– Уж ты прости его, Александра! – взмолилась Варвара Станисласовна, видя мою непреклонность. – Голову совсем потерял, работу бросил, все сидит под твоими окнами. Пропадет, сопьется или еще хуже…
Варвара Станисласовна начала плакать и этого я вынести не смогла.
– Хорошо. Я не против его посещений. Но, в остальном я пока не решила. Все будет зависеть от Станисласа.
Варвара Станисласовна радостно всплеснула руками, вскочила, кинулась ко мне с объятьями и поцелуями, словно я уже родила долгожданного внука и наследника Станисласа. Одеваясь в коридоре, она долго благодарила меня, обещала заглянуть на чай, и еще раз поцеловав в щеку, наконец, ушла. Не прошло и пяти минут, как я услышала слабый звук остановившего на моем этаже лифта. Я уже знала кто это.
Чувство радости от предстоящей встречи захлестнуло меня, вместе с чувством гордости за свою силу воли.
Глава двенадцатая
Станислас развернул бурную деятельность, все вопросы по обеспечению, медицинскому обслуживанию и прочей хозяйственной мелочи взял на себя.
– Твоя задача сохранить ребенка, ни о чем не беспокоиться, отдыхать и набираться сил! – объяснил мне Станислас мои обязанности.
Определил ко мне помощницу по хозяйству и водителя, запретив мне садиться за руль моего "Лексуса". Евгений, мой водитель, возил меня на огромном черном джипе "Мицубиси".
– Так надежней, – не принимая возражений, сказал Станислас.
Вместе со мной он увязался на занятия для беременных. Я доказывала ему, что тем самым мы породим сонм сплетен, на что Станислас ответил:
– Я скрываться не намерен. На общем собрании "Глоуб Коммьюникейшн" я объявил, что скоро стану отцом, меня поздравили. Мне не безразлично как пройдут наши роды, и я хочу знать, как тебе помочь.
Теперь каждая собака в нашем городе знала, кто отец моего ребенка. Посещение салона-красоты из удовольствия превратилось в муку, работницы не только салона, но и окрестных магазинов слетались стайками посмотреть на "невесту Станисласа Хадраш" и горячо обсуждали, что же он во мне нашел.
– Ничего особенного, – удивлялись дамы из Универмага.
– Абсолютно, – вторили им из Хозяйственного.
Узнав об этом Станислас, переговорил с Ингой, и она, вопреки установленным правилам, посещала меня дома и клятвенно обещала Станисласу помалкивать и не распускать слухов.
Молчал и Хадраш-старший. Никак не обозначил своего отношения к происходящим событиям, хотя я в глубине души надеялась, что он будет рад рождению внука.
Станислас приобрел большую квартиру в элитном районе центра города. Я упорно отказывалась не только туда переехать, но даже посмотреть.
– Зря стараешься, я тебя предупреждала, что жить буду у себя, – говорила ему я, как только речь заходила о переезде.
– И как мы все там поместимся? Няня, Анна, я, ты и малыш? Кроватка, коляска, манеж? Ты сумасшедшая, право слово!
– Если вычеркнуть тебя, то вполне сносно, – глумилась я над Станисласом.
– Э, нет! – бесился он. – От меня ты не избавишься, так что вместе будем, как атлантические сельди в жестяной банке.
О приданом для малыша и говорить не стоит, все, что необходимо было закуплено и дожидалось своего часа.
Самочувствие мое было нормальным, врачи в один голос твердили, что будет мальчик и уже скоро, через две недели. Перед родами я решила навестить свою тетку и братьев в Коровинском. Станислас отговаривал меня, я уперлась.
– Тогда я поеду с тобой.
– Мне только драки не хватает, у Филиппа руки чешутся поздравить тебя с моей беременностью, еле успокоила.
– Одну не пущу, – отрезал он.
– Не пустишь, из вредности сяду за руль сама, ты и знать не будешь.
– Одну не пущу!!!
Пришли мы к соглашению, когда я пообещала отвечать на все звонки, не делать ничего, что может спровоцировать роды и обернуться в один день. Поездка была назначена на среду.
Весна в нынешнем апреле была ранняя, снег сошел полностью, кое-где пробивалась яркая травка, пахло свежестью, и пели птицы. Станислас с утра руководил "Глоуб Коммьюникейшн", а мы, вместе с Анной, моей помощницей, собрали подарки для моих родственников и упаковали в две большие коробки. Я не удивилась, когда вместо Евгения в мою дверь позвонил незнакомый молодой парень и представился водителем, подменившим Евгения. Он по очереди отнес коробки в машину и вернулся за мной и моей сумкой. Анна проводила меня до машины. Вместо черного джипа у подъезда стоял подержанный "Шевроле", я подумала, что Станисласу понадобился Евгений вместе с джипом, но росток беспокойства уже проклюнулся сквозь грунт беспечности.
Мы тронулись, и я помахала рукой Анне. Выезжая за пределы района, я хотела позвонить Станисласу и доложить, что мы в пути, но мой телефон не работал. Я набрала номер снова. Нет связи.
– Миша, – так представился новый водитель, – не одолжите ваш телефон, мой почему-то неисправен, – попросила я. Он, молча, протянул мне трубку с переднего сиденья.
На заставке в бесстыжей позе развалилась обнаженная красотка. "Кадровая служба Станисласа работает из рук вон плохо!" подумала я, вспомнив "рожу", "дяденьку" и "армейца". Пальцы пробежались по клавишам телефона Михаила. Тишина. Черт, черт!
Станислас сойдет с ума, если не сможет дозвониться мне. Будет упрекать меня, что был прав, запрещая мне поездку загород. Я вернула трубку Михаилу.
– Вы давно работаете у Станисласа? – спросила я, неловко ехать молча.
– Недавно, – кратко ответил Михаил, он не был настроен разговаривать.
– Вы друг Евгения? – шальная мысль пришла мне в голову, и я забыла расслабленность последних месяцев и вновь обрела форму.
– Да, – последовал еще более краткий ответ.
– Какая у него прекрасная жена! Мне так нравится его Леночка! А вам? – Евгений был холост, причем имел наклонности, мешающие ему жениться, оттого Станислас был всегда спокоен за нас.
– И мне, – ответил Михаил, мрачно глядя на меня в зеркало заднего вида.
– А дети? У них замечательные дети, – восхищалась я.
Михаил заметно расслабился, напряжение в глазах ушло. "Ясно, он поставил на мне клеймо "дурочки" и уже не опасается проколов" – Чудные детишки, – заметил он, в голосе его появилось снисхождение ко мне.
Мы ехали по загородному шоссе, и вдалеке показался поворот на Коровинское.
