, баквейны сохранили наследственное преемство вождей; поэтому их вождь Сечеле обладал преимуществом перед Секоми, вождем племени бамангвато. Когда они ездили вдвоем на охоту, то Сечеле по праву брал себе головы всех животных, которых убивал Секоми.
По моему совету Сечеле послал к Секоми людей с просьбой разрешить мне пройти по его дороге. Эта просьба сопровождалась предоставлением ему быка в качестве подарка от нас. Мать Секоми, которая имела большое влияние на сына, отказала мне в разрешении, потому что мы не задобрили ее подарком. Это вызвало вторичное посольство от нас; был послан самый знатный человек из племени баквейнов, который повел еще одного быка для Секоми и одного – для его матери. И это тоже было встречено отказом. Нам было сказано: «По дороге к озеру находятся матабеле, смертельные враги бечуанов, и если они убьют белого человека, то весь его народ будет обвинять в этом нас».
Точное местоположение оз. Нгами, по крайней мере за полстолетия, было указано туземцами, которые посещали его, когда в пустыне выпадали дожди, более обильные, чем теперь; было сделано много попыток дойти до него, проходя через пустыню в указанном направлении, но это оказалось невозможным даже для грикуа, которые, будучи близкими по крови к бушменам, вероятно, более способны переносить жажду, чем европейцы. Было ясно, что единственный шанс на успех заключался в том, чтобы обойти пустыню, а не идти через нее. Лучшим временем для такой попытки был бы конец дождливого сезона, март или апрель, потому что в это время нам, наверное, попадались бы болота, которые всегда пересыхают во время бездождного зимнего периода. О своем намерении я сообщил путешественнику, полковнику Стилу и маркизу Туидейлу, а маркиз поставил об этом в известность майора Вардона и Освелла. Все эти джентльмены увлекались охотой и исследованиями в Африке; первые двое из них, наверное, завидовали Освеллу, богатство которого позволило ему покинуть Индию, чтобы заново пережить радости и невзгоды жизни в пустыне.
Прежде чем рассказывать о событиях этого путешествия, я позволю себе дать читателям некоторое представление о великой пустыне Калахари, чтобы они могли в некоторой степени знать ее природу и понять те трудности, с которыми мы должны были встретиться.
Другой враждебной силой, с которой должна была бороться миссия, было соседство буров, живущих в Кашанских горах [Мегалисберг]. Этих буров не следует смешивать с кейптаунскими поселенцами, которых иногда также называют бурами. В целом они представляют собой трезвое, трудолюбивое и весьма гостеприимное крестьянство. Но те из них, которые по разным причинам спаслись бегством от английского суда и примкнули к дезертирам и ко всяким другим разновидностям дурных людей в их отдаленных убежищах, к сожалению, люди совершенно другого сорта.
Буры были и теперь являются большими противниками английского закона за то, что он не делает различия между черными и белыми людьми. Они обиделись за мнимый ущерб, причиненный им в результате освобождения порабощенных ими готтентотов, и решили создать свою республику, в которой без помехи могли бы «обходиться с черными надлежащим образом». Нет нужды добавлять, что «надлежащее обхождение» всегда заключало в себе существенный элемент рабства, именно принудительный и бесплатный труд.
Один из их отрядов под управлением покойного Гендрика Потжейтера проник вглубь до Кашанских гор, откуда известным кафром Дингааном был изгнан вождь зулусов, или кафров, Мозиликаце; бечуанские племена, которые только что избавились от жестокой власти этого вождя, оказали им радушный прием. Буры пришли с престижем белых людей и освободителей; но бечуаны скоро убедились в том, что «если Мозиликаце был жесток к своим врагам, то он был добр к побежденным, а буры, уничтожив своих врагов, сделали своих друзей рабами». Племена, которые все еще удерживают видимость независимости, вынуждены бесплатно выполнять для буров все полевые работы, удобрять почву, полоть, жать, строить плотины и каналы и в то же самое время должны были содержать самих себя. Я видел собственными глазами, как буры пришли в одну деревню и, по своему обыкновению, потребовали двадцать или тридцать женщин для прополки огородов; я видел, как эти женщины отправились выполнять бесплатно этот тяжелый труд, неся свою пищу на головах, детей – на спине и орудия своей работы – на плечах. Все буры, начиная с их начальников – Потжейтера и Джерта Кригера, хвалились своей гуманностью, проявившейся в создании справедливого порядка. «Мы заставляем их работать на нас на том основании, что мы разрешаем им жить в нашей стране».
