Страница:
На мгновение он вспомнил о Марисе и почувствовал себя виноватым, но в ту же минуту избавился от этого ощущения. Если бы Мариса не была замужем, если бы она смогла решить проблемы, связанные с ее браком, всё могло бы пойти по-другому. Но этого не произошло, и теперь, при виде Изабель, Алан даже не хотел допускать такую возможность. Он наконец-то понял, что с того самого дня, когда Кэти представила их друг другу в студенческом клубе, его сердце принадлежало Изабель, и даже мрачные воспоминания о дне похорон не могли этого изменить.
Похороны. Темная туча воспоминаний закрыла небо перед глазами Алана, и только невероятным усилием ноли ему удалось от них избавиться.
В этот момент Изабель достигла причала. Несколькими точными гребками она развернула лодку, так что ее лицо и прямоугольная корма суденышка повернулись к Алану. Долгое время они молча рассматривали друг друга. Встреча с Изабель, как никогда раньше, напомнила Алану о смерти Кэти. Он с удивлением отметил, что, когда бы он ни видел Изабель, он всегда вспоминал о Кэти. Алану оставалось только гадать, происходит ли то же самое с Изабель.
— Немало времени прошло, — наконец промолвила Изабель, и этих слов было достаточно, чтобы прогнать ощущение остановившегося времени, охватившее Алана на причале.
— Очень много, — согласился он. — Деревенская жизнь идет тебе на пользу. Ты выглядишь потрясающе.
— Да...
Она всё еще сохранила способность мгновенно заливаться румянцем, увидел Алан. Борт лодки глухо стукнулся о причал.
— Надеюсь, ты без труда отыскал это место? — спросила Изабель.
— Совершенно без труда.
— Прекрасно. — Изабель выжидающе посмотрела на него. — Тогда прыгай в лодку.
— Да, конечно.
Алан даже не помнил, когда в последний раз передвигался по воде. За последние годы единственным водным средством, которым он пользовался, был паром, переправляющий на Волчий остров. Забравшись в лодку, заметно осевшую под дополнительным весом, он почувствовал себя явно не в своей тарелке и с трудом сохранял равновесие. Изабель наклонилась вперед и схватила его за руку как раз в тот момент, когда он чуть не выпал за борт. Девушка молча показала Алану сиденье на корме. Он ответил благодарной улыбкой и с удивлением ощутил горячую волну, поднявшуюся к лицу. Оказывается, не одна Изабель сохранила способность заливаться краской.
— Гм, может, я помогу тебе грести? — спросил он, стараясь скрыть смущение.
Изабель насмешливо приподняла брови:
— А ты знаешь, как это делается?
— Только теоретически. У моего дедушки была весельная лодка...
— Помнится, он жил на берегу реки Кикаха. — Изабель помолчала, потом прочистила горло. — Однажды мы все отправились туда на выходные...
Алану отчаянно хотелось поговорить о Кэти. Уже очень давно он не встречался ни с кем, кто знал бы ее так же хорошо, как и он сам. Алану смертельно надоело рассуждать о ее произведениях и всех тех проблемах, которые были связаны с выпуском сборника, об оформлении обложки, противостоять родителям Кэти, грозящим судом. Во всех этих разговорах Кэти словно не присутствовала. Обсуждалась только одна маленькая грань ее личности, тогда как всё остальное тоже имело для него огромное значение. Но тут Алан вспомнил о наставлениях Марисы и не подхватил незаконченную фразу Изабель.
— Я тогда был совсем маленьким, — сказал он. — И родители разрешали мне только шлепать веслом по воде у самого берега.
Похоже, он выбрал верный путь. Алан заметил, как плечи Изабель немного расслабились и она слегка улыбнулась.
— Тогда просто отдыхай, — ответила она. — Я всегда рада возможности поупражняться.
Пока Алан старался устроиться поудобнее на жестком деревянном сиденье, Изабель опустила весла в воду и резко отвела их назад. Лодка осела на корму и заскользила вперед. Алан положил руку на борт и постарался последовать совету Изабель, но расслабиться ему никак не удавалось.
— Ты взял с собой плавки? — спросила Изабель.
— Разве вода еще не остыла?
Она пожала плечами:
— Здесь почти каждый год достаточно тепло вплоть до конца сентября.
Алан опустил руку за борт. Вода показалась ему ледяной, а до конца месяца оставалось еще две недели.
— Ты надо мной смеешься? — Единственным ответом ему был озорной блеск в глазах Изабель. Алан поразился, как легко они преодолели барьер, разделявший их со дня похорон, но в душе создалось ощущение, что Изабель, так же как и ему, очень трудно сохранять эту непринужденность. За ее дружелюбием угадывалось сильное смятение, а в готовности улыбнуться проглядывала глубокая печаль.
«Перестань анализировать ее поведение. Прекрати оценивать сидящую перед тобой девушку и сравнивать со своими давними воспоминаниями», — уговаривал себя Алан. Но это было нелегко. Несмотря на молчание, прошлое словно витало в воздухе. Он отчетливо ощущал присутствие призрака Кэти, как будто та сидела на борту лодки между ними.
Стараясь отвлечься от мрачных мыслей, Алан посмотрел поверх плеча Изабель на приближающийся остров. За исключением причала и тропинки, уходящей в лес, заросший деревьями берег казался диким и необитаемым, это место очень сильно отличалось от ярких контрастных красок и геометрических фигур, которыми изобиловали последние картины Изабель, по крайней мере те, что Алану доводилось видеть в галереях Ньюфорда.
— Тут какое-то несоответствие, — произнес он.
— В чем? — не поняла Изабель.
— Между тобой и этим местом. Твои работы, которые я видел за последние несколько лет, наводят на мысли о городе — прямоугольные фигуры, похожие на городские кварталы, резкие грани и пронзительные краски. Остров Рен, как мне кажется, должен был вдохновить на совершенно противоположные сюжеты.
Изабель усмехнулась:
— Зато когда я жила в городе, писала в основном пейзажи и портреты с элементами пейзажей.
— Всё наоборот, — с улыбкой сказал Алан.