Сердце мое встрепенулось надеждой на нелепую шутку, но Михаил повернул раньше, на небольшую проселочную дорогу.
– Михаил… – я наклонилась вперед и хотела указать ему на ошибку.
– Молчи, сучка! – машина пошла по ухабам и мне ничего не оставалось, как изо всех сил держаться за боковую ручку, другой рукой обхватив свой живот. Я молила бога, что бы все это скорей закончилось и Станислас забрал меня домой.
"Шевроле" остановился у заброшенного коровника. Коров там не держали лет уже пятнадцать, бетонные перекрытия соседствовали с почерневшими от времени деревянными балками. С потолка ржавыми железными прутьями висели остатки механизированных кормушек. Михаил открыл дверь "Шевроле" и за руку вытянул меня наружу. Легкие туфельки тот час утопли по подошву в весенней грязи.
– Шагай, – велел он.
– Куда? – спросила я, недоумевающая, что от меня ему нужно.
– В коровник, ступай! – и он легонько, для понятия, толкнул меня в спину.
Я покорно пошла к коровнику. Войдя внутрь, я увидела, что крыша коровника во многих местах прохудилась, и неяркое солнце просвечивает сквозь ребра черепичной крыши. Михаил подвел меня к первому стойлу.
– Руки вперед вытяни, – приказал он.
Я вытянула. Михаил достал ленту скотча, обмотал им мои скрещенные запястья и протянул металлическую цепь, продетую в кольцо на бетонной стене стойла.
Унизительно чувствовать себя животным, я хотела разреветься, но не позволила себе, берегла силы.
– Готово! – крикнул он вглубь коровника, и вышел наружу. Я с усилием вглядывалась в темную половину, стук каблуков по бетону, запах дорогих духов, я уже знала, кого увижу через несколько секунд. Натали вышла на освещенную часть коровника. Она улыбалась от удовольствия.
– Чего только не сделаешь ради мести. Не думала, что когда-нибудь побываю здесь.
Но уж очень мне хотелось, чтобы ты загнулась в коровнике, где тебе самое место, – она засмеялась нервным смехом, перешедшим в глухой кашель. – Ну и где твой защитничек?
– Не надо, Натали, это преступление, – предупредила ее я.
– Преступление – это то, что ты сделала со мной. Обманула доверие, украла Станисласа, насмеялась надо мной!
– Легко украсть то, что тебе не принадлежит.
– Станислас мой! – ее уверенности можно было позавидовать.
– Натали, ты была замужем! – напомнила я.
– Я и сейчас замужем! – Натали подошла ближе, и, стараясь больнее задеть меня интимными подробностями, сказала. – Когда Станислас впервые увидел меня, я была замужем. Когда Станислас лапал меня в коридорах отцовского дома, я была замужем.
Когда он на отцовской постели занимался со мной любовью, я была замужем. И что же Станислас? Станислас – ангел невинный, а я демон, развратительница сына. Где справедливость? Станислас должен достаться мне! Мы заслуживаем друг друга.
– Я не выгораживаю Станисласа, Натали! Я не хочу неприятностей тебе. Остановись.
– Нет. Не будет тебя и твоего ублюдка, и он опять будет мой.
Натали замолчала, увидев приближающегося Михаила.
– Я не ослышался? Вся эта драча для того, что бы вернуть зажравшегося фраера? Ты мне что обещала? – он надвигался на Натали, от гнева его молодое лицо будто постарело, посерело и разрушилось морщинами.
– Не слушай ее, Миша! Она все врет, – Натали сделала попытку перевести стрелки на меня.
– Я ее не слышал, я тебя слышал, – он схватил Натали за шею, сильные пальцы уперлись в узкие скулы женщины. – Подставила меня, на мокруху подписала, курва.
Ты знаешь, что за беременную бабу будет? Я на кичу, а ты к фраерку под бочок – утешать, про Мишу не вспомнишь. Сама будешь за свои дела отвечать, я чужой грех на душу не возьму.
Отшвырнув от себя Натали, Михаил прошел в стойло, задрав брючину, вынул из ножен, пристегнутых к ноге, армейский нож. Подойдя ко мне, распутал цепь, и хотел освободить сцепленные руки. Он стоял к ней спиной, не видел ее лица искаженного нечеловеческой злобой и ненавистью. Натали видела, как мое освобождение становиться все реальней и реальней. Она поняла, что затрачено столько усилий, и все впустую, что напрасна принесенная ею жертва, когда, закрыв от отвращения глаза, она отдавалась Михаилу и обещала ему, все, деньги, любовь, свободу, ради призрачной мечты освободить Станисласа от меня. "Не дай этой корове победить себя, Натали!" кричали ее глаза. В руке Натали, сверкнув неровным изломанным краем, оказался кусок оконного стекла, и, издав звериный рык, она накинулась на Михаила, режущего ленту скотча на моих руках. Произошла короткая схватка, во время которой я пыталась самостоятельно выпутаться. Натали и ее сообщник, отпрянули друг от друга, словно удивившись, как такие добропорядочные люди могут совершать такие страшные поступки? Михаил стоял, прижимая рукой располосованное стеклом плечо, когда Натали без звука упала ему под ноги. Потеряв свое изящество, она лежала бесформенной кучкой на бетонном полу коровника.
Михаил схватил меня под не распутанные до конца руки и быстро вывел из коровника.
Усадив меня на переднее сиденье "Шевроле", молча вывел машину на проселочную дорогу. Из его разорванного плеча кровь била пульсирующим родником, на его брюки, коробку передач и мое сиреневое платьице. Ухабы проселочной дороги и стекающая кровь Михаила довели меня до обморока. Когда я открыла глаза "Шевроле" стоял на загородном шоссе, окруженный автомобилями с воющими сиренами и к нам со всех сторон бежали люди. Я увидела Станисласа с перекошенным от страха лицом и успокаивающе улыбнулась ему через стекло. Он сдернул дверь и закричал, словно раненый зверь, увидев все в крови мое платье. Я не успела ничего сказать, как очутилась на его руках, нас тут же окружили медики. Они отгоняли Станисласа, но он упорно держал меня за испачканную чужой кровью руку.
– Это не моя кровь, Михаила, помогите ему! – говорила я санитарам и Станисласу.
– Берегите силы! – советовали мне они.
Я спорила с ними и так разволновалась, даже больше чем в коровнике и почувствовала, как по моим ногам потекла теплая жидкость.
– Воды отходят! – крикнул врач.
– Успеем? – спросил его с надеждою перепуганный на смерть Станислас.
– Постараемся, – обещал ему водитель "Скорой помощи".
