Страница:
Чарльз Де Линт
Волчья тень
Всем, кто, несмотря ни на что, сумел сделать правильный выбор
От автора
Надеюсь, постоянные читатели моих книг простят мне повторение нескольких страниц из рассказа «В доме врага моего». У меня не хватило мужества, возвращаясь к прошлому Джилли, передавать его другими словами. Хватит с нее и того, что ей пришлось пережить в этом романе.
Особая благодарность – Холли Коул, которая если и не сама написала песню «Девочка-Луковка» («The Onion Girl»), вдохновившую меня на создание этой книги, то, безусловно, сделала ее своей в альбоме «Милое темное сердце» («Dark Dear Heart»); Фреду Иглсмиту за все те клочки с задворок жизни, которым он придает такую трогательную реальность, а также за разрешение использовать не появлявшуюся в записи песню «Это ты» («It Was You»); Джейн Б. Уинанс, которая передала мне соображения своего преподавателя по поводу сказок; Джиллиан О'Мигер, отважно поделившейся со мной собственным ужасным опытом человека, выжившего после автокатастрофы; Полу Брендану, напомнившему мне о дружбе Джилли и Натти; Эндрю и Алисе Вакс – Эндрю за постоянную поддержку и Берка, Алисе за увлекательные рассказы о животных; Хани Вакс, вдохновлявшей меня; Дэвиду Тамулевичу и Кэт Элбридж, благослови их Бог, за великолепные компакт-диски; Чарльзу Вессу, Роджеру Тернеру, Пэт Кэвин, Терри Уиндлинг, «Кунциз» и «Ред рок гёрлз» за доброту, которая помогает мне оставаться в здравом уме (или быть счастливым в своем безумии, что тоже вполне возможно); Карен Шафер, которая храбро поделилась собственным опытом, правила рукопись, и вообще за то, что она – это она в своих красных тапочках; и Мэри Энн, как всегда, за любовь, утешение, поддержку, за острый читательский глаз и за то, что заставила меня дописать те две главы.
Тем читателям, которые продолжают писать мне и расспрашивать, какая музыка меня вдохновляет, могу сообщить, что это в первую очередь Холли Коул и Фред Иглсмит, уже упомянутые выше (кстати, я охотно послушал бы песни Фреда в исполнении Холли). Кроме того, на меня произвели впечатление многие другие альбомы. За последние полтора года, пока я писал эту книгу, я слушал среди прочего: «Ни там, ни здесь» («Places In Between») Терри Хендрикс; «Обет» («Covenant») и «Выше и ниже» («Over and Under») Грега Брауна; «Трансцендентальный блюз» («Transcendental Blues») Стива Эрла; «Зеленый мир» («The Green World») Дара Уильямса; «Слишком много всего» («Too Much Plenty») Бекки Хемингуэй; «Где-то под Патерсоном» («Somewhere near Paterson») Ричарда Шиндел-ла; «Кулаки потопа» («Fists of Flood») Дженнифер Дэниэлс; «Перелом» («Broke Down») Слайда Кливза; и «Хватит» («То the Teeth») Ани Ди Франко.
Однако когда я сажусь за наброски и черновики, то чаще слушаю инструментальную музыку или песни на непонятном мне языке. Из мелодий мира и кельтской музыки я слушал: Роберта Майклза, Кевина Кроуфорда, «Луназу» (бесспорно, моя любимая из кельтских групп – спасибо, Пол, что познакомил меня с ними); Кэтрин Тикелл; Лайзу Линн; «Возвращаясь в Брайз» («Back to Breizh») Алана Стивелла; «Тонические поэмы III» («Tone Poems III») (слайдовая и резофоническая гитары и мандолина Дэвида Гризмана); Ким Анжелис; «Небольшое разочарование» («Small Awakenings») Кэтрин Бриггз; «Волынку» («Pipeworks») – чудесный компакт-диск с записями нортумбрийской волынки Джимми Янга из «Руа»; «Лос Лобос»; Лилу Дауне (у нее голос латинского ангела, если не демона); Бади Ассада… словом, сами видите, я со многими пообщался.
В последние годы я, кроме того, заново открыл для себя, какую радость доставляют записи Билла Эванса для «Риверсайд», особенно «Лунный луч» («Moonbeams») и «Как поет мое сердце!» («How My Heart Sings!»). Я слушаю «Вдали от Миссури» («Beyond the Missouri Sky») Чарли Хейдена и Пэта Мэтини; «Славный пес», «Счастливчик» («Good Dog», «Happy Man») Билла Фризелла и «The Tatum Group Masterpieces Volume 8» с Беном Уэбстером. Еще я постоянно возвращаюсь к записям Майлза Дэвиса, Оскара Петерсона, Телониуса Монка и Лестера Янга.
Это только то, что первым приходит в голову, но, надеюсь, я сумел показать, сколько радости приносят мне эти музыканты.
Чарльз де Линт, Оттава, осень 2000
Особая благодарность – Холли Коул, которая если и не сама написала песню «Девочка-Луковка» («The Onion Girl»), вдохновившую меня на создание этой книги, то, безусловно, сделала ее своей в альбоме «Милое темное сердце» («Dark Dear Heart»); Фреду Иглсмиту за все те клочки с задворок жизни, которым он придает такую трогательную реальность, а также за разрешение использовать не появлявшуюся в записи песню «Это ты» («It Was You»); Джейн Б. Уинанс, которая передала мне соображения своего преподавателя по поводу сказок; Джиллиан О'Мигер, отважно поделившейся со мной собственным ужасным опытом человека, выжившего после автокатастрофы; Полу Брендану, напомнившему мне о дружбе Джилли и Натти; Эндрю и Алисе Вакс – Эндрю за постоянную поддержку и Берка, Алисе за увлекательные рассказы о животных; Хани Вакс, вдохновлявшей меня; Дэвиду Тамулевичу и Кэт Элбридж, благослови их Бог, за великолепные компакт-диски; Чарльзу Вессу, Роджеру Тернеру, Пэт Кэвин, Терри Уиндлинг, «Кунциз» и «Ред рок гёрлз» за доброту, которая помогает мне оставаться в здравом уме (или быть счастливым в своем безумии, что тоже вполне возможно); Карен Шафер, которая храбро поделилась собственным опытом, правила рукопись, и вообще за то, что она – это она в своих красных тапочках; и Мэри Энн, как всегда, за любовь, утешение, поддержку, за острый читательский глаз и за то, что заставила меня дописать те две главы.
