Страница:
– Вы леди Лайонин?
– Это я.
– А кто леди Амисия?
– Я.
Лайонин потрясенно наблюдала, как парень берет у нее из рук один свиток и передает бледной женщине.
– Иди… иди на кухню и возьми, что хочешь, – пробормотала она. Радость снова была отравлена этой дрянью. Как мог Ранулф писать Амисии?!
Женщина поспешно вскрыла письмо.
– Он здоров и бодр, – пробормотала она, прижимая к груди письмо, после чего взглянула на Лайонин и осведомилась:
– Вы не спешите прочитать свое послание?
Лайонин, словно не слыша, прошла мимо нее и поднялась в спальню. Первым порывом было сжечь письмо на огне свечи, но она просто не смогла этого сделать.
«Боюсь, осада займет несколько месяцев. Я послал людей в Мальвуазен за плотниками, которым придется изготовить осадные орудия. И несколько раз предлагал этому человеку сдаться. Но он и слушать не желает. Мне ужасно все это надоело. Сейчас я жажду только домашнего уюта.
Брент жив и здоров и постоянно говорит о тебе. Твоя лента всегда со мной.
Твой любящий муж и утомленный рыцарь Ранулф».
Лайонин упала на кровать и разрыдалась. Письмо было таким нежным. Никакого следа его обычной надменности. До чего же он одинок! Она прокляла себя теми немногими ругательствами, которые успела узнать, за то, что на минуту усомнилась в муже.
Наконец ей стало легче настолько, что она улыбнулась, впервые за несколько дней. Она долго писала ответ Ранулфу. Заверила, что и она, и ребенок здоровы, рассказала, что случилось в замке за это время. И только в конце высказала все, что чувствовала:
«Кейт тревожится, что я становлюсь похожей на тебя прежнего, ибо ничто не может вызвать улыбки на моем лице.
Твоя Львица».
К тому времени, когда она отправилась на обед, настроение немного улучшилась. Но тут в соларе опять появилась Амисия.
– Надеюсь, ваше письмо содержало только приятные новости? – спросила она.
– Не слишком. Боюсь, предстоит долгая осада, и Ранулфу придется задержаться.
– О да, после четырех встреч с бароном они ни к чему не пришли и теперь роют подземные ходы, и… впрочем, простите, я уверена, что он уже все изложил вам.
– Но мне не известно так много, как вам. Возможно, человек, написавший вам, более красноречив.
– Да, лорд Ранулф прислал весьма подробное послание.
– Ранулф? О чем вы? – взорвалась Лайонин.
– Как, миледи? Я предполагала, что вы знаете! Вы заверили меня, что мои намеки были вполне недвусмысленны.
– Мой муж шлет вам письма?
– Нельзя же осуждать мужчину, которого влечет к другой женщине!
Лайонин медленно поднялась:
– Думаю, вы должны показать мне письмо.
– Леди Лайонин… понимаю, это, должно быть, первая… неверность вашего мужа, и я не хочу платить неблагодарностью за гостеприимство, показав то, что, несомненно, вас расстроит.
– Я отправлюсь к мужу, и он обличит вашу ложь.
– Ну разумеется, обличит! Не ожидаете же вы, что он будет хвастаться перед вами своими женщинами? По-моему, вы знали, что до женитьбы он не был монахом! Так что же могут изменить обеты, данные перед свидетелями? И, кстати, он выполнил эти обеты: у вас есть все, чего только может пожелать женщина. Пожалуйста, вы должны поесть. Подумайте о ребенке, который растет с каждым часом.
Но еда застревала в горле Лайонин. Она не станет верить этой лгунье! Поедет к Ранулфу, и… что, если он будет все отрицать? Поверит ли ему?
Амисия непрерывно трещала, обсуждая блюда, порицая дерзость слуг Мальвуазена, но Лайонин ничего не слышала, занятая невеселыми мыслями.
Назавтра она надела старую тунику и весь день проработала в саду, яростно выдергивая сорняки.
– А вот и вы, миледи, – раздался за спиной голос Амисии. Лайонин судорожно схватилась за крепкий побег и охнула, увидев, как с пораненной руки стекает кровь. Медленно выпрямившись, она стерла с ладони грязь.
– Понять не могу, как это леди вашего положения занимается черной работой. Никогда не думала, что дама… впрочем, вы ведь дочь барона, верно?
– У меня нет времени выслушивать ваши оскорбления. Если у вас есть что сказать, говорите, только побыстрее.
– Похоже, я никак не могу вам угодить. Я просто гуляю по саду, наслаждаясь видом цветочков и перебирая сладостные воспоминания.
– Миледи Лайонин! – окликнула Кейт. – Вам нельзя быть на солнце. Люси беспокоится, что вы повредите младенцу.
Лайонин молча пошла за ней на кухню, зная, что Амисия туда и носа не сунет.
– Леди Лайонин, если бы ваша матушка видела, как вы трудитесь, да еще в таком положении! – упрекнула Люси.
Ах, если бы только рядом была мать! Она знала бы, что делать!
– А лорд Ранулф, – продолжала Люси, – наверняка рассердился бы, узнав, что вы держали младенчика на солнце!
Лайонин почти швырнула на стол кружку с элем.
– Лорд Ранулф! У меня уже в ушах звенит от этого имени! Я рожу ребенка, которого он так жаждет, но при этом не обязана давать приют его любовницам!
– О чем это ты, дитя? У лорда Ранулфа нет любовниц! В жизни не видела, чтобы мужчина так любил жену. Он тебя обожает!
– О, Люси! – всхлипнула Лайонин и, прижавшись к толстой старухе, которая всегда была рядом, зарыдала на обширной груди.
– Пойдем-ка наверх. Тебе нужно лечь.
Лайонин оперлась об ее руку и позволила раздеть себя и уложить в постель. Люси погладила чересчур теплый лоб и, заметив черные круги под глазами, шепнула:
– Расскажи, что тревожит тебя. Люси никому не скажет.
– Он не любит меня и никогда не любил.
– Как ты можешь такое говорить! Он не отходит от тебя! Может, его письмо тебя опечалило?
– У него есть другие женщины.
– Милая, все мужчины изменяют женам. Но это не означает, что муж тебя не любит.
В ответ на это Лайонин заплакала еще горше.
– Спи, дитя мое, и боль утихнет.
Постепенно Лайонин успокоилась и заснула. Но сон то и дело прерывался. А проснувшись и увидев пустую постель и ни одной души в комнате, она почувствовала себя совсем плохо.
Следующие несколько дней Лайонин всячески избегала Амисии: ела в комнате и не выходила в солар, как пленница в собственном доме.
– Она уехала, миледи! – сообщила Кейт, вбегая в спальню.
– Уехала? Кто именно?
– Та женщина, француженка. Утром прибыл гонец с пи'сь-мом для нее. Она немедленно приказала оседлать коня и умчалась. Но с собой ничего не взяла. Как по-вашему, она не вернется?
