Страница:
– Ты имеешь в виду кровь индейцев? – спросила заинтригованная Керри.
– Можно сказать и так.
– Что это значит?
Нетти улыбнулась:
– Я помню, как говорила об этом с твоей матерью, хотя у нее и не проявились эти признаки. Она тогда спросила, что в этом хорошего? В этом нет ничего хорошего, как нет и ничего плохого, ответила я. Просто это есть, вот и все. Твоя мать тряхнула головой и сказала, что ей это все ни к чему. А я тогда подумала, вот и хорошо, раз так, потому что неизвестно, что она могла натворить. – Бабушка внимательно посмотрела на Керри и спросила: – Ты понимаешь, о чем я толкую, дорогая?
Керри, которой тогда было всего одиннадцать лет, только покачала головой.
– Кажется, я догадываюсь, но… нет, – призналась она. – Не понимаю.
– Ничего. У нас еще много времени.
Однако бабушка ошиблась. Родители Керри в августе решили переехать в Лонг-Бич и, конечно, забрали ее с собой. Больше она не встречалась с Нетти, даже не приехала на ее похороны.
Керри вздохнула и поставила фотографию на середину подоконника. Позже она поняла, что Нетти и в самом деле была немного странной. Художница, писательница, яростная защитница природы – всех этих качеств ее дочь, мать Керри, не понимала и не принимала. Керри была уверена, если бы ее воспитывала бабушка, ее жизнь сложилась бы иначе. В мире, в котором жила Нетти, Керри была бы абсолютно нормальной.
– Я должна была признать это раньше, – очень знакомый голос прервал ее воспоминания.
Голос доносился откуда-то со стороны пианино, но Керри не стала оборачиваться и смотреть в ту сторону. Она только старалась унять внезапное сердцебиение. «Пожалуйста, уйди», – мысленно повторяла она снова и снова.
– Я думала, в тебе нет этих качеств, но ты доказала, что я ошибалась. А это неплохое местечко – прекрасное старинное здание, с ним связано множество разных историй, и стоит оно неподалеку от чудесных развалин. Я бы и сама не выбрала лучшего места, где поселиться.
Керри сидела с напряженно-прямой спиной и продолжала смотреть на темную громаду вяза за окном. «Вяз настоящий, – говорила она себе. – И дом. И кресло подо мной. А голос не настоящий. Я слышу его только потому, что долго думала о Нетти и о том, как все могло бы быть. Голос тоже принадлежит к области несбывшихся желаний».
– Керри, прошу тебя, обрати на меня внимание. Не дай им победить нас.
В голосе уже не было первоначального веселья. Его вытеснила печаль и знакомая Керри тоска, частенько сжимающая ей грудь. Керри с трудом сглотнула и хотела обернуться, но не осмелилась. Она так долго и терпеливо старалась все забыть.
– Ведь это они лгали тебе, – снова раздался голос. – Они, а не я. Я никогда тебя не обманывала, почему же ты мне больше не веришь?
«Потому что ты не существуешь, – хотела было ответить Керри, но ответ предполагал наличие собеседника, а она больше не осмеливалась поверить. – Подумай о чем-нибудь другом», – сказала она себе.
Сзади раздался шорох одежды, скрипнула деревянная половица. Керри перестала дышать. Вот она услышала, как поднялась крышка пианино и зазвучала музыка. Рахманинов. Один из его этюдов. Керри слушала знакомую музыку и покачивалась в такт, пока не поняла, что делает.
– Нет! – закричала она тогда.
Музыка оборвалась.
– Немедленно… оставь меня в покое, – воскликнула Керри.
Голос промолчал. Керри слышала только собственное частое дыхание и последнее эхо музыки, таявшее в тишине. Теперь она не смогла удержаться и обернулась. Но рядом с пианино уже никого не было.
Когда же это прекратится?
Керри снова посмотрела в окно, поглубже забилась в кресло и прижала к себе подушку.
Когда же это наконец прекратится?
Прежде чем лечь в постель и заснуть, ей все же пришлось принять лекарство.
7
8
– Можно сказать и так.
– Что это значит?
Нетти улыбнулась:
– Я помню, как говорила об этом с твоей матерью, хотя у нее и не проявились эти признаки. Она тогда спросила, что в этом хорошего? В этом нет ничего хорошего, как нет и ничего плохого, ответила я. Просто это есть, вот и все. Твоя мать тряхнула головой и сказала, что ей это все ни к чему. А я тогда подумала, вот и хорошо, раз так, потому что неизвестно, что она могла натворить. – Бабушка внимательно посмотрела на Керри и спросила: – Ты понимаешь, о чем я толкую, дорогая?
Керри, которой тогда было всего одиннадцать лет, только покачала головой.
– Кажется, я догадываюсь, но… нет, – призналась она. – Не понимаю.
– Ничего. У нас еще много времени.
Однако бабушка ошиблась. Родители Керри в августе решили переехать в Лонг-Бич и, конечно, забрали ее с собой. Больше она не встречалась с Нетти, даже не приехала на ее похороны.
Керри вздохнула и поставила фотографию на середину подоконника. Позже она поняла, что Нетти и в самом деле была немного странной. Художница, писательница, яростная защитница природы – всех этих качеств ее дочь, мать Керри, не понимала и не принимала. Керри была уверена, если бы ее воспитывала бабушка, ее жизнь сложилась бы иначе. В мире, в котором жила Нетти, Керри была бы абсолютно нормальной.
– Я должна была признать это раньше, – очень знакомый голос прервал ее воспоминания.
Голос доносился откуда-то со стороны пианино, но Керри не стала оборачиваться и смотреть в ту сторону. Она только старалась унять внезапное сердцебиение. «Пожалуйста, уйди», – мысленно повторяла она снова и снова.
– Я думала, в тебе нет этих качеств, но ты доказала, что я ошибалась. А это неплохое местечко – прекрасное старинное здание, с ним связано множество разных историй, и стоит оно неподалеку от чудесных развалин. Я бы и сама не выбрала лучшего места, где поселиться.
Керри сидела с напряженно-прямой спиной и продолжала смотреть на темную громаду вяза за окном. «Вяз настоящий, – говорила она себе. – И дом. И кресло подо мной. А голос не настоящий. Я слышу его только потому, что долго думала о Нетти и о том, как все могло бы быть. Голос тоже принадлежит к области несбывшихся желаний».
– Керри, прошу тебя, обрати на меня внимание. Не дай им победить нас.
В голосе уже не было первоначального веселья. Его вытеснила печаль и знакомая Керри тоска, частенько сжимающая ей грудь. Керри с трудом сглотнула и хотела обернуться, но не осмелилась. Она так долго и терпеливо старалась все забыть.