Тем читателям, которые продолжают писать мне и расспрашивать, какая музыка меня вдохновляет, могу сообщить, что это в первую очередь Холли Коул и Фред Иглсмит, уже упомянутые выше (кстати, я охотно послушал бы песни Фреда в исполнении Холли). Кроме того, на меня произвели впечатление многие другие альбомы. За последние полтора года, пока я писал эту книгу, я слушал среди прочего: «Ни там, ни здесь» («Places In Between») Терри Хендрикс; «Обет» («Covenant») и «Выше и ниже» («Over and Under») Грега Брауна; «Трансцендентальный блюз» («Transcendental Blues») Стива Эрла; «Зеленый мир» («The Green World») Дара Уильямса; «Слишком много всего» («Too Much Plenty») Бекки Хемингуэй; «Где-то под Патерсоном» («Somewhere near Paterson») Ричарда Шиндел-ла; «Кулаки потопа» («Fists of Flood») Дженнифер Дэниэлс; «Перелом» («Broke Down») Слайда Кливза; и «Хватит» («То the Teeth») Ани Ди Франко.
Однако когда я сажусь за наброски и черновики, то чаще слушаю инструментальную музыку или песни на непонятном мне языке. Из мелодий мира и кельтской музыки я слушал: Роберта Майклза, Кевина Кроуфорда, «Луназу» (бесспорно, моя любимая из кельтских групп – спасибо, Пол, что познакомил меня с ними); Кэтрин Тикелл; Лайзу Линн; «Возвращаясь в Брайз» («Back to Breizh») Алана Стивелла; «Тонические поэмы III» («Tone Poems III») (слайдовая и резофоническая гитары и мандолина Дэвида Гризмана); Ким Анжелис; «Небольшое разочарование» («Small Awakenings») Кэтрин Бриггз; «Волынку» («Pipeworks») – чудесный компакт-диск с записями нортумбрийской волынки Джимми Янга из «Руа»; «Лос Лобос»; Лилу Дауне (у нее голос латинского ангела, если не демона); Бади Ассада… словом, сами видите, я со многими пообщался.
В последние годы я, кроме того, заново открыл для себя, какую радость доставляют записи Билла Эванса для «Риверсайд», особенно «Лунный луч» («Moonbeams») и «Как поет мое сердце!» («How My Heart Sings!»). Я слушаю «Вдали от Миссури» («Beyond the Missouri Sky») Чарли Хейдена и Пэта Мэтини; «Славный пес», «Счастливчик» («Good Dog», «Happy Man») Билла Фризелла и «The Tatum Group Masterpieces Volume 8» с Беном Уэбстером. Еще я постоянно возвращаюсь к записям Майлза Дэвиса, Оскара Петерсона, Телониуса Монка и Лестера Янга.
Это только то, что первым приходит в голову, но, надеюсь, я сумел показать, сколько радости приносят мне эти музыканты.
Чарльз де Линт, Оттава, осень 2000
В сказках реки наполнены вином, чтобы на одно безумное мгновение напомнить нам, что в них течет вода.
Г. К. Честертон. Ортодоксия
Говорил ты, мечты сбываются, Говорил, и мои исполнятся, Говорил, надо ждать и надеяться. Это все говорил ты, ты… Так за что твои замки воздушные схоронили меня под руинами?
Фред Иглсмит. Это ты
Настоящая семья та, которую мы выбираем сами.
Эндрю Вакс
Джилли
Ньюфорд, апрель 1999-го
Однажды давным-давно…
Не знаю, что заставило меня обернуться. Должно быть, какое-то шестое чувство, от которого волосы на затылке встают дыбом. Фары. Их свет заполняет весь мир, я застыла в их лучах, как олень, застигнутый на дороге. Не могу двинуться с места. Машина пытается свернуть, но поздно.
Как-то чудно все замедляется. Кажется, времени хватит на что угодно, а ведь его совсем не осталось. Я жду, когда же вся жизнь промелькнет у меня перед глазами, но по-прежнему вижу только надвигающиеся фары.
И визг шин.
И порыв ветра.
И удар.
Однажды давным-давно…
Так они все начинаются, старые сказки, которые я читала в детстве. И правильно начинаются, потому что сразу понимаешь, что сейчас тебя перенесут в другой мир.
Так вот.
Давным-давно жила была девочка, которая согласилась бы жить где угодно, только не там, где жила. А еще больше ей хотелось найти путь в другой мир, лежащий за пределами этого: в тот дивный мир, о котором она читала в книжках. Она заглядывала в старые шкафы и не пропускала ни одной кроличьей норы. Она пробовала тереть каждую старую лампу, какая попадала ей в руки, и загадывала, загадывала желания…
Я всегда знала, что есть другой мир, где обитают духи сумерек, которых можно заметить только краешком глаза, эльфы и еще более удивительные создания, видимые только случайно, мельком: шепотки и мелькание теней – вот они есть, а вот их нет, стоит только посмотреть в их сторону.
Правда, я не всегда умела найти их. А когда научилась, долго думала, что это просто избыток воображения просачивается из моей головы в окружающий мир.
С точки зрения того, что профессор Дейпл называет общепринятой реальностью, – имея в виду, что мир таков, как он есть, потому что все мы согласились считать его таким, – можно сказать, что я ношу в себе волшебный мир, невидимый для тех, кто живет рядом со мной. Странный и удивительный мир, в котором неправдоподобное становится не просто возможным, а вполне вероятным. И не важно, что по большей части никто, кроме меня, не способен его увидеть, хотя я, может быть, потому и начала рисовать, что хотела показать всем остальным тот чудной уголок действительности, в котором я живу.
Краешком глаза я замечаю то, чего вроде бы не должно быть, но есть, хотя бы на миг. На блошином рынке почерневший чайник оборачивается барсуком и спешит прочь, перебирая короткими лапками. Поздно ночью на подоконник детской на втором этаже, над китайской бакалейной лавочкой, напротив моей студии, опускается потерявшийся мальчик, и крошечная искорка пляшет у него над плечом, когда он заглядывает внутрь сквозь толстые стекла. Еще позже мне слышен приглушенный стук копыт по мостовой, и, выглянув в окно, я вижу страшного карлика, которого Кристи называет Долговязым, верхом на свинье Бригвин. Он спешит на ярмарку гоблинов и вертит в пальцах спутанные волосы, управляя ветром.
Да, и горгульи… Сидят на своих высоких насестах, притворяются каменными, а сами ведут долгие беседы с голубями и воронами. Я вижу, как они украдкой шевелятся и замирают, лукаво скосив глаза, стоит им заметить мой взгляд.
Но меня всегда отличало богатое воображение, и прошло много лет, прежде чем я осознала, что большинство людей не умеют видеть тех странных чудес, которые заметны мне. Я долго считала, что они видят, но не хотят признаваться.
