де Линт Чарльз. Волчья тень

   Такое и в лучшие времена могло бы ее убить, а теперь, когда она прикована к больничной койке и временно – дай Бог, чтобы временно, – не может рисовать и писать из-за паралича…
   – Я хочу сказать, рано или поздно ей придется узнать, – сказала Мона.
   Софи кивнула:
   – Знаю. И наверно, мне и придется ей рассказать. Просто мне страшно.
   – Тебе не обязательно рассказывать в одиночку» – утешила ее Мона. – Я бы пошла с тобой. Или Венди наверняка согласится.
   – Или, может быть, Анжела, – задумалась Софи. – Она всегда умела сообщить дурные вести так, чтобы они не казались непоправимой катастрофой. И Джилли всегда ее слушала. – Она слабо улыбнулась Моне. – Я хочу сказать, Джилли умеет слушать, но Анжела – как Джо. Знает, как сказать Джилли и то, чего она не хочет слышать.
   – Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказала Мона.
 

2

 
   Однажды давным-давно…
   Наконец я с облегчением засыпаю и снова вижу Джо в стране снов. Все остальные ходят вокруг меня на цыпочках, словно я не человек, а хрупкая фарфоровая чашечка. Может, так оно и есть, если подумать, как легко оказалось меня сломать. Но теперь от меня только и осталось, что осколки фарфора, которые доктора собрали и скрепили бинтами в форме тела на больничной койке, так что уже нет нужды говорить приглушенно и смотреть озабоченно. Разбивать больше нечего. Мое сердце не в счет.
   Я недолго радуюсь встрече с Джо. Он в образе тихого сумасшедшего: маска, которую он надевает, когда шут в нем побеждает мудреца.
   – Знаешь, что бы нам помогло? – спрашивает он. – Если бы мы помнили, что все между собой в родстве: черные, белые, азиаты, краснокожие… Никакой разницы. Все родословные тянутся к одной старушке маме из Африки.
   Меня сейчас не слишком заботит идея кровного родства.
   – Ты куда клонишь? – спрашиваю я.
   – Никуда не клоню, – отзывается он. – Стою прямо.
   – Мне просто нужно передохнуть, – говорю я ему. – Потому я здесь и нахожусь. Понимаю, что все равно придется встретиться с тем, что ждет меня на больничной койке, но пока мне хочется оказаться подальше оттуда. Мне все это нужно: лес-собор, волшебство, воздух, у которого такой вкус, словно его можно пощупать и взвесить.
   Джо смотрит на меня и не говорит ни слова. Кроме Джорди, он единственный человек, который умеет заставить меня почувствовать себя виноватой, ничего для этого не делая. И я прекрасно знаю, к чему он клонит. Все насчет раны, которая сидит во мне: раны, появившейся, когда я была маленькой девочкой.
   – С «оказаться подальше», – наконец говорит он, – одна беда: трудно вовремя остановиться.
   – Ничего подобного, ты же знаешь, – возражаю я. – Я всю жизнь старалась быть не похожей на свою семью. Любить то, что они не любили. Если они вообще что-то любили.
   – Трудно приходилось? – спрашивает он.
   Я киваю:
   – Поначалу. Я вся состояла из углов. Тебе, как ты говоришь, это незнакомо…
   Я невольно улыбаюсь. Как будто в нем мало углов. Я замечала, как прохожие, столкнувшись с ним на улице, торопятся отвести взгляд, испуганные дикими огоньками, пляшущими в его глазах.
   – Теперь я действительно люблю людей, – продолжаю я, – но этому пришлось учиться. Пришлось избавиться от старых обид и старого багажа и научиться встречать каждый день надеждой и улыбкой. Искать в людях лучшее, а не худшее, потому что, когда ждешь лучшего, оно в них и поднимается тебе навстречу.
   – И в тебе тоже.
   Я киваю.
   Джо закуривает самокрутку, которую достал из кармана джинсов, и до меня доносится сладковатый запашок.