– Ведь это они лгали тебе, – снова раздался голос. – Они, а не я. Я никогда тебя не обманывала, почему же ты мне больше не веришь?
«Потому что ты не существуешь, – хотела было ответить Керри, но ответ предполагал наличие собеседника, а она больше не осмеливалась поверить. – Подумай о чем-нибудь другом», – сказала она себе.
Сзади раздался шорох одежды, скрипнула деревянная половица. Керри перестала дышать. Вот она услышала, как поднялась крышка пианино и зазвучала музыка. Рахманинов. Один из его этюдов. Керри слушала знакомую музыку и покачивалась в такт, пока не поняла, что делает.
– Нет! – закричала она тогда.
Музыка оборвалась.
– Немедленно… оставь меня в покое, – воскликнула Керри.
Голос промолчал. Керри слышала только собственное частое дыхание и последнее эхо музыки, таявшее в тишине. Теперь она не смогла удержаться и обернулась. Но рядом с пианино уже никого не было.
Когда же это прекратится?
Керри снова посмотрела в окно, поглубже забилась в кресло и прижала к себе подушку.
Когда же это наконец прекратится?
Прежде чем лечь в постель и заснуть, ей все же пришлось принять лекарство.
7
Городская тюрьма занимала квадратное каменное здание в Верхнем Фоксвилле, на берегу реки Кикаха, к северу от пересечения Ли-стрит и МакНейл-стрит. Семьдесят лет назад это была окраина города, но за послевоенные годы город разросся, и тюрьма постепенно оказалась в окружении недавно построенных фабрик и жилых домов. Одно время ходили разговоры о том, чтобы перенести это заведение подальше от жилья законопослушных налогоплательщиков, но это потребовало бы несколько миллионов долларов с тех же самых налогоплательщиков, и постепенно разговоры утихли.
Теперь тюрьма стояла у самого западного края Катакомб – старое уродливое здание, с толстыми стенами, увенчанными колючей проволокой. В Катакомбах это было единственное место, обитатели которого занимали площадь на законных основаниях, чего нельзя было сказать о тех, кто поселился в брошенных квартирах домов по соседству.
– Мрачное сооружение, – сказала Анита.
Она остановила машину у тротуара на противоположной от главных ворот тюрьмы стороне улицы. Хэнк проигнорировал ее замечание, и Анита задала вопрос:
– Вызывает неприятные воспоминания?
– Это в прошлом, – отозвался он.
Сегодня Хэнк надел темно-синий костюм, белую рубашку, зачесал волосы назад и прихватил с собой портфель с копией дела Сэнди Данлоп. Прежние знакомые теперь с трудом могли признать в нем старого приятеля.
Анита выглянула в окошко:
– Хочешь, я тебя подожду?
– Я не знаю, сколько времени там пробуду, – ответил Хэнк. – Лучше я позвоню, если потребуется машина.
Марти позаботился предупредить о его визите, так что Хэнка ждали. Один из охранников проводил его через двор и передал следующему стражу. Знакомое чувство пустоты шевельнулось в животе, как только тяжелая дверь закрылась за ними, но лицо Хэнка осталось бесстрастным. «Это временно, – напомнил он себе. – Я смогу выйти, как только захочу».
Его попросили пройти через рамку металлоискателя, кто-то заглянул в портфель, а потом он остался один в маленькой комнате, всю обстановку которой составляли деревянный стол и два стула. На столе имелась выкрашенная в розовый цвет алюминиевая пепельница, настолько маленькая, что в ней не поместилось бы и три окурка. Хэнк положил портфель на стол, сел и попытался использовать выдавшуюся минутку для того, чтобы освободиться от столь знакомого гнетущего давления толстых каменных стен.
Вскоре дверь открылась, и охранник ввел в комнату Сэнди Данлоп.
– Спасибо, офицер, – сказал Хэнк.
Стражник приветливо кивнул и вышел. Он заслуживал звания офицера не больше, чем Хэнк, но в данном случае лесть не могла повредить. Насколько он знал, никто не становился охранником в тюрьме или регулировщиком на перекрестке по призванию. Сюда шли те, кто хотел получить хоть какую-то власть.
Сэнди остановилась позади стула, оперлась руками на спинку и рассматривала Хэнка. Под левым глазом у нее был синяк, но он появился не меньше трех или четырех дней назад. Без косметики черты ее лица казались совершенно невыразительными, почти размытыми. Сквозь светлые волосы проглядывали темные отросшие корни, а слипшиеся пряди в беспорядке падали на спину и плечи. Те прелести, что помогли ей получить работу в ночном клубе, теперь скрывались под широкими брюками и вытянутым свитером. Хэнк знал здешние порядки. Новичку не стоило привлекать излишнего внимания сокамерников к своей персоне. Если ты не мог завоевать соответствующее положение в драке, оставалось сделаться незаметным.
– Как с тобой здесь обращаются? – спросил Хэнк.
– Я не знаю тебя, – услышал он вместо ответа.
– Я работаю на Марти. – Хэнк встал и протянул руку. – Меня зовут Джо Беннет.
Сэнди не пожала протянутую руку, но села за стол. Хэнк достал пачку сигарет из кармана пиджака и пододвинул к ней. Несколько мгновений Сэнди колебалась, потом вытащила сигарету и кивком поблагодарила Хэнка, когда он поднес ей зажигалку. После глубокой затяжки Сэнди неуверенно улыбнулась и подтолкнула пачку обратно.
– Оставь себе, – сказал Хэнк.
– Спасибо, – выдохнула она вместе с дымом. – Так что ты делаешь для Марти?
– Занимаюсь розыском.
Сэнди кивнула, ткнув сигаретой в пепельницу.
– И что ты хочешь найти сегодня?
– А что у тебя есть?
Еще одна затяжка, еще одна неуверенная улыбка.
– Больше неприятностей, чем я могу осилить, – ответила Сэнди.
А она неплохо держится. Если Марти удастся ее вытащить, может, девчонка еще сумеет выкарабкаться.
– Почему бы тебе не рассказать, что произошло, – предложил Хэнк.
– Я уже рассказывала миллион раз.
– Но не мне. Попробуй еще раз. Я хочу тебе помочь.
Некоторое время она молча изучала его лицо.
– Ладно. С чего начинать?
– Давай с того момента, когда ты в последний раз видела Ронни.
Совершенно непроизвольно Сэнди подняла руку к лицу и потрогала синяк.
– Это его работа?