У меня нет никакого предубеждения ни в пользу этих буров, ни против них. Во время нескольких поездок, совершенных мною к этим несчастным порабощенным туземным племенам, я никогда не избегал белых, но старался быть им полезным и давал их больным лекарства без денег и вообще без всякой платы. Воздавая им должное, я заявляю, что они относились ко мне с неизменным уважением. Но, к великому сожалению, это – совершенно опустившиеся люди, испытывающие отвращение к чернокожим из-за своего глупого предубеждения против окраски их кожи.
Этот новый вид рабства, сделавшийся у них обычаем, служит для возмещения недостатка рабочих рук на полевых работах. Домашних же слуг они добывают себе во время набегов на соседние племена. Португальцы могут рассказать о таких случаях, когда черные, благодаря своей страсти к крепким напиткам, настолько опускаются, что продают сами себя в рабство. Но никогда на памяти людей не было ни одного случая, чтобы бечуанский вождь продал кого-либо из своих людей или какой-нибудь бечуан – своего ребенка. Отсюда у буров необходимость в набегах для похищения детей. Даже те единичные буры, которые не хотели бы принимать в этом участие, редко могут устоять против искусной выдумки о подготовляющемся будто бы восстании среди обреченного работорговцами племени и против представляющейся возможности поживиться при разделе награбленного скота. Для человека любой цивилизованной страны трудно представить себе, чтобы люди, обладающие общечеловеческими свойствами (а буры нисколько не лишены лучших свойств нашей природы), осыпав ласками своих детей и жен, все, как один, отправлялись хладнокровно расстреливать мужчин и женщин, правда, другого цвета кожи, но таких же людей, которым свойственны чувства привязанности к своей семье. В домах буров я разговаривал с детьми, которые, по их словам и по словам их хозяев, были похищены, и в нескольких случаях я находил родителей этих несчастных детей, хотя по постановлению, одобренному предусмотрительными бюргерами, следовало уводить только таких маленьких детей, которые скоро забыли бы и родителей и родной свой язык. Это было задолго до того, как я мог поверить рассказам о кровопролитиях, передаваемым очевидцами из туземцев, и если бы у меня не было других доказательств, кроме их рассказов, то я, вероятно, и до настоящего дня продолжал бы скептически относиться к их сообщениям. Но когда я убедился в том, что сами буры – одни оплакивают и обвиняют, а другие – гордятся кровавыми подвигами, в которых они принимали деятельное участие, то я вынужден был допустить достоверность сообщений туземцев и постараться найти объяснение этой неестественной жестокости. Единственное объяснение ее заключается в следующем. Буры живут среди туземных племен, более многочисленных, чем они; селения буров расположены около источников, удаленных один от другого на много миль; ввиду этого они все время чувствуют неуверенность и непрочность своего положения. Первый вопрос, который они задают прохожему, это вопрос о том, спокойно ли вокруг них, и когда они получают от недовольных или завистливых туземцев донесения, направленные против какого-нибудь из соседних племен, то им представляется, будто бы это племя подготовляет восстание. Тогда суровые меры представляются неотложной необходимостью даже и более мягко настроенным среди них, и каким бы кровопролитным ни было последующее избиение, оно не вызывает у буров угрызений совести. Это – жестокая необходимость для водворения мира и порядка. Конечно, покойный Гендрик Потжейтер сам весьма искренно верил в то, что он является великим умиротворителем страны.