   – Но от обид ты так и не избавилась, – говорит он. – Не избавилась, а просто спрятала их в себе поглубже.
   Да, как и Джорди, и другие раненые души, отказавшиеся сдаться тьме.
   – Какая разница? – отвечаю я.
   – Ты действительно не понимаешь?
   Я бы закрыла тему, но ведь это Джо. От него отговорками не отвяжешься.
   – Не знаю, – говорю я. – Сделала все, что могла. Забыть не получилось.
   Я глубоко вдыхаю воздух, чтобы найти в нем поддержку и пробить ком в груди. Сколько лет, а он все там же, не уходит…
   – Я никак не могу их простить, Джо.
   Он делает выдох, и голубой дымок тянется из его рта. Он кивает.
   – Знаю, – говорит он. – Но теперь ты сломана в двух местах, и, судя по тому, что говорили мне целители, новая рана не заживет, пока ты не разберешься со старой. – Он строго смотрит на меня. – Нам придется что-то делать, иначе у тебя не останется ничего.
   – У меня есть все это, – говорю я, махнув рукой на деревья страны снов.
   – А если ты не поправишься в Мире Как Он Есть? – спрашивает Джо. – Понимаешь, чтобы дух мог странствовать здесь, ему нужен якорь – твое тело. Без него дух здесь не удержится.
   «Он говорит, что я умираю», – соображаю я. Мысль не кажется слишком страшной – трудно по-настоящему испугаться чего-то здесь, где все полно тайны, – но все-таки по спине проходит холодок.
   – И куда мы идем? – спрашиваю я.
   Он пожимает плечами, делает новую затяжку.
   – Этого никто на самом деле не знает, – говорит он. – Даже здесь. И здесь не встретишь умерших, которые могли бы объяснить.
   Мы замолкаем. Я так давно знаю Джо, что с ним даже молчать уютно, но сегодня в тишине чувствуется натянутость. Что-то нарушает покой. Это мое сломанное тело и старые раны, которые никто не умеет залечить.
   – Я на какое-то время исчезну, – говорит Джо. – Есть у меня одна знакомая, может, она и сумеет помочь, но найти ее трудно, а ты же знаешь, что здесь творится со временем.
   По собственному опыту не знаю, но от других я достаточно много об этом слышала. Время здесь как вода: течет то быстрее, то медленнее, чем в мире, где на больничной кровати лежит мое тело и я даже сесть не могу, не то что расхаживать, как я расхаживаю здесь.
   – Со мной ничего не случится, – уверяю я Джо.
   – Я попрошу пару родственничков за тобой присмотреть, – говорит он. – Составить тебе компанию на этой стороне. Может, покажут тебе места, пока меня не будет.
   – Например, девочек-ворон? – спрашиваю я, не в силах скрыть жадного интереса.
   – С чего ты взяла, что они мне родня?
   «Да с того, что они, как и ты, оборотни-шутницы», – думаю я, но вместо ответа пожимаю плечами.
   – С Мэйдой и Зией ты только скорее попадешь в беду, – говорит Джо. – Они никому не желают зла, просто такие уж уродились.
   – А мне они нравятся.
   Джо усмехается:
   – Почему бы им не нравиться тебе? Мир с ними интереснее, это уж точно.
   Он последний раз затягивается и тушит самокрутку о подошву. Окурок отправляется в карман.
   – Постараюсь вернуться поскорее, – обещает он.
   – Спасибо, Джо.
   Я обнимаю его и думаю: забавно. Какое простое дело, легче легкого, все равно что ходить, дышать или поднять карандаш. Пока не оказывается, что ты этого больше не можешь. Там, на больничной койке, я даже напиться сама не могу.
   – Не проводи здесь все время, – говорит Джо, уходя. – Обещай мне, что будешь работать как следует, когда они начнут восстановительную программу.
   – Хорошо. Но сначала…
   – Тебе хочется оказаться подальше. Да, я тебя слышал.
   Он тычет указательным пальцем мне в лоб.
   – Йа-ха-хей! – говорит он.
