Страница:
— Очень. Мне нужно лучшее. Самое лучшее. Он крепче обнял ее, уткнувшись лицом ей в шею.
— Будем спать? — спросил он некоторое время спустя.
Ни кивком головы, ни каким-либо другим знаком Мэдди не показала, что хочет спать, но, когда ‘Ринг опустил ее податливое тело на холодную твердую землю, она удобно устроилась в его объятиях. Спать не хотелось. Она думала о своих отношениях с ‘Рингом. Как недавно они знают друг друга, а кажется, что прошла целая жизнь. Мэдди немного повернулась, чтобы видеть лицо ‘Ринга, и стала смотреть, как отблески пламени играют на его скулах. Потом, думая, что он спит, прикоснулась пальцем к его нижней губе. Он не открывал глаз.
— Ты ведь знаешь, что я начинаю любить тебя, — прошептала она.
— Да.
— Я думаю о тебе почти так же часто, как о музыке.
Ей показалось, что он улыбнулся.
— Мужчины не любят соперников.
Мэдди хотела спросить, как он к ней относится, но боялась услышать ответ. И как только она могла полюбить кого-то, да еще такого мужчину, как ‘Ринг? Мужчину, привыкшего к свободе, не имеющего ничего общего с миром музыки.
— Когда закончится твоя служба в армии?
— В будущем году.
— И что ты будешь делать?
— Вернусь в Уорбрук. Отец нуждается во мне. Мэдди вздохнула. А она поедет в Париж, или в Вену, или в Венецию, в любое место, где будут ждать ее выступлений.
— Доброй ночи, мой капитан. — Мэдди закрыла глаза.
‘Ринг долго смотрел на нее, прежде чем заснуть. Ему казалось вполне естественным лежать рядом с ней, держа ее в объятиях. Он мечтал об этом с того самого момента, как увидел ее впервые. Пусть это еще не полная близость. Он подождет, пока она не будет уверена в своих чувствах к нему так же, как он уверен в своих.
К концу второго дня Мэдди привыкла к тому, что она скована наручником с мужчиной. Они приспособились друг к другу, научились слаженно двигаться, проявляли максимум деликатности в моменты интимного туалета, разговаривали и молчали в зависимости от настроения.
Рассказы ‘Ринга о своей семье пробудили в Мэдди любопытство, и она без конца задавала вопросы о его жизни, об Уорбруке и его обитателях. Он рассказывал невероятные истории о своих кузенах Таггертах, истории о море и о своих предках, ставших в семье своего рода легендами. Используя шнуровку ее корсета, учил завязывать морские узлы, хохотал, когда ее пальцы прочно запутывались в шнуровке, и показывал заново.
У Мэдди не шли из памяти его слова о том, что она всю жизнь была одинока. Теперь она понимала, насколько он прав. Ребенком она не имела друзей. Сестра была слишком занята своим рисованием, семья их жила обособленно. Правда, у Чуткого Уха были сыновья, но они приезжали только летом, а на зиму возвращались к соплеменникам. Отец и его друзья уделяли ей много времени, но общение с ними не могло заменить общения с ровесниками.
Они лежали на мягкой влажной земле у ручья, вытянув скованные руки.
— У меня никогда не было подруги, когда я была девочкой, — сказала Мэдди.
— У меня тоже. Только братья.
Она рассмеялась, но он повернулся к ней с серьезным видом:
— Ты так и не расскажешь мне о себе? Даже о своем отце, этой ходячей добродетели?
Ей очень хотелось это сделать, но она боялась, что, начав говорить, не сможет остановиться и расскажет и о Лорел тоже. Что он тогда предпримет, предсказать было невозможно, запретит выступать, решив, что ей грозит опасность? Запретит продолжать эту поездку? Скажет, что сам обо всем позаботится, в том числе и о Лорел, которую могут убить в схватке?
Они промолчали, и ‘Ринг, помрачнев, отвернулся.
— Прости, — прошептала Мэдди, — я бы рассказала, если бы могла.
— Если бы могла доверять мне, так?
— А ты бы доверился мне, если бы от этого зависела жизнь дорогого тебе человека?
‘Ринг взглянул на нее.
— Да, — просто ответил он.
Она отвернулась, зная, что он говорит правду, чувствуя, что он ответил бы на любой ее вопрос о себе и своей семье.
— Ты ведь такой большой и сильный, ты сможешь помешать мне сделать то, что покажется тебе неправильным.
— Я в состоянии понять, что у женщины, которую я люблю, хватает разума, чтобы принять верное решение, — отпарировал он.
Прежде чем до Мэдди дошел смысл его слов, ‘Ринг встал, потащив ее за собой.
— Вставай, — сердито сказал он, — надо собрать ветки для костра.
— Что… что ты имеешь в виду, говоря о женщине, которую любишь?
— Ты слышала, что я сказал, — проворчал он, подбирая лежащие на земле кору и ветки и пихая их Мэдди в руки.
— Нет, я не расслышала. Тебе стоит повторить это. Я вообще люблю, когда о некоторых вещах мне говорят по многу раз, например, о девственницах или о моих ногах.
Она улыбалась, испытывая приятное чувство легкости.