Но почему туземцы, во много раз превосходящие буров численностью, не восстанут и не уничтожат их? Потому, что буры живут среди бечуанов, а не кафров, хотя никто никогда не узнал бы от бура, в чем их различие. В истории нет ни одного случая, когда даже те из бечуанов, у которых есть огнестрельное оружие, напали бы на буров или на англичан. Когда на бечуанов нападали, они защищали себя, как это было в одном случае с Сечеле, но они никогда не начинали сами наступательной войны против европейцев. О кафрах же мы должны сказать совершенно иное, и разница между ними и бечуанами для граничащих с ними буров была всегда настолько очевидной, что с того времени, как эти «великолепные дикари» стали располагать огнестрельным оружием, ни один бур никогда не пытался поселиться в стране кафров или встретиться с ними лицом к лицу на поле боя. Буры вообще проявляли заметную антипатию ко всяким иным способам ведения войны, кроме использования дальнобойных орудий, и в своих передвижениях, подойдя бочком к женственным бечуанам, они предоставили англичанам улаживать споры их, буров, с кафрами и оплачивать английским золотом их войны.
Баквейны, живущие на Колобенге, имели перед своими взорами зрелище нескольких племен, обращенных бурами в рабство. Бакатла, батлокуа, баукенг, бамосетла и еще два других баквейнских племени стонали от гнета принудительного неоплачиваемого труда. Но бурами это считалось не столь великим злом, как то обстоятельство, что молодые люди этих племен, желая иметь собственный скот, – единственный способ достигнуть уважения и значения в глазах своих сородичей, – имели обыкновение уходить в поисках заработка в Кэпскую колонию. Проработав там три или четыре года на сооружении каменных запруд и плотин у голландских фермеров, указанные молодые люди бывают очень довольны, если к концу этого времени они могут вернуться к себе с тремя или четырьмя коровами. Подарив одну из своих коров вождю, они навсегда становятся в глазах своего племени людьми, достойными уважения. Эти добровольцы, называемые у голландцев мантатами, пользовались у них большим уважением. Им платили по шиллингу в день и выдавали по большому караваю хлеба на шесть человек ежедневно.
Многие из этих туземцев, которые раньше видели меня в двенадцати сотнях миль от Кэпа [Кейптаун], узнавали меня и приветствовали громким радостным смехом, когда я проезжал мимо них во время их работы в Рогевельде и Боккефельде, находящихся на расстоянии нескольких дней пути от Кейптауна. Я беседовал с ними и с людьми, для которых они работали, и нашел, что существующий порядок вполне удовлетворял обе стороны. Я не думаю, чтобы в области Ка-шан [Мегалисберг] нашелся хотя бы один бур, который отрицал бы, что ими в результате ухода рабочей силы в колонию был издан закон, лишающий таких рабочих скота, приобретенного тяжелым трудом, на том весьма убедительном основании, что если им нужна работа, то пусть работают на нас, своих хозяев, причем буры нагло заявляют, что платить им за труд они не будут. Я всегда питаю искреннюю благодарность судьбе за то, что я не был рожден в стране рабов. Никто не может представить, как отрицательно действует система рабства на самих рабовладельцев, которые были бы не хуже других людей, если бы не этот странный дефект, мешающий им почувствовать, как низко и неблагородно не платить за оказанные услуги. Жить обманом для них становится таким же естественным делом, как жить по средствам – для всех остальных людей.
Для читателей может оказаться небезынтересным краткое описание нашей хозяйственной жизни в Африке. Так как покупать все необходимое для нашего устройства было негде, то мы изготовляли сами непосредственно из сырья все, в чем нуждались. Вам нужен кирпич для постройки дома, – вы должны отправиться в лес, срубить дерево, выпилить из него дощечки и приготовить из них форму для кирпича; материал для окон и дверей тоже стоит в лесу; а если вы хотите, чтобы туземцы относились к вам с уважением, вы должны построить себе дом приличных размеров, что требует огромных физических усилий. Туземцы не могут быть для вас хорошими помощниками потому, что хотя баквейны и очень охотно работают за плату, но у них есть одна странная особенность: они не могут строить прямоугольных зданий. Как все бечуаны, они делают свои жилища круглыми. При постройке трех больших домов, сооруженных мною в разное время, я должен был класть своей правой рукой каждый кирпич или жердь, когда их нужно было положить под прямым углом.
Рисунок XIX в.