Только беда с волшебством в том, что оно почти ни в чем не помогает. Когда дела плохи, мало проку с того, что ты замечаешь эльфов на свалке и ворон, которые умеют превращаться в девчонок и обратно. Нужного волшебства вечно не оказывается под рукой. Три желания, джинны в бутылках, семимильные сапоги, плащи-невидимки и прочее остаются в сказках, а здесь, в большом мире, нам приходится изворачиваться как умеем, своими силами.
Мир, когда я открываю глаза, весь размяк. Веки слипаются, в глазах словно песок, и все расплывается. Цвета тусклые, в ушах пробки. Я отдельно, а мое тело отдельно. Я это осознаю, но тело больше не хочет возвращаться ко мне. Оно расплывается, как и все остальное. И мне тоже не хочется возвращаться в свое тело, которое готово открыть для меня мир боли.
Я смутно ощущаю, что в носу у меня что-то вставлено. В руке игла капельницы. И руки-ноги тяжелые, как не знаю что.
Я понимаю, что, должно быть, я в больнице.
В больнице? С чего бы мне быть в больнице?
Я слышу тихий жалобный всхлип и понимаю, что всхлипываю я сама. Тут же перед глазами появляется огромное лицо. Черты его неясны. Постепенно лицо принимает обычные размеры, но все равно расплывается.
– С-софи?..
Не голос, а еле слышный шорох. Губы тоже меня больше не слушаются.
– Ох, Джилли, – говорит она.
От ее голоса у меня из ушей выскакивают пробки. Слух проясняется. Я должна ей что-то рассказать. Свой сон.
– Мне… как-то… чудно…
– Все будет хорошо, – говорит она.
Теперь я вспоминаю, что мне снилось. Головокружение и странные ощущения уходят или, пожалуй, отступают вдаль, словно я смотрю на них с обратного конца подзорной трубы. Я пробую сесть, но не могу даже приподнять голову. Но и это меня не тревожит.
– Я побывала там, – говорю я ей. – В Мабоне. Я наконец нашла дорогу в страну твоих снов.
Кажется, Софи готова заплакать. А ведь ей бы радоваться за меня. Мне всегда хотелось попасть туда, в ее мир-собор, где все выше, больше, ярче – величавее, чем здесь. Она во сне переносится в город Мабон и ведет там настоящую, очень увлекательную жизнь. Кристи называет это многосерийными снами, когда, засыпая, каждый раз возвращаешься на то же место, где проснулась накануне, но это не так просто. А как, никто из нас толком не понимает. Я всегда верила, что город существует на самом деле, а теперь знаю наверняка, потому что сама там побывала.
– Я тебя не нашла, – говорю я ей. – Бродила там целую вечность, но кого ни спросишь, все тебя знают, а где ты – сказать не могут.
– Я была здесь, – говорит Софи. – С тобой. В больнице.
Тут что-то непонятное.
– Я как раз думала об этом, – говорю я. – Кто заболел?
– Несчастный случай, – начинает Софи. – Какая-то машина…
Я отключаюсь. Машины мне не нравятся. С ними связано что-то плохое, только я не помню что.
– Джилли?
Я пытаюсь сосредоточиться на ее голосе, но во мне вдруг открывается огромная пустота, и меня затягивает в нее…
Вниз, вниз, вниз…
«Где же эта сиделка?» – думала Софи Этуаль, оглядываясь через плечо на дверь палаты Джилли. Кажется, прошло сто лет, как она нажала кнопку вызова.
Она снова повернулась к Джилли, смахнула влажную прядь со лба подруги. Джилли опять впала в беспамятство, но хоть дышала теперь нормально. Доктор говорил, что когда она выйдет из комы, то скорее всего снова потеряет сознание, но это будет больше похоже на сон. Только бы не оказалось, что она парализована.
Тот звонок три ночи назад – самый страшный из сбывшихся кошмаров. Джилли вечно бродила по городу в любое время дня и ночи, вовсе не думая об опасности. Софи всегда говорила, что рано или поздно она попадет в беду, но ей скорее представлялось нападение, а не такое: машина на улочке в Нижнем Кроуси сбила и даже не остановилась. Сколько раз Софи шутила, что за Джилли, должно быть, приглядывает ангел-хранитель. Ну если так оно и было, то ангел, верно, взял выходной или просто иссякло отпущенное Джилли везение.
Софи больно было смотреть на подругу. Джилли. Всегда живая, натянутая как струнка. Сейчас ее не узнать. Бледная, темнеет только синяк на лице, слева. Этим местом она ударилась об асфальт, когда падала. Врачам пришлось сбрить волосы над ухом, чтобы как следует очистить рану. Левая рука и правая нога в гипсе, а туловище стянуто бинтами, потому что ребра переломаны. От ноздрей тянутся трубки, подключенные к выводу централизованной подачи кислорода в стене. Другие трубки спускаются от пластикового мешка укрепленной на штативе капельницы. Провода связывают Джилли с аппаратами, которые столпились у кровати, словно зеваки, и переговариваются миганием лампочек и гудками. Тройная волна пробегает по экрану, отмечая ритм сердцебиения.
Софи здесь было не по себе. Она с Венди и другими подругами Джилли по очереди дежурили возле нее, пока она лежала в коме, и Софи была счастлива, что хоть чем-то может помочь. Но ей приходилось помнить, как странно ведут себя рядом с ней всякие механические и электронные приборы. Электронные часики у нее на руке выкидывали цифры словно наугад, а обычные часы начинали идти в обратную сторону. Как-то она умудрилась загубить Кристи жесткий диск, просто включив компьютер. Ее телевизор, не подключенный к кабельной сети, каким-то образом принимал программы кабельного телевидения. Оно бы и неплохо, если бы он к тому же не своевольничал со сменой программ.
Джилли, впервые услышав об этом свойстве Софи, тут же объявила, что подруга должна обязательно дать ему имя. Что-нибудь необычное и не слишком мрачное.
– Только не хватало заводить с ним дружбу, – возразила тогда Софи. – Чтоб оно ко мне навек привязалось?
– Тут дело не в том, уйдет оно или останется, – объяснила Джилли. – Понимаешь, это ведь часть тебя. Так тебе будет проще говорить об этом. Знаешь, вроде нашего тайного кода.
Коды Джилли любила почти так же сильно, как тайны, и Софи после долгих разговоров на эту тему сдалась. Она выбрала имя Джинкс, звучавшее довольно приятно и в то же время напоминавшее об опасности*.[1] И вправду оказалось проще, хотя бы в кругу своих. Когда речь заходила о том, что Софи не стоит доверять какие-либо механизмы, достаточно было сказать «Джинкс».