— Ты ничего не слышишь, когда тебе это удобно, но в то же время ты помнишь любую мелочь, сказанную твоим отцом. Надеюсь, я когда-нибудь встречусь с ним. Тогда я посмотрю на него и скажу: «Мистер Уорт, я…» — Он осекся, уставившись на Мэдди расширившимися глазами. — Уорт? — ‘Ринг еще шире раскрыл глаза, рука с куском коры застыла в воздухе.
— Ну да, это моя фамилия.
Он заговорил, и в голосе его звучало удивление:
— Ты как-то сказала, цитируя свою мать: «Джеффри, тебе надо поехать на Восток и найти учительницу».
— Да, ну и что? — спросила она с невинным видом, хотя прекрасно поняла, куда он клонит.
Он посмотрел на нее с благоговением и голосом, исполненным почтения, спросил:
— Твой отец случайно не Джефферсон Уорт? Тот самый Джефферсон Уорт, автор известных дневников.
Она мило улыбнулась:
— Да.
‘Ринг не мог выговорить ни слова. Джефферсон Уорт был легендарной личностью, не менее известной, чем Джордж Вашингтон и Даниэль Бун. Он и еще несколько человек исследовали большую часть Америки, когда она еще не была Америкой в нынешнем понимании слова. Уорт вел дневник, составлял карты. Его записи были единственным источником сведений о некоторых индейских племенах, полностью вымерших в результате эпидемий и алчности белых. Он описывал животных и их повадки, делал зарисовки неизвестных растений, увиденных им во время путешествия, писал о горячих источниках и горных породах.
— Я прочел его дневники еще мальчишкой, а мои младшие братья до сих пор мечтают быть такими же, как Джефферсон Уорт. Он жив? Он же, должно быть, совсем старик.
— Он жив и здоров, и не такой уж он старик. Не забывай, что его дневники были опубликованы, когда ему было всего тридцать, год спустя после моего рождения. Мама позаботилась о том, чтобы их опубликовали. Отец сложил бы их в коробку и забыл бы про них.
— Подумать только, Джефферсон Уорт.
Мэдди не удержалась, чтобы не уколоть ‘Ринга за его прежние насмешки над ее отцом:
— Ну да. Широкоплечий гигант, таскающий на спине рояли.
— Думаю, он и с этим бы справился. — Взгляд ‘Ринга был устремлен куда-то вдаль. — Помнишь, ты спросила меня, где я научился так бесшумно передвигаться? Читая дневники Джефферсона Уорта. Мои братья и я часто играли, изображая Уорта и его людей. Я всегда был самим Джефферсоном Уортом, брат Джейми — Томасом Армором, а…
— Томасу это понравится.
‘Ринг покачал головой:
— Просто не верится, что все они до сих пор живы и что я сижу здесь с дочерью Джефферсона Уорта. А как звали индейского мальчика? Странное такое имя. Мы всегда спорили до драки, кому быть этим мальчиком.
— Чуткое Ухо.
— Да, верно. Он так сам себя назвал после того, как твой отец свозил его на Восток и ему прооперировали уши.
Мэдди улыбнулась. Она знала эту историю наизусть, будто сама при всем присутствовала.
— Он был глухим, и отец повез его на Восток. После операции он знаками объяснил, что теперь его надо называть Чуткое Ухо. Раньше его звали Глухое Ухо.
‘Ринг тоже улыбался, вспоминая.
— А еще с ними была женщина, верно? Твой отец взял в эти края первую белую женщину. Она должна была делать зарисовки индейцев.
— Да.
— Мой отец купил одну из ее акварелей. На ней изображено племя, о котором я никогда не слышал, но он со своими людьми как-то провел с ними зиму.
— Наверное, это манданы. Спустя два года после того, как она нарисовала эту картину, чуть ли не все они вымерли в результате эпидемии оспы.
‘Ринг ненадолго задумался, потом продолжал:
— Моя кузина Таггерт всегда изображала эту женщину, и мы что-то такое делали, о чем прочли в дневниках, что приводило ее в ярость. Что это было?
— Ну, наверное, один из вас, что изображал Чуткое Ухо, таскал у нее вещи.
— Да, верно. И как я мог забыть? Чуткое Ухо, когда был глухим, не мог ничего украсть, потому что слишком шумел. Но как только он стал слышать, он начал ради практики красть у нее вещи, и, если я правильно помню, она ужасно сердилась.
— Да, но она ему отомстила.
— Не могу представить как.
— Однажды после утомительного дневного перехода Чуткое Ухо крепко заснул — все-таки ему было всего двенадцать, — тогда она подкралась и забрала все его вещи, включая и набедренную повязку. Он проснулся утром абсолютно голый, а все его вещи куда-то пропали.
‘Ринг улыбнулся:
— Да, моей кузине доставило бы немалое удовольствие разыграть эту сцену, да только о ней не было написано в дневниках. Зато мои братья и я постоянно пытались стащить что-нибудь друг у друга. Но в конце концов что-то там получилось, и та женщина простила Чуткое Ухо…
— Да. Мой отец… Та женщина и Чуткое Ухо отстали от остальных. С юга пришла группа индейцев — апачей и расположилась на ночлег рядом с ними. Отец не доверял апачам. Они провели ужасную ночь, а рано утром уехали. Апачи, вооруженные ружьями, стали их преследовать.