— Это трудно объяснить, — вздохнула Изабель. — Но я знаю, почему я здесь живу. Мне нравится необитаемый остров и уединенность. Даже среди ночи я могу выйти из дома и гулять сколько душе угодно, не опасаясь ни грабежа, ни насилия. Я люблю тишину, хотя в таком месте не бывает полной тишины. Но это звуки природы, здесь нет ни сирен и ни рева машин. И ощущение мира и покоя надолго воцаряется в душе.
— Я постоянно забываю, что ты здесь выросла, — сказал Алан. — Мы с тобой встретились в городе, и я всегда считал тебя городской девчонкой.
— Я уже давно не девчонка.
— Извини. Женщина. Но ты понимаешь, что я имел в виду.
Она кивнула:
— После пожара я долго не решалась вернуться сюда. — В глазах Изабель мелькнуло странное выражение, которое Алан не смог определить. — Потребовалось немало времени, — продолжала Изабель. — Но я справилась.
Пожар. Это происшествие стало одной из основных временных вех, по которым обычно определяются менее значительные события. Это было словно развод или смерть. До пожара... После пожара...
Алан не знал, как ему реагировать на упоминание об этом несчастье. Нужно было что-то сказать, но он никак не мог решиться. К счастью, именно в эту минуту лодка задела доски причала, и напряженный момент миновал. Изабель стряхнула с себя набежавшие мрачные мысли и рассеянно улыбнулась.
— Ну вот мы и прибыли, — сказала она.
Привычным движением привязав лодку, она ловко выскочила на причал и придержала рукой борт, не давая суденышку отклониться в сторону. Алан тоже сумел благополучно выбраться на дощатый настил, но ему явно недоставало ее грации.
— Ты уже обедал? — спросила Изабель. Он покачал головой.
— Тогда поспешим к дому. Я заранее приготовила несколько бутербродов. Ничего особенного — острый сыр, оливки и помидоры. Всё, что оказалось под рукой.
— Звучит заманчиво, — согласился Алан и последовал за девушкой по узкой тропинке, уходящей в лес.
Бывший амбар тоже утопал в зелени. Южную стену закрывал плющ, обрамлявший два живописных окна, под которыми буйствовали высокие цветы — флоксы, темно-пурпурные мальвы и подсолнухи. Сюда попадало утреннее и полуденное солнце, а студия Изабель помещалась на втором этаже с северной стороны, за громадным окном, пропускавшим потоки рассеянного света. Весь дом укрывался в тени трех величественных вязов, возраст которых исчислялся скорее веками, а не десятилетиями. Два дерева стояли с восточной стороны, а одно — с западной. Казалось, здесь они нашли заповедное убежище, тогда как их городских родичей преследовали болезни.
Остров принадлежал семье Изабель на протяжении нескольких поколений, но после смерти ее отца перестал быть сельскохозяйственной фермой. Мать Изабель переселилась к своей сестре во Флориду и оставила остров на попечение дочери. В первый же год после возвращения Изабель в родные места родительский дом сгорел, и она предпочла не восстанавливать его, а перестроить просторный амбар под жилище и студию. Единственным напоминанием о доме, где прошло ее детство, осталась высокая каменная печь на холме среди зарослей сумаха и малины.
Алан был на острове только один раз — в ночь накануне пожара, так что перед обедом Изабель устроила ему короткую прогулку по своим владениям. Потом они вернулись в дом и уселись перекусить на кухне, выходящей окнами на озеро и сад. Алан совершенно естественно поблагодарил ее за приглашение, и Изабель сочла, что их встреча проходит довольно непринужденно, особенно если учитывать обстоятельства, при которых они расстались в последний раз. Алан выглядел и вел себя совершенно как прежде, и в его присутствии она осознала, как сильно скучала по приятной компании все это время. Трудно было поверить, что перед ней тот самый человек, который отказался навещать Кэти в больнице, который говорил ей ужасные вещи во время похорон.
«Но люди по-разному переживают горе», — подумала Изабель. Она помнила, насколько Алан был привязан к Кэти. Возможно, он просто не в силах был видеть ее на смертном ложе. И вероятно, его рассудок помутился — так же как и ее — и именно этим объяснялось его поведение во время траурной церемонии. Если бы только они попытались утешить друг друга, а не остались каждый со своим горем.
Сидя за столом напротив Алана, Изабель нащупала в кармане джинсов маленький плоский ключ и вспомнила слова Кэти из ее последнего письма, относящиеся к содержимому ячейки камеры хранения.
Это я оставляю тебе. Тебе и Алану, если ты сочтешь нужным поделиться с ним.
Изабель хотелось показать ему ключ и рассказать о письме, но что-то удерживало ее от этого шага. Конечно, ей было приятно его присутствие, но яркий полуденный свет немного смущал и не давал сосредоточиться. Вспоминая о печальных событиях, которые им обоим пришлось пережить, Изабель не могла понять, почему встреча с Аланом настолько ее обрадовала. Кроме того, рядом с ними незримо присутствовал призрак Кэти — его вызвали воспоминания, нахлынувшие при встрече с давним приятелем. Всё это странным и причудливым образом смешалось у нее в голове, и в довершение ее тревожило неожиданное совпадение — первый после многолетнего молчания звонок Алана раздался меньше чем через сутки после того, как она получила потерявшееся письмо от Кэти. Всё произошло слишком быстро. Словно было заранее подстроено.
Изабель предпочла промолчать о ключе. Вместо этого она поинтересовалась, какое дело заставило Алана искать с ней встречи. Как только Изабель поняла, чего он добивается, она еще больше смутилась и растерялась.
— Я не могу этого сделать, — сказала она. — Просто не могу.
— Но...
— Ты знаешь, как мне нравились сказки Кэти, — добавила Изабель. — Но я уже давно не делаю иллюстраций. Я просто не тот человек, который должен заняться книгой, но сама идея великолепна. Не могу поверить, что ее произведения не издавались так долго.
— Но деньги...
— Ты не можешь предложить так много, чтобы я согласилась. Извини.
— Ты не поняла. Я не говорю о нашем с тобой заработке, — сказал Алан.
Изабель некоторое время внимательно изучала его лицо.