Однако, наделив неприятность именем и личностью, Софи так и не научилась с ней справляться и в таких случаях, как сейчас, продолжала нервничать. Конечно, она не только не прикасалась, но старалась даже близко не подходить к приспособлениям, поддерживавшим жизнь подруги. Вот разве что кнопка вызова… Неужто и она зашалила? Или просто сиделка занята в другой палате отделения интенсивной терапии? Софи уже решилась попробовать еще раз, когда в палату торопливо вошел медбрат.
– Простите, – сказал он. – Я задержался, потому что у другого пациента разладилась система вентиляции, а здесь, судя по монитору, все спокойно.
«Джилли порадуется, когда увидит, кто за ней ухаживает», – решила Софи, впервые увидев этого парня. Дэниель был красив, как доктор из мыльной оперы: высокий, темноволосый, с легкой улыбкой и мягким взглядом. Если уж пришлось заболеть, неплохо получить в сиделки сказочного принца.
– Вы меня вызывали? – спросил он.
На Софи он не смотрел: его взгляд пробежал по экранам приборов и остановился на изуродованном синяком лице Джилли. Парень явно был озабочен, и Софи поспешила успокоить его, объяснив, что случилось.
– Она не бредила? – спросил медбрат.
Софи невольно усмехнулась. Имея дело с Джилли, трудно ответить на такой вопрос. Она все же кивнула:
– Немножко путалась, но меня узнала сразу и поняла, что находится в больнице. Только до нее, кажется, не доходит, что она пострадала.
– В таких случаях это обычное дело, – ответил Дэниель. – Бывает некоторая дезориентация, иногда даже амнезия, но, как правило, все быстро проходит. Вызову врача, чтобы тот ее посмотрел.
И он снова исчез.
Софи повернулась к подруге. Какая она сейчас хрупкая: лежит, как сломанная кукла. Ее бесхитростное лицо уже не кажется таким обмякшим, как в коме. Теперь она просто спит. Но все равно сердце разрывается, как подумаешь, что с ней сделали и сколько еще труда предстоит Джилли, чтобы снова стать собой. Они с ней как сестры. Даже роста одинакового, обе тоненькие, только Софи в груди попышнее. И волосы у нее каштановые и лежат кудряшками, а тугие колечки на голове Джилли капельку темнее. Венди сравнивала живое смышленое личико Джилли с лицами фей на картинах Рэкхема*,[2] а более мягкие черты Софи вызывали в памяти прерафаэлитские портреты. Но посторонние часто путали Джилли и Софи, а когда их поправишь, ссылались на чуть ли не фамильное сходство.
Венди, третья в их крошечном содружестве «маленьких свирепых женщин», как называла их Джилли. Светловолосая, так что ее легче было отличить, но с такой же фигурой и такая же кучерявая. По крови они не родня, но все равно сестры. Вступали в их содружество и другие, становясь близкими и любимыми, спорить нечего, но они трое были ядром, корнем, из которого вырастали и расцветали остальные связи.
Привстав с краешка кровати, Софи наклонилась и тихонько коснулась губами лба Джилли, а потом вышла из палаты, чтобы позвонить.
– О господи, наконец-то, – вздохнула Венди. – Лучший рождественский подарок на свете.
Софи рассмеялась:
– А между тем еще и лето не началось.
Радость Венди передавалась ей даже по телефонному проводу. Ничего удивительного. У нее самой точно гора с плеч свалилась, и хотелось смеяться без особых причин. Даже телефон сегодня вел себя пристойно: позволил поговорить с Венди, не предлагая взамен незнакомых людей из Японии или Германии.
– Я еду, – сказала Венди.
– Она спит, – предупредила ее Софи.
– Ну и пусть спит. Я так беспокоилась!
Это Софи понимала. Никто из них даже думать себе не позволял, что Джилли не выкарабкается, но в подсознании мысль все-таки маячила. Жить без Джилли – это и представить себе было невозможно, однако, как кто-то когда-то сказал, только в сказках все кончается хорошо, а у жизни свой распорядок, и планы людей в нем не учитываются.
– Я еще кое-кому позвоню, – сказала Софи. – А ты не могла бы прежде, чем выедешь, сообщить Кристи и, пожалуй, Сью? А я позвоню профессору и остальным.
– Не забудь о Лу.
– Не забуду.
– И об Анжеле, и…
– Венди!
– Ладно, ладно. Звоню и сразу еду.
Вешая трубку, Софи улыбалась. Скормила телефону еще один четвертак и набрала следующий номер из списка.
«Будь умницей, телефон, – думала она. – Не доставляй мне сегодня хлопот».
В кои-то веки техника ее слушалась.
Вернувшись в палату, Софи застыла в дверях, потому что за окном ей померещились два темных девчоночьих личика, прижавших носы к стеклу. Волосы у обеих топорщились, как ежовые иголки. Она поморгала, не веря своим глазам, и лица пропали.
Софи подбежала к окну, выглянула, но там, конечно, никого не оказалось. Реанимация находилась на четвертом этаже, и пожарной лестницы у этого окна не было. Подняв взгляд, Софи увидела пару ворон, скрывающихся за крышами Кроуси.
Джилли сказала бы, что у нее побывали девочки-вороны, но Софи с панталыку не собьешь. Просто-напросто необычное отражение в стекле. Да, у нее тоже бывали увлекательные сны, но она не собиралась допускать их в Мир Как Он Есть, как выражался профессор. Джилли из-за этого здорово злилась, но Софи видела в мире только те чудеса, которые люди делали друг для друга. А все-таки что-то странное ей мерещилось…
«Просто ты давно не высыпалась как следует», – сказала она себе, растирая виски.
Тут вошел доктор, и дальше она думала только о том, что он ей скажет, осмотрев Джилли.
Однажды давным-давно…
Лес с самого начала кажется мне знакомым, но я не сразу понимаю почему. Я стою, затерявшись среди деревьев-башен, окруживших меня со всех сторон. Таких огромных и странных деревьев просто не бывает. И совсем нет подлеска, только эти исполины, такие толстенные, что и впятером не обхватишь. Сквозь кроны пробиваются лучи золотого света, и тогда я понимаю, где очутилась. Свет как в соборе. Собором я называю мир, по которому ночами странствует Софи.
Я снова в стране снов. Мир-собор.
Только не город Мабон, основанный здесь Софи, а другое такое же волшебное место. Как ему не быть волшебным, с такими-то деревьями. Должно быть, они родня тем, которые Джек Доу называл вечными. Гигантская поросль первого леса новорожденного мира. Даже не верится, что я наконец-то нашла дорогу в другой мир. Правда, я предпочла бы добраться сюда во плоти, но и во сне не многим хуже. Хорошо бы научиться загадывать место, куда я хочу попасть. Софи ведь умеет. Надо спросить, как она это делает.