При мысли об избавлении от ненавистной соперницы сердце Лайонин забилось сильнее.
– Не знаю. Чей флаг был у гонца?
– Мальвуазена, Черного Льва. Лайонин почувствовала, что бледнеет.
– Ты видела письмо, Кейт?
– Да, оно и сейчас лежит на постели, только я не умею читать.
– Принеси мне.
Лайонин дрожащими руками развернула свиток. Письмо было коротким. Всего четыре слова.
«Приезжай ко мне.
Ранулф».
Свиток вывалился у нее из рук и упал на пол.
– Миледи! Миледи! – всполошилась Кейт и побежала за вином. – Выпейте скорее.
Лайонин почти давилась сладким напитком. Значит, это правда. Каждое слово! Она узнала размашистый почерк Ранулфа и оттиснутую на воске печать. Эта печать находилась у графа, и он никогда и никому не передавал ее.
Амисии не было три дня. Три дня адских мучений для Лайонин. Слезы у нее давно иссякли, так что даже плакать она не могла. Кейт ухаживала за ней, но она почти ничего и никого не замечала. Люси попыталась было утешить ее, говоря, что ни один мужчина не стоит таких страданий и что она тоже была потрясена, когда первый муж завел себе любовницу, но все же продолжала жить и даже вышла замуж второй раз.
За это время прибыло еще одно письмо от Ранулфа, но ответ Лайонин был коротким и сухим и содержал только отчет о событиях в Мальвуазене.
– Что с вами, леди Лайонин? Вы больны? У вас такой усталый вид! – пропела вернувшаяся Амисия, когда Лайонин вышла в зал. – Клянусь, нет ничего лучше свежего деревенского воздуха, чтобы вернуть румянец на щеки, хотя летом в шатре немного душно, не находите?
Лайонин молча прошла мимо и покинула дом. Конюх, больше не пугавшийся Лориэйджа, с тех пор как она научила его обращаться с конем, оседлал вороного, и она помчалась как ветер, радуясь возможности побыть одной. Она сама не заметила, как очутилась в долине, том памятном и милом месте, где сообщила Ранулфу о будущем ребенке. Тогда жизнь улыбалась ей, но это счастье больше не повторится.
– Я так люблю тебя, Ранулф! Как же ты можешь не отвечать на мое чувство? – прошептала она.
Она вернулась вечером, успев принять важное решение. Ранулф выбрал ее в жены и пусть не видит в ней возлюбленную. Но она постарается выполнять долг матери и супруги.
– Я рада, что вы чувствуете себя лучше и смогли выйти к ужину, – улыбнулась Амисия. – Как это ужасно: носить ребенка в разгар лета! Надеюсь, что не окажусь в подобном положении.
Лайонин расправила сюрко, отчетливо сознавая, что живот почти незаметен.
– Не могли бы вы поговорить о чем-то другом, кроме моего мужа?
– Но я не упоминала о лорде Ранулфе! И если вам так уж интересно, могу рассказать, как идет осада.
– Нет, я не желаю ничего слышать.
– О, как я вас понимаю! И согласна с вами: поговорим о другом. Удивительно, но я так полюбила этого мальчика, Брента! Временами он очень напоминает Ранулфа. Есть что-то общее в походке. Расскажите, откуда у Ранулфа этот ужасный шрам, идущий от живота до… простите, миледи, я снова забылась.
– Амисия, с меня довольно. Не мое дело осуждать поступки мужа, но я не стану выслушивать подобные истории в собственном доме. Если вы не замолчите, я велю убрать вас в зал рыцарей. Думаю, вам придется по вкусу общество ихженщин.
Амисия злобно прищурилась:
– Нет, миледи. Вряд ли стоит это делать. На вашем месте я бы не отважилась.
– Не угрожайте мне. В отсутствие мужа я обладаю здесь полной властью, и никто не имеет права приказывать мне, даже если я велю вас повесить.
– Но я вас не боюсь! Не хотите же вы навлечь на себя немилость Ранулфа, и, хотя у меня не было случая видеть его в гневе, думаю, удовольствие это маленькое. Советую вам выносить мое присутствие с достоинством. Ранулф сам решит, какое положение я займу в этом доме.
Женщины яростно уставились в глаза друг другу и не отвели взглядов, до тех пор пока не явился Ходдер, чтобы убрать со стола.
Измученная Лайонин заснула тяжелым сном.
Наутро примчался гонец с письмом от Ранулфа.
«Сейчас глубокая ночь, но я не могу уснуть. Мой паж ни за что не подумает, будто неукротимый воин, каким он меня считает, способен страдать по такой малышке, как ты. Я чувствую, что ты встревожена. Жаль только, что меня нет рядом.
Пришли мне одну из своих роз, о которых так заботишься.
Не было ни минуты, чтобы я не думал о тебе.
Ранулф».
Она прижала письмо к груди. Как он может писать ей подобные вещи и в то же время посылать за Амисией? Неужели Люси права, утверждая, что мужчина способен искренне любить одну женщину и одновременно спать с другими?
На несколько минут она забыла Амисию и побежала к столу писать ответ. Поведала мужу о своем одиночестве, о поездке в их долину, но ни словом не упомянула о боли оскорбленного сердца. Намекни он только, что желает ее приезда, Лайонин немедленно помчалась бы к нему, даже босая и в одной камизе, но он ничего подобного не писал, а она постаралась не упоминать о своих чувствах. И написала Бренту отдельное письмо, где рассказала о лошадях и соколах.
Запечатав письма, она призвала Доукина и велела наполнить ящик фруктами в меду и положить туда же горшочек с пикулями собственноручного приготовления. А потом отправилась в сад и срезала почти все цветы. Гонец было запротестовал, но Лайонин одним взглядом заставила его замолчать. Стебли были обмотаны мокрой парусиной, обложены свежим мхом и снова завернуты в несколько слоев мокрой парусины. Уильям де Бек торжественно принес жесткий кожаный мешок, в который опустил гигантский букет, грозивший поцарапать спину лошади.
Она прикрепила воском маленький розовый бутончик к письму Ранулфу и снова приложила печать. Кроме письма, она послала Бренту новый кожаный пояс с пряжкой в виде льва Мальвуазенов, поблескивавшего крошечными изумрудными глазками.
Провожая взглядом гонца, она на миг ощутила призрак былого счастья. Но не заметила рассерженной Амисии, наблюдавшей за ней из окна солара.
– Ты имела все, о чем можно мечтать! Пора бы и поделиться! Я тоже заполучу богатого мужа, любовь и преданность слуг! – прошипела она.
Лайонин с улыбкой стала подниматься наверх, представляя лицо Ранулфа при виде букета цветов.
– Вы кажетесь очень довольной. Я рада, что вам стало получше. Выглядите не такой больной, как в последнее время.