У ‘Ринга просветлело лицо — он вспомнил конец приключения:
— Но Чуткое Ухо…
Мэдди улыбнулась ему в ответ:
— Чуткое Ухо продемонстрировал свои воровские способности, ночью украв у индейцев формы для отливки пуль, У них были порох и свинец, но сделать пули они не могли. Таким образом отец, женщина-художница и Чуткое Ухо спаслись благодаря его воровским талантам. ‘Ринг рассмеялся:
— Спустя годы эти дневники стали для меня чем-то вроде мифа. Трудно поверить, что все это происходило на самом деле. Что с ними стало? С теми людьми, которые путешествовали с твоим отцом.
— Вообще-то руководителем группы был Томас. Он был старше и опытнее отца. Сейчас все они живут с моим отцом. Я выросла среди этих людей.
— Как же их звали? Линкист-швед — он ходил зимой в снегоступах.
— На лыжах. Линк — лыжник.
— А старик?
— Бейли.
— Не может быть, чтобы и он был жив. Ему же, наверное, сейчас лет сто.
— Кто его знает. По виду он может сойти за дедушку Тоби, но он всегда выглядел старым. Отец как-то сказал в шутку: «Если бы вдруг выяснилось, что Бейли всего двадцать, я бы не удивился». Сам Бейли говорил, что провел в Скалистых горах Бог знает сколько лет, что горы были еще холмами, когда он туда приехал.
— А Чуткое Ухо? Ему сейчас сколько?
— Около сорока. Впрочем, он и сам точно не знает, да его это и не волнует.
— Он тоже живет с твоей семьей?
— Время от времени. Он полный индеец. — Заметив недоуменный взгляд ‘Ринга, Мэдди пояснила: — Таких, как он, белые называют дикими индейцами. Он не зависит от белых.
‘Ринг кивнул. Дикий индеец. Это вполне соответствовало его представлению о том, как сложилась судьба героя его детства.
— А из какого он племени?
— Кроу.
— Кроу? — переспросил ‘Ринг после небольшой заминки.
— А в чем дело?
— Ни в чем, просто некоторые части головоломки встали на место, вот и все.
Он огляделся. Теперь он был уверен, что индеец-кроу, который помог ему найти Мэдди, и был Чутким Ухом.
— Он следит за нами, ты это знаешь?
— Да, — тихо ответила она, — знаю.
— Это многое объясняет, например, откуда ты столько всего знаешь об индейцах и почему не боишься их.
— Я боюсь, когда есть чего бояться. Просто я не разделяю мнения, что любой индеец при виде белой женщины забывает обо всем на свете кроме вожделения.
— И как же ты пришла к такому заключению?
— В этом мне помог Чуткое Ухо. Пожалуй, трудно представить более привлекательного мужчину, чем индеец-кроу в расцвете лет. Высокий, сильный, красивый, с густыми черными волосами, кожей цвета…
— Понятно, можешь не продолжать. Именно таким ‘Ринг и представлял этого человека, когда в детстве они с братьями в драке решили, кому быть воином-кроу, но сейчас ему не хотелось слышать описание его достоинств из уст Мэдди.
— Что сделал Чуткое Ухо?
— Мой отец, да и другие тоже, от души сочувствовал Чуткому Уху; видишь ли, индейские женщины племени кроу казались им на редкость уродливыми, и было обидно, что такой видный мужчина, как Чуткое Ухо, проводит с ними время. И вот отец решил устроить для Чуткого Уха праздник и повез его в Сент-Луис. — Она помолчала. — У отца есть брат, владелец фактории в Сент-Луисе. Кстати, через него и познакомились мои родители. Так вот, отец и Чуткое Ухо поехали в Сент-Луис. Всякие городские «чудеса» произвели на Чуткое Ухо огромное впечатление, но на нарядных белых женщин он даже не смотрел, хотя те на него заглядывались. Это и понятно. Любая женщина обратит внимание на воина-кроу в полном «облачении», а Чуткое Ухо к тому же один из красивейших…
— Ясно.
Мэдди улыбнулась.
— После отъезда из Сент-Луиса отец спросил Чуткое Ухо, как ему понравились белые женщины, и тот ответил, что ему было их жаль. У них ужасные тонюсенькие талии, и они похожи на муравьев, сказал он; женщина с такой талией не может ни работать как следует, ни рожать детей. А их белая кожа и кислые физиономии просто безобразны. — Она засмеялась. Чуткое Ухо высказал также свое мнение об отношении белых мужчин к своим женщинам: они увозят их, сказал он, с собой, отрывая от родной семьи, так что женщинам не с кем общаться, обращаются с ними как с детьми, затягивают в корсеты, заставляют заниматься хозяйством.
— Я видел, что приходится делать индейским женщинам. Их используют как вьючных животных.
— Это потому, что индейские мужчины, в их собственном понимании, ничего не стоят.
— Как так? Объясни, пожалуйста.
— У мужчины руки должны быть свободны для того, чтобы защитить от нападения самое ценное, что у них есть, — своих женщин, а в случае необходимости и умереть за них. Женщина несет на себе всю поклажу, но она и владеет всем этим. Поверь, никто не работает столько, сколько мы, белые. Индейцы считают нас дураками.
— Иной раз я готов с ними согласиться. Значит, твой друг Чуткое Ухо вернулся к соплеменникам и к своим женщинам. Сам-то он наверняка не считает их уродливыми.