Станислас с ужасом смотрел на засыхающую кровавую корку моего платьица, когда пришла первая схватка. Я сжала его пальцы так, что он с удивлением посмотрел на меня.
– Ой, ой, ой… – тихонько запричитала я.
– Сашенька, вспомни, как нас тренер учил, чтобы ослабить боль, дыши, чаще дыши! – скороговоркою выпалил Станислас и показал, как надо дышать. Так мы и подъехали к больнице, схватившись за руки, вытаращив глаза и часто дыша, причем Станислас дышал старательнее.
Скорая въехала под широкую крышу приемного отделения родильного дома, к машине подбежала акушерка.
– Выйти всем, – бросила она, забираясь в кабину скорой. Люди быстро повиновались.
Через минуту акушерка кивнула санитарам и сказала:
– Носилки вытаскиваем потихоньку, матка на четыре пальца, можем не успеть.
Держись девка, не на носилках же рожать!
И все-таки я родила на носилках, но в родовой палате. Все были заняты моими родами, Станисласа в авральной ситуации никто не замечал, пока он не свалился на кафельный пол. Пожилая санитарка поднесла ему ватный комочек, щедро политый нашатырем, и, жалея, проговорила:
– Эх, ты, папаша… Вставай не дело тут валяться, жена твоя мальчонку родила.
Счастливый Станислас, просил пустить его к жене, но ему лишь показали краснолицего кроху, и сказали, что это его сын.
– А Саша, где Саша? – не отставал он.
– Погоди сынок, у нее еще не закончилось, – сказала санитарка.
– Второй?!
– Да нет, успокойся, детское место выйти должно, обработать надо, кой-где зашить, если надо…
Станислас снова стал оседать на пол.
– Э, сынок, слабенький какой. Не волнуйся ты так, увидишь свою Сашу.
Когда меня на носилках везли в палату, Станислас кинулся ко мне:
– Саша, ты как?!
Санитары отогнали его и захлопнули дверь палаты перед его носом.
Глава тринадцатая
Пока я из-за сложных родов две недели лежала в роддоме, в городе происходило невероятное. Михаил был арестован и давал показания, из которых следовало, что заказчиком и активным участником преступления являлась жена самого известного и богатого горожанина, которая последнее время жила с его сыном, который приходится отцом ребенка женщины, против которой и затевалось преступление.
Хвалили Станисласа, который сумел своевременно организовать поиски, имея лишь номер автомобиля, который запомнила Анна. Службы безопасности "Хадраш текнолоджи" и "Глоуб Коммьюникейшн" в едином порыве, впервые в истории, сообща занимались розысками пропавшей беременной подруги Станисласа.
Натали похоронили на Радонежском кладбище, в семейной усыпальнице Хадраш. Шел дождь. Многочисленные венки намокли, родственники и близкие горестно стояли под зонтами. Когда на крышку гроба посыпались слипшиеся комья земли, мать и отец Натали повисли на руках сопровождающих. Ритуал закончен, вымокшие и заплаканные люди разошлись по блестящим от весеннего дождя лимузинам. На похоронах отец и сын не разговаривали.
Владимир Станисласович умер ночью, от сердечного приступа, утром его обнаружила горничная. Я плакала, узнав о его смерти, ругала Станисласа, почему он не нанял сиделку? Станислас сказал, что отец от сиделки отказался, сказал, что хочет побыть один. Усыпальница Хадраш вновь огласилась плачем, скорбные лица родственников, словно спрашивали друг друга "что же это за напасть?". Барбара слегла, Станислас был мрачнее тучи, сокрушался, что не успел поговорить с отцом, не испросил прощения. На поминках выпил одну рюмку, извинился перед родными и уехал.
Из роддома меня забирали Станислас, Варвара Станисласовна, моя тетка Анастасия, Галина и Василий. Станислас и Василий держали огромные букеты цветов для врачей и сестричек. Мужчины были преисполнены важности. Станислас – отец! Варвара Станисласовна, в черной английской шляпке, переговаривалась с Анастасией, делились планами на будущее их внука. Любопытный персонал вываливался из окон родильного дома, посмотреть, как Хадраш-младший будет встречать Хадраш-юниора.
Меня разбирал смех, когда Галина, помогавшая мне собраться, рассказывала, что Станислас нарушил свое обещание в день, когда родился наш сын и напился до положения риз вместе с Василием. "Калаша" и бочкою не свалишь, а захмелевший Станислас икал и плакал, то ли от счастья, то ли от пережитого страха, то ли от беспокойства за будущее. Василию жаловался, что я такая упрямая и от растерянности не знал, то ли драть меня как сидорову козу, то ли смириться и стать подкаблучником.
– А что спорить, ручки сложил, плыви по течению, Сашка умная, сама все решит! – потом опомнится, и крыть. – Нарешала! Чуть сама не убилась и ребенка не угробила, говорил ей, сиди дома! Куда лезешь с пузом? Запру, из дома носа не высунет!
Настал момент, когда старшая медсестра вынесла упакованного в расшитый атласный конверт Хадраш-юниора. Раздались аплодисменты. За ними вышли мы с Галиной, сияющие улыбками. Станислас, под одобрительный гул присутствующих, сунул мне в руки букет, и, крепко обняв, сминая нежные цветки, поцеловал.
– Ура, ура, ура! – крикнул, поддержанный зеваками басок Василия.
Станислас, воодушевленный болельщиками, снова крепко поцеловал меня.
– Хватит уж целоваться, родители! Папаша, ребеночка забирайте, – сказала старшая сестра, вложив конверт с малышом в руки опешившего Станисласа.
– Саш, что делать-то? Я боюсь, – сознался шепотом Станислас.
– Держи аккуратней, я с тобой.
Мы поблагодарили всех, кто помог родиться нашему сыну и, загрузившись в "Мицубиси" и "Лексус", двинулись в сторону моего дома. Еще в роддоме я предупредила Станисласа, что поеду домой, он возражал, пытался шантажировать меня моей оплошностью с Коровинским, но бесполезно. У дома нас встречали мои братья, они поздравили меня и пожали руку Станисласу в знак признания своим родственником и прощения прошлых ошибок. Анна накрыла чудесный стол, немного тесновато, но зато не в обиде. Малыша я отдала в руки недавно приглашенной Станисласом няни.
– Здоровье новоиспеченных родителей и новорожденного! – зазвучали тосты, мы со Станисласом принимали поздравления с бокалами минеральной воды.
– Как сына назовешь, Станислас? – спросил мой старший брат Виктор, и едва Станислас раскрыл рот, я изрекла:
– Владимир.
– Ты, Александра, женщина конечно самостоятельная, но вперед мужа не встревай!