– Да, спасибо, я вполне здорова.
Но тут из-под юбки Амисии выпал какой-то предмет и с легким шорохом опустился на пол. Лайонин проворно нагнулась. Было бы слишком мягко сказать, что счастье мигом улетучилось, ибо она держала в руке ленту, копию львиного пояса, которую отдала Ранулфу перед отъездом в замок Гетен.
– Откуда это у вас? – с трудом выдавила она. Амисия попыталась выхватить ленту, но только пожала плечами, когда Лайонин отдернула руку.
– Мне понравилась эта безделушка, поэтому я получила ее в подарок. Очень мило, не находите?
Лайонин молча направилась к себе, крепко сжимая в ладони ленту. Но, переступив порог, она с силой запустила ее в самый дальний угол.
– Я посылаю тебе цветы, а ты отдаешь мои подарки другой! Скажи, ты собираешься быть таким же щедрым и с нашим ребенком?
Она не заплакала. Слезы, казалось, иссякли. Лайонин решительно вошла в солар и принялась за шитье. И не задумывалась о том, что шьет одежду для мужа, посылавшего фальшивые уверения в любви и предававшего ее. Когда Амисия вошла в комнату, она вежливо ей улыбнулась, но ни словом не упомянула о муже. Амисия тоже предпочла избегать этой темы.
Глава 13
– Это я.
– А кто леди Амисия?
– Я.
Лайонин потрясенно наблюдала, как парень берет у нее из рук один свиток и передает бледной женщине.
– Иди… иди на кухню и возьми, что хочешь, – пробормотала она. Радость снова была отравлена этой дрянью. Как мог Ранулф писать Амисии?!
Женщина поспешно вскрыла письмо.
– Он здоров и бодр, – пробормотала она, прижимая к груди письмо, после чего взглянула на Лайонин и осведомилась:
– Вы не спешите прочитать свое послание?
Лайонин, словно не слыша, прошла мимо нее и поднялась в спальню. Первым порывом было сжечь письмо на огне свечи, но она просто не смогла этого сделать.
«Боюсь, осада займет несколько месяцев. Я послал людей в Мальвуазен за плотниками, которым придется изготовить осадные орудия. И несколько раз предлагал этому человеку сдаться. Но он и слушать не желает. Мне ужасно все это надоело. Сейчас я жажду только домашнего уюта.
Брент жив и здоров и постоянно говорит о тебе. Твоя лента всегда со мной.
Твой любящий муж и утомленный рыцарь Ранулф».
Лайонин упала на кровать и разрыдалась. Письмо было таким нежным. Никакого следа его обычной надменности. До чего же он одинок! Она прокляла себя теми немногими ругательствами, которые успела узнать, за то, что на минуту усомнилась в муже.
Наконец ей стало легче настолько, что она улыбнулась, впервые за несколько дней. Она долго писала ответ Ранулфу. Заверила, что и она, и ребенок здоровы, рассказала, что случилось в замке за это время. И только в конце высказала все, что чувствовала:
«Кейт тревожится, что я становлюсь похожей на тебя прежнего, ибо ничто не может вызвать улыбки на моем лице.
Твоя Львица».
К тому времени, когда она отправилась на обед, настроение немного улучшилась. Но тут в соларе опять появилась Амисия.
– Надеюсь, ваше письмо содержало только приятные новости? – спросила она.
– Не слишком. Боюсь, предстоит долгая осада, и Ранулфу придется задержаться.
– О да, после четырех встреч с бароном они ни к чему не пришли и теперь роют подземные ходы, и… впрочем, простите, я уверена, что он уже все изложил вам.
– Но мне не известно так много, как вам. Возможно, человек, написавший вам, более красноречив.
– Да, лорд Ранулф прислал весьма подробное послание.
– Ранулф? О чем вы? – взорвалась Лайонин.
– Как, миледи? Я предполагала, что вы знаете! Вы заверили меня, что мои намеки были вполне недвусмысленны.
– Мой муж шлет вам письма?
– Нельзя же осуждать мужчину, которого влечет к другой женщине!
Лайонин медленно поднялась:
– Думаю, вы должны показать мне письмо.
– Леди Лайонин… понимаю, это, должно быть, первая… неверность вашего мужа, и я не хочу платить неблагодарностью за гостеприимство, показав то, что, несомненно, вас расстроит.
– Я отправлюсь к мужу, и он обличит вашу ложь.
– Ну разумеется, обличит! Не ожидаете же вы, что он будет хвастаться перед вами своими женщинами? По-моему, вы знали, что до женитьбы он не был монахом! Так что же могут изменить обеты, данные перед свидетелями? И, кстати, он выполнил эти обеты: у вас есть все, чего только может пожелать женщина. Пожалуйста, вы должны поесть. Подумайте о ребенке, который растет с каждым часом.
Но еда застревала в горле Лайонин. Она не станет верить этой лгунье! Поедет к Ранулфу, и… что, если он будет все отрицать? Поверит ли ему?
Амисия непрерывно трещала, обсуждая блюда, порицая дерзость слуг Мальвуазена, но Лайонин ничего не слышала, занятая невеселыми мыслями.
Назавтра она надела старую тунику и весь день проработала в саду, яростно выдергивая сорняки.
– А вот и вы, миледи, – раздался за спиной голос Амисии. Лайонин судорожно схватилась за крепкий побег и охнула, увидев, как с пораненной руки стекает кровь. Медленно выпрямившись, она стерла с ладони грязь.
– Понять не могу, как это леди вашего положения занимается черной работой. Никогда не думала, что дама… впрочем, вы ведь дочь барона, верно?
– У меня нет времени выслушивать ваши оскорбления. Если у вас есть что сказать, говорите, только побыстрее.
– Похоже, я никак не могу вам угодить. Я просто гуляю по саду, наслаждаясь видом цветочков и перебирая сладостные воспоминания.
– Миледи Лайонин! – окликнула Кейт. – Вам нельзя быть на солнце. Люси беспокоится, что вы повредите младенцу.
Лайонин молча пошла за ней на кухню, зная, что Амисия туда и носа не сунет.
– Леди Лайонин, если бы ваша матушка видела, как вы трудитесь, да еще в таком положении! – упрекнула Люси.
Ах, если бы только рядом была мать! Она знала бы, что делать!
– А лорд Ранулф, – продолжала Люси, – наверняка рассердился бы, узнав, что вы держали младенчика на солнце!
Лайонин почти швырнула на стол кружку с элем.
– Лорд Ранулф! У меня уже в ушах звенит от этого имени! Я рожу ребенка, которого он так жаждет, но при этом не обязана давать приют его любовницам!
– О чем это ты, дитя? У лорда Ранулфа нет любовниц! В жизни не видела, чтобы мужчина так любил жену. Он тебя обожает!