— Да, конечно. Я должна была догадаться. Ты бы не стал заниматься этим только ради прибыли, верно? Может, именно эта особенность и принесла тебе такой успех.
Первоначальный успех издательства Алана «Ист-стрит пресс» в мире литературы состоялся после выхода в свет трех томиков коротких сказок Кэти. До этого его детище специализировалось на небольших иллюстрированных изданиях рассказов и стихов местных писателей и считалось одним из многих ничем не выдающихся издательств. Но хвалебная статья о книге Кэти в «Нью-Йорк таймс» положила начало ожесточенным торгам среди крупных книгоиздателей, и в итоге права на массовый тираж были проданы за двести тысяч долларов — ошеломляющая сумма за сборник волшебных сказок.
Это были современные сказки, навеянные жизнью на улицах Ньюфорда. Но в них было волшебство. И магия. Всё это сделало произведения Кэти бестселлерами.
К всеобщему удивлению, книга Кэти превзошла самые смелые ожидания издателей; то же произошло и с двумя другими сборниками — прекрасно иллюстрированные томики до сих пор выпускались в «Ист-стрит пресс» и продавались по всей стране одной из самых известных фирм, проявляющей интерес и к другим работам издательства Алана. Сочинения Кэти послужили основой для двух театральных постановок, балета, кинофильма и бесчисленного количества картин. Имя Кэти не стало общеизвестным, но ее вклад в литературу не остался незамеченным.
Интерес к ее произведениям не угасал, и четвертый сборник должен был вскоре появиться на свет, но Кэти умерла, и вопрос о судьбе ее сочинений вызвал нескончаемые судебные споры, которые длились до настоящего времени. И все пять прошедших лет ее сборники можно было увидеть только в библиотеках или в магазинах подержанных книг.
— Так в чем проблема? — спросила Изабель. — Или дело не только в том, что ты собираешься издать произведения Кэти и получить какие-то средства для поддержания Детского фонда?
— Помнишь, Кэти частенько мечтала о том, чтобы создать нечто вроде студии для детей с улицы? Достаточно просторное помещение, оснащенное всем необходимым, чтобы любой ребенок мог прийти туда и заняться рисованием, музыкой или скульптурой. — Иззи кивнула:
— Я забыла об этом. Кэти говорила о своей мечте задолго до того, как стала знаменитой и начала зарабатывать много денег.
В то время, вспомнила Изабель, получив необходимые средства, Кэти добилась учреждения Детского фонда Ньюфорда, поскольку понимала, что беспризорные дети в первую очередь нуждаются в безопасном убежище и еде. Она не могла забыть о создании детской мастерской, но смерть помешала ей воплотить этот замысел.
— Вот для чего я мечтаю собрать деньги, — сказал Алан.
«Ты даже не понимаешь, о чем просишь», — хотела ответить ему Изабель, но вслух только повторила:
— И всё же я не смогу этого сделать.
— Твои живописные воплощения героев сказок нравились Кэти больше других.
— Я сделала только пару рисунков. Вернее сказать, два рисунка не были уничтожены. Они и сейчас висят в помещении фонда, в просторной комнате, совмещающей в себе библиотеку и игровую площадку.
— И они были безупречны, — настаивал Алан. — Кэти всегда хотела, чтобы ты иллюстрировала одну из ее книг.
— Я знаю.
И еще Кэти никогда не просила ее об этом. За исключением единственного раза, за несколько дней до смерти.
— Обещай мне, — говорила Кэти, когда Изабель в последний раз навещала на Грейси-стрит. — Обещай, что когда-нибудь ты сделаешь иллюстрации к одной из моих книг.
Изабель пообещала, но не сдержала слова. Страх не давал ей выполнить последнее желание подруги.
Но не страх неудачи. Скорее страх успеха. Она поклялась больше никогда не обращаться в своем творчестве к реальным объектам. Казалось, Кэти понимала ее, но в тот день, незадолго до кончины, она не вспомнила об этом. А может быть, Кэти ничего не забыла, но таким способом хотела сказать Изабель, что та напрасно отвернулась от всего, что имело для нее огромное значение.
— Почему именно я? — спросила Изабель, обращаясь скорее к памяти о Кэти, чем к Алану.
— Потому что в твоих картинах есть та же неопределенность, что и в сказках Кэти, — ответил Алан. — Я ни разу не встречал художника, способного выразить эту черту хотя бы наполовину так же хорошо, как ты. Для меня ты всегда занимала первое место в списке потенциальных иллюстраторов книг Кэти.
— Я об этом не догадывалась.
— Кэти не хотела тебе об этом говорить. Она считала, что ты сама со временем решишься на создание иллюстраций. Но нам уже некогда ждать. Кто знает, чем обернется следующее обращение Малли в суд. Надо как можно скорее выпустить этот сборник, иначе мы рискуем лишиться последнего шанса.
— Но я так давно не занималась подобной работой...
— От тебя потребуется всего лишь оформить обложку и сделать несколько внутренних иллюстраций, — заверил ее Алан. — Я был бы рад рисунку к каждой сказке, но вполне хватит и пяти штук. Мы даже можем использовать те две картины, что висят в Детском фонде, и добавить к ним несколько новых. Этого будет достаточно.
Всего лишь обложка. Всего несколько иллюстраций. Но искусство не подчиняется требованию «всего лишь». Если оно идет от сердца, никакие преграды не могут устоять. Вот только Изабель предпочла бы сохранить некоторые из преград.
— А ты не мог бы просто использовать те две картины? — спросила она.
Алан покачал головой:
— Для иллюстрированного издания этого будет маловато.
— Может, стоит подыскать другого художника, который сумел бы дополнить мои рисунки?
— Нет. Я считаю, что здесь необходима цельность: один автор, один художник. Мне никогда не нравились книги, где несколько художников иллюстрировали одного писателя.
Изабель и самой это не нравилось.