   Потом делает шаг в сторону, и его больше нет со мной. Словно шагнул за невидимый занавес.
   – Йа-ха-хей, – тихонько повторяю я.
   Я закрываю глаза и делаю большой затяжной глоток здешнего волшебного воздуха, прежде чем позволить себе проснуться на больничной койке.
 

3

 
   На следующий вечер, придя в госпиталь, Софи узнала, что Джилли перевели из реанимации в обычную палату. Они с Десмондом зашли сразу после занятий, которые вели в ньюфордской Школе искусств, и явились в больницу с папками и портфелями. Им объяснили, как найти палату Джилли, и Софи, вернувшись к лифту, нажала кнопку пятого этажа: еще два вверх. Лифт немедленно отправил их вниз, в кафе на первом этаже.
   – Идиотская штуковина, – пробормотала Софи. Она снова потянулась к кнопке, но Десмонд пробормотал: «Джинкс» и перехватил ее руку.
   – Дай-ка лучше мне, – сказал он, – а то мы всю ночь прокатаемся.
   Софи со вздохом прислонилась к стене. Десмонд ухмыльнулся, блеснув зубами на фоне кофейно-коричневой кожи. Он, как обычно, был в мешковатых штанах, футболке и легкой хэбэшной курточке, хотя в этот день подморозило и дул резкий ветер. Но Десмонд всегда одевался так, будто все еще живет на Островах. Можно было бы счесть уступкой холоду шерстяной беретик, которым он прикрыл шевелюру, если бы Десмонд не носил его не снимая и в самые знойные летние дни. Береты он неизменно выбирал панафриканских цветов: красно-черно-зелено-желтые, но этим все и ограничивалось. Он даже говорил без ямайского акцента, потому что ему не было семи, когда его семья эмигрировала в Ныофорд.
   Выйдя из лифта, они наткнулись в коридоре на Анжелу. Та улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз.
   – Как она? – спросил Десмонд.
   – Будь это другой человек, – ответила Анжела, – можно бы сказать, что она в неплохом настроении. Но для Джилли это глубокая депрессия. Не дайте сбить себя с толку улыбками и шуточками. Ей больно.
   Десмонд вдохнул:
   – Начинаешь задумываться насчет планов, которые Господь, как говорят, имеет в отношении каждого из нас, вам не кажется?
   – Господь ничего с нами не делает, – сказала Анжела. – Ему и не к чему. Хватает того, что мы делаем друг с другом.
   Она махнула рукой и вошла в лифт. Дверь с шелестом закрылась.
   – Анжеле тоже больно, – заметил Десмонд.
   – Всем нам больно.
   Он кивнул:
   – Аминь.
 
   Новая палата была рассчитана на двоих, но вторая койка пустовала, так что Джилли пока оказалась здесь полновластной хозяйкой. Окно занимало всю боковую стену, оно начиналось на высоте пояса и поднималось до самого потолка, открывая вид на город. С такой высоты был виден даже собор Святого Павла. Дальше прямоугольные башни небоскребов горным хребтом загораживали набережную и Волчий остров.
   – Вот это вид! – присвистнул Десмонд.
   – Пару раз в день они запускают сюда экскурсии, – сообщила ему Джилли.
   Она криво усмехнулась им – все ее улыбки теперь были кривыми, – а потом ее взгляд упал на то, что было у них в руках. Софи видела, как трудно Джилли удержать на губах улыбку.
   «Надо было оставить все барахло в коридоре», – подумала она, с запозданием сообразив, что художественные принадлежности напоминают Джилли о том, чего она лишилась.
   «Ты поправишься, – хотелось ей сказать. – Не успеешь оглянуться, как снова будешь рисовать и писать красками».
   Только что, если не будет?
   – Как сегодня занятия? – спросила Джилли.
   – Да ты же знаешь, – ответил ей Десмонд. – Все как всегда. Все хотят рисовать прямо сейчас, не потратив ни минуты на учение.
   – А кто ведет мои уроки?