– О, Люси! – всхлипнула Лайонин и, прижавшись к толстой старухе, которая всегда была рядом, зарыдала на обширной груди.
– Пойдем-ка наверх. Тебе нужно лечь.
Лайонин оперлась об ее руку и позволила раздеть себя и уложить в постель. Люси погладила чересчур теплый лоб и, заметив черные круги под глазами, шепнула:
– Расскажи, что тревожит тебя. Люси никому не скажет.
– Он не любит меня и никогда не любил.
– Как ты можешь такое говорить! Он не отходит от тебя! Может, его письмо тебя опечалило?
– У него есть другие женщины.
– Милая, все мужчины изменяют женам. Но это не означает, что муж тебя не любит.
В ответ на это Лайонин заплакала еще горше.
– Спи, дитя мое, и боль утихнет.
Постепенно Лайонин успокоилась и заснула. Но сон то и дело прерывался. А проснувшись и увидев пустую постель и ни одной души в комнате, она почувствовала себя совсем плохо.
Следующие несколько дней Лайонин всячески избегала Амисии: ела в комнате и не выходила в солар, как пленница в собственном доме.
– Она уехала, миледи! – сообщила Кейт, вбегая в спальню.
– Уехала? Кто именно?
– Та женщина, француженка. Утром прибыл гонец с пи'сь-мом для нее. Она немедленно приказала оседлать коня и умчалась. Но с собой ничего не взяла. Как по-вашему, она не вернется?
При мысли об избавлении от ненавистной соперницы сердце Лайонин забилось сильнее.
– Не знаю. Чей флаг был у гонца?
– Мальвуазена, Черного Льва. Лайонин почувствовала, что бледнеет.
– Ты видела письмо, Кейт?
– Да, оно и сейчас лежит на постели, только я не умею читать.
– Принеси мне.
Лайонин дрожащими руками развернула свиток. Письмо было коротким. Всего четыре слова.
«Приезжай ко мне.
Ранулф».
Свиток вывалился у нее из рук и упал на пол.
– Миледи! Миледи! – всполошилась Кейт и побежала за вином. – Выпейте скорее.
Лайонин почти давилась сладким напитком. Значит, это правда. Каждое слово! Она узнала размашистый почерк Ранулфа и оттиснутую на воске печать. Эта печать находилась у графа, и он никогда и никому не передавал ее.
Амисии не было три дня. Три дня адских мучений для Лайонин. Слезы у нее давно иссякли, так что даже плакать она не могла. Кейт ухаживала за ней, но она почти ничего и никого не замечала. Люси попыталась было утешить ее, говоря, что ни один мужчина не стоит таких страданий и что она тоже была потрясена, когда первый муж завел себе любовницу, но все же продолжала жить и даже вышла замуж второй раз.
За это время прибыло еще одно письмо от Ранулфа, но ответ Лайонин был коротким и сухим и содержал только отчет о событиях в Мальвуазене.
– Что с вами, леди Лайонин? Вы больны? У вас такой усталый вид! – пропела вернувшаяся Амисия, когда Лайонин вышла в зал. – Клянусь, нет ничего лучше свежего деревенского воздуха, чтобы вернуть румянец на щеки, хотя летом в шатре немного душно, не находите?
Лайонин молча прошла мимо и покинула дом. Конюх, больше не пугавшийся Лориэйджа, с тех пор как она научила его обращаться с конем, оседлал вороного, и она помчалась как ветер, радуясь возможности побыть одной. Она сама не заметила, как очутилась в долине, том памятном и милом месте, где сообщила Ранулфу о будущем ребенке. Тогда жизнь улыбалась ей, но это счастье больше не повторится.
– Я так люблю тебя, Ранулф! Как же ты можешь не отвечать на мое чувство? – прошептала она.
Она вернулась вечером, успев принять важное решение. Ранулф выбрал ее в жены и пусть не видит в ней возлюбленную. Но она постарается выполнять долг матери и супруги.
– Я рада, что вы чувствуете себя лучше и смогли выйти к ужину, – улыбнулась Амисия. – Как это ужасно: носить ребенка в разгар лета! Надеюсь, что не окажусь в подобном положении.
Лайонин расправила сюрко, отчетливо сознавая, что живот почти незаметен.
– Не могли бы вы поговорить о чем-то другом, кроме моего мужа?
– Но я не упоминала о лорде Ранулфе! И если вам так уж интересно, могу рассказать, как идет осада.
– Нет, я не желаю ничего слышать.
– О, как я вас понимаю! И согласна с вами: поговорим о другом. Удивительно, но я так полюбила этого мальчика, Брента! Временами он очень напоминает Ранулфа. Есть что-то общее в походке. Расскажите, откуда у Ранулфа этот ужасный шрам, идущий от живота до… простите, миледи, я снова забылась.
– Амисия, с меня довольно. Не мое дело осуждать поступки мужа, но я не стану выслушивать подобные истории в собственном доме. Если вы не замолчите, я велю убрать вас в зал рыцарей. Думаю, вам придется по вкусу общество ихженщин.
Амисия злобно прищурилась:
– Нет, миледи. Вряд ли стоит это делать. На вашем месте я бы не отважилась.
– Не угрожайте мне. В отсутствие мужа я обладаю здесь полной властью, и никто не имеет права приказывать мне, даже если я велю вас повесить.
– Но я вас не боюсь! Не хотите же вы навлечь на себя немилость Ранулфа, и, хотя у меня не было случая видеть его в гневе, думаю, удовольствие это маленькое. Советую вам выносить мое присутствие с достоинством. Ранулф сам решит, какое положение я займу в этом доме.
Женщины яростно уставились в глаза друг другу и не отвели взглядов, до тех пор пока не явился Ходдер, чтобы убрать со стола.
Измученная Лайонин заснула тяжелым сном.
Наутро примчался гонец с письмом от Ранулфа.
«Сейчас глубокая ночь, но я не могу уснуть. Мой паж ни за что не подумает, будто неукротимый воин, каким он меня считает, способен страдать по такой малышке, как ты. Я чувствую, что ты встревожена. Жаль только, что меня нет рядом.
Пришли мне одну из своих роз, о которых так заботишься.
Не было ни минуты, чтобы я не думал о тебе.
Ранулф».
Она прижала письмо к груди. Как он может писать ей подобные вещи и в то же время посылать за Амисией? Неужели Люси права, утверждая, что мужчина способен искренне любить одну женщину и одновременно спать с другими?
На несколько минут она забыла Амисию и побежала к столу писать ответ. Поведала мужу о своем одиночестве, о поездке в их долину, но ни словом не упомянула о боли оскорбленного сердца. Намекни он только, что желает ее приезда, Лайонин немедленно помчалась бы к нему, даже босая и в одной камизе, но он ничего подобного не писал, а она постаралась не упоминать о своих чувствах. И написала Бренту отдельное письмо, где рассказала о лошадях и соколах.
