Деверо Джуд. Черный Лев

   – Мой отец, мои служанки и ваши люди ходят вокруг вас на цыпочках, словно до смерти боятся, но сейчас вы совсем не выглядите страшным. Черный Лев похож на промокшего щенка!
   Ранулф пронзил ее грозным взглядом. Но уголок его губ весело дернулся.
   – Понять не могу, как у такой прелестной леди, как твоя мать, могла появиться столь невоспитанная дочь! Немедленно прекрати свои шуточки и принеси чистой воды ополоснуться.
   Он встал спиной к ней, и она жадно вгляделась в его обнаженное тело, на котором сверкали сотни водяных капелек. Свет, игравший в них, подчеркивал силу бронзовых мышц.
   Ранулф оглянулся, не понимая, в чем причина задержки. Несмотря на все добрые намерения, она вымочила тунику, которая теперь липла к телу, не оставляя простора воображению. Ранулф поспешно отвернулся.
   – Лайонин, вода остывает!
   Она, казалось, не заметила его резкого тона и, встав на табурет, облила его водой из кувшина. И тут же отвернулась, когда он взял одно из гревшихся у огня полотенец и стал вытираться. Лайонин не поднимала глаз, пока лукаво улыбавшийся Ранулф не предстал перед ней в короткой набедренной повязке.
   – Клянусь, с тех пор как я появился на свет, никто так старательно не мыл меня. Ты уверена, что не проделывала этого множество раз до меня?
   – Только однажды, – призналась она, усмехнувшись. – Но тогда все кончилось столь ужасным несчастьем, что отец строго-настрого запретил мне помогать матери мыть гостей.
   Ранулф уселся на табурет у огня, пытаясь отвести глаза от прозрачного платья и забыть о том, что они одни в этой маленькой комнате. Ему следовало бы одеться и идти к своим людям. Но он не мог, до сих пор ощущая ее прикосновения.
   – Расскажи, что случилось.
   – Все происходило в этой комнате. Только тогда мне было всего двенадцать лет.
   – О, с тех пор наверняка прошло много-много времени, и ты успела одряхлеть.
   Девушка с достоинством проигнорировала его шутку.
   – К отцу приехал погостить старый рыцарь. Мне он казался противным глупым старикашкой, потому что часто просил меня посидеть у него на коленях, – начала она и, не заметив внезапно омрачившегося лица Ранулфа, продолжала: – Он носил берет с огромным красным пером, завивавшимся вокруг макушки и дрожавшим, когда он болтал, не закрывая рта. Я часто приходила сюда, чтобы сбежать от него. Как-то утром я принесла щенка и своего нового ястреба. Мы немного поиграли, но тут меня позвала Люси и попросила помочь в каком-то деле. Я оставила в комнате ястреба и щенка, а когда вернулась, матушка уже помогала старику мыться. Животных нигде не было видно, и я решила, что матушка выгнала их. Но тут внизу Гресси с кухаркой подняли ужасный скандал. И матушка вышла из комнаты, наказав мне помыть рыцаря.
   – Совсем как сегодня, – добавил Ранулф.
   Она взглянула на его полуобнаженное, исполненное скрытой силы тело и невольно подумала о разнице между обоими мужчинами.
   – Потом все случилось одновременно. Я подошла к огню, а старый рыцарь почему-то выскочил из чана и стал натягивать штаны, а потом попытался наброситься на меня, но тесемка лопнула, штаны тут же спустились, он запутался в них и упал лицом в подстилку. Ястреб заклекотал, щенок выбежал из угла, где до тех пор скрывался, и кинулся к берету с красным пером, который лежал на табурете.
   Глаза Ранулфа весело блеснули.
   – И что же случилось? Надеюсь, ты побежала за матерью?
   – Нет. Я умирала со смеху, и мне было просто не до этого. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался мой отец, вопя, что не позволит мне оставаться наедине с мужчиной. Но, немного опомнившись, он узрел, что старик лежит лицом вниз в мыльной луже, над его лысой головой кружит ястреб, а щенок устроился на его тощей заднице, виляя хвостом и держа в зубах поломанное красное перо.