Мэдди улыбнулась.
— По просьбе отца Чуткое Ухо описал, какой он представляет себе красивую женщину. Она должна быть низенькой и плотной, с широкой талией, широким плоским лицом и широким плоским носом, с тощей грудью, свисающей до талии.
‘Ринг долго рассматривал Мэдди с головы до ног, особенно задержав взгляд на ее груди, которая и без корсета оставалась приподнятой и упругой.
— Хм, в этом я никак не могу с ним согласиться.
Мэдди отвернулась, смущенная, но довольная.
— А что же случилось с художницей? — спросил ‘Ринг, когда они уже шли к своему укрытию.
— Мой отец женился на ней.
Посмотрев друг на друга, они рассмеялись. Они не видели ничего странного в том, что их жизни так переплелись, что мальчиком ‘Ринг играл, воображая себя ее отцом, а друзья ее отца были его героями.
Остаток дня они проговорили, сидя у костра, вернее сказать, ‘Ринг задавал вопросы, а Мэдди на них отвечала. Ей было хорошо, оттого что можно было быть самой собой и не изображать из себя герцогиню. Много лет назад Джон Фэрли, неисправимый сноб, сказал, что в Европе никто не захочет слушать певицу, у которой отец зарабатывал на жизнь, свежуя туши убитых животных, и ей пришла в голову мысль выдать себя за герцогиню из крошечной страны Ланконии. Она была полна честолюбивых замыслов и больше всего на свете мечтала выступать на сцене, поэтому в ту пору собственная выдумка казалась ей вполне приемлемым выходом из положения. Но спустя годы она раскаялась в этом решении — ведь, разыгрывая из себя герцогиню, она тем самым как бы отворачивалась от отца и его друзей.
Лет пять назад родители в сопровождении Томаса, Бейли и Линка навестили ее в Париже. Мэдди было очень неловко, что она выступает не под своим именем, будто стыдится его. Но отец рассмеялся, сказав, что имя — всего лишь слово и, как бы она себя ни называла, она все равно остается его дочерью.
Мэдди рассказала ‘Рингу об этом их приезде в Париж. Томас и Линк, да и ее отец тоже, тосковали по дому и хотели поскорее вернуться в Америку, а вот Бейли полюбил Париж. Отец и Томас дважды под залог забирали его из тюрьмы, куда тот попадал за непристойное поведение, хотя в чем конкретно оно выражалось, отец так и не объяснил.
Опять пошел дождь, похолодало, а они все сидели у костра, прижавшись друг к другу, ели индейку и кролика (которые им до смерти надоели), и Мэдди все говорила и говорила о своих родителях. Она рассказала ‘Рингу о матери, чьи картины получили признание и считались ценными свидетельствами неповторимого прошлого Америки.
К ночи стало еще холоднее. Они легли рядом, обнявшись, Мэдди была в замешательстве. Она принадлежала одновременно и к блестящему миру оперы, и к дикому миру Джефферсона Уорта, а ‘Ринг не вписывался ни в тот, ни в другой.
Она подставила ему лицо для поцелуя, но он отвернулся.
— Почему? — прошептала Мэдди. — Ты говоришь, что любишь меня, а сам отворачиваешься. Смотришь на меня с такой страстью и не хочешь прикоснуться.
— Ах, дорогая, неужели ты не знаешь, сколько людей наблюдает за нами.
— Наблюдают за нами?
— Трое скрываются где-то неподалеку. С самого начала они следят за тобой, впрочем, один преследует скорее меня, чем тебя. Прости мою щепетильность, но не хочется ласкать тебя перед зрителями.
— А кто же двое других?
Она уже знала про Чуткое Ухо и теперь поняла, почему он не подошел к ней той ночью, когда она свистела ему: ему было известно, что ‘Ринг неподалеку. Мэдди не могла сдержать улыбки. Оставив Мэдди на попечение ‘Ринга, Чуткое Ухо показал тем самым, что доверяет этому молодому человеку. С его стороны это было высшей похвалой.
— Один — человек, забравший моего коня.
— Ты говоришь об этом игроке?
— Игроке?
— Он похож на игрока. Ему бы расшитый золотом жилет и белую панаму. Не удивлюсь, если окажется, что он умеет петь.
— Не умеет, — быстро ответил ‘Ринг.
— Не уверена. Ну, а кто еще?
— Один из тех, с кем ты встречаешься, — проговорил ‘Ринг насмешливо. Он взял ее за руку, на которой было кольцо Лорел. — Тот, кто дал тебе это кольцо.
Отдернув руку, Мэдди прошептала:
— И поэтому ты ко мне не прикасаешься?
— Да, если не считать того, что я обещал этого не делать.
Она засмеялась:
— Ничего себе обещание. Ты сказал, что наши тела дополняют друг друга, что ты хотел бы целовать мои пальцы один за другим, что…
— Замолчи, — оборвал он.
Мэдди увидела, что ‘Ринг с трудом сдерживает возбуждение.
— Не говорил ли ты также о моих плечах, о сгибе моей руки?
— Мэдди, прекрати! — На лбу у него выступили капли пота.