Это я тебе как старший брат говорю, – наставительно предупредил меня Виктор.
Станислас заступился:
– Нет, правда, Витя. Саша правильно сказала.
– Ты ее не распускай, потом локти кусать будешь. Жену надо в строгости держать,
– Виктор, сжав мощный кулак, показал как. Станислас довольно заулыбался.
– Я и не жена ему вовсе, – возразила уязвленная я.
– А вот это непорядок! Что же сын у тебя незаконнорожденный получается? – вскинулся взрывной Филипп, грозно глядя на Станисласа.
– Да я,…я…я хоть сейчас, а Сашка не хочет…
– Не дело, Александра, записывайтесь и живите как люди, – наказал Виктор.
– Вот и я об этом! – жаловался Станислас.
– Заладил, не дело, не дело! Я может, не уверена в нем. Может, я разводиться не хочу, – защищалась я от нападок родственников.
– Я тебе разведусь! – рявкнул Станислас.
– А ты сначала, попробуй, женись! – дразнила я его, показывая рожицу.
– Саша! Стас! Не стыдно? Ребенок первый день дома и слышит, как его родители ссорятся! – Варвара Станисласовна оборвала нас, Анастасия укоризненно качала головой, осуждая в первую очередь меня. – Что же ты дочка, не глупая вроде, а такую ошибку делаешь, мужа уважать надо.
– Извините, Варвара Станисласовна, Анастасия, мы никогда не будем ссориться дома, – пообещала я.
Гости разъехались, не до гуляний, малыша надо искупать и накормить. Анна убирала кухню, а мы со Станисласом смотрели на нашего ребенка.
– Какие маленькие пальчики… – восхищенно сказал Станислас.
– А губы как у тебя, капризные, – показала я на характерный изгиб губ юниора.
– У меня не капризные… – обиделся Станислас.
– Он похож на тебя, – я погладила Станисласа по светлым волосам.
– Правда, ты так думаешь?
– Если у него будут зеленые глаза, то один в один, – заверила его я.
– Будут.
Перед переездом на новую квартиру, Станислас хотел, что бы я выбрала интерьер по своему желанию, но я отказалась, его квартира – ему обустраивать.
– Хозяйка ты. Я ни черта ни смыслю в кухонном оборудовании. К тому же детская… – уговаривал меня Станислас.
– Пригласи специалиста. У тебя прекрасный дизайнер, он справится.
– Саш, а спальная? – я искоса взглянула на него и он, кашлянув, добавил. – То есть спальни…
– Мне все равно, – как можно равнодушней заметила я, дразня его. – Хотя,…скажи Сауду, твою спальную пусть сделает копией той… Может, я загляну к тебе,…прилечь.
– Сашка! – он схватил меня и закружил по комнате, я, смеясь, отбивалась, но от поцелуя не убереглась. Сколько месяцев прошло с тех пор, как мы держали друг друга в объятиях? Я чувствовала, как сбилось его дыхание, как руки сильнее прижали меня к крепкой груди. Брызнули прочь мелкие бисеринки пуговиц моей блузки, губы Станисласа прикусывали кожу на моей шее. Сквозь ткань я ощущала бедром его вздыбленный, готовый к атаке орган. Руки Станисласа страстно сжали мои полные молока груди. Я простонала, до крови закусив губу.
– Саша, ну,…пожалуйста… – от возбуждения его голос приобрел хрипотцу. – Я с ума сойду!
– А вдруг няня вернется? – хваталась я за соломинку, поняв, что меня он не выпустит.
– Не вернется,…пошли в кроватку, – не выпуская моих рук, развернул меня как в танце, и стал подталкивать к тахте, двигая бедрами, он терся о мои ягодицы отвердевшей, как броня плотью. Когда Станислас толчком вошел в меня, осужденная на пожизненное заключение военным судом стыда, страстность, освободилась из многомесячного плена, расправила свои тугие кольца, змеей сдавила горло, как крапивой обожгла внутреннюю сторону бедер, от ритмичных движений Станисласа зажгла внутри фитиль оргазмической бомбы.
– Не спеши, дай мне насладиться, я хочу долго любить тебя… – горячечно просил Станислас, то, замедляясь, откинув тело на руках, то вновь, сильным толчком, устремляясь в глубины, жаля мою одичавшую воинственную страстность.
Я не справилась. Фитилек оказался короток, взрыв был настолько силен, что своей силой раздавил последнюю оборону Станисласа, увлекая с собой и сметая на своем пути редуты обеих сторон. Он еще возвышался надо мной, удерживая на руках стройное тело, спина выгнута, влажная как после купания, он еще оставался во мне, но насытившаяся змея уже ослабила кольца, отпуская свою жертву.
С этого дня Станислас находил любую возможность предаться со мною плотским утехам. Сидя в своем автомобиле около нашего дома, как солдат в разведке, он терпеливо выжидал, когда няня выйдет на прогулку. Вначале я удивлялась, как он подгадывал момент, но потом хитрость Станисласа открылась.
– Нет у нас возможности, как все люди заниматься любовью когда хочется! – оправдывался Станислас.
– Тебе всегда хочется, ночи тебе мало?
– Ночи?! Юниор реагирует на малейший шум, и все заканчивается качанием колыбели!
– Он требует внимания, – терпеливо объясняла я герою-любовнику.
– Я тоже требую внимания, – эгоизм Станисласа не знал границ. – Когда мы переедем, он будет спать отдельно, где это видано, что бы дети спали вместе с родителями.
Ни одной ночи мне не довелось провести в своей новой романтической спальне, Станислас как коршун на добычу набрасывался на меня, лишь я укладывала юниора спать, и волок в свое гнездышко, свитое из шелка, органзы, тафты и атласа. Сауд превзошел себя, спальня Станисласа смотрелась еще порочней и совратительней, чем предыдущая. В часы, когда мы занимались любимыми играми Станисласа, у нас было удивительное единение тел и душ, не было споров, обид и недопонимания. В вопросах воспитания юниора я была сторонницей дисциплины и режима, Станислас, как мог, вносил смуту в мои расписания и планы. Юниор обожал, когда Станислас наклонялся над его кроваткой, сюсюкал и хватал малыша за пальчики. Юниор улыбался, показывая свои безоружные десны.
В это безоблачное время, утром, когда мы собрались позавтракать в столовой, Анна подала Станисласу конверт. Намазывая тосты паштетом, я увидела, как лицо Станисласа словно померкло, и он положил конверт на скатерть.
– Что с тобой? Что в конверте, ты даже не вскрыл его?
– От адвокатов отца. Прошло полгода.
– Завещание? – с любопытством спросила я.