Мысль о Софи напоминает мне, что я только что ее видела… или это тоже было во сне? Она и вправду казалась не похожей на себя. Прежде всего очень уж грустной. Я понимаю, что не все обязаны быть такими веселыми, как я обычно, но хоть немного порадоваться тому, что я тоже научилась переходу в этот мир, она могла бы, верно? Ведь теперь у нас будут общие приключения. И наконец-то я познакомлюсь с ее таинственным приятелем Джэком, красавчиком вороном, какого только в Мабоне и встретишь.
Иногда я ее просто не понимаю. Как может отрицать волшебство человек, в котором его полным-полно? С первого взгляда видно, что в ней – кровь эльфов, что она не менее волшебное существо, чем все, кого мы встречаем в ее мире-соборе или за его пределами.
Сквозь мое блаженство пробивается маленькая кусачая мыслишка. О нашей последней встрече. Мне вспоминается, как Софи начала говорить что-то об аварии и машинах, но мне не хочется возвращаться туда. Не хочется впускать Мир Как Он Есть в окружающее меня волшебство.
Я глубоко вдыхаю и оглядываюсь по сторонам, изгоняя мысли обо всем, кроме того, что происходит со мной сейчас. Хочется существовать во времени дзен. Ни прошлого, ни будущего. Только сейчас, только здесь.
Я думаю, что совсем одна, пока до меня не доносится запах сигаретного дыма. Медленно оборачиваюсь и вижу тонкую струйку, поднимающуюся из-за ближнего ствола. Что-то новенькое – это здорово. Скорее туда. Подхожу и вижу парня, который сидит, прислонившись к дереву и раскинув ноги. На нем джинсы, рабочие сапоги с отвернутыми голенищами и футболка с линялой неразборчивой надписью. Ого, у него еще и голова волка или койота, но я все равно его узнаю.
– Привет, Джо. Давно не виделись.
Только Джозеф Шалый Пес способен в стране снов напялить футболку с надписью: «Не! Покупай! Китай!» Как будто здесь кому-то есть дело до бойкота товаров.
Он не то что Софи, не скрывает своего происхождения из мира снов. Забавно, что никто не обращает на это внимания. Для большинства людей он – просто городской индеец, сбежавший из резервации, живет на улице и валяет дурака. А кое-кто знает его как Костяшку, того, что сидит в парке Фитцгенри и предсказывает будущее по горсточке птичьих или крысиных костей, от которых и получил свое прозвище. Раскидывает их на оленьей шкуре и рассматривает, как они упадут. Вычитывает рассказы о том, что было, есть или может случиться.
Волчья голова тает у меня на глазах, превращаясь в знакомое лицо, скуластое, с темной бронзовой кожей. Квадратный подбородок, широко расставленные глаза, плоский нос. Длинные черные волосы заплетены в косу, украшенную бусинами и птичьими перьями. Я всегда любила его глаза. Подвижные как ртуть. Вот он – шут, а вот – мудрец. Поймать его взгляд и перенести на портрет невозможно. Я-то знаю, не раз пробовала.
В ответ на мое приветствие Джо передергивает плечами и еще разок затягивается. Я подсаживаюсь к нему.
– Ты же знаешь, как оно выходит, – отзывается он наконец. – Я то там, то здесь, а ты все занята.
– Похоже, я всегда занята. Может быть, я слишком много времени трачу, пытаясь слишком много сделать для слишком многих.
– Не ты первая, хотя ты в этом деле преуспела больше других. Может, через этот несчастный случай духи хотели сообщить тебе, что для разнообразия неплохо бы потратить немножко времени на себя. Знаешь, вроде вручения повестки через полицейского.
– Какой еще несчастный случай?
– О чем я и говорю. Ты совершенно не обращаешь внимания на собственные дела.
Иногда его манера говорить загадками меня просто бесит.
– Это что – очередной урок? – спрашиваю я.
Джо уже пару лет занимается со мной понемножку, хочет подготовить к тому, чтобы я попадала в мир духов, как он, во плоти. Все началось с долгого разговора. Тогда Зеффи и Ниа заблудились в ином мире. Джо собирался их искать, и я попросила его взять меня с собой, а он отказался.
Он ответил:
– Для всякого опасно переходить туда в собственной шкуре, но для тебя особенно. Ты для духов как магнит, Джилли. В тебе слишком яркий свет. Я уже говорил, что могу научить тебя находить дорогу в тех местах, но мне нужно несколько лет, чтобы подготовить тебя как следует.
– Софи переходит просто так, – заспорила я.
– Это точно, – согласился он. – Только она попадает туда не в собственной шкуре. Она переходит во сне – и неудивительно, раз она светится почти так же ярко, как ты, – и для тебя, пока ты не узнаешь побольше, это тоже единственный способ.
– Но мне никогда такое не снится.
– Может, ты просто не помнишь, – ухмыльнулся он, и его глаза с сумасшедшинкой тоже усмехались. – Откуда-то ведь берется тот свет, который ты в себе носишь. Мне не часто приходилось встречать людей, которые светились бы так ярко, не познакомившись прежде с парой-тройкой духов.
Однажды давным-давно…
Не знаю, что заставило меня обернуться. Должно быть, какое-то шестое чувство, от которого волосы на затылке встают дыбом. Фары. Их свет заполняет весь мир, я застыла в их лучах, как олень, застигнутый на дороге. Не могу двинуться с места. Машина пытается свернуть, но поздно.
Как-то чудно все замедляется. Кажется, времени хватит на что угодно, а ведь его совсем не осталось. Я жду, когда же вся жизнь промелькнет у меня перед глазами, но по-прежнему вижу только надвигающиеся фары.
И визг шин.
И порыв ветра.
И удар.
2
Однажды давным-давно…
Так они все начинаются, старые сказки, которые я читала в детстве. И правильно начинаются, потому что сразу понимаешь, что сейчас тебя перенесут в другой мир.
Так вот.
Давным-давно жила была девочка, которая согласилась бы жить где угодно, только не там, где жила. А еще больше ей хотелось найти путь в другой мир, лежащий за пределами этого: в тот дивный мир, о котором она читала в книжках. Она заглядывала в старые шкафы и не пропускала ни одной кроличьей норы. Она пробовала тереть каждую старую лампу, какая попадала ей в руки, и загадывала, загадывала желания…
Я всегда знала, что есть другой мир, где обитают духи сумерек, которых можно заметить только краешком глаза, эльфы и еще более удивительные создания, видимые только случайно, мельком: шепотки и мелькание теней – вот они есть, а вот их нет, стоит только посмотреть в их сторону.
Правда, я не всегда умела найти их. А когда научилась, долго думала, что это просто избыток воображения просачивается из моей головы в окружающий мир.