– Все плохое, что со мной происходило за последние два года, – дело рук этого куска дерьма.
– Больше он ничего не сможет тебе сделать.
Сэнди вяло шевельнула рукой, отмахиваясь от дыма:
– Кроме того, что меня посадят в тюрьму?
– Так что произошло, когда ты видела его в последний раз?
– Я как раз собиралась на работу – ты знаешь, где я работаю?
– В ночном стрип-клубе.
– Верно, я обслуживаю столики. – Сэнди вытащила из пачки вторую сигарету и прикурила от окурка. – Ну да все равно…
Ее рассказ почти полностью совпадал с материалами, представленными Марти. Сэнди добавила несколько мелких деталей и сетовала на идиотов, встречавшихся в ее жизни, начиная с Эллиса и заканчивая следователем, который, по ее словам, был слишком напряжен и ему явно было необходимо провести ночь с опытной проституткой. Но в основном она не сказала ничего нового.
– Почему ты ничего не записываешь? – спросила она неожиданно.
Хэнк постучал пальцем по лбу:
– Я записываю. Просто ты этого не видишь.
Она с любопытством взглянула на него, потом пожала плечами и продолжила рассказ. Сэнди без конца курила, говорила и смотрела в основном на стол или куда-то поверх его плеча. Лишь иногда, случайно, она встречалась с Хэнком взглядом. Но, слушая ее рассказ, Хэнк постепенно пришел к тому же выводу, что и Марти. Сэнди не виновата. Она вовсе не была ангелом во плоти, но и убить Эллиса не смогла бы. Исходя из имеющихся данных оставался лишь один подозреваемый… Филипп Куто. Но и он был мертв.
– А что ты можешь сказать о том парне, с которым провела перерыв? – спросил Хэнк. – Он не был постоянным клиентом?
– Я не трачу время на изучение их лиц, но, наверно, могла бы узнать татуировку.
– Может, кто-то из твоих подруг его знает?
– Я их не спрашивала.
– А Крисси? Тебе неизвестно, почему она исчезла? И где может сейчас находиться?
Сэнди покачала головой и прикурила очередную сигарету.
– В нашем деле люди приходят и уходят, – сказала она. – Ты знаешь, как это бывает. Никто не собирается вносить нас в список для рассылки рождественских поздравлений.
Хэнк кивнул. Он действительно хорошо знал, как это бывает.
– А что ты можешь сообщить о Филиппе Куто? – спросил он.
– О Французе?
Хэнк кивнул.
– Холодный. Я никогда не встречала таких равнодушных людей.
– У Ронни были с ним проблемы?
Сэнди криво усмехнулась:
– Господи, ты что, не слушал меня? У Ронни со всеми были проблемы.
– Значит, кто угодно мог его убить?
Она пожала плечами:
– Все это были мелкие дрязги. Время от времени вспыхивали ссоры, но не настолько серьезные, чтобы убивать друг друга.
Хэнк взглянул на синяк под глазом Сэнди, вспомнил о том, что Ронни постоянно ее бил. По его мнению, это вряд ли можно было считать чепухой, но он промолчал и дал возможность выговориться Сэнди.
– Знаешь, это почти смешно. Когда мы познакомились, Ронни показался мне прекрасным принцем. Тогда я встречалась с парнем по имени Луи, и однажды он поколотил меня из-за денег на стоянке перед закусочной. Вот тогда появился Ронни и заступился за меня, да так, что Луи угодил в больницу. – Сэнди тряхнула головой, вспоминая былые дни. – Им пришлось его зашивать, вроде наложили около пятидесяти швов.
Сэнди вытащила очередную сигарету. Пепельница была переполнена, в ней уже громоздились остатки пяти сигарет.
– Ронни обращался со мной так, будто я сделана из золота. Он во всем со мной соглашался, а когда переехал ко мне, мы жили как в волшебной сказке.
«Интересно, в какой сказке прекрасный принц становится сутенером своей возлюбленной?» – подумал Хэнк.
– А когда же все изменилось? – спросил он.
– Кто знает? – пожала плечами Сэнди. – Временами он впадал в ярость, но каждый раз потом старался уладить дело. Словно он действительно сожалел о своих припадках. Иногда даже приносил цветы. Может, нам просто надо было постараться, и жизнь изменилась бы к лучшему. – Сэнди вздохнула. – Хотя бы на какое-то время.
Хэнку хотелось еще поговорить о Куто, но по опыту он знал, что, если дать возможность человеку говорить самому, можно узнать гораздо больше.
– Дело в том, что я любила Ронни. Может, и до сих пор люблю. И эта мысль…
– Приводит в замешательство? – подсказал Хэнк.
– Да. Когда я вспоминаю, как он со мной обходился, я радуюсь, что он мертв. Но все равно жду, что вот сейчас он откроет дверь и скажет: «Ладно, бэби, все улажено», и мы уйдем отсюда вместе.
Взгляд Сэнди остановился на пепельнице. Она снова ткнула в нее концом сигареты, и пепел упал на стол.
– Ты, должно быть, думаешь, что я законченная неудачница, – сказала она, не поднимая глаз.
– Я сужу о людях не по тому, кем они были, – ответил Хэнк, – а по тому, кто они есть.
Сэнди подняла голову:
– Ты похож на Марти, правда?
– Чем это?
– Ты на самом деле слушаешь, что тебе говорят. Не так, как копы или тот тип из офиса прокурора, у них одна цель – подловить тебя на чем-нибудь. А тебе и Марти, похоже, на самом деле интересно.
Хэнк пожал плечами:
– Некоторые люди думают только о деньгах, а может, они просто устали или состарились, чтобы видеть сидящего перед ними человека. Они просто не хотят его знать, даже не хотят замечать его существования. Что до меня, так если у кого-то есть время и желание что-то рассказать, то я должен его выслушать.
– Даже если к тебе на улице подойдет какой-нибудь бродяга, ты остановишься, чтобы выслушать его?
– У меня есть несколько друзей из тех, кого называют бродягами.
Сэнди откинулась на спинку стула и оценивающе посмотрела на костюм и галстук Хэнка.
– В самом деле?
Хэнк немного помолчал, вглядываясь в ее лицо.
– Как-то раз я услышал слова Николса Пейтона. Он сказал: «Надо обладать достаточным смирением, чтобы выслушивать и понимать то, чего ты еще не знаешь». Я это понимаю так: каждый из нас в чем-то знаток.
– А кто этот Пейтон?
– Тромбонист.
– Наверно, он не дурак.
Хэнк промолчал. Неважно, что она думает о Пейтоне или о нем самом.