   – Мы с Иззи по очереди, – сказала Софи. – Пока не… – «найдут тебе замену», – чуть не сорвалось у нее с языка. – Пока ты не вернешься.
   – Думаю, им надо найти кого-то на постоянную работу, – сказала Джилли.
   Десмонд покачал головой:
   – Да ведь ты скоро выйдешь.
   Джилли промычала пару тактов из «Желанья и надежды» – песенки, которую Ани Ди Франко недавно записала для нового фильма «Свадьба лучшего друга». На прошлой неделе они посмотрели его на видео, но Софи большую часть проспала.
   – Давайте говорите со мной! – потребовала Джилли. – Что происходит в школе? Я, кажется, год там не была.
   Десмонд протянул:
   – Ты ведь знаешь, как у Ханны с Дэви Финном, верно?
   – Ну-ка рассказывай! Я уже всерьез собиралась ради этой парочки заделаться профессиональной свахой.
   – Можешь не трудиться, – сказал Десмонд.
   Софи кивнула:
   – В субботу она пригласила его в гости, и он засиделся до утра.
   – Плюс, – добавил Десмонд, – люди видели, как они целуются и держатся за руки в общественных местах.
   – О господи, я все пропустила! – сказала Джилли. – Подробности! Я желаю сочных подробностей.
   «Как здорово, что Джилли приходит в себя, – думала Софи, – пусть даже слова еще выговаривает невнятно и не может пока скакать, как обычно, по комнате. Да, непривычно видеть ее лежащей вот так. Такой тихой».
   Но Десмонду вскоре пришлось уйти, и тогда Софи заметила, что веселье-то наигранное.
   – Я взяла у тебя из ящика письмо от Джорди, – сказала она, откапывая конверт из-под кистей и тюбиков краски. – Захватила с собой.
   – Прочитаешь мне?
   – Ну конечно… – Софи замялась. – Судя по штемпелю, оно до несчастного случая отправлено. Ты ведь знаешь, он хочет приехать, но сначала должен закончить кое-какую студийную работу. Он говорил Венди, что прилетит на выходные.
   – Мне его не хватает.
   Софи кивнула:
   – И нам тоже.
   Только не так, как Джилли…
   Письмо оказалось для Джилли лучшим тонизирующим, чем все ее посетители. Джорди сухо и точно описывал жизнь в Лос-Анджелесе и беззлобно подшучивал над голливудской компанией, в которую попал из-за Таниных киношных дел. И в каждом слове безошибочно ощущалась любовь к Джилли.
   К тому времени как Софи дочитала до конца, глаза Джилли сияли.
   – Как ты думаешь, ему там хорошо? – спросила она.
   Софи покачала головой:
   – На самом деле, нет. По-моему, он старается ради Тани.
   – Он не хотел уезжать, – сказала Джилли. – Это я его уговорила.
   – Ну и зачем? Я-то знаю, как у тебя с ним.
   Джилли натянула на губы кривую улыбку.
   – Джорди, конечно, простой парень, но ему хочется, чтобы подружка была яркая. Ты знаешь, к каким женщинам его всегда тянуло. Помнишь Сэм?
   – Эффектная красотка, – согласилась Софи.
   – Вот-вот. Куда уж мне за такими тянуться.
   – А тебе и не надо было. Прежде всего, яркости в тебе не меньше.
   – Точно. Природный дар.
   Софи ее не слушала.
   – А во-вторых, в тебе есть нечто гораздо большее. Вы двое были созданы друг для друга.
   Джилли медленно покачала головой:
   – Я так и не смогла решиться на физическую близость. Такую, как ему хотелось. Какой он заслуживает. Ты же знаешь, как я скукоживаюсь, когда дело доходит до интима.
   – Может, с Джорди получилось бы по-другому.
   – Может быть, – согласилась Джилли. – Но я боялась испортить и то, что у нас было.
   «А теперь он ушел, и тебе остались только письма, – подумала Софи. – Он чужой мужчина, а должен был стать твоим».
   Но этого она никак не могла сказать Джилли. Да и нужды не было. По глазам было видно – она знает сама.
