Страница:
– Болва-а-а-ан… – изумлённо протянул генерал Шито-Крыто. – Кретин… дегенерат… проныра несчастный!
– Это моя специальность, – с невинным видом сказал офицер Лахит. – Я считаю, что нет никакого смысла…
– Молчать! – заорал начальник «Гроба и молнии». – Ты хочешь запугать меня! Сначала ты меня убедил, что Стрекоза провалилась. Потом ты доказал мне, что надо подчистить историю нашей организации. А сейчас оказалось, что Стрекоза возвращается! Я не верю тебе, не доверяю! Ни единому твоему слову не верю! За левую ногу к потолку тебя!
– Успокойтесь, шеф! – взмолился офицер Лахит. – У вас просто нервное переутомление. Ваш гениальный мозг устал от титанической работы и непрерывной деятельности! Успокойтесь, поберегите себя для великих дел! Не занимайтесь пустяками! Вам суждено…
– Ладно, ладно! – грубо прервал его генерал Шито-Крыто, с трудом сдержав довольную улыбку. – Я чую, что ты самым нахальным образом обманываешь меня, но не могу определить, в чём именно и как.
– Не тратьте зря силы, шеф. Вам это всё равно не узнать. Я служу вам честно, и если иногда вас немножко обманываю, то для вашей же пользы… Итак, надо решить вопрос со Стрекозой.
– Она выполнила задание. Я должен узнать результат.
– А если она не выполнила задания?
– Не может быть!
– Всё может быть. Так я отдаю, шеф, ей ваш приказ: если не выполнила задания, выполняй во что бы то ни стало.
Генерал Шито-Крыто всё ещё злился, но офицер Лахит смотрел на него таким влюблённым, преданным и верным взглядом, что начальник «Гроба и молнии» сказал уже почти без раздражения:
– Действуй… Но чтоб всё было решено в самое ближайшее время. Да, кстати. Почему у тебя такой странный чин – офицер? Не лейтенант, не капитан, не майор?
– Видите ли, шеф, я не мелочен. Какая мне разница – лейтенант или майор? Всё разно офицер. Я сразу стану генералом.
– А как ты оказался моим помощником? Я вот только сейчас вспомнил, что не отдавал такого приказа.
– Я и не ждал приказа. Когда моего бывшего шефа из генералов разжаловали в рядовые, я сразу перешёл в ваш кабинет, первым поздравил вас с генеральским чином и выполнил ваше первое генеральское приказание.
– В таком случае, по документам ты не являешься моим помощником?
– Никак нет, являюсь. Однажды, когда у вас было замечательное настроение, я сам напечатал на пишущей машинке приказ, а вы подписали.
Генерал Шито-Крыто побагровел, затем побелел, потом посинел и, снова став багровым, хрипло спросил:
– Не много ли на себя берёшь, нахал, наглец и проходимец? Не метишь ли ты на моё место?
Офицер Лахит с почтением поклонился и ответил:
– Грош цена подчинённому, который не мечтает занять место начальника. Но мечты – это всего лишь мечты. Я служу вам с большой радостью, гордостью и страхом. Я боюсь вас, уважаю и обожаю, но дурак я буду, если откажусь от возможности занять ваше кресло.
Отпустив его, генерал Шито-Крыто с ненавистью подумал: «Хорошая растёт у нас смена. Не перевелись ещё на земле крупные негодяи. Ей пальца в рот не клади, отгрызёт. Надо только усилить воспитательную работу, чтобы никакая сила не сбила смену с подлого пути!»
Поспав пять с половиной минут, генерал Шито-Крыто отправился на площадку молодняка, которую обязательно посещал ежедневно. Любовь его к шпиончикам всё росла и росла, особенно после их замечательной победы над фон-гадскими гавриками.
Очень нравилось генералу Шито-Крыто наблюдать за шпиончиками в непогоду. Как-то налетела гроза и буря с дождём и градом с биллиардный шар. Градом убило шесть сторожевых собак, двух солдат из охраны и трёх дежурных, а шпиончики отделались только здоровенными шишками и синяками.
Генералу Шито-Крыто было радостно смотреть, как мужественно переносят любые муки его воспитаннички.
Когда долго стояла хорошая погода, шпиончиков из пожарных шлангов обливали ледяной водой, а потом обдували мощными ветродуями.
Сейчас в клетках сидела новая партия, поэтому на площадке молодняка стоял сплошной плач и вой.
– Когда первая драка? – заботливо спросил генерал Шито-Крыто.
– Через два дня, шеф, – с гордостью ответил дежурный офицер. – Неплохие экземпляры. Шестеро уже отличились, здорово злы.
– Ночью ни в коем случае не давайте им спать, – отечески, даже ласково посоветовал начальник «Гроба и молнии». – Включайте и выключайте свет, чаще стреляйте, побольше выпускайте собак.
– Будет исполнено, шеф!
Невдалеке от площадки молодняка находилось здание сверхнеполной шпионской школы. Здесь шпиончики жили уже по-солдатски и учились по восемнадцать часов в сутки. За учёбу отметок не ставили. Плохо ответил – получай по зубам или по уху, средне ответил – увесистый подзатыльник. Поэтому все шпиончики были, по-нашему, круглыми отличниками.
Теперь здесь готовили опытный взвод агентиков-капризников. Они тренировались вместе со взводом агентов – будто бы сверхтерпеливых дедушек.
Когда генерал Шито-Крыто заглянул в зал, там репетировалась задачка номер восемь: капризники лупили сверхтерпеливых дедушек, а потом ездили на них верхом.
До глубокой ночи осматривал свои владения генерал Шито-Крыто. Везде был полный порядок, везде шла работа, а вот на душе у него было тревожно и мерзко. Всем своим существом генерал Шито-Крыто чуял какую-то опасность, но не мог определить, хотя бы примерно, откуда она исходит.
А в приёмной его и ждал офицер Лахит, и сказал с вызывающе невинным выражением лица:
– Осторожно осмелюсь выразить своё предположение, шеф. Дополнительно проанализировав последнее сообщение Стрекозы, я пришёл к глубокому выводу, что оно поддельное. Кроме руки Батона, чувствуется ещё чья-то.
От изумления и негодования генерал Шито-Крыто заикал. Его огромная, без единого волоска голова дёргалась с такой силой, что он схватился за неё руками, чтобы она не оторвалась от шеи.
– У меня у самого в голове ералаш, – почтительно и очень сочувственно проговорил офицер Лахит. – Мне даже страшновато. Мы с вами оба запутались в чём-то. Предлагаю кардинальное решение: вконец и навсегда Стрекозу и Муравья забыть. Оборвать связь.