Запечатав письма, она призвала Доукина и велела наполнить ящик фруктами в меду и положить туда же горшочек с пикулями собственноручного приготовления. А потом отправилась в сад и срезала почти все цветы. Гонец было запротестовал, но Лайонин одним взглядом заставила его замолчать. Стебли были обмотаны мокрой парусиной, обложены свежим мхом и снова завернуты в несколько слоев мокрой парусины. Уильям де Бек торжественно принес жесткий кожаный мешок, в который опустил гигантский букет, грозивший поцарапать спину лошади.
Она прикрепила воском маленький розовый бутончик к письму Ранулфу и снова приложила печать. Кроме письма, она послала Бренту новый кожаный пояс с пряжкой в виде льва Мальвуазенов, поблескивавшего крошечными изумрудными глазками.
Провожая взглядом гонца, она на миг ощутила призрак былого счастья. Но не заметила рассерженной Амисии, наблюдавшей за ней из окна солара.
– Ты имела все, о чем можно мечтать! Пора бы и поделиться! Я тоже заполучу богатого мужа, любовь и преданность слуг! – прошипела она.
Лайонин с улыбкой стала подниматься наверх, представляя лицо Ранулфа при виде букета цветов.
– Вы кажетесь очень довольной. Я рада, что вам стало получше. Выглядите не такой больной, как в последнее время.
– Да, спасибо, я вполне здорова.
Но тут из-под юбки Амисии выпал какой-то предмет и с легким шорохом опустился на пол. Лайонин проворно нагнулась. Было бы слишком мягко сказать, что счастье мигом улетучилось, ибо она держала в руке ленту, копию львиного пояса, которую отдала Ранулфу перед отъездом в замок Гетен.
– Откуда это у вас? – с трудом выдавила она. Амисия попыталась выхватить ленту, но только пожала плечами, когда Лайонин отдернула руку.
– Мне понравилась эта безделушка, поэтому я получила ее в подарок. Очень мило, не находите?
Лайонин молча направилась к себе, крепко сжимая в ладони ленту. Но, переступив порог, она с силой запустила ее в самый дальний угол.
– Я посылаю тебе цветы, а ты отдаешь мои подарки другой! Скажи, ты собираешься быть таким же щедрым и с нашим ребенком?
Она не заплакала. Слезы, казалось, иссякли. Лайонин решительно вошла в солар и принялась за шитье. И не задумывалась о том, что шьет одежду для мужа, посылавшего фальшивые уверения в любви и предававшего ее. Когда Амисия вошла в комнату, она вежливо ей улыбнулась, но ни словом не упомянула о муже. Амисия тоже предпочла избегать этой темы.
Глава 13
Еще три дня спустя от Ранулфа прибыло следующее, самое длинное письмо.
«Цветы прекрасно вынесли путешествие. Я расстался с семью розами в пользу своих людей, поскольку они выглядят такими же измученными, как и я. Сегодня утром у меня раскалывается голова, потому что вчерашний вечер я провел с Малардом и бочонком вина. Не знал, что у этого человека может найтись так много слов. Оказывается, он любит девушку, которую встретил на турнире короля Эдуарда, и хочет жениться на ней. Я оставлю их жить в Мальвуазене, ибо не желаю расставаться со своими рыцарями.
Даже Брент устал от непрекращающихся стычек. Правда, он очень обрадовался твоему письму, и особенно упоминанию о соколах. Он не снимает присланного тобой пояса. Но если снова откажется мыться… еще неделя – и я не буду пускать его в шатер.
Кто-то украл ленту, которую ты так великодушно подарила мне. Я перевернул весь лагерь, но так и не смог ее найти. Прости мою беспечность.
Я велел вшить в кожаный камзол розу, которую ты прислала вместе с письмом. Умоляю помнить меня.
Твой рыцарь Ранулф».
Он написал, что лента украдена, прекрасно зная, кто владеет ею сейчас… Ведь он сам подарил ее Амисии. Эта женщина не могла незамеченной пробраться в лагерь! Кроме того, ей не удалось бы украсть печать у Ранулфа и подделать его почерк!
Лайонин припомнила истории Гресси о первой жене Ранулфа. Говорили, будто эта несчастная пыталась покончить с собой. Какое же предательство способно заставить женщину совершить смертный грех?!
Они женаты всего полгода, а ей уже пришлось узнать и ложь, и обман. Каких же высот он достигнет через три года? Очевидно, не зря его называли отродьем сатаны.
Лайонин отнесла перо, чернила и пергамент в солар. Нет, она ничем не покажет, что знает о его недостойном поведении. Ему следовало вести себя честно и сказать, что больше он не желает ее, а не посылать нежные, но лживые письма.
У окна стояла Амисия с письмом в руке.
– Вы намерены писать ему? Лайонин кивнула.
– Я собираюсь отправиться с гонцом, так что, если хотите, передам ваше письмо. Но сначала мне нужно кое-что приготовить.
Амисия выплыла из комнаты.
Ее распечатанное письмо лежало на сиденье стула, и Лайонин, не удержавшись, подошла ближе. Но даже не коснулась письма: в этом не было необходимости. Последняя строка бросилась ей в глаза:
«Я люблю тебя, моя Амисия. Ранулф»:
Когда Амисия вернулась, Лайонин снова сидела за маленьким столиком. Начатое письмо смятым комком валялось перед ней. Она спустилась вниз, во двор, где ожидал посланец. Амисия скрылась во внешнем дворе, очевидно, собираясь потребовать лошадь для себя.
– Вы хотите отдать мне письмо?
– Нет. Просто передайте мужу, что ребенок здоров и в замке все в порядке.
Парень с сомнением поглядел на нее, но все же повернулся и повел коня к воротам, за которыми скрылась Амисия.
На этот раз она отсутствовала всего одну ночь, а вернувшись, с гордостью показала Лайонин маленький кувшинчик из горного хрусталя и золота, в котором содержалось несколько капель драгоценных благовоний.
– Это дорогой подарок, и, как он считает, вполне заслуженный. Клянусь, у меня в жизни не было подобной ночи! Не удивляюсь, что с таким мужем вы почти сразу же забеременели.
– Вон отсюда! С меня довольно! Ты проводишь ночи, как последняя потаскушка, да еще смеешь хвастаться подарками, которые добыла, продавая собственное тело! Больше я не стану терпеть твои оскорбления! Уильям! Покажите этой особе ее новое жилище! Она может оставаться в замке, но только не во внутреннем дворе. Бросьте ее хоть к рыцарям гарнизона, мне абсолютно все равно!
Но даже сквозь багровую пелену гнева, застилавшую глаза, ей показалось, что на лице управителя играет легкая улыбка.
На Амисию ее слова нисколько не подействовали. Она лишь улыбнулась, лениво, понимающе:
– Ты об этом пожалеешь. Потому что очень скоро покинешь этот прекрасный дом, а я стану отдавать приказания.