   Ранулф невольно рассмеялся, представив эту сцену:
   – Так и вижу его!
   – Он визжал, что на него напали демоны, сотни демонов. Теперь смеялись они оба.
   – Уверен, что твой смех отнюдь не улучшил настроения бедняги. Отец, конечно, заставил тебя извиниться?
   – Вовсе нет! – засмеялась она. – Он молча отнес меня в мою комнату.
   – Отнес? – удивился Ранулф, вытирая слезы.
   – Нуда, – выдавила Лайонин, снова разразившись смехом. – Меня так разбирало, что я свалилась на пол: ноги не держали.
   Мелита тихо приоткрыла дверь и увидела странную картину: мокрую Лайонин и почти голого Ранулфа, плачущего от смеха. Но Лайонин услышала легкий скрип и, подняв глаза, увидела улыбавшуюся мать.
   – Я рассказывала о старом рыцаре с огромным красным пером, – пояснила она.
   Мелита подошла ближе. Уголки ее губ подозрительно подергивались.
   –Дочь не знает конца истории. После того как отец отнес ее в спальню, – продолжала она, с притворным упреком глядя на Лайонин, – старый рыцарь не пожелал ни на минуту оставаться в Лоренкорте, поэтому мы с Уильямом помогли ему собрать вещи и оседлать коня. И все это время мы не смели взглянуть друг на друга или упомянуть о случившемся. Но едва бедняга уселся на коня, тесемка его штанов снова лопнула, и они сползли до щиколоток. Мы с Уильямом хохотали еще громче нашей невоспитанной дочери. Рыцарь умчался, захлебываясь от злости и визжа, что, когда приедет в Лондон, пожалуется на нас королю. Больше мы ничего о нем не слышали.
   Такой конец вызвал новые взрывы смеха, и все трое не успокоились, пока не заболели бока. Но тут Мелита напомнила, что пора идти ужинать и гостю следовало бы одеться.
   Снова облаченный в идеально сидевшие на нем шоссы, тунику и плащ, Ранулф собрался уходить. Но Мелита ушла раньше, чтобы найти слуг, и он на несколько секунд остался с Лайонин.
   – Я никогда еще так не наслаждался ванной, как сегодня. И, по-моему, в жизни так не смеялся. Спасибо, – прошептал он, глядя в блестящие от слез глаза, и неожиданно представил ее в Мальвуазене. Идея очень ему понравилась.
   На ужин подавали блюда полегче: супы и рагу, подогретый в печи хлеб, цукаты в меду и специях и сыры. Странствующий музыкант, нанятый Уильямом, наконец прибыл в замок, и за едой все молчали, слушая длинные баллады о древних рыцарях, Робин Гуде и дворе короля Артура. Под конец он даже сочинил песню в честь красоты Лайонин и спел ее с неподдельным энтузиазмом, ибо баронские дочери, как правило, были далеко не такими хорошенькими, однако обычай требовал восхвалять незамужних молодых женщин.
   Ранулф вспомнил песни менестрелей в честь Изабель, производившие сильное впечатление на шестнадцатилетнего мальчишку. Случайно взглянув на Лайонин, он увидел, что она улыбается музыканту. В приступе ревности он едва не выхватил у менестреля лютню, чтобы самому спеть песню Лайонин, но вовремя опомнился, подумав, что для этого еще будет время.
   Улыбка, которая на этот раз предназначалась ему, согрела Ранулфа, и он охотно вернул ее.
   После ужина столы отодвинули к стенам. На дворе было уже темно, и в замке становилось холоднее. Ранулф не хотел, чтобы вечер кончался, словно боялся проснуться и обнаружить, что это всего лишь сон.
   Но Лайонин не питала подобных страхов, потому что с нетерпением ждала повторения сегодняшнего дня. Пожелав родителям и гостям спокойной ночи, она поднялась по винтовой лестнице в свою комнату. Тут явилась Люси и, не дав ей открыть дверь, затеяла спор. Женщины не слышали, как к ним приблизился Ранулф.