Она повертела в руках чашку и уставилась в окно. Ветер заметно усилился, и под его порывами цветы склонялись до самой земли. Вдалеке над озером собирались темные тучи, они громоздились друг на друга и постепенно закрывали весь горизонт. Надвигался шторм, но Изабель не обращала на это особого внимания. Она погрузилась в размышления о произведениях Кэти, о том, насколько быстро работа над иллюстрациями снова приведет ее в ловушку, где воспоминания смешиваются со снами. Этот процесс мог оказаться волнующе приятным, но мог принести и немало горечи. И темноты. Темноты, подобной черноте грозовых туч над озером. А впоследствии...
Стоит закрыть глаза, и она снова услышит тот странный шум, снова перед мысленным взором возникнет крошечное обгоревшее тельце, снова появится ужасный запах сожженной плоти. А потом в поле зрения попадут и все остальные...
Нет, она не станет закрывать глаза. Чтобы отвлечься, Изабель сосредоточилась на словах Алана.
— Я понимаю, что с тех пор стиль твоих работ кардинально изменился, — рассуждал он. — Не буду утверждать, что понимаю все твои замыслы, но я с уважением отношусь к творчеству. Я бы никогда не рискнул просить художника поменять стиль письма, но ведь тебе уже приходилось заниматься иллюстрациями. И, как я уже говорил, этот проект задуман не ради нашей славы или прибыли. Это в память о Кэти. Для того чтобы исполнить ее мечту о доме детского творчества. — Алан нетерпеливо наклонился вперед. — Изабель, ты можешь хотя бы попробовать?
Она не осмеливалась посмотреть ему в лицо и снова перевела взгляд на озеро. За несколько кратких мгновений тучи приблизились, теперь они неслись над водой, окутывая остров. Первые капли дождя ударили по стеклам.
— Если в городе кто-нибудь будет беспокоиться о тебе, лучше позвони сейчас, пока телефонная связь еще действует.
— Что?
Изабель повернулась к Алану.
— Я напрасно не обращала внимания на погоду, — объяснила она.
Словно в подтверждение ее слов с неба хлынули потоки дождя и заслонили всё вокруг; за окном на расстоянии нескольких футов уже невозможно было что-либо увидеть.
— Я не смогу перевезти тебя через озеро, пока не кончится буря, — продолжала Изабель. — Как правило, в шторм отключаются и телефон, и электричество.
— Ого!
Изабель повернулась назад, взяла старый массивный пластмассовый аппарат с круглым диском и поставила его перед Аланом. Потом встала из-за стола, чтобы не мешать своему гостю.
— Мне некого предупреждать, — произнес Алан.
Изабель осталась стоять в нескольких футах от стола. Она только обхватила себя руками, пытаясь унять внезапную дрожь, не имеющую ничего общего с надвигающимся штормом.
— Ты мне не ответила, — сказал Алан. Изабель вздохнула. Всё так перемешалось. Письмо умершей подруги, ключ от камеры хранения, возвращение в ее жизнь Алана, его проект осуществления мечты Кэти.
— Ты останешься на ужин? — спросила она, возвращаясь к роли гостеприимной хозяйки.
— Ты снова уклоняешься от ответа.
Изабель взглянула на него иначе, чем прежде, вспоминая, каково это отвлечься от личности собеседника и рассматривать его в качестве объекта для картины. Писать портрет Алана было бы для нее одновременно и легко и сложно: перед ней сидел темноволосый мужчина со спортивной фигурой и добрыми глазами. Черты его лица были строгими и нежными, они могли привлечь к себе собеседника, а могли и оттолкнуть. Что, если бы она написала его портрет? Но не так, как другие художники, а как учил ее Рашкин? Какой образ вызвала бы она своей работой из небытия?
— Изабель?
— Я... я думаю, — ответила она.
— Спасибо. Я тебя понимаю.
— Я еще ни на что не согласилась, — предупредила его Изабель. — Я просто обдумываю этот проект.
— Знаю.
Она выглянула в окно; пелена дождя и темные тучи почти погасили дневной свет.
— Так ты останешься на ужин? — повторила она свой вопрос.
— Если ты не против.
Алану пришлось остаться и на всю ночь.
Во время приготовления ужина и в процессе еды к ним почти вернулись прежние дружеские отношения и Алан не раз упрекнул себя в том, что так долго не настаивал на их встрече. Но, как только посуда была перемыта и поставлена в сушилку, Изабель так удивленно посмотрела на него, словно только сейчас осознала присутствие гостя в своем доме и не знала, как ей поступить. В следующее мгновение она пробормотала что-то насчет неотложных дел и оставила Алана в одиночестве, не дав ему сказать ни слова в ответ. Ее внезапный уход немало смутил его и заставил почувствовать себя лишним.
Алан вернулся на кухню, допил остывший кофе, сполоснул чашку и поставил ее на полку. Покончив с этим несложным занятием, он бесцельно окинул взглядом просторное помещение, занимавшее большую часть нижнего этажа бывшего амбара. Алан принялся разглядывать некоторые произведения Изабель, висевшие на стенах или расставленные на полках, поскольку днем не смог уделить им должного внимания.
Все картины относились к абстрактному периоду творчества художницы и сильно отличались от тех, которые он собирался включить в сборник произведений Кэти; они противоречили даже названиям, данным им автором. Большое, шесть на десять футов, полотно, озаглавленное «Стук сердца», представляло собой поле насыщенного фиолетового цвета, выполненное крошечными мазками кисти. Подойдя ближе, Алан убедился, что кисточка была не шире половины дюйма. А когда он снова отступил на шаг назад, три крошечные геометрические фигуры оранжевого цвета, расположенные в центре, начали странным образом пульсировать перед его глазами.
Фигурки, вырезанные Изабель из дерева, оказались более реалистичными — это были выступающие на поверхности древесины человеческие лица, тела и отдельные конечности, торчащие под нелепыми углами. Некоторые из скульптур были раскрашены в стиле индейской татуировки или ритуальных масок.
Несмотря на то что Алан не увлекался ни абстрактной живописью, ни деревянными скульптурами, он не мог их игнорировать. Он пытался переключиться на что-то другое, но его взгляд необъяснимым образом возвращался к одной и той же скульптуре: выступающим на полированном куске древесины детским пальчикам, которые указывали на вихрь треугольников, из угла в угол пересекающий полотно соседней картины.
Похороны. Темная туча воспоминаний закрыла небо перед глазами Алана, и только невероятным усилием ноли ему удалось от них избавиться.