Вырвав руку у Уильяма, она стала спускаться по лестнице. У двери она остановилась и, не оборачиваясь, рассмеялась жутким смехом, отдавшимся эхом в огромном зале. Утех, кто слышал его, мурашки поползли по коже.
Почти немедленно в доме воцарились спокойствие и прежний порядок. Люди облегченно вздыхали, радуясь, что этой ведьмы больше нет рядом. Слуги суетились более энергично и охотнее выполняли поручения. Лайонин показалось, что даже Ходдер стал чаще улыбаться. Сама она почти каждый день ездила в их с Ранулфом долину, где могла побыть одна. Вот и сегодня она лежала на мягком мху, размышляя о невеселой судьбе.
Временное избавление от Амисии отнюдь не означало, что все тревоги позади. Перед глазами то и дело всплывало письмо Ранулфа, где он говорил о своей любви к Амисии. Она так хотела этой любви, но слова были сказаны другой. Почему же он женился на ней? Ведь не ради же золота. Теперь, как оказалось, и не из-за любви. И они только недавно стали делить постель. Так в чем же причина?
Легкий шум вернул ее к действительности. Лайонин перевернулась на спину и только сейчас поняла, кто стоит перед ней, с мрачным, как ночь, лицом.
Сердце Лайонин тревожно забилось. Это Ранулф, человек, которого она так безумно любила. Тот, кто отдал свои чувства полузнакомой женщине, а не жене.
– Твоя… осада закончилась? – прошептала она, почти захлебываясь словами.
Ранулф грузно уселся рядом.
– Почему ты не ответила на мое письмо? – мертвенно-холодным голосом осведомился он.
– Ты проехал столько миль, чтобы задать мне этот вопрос? Не мог послать гонца?
– Объясни, почему ты не ответила на мое письмо, – повторил он.
Лайонин села и стала внимательно рассматривать свои руки.
– Я подумала, что тебе все равно, напишу я или нет. Я здорова и по-прежнему ношу твое дитя. Уильям прекрасно управляет замком.
– Лайонин, что с тобой?! Я скакал без остановки всю ночь и почти весь день, чтобы увидеть тебя. А ты и взглянуть на меня не хочешь?
– Дело не во мне, а в тебе.
Он стянул шлем и стал поливать лицо и голову водой из ручья.
– Ничего не понимаю. Или мои письма расстроили тебя? Я не привык к подобным посланиям. Джеффри считает, что я плохо владею пером, хотя наставники были довольны моими успехами.
Он обессиленно прислонился к дереву, очевидно, изнемогая от усталости и под тяжестью доспехов.
– Я не хотел обижать тебя, хотя все же чем-то оскорбил.
Лайонин не смогла сдержать слезы. Обычно Ранулф был так уверен в себе! Она вспомнила день, проведенный вместе с ним в долине. Как он хвастался! Как был рад известию о ребенке!
– Дитя тебя не беспокоит?
Она отвернулась, чтобы он не увидел ее слез.
– Н-нет.
– Неужели за время разлуки я стал еще уродливее и ты больше не выносишь моего вида?
Лайонин молча покачала головой.
– Клянусь всеми святыми, Лайонин, ты посмотришь на меня! – зарычал он. – Я оставляю смеющуюся, веселую жену, которая осыпает меня поцелуями, а всего через месяц возвращаюсь к той, кто ненавидит меня с новой силой!
Слезы так и хлынули из глаз Лайонин.
– Я не… не ненавижу тебя.
– В таком случае почему же посылаешь мне цветы, а всего через несколько дней – только несколько слов, переданных испуганным мальчишкой.
– И ты только из-за этого примчался?
От боли, увиденной в его глазах, сердце ее сжалось.
– Нет, – серьезно ответил он, – это всего лишь предлог. Я прискакал, ожидая, что моя Львица встретит меня поцелуями и с распростертыми объятиями.
Он протянул ей руку ладонью вверх, и не успела она опомниться, как оказалась в его объятиях. Железная кольчуга врезалась в ее нежное тело.
Лайонин разрыдалась. Соленые капли потекли по ее шее.
– Из-за тебя моя кольчуга заржавеет, – поддразнил он. – Знай я, что наградой за мои труды будут только слезы, остался бы с Малардом. Неужели не подаришь мне ни одного поцелуя?
Она сжала ладонями его лицо и стала целовать с неистовством, которого и не подозревала в себе. Он сжал ее еще крепче, и страсть жидким огнем разлилась по жилам обоих. Наконец он отстранился.
– Ты действительно меня помнишь?
– Нет, я тебя не знаю. Ты – гигантский черный зверь, которому не терпится овладеть мной.
Он провел губами по ее шее.
– И ты примешь меня, несмотря на ужасающий запах немытого тела?
– Да. Несмотря на смрад и предательство.
– О чем это ты?
– Собираешься потратить все время на пустые разговоры? – бросила она, принимаясь отстегивать тяжелый пояс, на котором висел меч.
– Нет. Больше слов мне не требуется.
Месяц разлуки довел их желание до степени лихорадки, когда уже не сознаешь, что делаешь. Оба, неуклюже путаясь в завязках, срывали одежду. Ранулфу приходилось куда хуже: тяжелые доспехи было трудно снять без посторонней помощи. Когда Лайонин встала перед ним обнаженная, позолоченная солнечными лучами, он замер с открытым ртом, и она метнулась к нему. Холодные звенья кольчуги больно впились в ее тело, но от этого ее потребность ощутить его ласки только возросла.
– Нет, ничего не снимай! Иди ко мне.
Она потянула его за собой на бархатистую землю, наслаждаясь контрастом прикосновения его теплой, влажной от пота кожи к ногам и твердого железа к ее мягким грудям.
Они слились в одном бешеном порыве. В первый момент Лайонин вскрикнула от почти болезненного наслаждения. Его бедра вздымались и опускались, встречая ее выпады, и они вместе взлетели к новым высотам ярости, буйства штормовых морей и взрыву цветных огней завершения.
Потом они долго лежали вместе, сжимая друг друга в объятиях, с тревожно колотившимися сердцами, наслаждаясь сладостными мгновениями. Ранулф отодвинулся от Лайонин, но положил ногу на ее бедра, лаская ее лицо, глядя на жену счастливыми глазами.
– Подобного я еще не испытывал.
– Спасибо, милорд, – улыбнулась она. – Рада угодить столь могущественному человеку, как Черный Лев.
– Ты чересчур меня превозносишь. Боюсь, что в этот момент Черный Лев потерял всю свою мощь.
– Тут ты ошибаешься, ибо исходящий от тебя смрад кого угодно свалит с ног.
Ранулф расплылся в улыбке:
– Девчонку, которая заставила прийти к ней прямо в кольчуге, нельзя назвать чувствительной дамой.
Она обхватила его за шею и неистово стиснула.