– Давай вернемся к Куто, – предложил он. – Что произошло между ним и Ронни?
– Ронни задолжал ему немного денег за дозы, которые брал в кредит. Не самому Французу, конечно, а тому типу, на которого он работает. Денег у Ронни не было, и Француз сказал, что еще вернется.
– Когда это произошло?
Сэнди выпустила длинную струю дыма.
– Во вторник, нет, в понедельник. Он явился в клуб, потому что Ронни был со мной – смотрел новую девушку. Знаешь, она проделывает всякие трюки со змеей. Классно.
Хэнк одобрительно кивнул.
– Француз даже не взглянул на Сельму – эту девчонку со змеей. Он будто не видел никого из нас. У него такой равнодушный и холодный взгляд. Бр-р. Он поговорил с Ронни, словно меня там не было, а потом повернулся и ушел.
– Ты видела его после этого?
– Не-а. Ронни достал денег и расплатился.
– А кому он был должен? – спросил Хэнк. – На кого работал Француз?
– Откуда мне знать?
Хэнк пожал плечами:
– Я знаю, что девушки в таких случаях много чего слышат.
– Мне никто не платит за шпионаж, – огрызнулась Сэнди. – Марти не говорил, выпустят меня под залог?
Можно подумать, кто-то выпустит ее под залог с обвинением в убийстве первой степени!
– Мы над этим работаем, – сказал Хэнк. – Но прежде надо снять с тебя обвинения.
– Не обманываешь?
Вспыхнувшая в ее глазах надежда вызвала у него желание забрать Сэнди из тюрьмы прямо сейчас.
– Но чтобы этого добиться, – продолжил он, – мы должны разыскать того парня, с которым ты была во время перерыва.
Проблеск надежды тотчас же погас, и взгляд Сэнди стал таким же пустым, как и в тот момент, когда она вошла в комнату.
– Похоже, мне придется здесь надолго задержаться.
– Держись, – подбодрил ее Хэнк. – Мы стараемся.
– Как скажешь.
Ее уныние передалось Хэнку. Оно преследовало его за порогом комнаты для свиданий и затем в тюремном дворе. Не испытал он облегчения даже после того, как за ним закрылись массивные ворота тюрьмы и он вышел на улицу. Гнетущая тяжесть толстых стен пропала, но не менее тяжелое впечатление осталось от встречи.
Хэнк ослабил узел галстука и свернул на Ли-стрит, направляясь в нижнюю часть города. На ходу он стал составлять список заведений, в которых делали татуировки, а потом подошел к телефонной будке и выписал еще несколько адресов. Список получился довольно длинным, но в данном случае речь шла не об обычной наколке, и если ее сделали в Ньюфорде, то должны были запомнить.
Теперь тюрьма стояла у самого западного края Катакомб – старое уродливое здание, с толстыми стенами, увенчанными колючей проволокой. В Катакомбах это было единственное место, обитатели которого занимали площадь на законных основаниях, чего нельзя было сказать о тех, кто поселился в брошенных квартирах домов по соседству.
– Мрачное сооружение, – сказала Анита.
Она остановила машину у тротуара на противоположной от главных ворот тюрьмы стороне улицы. Хэнк проигнорировал ее замечание, и Анита задала вопрос:
– Вызывает неприятные воспоминания?
– Это в прошлом, – отозвался он.
Сегодня Хэнк надел темно-синий костюм, белую рубашку, зачесал волосы назад и прихватил с собой портфель с копией дела Сэнди Данлоп. Прежние знакомые теперь с трудом могли признать в нем старого приятеля.
Анита выглянула в окошко:
– Хочешь, я тебя подожду?
– Я не знаю, сколько времени там пробуду, – ответил Хэнк. – Лучше я позвоню, если потребуется машина.
Марти позаботился предупредить о его визите, так что Хэнка ждали. Один из охранников проводил его через двор и передал следующему стражу. Знакомое чувство пустоты шевельнулось в животе, как только тяжелая дверь закрылась за ними, но лицо Хэнка осталось бесстрастным. «Это временно, – напомнил он себе. – Я смогу выйти, как только захочу».
Его попросили пройти через рамку металлоискателя, кто-то заглянул в портфель, а потом он остался один в маленькой комнате, всю обстановку которой составляли деревянный стол и два стула. На столе имелась выкрашенная в розовый цвет алюминиевая пепельница, настолько маленькая, что в ней не поместилось бы и три окурка. Хэнк положил портфель на стол, сел и попытался использовать выдавшуюся минутку для того, чтобы освободиться от столь знакомого гнетущего давления толстых каменных стен.
Вскоре дверь открылась, и охранник ввел в комнату Сэнди Данлоп.
– Спасибо, офицер, – сказал Хэнк.
Стражник приветливо кивнул и вышел. Он заслуживал звания офицера не больше, чем Хэнк, но в данном случае лесть не могла повредить. Насколько он знал, никто не становился охранником в тюрьме или регулировщиком на перекрестке по призванию. Сюда шли те, кто хотел получить хоть какую-то власть.
Сэнди остановилась позади стула, оперлась руками на спинку и рассматривала Хэнка. Под левым глазом у нее был синяк, но он появился не меньше трех или четырех дней назад. Без косметики черты ее лица казались совершенно невыразительными, почти размытыми. Сквозь светлые волосы проглядывали темные отросшие корни, а слипшиеся пряди в беспорядке падали на спину и плечи. Те прелести, что помогли ей получить работу в ночном клубе, теперь скрывались под широкими брюками и вытянутым свитером. Хэнк знал здешние порядки. Новичку не стоило привлекать излишнего внимания сокамерников к своей персоне. Если ты не мог завоевать соответствующее положение в драке, оставалось сделаться незаметным.
– Как с тобой здесь обращаются? – спросил Хэнк.
– Я не знаю тебя, – услышал он вместо ответа.
– Я работаю на Марти. – Хэнк встал и протянул руку. – Меня зовут Джо Беннет.
Сэнди не пожала протянутую руку, но села за стол. Хэнк достал пачку сигарет из кармана пиджака и пододвинул к ней. Несколько мгновений Сэнди колебалась, потом вытащила сигарету и кивком поблагодарила Хэнка, когда он поднес ей зажигалку. После глубокой затяжки Сэнди неуверенно улыбнулась и подтолкнула пачку обратно.
– Оставь себе, – сказал Хэнк.
– Спасибо, – выдохнула она вместе с дымом. – Так что ты делаешь для Марти?
– Занимаюсь розыском.
Сэнди кивнула, ткнув сигаретой в пепельницу.