Жена моя сама молола муку и пекла хлеб: для этого на месте муравейника была выкопана большая яма и сооружена импровизированная печь с каменной пластинкой вместо дверцы. Иногда устраивали на ровном месте хороший костер и когда вся земля на этом месте накаливалась, то клали тесто на маленькую сковородку с короткой ручкой или прямо на горячую золу. Над тестом ставили вверх дном какую-нибудь металлическую посуду, подгребали к ней кругом золу, а затем делали небольшой костер сверху. Из теста, смешанного с небольшим количеством закваски, оставленной от прежнего печения, и постоявшего час-другой на солнце, благодаря такому способу приготовления, получался превосходный хлеб. Пользуясь кувшином как маслобойкой, мы сами делали масло, сами изготовляли свечи, отливая их в формочке; мыло делали из золы растения соляк или из древесной золы, получая необходимую щелочь продолжительным кипячением ее.
Когда мы жили на Колобенге, то в отношении снабжения хлебом во время засухи всецело зависели от Курумана. Один раз наше положение ухудшилось до того, что мы питались отрубями; чтобы превратить отруби в муку, нужно было смолоть их последовательно до трех раз. Мы очень нуждались в мясном питании, которое, кажется, является более необходимым для жизни, чем считают вегетарианцы. Мы не могли надеяться на регулярное получение мяса. Сечеле, по праву вождя, получал грудину от каждого животного, убитого на его территории или за ее пределами, и он обязательно присылал нам каждый раз во все время нашей жизни там щедрую долю мяса. Но эти получки по необходимости были столь нерегулярными, что иногда мы вынуждены были питаться саранчой. Саранча является настоящим благодеянием для этой страны; заклинатели дождя предлагают иногда вызвать ее посредством своих заклинаний. По вкусу она вполне съедобна, но запах у нее неодинаковый в зависимости от растений, которыми она питается. Саранчу и мед следует есть вместе, это физиологически обосновано. Иногда ее высушивают на огне и толкут, и в таком виде, немного приправленная солью, она бывает очень вкусной. Сохраняется она месяцами. Вареная она невкусная, но жареную саранчу я предпочел бы креветкам, хотя, если бы было возможно, я уклонился бы и от того, и от другого.
Во время путешествий мы иногда очень страдали от недостатка мяса. Это было особенно чувствительно для моих детей, и туземцы, выражая свое сочувствие, часто давали им крупных гусениц, которые, кажется, были для них приятны; насекомые эти не могли быть вредными, потому что сами туземцы поглощали их в огромном количестве. Другой род пищи, которую наши дети ели с удовольствием, это необыкновенно крупные лягушки, называемые «матламетло». По представлению туземцев, эти огромные лягушки, которые, будучи приготовленными, выглядят как крупные цыплята, выпадают из грозовых туч, потому что после грозового ливня наполненные водой впадины моментально становятся заселенными этой громко квакающей и ворчливой живностью. Явление это имеет место в самых сухих местах пустыни, как раз там, где для неопытного взгляда не заметно никакого признака жизни. Будучи однажды застигнут ночью в Калахари в таком месте, где в продолжение двух суток у нас не было надежды достать воды для нашего скота, я был изумлен, услышав в прекрасный тихий вечер кваканье лягушек. Идя в направлении этих звуков до тех пор, пока я не убедился, что эти музыканты находятся между мной и нашим костром, я разочарованно констатировал, что их могла радовать единственно только надежда на дождь.
Впоследствии я узнал от бушменов, что матламетло устраивают себе норы около корней одного кустарника и укрываются в них во время засушливых месяцев. Так как они редко выходят из нор, то отверстия этих нор используются разными пауками, которые затягивают их своей паутиной. Лягушки обзаводятся, таким образом, окном и бесплатной занавеской. Никому, кроме бушменов, не пришло бы в голову искать лягушку под паутиной, сотканной пауком. В том случае, о котором я рассказываю, я совершенно не мог обнаружить лягушек. Когда они бросаются во впадины, наполняемые грозовым ливнем, то сразу, одновременно со всех сторон раздается пенье их хора, объявляющего о своем «схождении с облаков». Обнаружение в пустыне во время засухи матламетло вызвало скорее разочарование: я привык считать, что лягушки квакают только тогда, когда они сидят по горло в воде. В других местах, после долгого пути по безводной пустыне, эту музыку считают приятнейшим для слуха звуком, и я вполне могу понять симпатию, которую выразил к этим животным Эзоп, сам африканец, в своей басне о мальчиках и лягушках.