 
   Пришли Венди с Кристи и его подружкой Саскией, так что Софи сложила письмо и засунула в ящик тумбочки, а потом собрала свои вещи и попрощалась. Но из больницы она не ушла, а спустилась по лестнице в кафе и заказала сандвич с чашкой чаю. Она допивала вторую чашку, когда пришла Венди, взяла себе чай и тоже подсела к Софи.
   – Как там в студии? – спросила она. – Сумели навести порядок?
   Софи кивнула:
   – Такого порядка там сроду не бывало.
   – Тяжело, наверно, было видеть эти картины?
   – Ты не представляешь, как тяжело. Но с ними одна странность. Погубили только картины с фантастическим сюжетом. Кто бы это ни сотворил, остальных он не тронул.
   – Почему?
   Софи пожала плечами:
   – Почему он вообще это сделал?
   – Тебе надо бы Лу сказать, – посоветовала Венди, – вдруг он сумеет что-то понять… – Она рассмеялась: – Опять я в рифму говорю.
   Софи улыбнулась:
   – Ты же наш придворный поэт.
   – Стараюсь. Венди диджей, крутит рэп целый день…
   Но шуток им хватило не надолго. В такое время трудно смеяться. Они чувствовали себя виноватыми уже потому, что веселятся, пока наверху лежит прикованная к кровати Джилли.
   – Я расскажу Лу, – сказала Софи и, прихлебывая чай, взглянула на Венди поверх чашки. – Как она тебе сегодня показалась?
   – Никогда не видела ее такой пришибленной. Чудно это, как подумаешь. Ведь всегда казалось, что Джилли ничем не согнешь. Наоборот; к ней все приходили со своими бедами.
   – Вечная мамочка всей честной компании.
   – Ну, так ведь и было.
   Софи пожала плечами:
   – Знаю. – Она сделала еще глоток и поставила чашку. – Больше всего меня беспокоит, что ей только и хочется поскорее уснуть и попасть в страну снов. Как будто, когда ей открылся вход в другой мир, здесь для нее все потеряло смысл.
   – Честно говоря, – заметила Венди, – здесь ей не много радости.
   Софи вздохнула:
   – Тут ты права. Но беда в том, что она так увлеклась приключениями в стране снов и совсем не старается выздороветь. Все спит и спит.
   – Доктор ведь сказал, что ей нужен отдых.
   – А еще он сказал, что она должна захотеть выздороветь.
   Но Венди не сдавалась:
   – Что плохого, если она отдохнет от того ужаса, который пережила здесь?
   – Страна снов не настоящая.
   – Но кажется настоящей, верно? Не ты ли всегда говорила так про свои сны? Что они – как вторая жизнь.
   – «Как» не значит «есть».
   Венди покачала головой:
   – У тебя там даже парень завелся.
   – Но это там. – Софи постучала пальцем по столу. – А мы здесь. Вот на чем она должна сейчас сосредоточиться, если хочет выздороветь. Сколько бы они ни упражняли ей парализованные мускулы, если она сама не будет прилагать усилий, ничто не поможет.
   – Что ты говоришь? – возмутилась Венди. – Будто она хочет остаться парализованной.
   – Господи, конечно нет. Просто…
   – Просто ты не можешь смотреть, как она ускользает от нас.
   Софи кивнула.
   – Что действительно печально, – сказала Венди, – так это то, что, если она захочет чего-то, нам никак ее не остановить.
   Именно это пугало Софи больше всего.
   – Я всегда этого боялась, – помолчав, добавила Венди.
   – Чего?
   – Что если она найдет дорогу в волшебную страну, то уйдет и больше не вернется.
   – Не представляю себе мира без Джилли, – сказала Софи.
   Венди вздохнула:
   – Беда в том, что я представляю. И это будет ужасный, скучный мир.
   – Нельзя ее отпускать.
   Венди только кивнула. Что толку повторять уже сказанное. Ее слова и так звенели в ушах Софи.