– Подож…ик!…ди…ик! Ты…ик!… Про…ик… Ны…ик! Ра… ик!
– Совершенно с вами согласен, шеф. Только зря вы так сильно реагируете на события. Вам просто надо отдохнуть. Вы не спите уже полторы недели. Ваша гениальная голова устала.
И голова генерала Шито-Крыто постепенно затихла, перестала дёргаться, и он захрапел.
А офицер Лахит, тихо напевая «Спи, моя гадость, усни», гладил голову своего гениального и любимого начальника, неторопливо и очень внимательно читал лежащие на столе секретные бумаги, одну из них спрятал в карман и лишь тогда вынырнул из кабинета.
Глава №41
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ,
Глава №42
– Это моя специальность, – с невинным видом сказал офицер Лахит. – Я считаю, что нет никакого смысла…
– Молчать! – заорал начальник «Гроба и молнии». – Ты хочешь запугать меня! Сначала ты меня убедил, что Стрекоза провалилась. Потом ты доказал мне, что надо подчистить историю нашей организации. А сейчас оказалось, что Стрекоза возвращается! Я не верю тебе, не доверяю! Ни единому твоему слову не верю! За левую ногу к потолку тебя!
– Успокойтесь, шеф! – взмолился офицер Лахит. – У вас просто нервное переутомление. Ваш гениальный мозг устал от титанической работы и непрерывной деятельности! Успокойтесь, поберегите себя для великих дел! Не занимайтесь пустяками! Вам суждено…
– Ладно, ладно! – грубо прервал его генерал Шито-Крыто, с трудом сдержав довольную улыбку. – Я чую, что ты самым нахальным образом обманываешь меня, но не могу определить, в чём именно и как.
– Не тратьте зря силы, шеф. Вам это всё равно не узнать. Я служу вам честно, и если иногда вас немножко обманываю, то для вашей же пользы… Итак, надо решить вопрос со Стрекозой.
– Она выполнила задание. Я должен узнать результат.
– А если она не выполнила задания?
– Не может быть!
– Всё может быть. Так я отдаю, шеф, ей ваш приказ: если не выполнила задания, выполняй во что бы то ни стало.
Генерал Шито-Крыто всё ещё злился, но офицер Лахит смотрел на него таким влюблённым, преданным и верным взглядом, что начальник «Гроба и молнии» сказал уже почти без раздражения:
– Действуй… Но чтоб всё было решено в самое ближайшее время. Да, кстати. Почему у тебя такой странный чин – офицер? Не лейтенант, не капитан, не майор?
– Видите ли, шеф, я не мелочен. Какая мне разница – лейтенант или майор? Всё разно офицер. Я сразу стану генералом.
– А как ты оказался моим помощником? Я вот только сейчас вспомнил, что не отдавал такого приказа.
– Я и не ждал приказа. Когда моего бывшего шефа из генералов разжаловали в рядовые, я сразу перешёл в ваш кабинет, первым поздравил вас с генеральским чином и выполнил ваше первое генеральское приказание.
– В таком случае, по документам ты не являешься моим помощником?
– Никак нет, являюсь. Однажды, когда у вас было замечательное настроение, я сам напечатал на пишущей машинке приказ, а вы подписали.
Генерал Шито-Крыто побагровел, затем побелел, потом посинел и, снова став багровым, хрипло спросил:
– Не много ли на себя берёшь, нахал, наглец и проходимец? Не метишь ли ты на моё место?
Офицер Лахит с почтением поклонился и ответил:
– Грош цена подчинённому, который не мечтает занять место начальника. Но мечты – это всего лишь мечты. Я служу вам с большой радостью, гордостью и страхом. Я боюсь вас, уважаю и обожаю, но дурак я буду, если откажусь от возможности занять ваше кресло.
Отпустив его, генерал Шито-Крыто с ненавистью подумал: «Хорошая растёт у нас смена. Не перевелись ещё на земле крупные негодяи. Ей пальца в рот не клади, отгрызёт. Надо только усилить воспитательную работу, чтобы никакая сила не сбила смену с подлого пути!»
Поспав пять с половиной минут, генерал Шито-Крыто отправился на площадку молодняка, которую обязательно посещал ежедневно. Любовь его к шпиончикам всё росла и росла, особенно после их замечательной победы над фон-гадскими гавриками.
Очень нравилось генералу Шито-Крыто наблюдать за шпиончиками в непогоду. Как-то налетела гроза и буря с дождём и градом с биллиардный шар. Градом убило шесть сторожевых собак, двух солдат из охраны и трёх дежурных, а шпиончики отделались только здоровенными шишками и синяками.
Генералу Шито-Крыто было радостно смотреть, как мужественно переносят любые муки его воспитаннички.
Когда долго стояла хорошая погода, шпиончиков из пожарных шлангов обливали ледяной водой, а потом обдували мощными ветродуями.
Сейчас в клетках сидела новая партия, поэтому на площадке молодняка стоял сплошной плач и вой.
– Когда первая драка? – заботливо спросил генерал Шито-Крыто.
– Через два дня, шеф, – с гордостью ответил дежурный офицер. – Неплохие экземпляры. Шестеро уже отличились, здорово злы.
– Ночью ни в коем случае не давайте им спать, – отечески, даже ласково посоветовал начальник «Гроба и молнии». – Включайте и выключайте свет, чаще стреляйте, побольше выпускайте собак.
– Будет исполнено, шеф!
Невдалеке от площадки молодняка находилось здание сверхнеполной шпионской школы. Здесь шпиончики жили уже по-солдатски и учились по восемнадцать часов в сутки. За учёбу отметок не ставили. Плохо ответил – получай по зубам или по уху, средне ответил – увесистый подзатыльник. Поэтому все шпиончики были, по-нашему, круглыми отличниками.
Теперь здесь готовили опытный взвод агентиков-капризников. Они тренировались вместе со взводом агентов – будто бы сверхтерпеливых дедушек.
Когда генерал Шито-Крыто заглянул в зал, там репетировалась задачка номер восемь: капризники лупили сверхтерпеливых дедушек, а потом ездили на них верхом.
До глубокой ночи осматривал свои владения генерал Шито-Крыто. Везде был полный порядок, везде шла работа, а вот на душе у него было тревожно и мерзко. Всем своим существом генерал Шито-Крыто чуял какую-то опасность, но не мог определить, хотя бы примерно, откуда она исходит.
А в приёмной его и ждал офицер Лахит, и сказал с вызывающе невинным выражением лица:
– Осторожно осмелюсь выразить своё предположение, шеф. Дополнительно проанализировав последнее сообщение Стрекозы, я пришёл к глубокому выводу, что оно поддельное. Кроме руки Батона, чувствуется ещё чья-то.