С точки зрения того, что профессор Дейпл называет общепринятой реальностью, – имея в виду, что мир таков, как он есть, потому что все мы согласились считать его таким, – можно сказать, что я ношу в себе волшебный мир, невидимый для тех, кто живет рядом со мной. Странный и удивительный мир, в котором неправдоподобное становится не просто возможным, а вполне вероятным. И не важно, что по большей части никто, кроме меня, не способен его увидеть, хотя я, может быть, потому и начала рисовать, что хотела показать всем остальным тот чудной уголок действительности, в котором я живу.
Краешком глаза я замечаю то, чего вроде бы не должно быть, но есть, хотя бы на миг. На блошином рынке почерневший чайник оборачивается барсуком и спешит прочь, перебирая короткими лапками. Поздно ночью на подоконник детской на втором этаже, над китайской бакалейной лавочкой, напротив моей студии, опускается потерявшийся мальчик, и крошечная искорка пляшет у него над плечом, когда он заглядывает внутрь сквозь толстые стекла. Еще позже мне слышен приглушенный стук копыт по мостовой, и, выглянув в окно, я вижу страшного карлика, которого Кристи называет Долговязым, верхом на свинье Бригвин. Он спешит на ярмарку гоблинов и вертит в пальцах спутанные волосы, управляя ветром.
Да, и горгульи… Сидят на своих высоких насестах, притворяются каменными, а сами ведут долгие беседы с голубями и воронами. Я вижу, как они украдкой шевелятся и замирают, лукаво скосив глаза, стоит им заметить мой взгляд.
Но меня всегда отличало богатое воображение, и прошло много лет, прежде чем я осознала, что большинство людей не умеют видеть тех странных чудес, которые заметны мне. Я долго считала, что они видят, но не хотят признаваться.
Только беда с волшебством в том, что оно почти ни в чем не помогает. Когда дела плохи, мало проку с того, что ты замечаешь эльфов на свалке и ворон, которые умеют превращаться в девчонок и обратно. Нужного волшебства вечно не оказывается под рукой. Три желания, джинны в бутылках, семимильные сапоги, плащи-невидимки и прочее остаются в сказках, а здесь, в большом мире, нам приходится изворачиваться как умеем, своими силами.
3
Мир, когда я открываю глаза, весь размяк. Веки слипаются, в глазах словно песок, и все расплывается. Цвета тусклые, в ушах пробки. Я отдельно, а мое тело отдельно. Я это осознаю, но тело больше не хочет возвращаться ко мне. Оно расплывается, как и все остальное. И мне тоже не хочется возвращаться в свое тело, которое готово открыть для меня мир боли.
Я смутно ощущаю, что в носу у меня что-то вставлено. В руке игла капельницы. И руки-ноги тяжелые, как не знаю что.
Я понимаю, что, должно быть, я в больнице.
В больнице? С чего бы мне быть в больнице?
Я слышу тихий жалобный всхлип и понимаю, что всхлипываю я сама. Тут же перед глазами появляется огромное лицо. Черты его неясны. Постепенно лицо принимает обычные размеры, но все равно расплывается.
– С-софи?..
Не голос, а еле слышный шорох. Губы тоже меня больше не слушаются.
– Ох, Джилли, – говорит она.
От ее голоса у меня из ушей выскакивают пробки. Слух проясняется. Я должна ей что-то рассказать. Свой сон.
– Мне… как-то… чудно…
– Все будет хорошо, – говорит она.
Теперь я вспоминаю, что мне снилось. Головокружение и странные ощущения уходят или, пожалуй, отступают вдаль, словно я смотрю на них с обратного конца подзорной трубы. Я пробую сесть, но не могу даже приподнять голову. Но и это меня не тревожит.
– Я побывала там, – говорю я ей. – В Мабоне. Я наконец нашла дорогу в страну твоих снов.
Кажется, Софи готова заплакать. А ведь ей бы радоваться за меня. Мне всегда хотелось попасть туда, в ее мир-собор, где все выше, больше, ярче – величавее, чем здесь. Она во сне переносится в город Мабон и ведет там настоящую, очень увлекательную жизнь. Кристи называет это многосерийными снами, когда, засыпая, каждый раз возвращаешься на то же место, где проснулась накануне, но это не так просто. А как, никто из нас толком не понимает. Я всегда верила, что город существует на самом деле, а теперь знаю наверняка, потому что сама там побывала.
– Я тебя не нашла, – говорю я ей. – Бродила там целую вечность, но кого ни спросишь, все тебя знают, а где ты – сказать не могут.
– Я была здесь, – говорит Софи. – С тобой. В больнице.
Тут что-то непонятное.
– Я как раз думала об этом, – говорю я. – Кто заболел?
– Несчастный случай, – начинает Софи. – Какая-то машина…
Я отключаюсь. Машины мне не нравятся. С ними связано что-то плохое, только я не помню что.
– Джилли?
Я пытаюсь сосредоточиться на ее голосе, но во мне вдруг открывается огромная пустота, и меня затягивает в нее…
Вниз, вниз, вниз…
4
«Где же эта сиделка?» – думала Софи Этуаль, оглядываясь через плечо на дверь палаты Джилли. Кажется, прошло сто лет, как она нажала кнопку вызова.
Она снова повернулась к Джилли, смахнула влажную прядь со лба подруги. Джилли опять впала в беспамятство, но хоть дышала теперь нормально. Доктор говорил, что когда она выйдет из комы, то скорее всего снова потеряет сознание, но это будет больше похоже на сон. Только бы не оказалось, что она парализована.
Тот звонок три ночи назад – самый страшный из сбывшихся кошмаров. Джилли вечно бродила по городу в любое время дня и ночи, вовсе не думая об опасности. Софи всегда говорила, что рано или поздно она попадет в беду, но ей скорее представлялось нападение, а не такое: машина на улочке в Нижнем Кроуси сбила и даже не остановилась. Сколько раз Софи шутила, что за Джилли, должно быть, приглядывает ангел-хранитель. Ну если так оно и было, то ангел, верно, взял выходной или просто иссякло отпущенное Джилли везение.
Софи больно было смотреть на подругу. Джилли. Всегда живая, натянутая как струнка. Сейчас ее не узнать. Бледная, темнеет только синяк на лице, слева. Этим местом она ударилась об асфальт, когда падала. Врачам пришлось сбрить волосы над ухом, чтобы как следует очистить рану. Левая рука и правая нога в гипсе, а туловище стянуто бинтами, потому что ребра переломаны. От ноздрей тянутся трубки, подключенные к выводу централизованной подачи кислорода в стене. Другие трубки спускаются от пластикового мешка укрепленной на штативе капельницы. Провода связывают Джилли с аппаратами, которые столпились у кровати, словно зеваки, и переговариваются миганием лампочек и гудками. Тройная волна пробегает по экрану, отмечая ритм сердцебиения.