   – Я могу чем-то помочь?
   Лайонин бросила на него полный отчаяния взгляд.
   – Сестра Люси, та, что живет в деревне, заболела, но Люси боится оставить меня хотя бы на одну ночь. Я объясняла, что в окружении стольких храбрых рыцарей со мной ничего не случится.
   Ранулф взял пухлую руку женщины и поцеловал.
   – Вам будет легче, если я поклянусь защищать даму ценой собственной жизни?
   Люси фыркнула, но почтительное обращение Ранулфа возымело свое действие. Подумать только: сам граф соизволил поцеловать руку простой служанки!
   – А кто, позвольте спросить, защитит миледи от красивых молодых джентльменов вроде вас? – все же запротестовала она.
   – Люси! – одернула ее Лайонин.
   Ранулф низко поклонился кругленькой пожилой женщине:
   – Я слышал, леди Лайонин держит у себя в комнате свирепых собак и злобного ястреба, которые, как стая демонов, нападут на любого, кто посмеет без спросу войти в ее спальню.
   Люси, хорошо знавшая всю историю, не смогла удержаться от смеха.
   – Вы как из одного теста вылеплены. Словно дети! Тогда я ухожу и… – Она патетически воздела руки к небу. – И надеюсь, мне не придется об этом пожалеть.
   Ранулф и Лайонин долго смотрели, как она, переваливаясь и что-то бормоча себе под нос, идет по коридору. Оба неловко молчали, не зная, что делать дальше.
   – Н-надеюсь, вам понравится ваша комната и вы будете всем довольны, – пробормотала наконец Лайонин.
   Ранулф осторожно провел пальцем по ее щеке.
   – Я крайне доволен и Лоренкортом, и всем, что в нем есть, – сказал он, прекрасно сознавая, что не может стоять так близко к ней в темном коридоре, не заключив ее в объятия. Поэтому он коротко пожелал ей спокойной ночи и ушел.
   Лайонин закрыла за собой дверь и стала раздеваться. Как хорошо чувствовать себя одинокой и свободной, без постоянного надзора Люси!
   Встав перед огнем в одной камизе, она вспоминала события сегодняшнего дня: смех, улыбки, шуточное состязание в беге, историю, рассказанную ей, его смущенный румянец… поцелуй и купание…
   Неожиданно ей стало очень жарко, и она поспешно отошла от очага.
   Он сказал, что не может остаться еще на два дня, и она с тоской ждала минуты его отъезда.
   Девушка взобралась на высокую кровать, укрылась толстым шерстяным одеялом и заснула крепким сном уставшего человека.
   А Ранулф в это время мерил шагами маленькую комнатку, бесшумно ступая по тростниковым подстилкам. Прошло пятнадцать лет с того дня, как он лежал в комнате родителей девушки и мечтал о счастливой жизни. Но с тех пор он сильно изменился и уверил себя в невозможности исполнения мечты. В его окружении было очень мало счастливых браков, и он давно потерял надежду на то, что ему повезет. Король Эдуард требовал от него жениться на кастильской принцессе, очень богатой и уродливой. И Ранулф почти смирился с этой участью. Но теперь он встретил Лайонин.
   Необходимо все как следует обдумать. Что он чувствует? Любовь это или всего лишь грешная похоть? Нет, он достаточно часто испытывал вожделение, но при этом никогда не думал о женитьбе. Он вдруг представил Лайонин, сидевшую в Мальвуазене перед большим очагом, с пухленьким, здоровым младенцем на ковре у ее ног. В волосах играли золотые отблески… а завидев мужа, она поднялась и с улыбкой приветствовала его.
   Ранулф отмахнулся, словно отгоняя призрак, и тяжело опустился на край кровати. Он много воевал и был хорошо знаком со страхом, посещавшим воинов перед очередным сражением, но никогда еще не боялся так, как в эту минуту. Неужели он снова доверит свою судьбу и сердце молодой девушке? Сможет ли он пережить очередной удар, если Лайонин предаст его, как Изабель?