От изумления и негодования генерал Шито-Крыто заикал. Его огромная, без единого волоска голова дёргалась с такой силой, что он схватился за неё руками, чтобы она не оторвалась от шеи.
– У меня у самого в голове ералаш, – почтительно и очень сочувственно проговорил офицер Лахит. – Мне даже страшновато. Мы с вами оба запутались в чём-то. Предлагаю кардинальное решение: вконец и навсегда Стрекозу и Муравья забыть. Оборвать связь.
– Подож…ик!…ди…ик! Ты…ик!… Про…ик… Ны…ик! Ра… ик!
– Совершенно с вами согласен, шеф. Только зря вы так сильно реагируете на события. Вам просто надо отдохнуть. Вы не спите уже полторы недели. Ваша гениальная голова устала.
И голова генерала Шито-Крыто постепенно затихла, перестала дёргаться, и он захрапел.
А офицер Лахит, тихо напевая «Спи, моя гадость, усни», гладил голову своего гениального и любимого начальника, неторопливо и очень внимательно читал лежащие на столе секретные бумаги, одну из них спрятал в карман и лишь тогда вынырнул из кабинета.
Глава №41
Агент Бугемот выдаёт себя за Толикка Прутикова
Голова у полковника Егорова прямо раскалывалась от тупой, непроходящей боли. Таблетки, порошки, пилюли и капли уже не помогали, не приносили никакого, хотя бы кратковременного, облегчения. Он, конечно, понимал, что надо немедленно ложиться в больницу, но ещё яснее он понимал, что ложиться в больницу у него нет даже сотой доли возможности.
Дело в том – и вы это и без меня прекрасно знаете, – что головы у людей имеют самое различное назначение. Одному голова нужна, в основном, потому, что в ней расположен рот, посредством которого можно не только говорить, но, главное, есть. Другой ценит голову за то, что именно на ней, вернее, только на ней и носят красивые головные уборы. Третий обожает голову потому, что на ней можно соорудить модную причёску. Четвёртые без головы жить не могут, потому что на ней с обеих сторон растут уши – чтоб подслушивать…
А полковнику Егорову голова, как большинству людей, требовалась для того, чтобы думать. А думать ему приходилось много.
(Здесь мне придётся сделать маленькую оговорочку. Я вовсе не собираюсь критиковать тех, кто ценит голову за что угодно, только не за то, что в ней находится мозг. Спорить с неумными людьми у меня времени нет. И оговорочку эту я делаю лишь для того, чтобы прямо заявить: стараться думать надо всем и как можно больше. Это абсолютно всем полезно, но кое-кто предпочитает таким полезным делом не заниматься. А зря. Прежде чем что-нибудь сделать или сказать, надо обязательно подумать. Результаты – очень хорошие.)
Так вот, Стрекоза находилась тут же, в больнице. Здесь всё было готово к её побегу, даже шарниры у форточки смазаны, чтобы скрипом не вспугнуть беглянку.
И если бы полковник Егоров не обладал привычкой всё всегда лишний раз обдумать, то ещё неизвестно, что бы получилось из задуманного. Поначалу план побега Стрекозы казался заманчивым, а теперь настораживал. Предположим, Стрекоза разыщет Толика Прутикова, а дальше? Что она будет делать дальше? А если у неё задание обезвредить его?
Возник вопрос: что делать, если шпион тебя запутал?
Ответ получился такой: надо запутать шпиона.
Далее он рассуждал следующим образом. А нельзя ли Стрекозе вместо Толика Прутикова показать просто человека невысокого роста? Например, агента из диверсионной группы «Фрукты-овощи» Бугемота? Он коротышка, пусть и толстый. Зачем рисковать жизнью мальчика? Лучше будет, если шпионы станут сами бороться со шпионами!
Бугемот явился, как всегда, мрачный, как всегда, не поздоровался и, как всегда, начал жаловаться:
– Я дохну от скуки, господин полковник. На допросы вызывают редко. Допросы короткие. Я давно переловил в камере всех мух. Прикажите напустить ко мне всяких насекомых! Я бы с интересом их ловил и не скучал.
– Есть работа, господин Бугемот.
– Если я согласен мух ловить, так зачем мне от работы отказываться? Я, конечно, имею в виду работу по специальности, а не дрова колоть или землю копать.
– Вы помните Толика Прутикова?
– Ещё бы!
– Мы задержали одного из ваших шпиончиков – Стрекозу. Она уже в чине младшего сержанта.
– Господин полковник! – Бугемот очень обиделся. – Почему многие люди принимают меня за дурака? Неужели вы могли поверить, что я поддамся на такой глупый обман? Стрекозу невозможно поймать. Её на площадке молодняка боялись не только дежурные солдаты, но и сторожевые псы.
– И тем не менее мы её задержали. В этом вы убедитесь сами, если знаете её в лицо. Стрекоза припорхала к нам, чтобы обезвредить ЫХ-000 и разыскать Толика Прутикова. Зачем он ей понадобился, мы точно не знаем. Мы организуем вам встречу, вы назовёте себя Толиком Прутиковым, а мы посмотрим, что из этого получится.
– А что я буду за это иметь?
– А в чём вы нуждаетесь?
– Чтобы хоть на допросы почаще вызывали и подольше спрашивали. А то скука смертная.
– Договорились. Что-нибудь придумаем. А действовать будем так…
У входа в комнату, где лежала притворявшаяся больной Стрекоза, остался полковник Егоров с двумя товарищами, один из которых держал наготове мешок.
Бугемот с бутылкой фруктовой воды зашёл в полутёмную комнату и мрачно сказал:
– Пей, что ли…
Стрекоза схватила бутылку и не оторвалась от горлышка, пока не выпила всё.
– Слушай, – прошептал, как его научили, Бугемот, – меня зовут Толик Прутиков.
А у полковника Егорова в этот самый момент в голове как будто что-то разорвалось, и на мгновение он оглох, но уже в следующее мгновение – рванул дверь на себя.
Стрекоза душила Бугемота. От неожиданности он вытаращил глаза, раскрыл рот, задыхаясь, и – не сопротивлялся.
Полковник Егоров оторвал Стрекозу от Бугемота, отшвырнул её в сторону. Бугемот рухнул на пол.
И тут полковник Егоров совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни.
(У меня опять оговорочка по ходу действия, как говорится. Почему-то так повелось, что кое-кто считает: чем выше у человека чин, тем, дескать, меньше ошибок он делает. Рассуждая подобным образом, можно дорассуждаться до того, что, мол, генералы, например, просто не умеют ошибаться, а вот солдаты, наоборот, только тем и занимаются, что на каждом шагу ошибаются. Не знаю, как насчёт всех генералов, не берусь судить о всех полковниках, но утверждаю со всей ответственностью, что в конкретном данном случае полковник Егоров совершил ошибку.)