– Нет, боюсь, рядом с тобой я забываю, что родилась благородной дамой. – И, принимаясь целовать его, добавила: – Сейчас помогу тебе снять все это, а потом мы вернемся домой. Может, я даже искупаюсь с тобой в одной лохани.
– Приятная мысль.
Она помогла ему стянуть кольчугу, и он тут же притянул ее к себе.
– Ты так и не объяснила причину своего гнева. Ты ведь сердилась на меня? Не отрицай: я слишком хорошо тебя знаю.
– Нет, но причины теперь не важны. И гневу, и причинам теперь пришел конец. Ты со мной, а остальное не имеет значения.
– Я превратился в слезливую старуху, с тех пор как взял тебя в жены. И теперь постоянно волнуюсь по любому пустяку. Но уверен, что твои беды не кончатся, пока ты не расскажешь, что случилось. Неужели я столь грозен, что не стою твоего доверия?
– Нет. Ты стоишь и большего. Дело не в этом, и не спрашивай меня ни о чем. Главное – мы вместе, и большего мне не нужно.
Ранулф поцеловал ее в лоб, и хотя не совсем понял смысл ответа, решил пока не допытываться. Зато он долго держал жену на расстоянии вытянутой руки, изучая ее тело. Груди чуть пополнели, живот отвердел и слегка округлился. Он провел ладонью от шеи до развилки бедер.
«Цветы прекрасно вынесли путешествие. Я расстался с семью розами в пользу своих людей, поскольку они выглядят такими же измученными, как и я. Сегодня утром у меня раскалывается голова, потому что вчерашний вечер я провел с Малардом и бочонком вина. Не знал, что у этого человека может найтись так много слов. Оказывается, он любит девушку, которую встретил на турнире короля Эдуарда, и хочет жениться на ней. Я оставлю их жить в Мальвуазене, ибо не желаю расставаться со своими рыцарями.
Даже Брент устал от непрекращающихся стычек. Правда, он очень обрадовался твоему письму, и особенно упоминанию о соколах. Он не снимает присланного тобой пояса. Но если снова откажется мыться… еще неделя – и я не буду пускать его в шатер.
Кто-то украл ленту, которую ты так великодушно подарила мне. Я перевернул весь лагерь, но так и не смог ее найти. Прости мою беспечность.
Я велел вшить в кожаный камзол розу, которую ты прислала вместе с письмом. Умоляю помнить меня.
Твой рыцарь Ранулф».
Он написал, что лента украдена, прекрасно зная, кто владеет ею сейчас… Ведь он сам подарил ее Амисии. Эта женщина не могла незамеченной пробраться в лагерь! Кроме того, ей не удалось бы украсть печать у Ранулфа и подделать его почерк!
Лайонин припомнила истории Гресси о первой жене Ранулфа. Говорили, будто эта несчастная пыталась покончить с собой. Какое же предательство способно заставить женщину совершить смертный грех?!
Они женаты всего полгода, а ей уже пришлось узнать и ложь, и обман. Каких же высот он достигнет через три года? Очевидно, не зря его называли отродьем сатаны.
Лайонин отнесла перо, чернила и пергамент в солар. Нет, она ничем не покажет, что знает о его недостойном поведении. Ему следовало вести себя честно и сказать, что больше он не желает ее, а не посылать нежные, но лживые письма.
У окна стояла Амисия с письмом в руке.
– Вы намерены писать ему? Лайонин кивнула.
– Я собираюсь отправиться с гонцом, так что, если хотите, передам ваше письмо. Но сначала мне нужно кое-что приготовить.
Амисия выплыла из комнаты.
Ее распечатанное письмо лежало на сиденье стула, и Лайонин, не удержавшись, подошла ближе. Но даже не коснулась письма: в этом не было необходимости. Последняя строка бросилась ей в глаза:
«Я люблю тебя, моя Амисия. Ранулф»:
Когда Амисия вернулась, Лайонин снова сидела за маленьким столиком. Начатое письмо смятым комком валялось перед ней. Она спустилась вниз, во двор, где ожидал посланец. Амисия скрылась во внешнем дворе, очевидно, собираясь потребовать лошадь для себя.
– Вы хотите отдать мне письмо?
– Нет. Просто передайте мужу, что ребенок здоров и в замке все в порядке.
Парень с сомнением поглядел на нее, но все же повернулся и повел коня к воротам, за которыми скрылась Амисия.
На этот раз она отсутствовала всего одну ночь, а вернувшись, с гордостью показала Лайонин маленький кувшинчик из горного хрусталя и золота, в котором содержалось несколько капель драгоценных благовоний.
– Это дорогой подарок, и, как он считает, вполне заслуженный. Клянусь, у меня в жизни не было подобной ночи! Не удивляюсь, что с таким мужем вы почти сразу же забеременели.
– Вон отсюда! С меня довольно! Ты проводишь ночи, как последняя потаскушка, да еще смеешь хвастаться подарками, которые добыла, продавая собственное тело! Больше я не стану терпеть твои оскорбления! Уильям! Покажите этой особе ее новое жилище! Она может оставаться в замке, но только не во внутреннем дворе. Бросьте ее хоть к рыцарям гарнизона, мне абсолютно все равно!
Но даже сквозь багровую пелену гнева, застилавшую глаза, ей показалось, что на лице управителя играет легкая улыбка.
На Амисию ее слова нисколько не подействовали. Она лишь улыбнулась, лениво, понимающе:
– Ты об этом пожалеешь. Потому что очень скоро покинешь этот прекрасный дом, а я стану отдавать приказания.
Вырвав руку у Уильяма, она стала спускаться по лестнице. У двери она остановилась и, не оборачиваясь, рассмеялась жутким смехом, отдавшимся эхом в огромном зале. Утех, кто слышал его, мурашки поползли по коже.
Почти немедленно в доме воцарились спокойствие и прежний порядок. Люди облегченно вздыхали, радуясь, что этой ведьмы больше нет рядом. Слуги суетились более энергично и охотнее выполняли поручения. Лайонин показалось, что даже Ходдер стал чаще улыбаться. Сама она почти каждый день ездила в их с Ранулфом долину, где могла побыть одна. Вот и сегодня она лежала на мягком мху, размышляя о невеселой судьбе.
Временное избавление от Амисии отнюдь не означало, что все тревоги позади. Перед глазами то и дело всплывало письмо Ранулфа, где он говорил о своей любви к Амисии. Она так хотела этой любви, но слова были сказаны другой. Почему же он женился на ней? Ведь не ради же золота. Теперь, как оказалось, и не из-за любви. И они только недавно стали делить постель. Так в чем же причина?
Легкий шум вернул ее к действительности. Лайонин перевернулась на спину и только сейчас поняла, кто стоит перед ней, с мрачным, как ночь, лицом.