— Что еще? — Она потерлась о него, будто пытаясь найти более удобное положение. — Что-то о моих ногах. Ах да, ты хотел целовать мои ноги. И где ты только такому научился. Ни один мужчина не целовал мне ног.
— Тебя вообще не целовал ни один мужчина. — Голос его звучал так, будто он испытывал сильную боль.
— Ха! Это ты так думаешь. Мужчины пили шампанское из моих туфелек. Один обещал мне рубиновое ожерелье, если я проведу с ним ночь. Мужчины были готовы на все, лишь бы я стала их любовницей. Но что правда, то правда — ни один не говорил, что хочет ласкать мои ноги. Плечи да, но ноги — такого не было.
При этих словах ‘Ринг взял ее за подбородок и, повернув к себе, впился ей в губы жадным поцелуем. Все на свете перестало для нее существовать. Она забыла, что кто-то, возможно, смотрит на них. Только этот поцелуй и этот мужчина имели сейчас для нее значение.
— ‘Ринг, — прошептала она, обняв его свободной рукой. — Дорогой мой.
Он первым оторвался от нее.
— Нельзя, Мэдди. Я не могу. Не могу, когда на нас смотрят. Слишком многие следят за нами.
Повернувшись, Мэдди прижалась к нему спиной. Оба испытывали огромное возбуждение, и у Мэдди от желания сводило все тело. Руки у нее дрожали, в голове мелькали различные картины: вот она проводит рукой по его ноге, вытаскивая колючки; вот он снимает рубашку, толкая ее карету из воды; вот приходит к ней ночью почти обнаженный.
— Мэдди, — предостерегающе сказал он, — думай о чем-нибудь другом.
— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
Он поднес руку к костру, и она увидела, что рука у него дрожит так же сильно, как у нее.
— Почему ты сказал «нет» в тот день, когда я вытаскивала колючки?
— Потому что тогда я был для тебя лишь капитаном Монтгомери — интересным, хорошо сложенным мужчиной, и мы были одни, а ты страстная женщина.
Мэдди фыркнула:
— Даже твоя сестра говорит, что ты некрасивый.
— Некрасивый в моей семье — понятие относительное.
— Избавь меня от этого, — пробормотала Мэдди. — С самого начала я знала, что ты тщеславен, но не подозревала, что до такой степени.
— А у кого лучший в мире голос? Она улыбнулась в темноте.
— Ладно, мы квиты. Значит, по-твоему, сейчас все по-другому? И ты для меня не просто интересный мужчина?
— А ты как думаешь?
Она взяла его руку. У него были длинные тонкие пальцы с красивыми ногтями. Чем она думала? В данный момент она и представить не могла, что когда-нибудь они могут расстаться. Он понимал ее лучше, чем кто-либо другой. Правда, вначале она и в самом деле видела в нем лишь красивого мужчину, но теперь… Мэдди вспомнила, сколько раз он рисковал ради нее жизнью, как карабкался на скалу, чтобы быть с ней, как бросился к ней в тот раз, когда она исполняла арии из «Кармен». Она подумала о многочисленных ранах, которые он получил из-за нее, о том, сколько раз обманывала его, подсыпала снотворное, и все-таки он был здесь с ней, пытаясь помочь.
— Генерал Йовингтон помогает мне, — тихо сказала Мэдди. — Неизвестные люди похитили мою младшую сестру Лорел. Я должна выступить в шести лагерях и в каждом встретиться и обменяться письмами с человеком, которого они пришлют. Тогда ее вернут. В этот раз они обещали, что я увижу Лорел, но солгали. — Она подняла руку. — Этот мужчина дал мне кольцо, которое я подарила Лорел, в доказательство того, что она действительно у них. Он сказал… он сказал, что они убьют тебя, если ты не прекратишь вмешиваться в это дело. — Она сглотнула слезы. — Они сказали, что вернут ее после последнего выступления, но я боюсь… Мне кажется, они обманут и убьют Лорел из-за этой дурацкой войны, которую они хотят развязать. — Не выдержав, Мэдди расплакалась. — А теперь я еще боюсь и того, что они расправятся с тобой.
Он прижал ее к себе, положив ей на ноги свою ногу, словно таким образом мог лучше защитить ее.
— Я знаю, любимая. Она продолжала плакать.
— Откуда ты можешь знать? Ты не представляешь, насколько опасны эти люди. Он сказал…
— Можешь не пересказывать. Я сам все слышал.
— Все слышал? — Она всхлипнула, и ‘Ринг протянул мокрый измятый платок. — Что ты слышал?
— Все, что сказал тот человек. Сейчас ты в безопасности, почему бы тебе не поспать? Утром поговорим.
Мэдди отстранилась от него.
— Я хочу знать, что тебе известно, что ты слышал. — В ее голосе появились сердитые нотки.
— Хорошо, я скажу. Надеюсь, ты не думаешь, что тебе удалось обмануть меня во второй раз. Вы с Эдит вели себя не слишком осторожно, и слепому стало бы ясно, что вы замышляете. Как только вы вышли из палатки, Тоби заменил инжир, в который вы добавили опиум, чем-то другим. По вкусу это было похоже на лошадиное дерьмо, но по крайней мере, я не заснул. Кроме того, я выяснил, что не совсем тебе безразличен, раз ты не позволила мне съесть смертельную дозу. Тебе и Эдит не стоит прибегать к помощи опиума, пока вы не научитесь с ним обращаться.