Софи здесь было не по себе. Она с Венди и другими подругами Джилли по очереди дежурили возле нее, пока она лежала в коме, и Софи была счастлива, что хоть чем-то может помочь. Но ей приходилось помнить, как странно ведут себя рядом с ней всякие механические и электронные приборы. Электронные часики у нее на руке выкидывали цифры словно наугад, а обычные часы начинали идти в обратную сторону. Как-то она умудрилась загубить Кристи жесткий диск, просто включив компьютер. Ее телевизор, не подключенный к кабельной сети, каким-то образом принимал программы кабельного телевидения. Оно бы и неплохо, если бы он к тому же не своевольничал со сменой программ.
Джилли, впервые услышав об этом свойстве Софи, тут же объявила, что подруга должна обязательно дать ему имя. Что-нибудь необычное и не слишком мрачное.
– Только не хватало заводить с ним дружбу, – возразила тогда Софи. – Чтоб оно ко мне навек привязалось?
– Тут дело не в том, уйдет оно или останется, – объяснила Джилли. – Понимаешь, это ведь часть тебя. Так тебе будет проще говорить об этом. Знаешь, вроде нашего тайного кода.
Коды Джилли любила почти так же сильно, как тайны, и Софи после долгих разговоров на эту тему сдалась. Она выбрала имя Джинкс, звучавшее довольно приятно и в то же время напоминавшее об опасности*.[1] И вправду оказалось проще, хотя бы в кругу своих. Когда речь заходила о том, что Софи не стоит доверять какие-либо механизмы, достаточно было сказать «Джинкс».
Однако, наделив неприятность именем и личностью, Софи так и не научилась с ней справляться и в таких случаях, как сейчас, продолжала нервничать. Конечно, она не только не прикасалась, но старалась даже близко не подходить к приспособлениям, поддерживавшим жизнь подруги. Вот разве что кнопка вызова… Неужто и она зашалила? Или просто сиделка занята в другой палате отделения интенсивной терапии? Софи уже решилась попробовать еще раз, когда в палату торопливо вошел медбрат.
– Простите, – сказал он. – Я задержался, потому что у другого пациента разладилась система вентиляции, а здесь, судя по монитору, все спокойно.
«Джилли порадуется, когда увидит, кто за ней ухаживает», – решила Софи, впервые увидев этого парня. Дэниель был красив, как доктор из мыльной оперы: высокий, темноволосый, с легкой улыбкой и мягким взглядом. Если уж пришлось заболеть, неплохо получить в сиделки сказочного принца.
– Вы меня вызывали? – спросил он.
На Софи он не смотрел: его взгляд пробежал по экранам приборов и остановился на изуродованном синяком лице Джилли. Парень явно был озабочен, и Софи поспешила успокоить его, объяснив, что случилось.
– Она не бредила? – спросил медбрат.
Софи невольно усмехнулась. Имея дело с Джилли, трудно ответить на такой вопрос. Она все же кивнула:
– Немножко путалась, но меня узнала сразу и поняла, что находится в больнице. Только до нее, кажется, не доходит, что она пострадала.
– В таких случаях это обычное дело, – ответил Дэниель. – Бывает некоторая дезориентация, иногда даже амнезия, но, как правило, все быстро проходит. Вызову врача, чтобы тот ее посмотрел.
И он снова исчез.
Софи повернулась к подруге. Какая она сейчас хрупкая: лежит, как сломанная кукла. Ее бесхитростное лицо уже не кажется таким обмякшим, как в коме. Теперь она просто спит. Но все равно сердце разрывается, как подумаешь, что с ней сделали и сколько еще труда предстоит Джилли, чтобы снова стать собой. Они с ней как сестры. Даже роста одинакового, обе тоненькие, только Софи в груди попышнее. И волосы у нее каштановые и лежат кудряшками, а тугие колечки на голове Джилли капельку темнее. Венди сравнивала живое смышленое личико Джилли с лицами фей на картинах Рэкхема*,[2] а более мягкие черты Софи вызывали в памяти прерафаэлитские портреты. Но посторонние часто путали Джилли и Софи, а когда их поправишь, ссылались на чуть ли не фамильное сходство.
Венди, третья в их крошечном содружестве «маленьких свирепых женщин», как называла их Джилли. Светловолосая, так что ее легче было отличить, но с такой же фигурой и такая же кучерявая. По крови они не родня, но все равно сестры. Вступали в их содружество и другие, становясь близкими и любимыми, спорить нечего, но они трое были ядром, корнем, из которого вырастали и расцветали остальные связи.
Привстав с краешка кровати, Софи наклонилась и тихонько коснулась губами лба Джилли, а потом вышла из палаты, чтобы позвонить.
– О господи, наконец-то, – вздохнула Венди. – Лучший рождественский подарок на свете.
Софи рассмеялась:
– А между тем еще и лето не началось.
Радость Венди передавалась ей даже по телефонному проводу. Ничего удивительного. У нее самой точно гора с плеч свалилась, и хотелось смеяться без особых причин. Даже телефон сегодня вел себя пристойно: позволил поговорить с Венди, не предлагая взамен незнакомых людей из Японии или Германии.
– Я еду, – сказала Венди.
– Она спит, – предупредила ее Софи.
– Ну и пусть спит. Я так беспокоилась!
Это Софи понимала. Никто из них даже думать себе не позволял, что Джилли не выкарабкается, но в подсознании мысль все-таки маячила. Жить без Джилли – это и представить себе было невозможно, однако, как кто-то когда-то сказал, только в сказках все кончается хорошо, а у жизни свой распорядок, и планы людей в нем не учитываются.
– Я еще кое-кому позвоню, – сказала Софи. – А ты не могла бы прежде, чем выедешь, сообщить Кристи и, пожалуй, Сью? А я позвоню профессору и остальным.
– Не забудь о Лу.
– Не забуду.
– И об Анжеле, и…
– Венди!
– Ладно, ладно. Звоню и сразу еду.
Вешая трубку, Софи улыбалась. Скормила телефону еще один четвертак и набрала следующий номер из списка.
«Будь умницей, телефон, – думала она. – Не доставляй мне сегодня хлопот».
В кои-то веки техника ее слушалась.
Вернувшись в палату, Софи застыла в дверях, потому что за окном ей померещились два темных девчоночьих личика, прижавших носы к стеклу. Волосы у обеих топорщились, как ежовые иголки. Она поморгала, не веря своим глазам, и лица пропали.
Софи подбежала к окну, выглянула, но там, конечно, никого не оказалось. Реанимация находилась на четвертом этаже, и пожарной лестницы у этого окна не было. Подняв взгляд, Софи увидела пару ворон, скрывающихся за крышами Кроуси.