   Если она захочет чего-то, нам никак ее не остановить.
 

4

 
   Я, кажется, не могу объяснить, почему мне так необходимо уйти. У изломанного тела, которое все навещают в больнице, причин достаточно, но ведь я никогда не любила жалеть себя. Я не так устроена. Если есть проблема, я ее решаю. Если не знаю, как ее решить, значит, узнаю как.
   И с той, которая мне досталась сейчас, обошлась бы так же.
   Но мне всю жизнь хотелось стать девочкой, которая нашла дорогу в волшебную страну. Я залпом глотала книги Клайва Льюиса и Уильяма Данторна, Элен Вентворт, Сьюзен Купер и Алана Гарнера. Если мне удавалось достать их в библиотеке, я читала их, как только они попадали мне в руки, а потом по порядку, а потом перечитывала и перечитывала. Потому что я с детства понимала, что вход в волшебную страну – не просто бегство. Я чувствовала, что пересечь ее границу – значит не только спастись от ужаса и стыда, составлявших тогда всю мою жизнь. Я была до мозга костей проникнута сознанием, что, перейдя эту границу, я попаду домой.
   Потому-то я так отчаянно желала встречи с чудом, с тайной, с красотой мира, лежащего за пределами Мира Как Он Есть. Там меня ждали безопасность, сила и знание: возможность стать тем, чем я должна быть. Я всю жизнь старалась стать такой здесь, но то, чего мне удалось добиться, казалось лишь отзвуком, подобием того, что могло бы быть в ином месте, спрятанном где-то за гранью нашего мира.
   А теперь, когда дорога открылась, пусть только во сне, все, на что меня хватает, – это возвращаться в Мир Как Он Есть, к Сломанной Девочке в больнице. Даже будь я совершенно здорова, возвращаться было бы трудно. Мне выпал шанс, может быть единственный. Если для того, чтобы оказаться здесь, надо было попасть под машину и стать калекой, – я могу это принять. Потому что я не убегаю от чего-то – я бегу к чему-то.
   Я понимаю, как все волнуются. Я люблю своих друзей, и мне меньше всего хочется причинять им боль, но я просто не могу найти слов, чтобы объяснить, что это значит для меня. Думаю, никто из них, кроме, может быть, Джорди и Джо, не понимает, как необходим мне другой мир. Честно говоря, паралич и сломанные кости делают времяпрепровождение в Мире Как Он Есть не слишком приятным. Я так привыкла быть активной, сама решать собственные проблемы, что беспомощность Сломанной Девочки меня убивает. Я даже упражняться не могу самостоятельно. Единственное, что мне по силам, – двинуть одной ногой – не так уж мало, да? – а левая подвижная рука придавлена гипсом.
   Сегодня утром ко мне заходил врач лечебной физкультуры вместе с красавчиком Дэниелем. Софи уверяет, что он в меня влюблен, но на самом деле он просто внимателен к своим больным.
   Им срезали бюджет, так что на одного врача приходится слишком много пациентов, и он не сможет всегда заниматься мной сам. Он показал Дэниелю, как упражнять мою руку и ногу, сочетая движение с глубоким массажем мышц. Проделывать это полагается не меньше двух раз в день. А если возможно, то чаще. Так что сегодня после обеда Дэниель пришел для второго сеанса и чуть не свел меня с ума, сгибая и поворачивая мне руку, ногу, шею и непрерывно болтая. В прежние времена и я была бы счастлива с ним поболтать. Джорди говорит, я страдаю неизлечимой общительностью. Может, мне и пришлось учиться любить людей давным-давно, когда я заново становилась человеком, но теперь усилий не требуется, потому что я их в самом деле люблю.
   Но сейчас мне хочется побыть одной. Мне не нравится, когда Дэниель двигает мои руки-ноги, будто я марионетка. Мне не нравится, когда заходят друзья и вдруг становятся рядом со мной напряженными и неловкими. Осторожнее, не разбейте Шалтая-Болтая. Шалтай-Болтай по дорожке гулял, Шалтай-Болтай под машину попал. Мы его кое-как собрали, но клей держит не слишком хорошо, и от любого сквозняка кусочки снова могут рассыпаться.