— Ты обманул меня. Притворился, что засыпаешь. Расхаживал, спотыкаясь, как умирающий клоун. Стоит мне подумать о том… Как же я на тебя зла!
— Ты на меня зла? А что, по-твоему, мне нужно было сделать? Сказать, что я не ел этот инжир? Ты так хотела улизнуть, что, поди, застрелила бы меня, попытайся я тебя остановить.
Она отодвинулась от него.
— Значит, ты следил за мной. Я хотела уйти одна, и все-таки ты шпионил за мной.
Он с удивлением посмотрел на нее:
— Твой раскрасавец индеец шпионит за тобой, и ты ему благодарна, а на меня ты злишься. Где же логика?
— Чуткое Ухо охраняет меня.
— А я что, по-твоему, делаю? Ты считаешь, мне нравится пробираться среди кактусов и пней, обдирая лицо и руки, загонять лошадь? Ты думаешь, мне это нравится?
Она хотела отойти от него, но, поскольку он не двигался, ей удалось сделать всего несколько шагов.
— Я не люблю, когда за мной шпионят.
— А мне не нравится, что женщина, которую я люблю, вынуждает шпионить за ней. Мы квиты. — ‘Ринг понизил голос: — Мэдди, я ведь пытался защитить тебя. Что в этом плохого?
— То, что я этого не хотела. Я сама могу о себе позаботиться.
— Ха! Если бы Чуткое Ухо не выстрелил из лука, тот человек… — Он замолчал, вспомнив, как неизвестный мужчина прикоснулся к ней, затем обнял ее. — Мэдди, давай не будем ссориться. Я лишь сделал то, что было необходимо для твоей же безопасности. Еще я хотел выяснить, что происходит. У меня и в мыслях не было задеть тебя. — Закрыв лицо руками, Мэдди снова заплакала. Он нежно гладил ее по спине. — Не плачь, маленькая. Плакать не о чем. Все любовники ссорятся время от времени.
— Будем спать? — спросил он некоторое время спустя.
Ни кивком головы, ни каким-либо другим знаком Мэдди не показала, что хочет спать, но, когда ‘Ринг опустил ее податливое тело на холодную твердую землю, она удобно устроилась в его объятиях. Спать не хотелось. Она думала о своих отношениях с ‘Рингом. Как недавно они знают друг друга, а кажется, что прошла целая жизнь. Мэдди немного повернулась, чтобы видеть лицо ‘Ринга, и стала смотреть, как отблески пламени играют на его скулах. Потом, думая, что он спит, прикоснулась пальцем к его нижней губе. Он не открывал глаз.
— Ты ведь знаешь, что я начинаю любить тебя, — прошептала она.
— Да.
— Я думаю о тебе почти так же часто, как о музыке.
Ей показалось, что он улыбнулся.
— Мужчины не любят соперников.
Мэдди хотела спросить, как он к ней относится, но боялась услышать ответ. И как только она могла полюбить кого-то, да еще такого мужчину, как ‘Ринг? Мужчину, привыкшего к свободе, не имеющего ничего общего с миром музыки.
— Когда закончится твоя служба в армии?
— В будущем году.
— И что ты будешь делать?
— Вернусь в Уорбрук. Отец нуждается во мне. Мэдди вздохнула. А она поедет в Париж, или в Вену, или в Венецию, в любое место, где будут ждать ее выступлений.
— Доброй ночи, мой капитан. — Мэдди закрыла глаза.
‘Ринг долго смотрел на нее, прежде чем заснуть. Ему казалось вполне естественным лежать рядом с ней, держа ее в объятиях. Он мечтал об этом с того самого момента, как увидел ее впервые. Пусть это еще не полная близость. Он подождет, пока она не будет уверена в своих чувствах к нему так же, как он уверен в своих.
К концу второго дня Мэдди привыкла к тому, что она скована наручником с мужчиной. Они приспособились друг к другу, научились слаженно двигаться, проявляли максимум деликатности в моменты интимного туалета, разговаривали и молчали в зависимости от настроения.
Рассказы ‘Ринга о своей семье пробудили в Мэдди любопытство, и она без конца задавала вопросы о его жизни, об Уорбруке и его обитателях. Он рассказывал невероятные истории о своих кузенах Таггертах, истории о море и о своих предках, ставших в семье своего рода легендами. Используя шнуровку ее корсета, учил завязывать морские узлы, хохотал, когда ее пальцы прочно запутывались в шнуровке, и показывал заново.
У Мэдди не шли из памяти его слова о том, что она всю жизнь была одинока. Теперь она понимала, насколько он прав. Ребенком она не имела друзей. Сестра была слишком занята своим рисованием, семья их жила обособленно. Правда, у Чуткого Уха были сыновья, но они приезжали только летом, а на зиму возвращались к соплеменникам. Отец и его друзья уделяли ей много времени, но общение с ними не могло заменить общения с ровесниками.
Они лежали на мягкой влажной земле у ручья, вытянув скованные руки.
— У меня никогда не было подруги, когда я была девочкой, — сказала Мэдди.
— У меня тоже. Только братья.
Она рассмеялась, но он повернулся к ней с серьезным видом:
— Ты так и не расскажешь мне о себе? Даже о своем отце, этой ходячей добродетели?