Джилли сказала бы, что у нее побывали девочки-вороны, но Софи с панталыку не собьешь. Просто-напросто необычное отражение в стекле. Да, у нее тоже бывали увлекательные сны, но она не собиралась допускать их в Мир Как Он Есть, как выражался профессор. Джилли из-за этого здорово злилась, но Софи видела в мире только те чудеса, которые люди делали друг для друга. А все-таки что-то странное ей мерещилось…
«Просто ты давно не высыпалась как следует», – сказала она себе, растирая виски.
Тут вошел доктор, и дальше она думала только о том, что он ей скажет, осмотрев Джилли.
5
Однажды давным-давно…
Лес с самого начала кажется мне знакомым, но я не сразу понимаю почему. Я стою, затерявшись среди деревьев-башен, окруживших меня со всех сторон. Таких огромных и странных деревьев просто не бывает. И совсем нет подлеска, только эти исполины, такие толстенные, что и впятером не обхватишь. Сквозь кроны пробиваются лучи золотого света, и тогда я понимаю, где очутилась. Свет как в соборе. Собором я называю мир, по которому ночами странствует Софи.
Я снова в стране снов. Мир-собор.
Только не город Мабон, основанный здесь Софи, а другое такое же волшебное место. Как ему не быть волшебным, с такими-то деревьями. Должно быть, они родня тем, которые Джек Доу называл вечными. Гигантская поросль первого леса новорожденного мира. Даже не верится, что я наконец-то нашла дорогу в другой мир. Правда, я предпочла бы добраться сюда во плоти, но и во сне не многим хуже. Хорошо бы научиться загадывать место, куда я хочу попасть. Софи ведь умеет. Надо спросить, как она это делает.
Мысль о Софи напоминает мне, что я только что ее видела… или это тоже было во сне? Она и вправду казалась не похожей на себя. Прежде всего очень уж грустной. Я понимаю, что не все обязаны быть такими веселыми, как я обычно, но хоть немного порадоваться тому, что я тоже научилась переходу в этот мир, она могла бы, верно? Ведь теперь у нас будут общие приключения. И наконец-то я познакомлюсь с ее таинственным приятелем Джэком, красавчиком вороном, какого только в Мабоне и встретишь.
Иногда я ее просто не понимаю. Как может отрицать волшебство человек, в котором его полным-полно? С первого взгляда видно, что в ней – кровь эльфов, что она не менее волшебное существо, чем все, кого мы встречаем в ее мире-соборе или за его пределами.
Сквозь мое блаженство пробивается маленькая кусачая мыслишка. О нашей последней встрече. Мне вспоминается, как Софи начала говорить что-то об аварии и машинах, но мне не хочется возвращаться туда. Не хочется впускать Мир Как Он Есть в окружающее меня волшебство.
Я глубоко вдыхаю и оглядываюсь по сторонам, изгоняя мысли обо всем, кроме того, что происходит со мной сейчас. Хочется существовать во времени дзен. Ни прошлого, ни будущего. Только сейчас, только здесь.
Я думаю, что совсем одна, пока до меня не доносится запах сигаретного дыма. Медленно оборачиваюсь и вижу тонкую струйку, поднимающуюся из-за ближнего ствола. Что-то новенькое – это здорово. Скорее туда. Подхожу и вижу парня, который сидит, прислонившись к дереву и раскинув ноги. На нем джинсы, рабочие сапоги с отвернутыми голенищами и футболка с линялой неразборчивой надписью. Ого, у него еще и голова волка или койота, но я все равно его узнаю.
– Привет, Джо. Давно не виделись.
Только Джозеф Шалый Пес способен в стране снов напялить футболку с надписью: «Не! Покупай! Китай!» Как будто здесь кому-то есть дело до бойкота товаров.
Он не то что Софи, не скрывает своего происхождения из мира снов. Забавно, что никто не обращает на это внимания. Для большинства людей он – просто городской индеец, сбежавший из резервации, живет на улице и валяет дурака. А кое-кто знает его как Костяшку, того, что сидит в парке Фитцгенри и предсказывает будущее по горсточке птичьих или крысиных костей, от которых и получил свое прозвище. Раскидывает их на оленьей шкуре и рассматривает, как они упадут. Вычитывает рассказы о том, что было, есть или может случиться.
Волчья голова тает у меня на глазах, превращаясь в знакомое лицо, скуластое, с темной бронзовой кожей. Квадратный подбородок, широко расставленные глаза, плоский нос. Длинные черные волосы заплетены в косу, украшенную бусинами и птичьими перьями. Я всегда любила его глаза. Подвижные как ртуть. Вот он – шут, а вот – мудрец. Поймать его взгляд и перенести на портрет невозможно. Я-то знаю, не раз пробовала.
В ответ на мое приветствие Джо передергивает плечами и еще разок затягивается. Я подсаживаюсь к нему.
– Ты же знаешь, как оно выходит, – отзывается он наконец. – Я то там, то здесь, а ты все занята.
– Похоже, я всегда занята. Может быть, я слишком много времени трачу, пытаясь слишком много сделать для слишком многих.
– Не ты первая, хотя ты в этом деле преуспела больше других. Может, через этот несчастный случай духи хотели сообщить тебе, что для разнообразия неплохо бы потратить немножко времени на себя. Знаешь, вроде вручения повестки через полицейского.
– Какой еще несчастный случай?
– О чем я и говорю. Ты совершенно не обращаешь внимания на собственные дела.
Иногда его манера говорить загадками меня просто бесит.
– Это что – очередной урок? – спрашиваю я.
Джо уже пару лет занимается со мной понемножку, хочет подготовить к тому, чтобы я попадала в мир духов, как он, во плоти. Все началось с долгого разговора. Тогда Зеффи и Ниа заблудились в ином мире. Джо собирался их искать, и я попросила его взять меня с собой, а он отказался.
Он ответил:
– Для всякого опасно переходить туда в собственной шкуре, но для тебя особенно. Ты для духов как магнит, Джилли. В тебе слишком яркий свет. Я уже говорил, что могу научить тебя находить дорогу в тех местах, но мне нужно несколько лет, чтобы подготовить тебя как следует.
– Софи переходит просто так, – заспорила я.
– Это точно, – согласился он. – Только она попадает туда не в собственной шкуре. Она переходит во сне – и неудивительно, раз она светится почти так же ярко, как ты, – и для тебя, пока ты не узнаешь побольше, это тоже единственный способ.
– Но мне никогда такое не снится.
– Может, ты просто не помнишь, – ухмыльнулся он, и его глаза с сумасшедшинкой тоже усмехались. – Откуда-то ведь берется тот свет, который ты в себе носишь. Мне не часто приходилось встречать людей, которые светились бы так ярко, не познакомившись прежде с парой-тройкой духов.