– По распоряжению исполнителя завещания, через полгода текст завещания будет оглашен наследникам, – ответил Станислас.
Варвара Станисласовна начала плакать и этого я вынести не смогла.
– Хорошо. Я не против его посещений. Но, в остальном я пока не решила. Все будет зависеть от Станисласа.
Варвара Станисласовна радостно всплеснула руками, вскочила, кинулась ко мне с объятьями и поцелуями, словно я уже родила долгожданного внука и наследника Станисласа. Одеваясь в коридоре, она долго благодарила меня, обещала заглянуть на чай, и еще раз поцеловав в щеку, наконец, ушла. Не прошло и пяти минут, как я услышала слабый звук остановившего на моем этаже лифта. Я уже знала кто это.
Чувство радости от предстоящей встречи захлестнуло меня, вместе с чувством гордости за свою силу воли.
Глава двенадцатая
Станислас развернул бурную деятельность, все вопросы по обеспечению, медицинскому обслуживанию и прочей хозяйственной мелочи взял на себя.
– Твоя задача сохранить ребенка, ни о чем не беспокоиться, отдыхать и набираться сил! – объяснил мне Станислас мои обязанности.
Определил ко мне помощницу по хозяйству и водителя, запретив мне садиться за руль моего "Лексуса". Евгений, мой водитель, возил меня на огромном черном джипе "Мицубиси".
– Так надежней, – не принимая возражений, сказал Станислас.
Вместе со мной он увязался на занятия для беременных. Я доказывала ему, что тем самым мы породим сонм сплетен, на что Станислас ответил:
– Я скрываться не намерен. На общем собрании "Глоуб Коммьюникейшн" я объявил, что скоро стану отцом, меня поздравили. Мне не безразлично как пройдут наши роды, и я хочу знать, как тебе помочь.
Теперь каждая собака в нашем городе знала, кто отец моего ребенка. Посещение салона-красоты из удовольствия превратилось в муку, работницы не только салона, но и окрестных магазинов слетались стайками посмотреть на "невесту Станисласа Хадраш" и горячо обсуждали, что же он во мне нашел.
– Ничего особенного, – удивлялись дамы из Универмага.
– Абсолютно, – вторили им из Хозяйственного.
Узнав об этом Станислас, переговорил с Ингой, и она, вопреки установленным правилам, посещала меня дома и клятвенно обещала Станисласу помалкивать и не распускать слухов.
Молчал и Хадраш-старший. Никак не обозначил своего отношения к происходящим событиям, хотя я в глубине души надеялась, что он будет рад рождению внука.
Станислас приобрел большую квартиру в элитном районе центра города. Я упорно отказывалась не только туда переехать, но даже посмотреть.
– Зря стараешься, я тебя предупреждала, что жить буду у себя, – говорила ему я, как только речь заходила о переезде.
– И как мы все там поместимся? Няня, Анна, я, ты и малыш? Кроватка, коляска, манеж? Ты сумасшедшая, право слово!
– Если вычеркнуть тебя, то вполне сносно, – глумилась я над Станисласом.
– Э, нет! – бесился он. – От меня ты не избавишься, так что вместе будем, как атлантические сельди в жестяной банке.
О приданом для малыша и говорить не стоит, все, что необходимо было закуплено и дожидалось своего часа.
Самочувствие мое было нормальным, врачи в один голос твердили, что будет мальчик и уже скоро, через две недели. Перед родами я решила навестить свою тетку и братьев в Коровинском. Станислас отговаривал меня, я уперлась.
– Тогда я поеду с тобой.
– Мне только драки не хватает, у Филиппа руки чешутся поздравить тебя с моей беременностью, еле успокоила.
– Одну не пущу, – отрезал он.
– Не пустишь, из вредности сяду за руль сама, ты и знать не будешь.
– Одну не пущу!!!
Пришли мы к соглашению, когда я пообещала отвечать на все звонки, не делать ничего, что может спровоцировать роды и обернуться в один день. Поездка была назначена на среду.
Весна в нынешнем апреле была ранняя, снег сошел полностью, кое-где пробивалась яркая травка, пахло свежестью, и пели птицы. Станислас с утра руководил "Глоуб Коммьюникейшн", а мы, вместе с Анной, моей помощницей, собрали подарки для моих родственников и упаковали в две большие коробки. Я не удивилась, когда вместо Евгения в мою дверь позвонил незнакомый молодой парень и представился водителем, подменившим Евгения. Он по очереди отнес коробки в машину и вернулся за мной и моей сумкой. Анна проводила меня до машины. Вместо черного джипа у подъезда стоял подержанный "Шевроле", я подумала, что Станисласу понадобился Евгений вместе с джипом, но росток беспокойства уже проклюнулся сквозь грунт беспечности.
Мы тронулись, и я помахала рукой Анне. Выезжая за пределы района, я хотела позвонить Станисласу и доложить, что мы в пути, но мой телефон не работал. Я набрала номер снова. Нет связи.
– Миша, – так представился новый водитель, – не одолжите ваш телефон, мой почему-то неисправен, – попросила я. Он, молча, протянул мне трубку с переднего сиденья.
На заставке в бесстыжей позе развалилась обнаженная красотка. "Кадровая служба Станисласа работает из рук вон плохо!" подумала я, вспомнив "рожу", "дяденьку" и "армейца". Пальцы пробежались по клавишам телефона Михаила. Тишина. Черт, черт!
Станислас сойдет с ума, если не сможет дозвониться мне. Будет упрекать меня, что был прав, запрещая мне поездку загород. Я вернула трубку Михаилу.
– Вы давно работаете у Станисласа? – спросила я, неловко ехать молча.
– Недавно, – кратко ответил Михаил, он не был настроен разговаривать.
– Вы друг Евгения? – шальная мысль пришла мне в голову, и я забыла расслабленность последних месяцев и вновь обрела форму.
– Да, – последовал еще более краткий ответ.
– Какая у него прекрасная жена! Мне так нравится его Леночка! А вам? – Евгений был холост, причем имел наклонности, мешающие ему жениться, оттого Станислас был всегда спокоен за нас.
– И мне, – ответил Михаил, мрачно глядя на меня в зеркало заднего вида.
– А дети? У них замечательные дети, – восхищалась я.
Михаил заметно расслабился, напряжение в глазах ушло. "Ясно, он поставил на мне клеймо "дурочки" и уже не опасается проколов" – Чудные детишки, – заметил он, в голосе его появилось снисхождение ко мне.
Мы ехали по загородному шоссе, и вдалеке показался поворот на Коровинское.
Сердце мое встрепенулось надеждой на нелепую шутку, но Михаил повернул раньше, на небольшую проселочную дорогу.