Навозный жук – самое полезное из всех насекомых, так как его вполне можно назвать жуком-санитаром. Где этих жуков много, как, например, в Курумане, там во всех деревнях и воздух и земля чисты; как только навоз появляется на земле, сейчас же слышится жужжание этих крылатых санитаров, привлеченных сюда запахом навоза. Они сразу же откатывают его во все стороны в виде шаровидных кусков, величиною с бильярдный шар; когда они достигают места, подходящего по своей влажности для откладывания яиц и для безопасности юного потомства, то они подкапывают под этим шаром землю до тех пор, пока не поместят его весь в образовавшуюся ямку и не забросают его сверху. Затем они откладывают в закопанную массу свои яички. Когда личинки растут, то, прежде чем они выйдут на поверхность земли и начнут самостоятельную жизнь, они съедают всю внутренность шара. Жуки с их гигантскими шарами выглядят как Атлант со вселенной на спине, только движутся они назад, толкая шар задними ножками, опустив голову вниз, так, как если бы мальчик, стоя на голове, катил снежный ком, толкая его ногами.
Рисунок по фотографии
Я давно задумал совершить путешествие к оз. Нгами через пустыню и начал собирать о ней сведения, какие только мог. Секоми, вождь племени бамангвато, знал дорогу к озеру, но он тщательно сохранял ее в тайне, потому что окрестности озера изобиловали слоновой костью и он периодически вывозил ее оттуда в большом количестве. Она обходилась ему самому необычайно дешево.
Сечеле, который высоко ценил все европейское и всегда ясно сознавал собственные выгоды, естественно, стремился обеспечить себе возможность воспользоваться выгодами, предоставляемыми этой заманчивой областью. По возрасту и происхождению Сечеле был старше и выше Секоми, потому что, когда единое первоначально племя распалось на мелкие племена бамангвато, бангвакеце и баквейнов, баквейны сохранили наследственное преемство вождей; поэтому их вождь Сечеле обладал преимуществом перед Секоми, вождем племени бамангвато. Когда они ездили вдвоем на охоту, то Сечеле по праву брал себе головы всех животных, которых убивал Секоми.
По моему совету Сечеле послал к Секоми людей с просьбой разрешить мне пройти по его дороге. Эта просьба сопровождалась предоставлением ему быка в качестве подарка от нас. Мать Секоми, которая имела большое влияние на сына, отказала мне в разрешении, потому что мы не задобрили ее подарком. Это вызвало вторичное посольство от нас; был послан самый знатный человек из племени баквейнов, который повел еще одного быка для Секоми и одного – для его матери. И это тоже было встречено отказом. Нам было сказано: «По дороге к озеру находятся матабеле, смертельные враги бечуанов, и если они убьют белого человека, то весь его народ будет обвинять в этом нас».
Точное местоположение оз. Нгами, по крайней мере за полстолетия, было указано туземцами, которые посещали его, когда в пустыне выпадали дожди, более обильные, чем теперь; было сделано много попыток дойти до него, проходя через пустыню в указанном направлении, но это оказалось невозможным даже для грикуа, которые, будучи близкими по крови к бушменам, вероятно, более способны переносить жажду, чем европейцы. Было ясно, что единственный шанс на успех заключался в том, чтобы обойти пустыню, а не идти через нее. Лучшим временем для такой попытки был бы конец дождливого сезона, март или апрель, потому что в это время нам, наверное, попадались бы болота, которые всегда пересыхают во время бездождного зимнего периода. О своем намерении я сообщил путешественнику, полковнику Стилу и маркизу Туидейлу, а маркиз поставил об этом в известность майора Вардона и Освелла. Все эти джентльмены увлекались охотой и исследованиями в Африке; первые двое из них, наверное, завидовали Освеллу, богатство которого позволило ему покинуть Индию, чтобы заново пережить радости и невзгоды жизни в пустыне.
Прежде чем рассказывать о событиях этого путешествия, я позволю себе дать читателям некоторое представление о великой пустыне Калахари, чтобы они могли в некоторой степени знать ее природу и понять те трудности, с которыми мы должны были встретиться.