Вместо того чтобы броситься за Стрекозой или хотя бы занять оборонительную позицию, он нагнулся к упавшему на пол Бугемоту.
И тут же Стрекоза ударила полковника Егорова табуреткой по голове. И только тогда подоспели его помощники, засунули кусавшуюся и царапавшуюся Стрекозу в мешок и крепко-накрепко завязали.
Полковник Егоров стоял и виновато и удивлённо улыбался, ощупывая голову, из которой без следа выскочила боль. Говорят, что клин клином вышибают. Неизвестно, насколько это верно по отношению к медицине, но факт остаётся фактом: от удара голова разболелась, от удара и вылечилась. Раздумывать над этим было некогда.
Бугемота (с трудом!) усадили, дали понюхать нашатырного спирта, агент чихнул четырнадцать раз и мрачно сказал:
– Не завидую я Толику Прутикову. Хорошо, что шея у меня толстая, а то бы… Всю ведь жизнь меня за толстоту презирали, а вот – пригодилась!
– Теперь почти всё ясно, – удовлетворённо сказал полковник Егоров, с удовольствием поглаживая голову, словно разыскивая, где могла спрятаться недавняя боль. – А с госпожой Стрекозой пока бесполезно разговаривать.
– Попробуем, – сказал Бугемот и, наклонившись к мешку, поинтересовался: – Авэк доминг риголетто? (С кем тебя забросили?)
– Саркофиго! (Ругательство.), – донеслось из мешка. – Мурир провокт! (Сдохни, предатель!).
– Она вне себя от злости, – объяснил полковник Егоров. – Отправьте её на место.
– Господин полковник, а господин полковник, – проворчал Бугемот, – если ещё потребуется кого-то бить, душить или ломать, я к вашим услугам. Бейте, душите, ломайте меня лично! Мне это интересно.
– Учтём.
Радость, подобно беде, не приходит одна. Сегодня разрешили свидание с Фонди-Монди-Дунди-Пэком. В больницу к нему и отправился полковник Егоров.
Врачи очень удивились, когда узнали, каким оригинальным способом он вылечился. Но главный врач подумал и глубокомысленно заключил:
– Всё в жизни бывает. Она исключительно разнообразна.
Фонди-Монди-Дунди-Пэк, выслушав новости, сказал:
– Конечно, Шито-Крыто мстителен до предела. И всё же у Стрекозы есть ещё какое-то задание. Срочно засылайте агента к фон Гадке. Его встреча с Шито-Крыто наверняка закончилась тем, что один из них надул другого. Скорее всего досталось фон Гадке. Тогда можно его использовать.
– Как относиться к офицеру Лахиту?
– Можно попытаться сотрудничать с ним. Он проныра, каких свет не видел, и знает всё. Обожает деньги. Обязательно предаст. Важно уловить момент, когда он соберётся сделать это.
– Скорее выздоравливайте, – пожелал полковник Егоров. – Время не терпит. Как только подлечитесь, сделаем вам пластическую операцию лица.
– Обещайте мне, – попросил Фонди-Монди-Дунди-Пэк, – перед моим отбытием в «Гроб и молнию» рыбалку на так называемых утренней и вечерней зорьках. Я каждую ночь вижу во сне поплавки.
– Обещаю вам рыбалку перед отправкой на задание и много рыбалок после благополучного возвращения, – сказал полковник Егоров, а, садясь в машину, подумал: «Да, всё в жизни бывает. Она действительно исключительно разнообразна».
КОНЕЦ ВОСЬМОЙ ЧАСТИ
Дело в том – и вы это и без меня прекрасно знаете, – что головы у людей имеют самое различное назначение. Одному голова нужна, в основном, потому, что в ней расположен рот, посредством которого можно не только говорить, но, главное, есть. Другой ценит голову за то, что именно на ней, вернее, только на ней и носят красивые головные уборы. Третий обожает голову потому, что на ней можно соорудить модную причёску. Четвёртые без головы жить не могут, потому что на ней с обеих сторон растут уши – чтоб подслушивать…
А полковнику Егорову голова, как большинству людей, требовалась для того, чтобы думать. А думать ему приходилось много.
(Здесь мне придётся сделать маленькую оговорочку. Я вовсе не собираюсь критиковать тех, кто ценит голову за что угодно, только не за то, что в ней находится мозг. Спорить с неумными людьми у меня времени нет. И оговорочку эту я делаю лишь для того, чтобы прямо заявить: стараться думать надо всем и как можно больше. Это абсолютно всем полезно, но кое-кто предпочитает таким полезным делом не заниматься. А зря. Прежде чем что-нибудь сделать или сказать, надо обязательно подумать. Результаты – очень хорошие.)
Так вот, Стрекоза находилась тут же, в больнице. Здесь всё было готово к её побегу, даже шарниры у форточки смазаны, чтобы скрипом не вспугнуть беглянку.
И если бы полковник Егоров не обладал привычкой всё всегда лишний раз обдумать, то ещё неизвестно, что бы получилось из задуманного. Поначалу план побега Стрекозы казался заманчивым, а теперь настораживал. Предположим, Стрекоза разыщет Толика Прутикова, а дальше? Что она будет делать дальше? А если у неё задание обезвредить его?
Возник вопрос: что делать, если шпион тебя запутал?
Ответ получился такой: надо запутать шпиона.
Далее он рассуждал следующим образом. А нельзя ли Стрекозе вместо Толика Прутикова показать просто человека невысокого роста? Например, агента из диверсионной группы «Фрукты-овощи» Бугемота? Он коротышка, пусть и толстый. Зачем рисковать жизнью мальчика? Лучше будет, если шпионы станут сами бороться со шпионами!
Бугемот явился, как всегда, мрачный, как всегда, не поздоровался и, как всегда, начал жаловаться:
– Я дохну от скуки, господин полковник. На допросы вызывают редко. Допросы короткие. Я давно переловил в камере всех мух. Прикажите напустить ко мне всяких насекомых! Я бы с интересом их ловил и не скучал.
– Есть работа, господин Бугемот.
– Если я согласен мух ловить, так зачем мне от работы отказываться? Я, конечно, имею в виду работу по специальности, а не дрова колоть или землю копать.
– Вы помните Толика Прутикова?
– Ещё бы!
– Мы задержали одного из ваших шпиончиков – Стрекозу. Она уже в чине младшего сержанта.