– Михаил… – я наклонилась вперед и хотела указать ему на ошибку.
– Молчи, сучка! – машина пошла по ухабам и мне ничего не оставалось, как изо всех сил держаться за боковую ручку, другой рукой обхватив свой живот. Я молила бога, что бы все это скорей закончилось и Станислас забрал меня домой.
"Шевроле" остановился у заброшенного коровника. Коров там не держали лет уже пятнадцать, бетонные перекрытия соседствовали с почерневшими от времени деревянными балками. С потолка ржавыми железными прутьями висели остатки механизированных кормушек. Михаил открыл дверь "Шевроле" и за руку вытянул меня наружу. Легкие туфельки тот час утопли по подошву в весенней грязи.
– Шагай, – велел он.
– Куда? – спросила я, недоумевающая, что от меня ему нужно.
– В коровник, ступай! – и он легонько, для понятия, толкнул меня в спину.
Я покорно пошла к коровнику. Войдя внутрь, я увидела, что крыша коровника во многих местах прохудилась, и неяркое солнце просвечивает сквозь ребра черепичной крыши. Михаил подвел меня к первому стойлу.
– Руки вперед вытяни, – приказал он.
Я вытянула. Михаил достал ленту скотча, обмотал им мои скрещенные запястья и протянул металлическую цепь, продетую в кольцо на бетонной стене стойла.
Унизительно чувствовать себя животным, я хотела разреветься, но не позволила себе, берегла силы.
– Готово! – крикнул он вглубь коровника, и вышел наружу. Я с усилием вглядывалась в темную половину, стук каблуков по бетону, запах дорогих духов, я уже знала, кого увижу через несколько секунд. Натали вышла на освещенную часть коровника. Она улыбалась от удовольствия.
– Чего только не сделаешь ради мести. Не думала, что когда-нибудь побываю здесь.
Но уж очень мне хотелось, чтобы ты загнулась в коровнике, где тебе самое место, – она засмеялась нервным смехом, перешедшим в глухой кашель. – Ну и где твой защитничек?
– Не надо, Натали, это преступление, – предупредила ее я.
– Преступление – это то, что ты сделала со мной. Обманула доверие, украла Станисласа, насмеялась надо мной!
– Легко украсть то, что тебе не принадлежит.
– Станислас мой! – ее уверенности можно было позавидовать.
– Натали, ты была замужем! – напомнила я.
– Я и сейчас замужем! – Натали подошла ближе, и, стараясь больнее задеть меня интимными подробностями, сказала. – Когда Станислас впервые увидел меня, я была замужем. Когда Станислас лапал меня в коридорах отцовского дома, я была замужем.
Когда он на отцовской постели занимался со мной любовью, я была замужем. И что же Станислас? Станислас – ангел невинный, а я демон, развратительница сына. Где справедливость? Станислас должен достаться мне! Мы заслуживаем друг друга.
– Я не выгораживаю Станисласа, Натали! Я не хочу неприятностей тебе. Остановись.
– Нет. Не будет тебя и твоего ублюдка, и он опять будет мой.
Натали замолчала, увидев приближающегося Михаила.
– Я не ослышался? Вся эта драча для того, что бы вернуть зажравшегося фраера? Ты мне что обещала? – он надвигался на Натали, от гнева его молодое лицо будто постарело, посерело и разрушилось морщинами.
– Не слушай ее, Миша! Она все врет, – Натали сделала попытку перевести стрелки на меня.
– Я ее не слышал, я тебя слышал, – он схватил Натали за шею, сильные пальцы уперлись в узкие скулы женщины. – Подставила меня, на мокруху подписала, курва.
Ты знаешь, что за беременную бабу будет? Я на кичу, а ты к фраерку под бочок – утешать, про Мишу не вспомнишь. Сама будешь за свои дела отвечать, я чужой грех на душу не возьму.
Отшвырнув от себя Натали, Михаил прошел в стойло, задрав брючину, вынул из ножен, пристегнутых к ноге, армейский нож. Подойдя ко мне, распутал цепь, и хотел освободить сцепленные руки. Он стоял к ней спиной, не видел ее лица искаженного нечеловеческой злобой и ненавистью. Натали видела, как мое освобождение становиться все реальней и реальней. Она поняла, что затрачено столько усилий, и все впустую, что напрасна принесенная ею жертва, когда, закрыв от отвращения глаза, она отдавалась Михаилу и обещала ему, все, деньги, любовь, свободу, ради призрачной мечты освободить Станисласа от меня. "Не дай этой корове победить себя, Натали!" кричали ее глаза. В руке Натали, сверкнув неровным изломанным краем, оказался кусок оконного стекла, и, издав звериный рык, она накинулась на Михаила, режущего ленту скотча на моих руках. Произошла короткая схватка, во время которой я пыталась самостоятельно выпутаться. Натали и ее сообщник, отпрянули друг от друга, словно удивившись, как такие добропорядочные люди могут совершать такие страшные поступки? Михаил стоял, прижимая рукой располосованное стеклом плечо, когда Натали без звука упала ему под ноги. Потеряв свое изящество, она лежала бесформенной кучкой на бетонном полу коровника.
Михаил схватил меня под не распутанные до конца руки и быстро вывел из коровника.
Усадив меня на переднее сиденье "Шевроле", молча вывел машину на проселочную дорогу. Из его разорванного плеча кровь била пульсирующим родником, на его брюки, коробку передач и мое сиреневое платьице. Ухабы проселочной дороги и стекающая кровь Михаила довели меня до обморока. Когда я открыла глаза "Шевроле" стоял на загородном шоссе, окруженный автомобилями с воющими сиренами и к нам со всех сторон бежали люди. Я увидела Станисласа с перекошенным от страха лицом и успокаивающе улыбнулась ему через стекло. Он сдернул дверь и закричал, словно раненый зверь, увидев все в крови мое платье. Я не успела ничего сказать, как очутилась на его руках, нас тут же окружили медики. Они отгоняли Станисласа, но он упорно держал меня за испачканную чужой кровью руку.
– Это не моя кровь, Михаила, помогите ему! – говорила я санитарам и Станисласу.
– Берегите силы! – советовали мне они.
Я спорила с ними и так разволновалась, даже больше чем в коровнике и почувствовала, как по моим ногам потекла теплая жидкость.
– Воды отходят! – крикнул врач.
– Успеем? – спросил его с надеждою перепуганный на смерть Станислас.
– Постараемся, – обещал ему водитель "Скорой помощи".
Станислас с ужасом смотрел на засыхающую кровавую корку моего платьица, когда пришла первая схватка. Я сжала его пальцы так, что он с удивлением посмотрел на меня.