– И что ты хочешь найти сегодня?
– А что у тебя есть?
Еще одна затяжка, еще одна неуверенная улыбка.
– Больше неприятностей, чем я могу осилить, – ответила Сэнди.
А она неплохо держится. Если Марти удастся ее вытащить, может, девчонка еще сумеет выкарабкаться.
– Почему бы тебе не рассказать, что произошло, – предложил Хэнк.
– Я уже рассказывала миллион раз.
– Но не мне. Попробуй еще раз. Я хочу тебе помочь.
Некоторое время она молча изучала его лицо.
– Ладно. С чего начинать?
– Давай с того момента, когда ты в последний раз видела Ронни.
Совершенно непроизвольно Сэнди подняла руку к лицу и потрогала синяк.
– Это его работа?
– Все плохое, что со мной происходило за последние два года, – дело рук этого куска дерьма.
– Больше он ничего не сможет тебе сделать.
Сэнди вяло шевельнула рукой, отмахиваясь от дыма:
– Кроме того, что меня посадят в тюрьму?
– Так что произошло, когда ты видела его в последний раз?
– Я как раз собиралась на работу – ты знаешь, где я работаю?
– В ночном стрип-клубе.
– Верно, я обслуживаю столики. – Сэнди вытащила из пачки вторую сигарету и прикурила от окурка. – Ну да все равно…
Ее рассказ почти полностью совпадал с материалами, представленными Марти. Сэнди добавила несколько мелких деталей и сетовала на идиотов, встречавшихся в ее жизни, начиная с Эллиса и заканчивая следователем, который, по ее словам, был слишком напряжен и ему явно было необходимо провести ночь с опытной проституткой. Но в основном она не сказала ничего нового.
– Почему ты ничего не записываешь? – спросила она неожиданно.
Хэнк постучал пальцем по лбу:
– Я записываю. Просто ты этого не видишь.
Она с любопытством взглянула на него, потом пожала плечами и продолжила рассказ. Сэнди без конца курила, говорила и смотрела в основном на стол или куда-то поверх его плеча. Лишь иногда, случайно, она встречалась с Хэнком взглядом. Но, слушая ее рассказ, Хэнк постепенно пришел к тому же выводу, что и Марти. Сэнди не виновата. Она вовсе не была ангелом во плоти, но и убить Эллиса не смогла бы. Исходя из имеющихся данных оставался лишь один подозреваемый… Филипп Куто. Но и он был мертв.
– А что ты можешь сказать о том парне, с которым провела перерыв? – спросил Хэнк. – Он не был постоянным клиентом?
– Я не трачу время на изучение их лиц, но, наверно, могла бы узнать татуировку.
– Может, кто-то из твоих подруг его знает?
– Я их не спрашивала.
– А Крисси? Тебе неизвестно, почему она исчезла? И где может сейчас находиться?
Сэнди покачала головой и прикурила очередную сигарету.
– В нашем деле люди приходят и уходят, – сказала она. – Ты знаешь, как это бывает. Никто не собирается вносить нас в список для рассылки рождественских поздравлений.
Хэнк кивнул. Он действительно хорошо знал, как это бывает.
– А что ты можешь сообщить о Филиппе Куто? – спросил он.
– О Французе?
Хэнк кивнул.
– Холодный. Я никогда не встречала таких равнодушных людей.
– У Ронни были с ним проблемы?
Сэнди криво усмехнулась:
– Господи, ты что, не слушал меня? У Ронни со всеми были проблемы.
– Значит, кто угодно мог его убить?
Она пожала плечами:
– Все это были мелкие дрязги. Время от времени вспыхивали ссоры, но не настолько серьезные, чтобы убивать друг друга.
Хэнк взглянул на синяк под глазом Сэнди, вспомнил о том, что Ронни постоянно ее бил. По его мнению, это вряд ли можно было считать чепухой, но он промолчал и дал возможность выговориться Сэнди.
– Знаешь, это почти смешно. Когда мы познакомились, Ронни показался мне прекрасным принцем. Тогда я встречалась с парнем по имени Луи, и однажды он поколотил меня из-за денег на стоянке перед закусочной. Вот тогда появился Ронни и заступился за меня, да так, что Луи угодил в больницу. – Сэнди тряхнула головой, вспоминая былые дни. – Им пришлось его зашивать, вроде наложили около пятидесяти швов.
Сэнди вытащила очередную сигарету. Пепельница была переполнена, в ней уже громоздились остатки пяти сигарет.
– Ронни обращался со мной так, будто я сделана из золота. Он во всем со мной соглашался, а когда переехал ко мне, мы жили как в волшебной сказке.
«Интересно, в какой сказке прекрасный принц становится сутенером своей возлюбленной?» – подумал Хэнк.
– А когда же все изменилось? – спросил он.
– Кто знает? – пожала плечами Сэнди. – Временами он впадал в ярость, но каждый раз потом старался уладить дело. Словно он действительно сожалел о своих припадках. Иногда даже приносил цветы. Может, нам просто надо было постараться, и жизнь изменилась бы к лучшему. – Сэнди вздохнула. – Хотя бы на какое-то время.
Хэнку хотелось еще поговорить о Куто, но по опыту он знал, что, если дать возможность человеку говорить самому, можно узнать гораздо больше.
– Дело в том, что я любила Ронни. Может, и до сих пор люблю. И эта мысль…
– Приводит в замешательство? – подсказал Хэнк.
– Да. Когда я вспоминаю, как он со мной обходился, я радуюсь, что он мертв. Но все равно жду, что вот сейчас он откроет дверь и скажет: «Ладно, бэби, все улажено», и мы уйдем отсюда вместе.
Взгляд Сэнди остановился на пепельнице. Она снова ткнула в нее концом сигареты, и пепел упал на стол.
– Ты, должно быть, думаешь, что я законченная неудачница, – сказала она, не поднимая глаз.
– Я сужу о людях не по тому, кем они были, – ответил Хэнк, – а по тому, кто они есть.
Сэнди подняла голову:
– Ты похож на Марти, правда?
– Чем это?
– Ты на самом деле слушаешь, что тебе говорят. Не так, как копы или тот тип из офиса прокурора, у них одна цель – подловить тебя на чем-нибудь. А тебе и Марти, похоже, на самом деле интересно.
Хэнк пожал плечами:
– Некоторые люди думают только о деньгах, а может, они просто устали или состарились, чтобы видеть сидящего перед ними человека. Они просто не хотят его знать, даже не хотят замечать его существования. Что до меня, так если у кого-то есть время и желание что-то рассказать, то я должен его выслушать.