   Он тихо открыл дверь и неслышно направился к спальне Лайонин. Она лежала на спине, с закрытыми глазами, ровно дыша и разметав по подушкам великолепные волосы. Одна рука спряталась под одеялом, другая лежала под щекой.
   Он коснулся рыжеватых прядей, поднял длинный локон и обвил вокруг своего запястья. Ее ресницы казались крошечными крылышками, розовые губки так и манили к поцелую.
   – Что, если я вложу свое сердце в твои ручки, любимая? – пробормотал он. – Сбережешь ты его или беспечно разобьешь? – Он продолжал играть ее волосами, перебирая тонкие шелковистые пряди. – Если ты будешь всего лишь добра ко мне, я стану любить тебя так, как не любил ни одну женщину, но… – Его лицо потемнело, и проснись в этот момент Лайонин, увидела бы перед собой человека, по праву носившего имя Черного Льва. – Если ты предашь меня, если всего лишь играешь со мной, узнаешь, что такое ад на земле.
   Немного успокоившись, он нежно коснулся ее пальцев. Девушка вздохнула, ресницы чуть дрогнули. Ранулф затаил дыхание, боясь, что она проснется. Но она лишь повернулась на другой бок, обнажив плечо. Ранулф нежно поцеловал атласную кожу и подтянул одеяло повыше.
   – Скоро только мне будет позволено согревать тебя, так что никакие одеяла не понадобятся. Помни, малышка, выбор за тобой. Ад или рай.
   С этими словами он вышел из комнаты.

Глава 3

   Утром Лайонин проснулась поздно. Люси на этот раз не пришла за ней. Ее разбудили конское ржание и звон металла. Девушка слегка приоткрыла ставню и посмотрела во двор. Ее отец давно уже велел соорудить ристалище. Слуги выкопали длинную мелкую яму и заполнили ее мягким речным песком.
   Сейчас она увидела на ристалище «черных стражей» в полном вооружении. Стальные панцири и поножи отливали на солнце черным цветом. Она никогда не видела, чтобы люди ее отца тренировались с таким энтузиазмом, как рыцари Ранулфа. Двое затеяли рукопашную, двое других сражались широкими мечами. Один снова и снова вскакивал в седло без помощи рук, несмотря на тяжесть доспехов. Сердце девушки заколотилось, когда ее Лев подъехал к толстому, вкопанному в землю столбу и одним ударом разрубил его надвое.
   Лайонин довольно улыбнулась и закрыла ставни. Когда она почти успела одеться в шерстяную тунику цвета слоновой кости и свободное сюрко из алой шерсти, внизу раздались звуки труб, возвещавшие о прибытии новых гостей. Сердце девушки упало, ибо это сулило больше работы и меньше развлечений.
   Подходя к парадному залу, она услышала мужские голоса. Отец представил ее сэру Томпкину и сэру Хью. Один был высок, другой – настоящий коротышка, но оба грузные, почти квадратные, и уже немолодые. Мелита попросила дочь показать сэру Томпкину его спальню. Поднимаясь наверх, рыцарь без устали тараторил о своих дочерях: их красоте, очаровании и богатых женихах. Но Лайонин почти не слушала, расстроенная мыслью о том, что теперь день непоправимо испорчен.
   – Уорбрук! – рявкнул сэр Томпкин. – Смотри, чтобы кольчуга была вычищена, и не смей увиливать от своих обязанностей, пусть даже твой братец уже успел явиться!
   Услышав имя Уорбрук, имя ее Льва, Лайонин резко вскинула голову. Наверное, этот светловолосый мальчик и есть брат Ранулфа. Когда он вышел из комнаты, Лайонин, извинившись, последовала за ним.
   – Ты брат Черного Льва? – спросила она, догнав его в темном коридоре. Юноша ничем не напоминал брата: блондин со смеющимися голубыми глазами, бесцеремонно шарившими по ее телу.
   – А что, брат вызвал интерес столь прелестной дамы? Лайонин залилась румянцем: ее чувства, похоже, были очевидны каждому. Джеффри улыбнулся раскрасневшейся девушке. На этот раз Ранулф не ошибся в выборе. Обычно на его женщин просто смотреть невозможно! Внутри все переворачивается при виде этих кляч!