– Ой, ой, ой… – тихонько запричитала я.
– Сашенька, вспомни, как нас тренер учил, чтобы ослабить боль, дыши, чаще дыши! – скороговоркою выпалил Станислас и показал, как надо дышать. Так мы и подъехали к больнице, схватившись за руки, вытаращив глаза и часто дыша, причем Станислас дышал старательнее.
Скорая въехала под широкую крышу приемного отделения родильного дома, к машине подбежала акушерка.
– Выйти всем, – бросила она, забираясь в кабину скорой. Люди быстро повиновались.
Через минуту акушерка кивнула санитарам и сказала:
– Носилки вытаскиваем потихоньку, матка на четыре пальца, можем не успеть.
Держись девка, не на носилках же рожать!
И все-таки я родила на носилках, но в родовой палате. Все были заняты моими родами, Станисласа в авральной ситуации никто не замечал, пока он не свалился на кафельный пол. Пожилая санитарка поднесла ему ватный комочек, щедро политый нашатырем, и, жалея, проговорила:
– Эх, ты, папаша… Вставай не дело тут валяться, жена твоя мальчонку родила.
Счастливый Станислас, просил пустить его к жене, но ему лишь показали краснолицего кроху, и сказали, что это его сын.
– А Саша, где Саша? – не отставал он.
– Погоди сынок, у нее еще не закончилось, – сказала санитарка.
– Второй?!
– Да нет, успокойся, детское место выйти должно, обработать надо, кой-где зашить, если надо…
Станислас снова стал оседать на пол.
– Э, сынок, слабенький какой. Не волнуйся ты так, увидишь свою Сашу.
Когда меня на носилках везли в палату, Станислас кинулся ко мне:
– Саша, ты как?!
Санитары отогнали его и захлопнули дверь палаты перед его носом.
Глава тринадцатая
Пока я из-за сложных родов две недели лежала в роддоме, в городе происходило невероятное. Михаил был арестован и давал показания, из которых следовало, что заказчиком и активным участником преступления являлась жена самого известного и богатого горожанина, которая последнее время жила с его сыном, который приходится отцом ребенка женщины, против которой и затевалось преступление.
Хвалили Станисласа, который сумел своевременно организовать поиски, имея лишь номер автомобиля, который запомнила Анна. Службы безопасности "Хадраш текнолоджи" и "Глоуб Коммьюникейшн" в едином порыве, впервые в истории, сообща занимались розысками пропавшей беременной подруги Станисласа.
Натали похоронили на Радонежском кладбище, в семейной усыпальнице Хадраш. Шел дождь. Многочисленные венки намокли, родственники и близкие горестно стояли под зонтами. Когда на крышку гроба посыпались слипшиеся комья земли, мать и отец Натали повисли на руках сопровождающих. Ритуал закончен, вымокшие и заплаканные люди разошлись по блестящим от весеннего дождя лимузинам. На похоронах отец и сын не разговаривали.
Владимир Станисласович умер ночью, от сердечного приступа, утром его обнаружила горничная. Я плакала, узнав о его смерти, ругала Станисласа, почему он не нанял сиделку? Станислас сказал, что отец от сиделки отказался, сказал, что хочет побыть один. Усыпальница Хадраш вновь огласилась плачем, скорбные лица родственников, словно спрашивали друг друга "что же это за напасть?". Барбара слегла, Станислас был мрачнее тучи, сокрушался, что не успел поговорить с отцом, не испросил прощения. На поминках выпил одну рюмку, извинился перед родными и уехал.
Из роддома меня забирали Станислас, Варвара Станисласовна, моя тетка Анастасия, Галина и Василий. Станислас и Василий держали огромные букеты цветов для врачей и сестричек. Мужчины были преисполнены важности. Станислас – отец! Варвара Станисласовна, в черной английской шляпке, переговаривалась с Анастасией, делились планами на будущее их внука. Любопытный персонал вываливался из окон родильного дома, посмотреть, как Хадраш-младший будет встречать Хадраш-юниора.
Меня разбирал смех, когда Галина, помогавшая мне собраться, рассказывала, что Станислас нарушил свое обещание в день, когда родился наш сын и напился до положения риз вместе с Василием. "Калаша" и бочкою не свалишь, а захмелевший Станислас икал и плакал, то ли от счастья, то ли от пережитого страха, то ли от беспокойства за будущее. Василию жаловался, что я такая упрямая и от растерянности не знал, то ли драть меня как сидорову козу, то ли смириться и стать подкаблучником.
– А что спорить, ручки сложил, плыви по течению, Сашка умная, сама все решит! – потом опомнится, и крыть. – Нарешала! Чуть сама не убилась и ребенка не угробила, говорил ей, сиди дома! Куда лезешь с пузом? Запру, из дома носа не высунет!
Настал момент, когда старшая медсестра вынесла упакованного в расшитый атласный конверт Хадраш-юниора. Раздались аплодисменты. За ними вышли мы с Галиной, сияющие улыбками. Станислас, под одобрительный гул присутствующих, сунул мне в руки букет, и, крепко обняв, сминая нежные цветки, поцеловал.
– Ура, ура, ура! – крикнул, поддержанный зеваками басок Василия.
Станислас, воодушевленный болельщиками, снова крепко поцеловал меня.
– Хватит уж целоваться, родители! Папаша, ребеночка забирайте, – сказала старшая сестра, вложив конверт с малышом в руки опешившего Станисласа.
– Саш, что делать-то? Я боюсь, – сознался шепотом Станислас.
– Держи аккуратней, я с тобой.
Мы поблагодарили всех, кто помог родиться нашему сыну и, загрузившись в "Мицубиси" и "Лексус", двинулись в сторону моего дома. Еще в роддоме я предупредила Станисласа, что поеду домой, он возражал, пытался шантажировать меня моей оплошностью с Коровинским, но бесполезно. У дома нас встречали мои братья, они поздравили меня и пожали руку Станисласу в знак признания своим родственником и прощения прошлых ошибок. Анна накрыла чудесный стол, немного тесновато, но зато не в обиде. Малыша я отдала в руки недавно приглашенной Станисласом няни.
– Здоровье новоиспеченных родителей и новорожденного! – зазвучали тосты, мы со Станисласом принимали поздравления с бокалами минеральной воды.
– Как сына назовешь, Станислас? – спросил мой старший брат Виктор, и едва Станислас раскрыл рот, я изрекла:
– Владимир.
– Ты, Александра, женщина конечно самостоятельная, но вперед мужа не встревай!
Это я тебе как старший брат говорю, – наставительно предупредил меня Виктор.