Ей очень хотелось это сделать, но она боялась, что, начав говорить, не сможет остановиться и расскажет и о Лорел тоже. Что он тогда предпримет, предсказать было невозможно, запретит выступать, решив, что ей грозит опасность? Запретит продолжать эту поездку? Скажет, что сам обо всем позаботится, в том числе и о Лорел, которую могут убить в схватке?
Они промолчали, и ‘Ринг, помрачнев, отвернулся.
— Прости, — прошептала Мэдди, — я бы рассказала, если бы могла.
— Если бы могла доверять мне, так?
— А ты бы доверился мне, если бы от этого зависела жизнь дорогого тебе человека?
‘Ринг взглянул на нее.
— Да, — просто ответил он.
Она отвернулась, зная, что он говорит правду, чувствуя, что он ответил бы на любой ее вопрос о себе и своей семье.
— Ты ведь такой большой и сильный, ты сможешь помешать мне сделать то, что покажется тебе неправильным.
— Я в состоянии понять, что у женщины, которую я люблю, хватает разума, чтобы принять верное решение, — отпарировал он.
Прежде чем до Мэдди дошел смысл его слов, ‘Ринг встал, потащив ее за собой.
— Вставай, — сердито сказал он, — надо собрать ветки для костра.
— Что… что ты имеешь в виду, говоря о женщине, которую любишь?
— Ты слышала, что я сказал, — проворчал он, подбирая лежащие на земле кору и ветки и пихая их Мэдди в руки.
— Нет, я не расслышала. Тебе стоит повторить это. Я вообще люблю, когда о некоторых вещах мне говорят по многу раз, например, о девственницах или о моих ногах.
Она улыбалась, испытывая приятное чувство легкости.
— Ты ничего не слышишь, когда тебе это удобно, но в то же время ты помнишь любую мелочь, сказанную твоим отцом. Надеюсь, я когда-нибудь встречусь с ним. Тогда я посмотрю на него и скажу: «Мистер Уорт, я…» — Он осекся, уставившись на Мэдди расширившимися глазами. — Уорт? — ‘Ринг еще шире раскрыл глаза, рука с куском коры застыла в воздухе.
— Ну да, это моя фамилия.
Он заговорил, и в голосе его звучало удивление:
— Ты как-то сказала, цитируя свою мать: «Джеффри, тебе надо поехать на Восток и найти учительницу».
— Да, ну и что? — спросила она с невинным видом, хотя прекрасно поняла, куда он клонит.
Он посмотрел на нее с благоговением и голосом, исполненным почтения, спросил:
— Твой отец случайно не Джефферсон Уорт? Тот самый Джефферсон Уорт, автор известных дневников.
Она мило улыбнулась:
— Да.
‘Ринг не мог выговорить ни слова. Джефферсон Уорт был легендарной личностью, не менее известной, чем Джордж Вашингтон и Даниэль Бун. Он и еще несколько человек исследовали большую часть Америки, когда она еще не была Америкой в нынешнем понимании слова. Уорт вел дневник, составлял карты. Его записи были единственным источником сведений о некоторых индейских племенах, полностью вымерших в результате эпидемий и алчности белых. Он описывал животных и их повадки, делал зарисовки неизвестных растений, увиденных им во время путешествия, писал о горячих источниках и горных породах.
— Я прочел его дневники еще мальчишкой, а мои младшие братья до сих пор мечтают быть такими же, как Джефферсон Уорт. Он жив? Он же, должно быть, совсем старик.
— Он жив и здоров, и не такой уж он старик. Не забывай, что его дневники были опубликованы, когда ему было всего тридцать, год спустя после моего рождения. Мама позаботилась о том, чтобы их опубликовали. Отец сложил бы их в коробку и забыл бы про них.
— Подумать только, Джефферсон Уорт.
Мэдди не удержалась, чтобы не уколоть ‘Ринга за его прежние насмешки над ее отцом:
— Ну да. Широкоплечий гигант, таскающий на спине рояли.
— Думаю, он и с этим бы справился. — Взгляд ‘Ринга был устремлен куда-то вдаль. — Помнишь, ты спросила меня, где я научился так бесшумно передвигаться? Читая дневники Джефферсона Уорта. Мои братья и я часто играли, изображая Уорта и его людей. Я всегда был самим Джефферсоном Уортом, брат Джейми — Томасом Армором, а…
— Томасу это понравится.
‘Ринг покачал головой:
— Просто не верится, что все они до сих пор живы и что я сижу здесь с дочерью Джефферсона Уорта. А как звали индейского мальчика? Странное такое имя. Мы всегда спорили до драки, кому быть этим мальчиком.
— Чуткое Ухо.
— Да, верно. Он так сам себя назвал после того, как твой отец свозил его на Восток и ему прооперировали уши.
Мэдди улыбнулась. Она знала эту историю наизусть, будто сама при всем присутствовала.
— Он был глухим, и отец повез его на Восток. После операции он знаками объяснил, что теперь его надо называть Чуткое Ухо. Раньше его звали Глухое Ухо.
‘Ринг тоже улыбался, вспоминая.
— А еще с ними была женщина, верно? Твой отец взял в эти края первую белую женщину. Она должна была делать зарисовки индейцев.
— Да.