Сердце Лайонин тревожно забилось. Это Ранулф, человек, которого она так безумно любила. Тот, кто отдал свои чувства полузнакомой женщине, а не жене.
– Твоя… осада закончилась? – прошептала она, почти захлебываясь словами.
Ранулф грузно уселся рядом.
– Почему ты не ответила на мое письмо? – мертвенно-холодным голосом осведомился он.
– Ты проехал столько миль, чтобы задать мне этот вопрос? Не мог послать гонца?
– Объясни, почему ты не ответила на мое письмо, – повторил он.
Лайонин села и стала внимательно рассматривать свои руки.
– Я подумала, что тебе все равно, напишу я или нет. Я здорова и по-прежнему ношу твое дитя. Уильям прекрасно управляет замком.
– Лайонин, что с тобой?! Я скакал без остановки всю ночь и почти весь день, чтобы увидеть тебя. А ты и взглянуть на меня не хочешь?
– Дело не во мне, а в тебе.
Он стянул шлем и стал поливать лицо и голову водой из ручья.
– Ничего не понимаю. Или мои письма расстроили тебя? Я не привык к подобным посланиям. Джеффри считает, что я плохо владею пером, хотя наставники были довольны моими успехами.
Он обессиленно прислонился к дереву, очевидно, изнемогая от усталости и под тяжестью доспехов.
– Я не хотел обижать тебя, хотя все же чем-то оскорбил.
Лайонин не смогла сдержать слезы. Обычно Ранулф был так уверен в себе! Она вспомнила день, проведенный вместе с ним в долине. Как он хвастался! Как был рад известию о ребенке!
– Дитя тебя не беспокоит?
Она отвернулась, чтобы он не увидел ее слез.
– Н-нет.
– Неужели за время разлуки я стал еще уродливее и ты больше не выносишь моего вида?
Лайонин молча покачала головой.
– Клянусь всеми святыми, Лайонин, ты посмотришь на меня! – зарычал он. – Я оставляю смеющуюся, веселую жену, которая осыпает меня поцелуями, а всего через месяц возвращаюсь к той, кто ненавидит меня с новой силой!
Слезы так и хлынули из глаз Лайонин.
– Я не… не ненавижу тебя.
– В таком случае почему же посылаешь мне цветы, а всего через несколько дней – только несколько слов, переданных испуганным мальчишкой.
– И ты только из-за этого примчался?
От боли, увиденной в его глазах, сердце ее сжалось.
– Нет, – серьезно ответил он, – это всего лишь предлог. Я прискакал, ожидая, что моя Львица встретит меня поцелуями и с распростертыми объятиями.
Он протянул ей руку ладонью вверх, и не успела она опомниться, как оказалась в его объятиях. Железная кольчуга врезалась в ее нежное тело.
Лайонин разрыдалась. Соленые капли потекли по ее шее.
– Из-за тебя моя кольчуга заржавеет, – поддразнил он. – Знай я, что наградой за мои труды будут только слезы, остался бы с Малардом. Неужели не подаришь мне ни одного поцелуя?
Она сжала ладонями его лицо и стала целовать с неистовством, которого и не подозревала в себе. Он сжал ее еще крепче, и страсть жидким огнем разлилась по жилам обоих. Наконец он отстранился.
– Ты действительно меня помнишь?
– Нет, я тебя не знаю. Ты – гигантский черный зверь, которому не терпится овладеть мной.
Он провел губами по ее шее.
– И ты примешь меня, несмотря на ужасающий запах немытого тела?
– Да. Несмотря на смрад и предательство.
– О чем это ты?
– Собираешься потратить все время на пустые разговоры? – бросила она, принимаясь отстегивать тяжелый пояс, на котором висел меч.
– Нет. Больше слов мне не требуется.
Месяц разлуки довел их желание до степени лихорадки, когда уже не сознаешь, что делаешь. Оба, неуклюже путаясь в завязках, срывали одежду. Ранулфу приходилось куда хуже: тяжелые доспехи было трудно снять без посторонней помощи. Когда Лайонин встала перед ним обнаженная, позолоченная солнечными лучами, он замер с открытым ртом, и она метнулась к нему. Холодные звенья кольчуги больно впились в ее тело, но от этого ее потребность ощутить его ласки только возросла.
– Нет, ничего не снимай! Иди ко мне.
Она потянула его за собой на бархатистую землю, наслаждаясь контрастом прикосновения его теплой, влажной от пота кожи к ногам и твердого железа к ее мягким грудям.
Они слились в одном бешеном порыве. В первый момент Лайонин вскрикнула от почти болезненного наслаждения. Его бедра вздымались и опускались, встречая ее выпады, и они вместе взлетели к новым высотам ярости, буйства штормовых морей и взрыву цветных огней завершения.
Потом они долго лежали вместе, сжимая друг друга в объятиях, с тревожно колотившимися сердцами, наслаждаясь сладостными мгновениями. Ранулф отодвинулся от Лайонин, но положил ногу на ее бедра, лаская ее лицо, глядя на жену счастливыми глазами.
– Подобного я еще не испытывал.
– Спасибо, милорд, – улыбнулась она. – Рада угодить столь могущественному человеку, как Черный Лев.
– Ты чересчур меня превозносишь. Боюсь, что в этот момент Черный Лев потерял всю свою мощь.
– Тут ты ошибаешься, ибо исходящий от тебя смрад кого угодно свалит с ног.
Ранулф расплылся в улыбке:
– Девчонку, которая заставила прийти к ней прямо в кольчуге, нельзя назвать чувствительной дамой.
Она обхватила его за шею и неистово стиснула.
– Нет, боюсь, рядом с тобой я забываю, что родилась благородной дамой. – И, принимаясь целовать его, добавила: – Сейчас помогу тебе снять все это, а потом мы вернемся домой. Может, я даже искупаюсь с тобой в одной лохани.
– Приятная мысль.
Она помогла ему стянуть кольчугу, и он тут же притянул ее к себе.
– Ты так и не объяснила причину своего гнева. Ты ведь сердилась на меня? Не отрицай: я слишком хорошо тебя знаю.
– Нет, но причины теперь не важны. И гневу, и причинам теперь пришел конец. Ты со мной, а остальное не имеет значения.
– Я превратился в слезливую старуху, с тех пор как взял тебя в жены. И теперь постоянно волнуюсь по любому пустяку. Но уверен, что твои беды не кончатся, пока ты не расскажешь, что случилось. Неужели я столь грозен, что не стою твоего доверия?
– Нет. Ты стоишь и большего. Дело не в этом, и не спрашивай меня ни о чем. Главное – мы вместе, и большего мне не нужно.
Ранулф поцеловал ее в лоб, и хотя не совсем понял смысл ответа, решил пока не допытываться. Зато он долго держал жену на расстоянии вытянутой руки, изучая ее тело. Груди чуть пополнели, живот отвердел и слегка округлился. Он провел ладонью от шеи до развилки бедер.