Станислас заступился:
– Нет, правда, Витя. Саша правильно сказала.
– Ты ее не распускай, потом локти кусать будешь. Жену надо в строгости держать,
– Виктор, сжав мощный кулак, показал как. Станислас довольно заулыбался.
– Я и не жена ему вовсе, – возразила уязвленная я.
– А вот это непорядок! Что же сын у тебя незаконнорожденный получается? – вскинулся взрывной Филипп, грозно глядя на Станисласа.
– Да я,…я…я хоть сейчас, а Сашка не хочет…
– Не дело, Александра, записывайтесь и живите как люди, – наказал Виктор.
– Вот и я об этом! – жаловался Станислас.
– Заладил, не дело, не дело! Я может, не уверена в нем. Может, я разводиться не хочу, – защищалась я от нападок родственников.
– Я тебе разведусь! – рявкнул Станислас.
– А ты сначала, попробуй, женись! – дразнила я его, показывая рожицу.
– Саша! Стас! Не стыдно? Ребенок первый день дома и слышит, как его родители ссорятся! – Варвара Станисласовна оборвала нас, Анастасия укоризненно качала головой, осуждая в первую очередь меня. – Что же ты дочка, не глупая вроде, а такую ошибку делаешь, мужа уважать надо.
– Извините, Варвара Станисласовна, Анастасия, мы никогда не будем ссориться дома, – пообещала я.
Гости разъехались, не до гуляний, малыша надо искупать и накормить. Анна убирала кухню, а мы со Станисласом смотрели на нашего ребенка.
– Какие маленькие пальчики… – восхищенно сказал Станислас.
– А губы как у тебя, капризные, – показала я на характерный изгиб губ юниора.
– У меня не капризные… – обиделся Станислас.
– Он похож на тебя, – я погладила Станисласа по светлым волосам.
– Правда, ты так думаешь?
– Если у него будут зеленые глаза, то один в один, – заверила его я.
– Будут.
Перед переездом на новую квартиру, Станислас хотел, что бы я выбрала интерьер по своему желанию, но я отказалась, его квартира – ему обустраивать.
– Хозяйка ты. Я ни черта ни смыслю в кухонном оборудовании. К тому же детская… – уговаривал меня Станислас.
– Пригласи специалиста. У тебя прекрасный дизайнер, он справится.
– Саш, а спальная? – я искоса взглянула на него и он, кашлянув, добавил. – То есть спальни…
– Мне все равно, – как можно равнодушней заметила я, дразня его. – Хотя,…скажи Сауду, твою спальную пусть сделает копией той… Может, я загляну к тебе,…прилечь.
– Сашка! – он схватил меня и закружил по комнате, я, смеясь, отбивалась, но от поцелуя не убереглась. Сколько месяцев прошло с тех пор, как мы держали друг друга в объятиях? Я чувствовала, как сбилось его дыхание, как руки сильнее прижали меня к крепкой груди. Брызнули прочь мелкие бисеринки пуговиц моей блузки, губы Станисласа прикусывали кожу на моей шее. Сквозь ткань я ощущала бедром его вздыбленный, готовый к атаке орган. Руки Станисласа страстно сжали мои полные молока груди. Я простонала, до крови закусив губу.
– Саша, ну,…пожалуйста… – от возбуждения его голос приобрел хрипотцу. – Я с ума сойду!
– А вдруг няня вернется? – хваталась я за соломинку, поняв, что меня он не выпустит.
– Не вернется,…пошли в кроватку, – не выпуская моих рук, развернул меня как в танце, и стал подталкивать к тахте, двигая бедрами, он терся о мои ягодицы отвердевшей, как броня плотью. Когда Станислас толчком вошел в меня, осужденная на пожизненное заключение военным судом стыда, страстность, освободилась из многомесячного плена, расправила свои тугие кольца, змеей сдавила горло, как крапивой обожгла внутреннюю сторону бедер, от ритмичных движений Станисласа зажгла внутри фитиль оргазмической бомбы.
– Не спеши, дай мне насладиться, я хочу долго любить тебя… – горячечно просил Станислас, то, замедляясь, откинув тело на руках, то вновь, сильным толчком, устремляясь в глубины, жаля мою одичавшую воинственную страстность.
Я не справилась. Фитилек оказался короток, взрыв был настолько силен, что своей силой раздавил последнюю оборону Станисласа, увлекая с собой и сметая на своем пути редуты обеих сторон. Он еще возвышался надо мной, удерживая на руках стройное тело, спина выгнута, влажная как после купания, он еще оставался во мне, но насытившаяся змея уже ослабила кольца, отпуская свою жертву.
С этого дня Станислас находил любую возможность предаться со мною плотским утехам. Сидя в своем автомобиле около нашего дома, как солдат в разведке, он терпеливо выжидал, когда няня выйдет на прогулку. Вначале я удивлялась, как он подгадывал момент, но потом хитрость Станисласа открылась.
– Нет у нас возможности, как все люди заниматься любовью когда хочется! – оправдывался Станислас.
– Тебе всегда хочется, ночи тебе мало?
– Ночи?! Юниор реагирует на малейший шум, и все заканчивается качанием колыбели!
– Он требует внимания, – терпеливо объясняла я герою-любовнику.
– Я тоже требую внимания, – эгоизм Станисласа не знал границ. – Когда мы переедем, он будет спать отдельно, где это видано, что бы дети спали вместе с родителями.
Ни одной ночи мне не довелось провести в своей новой романтической спальне, Станислас как коршун на добычу набрасывался на меня, лишь я укладывала юниора спать, и волок в свое гнездышко, свитое из шелка, органзы, тафты и атласа. Сауд превзошел себя, спальня Станисласа смотрелась еще порочней и совратительней, чем предыдущая. В часы, когда мы занимались любимыми играми Станисласа, у нас было удивительное единение тел и душ, не было споров, обид и недопонимания. В вопросах воспитания юниора я была сторонницей дисциплины и режима, Станислас, как мог, вносил смуту в мои расписания и планы. Юниор обожал, когда Станислас наклонялся над его кроваткой, сюсюкал и хватал малыша за пальчики. Юниор улыбался, показывая свои безоружные десны.
В это безоблачное время, утром, когда мы собрались позавтракать в столовой, Анна подала Станисласу конверт. Намазывая тосты паштетом, я увидела, как лицо Станисласа словно померкло, и он положил конверт на скатерть.
– Что с тобой? Что в конверте, ты даже не вскрыл его?
– От адвокатов отца. Прошло полгода.
– Завещание? – с любопытством спросила я.
– По распоряжению исполнителя завещания, через полгода текст завещания будет оглашен наследникам, – ответил Станислас.