   – Насколько я понял, вы леди Лайонин? Сэр Томпкин просто лопается от злости при упоминании вашего имени. Похоже, слишком много мужчин, которых он прочил в поклонники своим уродливым дочерям, поют дифирамбы вашей красоте. Теперь я понимаю причину его расстройства.
   Лайонин весело улыбнулась:
   – Вижу, вы хорошо усвоили манеры истинного придворного. И вы совсем не похожи на брата, хотя улыбка у вас одинаковая.
   Лицо Джеффри неожиданно вытянулось.
   – Улыбка? И что вы знаете о его улыбке?
   – Только то, что она очень приятная и смеется он заразительно, хотя иногда чересчур громко.
   Молодой оруженосец так долго смотрел на нее, что она недоуменно нахмурилась:
   – Похоже, я что-то не то ляпнула? Честное слово, я не хотела осуждать вашего брата, когда сказала, что у него слишком громкий смех. Но поверьте, стены чуть ли не дрожали. Служанки прибежали посмотреть, что творится.
   Джеффри немного опомнился: – Ранулф ждет внизу и…
   – О нет, он на ристалище со своими людьми! – выпалила она.
   Он широко улыбнулся, и девушка отвела взгляд.
   – Пойдемте со мной на ристалище, чтобы я наконец смог поздороваться со своим смешливым братом. Честно говоря, думаю, вы с кем-то его путаете. У него черные волосы и…
   – О да. И черные глаза, и очень славный конь. Джеффри свел брови и энергично покачал головой:
   – Просто не верится, что Ранулф позволил кому-то коснуться его драгоценного жеребца! Конечно, эти сведения бледнеют рядом с тем, что сообщили мне вы, но меня зовут Джеффри де Уорбрук. Я скромный оруженосец сэра Томпкина.
   – Нет, вы совсем не похожи на Льва! – неожиданно воскликнула она, убегая.
   Сбитый с толку Джеффри смотрел ей вслед. Ранулф ненавидел, когда его называли Черным Львом, и терпеть не мог намеков на собственную внешность. Джеффри слышал много историй о брате и видел, как боятся его окружающие. Он не внушал' страха только придворным короля Эдуарда, равным ему по происхождению и богатству. А эта девушка, дочь простого барона, посмела назвать его Черным Львом.
   – Ясно, что во мне тут не нуждаются, – пробормотал Джеффри, подходя к брату, который неотрывно смотрел в глаза Лайонин.
   Тот удивленно обернулся:
   – Джеффри!
   Юноша оказался в медвежьих объятиях брата, который расцеловал его в обе щеки.
   – Я не знал, что ты уже здесь! Где тот мерзкий старик, которого ты обязан сопровождать? Только не говори, что ты уже посвящен в рыцари и просишь разрешения присоединиться к «черной страже»!
   – Ты прекрасно знаешь, что до моего посвящения остался еще год. И я слишком ленив, чтобы потеть каждый день на ристалище. Не знаю, как эта прекрасная леди выносит запах пота, которым от тебя так и разит! Кстати, я не слышал о твоей новой пассии. Ты умеешь хранить секреты!
   Лайонин поспешно отвернулась и стала смотреть на одного из рыцарей, бросавших длинное копье в установленную на большом расстоянии мишень. Стыд и унижение захлестнули ее. Скорее уйти отсюда!
   – Я должна вернуться в замок. Увидимся за обедом, – пробормотала она, мельком взглянув на Ранулфа.
   Он взял ее маленькую ручку и погладил, прежде чем поднести к губам. Оба словно не замечали окружающих. Девушка приподняла подол и побежала к каменной башне. Только у деревянных ступеней, ведущих на второй этаж, она вспомнила о необходимости сохранять достоинство.
   – Что ты думаешь о леди Лайонин? – спросил Ранулф, тщетно пытаясь скрыть волнение. Но Джеффри не одурачишь: он хорошо знал брата.