В этот момент Изабель достигла причала. Несколькими точными гребками она развернула лодку, так что ее лицо и прямоугольная корма суденышка повернулись к Алану. Долгое время они молча рассматривали друг друга. Встреча с Изабель, как никогда раньше, напомнила Алану о смерти Кэти. Он с удивлением отметил, что, когда бы он ни видел Изабель, он всегда вспоминал о Кэти. Алану оставалось только гадать, происходит ли то же самое с Изабель.
— Немало времени прошло, — наконец промолвила Изабель, и этих слов было достаточно, чтобы прогнать ощущение остановившегося времени, охватившее Алана на причале.
— Очень много, — согласился он. — Деревенская жизнь идет тебе на пользу. Ты выглядишь потрясающе.
— Да...
Она всё еще сохранила способность мгновенно заливаться румянцем, увидел Алан. Борт лодки глухо стукнулся о причал.
— Надеюсь, ты без труда отыскал это место? — спросила Изабель.
— Совершенно без труда.
— Прекрасно. — Изабель выжидающе посмотрела на него. — Тогда прыгай в лодку.
— Да, конечно.
Алан даже не помнил, когда в последний раз передвигался по воде. За последние годы единственным водным средством, которым он пользовался, был паром, переправляющий на Волчий остров. Забравшись в лодку, заметно осевшую под дополнительным весом, он почувствовал себя явно не в своей тарелке и с трудом сохранял равновесие. Изабель наклонилась вперед и схватила его за руку как раз в тот момент, когда он чуть не выпал за борт. Девушка молча показала Алану сиденье на корме. Он ответил благодарной улыбкой и с удивлением ощутил горячую волну, поднявшуюся к лицу. Оказывается, не одна Изабель сохранила способность заливаться краской.
— Гм, может, я помогу тебе грести? — спросил он, стараясь скрыть смущение.
Изабель насмешливо приподняла брови:
— А ты знаешь, как это делается?
— Только теоретически. У моего дедушки была весельная лодка...
— Помнится, он жил на берегу реки Кикаха. — Изабель помолчала, потом прочистила горло. — Однажды мы все отправились туда на выходные...
Алану отчаянно хотелось поговорить о Кэти. Уже очень давно он не встречался ни с кем, кто знал бы ее так же хорошо, как и он сам. Алану смертельно надоело рассуждать о ее произведениях и всех тех проблемах, которые были связаны с выпуском сборника, об оформлении обложки, противостоять родителям Кэти, грозящим судом. Во всех этих разговорах Кэти словно не присутствовала. Обсуждалась только одна маленькая грань ее личности, тогда как всё остальное тоже имело для него огромное значение. Но тут Алан вспомнил о наставлениях Марисы и не подхватил незаконченную фразу Изабель.
— Я тогда был совсем маленьким, — сказал он. — И родители разрешали мне только шлепать веслом по воде у самого берега.
Похоже, он выбрал верный путь. Алан заметил, как плечи Изабель немного расслабились и она слегка улыбнулась.
— Тогда просто отдыхай, — ответила она. — Я всегда рада возможности поупражняться.
Пока Алан старался устроиться поудобнее на жестком деревянном сиденье, Изабель опустила весла в воду и резко отвела их назад. Лодка осела на корму и заскользила вперед. Алан положил руку на борт и постарался последовать совету Изабель, но расслабиться ему никак не удавалось.
— Ты взял с собой плавки? — спросила Изабель.
— Разве вода еще не остыла?
Она пожала плечами:
— Здесь почти каждый год достаточно тепло вплоть до конца сентября.
Алан опустил руку за борт. Вода показалась ему ледяной, а до конца месяца оставалось еще две недели.
— Ты надо мной смеешься? — Единственным ответом ему был озорной блеск в глазах Изабель. Алан поразился, как легко они преодолели барьер, разделявший их со дня похорон, но в душе создалось ощущение, что Изабель, так же как и ему, очень трудно сохранять эту непринужденность. За ее дружелюбием угадывалось сильное смятение, а в готовности улыбнуться проглядывала глубокая печаль.
«Перестань анализировать ее поведение. Прекрати оценивать сидящую перед тобой девушку и сравнивать со своими давними воспоминаниями», — уговаривал себя Алан. Но это было нелегко. Несмотря на молчание, прошлое словно витало в воздухе. Он отчетливо ощущал присутствие призрака Кэти, как будто та сидела на борту лодки между ними.
Стараясь отвлечься от мрачных мыслей, Алан посмотрел поверх плеча Изабель на приближающийся остров. За исключением причала и тропинки, уходящей в лес, заросший деревьями берег казался диким и необитаемым, это место очень сильно отличалось от ярких контрастных красок и геометрических фигур, которыми изобиловали последние картины Изабель, по крайней мере те, что Алану доводилось видеть в галереях Ньюфорда.
— Тут какое-то несоответствие, — произнес он.
— В чем? — не поняла Изабель.
— Между тобой и этим местом. Твои работы, которые я видел за последние несколько лет, наводят на мысли о городе — прямоугольные фигуры, похожие на городские кварталы, резкие грани и пронзительные краски. Остров Рен, как мне кажется, должен был вдохновить на совершенно противоположные сюжеты.
Изабель усмехнулась:
— Зато когда я жила в городе, писала в основном пейзажи и портреты с элементами пейзажей.
— Всё наоборот, — с улыбкой сказал Алан.
— Это трудно объяснить, — вздохнула Изабель. — Но я знаю, почему я здесь живу. Мне нравится необитаемый остров и уединенность. Даже среди ночи я могу выйти из дома и гулять сколько душе угодно, не опасаясь ни грабежа, ни насилия. Я люблю тишину, хотя в таком месте не бывает полной тишины. Но это звуки природы, здесь нет ни сирен и ни рева машин. И ощущение мира и покоя надолго воцаряется в душе.
— Я постоянно забываю, что ты здесь выросла, — сказал Алан. — Мы с тобой встретились в городе, и я всегда считал тебя городской девчонкой.
— Я уже давно не девчонка.
— Извини. Женщина. Но ты понимаешь, что я имел в виду.