– Господин полковник! – Бугемот очень обиделся. – Почему многие люди принимают меня за дурака? Неужели вы могли поверить, что я поддамся на такой глупый обман? Стрекозу невозможно поймать. Её на площадке молодняка боялись не только дежурные солдаты, но и сторожевые псы.
– И тем не менее мы её задержали. В этом вы убедитесь сами, если знаете её в лицо. Стрекоза припорхала к нам, чтобы обезвредить ЫХ-000 и разыскать Толика Прутикова. Зачем он ей понадобился, мы точно не знаем. Мы организуем вам встречу, вы назовёте себя Толиком Прутиковым, а мы посмотрим, что из этого получится.
– А что я буду за это иметь?
– А в чём вы нуждаетесь?
– Чтобы хоть на допросы почаще вызывали и подольше спрашивали. А то скука смертная.
– Договорились. Что-нибудь придумаем. А действовать будем так…
У входа в комнату, где лежала притворявшаяся больной Стрекоза, остался полковник Егоров с двумя товарищами, один из которых держал наготове мешок.
Бугемот с бутылкой фруктовой воды зашёл в полутёмную комнату и мрачно сказал:
– Пей, что ли…
Стрекоза схватила бутылку и не оторвалась от горлышка, пока не выпила всё.
– Слушай, – прошептал, как его научили, Бугемот, – меня зовут Толик Прутиков.
А у полковника Егорова в этот самый момент в голове как будто что-то разорвалось, и на мгновение он оглох, но уже в следующее мгновение – рванул дверь на себя.
Стрекоза душила Бугемота. От неожиданности он вытаращил глаза, раскрыл рот, задыхаясь, и – не сопротивлялся.
Полковник Егоров оторвал Стрекозу от Бугемота, отшвырнул её в сторону. Бугемот рухнул на пол.
И тут полковник Егоров совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни.
(У меня опять оговорочка по ходу действия, как говорится. Почему-то так повелось, что кое-кто считает: чем выше у человека чин, тем, дескать, меньше ошибок он делает. Рассуждая подобным образом, можно дорассуждаться до того, что, мол, генералы, например, просто не умеют ошибаться, а вот солдаты, наоборот, только тем и занимаются, что на каждом шагу ошибаются. Не знаю, как насчёт всех генералов, не берусь судить о всех полковниках, но утверждаю со всей ответственностью, что в конкретном данном случае полковник Егоров совершил ошибку.)
Вместо того чтобы броситься за Стрекозой или хотя бы занять оборонительную позицию, он нагнулся к упавшему на пол Бугемоту.
И тут же Стрекоза ударила полковника Егорова табуреткой по голове. И только тогда подоспели его помощники, засунули кусавшуюся и царапавшуюся Стрекозу в мешок и крепко-накрепко завязали.
Полковник Егоров стоял и виновато и удивлённо улыбался, ощупывая голову, из которой без следа выскочила боль. Говорят, что клин клином вышибают. Неизвестно, насколько это верно по отношению к медицине, но факт остаётся фактом: от удара голова разболелась, от удара и вылечилась. Раздумывать над этим было некогда.
Бугемота (с трудом!) усадили, дали понюхать нашатырного спирта, агент чихнул четырнадцать раз и мрачно сказал:
– Не завидую я Толику Прутикову. Хорошо, что шея у меня толстая, а то бы… Всю ведь жизнь меня за толстоту презирали, а вот – пригодилась!
– Теперь почти всё ясно, – удовлетворённо сказал полковник Егоров, с удовольствием поглаживая голову, словно разыскивая, где могла спрятаться недавняя боль. – А с госпожой Стрекозой пока бесполезно разговаривать.
– Попробуем, – сказал Бугемот и, наклонившись к мешку, поинтересовался: – Авэк доминг риголетто? (С кем тебя забросили?)
– Саркофиго! (Ругательство.), – донеслось из мешка. – Мурир провокт! (Сдохни, предатель!).
– Она вне себя от злости, – объяснил полковник Егоров. – Отправьте её на место.
– Господин полковник, а господин полковник, – проворчал Бугемот, – если ещё потребуется кого-то бить, душить или ломать, я к вашим услугам. Бейте, душите, ломайте меня лично! Мне это интересно.
– Учтём.
Радость, подобно беде, не приходит одна. Сегодня разрешили свидание с Фонди-Монди-Дунди-Пэком. В больницу к нему и отправился полковник Егоров.
Врачи очень удивились, когда узнали, каким оригинальным способом он вылечился. Но главный врач подумал и глубокомысленно заключил:
– Всё в жизни бывает. Она исключительно разнообразна.
Фонди-Монди-Дунди-Пэк, выслушав новости, сказал:
– Конечно, Шито-Крыто мстителен до предела. И всё же у Стрекозы есть ещё какое-то задание. Срочно засылайте агента к фон Гадке. Его встреча с Шито-Крыто наверняка закончилась тем, что один из них надул другого. Скорее всего досталось фон Гадке. Тогда можно его использовать.
– Как относиться к офицеру Лахиту?
– Можно попытаться сотрудничать с ним. Он проныра, каких свет не видел, и знает всё. Обожает деньги. Обязательно предаст. Важно уловить момент, когда он соберётся сделать это.
– Скорее выздоравливайте, – пожелал полковник Егоров. – Время не терпит. Как только подлечитесь, сделаем вам пластическую операцию лица.
– Обещайте мне, – попросил Фонди-Монди-Дунди-Пэк, – перед моим отбытием в «Гроб и молнию» рыбалку на так называемых утренней и вечерней зорьках. Я каждую ночь вижу во сне поплавки.
– Обещаю вам рыбалку перед отправкой на задание и много рыбалок после благополучного возвращения, – сказал полковник Егоров, а, садясь в машину, подумал: «Да, всё в жизни бывает. Она действительно исключительно разнообразна».
КОНЕЦ ВОСЬМОЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ,
в которой происходит много серьёзнейших событий, из них в название вынесено два:
«НЕВЕДОМЫЙ ПРЕПАРАТ БАЛДИН»
и
«ВИЗИТ БЫВШЕГО ЫХ-000, А НЫНЕ БОКСА-МОКСА, В „ГРОБ И МОЛНИЮ“
Глава №42
Новая, болезнь Толика Прутикова – опять загадка для медицины
Бабушка Александра Петровна осваивала усложнённый комплекс утренней зарядки с гантелями.
– И-и-и раз! И-и-и два! – командовала она самой себе. – И-и-и три! – Запыхавшись с непривычки, она надела очки и вслух читала пришпиленную к стене вырезку из журнала: – Упражнение пятое… так-так… гантели в опущенной руке… подъёмы на носке… укрепляют икроножные мышцы… улучшают форму голени… Прекрасно, продолжаем… И-и-и раз!