– Даже если к тебе на улице подойдет какой-нибудь бродяга, ты остановишься, чтобы выслушать его?
– У меня есть несколько друзей из тех, кого называют бродягами.
Сэнди откинулась на спинку стула и оценивающе посмотрела на костюм и галстук Хэнка.
– В самом деле?
Хэнк немного помолчал, вглядываясь в ее лицо.
– Как-то раз я услышал слова Николса Пейтона. Он сказал: «Надо обладать достаточным смирением, чтобы выслушивать и понимать то, чего ты еще не знаешь». Я это понимаю так: каждый из нас в чем-то знаток.
– А кто этот Пейтон?
– Тромбонист.
– Наверно, он не дурак.
Хэнк промолчал. Неважно, что она думает о Пейтоне или о нем самом.
– Давай вернемся к Куто, – предложил он. – Что произошло между ним и Ронни?
– Ронни задолжал ему немного денег за дозы, которые брал в кредит. Не самому Французу, конечно, а тому типу, на которого он работает. Денег у Ронни не было, и Француз сказал, что еще вернется.
– Когда это произошло?
Сэнди выпустила длинную струю дыма.
– Во вторник, нет, в понедельник. Он явился в клуб, потому что Ронни был со мной – смотрел новую девушку. Знаешь, она проделывает всякие трюки со змеей. Классно.
Хэнк одобрительно кивнул.
– Француз даже не взглянул на Сельму – эту девчонку со змеей. Он будто не видел никого из нас. У него такой равнодушный и холодный взгляд. Бр-р. Он поговорил с Ронни, словно меня там не было, а потом повернулся и ушел.
– Ты видела его после этого?
– Не-а. Ронни достал денег и расплатился.
– А кому он был должен? – спросил Хэнк. – На кого работал Француз?
– Откуда мне знать?
Хэнк пожал плечами:
– Я знаю, что девушки в таких случаях много чего слышат.
– Мне никто не платит за шпионаж, – огрызнулась Сэнди. – Марти не говорил, выпустят меня под залог?
Можно подумать, кто-то выпустит ее под залог с обвинением в убийстве первой степени!
– Мы над этим работаем, – сказал Хэнк. – Но прежде надо снять с тебя обвинения.
– Не обманываешь?
Вспыхнувшая в ее глазах надежда вызвала у него желание забрать Сэнди из тюрьмы прямо сейчас.
– Но чтобы этого добиться, – продолжил он, – мы должны разыскать того парня, с которым ты была во время перерыва.
Проблеск надежды тотчас же погас, и взгляд Сэнди стал таким же пустым, как и в тот момент, когда она вошла в комнату.
– Похоже, мне придется здесь надолго задержаться.
– Держись, – подбодрил ее Хэнк. – Мы стараемся.
– Как скажешь.
Ее уныние передалось Хэнку. Оно преследовало его за порогом комнаты для свиданий и затем в тюремном дворе. Не испытал он облегчения даже после того, как за ним закрылись массивные ворота тюрьмы и он вышел на улицу. Гнетущая тяжесть толстых стен пропала, но не менее тяжелое впечатление осталось от встречи.
Хэнк ослабил узел галстука и свернул на Ли-стрит, направляясь в нижнюю часть города. На ходу он стал составлять список заведений, в которых делали татуировки, а потом подошел к телефонной будке и выписал еще несколько адресов. Список получился довольно длинным, но в данном случае речь шла не об обычной наколке, и если ее сделали в Ньюфорде, то должны были запомнить.
8
Несмотря на то что Керри поздно легла накануне, проснулась она удивительно отдохнувшей. Никаких последствий долгого перелета, никакой вялости – побочное действие снотворного, никаких кошмаров. По крайней мере, она ничего не помнила. Точно так же забылись ночная гостья и фортепьянная музыка. Напротив, в душе ощущалась легкость, а мысли не путались от постоянной тревоги. Керри энергично откинула простыни, нетерпеливо готовясь встретить новый день.
Она решила, что этот день должен быть отличным, все указывало на это. Непривычное ощущение благополучия. Солнечный свет, проникающий сквозь листву вяза, медовый отблеск начищенных полов и яркость светлых стен. И запах чистоты в комнате, словно ее матрац и подушка были надушены лимонным бальзамом. В квартире явно не хватало мебели, но Керри нравилось ощущение простора.
Она не стала заправлять постель, а сразу умылась и налила воды в чайник. Пока вода закипала, Керри надела голубые джинсы, белую футболку и открытые босоножки. Наконец чайник закипел, она приготовила кружку чая и прошла в гостиную, но вида из окна ей сегодня было недостаточно. В такое утро хотелось выйти из дома. Так что она взяла чай, тихонько спустилась по лестнице, пересекла холл и постаралась как можно тише отворить входную дверь, чтобы не разбудить тех, кто еще спал.
В дальнем конце веранды стояла деревянная скамейка, но плетеное кресло было ближе, а его желто-голубые подушки так и приглашали посидеть. Керри удобно устроилась в кресле, отхлебнула чай и осмотрела улицу. В лучах утреннего солнца трудно было поверить, что вчера вечером эта самая улица показалась ей страшной. Все вокруг выглядело мирным и спокойным, а полог густой листвы приглашал отдохнуть в уютной прохладе. Воронье карканье привлекло внимание Керри к ветвям огромного толстого дуба, который рос прямо напротив дома. На самой верхушке она заметила черную птицу, а чуть ниже сквозь просвет в листве на нее смотрело знакомое лицо.
– Привет, Мэйда, – поздоровалась Керри, слегка приглушая голос.
Миниатюрная темноволосая фигурка спрыгнула на газон и неторопливо поднялась по ступеням. В ее чертах сквозила необъяснимая мягкость, напомнившая Керри приветливые мордочки животных. И она так ловко управляла своим телом, как это удается только детям. Девушка запрыгнула на перила веранды прямо напротив Керри и улыбнулась, не переставая болтать ногами. Ее жизнерадостное настроение вызвало ответную улыбку.
– А знаешь, я вовсе не Мэйда, – проинформировала она Керри.
– Правда? Но тогда ты… – Керри напрягла память. – Тогда ты Зия.
Гостья кивнула:
– Нам нравится выглядеть одинаково.
– Вы достигли в этом немалых успехов. – Керри себе и представить не могла, что двое людей, не будучи близнецами, могут быть так похожи. – Я совсем не могу вас различить. Ты уверена, что вы не сестры?
– Конечно уверена. Но мы родились в один день и навеки стали лучшими подругами.
– И вы в самом деле живете на дереве? – с улыбкой спросила Керри.