   Когда Дэниель наконец уходит, я опять закрываю глаза. Помнится, меня всегда удивляло, как легко Софи удается заснуть, но теперь я, кажется, понимаю. Если знаешь, что заснуть – значит перейти границу, как не научиться засыпать мгновенно?
   Вот я – Сломанная Девочка на больничной кровати, а вот уже я – снова я, целая и подвижная, стою в вечном лесу. В лесу-соборе. Скажете, это просто сон? Верно. Но мне все равно, главное, я могу гулять под исполинскими деревьями, и каждый вдох – как сытное угощение, пища для моей души.
   Мне хочется просто бродить, уходить все глубже в страну снов, найти место, которое – я знаю – ждет меня здесь. Мой дом. Но я обещала Джо не торопиться, чтобы прогулки здесь не отвлекали меня от главного дела – починить Сломанную Девочку. А уж потом искать дом. Я понимаю, что он прав: если я умру в Мире Как Он Есть, меня заберут и из страны снов, отправят в последнее путешествие, которое всем нам когда-нибудь предстоит. Я не знаю, что ждет нас, когда мы умираем: лучше там будет или хуже. Знаю только, что я еще не готова узнать.
   Так что не будем торопиться. Сегодня я решила заняться этюдами.
   До того как попасть под машину, я всегда находила время на это дело. Если некогда было работать над картиной, я брала альбом для набросков и рисовала безо всякой цели, просто ради удовольствия, чтобы почувствовать, как карандаш скользит по бумаге, подбирая тени и блики, пока не совершалось чудо, и на бумаге не появлялась узнаваемая форма. По-моему, я всегда рисовала не задумываясь, еще ребенком. Так же просто, как дышала. Но теперь я знаю, что делаю. Я знаю, что моя радость объясняется самим фактом, что я могу рисовать. Сломанной Девочке и карандаша в руках не удержать. Я раздобыла альбом и отличный угольный карандаш в Мабоне. До сих пор не разобралась, почему меня заносит то туда, то сюда, в лес. Я долго бродила по городу, искала Софи и ее парня, Джэка, и встретила много интересного народа, но их не нашла. Любопытно: те люди, с которыми я познакомилась, они в стране снов свои или вроде меня, в отпуске от собственного тела? Спросить показалось невежливым.
   В последний раз я решила на время оставить поиски. Мабон оказался даже больше Ньюфорда, а Ньюфорд уже перевалил за шесть миллионов. Искать Софи, не зная города, – довольно безнадежное занятие. Как-нибудь встретимся. А пока, что говорить, мне по душе Мабон, но в лесу лучше.
   В прошлый раз, когда я очутилась в Мабоне, мне попался художественный магазинчик, и там я нашла альбом и карандаш. Спросила Джейми – так, судя по табличке, звали продавца за прилавком, если только они со сменщиком не использовали одну табличку на двоих, – не знает ли он, как из Мабона попасть в лес-собор. Мое название ему понравилось. Даже в стране снов, которая вся походит на храм, тот лес – особое место.
   – Иногда это возможно, – сказал он, пропуская меня за прилавок.
   Мы оказались на складе, где царил кавардак, обычный для тех помещений магазинов, что скрыты от глаз покупателя. Джейми нажал ручку двери в задней стене комнатки и открыл ее, но перед нами оказался обыкновенный переулок.
   Он прикрыл дверь и обернулся ко мне:
   – Извините. Забыл предупредить, что срабатывает только тогда, когда вы ждете, что за дверью окажется именно то место, куда вы хотите попасть.
   Я открыла рот, чтобы спросить, как такое может быть, но передумала и просто кивнула. В волшебном мире случаются чудеса.
   Я улыбнулась продавцу:
   – Конечно, она ведет в лес.
   Он открыл дверь, и она вела в лес. Переулка не было, лес начинался сразу за порогом.