Папа Юрий Анатольевич жёг в кухне колбасу на сковородке и привычно ворчал:
– Это не малогабаритная квартира со всеми удобствами, а крупногабаритный сумасшедший дом без всяких удобств и обслуживающего персонала. Скоро, по всей вероятности, бабуся займётся штангой.
Он очень изменился за последнее время: похудел, часто был небрит, перестал носить галстуки, ходил в неглаженных рубашках, мятом костюме; на висках от переживаний появилась седина. Он суетился, и ворчал, и ворчал, и ворчал о том, как трудно жить в обстановке неуважения и сплошных бытовых неудобств. Вечерами Юрий Анатольевич демонстративно пил чай с хлебом и вслух читал «Книгу о вкусной и здоровой пище».
Мама чуть не плача стирала бельё, а Толик учился гладить. За короткий промежуток времени они сожгли утюг и стиральную машину.
И мама тоже изменилась: похудела, постарела, потому что, как она говорила, хронически недосыпала.
Зато бабушка Александра Петровна словно помолодела. На городских соревнованиях пенсионеров она заняла второе место в беге на пятнадцать метров без барьеров. Ей вручили посеребрённую медаль, диплом и букет цветов.
– Финишный рывок у меня плохо отработан, – озабоченно объясняла она Толику. – Тренироваться надо больше. Впереди – областные соревнования. На них я рассчитываю выступить значительно лучше. Смущает одно – проблема свободного времени.
А Толику время, прямо скажем, девать было некуда. В пионерский лагерь он опоздал из-за болезни, в деревню бабушка ехать отказалась, а сам себе найти занятие он не мог и не умел. Вот с утра до вечера и ждал, когда можно будет включить телевизор. Да и телевизор-то смотреть без бабушки было не очень интересно.
Бабушка же не знала ни минуты покоя, особенно когда записалась в народную дружину и стала старостой ансамбля песни и пляски пенсионеров.
Однажды утром, когда бабушка занималась гантельной гимнастикой, папа хрустел на кухне горелой колбасой, а мама торопливо складывала вещи в чемодан, чтобы ехать в санаторий «подальше от этого ада», как она выразилась, Толик не встал с постели.
– Ты поосторожней лежи-то, – посоветовала бабушка, – а то опять долежишься до болезни какой-нибудь.
– Странно у нас получается, – сказал внук, – всем ты помогаешь с утра до позднего вечера, а на родную семью ноль внимания.
– Раньше я приносила пользу одной только нашей родной семье, а сейчас приношу пользу обществу и себе, – ответила Александра Петровна, отдыхая после зарядки. – Раньше я была всего-навсего бабушкой, а теперь я, можно сказать, общественный деятель городского масштаба. Вот сейчас мы впервые в стране, да и во всём мире, организуем комитет по работе с ленивыми детьми. – И она ушла принимать холодный душ, а потом и вообще ушла из дому.
Мама чмокнула сына в щёчку, сказала:
– Вот я отдохну, подлечусь и смогу заменить вам бабушку. Не болей, долго у телевизора не сиди, слушайся папу, он у нас один, отвечай на мои письма аккуратно.
Оставшись один, Толик решил серьёзно подумать о своей жизни и обязательно что-нибудь придумать. Конечно, хорошо бы вот так проваляться весь день в постели с книжечкой в руках. А завтра – что? Тоже вот так проваляться в постели с книжечкой в руках?
А послезавтра?
А послепослезавтра?
Уж если говорить честно, то неплохо бы вот так и жизнь прожить – назло бросившей его бабушке. В этом нет ничего плохого. Одному нравится бегать, другому нравится прыгать, третьему ещё что-нибудь нравится, а Толику лежать приятно.
Но лежать нельзя. Лень развезёт. Он тяжело вздохнул, закрыл глаза и перевернулся на спину. Во всём бабушка виновата! Её сейчас и бабушкой-то назвать нельзя. Пусть она гордится, что стала общественным деятелем городского масштаба, но пусть ей будет стыдно за то, что она перестала быть нормальной бабушкой. Она второе место в беге на пятнадцать метров без барьеров занимает, а внук с горя все себе бока отлежал.
А тут ещё есть захотелось. Раньше-то, бывало, ещё и есть не хочешь, а бабушка уже вовсю гремит на кухне кастрюлями и сковородками.
Тогда – что же получилось? Значит, он без бабушки, как ноль без палочки?
Значит, действительно у неё личная полнокровная жизнь, а у него – пустота в желудке?
Нет, он сам сейчас же загремит кастрюлями и сковородками! Не такое уж это сложное дело! Обойдёмся и без бабушки!
Вскочив с постели, Толик бросился на кухню, включил газ, насыпал в кастрюлю побольше картошки и поставил на плиту.
– Сами прокормимся! – жалобно крикнул он. – Ещё как прокормимся! – ещё жалобнее крикнул он.
Неожиданно ему стало весело. В самом деле, сколько можно зависеть от бабушки? И вообще зачем от кого-то зависеть, когда сам не дурак и кое-что умеешь делать? Вот если бы знать, как жарят картошку да ещё с маслом или хотя бы с колбасой, тогда бы ему и горевать не о чем! Но и варёную картошку есть можно.
Не подумайте, что Толику очень уж хотелось заниматься всякими домашними делами. Но в Толике проснулся, как говорится, настоящий мужчина, то есть человек, который не боится никаких трудностей – ни больших, ни маленьких, не растеряется в любой обстановке, всегда найдёт себе дело и ни от кого ни в чём не зависит.
Чтобы стать настоящим мужчиной, – а это дано далеко не каждому, – надо учиться всё делать самому, и от этого будешь таким сильным, что людям рядом с тобой жить станет легче, потому что они всегда могут надеяться на твою помощь во всём.
Однако настоящий мужчина проснулся в избалованном мальчишке не надолго, минут этак на одиннадцать-двенадцать, потому что быть настоящим мужчиной очень и очень нелегко.
Тем более, в кармане своего пиджака Толик обнаружил шоколадную плитку под названием «Стрекоза и Муравей». Восторженно ойкнув, он тут же проглотил неожиданную находку и стал думать: откуда могла оказаться у него шоколадка?
Тут ему стало лень думать, и он с трудом добрался до кровати и лёг, еле дыша. Организм его изо всех сил с чем-то боролся. Толик хотел пошевелить рукой, но раздумал. Что-то проникло ему не только в головной и спинной мозг, но даже в пятки.
К счастью, в это самое время вернулась бабушка. Едва взглянув на внука, она сразу почувствовала недоброе и торопливо завспоминала правила оказания первой помощи. Ах, да! Надо сделать искусственное дыхание!