   – Слыхал, что у нее характер и сварливая натура настоящей сороки…
   Джеффри громко рассмеялся, когда брат повернул к нему искаженное яростью лицо:
   – Пожалуйста, братец, не убивай меня. Я пошутил. Ранулф успокоился и сконфуженно отвел глаза.
   – Признаю, я не могу равнодушно говорить о Лайонин. Ну как она тебе показалась?
   – Я слышал, она заставляет тебя смеяться, – пробормотал тот, изумленно наблюдая, как брат расплывается в улыбке.
   – Девушка меня околдовала. Разве она не самая прекрасная женщина на свете, хотя еще совсем ребенок?
   – Садись рядом, брат, и расскажи мне о девушке. Ты давно ее знаешь?
   Ранулф уселся на каменную скамью, прислонился спиной к стене и провел рукой по влажным от пота волосам.
   – Я приехал повидаться с тобой, но вчера утром встретил свою Львицу. С той минуты, как я увидел эти зеленые глаза, больше не могу ни о чем думать. Почти не спал прошлой ночью, а теперь не в силах заняться делом. Что на меня нашло?
   Потрясенный Джеффри не сразу ответил.
   – По-моему, брат, ты влюбился.
   – Любовь! – презрительно фыркнул Ранулф, но тут же серьезно признался: – Я тоже так посчитал, но поверить себе не могу. Она совсем дитя. Моей дочери Ли было бы сейчас почти столько же.
   – Ты всегда можешь сделать девчонку любовницей, а когда устанешь от нее, отдашь в жены кому-нибудь из своих людей.
   Ранулф грозно нахмурился, но Джеффри ничуть не испугался.
   – В таком случае женись на ней. Похоже, она неравнодушна к тебе, хотя не понимаю, почему. Из тебя наверняка выйдет отвратительный муж.
   – Я не могу жениться, – тихо признался Ранулф.
   – Ранулф, ты должен забыть Изабель! Многие мужчины несчастливы в первом браке. Ты тогда был совсем мальчишка, на несколько лет моложе ее. Нельзя жить прошлым. Эта девушка обожает тебя, так что женись на ней поскорее, прежде чем другой ее не увел. Правда, она всего лишь дочь барона. Может, великий граф Мальвуазен не опустится до… ты понимаешь, о чем я? Если ты не возьмешь ее, она недолго останется одна. Представь, что другой обнимает ее, целует… Ранулф! Отпусти меня! – Джеффри, охая, поднялся с земли и стал отряхиваться. – Мне нужно начистить кольчугу сэра Томпки-на. Ты поразмыслишь над моими словами?
   Ранулф промолчал. Джеффри покачал головой и удалился.
   – Лайонин! Я повторил вопрос четыре раза! Где ты витаешь, девочка?
   – Прости, отец. О чем ты спрашивал?
   – Теперь это не важно. Что это с тобой стряслось сегодня?
   – Мне кажется, – вмешалась Мелита, поднимая голову от шитья, – что мысли нашей дочери не здесь, а на ристалище.
   – Кого ты имеешь в виду? – нахмурился Уильям. – Сэра Томпкина?
   – Фу! – брезгливо воскликнула Лайонин. – Сэр Томпкин! Этот жирный старик!
   – Я не допущу такого неуважения к старшим в моем доме, девчонка!
   – Уильям, наша дочь потеряла голову из-за графа Мальвуазена, – прошептала Мелита.
   – Ранулф де Уорбрук?! – изумился он, глядя на склоненную голову Лайонин. – Ты страдаешь по графу?!
   Лайонин, стоявшая у огня, потянулась с кошачьей фацией.
   – Или он не красив? Разве не самый добрый и нежный на свете? И волосы у него так чудесно вьются!
   Глаза Уильяма, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Раскрыв рот, он уперся взглядом в жену, ответившую ему довольной улыбкой.
   – Лайонин, – спокойно сказала она, – немедленно иди к себе и причешись. Пусть Люси разожжет у тебя очаг. И оставайся там до обеда.