Она кивнула:
— После пожара я долго не решалась вернуться сюда. — В глазах Изабель мелькнуло странное выражение, которое Алан не смог определить. — Потребовалось немало времени, — продолжала Изабель. — Но я справилась.
Пожар. Это происшествие стало одной из основных временных вех, по которым обычно определяются менее значительные события. Это было словно развод или смерть. До пожара... После пожара...
Алан не знал, как ему реагировать на упоминание об этом несчастье. Нужно было что-то сказать, но он никак не мог решиться. К счастью, именно в эту минуту лодка задела доски причала, и напряженный момент миновал. Изабель стряхнула с себя набежавшие мрачные мысли и рассеянно улыбнулась.
— Ну вот мы и прибыли, — сказала она.
Привычным движением привязав лодку, она ловко выскочила на причал и придержала рукой борт, не давая суденышку отклониться в сторону. Алан тоже сумел благополучно выбраться на дощатый настил, но ему явно недоставало ее грации.
— Ты уже обедал? — спросила Изабель. Он покачал головой.
— Тогда поспешим к дому. Я заранее приготовила несколько бутербродов. Ничего особенного — острый сыр, оливки и помидоры. Всё, что оказалось под рукой.
— Звучит заманчиво, — согласился Алан и последовал за девушкой по узкой тропинке, уходящей в лес.
II
Дом оказался перестроенным амбаром. Он был расположен на участке земли, выходящем к озеру. Густой лес, растущий с одной стороны, скрывал берег материка, с другой стороны простирались обширные поля, лишь недавно отданные во власть дикой природы. Тропинка тянулась сквозь заросли по-осеннему нарядных берез, сосен и кедров, потом петляла между полуразрушенных временем построек. Среди остатков домиков беспорядочно разрослись кусты одичавших роз, скрывавших от любопытных глаз фундаменты и стены из дикого камня, от которых сохранились лишь небольшие фрагменты без начала и конца.Бывший амбар тоже утопал в зелени. Южную стену закрывал плющ, обрамлявший два живописных окна, под которыми буйствовали высокие цветы — флоксы, темно-пурпурные мальвы и подсолнухи. Сюда попадало утреннее и полуденное солнце, а студия Изабель помещалась на втором этаже с северной стороны, за громадным окном, пропускавшим потоки рассеянного света. Весь дом укрывался в тени трех величественных вязов, возраст которых исчислялся скорее веками, а не десятилетиями. Два дерева стояли с восточной стороны, а одно — с западной. Казалось, здесь они нашли заповедное убежище, тогда как их городских родичей преследовали болезни.
Остров принадлежал семье Изабель на протяжении нескольких поколений, но после смерти ее отца перестал быть сельскохозяйственной фермой. Мать Изабель переселилась к своей сестре во Флориду и оставила остров на попечение дочери. В первый же год после возвращения Изабель в родные места родительский дом сгорел, и она предпочла не восстанавливать его, а перестроить просторный амбар под жилище и студию. Единственным напоминанием о доме, где прошло ее детство, осталась высокая каменная печь на холме среди зарослей сумаха и малины.
Алан был на острове только один раз — в ночь накануне пожара, так что перед обедом Изабель устроила ему короткую прогулку по своим владениям. Потом они вернулись в дом и уселись перекусить на кухне, выходящей окнами на озеро и сад. Алан совершенно естественно поблагодарил ее за приглашение, и Изабель сочла, что их встреча проходит довольно непринужденно, особенно если учитывать обстоятельства, при которых они расстались в последний раз. Алан выглядел и вел себя совершенно как прежде, и в его присутствии она осознала, как сильно скучала по приятной компании все это время. Трудно было поверить, что перед ней тот самый человек, который отказался навещать Кэти в больнице, который говорил ей ужасные вещи во время похорон.
«Но люди по-разному переживают горе», — подумала Изабель. Она помнила, насколько Алан был привязан к Кэти. Возможно, он просто не в силах был видеть ее на смертном ложе. И вероятно, его рассудок помутился — так же как и ее — и именно этим объяснялось его поведение во время траурной церемонии. Если бы только они попытались утешить друг друга, а не остались каждый со своим горем.
Сидя за столом напротив Алана, Изабель нащупала в кармане джинсов маленький плоский ключ и вспомнила слова Кэти из ее последнего письма, относящиеся к содержимому ячейки камеры хранения.
Это я оставляю тебе. Тебе и Алану, если ты сочтешь нужным поделиться с ним.
Изабель хотелось показать ему ключ и рассказать о письме, но что-то удерживало ее от этого шага. Конечно, ей было приятно его присутствие, но яркий полуденный свет немного смущал и не давал сосредоточиться. Вспоминая о печальных событиях, которые им обоим пришлось пережить, Изабель не могла понять, почему встреча с Аланом настолько ее обрадовала. Кроме того, рядом с ними незримо присутствовал призрак Кэти — его вызвали воспоминания, нахлынувшие при встрече с давним приятелем. Всё это странным и причудливым образом смешалось у нее в голове, и в довершение ее тревожило неожиданное совпадение — первый после многолетнего молчания звонок Алана раздался меньше чем через сутки после того, как она получила потерявшееся письмо от Кэти. Всё произошло слишком быстро. Словно было заранее подстроено.
Изабель предпочла промолчать о ключе. Вместо этого она поинтересовалась, какое дело заставило Алана искать с ней встречи. Как только Изабель поняла, чего он добивается, она еще больше смутилась и растерялась.
— Я не могу этого сделать, — сказала она. — Просто не могу.
— Но...
— Ты знаешь, как мне нравились сказки Кэти, — добавила Изабель. — Но я уже давно не делаю иллюстраций. Я просто не тот человек, который должен заняться книгой, но сама идея великолепна. Не могу поверить, что ее произведения не издавались так долго.
— Но деньги...
— Ты не можешь предложить так много, чтобы я согласилась. Извини.
— Ты не поняла. Я не говорю о нашем с тобой заработке, — сказал Алан.
Изабель некоторое время внимательно изучала его лицо.
— Да, конечно. Я должна была догадаться. Ты бы не стал заниматься этим только ради прибыли, верно? Может, именно эта особенность и принесла тебе такой успех.