Александра Петровна стащила внука на коврик, подложила подушку и уверенными, тренированными движениями стала сгибать и разгибать ему руки.
– Раз, два! Раз, два! – сама себе командовала бабушка. – Раз! Два! Дыши, голубчик, дыши! Раз! Два! Ротик-то раскрывай! Вот так! Раз! Два!
На щеках внука появился слабый румянец.
– Глазки открой! Глазки открой! – командовала бабушка уже не самой себе, а Толику. – Вот так! Вот так!
И Толик открыл сначала один глаз, затем второй и очень тихонько попросил:
– Отстань…
– Спасать тебя надо, дорогой, спасать, а от чего спасать, сама пока не знаю!
– Оставь меня в покое. – И Толик закрыл сначала один глаз, затем и второй.
Бабушка взвалила внука на спину, сама себе скомандовала:
– В областную психиатрическую больницу как можно быстрее – бегом марш!
Конечно, все прохожие во все глаза глазели на бегущую по улице бабушку, на спине которой висел внук. Один милиционер на всякий случай, для порядка, даже посвистел в свой свисток и стал смотреть в другую сторону, где ничего особенного не происходило.
Старший санитар Тимофей Игнатьевич помог Александре Петровне поднять внука на четвёртый этаж, спросил:
– Чего опять с выдающимся человеком приключилось? На сей раз у него хоть вес внешней раздутости соответствует. В кого он у вас такой болезненный? Мало, мало применяем мы методы физического воздействия на организм. Мой, ныне, правда, покойный, папаша возьмёт, бывало, ремень и ласково так спросит: «Ну, чем болеть собираемся?» И использует этот ремень по назначению. И все дети здоровыми выросли, все в люди вышли. Я вот до старшего санитара дослужился.
– Никогда бы на такое изуверство не пошла. Не для того дети на свет появляются, чтоб их ремнём калечить.
– Зачем же калечить? – возмутился старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Профилактика. Предупреждение. Закалка организма. Повышение его сопротивляемости самым различным заболеваниям.
Увидев Толика, психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз всплеснул руками, потом ими же схватился за голову, помолчал и сказал:
– Это организм или судьба! Я только что закончил научное описание его последнего заболевания и выздоровления… Быстро анализ крови, температуру и самый возбуждающий укол! Быстро, быстро! Срочно, срочно! На всякий случай – кислородные подушки! Это же лень! Типичная лень!
– Лень? – растерянно спросила бабушка Александра Петровна. – Откуда? Не может быть! Я же его на самостоятельный путь развития перевела. Я по вашей научной теории действовала, в которую глубоко поверила!
– Я расстроен не меньше вашего, Александра Петровна, если не больше. Мы так мало знаем о причинах возникновения лени и способах её лечения, что на каждом шагу нас подстерегают всё новые и новые загадки. Будем лечить. Изучать. Экспериментировать. Наблюдать.
– И на сколько вы это растянете?
– Намеренно никто ничего тянуть не собирается. Но болезнь вашего внука почти совершенно неизвестна научному миру. Излечить человека от лени – это вам не зуб удалить.
– И-и-и раз! И-и-и два! – командовала она самой себе. – И-и-и три! – Запыхавшись с непривычки, она надела очки и вслух читала пришпиленную к стене вырезку из журнала: – Упражнение пятое… так-так… гантели в опущенной руке… подъёмы на носке… укрепляют икроножные мышцы… улучшают форму голени… Прекрасно, продолжаем… И-и-и раз!
Папа Юрий Анатольевич жёг в кухне колбасу на сковородке и привычно ворчал:
– Это не малогабаритная квартира со всеми удобствами, а крупногабаритный сумасшедший дом без всяких удобств и обслуживающего персонала. Скоро, по всей вероятности, бабуся займётся штангой.
Он очень изменился за последнее время: похудел, часто был небрит, перестал носить галстуки, ходил в неглаженных рубашках, мятом костюме; на висках от переживаний появилась седина. Он суетился, и ворчал, и ворчал, и ворчал о том, как трудно жить в обстановке неуважения и сплошных бытовых неудобств. Вечерами Юрий Анатольевич демонстративно пил чай с хлебом и вслух читал «Книгу о вкусной и здоровой пище».
Мама чуть не плача стирала бельё, а Толик учился гладить. За короткий промежуток времени они сожгли утюг и стиральную машину.
И мама тоже изменилась: похудела, постарела, потому что, как она говорила, хронически недосыпала.
Зато бабушка Александра Петровна словно помолодела. На городских соревнованиях пенсионеров она заняла второе место в беге на пятнадцать метров без барьеров. Ей вручили посеребрённую медаль, диплом и букет цветов.
– Финишный рывок у меня плохо отработан, – озабоченно объясняла она Толику. – Тренироваться надо больше. Впереди – областные соревнования. На них я рассчитываю выступить значительно лучше. Смущает одно – проблема свободного времени.
А Толику время, прямо скажем, девать было некуда. В пионерский лагерь он опоздал из-за болезни, в деревню бабушка ехать отказалась, а сам себе найти занятие он не мог и не умел. Вот с утра до вечера и ждал, когда можно будет включить телевизор. Да и телевизор-то смотреть без бабушки было не очень интересно.
Бабушка же не знала ни минуты покоя, особенно когда записалась в народную дружину и стала старостой ансамбля песни и пляски пенсионеров.
Однажды утром, когда бабушка занималась гантельной гимнастикой, папа хрустел на кухне горелой колбасой, а мама торопливо складывала вещи в чемодан, чтобы ехать в санаторий «подальше от этого ада», как она выразилась, Толик не встал с постели.
– Ты поосторожней лежи-то, – посоветовала бабушка, – а то опять долежишься до болезни какой-нибудь.
– Странно у нас получается, – сказал внук, – всем ты помогаешь с утра до позднего вечера, а на родную семью ноль внимания.
– Раньше я приносила пользу одной только нашей родной семье, а сейчас приношу пользу обществу и себе, – ответила Александра Петровна, отдыхая после зарядки. – Раньше я была всего-навсего бабушкой, а теперь я, можно сказать, общественный деятель городского масштаба. Вот сейчас мы впервые в стране, да и во всём мире, организуем комитет по работе с ленивыми детьми. – И она ушла принимать холодный душ, а потом и вообще ушла из дому.
Мама чмокнула сына в щёчку, сказала:
– Вот я отдохну, подлечусь и смогу заменить вам бабушку. Не болей, долго у телевизора не сиди, слушайся папу, он у нас один, отвечай на мои письма аккуратно.