   Лайонин беспрекословно повиновалась столь необычному требованию.
   – А теперь, жена, молю, расскажи, что происходит. Дочь без ума от Черного Льва? Но должна же она понимать, что мечтает не о том. Ей так же повезет стать супругой графа, как мне – жениться на дочери короля.
   – А ты сначала спроси его.
   – Его?! Ты воображаешь, что я посмею обратиться к нему с таким вопросом? Да он рассмеется мне в лицо! Достаточно и того, что теперь я могу хвастаться перед друзьями визитом графа. Но чтобы желать его себе в зятья?! Нет, я не хочу, чтобы из меня делали посмешище!
   – Уильям, неужели ты настолько слеп, что не видишь, как граф сходит с ума по нашей дочери? – не выдержала Мелита. – Иди на ристалище. Сам поймешь, что я не лгу.
   Уильям не поверил жене, однако подошел к окну, приоткрыл ставню и выглянул во двор. Ранулф сидел на скамье, откинув голову на стену и глядя в пространство. Кое-кто из «черных стражей» недоуменно посматривал на господина.
   Уильям вернулся к очагу и почти рухнул на стул.
   – Не знаю, согласится ли он взять в жены нашу дочь, но мы можем спросить. Разве до тебя не дошли слухи, что первой женой графа тоже была дочь барона, женщина, которую он страстно любил? – вспомнила Мелита.
   Уильям сразу оживился:
   – Так оно и есть! Помню, какой был скандал, когда парень женился без разрешения! Король Генрих ужасно рассердился. К тому же ребенок родился через пять месяцев после свадьбы. Говорили, что, когда жена и дитя умерли спустя несколько лет от какой-то хвори, он едва не лишился разума, и боль его была так велика, что с тех пор он никогда не смеялся…
   Уильям неожиданно осекся и круто развернулся к жене.
   – Договаривай. Что еще пророчили сплетники? – допытывалась та.
   – Что та, кто рассмешит его, будет…
   – …его женой. По-моему, именно так. Я уверена, что псе это началось с шутки, но по какой-то причине лорд Ранулф не кажется счастливым человеком.
   Мелита сладко улыбнулась мужу, отлично зная, что тот припомнил вчерашний смех Ранулфа.
   – Может, пошлем пажа за гостем? Не стоит мучить влюбленных. И я не желаю, чтобы мой внук родился через пять месяцев после свадьбы.
   Они молча сидели, пока не появился Ранулф, не успевший переодеть узкие облегающие шоссы, короткую тупику и плащ, едва доходивший до середины бедра. Он молчал и все время поглядывал на черную лестницу, словно ожидал прихода Лайонин.
   – Милорд Ранулф, – начал Уильям, втайне не понимавший, что может найти женщина в этом гиганте с суровым лицом. Сам он не мог сдержать дрожи при воспоминании о силе, выказанной им сегодня утром. Уильям любил дочь и надеялся, что та не сделает ошибки.
   – Моя дочь Лайонин… не замужем, хотя уже достигла брачного возраста. За последний год она отвергла десятки достойных людей, которые желали взять ее в жены. – Продолжать было все труднее, ибо лицо Ранулфа потемнело. – Я могу предложить приданое, равное двум с половиной ленам. Лайонин также единственная наследница, и после моей смерти ей достанется Лоренкорт.
   Ранулф пытался унять заколотившееся сердце. Не все ли равно, какое у нее приданое? Впрочем, ради Уильяма он должен хотя бы головой кивнуть. Но во владениях Уорбруков находилось двенадцать замков, одним из которых был Мальвуазен. Остальные одиннадцать были не хуже Лоренкорта. Каждый замок охраняли от пяти до ста рыцарей. И Ранулф не знал, сколько у него ленов.
   Мелита, казалось, прочла мысли графа и положилаладонь на его большую руку.
   – Мне кажется, что вам небезразлична моя дочь. Я забочусь не о наследстве и не о ленах, а о ее благополучии. Мои глаза и чувства не обманывают меня?
   – Нет. Она настоящее сокровище. И никакое приданое этого не перевесит.