– Да, только не на этом. Мы живем на вязе, что стоит позади дома. Он виден из окна твоей гостиной.
Да уж, такое дерево трудно не заметить.
– А где вы живете зимой? – снова спросила Керри. – Когда становится холодно?
Зия удивленно взглянула на свою собеседницу:
– Мы всегда живем на дереве. Зачем менять дом, когда наступают холода?
– Но вы же… можете замерзнуть.
Это замечание вызвало взрыв веселого смеха, точно такого же, как и у Мэйды.
– О, мы не так сильно ощущаем холод, как вы, – сказала Зия. – То есть мы его чувствуем, но это нам ничуть не мешает. Иногда мы даже спим в снегу, просто ради удовольствия.
– Но…
Керри замолчала, так и не досказав свой вопрос. Она понимала, что какая-то часть головоломки от нее ускользает. Керри никак не могла уловить смысл в словах девочки-подростка, утверждающей, что она круглый год живет в кроне вяза. Но она еще не была готова разгадывать загадки. Не сейчас. Невозмутимые высказывания Зии о совершенно невозможных вещах вызвали в голове Керри удручающие воспоминания о подобных сбивающих с толку разговорах, так тяготивших ее в прошлом. Неприятное напряжение уже давало о себе знать: у нее заболели глаза и мышцы шеи. Керри отчаянно захотелось вернуть то ощущение легкости, которое она чувствовала с момента пробуждения до последних минут.
– Знаешь, люди тоже когда-то жили на деревьях, – продолжала Зия. – Но это было очень давно, вы тогда были покрыты шерстью, зато представляли собой более приятных особ, чем большинство людей сейчас.
Керри машинально кивнула, но уже почти не слушала. Все, чего она сейчас хотела, так это вернуть утреннее настроение. Когда до нее донесся скрип входной двери, она почти обрадовалась возможности прервать разговор. Но, повернув голову, Керри снова смутилась. На мгновение ей показалось, что за то время, пока она оборачивалась, Зия непонятным образом перенеслась с перил веранды к двери. Конечно, это оказалась Мэйда, а ее подруга не двинулась с места.
– Эй, Керри, – заговорила Мэйда, держа в руке фотографию Нетти. – Кто это?
– Это моя… Где ты ее взяла?
– Она стояла на подоконнике в твоей гостиной.
– Я это знаю. Я хотела сказать…
Керри вздохнула. Трудно было злиться, когда на лице девушки было выражение такой искренней невинности. Мэйда той же легкой походкой, как и Зия, прошла вдоль веранды, села рядом с Керри на скамью, поджала ноги и положила фотографию ей на колени.
Личная жизнь Керри никогда не была только ее тайной, для этого в прошлом у нее не было никаких условий. Однако она не намеревалась и дальше мириться с посторонними вторжениями в нее. Надо было просто запереть за собой дверь.
– Ты не должна входить в чужую комнату без приглашения, – сказала Керри.
Мэйда посмотрела на нее с явным непониманием:
– Почему?
– Потому что это невежливо. Надо уважать право людей на уединение.
Как-то странно. Керри казалось, что она объясняет правила поведения маленькой девочке, вот только глаза, смотревшие на нее, были совсем не детскими. И даже не глазами молодой женщины, чего можно было ожидать от девушек лет шестнадцати-семнадцати, а именно таким определила она возраст новых знакомых. Глаза Мэйды говорили о гораздо более зрелом возрасте. Глядя в них, у Керри возникло странное ощущение вечности.
– А мы ее знаем, – сказала Зия, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть фотографию.
Керри удивленно подняла голову.
– Помнишь? – продолжала Зия, обращаясь исключительно к Мэйде. – Она жила в желтом домике, а вокруг росли полевые цветы. Их было так много, что мы в них плавали. А она часто их рисовала и что-то записывала в маленький блокнот.
Лицо Мэйды осветилось улыбкой.
– Да, я вспомнила. Она еще пекла овсяное печенье с орехами и кусочками сушеных фруктов и всегда делилась с нами.
Зия кивнула:
– Она называла его «походный паек».
– А в ее имени было что-то от крапивы*[3] – помнишь?
– Помню, помню, – закивала Зия. – И еще она строила домики для пчел, чтобы они приносили ей мед.
Мэйда мечтательно облизнулась:
– М-м-м. Она поила нас чаем с медом и никогда не сердилась, если мы облизывали пальцы.
Керри тоже помнила и это печенье, и чай с медом, но как могли это помнить Мэйда и Зия? Нетти умерла, когда им было не больше пяти или шести лет. А они сидят и толкуют о выкрашенном в желтый цвет доме и о лужайке с полевыми цветами, как будто сами там жили. И они знают, что бабушка держала пчел. И об овсяном печенье, и даже знают, что она называла его «походным пайком», поскольку всегда брала его с собой, отправляясь в дальние прогулки. Девочки знают и о ее набросках и заметках, которые потом превращались в короткие рассказы.
– А почему мы перестали ее навещать? – спросила Зия.
Мэйда задумчиво нахмурилась:
– Может, Рэй нам запретил?
– Нет, Рэй не мог быть так жесток. Вот Коди – да.
– Зато он симпатичный.
– Да, очень-очень.
– Но тогда…
Зия внезапно застыла.
Она решила, что этот день должен быть отличным, все указывало на это. Непривычное ощущение благополучия. Солнечный свет, проникающий сквозь листву вяза, медовый отблеск начищенных полов и яркость светлых стен. И запах чистоты в комнате, словно ее матрац и подушка были надушены лимонным бальзамом. В квартире явно не хватало мебели, но Керри нравилось ощущение простора.
Она не стала заправлять постель, а сразу умылась и налила воды в чайник. Пока вода закипала, Керри надела голубые джинсы, белую футболку и открытые босоножки. Наконец чайник закипел, она приготовила кружку чая и прошла в гостиную, но вида из окна ей сегодня было недостаточно. В такое утро хотелось выйти из дома. Так что она взяла чай, тихонько спустилась по лестнице, пересекла холл и постаралась как можно тише отворить входную дверь, чтобы не разбудить тех, кто еще спал.
В дальнем конце веранды стояла деревянная скамейка, но плетеное кресло было ближе, а его желто-голубые подушки так и приглашали посидеть. Керри удобно устроилась в кресле, отхлебнула чай и осмотрела улицу. В лучах утреннего солнца трудно было поверить, что вчера вечером эта самая улица показалась ей страшной. Все вокруг выглядело мирным и спокойным, а полог густой листвы приглашал отдохнуть в уютной прохладе. Воронье карканье привлекло внимание Керри к ветвям огромного толстого дуба, который рос прямо напротив дома. На самой верхушке она заметила черную птицу, а чуть ниже сквозь просвет в листве на нее смотрело знакомое лицо.