Оставшись один, Толик решил серьёзно подумать о своей жизни и обязательно что-нибудь придумать. Конечно, хорошо бы вот так проваляться весь день в постели с книжечкой в руках. А завтра – что? Тоже вот так проваляться в постели с книжечкой в руках?
А послезавтра?
А послепослезавтра?
Уж если говорить честно, то неплохо бы вот так и жизнь прожить – назло бросившей его бабушке. В этом нет ничего плохого. Одному нравится бегать, другому нравится прыгать, третьему ещё что-нибудь нравится, а Толику лежать приятно.
Но лежать нельзя. Лень развезёт. Он тяжело вздохнул, закрыл глаза и перевернулся на спину. Во всём бабушка виновата! Её сейчас и бабушкой-то назвать нельзя. Пусть она гордится, что стала общественным деятелем городского масштаба, но пусть ей будет стыдно за то, что она перестала быть нормальной бабушкой. Она второе место в беге на пятнадцать метров без барьеров занимает, а внук с горя все себе бока отлежал.
А тут ещё есть захотелось. Раньше-то, бывало, ещё и есть не хочешь, а бабушка уже вовсю гремит на кухне кастрюлями и сковородками.
Тогда – что же получилось? Значит, он без бабушки, как ноль без палочки?
Значит, действительно у неё личная полнокровная жизнь, а у него – пустота в желудке?
Нет, он сам сейчас же загремит кастрюлями и сковородками! Не такое уж это сложное дело! Обойдёмся и без бабушки!
Вскочив с постели, Толик бросился на кухню, включил газ, насыпал в кастрюлю побольше картошки и поставил на плиту.
– Сами прокормимся! – жалобно крикнул он. – Ещё как прокормимся! – ещё жалобнее крикнул он.
Неожиданно ему стало весело. В самом деле, сколько можно зависеть от бабушки? И вообще зачем от кого-то зависеть, когда сам не дурак и кое-что умеешь делать? Вот если бы знать, как жарят картошку да ещё с маслом или хотя бы с колбасой, тогда бы ему и горевать не о чем! Но и варёную картошку есть можно.
Не подумайте, что Толику очень уж хотелось заниматься всякими домашними делами. Но в Толике проснулся, как говорится, настоящий мужчина, то есть человек, который не боится никаких трудностей – ни больших, ни маленьких, не растеряется в любой обстановке, всегда найдёт себе дело и ни от кого ни в чём не зависит.
Чтобы стать настоящим мужчиной, – а это дано далеко не каждому, – надо учиться всё делать самому, и от этого будешь таким сильным, что людям рядом с тобой жить станет легче, потому что они всегда могут надеяться на твою помощь во всём.
Однако настоящий мужчина проснулся в избалованном мальчишке не надолго, минут этак на одиннадцать-двенадцать, потому что быть настоящим мужчиной очень и очень нелегко.
Тем более, в кармане своего пиджака Толик обнаружил шоколадную плитку под названием «Стрекоза и Муравей». Восторженно ойкнув, он тут же проглотил неожиданную находку и стал думать: откуда могла оказаться у него шоколадка?
Тут ему стало лень думать, и он с трудом добрался до кровати и лёг, еле дыша. Организм его изо всех сил с чем-то боролся. Толик хотел пошевелить рукой, но раздумал. Что-то проникло ему не только в головной и спинной мозг, но даже в пятки.
К счастью, в это самое время вернулась бабушка. Едва взглянув на внука, она сразу почувствовала недоброе и торопливо завспоминала правила оказания первой помощи. Ах, да! Надо сделать искусственное дыхание!
Александра Петровна стащила внука на коврик, подложила подушку и уверенными, тренированными движениями стала сгибать и разгибать ему руки.
– Раз, два! Раз, два! – сама себе командовала бабушка. – Раз! Два! Дыши, голубчик, дыши! Раз! Два! Ротик-то раскрывай! Вот так! Раз! Два!
На щеках внука появился слабый румянец.
– Глазки открой! Глазки открой! – командовала бабушка уже не самой себе, а Толику. – Вот так! Вот так!
И Толик открыл сначала один глаз, затем второй и очень тихонько попросил:
– Отстань…
– Спасать тебя надо, дорогой, спасать, а от чего спасать, сама пока не знаю!
– Оставь меня в покое. – И Толик закрыл сначала один глаз, затем и второй.
Бабушка взвалила внука на спину, сама себе скомандовала:
– В областную психиатрическую больницу как можно быстрее – бегом марш!
Конечно, все прохожие во все глаза глазели на бегущую по улице бабушку, на спине которой висел внук. Один милиционер на всякий случай, для порядка, даже посвистел в свой свисток и стал смотреть в другую сторону, где ничего особенного не происходило.
Старший санитар Тимофей Игнатьевич помог Александре Петровне поднять внука на четвёртый этаж, спросил:
– Чего опять с выдающимся человеком приключилось? На сей раз у него хоть вес внешней раздутости соответствует. В кого он у вас такой болезненный? Мало, мало применяем мы методы физического воздействия на организм. Мой, ныне, правда, покойный, папаша возьмёт, бывало, ремень и ласково так спросит: «Ну, чем болеть собираемся?» И использует этот ремень по назначению. И все дети здоровыми выросли, все в люди вышли. Я вот до старшего санитара дослужился.
– Никогда бы на такое изуверство не пошла. Не для того дети на свет появляются, чтоб их ремнём калечить.
– Зачем же калечить? – возмутился старший санитар Тимофей Игнатьевич. – Профилактика. Предупреждение. Закалка организма. Повышение его сопротивляемости самым различным заболеваниям.
Увидев Толика, психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз всплеснул руками, потом ими же схватился за голову, помолчал и сказал:
– Это организм или судьба! Я только что закончил научное описание его последнего заболевания и выздоровления… Быстро анализ крови, температуру и самый возбуждающий укол! Быстро, быстро! Срочно, срочно! На всякий случай – кислородные подушки! Это же лень! Типичная лень!
– Лень? – растерянно спросила бабушка Александра Петровна. – Откуда? Не может быть! Я же его на самостоятельный путь развития перевела. Я по вашей научной теории действовала, в которую глубоко поверила!
– Я расстроен не меньше вашего, Александра Петровна, если не больше. Мы так мало знаем о причинах возникновения лени и способах её лечения, что на каждом шагу нас подстерегают всё новые и новые загадки. Будем лечить. Изучать. Экспериментировать. Наблюдать.
– И на сколько вы это растянете?
– Намеренно никто ничего тянуть не собирается. Но болезнь вашего внука почти совершенно неизвестна научному миру. Излечить человека от лени – это вам не зуб удалить.