Первоначальный успех издательства Алана «Ист-стрит пресс» в мире литературы состоялся после выхода в свет трех томиков коротких сказок Кэти. До этого его детище специализировалось на небольших иллюстрированных изданиях рассказов и стихов местных писателей и считалось одним из многих ничем не выдающихся издательств. Но хвалебная статья о книге Кэти в «Нью-Йорк таймс» положила начало ожесточенным торгам среди крупных книгоиздателей, и в итоге права на массовый тираж были проданы за двести тысяч долларов — ошеломляющая сумма за сборник волшебных сказок.
Это были современные сказки, навеянные жизнью на улицах Ньюфорда. Но в них было волшебство. И магия. Всё это сделало произведения Кэти бестселлерами.
К всеобщему удивлению, книга Кэти превзошла самые смелые ожидания издателей; то же произошло и с двумя другими сборниками — прекрасно иллюстрированные томики до сих пор выпускались в «Ист-стрит пресс» и продавались по всей стране одной из самых известных фирм, проявляющей интерес и к другим работам издательства Алана. Сочинения Кэти послужили основой для двух театральных постановок, балета, кинофильма и бесчисленного количества картин. Имя Кэти не стало общеизвестным, но ее вклад в литературу не остался незамеченным.
Интерес к ее произведениям не угасал, и четвертый сборник должен был вскоре появиться на свет, но Кэти умерла, и вопрос о судьбе ее сочинений вызвал нескончаемые судебные споры, которые длились до настоящего времени. И все пять прошедших лет ее сборники можно было увидеть только в библиотеках или в магазинах подержанных книг.
— Так в чем проблема? — спросила Изабель. — Или дело не только в том, что ты собираешься издать произведения Кэти и получить какие-то средства для поддержания Детского фонда?
— Помнишь, Кэти частенько мечтала о том, чтобы создать нечто вроде студии для детей с улицы? Достаточно просторное помещение, оснащенное всем необходимым, чтобы любой ребенок мог прийти туда и заняться рисованием, музыкой или скульптурой. — Иззи кивнула:
— Я забыла об этом. Кэти говорила о своей мечте задолго до того, как стала знаменитой и начала зарабатывать много денег.
В то время, вспомнила Изабель, получив необходимые средства, Кэти добилась учреждения Детского фонда Ньюфорда, поскольку понимала, что беспризорные дети в первую очередь нуждаются в безопасном убежище и еде. Она не могла забыть о создании детской мастерской, но смерть помешала ей воплотить этот замысел.
— Вот для чего я мечтаю собрать деньги, — сказал Алан.
«Ты даже не понимаешь, о чем просишь», — хотела ответить ему Изабель, но вслух только повторила:
— И всё же я не смогу этого сделать.
— Твои живописные воплощения героев сказок нравились Кэти больше других.
— Я сделала только пару рисунков. Вернее сказать, два рисунка не были уничтожены. Они и сейчас висят в помещении фонда, в просторной комнате, совмещающей в себе библиотеку и игровую площадку.
— И они были безупречны, — настаивал Алан. — Кэти всегда хотела, чтобы ты иллюстрировала одну из ее книг.
— Я знаю.
И еще Кэти никогда не просила ее об этом. За исключением единственного раза, за несколько дней до смерти.
— Обещай мне, — говорила Кэти, когда Изабель в последний раз навещала на Грейси-стрит. — Обещай, что когда-нибудь ты сделаешь иллюстрации к одной из моих книг.
Изабель пообещала, но не сдержала слова. Страх не давал ей выполнить последнее желание подруги.
Но не страх неудачи. Скорее страх успеха. Она поклялась больше никогда не обращаться в своем творчестве к реальным объектам. Казалось, Кэти понимала ее, но в тот день, незадолго до кончины, она не вспомнила об этом. А может быть, Кэти ничего не забыла, но таким способом хотела сказать Изабель, что та напрасно отвернулась от всего, что имело для нее огромное значение.
— Почему именно я? — спросила Изабель, обращаясь скорее к памяти о Кэти, чем к Алану.
— Потому что в твоих картинах есть та же неопределенность, что и в сказках Кэти, — ответил Алан. — Я ни разу не встречал художника, способного выразить эту черту хотя бы наполовину так же хорошо, как ты. Для меня ты всегда занимала первое место в списке потенциальных иллюстраторов книг Кэти.
— Я об этом не догадывалась.
— Кэти не хотела тебе об этом говорить. Она считала, что ты сама со временем решишься на создание иллюстраций. Но нам уже некогда ждать. Кто знает, чем обернется следующее обращение Малли в суд. Надо как можно скорее выпустить этот сборник, иначе мы рискуем лишиться последнего шанса.
— Но я так давно не занималась подобной работой...
— От тебя потребуется всего лишь оформить обложку и сделать несколько внутренних иллюстраций, — заверил ее Алан. — Я был бы рад рисунку к каждой сказке, но вполне хватит и пяти штук. Мы даже можем использовать те две картины, что висят в Детском фонде, и добавить к ним несколько новых. Этого будет достаточно.
Всего лишь обложка. Всего несколько иллюстраций. Но искусство не подчиняется требованию «всего лишь». Если оно идет от сердца, никакие преграды не могут устоять. Вот только Изабель предпочла бы сохранить некоторые из преград.
— А ты не мог бы просто использовать те две картины? — спросила она.
Алан покачал головой:
— Для иллюстрированного издания этого будет маловато.
— Может, стоит подыскать другого художника, который сумел бы дополнить мои рисунки?
— Нет. Я считаю, что здесь необходима цельность: один автор, один художник. Мне никогда не нравились книги, где несколько художников иллюстрировали одного писателя.
Изабель и самой это не нравилось.
Она повертела в руках чашку и уставилась в окно. Ветер заметно усилился, и под его порывами цветы склонялись до самой земли. Вдалеке над озером собирались темные тучи, они громоздились друг на друга и постепенно закрывали весь горизонт. Надвигался шторм, но Изабель не обращала на это особого внимания. Она погрузилась в размышления о произведениях Кэти, о том, насколько быстро работа над иллюстрациями снова приведет ее в ловушку, где воспоминания смешиваются со снами. Этот процесс мог оказаться волнующе приятным, но мог принести и немало горечи. И темноты. Темноты, подобной черноте грозовых туч над озером. А впоследствии...