– Привет, Мэйда, – поздоровалась Керри, слегка приглушая голос.
Миниатюрная темноволосая фигурка спрыгнула на газон и неторопливо поднялась по ступеням. В ее чертах сквозила необъяснимая мягкость, напомнившая Керри приветливые мордочки животных. И она так ловко управляла своим телом, как это удается только детям. Девушка запрыгнула на перила веранды прямо напротив Керри и улыбнулась, не переставая болтать ногами. Ее жизнерадостное настроение вызвало ответную улыбку.
– А знаешь, я вовсе не Мэйда, – проинформировала она Керри.
– Правда? Но тогда ты… – Керри напрягла память. – Тогда ты Зия.
Гостья кивнула:
– Нам нравится выглядеть одинаково.
– Вы достигли в этом немалых успехов. – Керри себе и представить не могла, что двое людей, не будучи близнецами, могут быть так похожи. – Я совсем не могу вас различить. Ты уверена, что вы не сестры?
– Конечно уверена. Но мы родились в один день и навеки стали лучшими подругами.
– И вы в самом деле живете на дереве? – с улыбкой спросила Керри.
– Да, только не на этом. Мы живем на вязе, что стоит позади дома. Он виден из окна твоей гостиной.
Да уж, такое дерево трудно не заметить.
– А где вы живете зимой? – снова спросила Керри. – Когда становится холодно?
Зия удивленно взглянула на свою собеседницу:
– Мы всегда живем на дереве. Зачем менять дом, когда наступают холода?
– Но вы же… можете замерзнуть.
Это замечание вызвало взрыв веселого смеха, точно такого же, как и у Мэйды.
– О, мы не так сильно ощущаем холод, как вы, – сказала Зия. – То есть мы его чувствуем, но это нам ничуть не мешает. Иногда мы даже спим в снегу, просто ради удовольствия.
– Но…
Керри замолчала, так и не досказав свой вопрос. Она понимала, что какая-то часть головоломки от нее ускользает. Керри никак не могла уловить смысл в словах девочки-подростка, утверждающей, что она круглый год живет в кроне вяза. Но она еще не была готова разгадывать загадки. Не сейчас. Невозмутимые высказывания Зии о совершенно невозможных вещах вызвали в голове Керри удручающие воспоминания о подобных сбивающих с толку разговорах, так тяготивших ее в прошлом. Неприятное напряжение уже давало о себе знать: у нее заболели глаза и мышцы шеи. Керри отчаянно захотелось вернуть то ощущение легкости, которое она чувствовала с момента пробуждения до последних минут.
– Знаешь, люди тоже когда-то жили на деревьях, – продолжала Зия. – Но это было очень давно, вы тогда были покрыты шерстью, зато представляли собой более приятных особ, чем большинство людей сейчас.
Керри машинально кивнула, но уже почти не слушала. Все, чего она сейчас хотела, так это вернуть утреннее настроение. Когда до нее донесся скрип входной двери, она почти обрадовалась возможности прервать разговор. Но, повернув голову, Керри снова смутилась. На мгновение ей показалось, что за то время, пока она оборачивалась, Зия непонятным образом перенеслась с перил веранды к двери. Конечно, это оказалась Мэйда, а ее подруга не двинулась с места.
– Эй, Керри, – заговорила Мэйда, держа в руке фотографию Нетти. – Кто это?
– Это моя… Где ты ее взяла?
– Она стояла на подоконнике в твоей гостиной.
– Я это знаю. Я хотела сказать…
Керри вздохнула. Трудно было злиться, когда на лице девушки было выражение такой искренней невинности. Мэйда той же легкой походкой, как и Зия, прошла вдоль веранды, села рядом с Керри на скамью, поджала ноги и положила фотографию ей на колени.
Личная жизнь Керри никогда не была только ее тайной, для этого в прошлом у нее не было никаких условий. Однако она не намеревалась и дальше мириться с посторонними вторжениями в нее. Надо было просто запереть за собой дверь.
– Ты не должна входить в чужую комнату без приглашения, – сказала Керри.
Мэйда посмотрела на нее с явным непониманием:
– Почему?
– Потому что это невежливо. Надо уважать право людей на уединение.
Как-то странно. Керри казалось, что она объясняет правила поведения маленькой девочке, вот только глаза, смотревшие на нее, были совсем не детскими. И даже не глазами молодой женщины, чего можно было ожидать от девушек лет шестнадцати-семнадцати, а именно таким определила она возраст новых знакомых. Глаза Мэйды говорили о гораздо более зрелом возрасте. Глядя в них, у Керри возникло странное ощущение вечности.
– А мы ее знаем, – сказала Зия, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть фотографию.
Керри удивленно подняла голову.
– Помнишь? – продолжала Зия, обращаясь исключительно к Мэйде. – Она жила в желтом домике, а вокруг росли полевые цветы. Их было так много, что мы в них плавали. А она часто их рисовала и что-то записывала в маленький блокнот.
Лицо Мэйды осветилось улыбкой.
– Да, я вспомнила. Она еще пекла овсяное печенье с орехами и кусочками сушеных фруктов и всегда делилась с нами.
Зия кивнула:
– Она называла его «походный паек».
– А в ее имени было что-то от крапивы*[3] – помнишь?
– Помню, помню, – закивала Зия. – И еще она строила домики для пчел, чтобы они приносили ей мед.
Мэйда мечтательно облизнулась:
– М-м-м. Она поила нас чаем с медом и никогда не сердилась, если мы облизывали пальцы.
Керри тоже помнила и это печенье, и чай с медом, но как могли это помнить Мэйда и Зия? Нетти умерла, когда им было не больше пяти или шести лет. А они сидят и толкуют о выкрашенном в желтый цвет доме и о лужайке с полевыми цветами, как будто сами там жили. И они знают, что бабушка держала пчел. И об овсяном печенье, и даже знают, что она называла его «походным пайком», поскольку всегда брала его с собой, отправляясь в дальние прогулки. Девочки знают и о ее набросках и заметках, которые потом превращались в короткие рассказы.
– А почему мы перестали ее навещать? – спросила Зия.
Мэйда задумчиво нахмурилась:
– Может, Рэй нам запретил?
– Нет, Рэй не мог быть так жесток. Вот Коди – да.
– Зато он симпатичный.
– Да, очень-очень.
– Но тогда…
Зия внезапно застыла.