Стоит закрыть глаза, и она снова услышит тот странный шум, снова перед мысленным взором возникнет крошечное обгоревшее тельце, снова появится ужасный запах сожженной плоти. А потом в поле зрения попадут и все остальные...
Нет, она не станет закрывать глаза. Чтобы отвлечься, Изабель сосредоточилась на словах Алана.
— Я понимаю, что с тех пор стиль твоих работ кардинально изменился, — рассуждал он. — Не буду утверждать, что понимаю все твои замыслы, но я с уважением отношусь к творчеству. Я бы никогда не рискнул просить художника поменять стиль письма, но ведь тебе уже приходилось заниматься иллюстрациями. И, как я уже говорил, этот проект задуман не ради нашей славы или прибыли. Это в память о Кэти. Для того чтобы исполнить ее мечту о доме детского творчества. — Алан нетерпеливо наклонился вперед. — Изабель, ты можешь хотя бы попробовать?
Она не осмеливалась посмотреть ему в лицо и снова перевела взгляд на озеро. За несколько кратких мгновений тучи приблизились, теперь они неслись над водой, окутывая остров. Первые капли дождя ударили по стеклам.
— Если в городе кто-нибудь будет беспокоиться о тебе, лучше позвони сейчас, пока телефонная связь еще действует.
— Что?
Изабель повернулась к Алану.
— Я напрасно не обращала внимания на погоду, — объяснила она.
Словно в подтверждение ее слов с неба хлынули потоки дождя и заслонили всё вокруг; за окном на расстоянии нескольких футов уже невозможно было что-либо увидеть.
— Я не смогу перевезти тебя через озеро, пока не кончится буря, — продолжала Изабель. — Как правило, в шторм отключаются и телефон, и электричество.
— Ого!
Изабель повернулась назад, взяла старый массивный пластмассовый аппарат с круглым диском и поставила его перед Аланом. Потом встала из-за стола, чтобы не мешать своему гостю.
— Мне некого предупреждать, — произнес Алан.
Изабель осталась стоять в нескольких футах от стола. Она только обхватила себя руками, пытаясь унять внезапную дрожь, не имеющую ничего общего с надвигающимся штормом.
— Ты мне не ответила, — сказал Алан. Изабель вздохнула. Всё так перемешалось. Письмо умершей подруги, ключ от камеры хранения, возвращение в ее жизнь Алана, его проект осуществления мечты Кэти.
— Ты останешься на ужин? — спросила она, возвращаясь к роли гостеприимной хозяйки.
— Ты снова уклоняешься от ответа.
Изабель взглянула на него иначе, чем прежде, вспоминая, каково это отвлечься от личности собеседника и рассматривать его в качестве объекта для картины. Писать портрет Алана было бы для нее одновременно и легко и сложно: перед ней сидел темноволосый мужчина со спортивной фигурой и добрыми глазами. Черты его лица были строгими и нежными, они могли привлечь к себе собеседника, а могли и оттолкнуть. Что, если бы она написала его портрет? Но не так, как другие художники, а как учил ее Рашкин? Какой образ вызвала бы она своей работой из небытия?
— Изабель?
— Я... я думаю, — ответила она.
— Спасибо. Я тебя понимаю.
— Я еще ни на что не согласилась, — предупредила его Изабель. — Я просто обдумываю этот проект.
— Знаю.
Она выглянула в окно; пелена дождя и темные тучи почти погасили дневной свет.
— Так ты останешься на ужин? — повторила она свой вопрос.
— Если ты не против.
Алану пришлось остаться и на всю ночь.
ІІІ
Вскоре после ужина Изабель сослалась на срочную работу и скрылась r студии; Алану больше не удалось поговорить с ней в этот вечер.Во время приготовления ужина и в процессе еды к ним почти вернулись прежние дружеские отношения и Алан не раз упрекнул себя в том, что так долго не настаивал на их встрече. Но, как только посуда была перемыта и поставлена в сушилку, Изабель так удивленно посмотрела на него, словно только сейчас осознала присутствие гостя в своем доме и не знала, как ей поступить. В следующее мгновение она пробормотала что-то насчет неотложных дел и оставила Алана в одиночестве, не дав ему сказать ни слова в ответ. Ее внезапный уход немало смутил его и заставил почувствовать себя лишним.
Алан вернулся на кухню, допил остывший кофе, сполоснул чашку и поставил ее на полку. Покончив с этим несложным занятием, он бесцельно окинул взглядом просторное помещение, занимавшее большую часть нижнего этажа бывшего амбара. Алан принялся разглядывать некоторые произведения Изабель, висевшие на стенах или расставленные на полках, поскольку днем не смог уделить им должного внимания.
Все картины относились к абстрактному периоду творчества художницы и сильно отличались от тех, которые он собирался включить в сборник произведений Кэти; они противоречили даже названиям, данным им автором. Большое, шесть на десять футов, полотно, озаглавленное «Стук сердца», представляло собой поле насыщенного фиолетового цвета, выполненное крошечными мазками кисти. Подойдя ближе, Алан убедился, что кисточка была не шире половины дюйма. А когда он снова отступил на шаг назад, три крошечные геометрические фигуры оранжевого цвета, расположенные в центре, начали странным образом пульсировать перед его глазами.
Фигурки, вырезанные Изабель из дерева, оказались более реалистичными — это были выступающие на поверхности древесины человеческие лица, тела и отдельные конечности, торчащие под нелепыми углами. Некоторые из скульптур были раскрашены в стиле индейской татуировки или ритуальных масок.
Несмотря на то что Алан не увлекался ни абстрактной живописью, ни деревянными скульптурами, он не мог их игнорировать. Он пытался переключиться на что-то другое, но его взгляд необъяснимым образом возвращался к одной и той же скульптуре: выступающим на полированном куске древесины детским пальчикам, которые указывали на вихрь треугольников, из угла в угол пересекающий полотно соседней картины.