— Мой отец купил одну из ее акварелей. На ней изображено племя, о котором я никогда не слышал, но он со своими людьми как-то провел с ними зиму.
— Наверное, это манданы. Спустя два года после того, как она нарисовала эту картину, чуть ли не все они вымерли в результате эпидемии оспы.
‘Ринг ненадолго задумался, потом продолжал:
— Моя кузина Таггерт всегда изображала эту женщину, и мы что-то такое делали, о чем прочли в дневниках, что приводило ее в ярость. Что это было?
— Ну, наверное, один из вас, что изображал Чуткое Ухо, таскал у нее вещи.
— Да, верно. И как я мог забыть? Чуткое Ухо, когда был глухим, не мог ничего украсть, потому что слишком шумел. Но как только он стал слышать, он начал ради практики красть у нее вещи, и, если я правильно помню, она ужасно сердилась.
— Да, но она ему отомстила.
— Не могу представить как.
— Однажды после утомительного дневного перехода Чуткое Ухо крепко заснул — все-таки ему было всего двенадцать, — тогда она подкралась и забрала все его вещи, включая и набедренную повязку. Он проснулся утром абсолютно голый, а все его вещи куда-то пропали.
‘Ринг улыбнулся:
— Да, моей кузине доставило бы немалое удовольствие разыграть эту сцену, да только о ней не было написано в дневниках. Зато мои братья и я постоянно пытались стащить что-нибудь друг у друга. Но в конце концов что-то там получилось, и та женщина простила Чуткое Ухо…
— Да. Мой отец… Та женщина и Чуткое Ухо отстали от остальных. С юга пришла группа индейцев — апачей и расположилась на ночлег рядом с ними. Отец не доверял апачам. Они провели ужасную ночь, а рано утром уехали. Апачи, вооруженные ружьями, стали их преследовать.
У ‘Ринга просветлело лицо — он вспомнил конец приключения:
— Но Чуткое Ухо…
Мэдди улыбнулась ему в ответ:
— Чуткое Ухо продемонстрировал свои воровские способности, ночью украв у индейцев формы для отливки пуль, У них были порох и свинец, но сделать пули они не могли. Таким образом отец, женщина-художница и Чуткое Ухо спаслись благодаря его воровским талантам. ‘Ринг рассмеялся:
— Спустя годы эти дневники стали для меня чем-то вроде мифа. Трудно поверить, что все это происходило на самом деле. Что с ними стало? С теми людьми, которые путешествовали с твоим отцом.
— Вообще-то руководителем группы был Томас. Он был старше и опытнее отца. Сейчас все они живут с моим отцом. Я выросла среди этих людей.
— Как же их звали? Линкист-швед — он ходил зимой в снегоступах.
— На лыжах. Линк — лыжник.
— А старик?
— Бейли.
— Не может быть, чтобы и он был жив. Ему же, наверное, сейчас лет сто.
— Кто его знает. По виду он может сойти за дедушку Тоби, но он всегда выглядел старым. Отец как-то сказал в шутку: «Если бы вдруг выяснилось, что Бейли всего двадцать, я бы не удивился». Сам Бейли говорил, что провел в Скалистых горах Бог знает сколько лет, что горы были еще холмами, когда он туда приехал.
— А Чуткое Ухо? Ему сейчас сколько?
— Около сорока. Впрочем, он и сам точно не знает, да его это и не волнует.
— Он тоже живет с твоей семьей?
— Время от времени. Он полный индеец. — Заметив недоуменный взгляд ‘Ринга, Мэдди пояснила: — Таких, как он, белые называют дикими индейцами. Он не зависит от белых.
‘Ринг кивнул. Дикий индеец. Это вполне соответствовало его представлению о том, как сложилась судьба героя его детства.
— А из какого он племени?
— Кроу.
— Кроу? — переспросил ‘Ринг после небольшой заминки.
— А в чем дело?
— Ни в чем, просто некоторые части головоломки встали на место, вот и все.
Он огляделся. Теперь он был уверен, что индеец-кроу, который помог ему найти Мэдди, и был Чутким Ухом.
— Он следит за нами, ты это знаешь?
— Да, — тихо ответила она, — знаю.
— Это многое объясняет, например, откуда ты столько всего знаешь об индейцах и почему не боишься их.
— Я боюсь, когда есть чего бояться. Просто я не разделяю мнения, что любой индеец при виде белой женщины забывает обо всем на свете кроме вожделения.
— И как же ты пришла к такому заключению?
— В этом мне помог Чуткое Ухо. Пожалуй, трудно представить более привлекательного мужчину, чем индеец-кроу в расцвете лет. Высокий, сильный, красивый, с густыми черными волосами, кожей цвета…
— Понятно, можешь не продолжать. Именно таким ‘Ринг и представлял этого человека, когда в детстве они с братьями в драке решили, кому быть воином-кроу, но сейчас ему не хотелось слышать описание его достоинств из уст Мэдди.
— Что сделал Чуткое Ухо?
— Мой отец, да и другие тоже, от души сочувствовал Чуткому Уху; видишь ли, индейские женщины племени кроу казались им на редкость уродливыми, и было обидно, что такой видный мужчина, как Чуткое Ухо, проводит с ними время. И вот отец решил устроить для Чуткого Уха праздник и повез его в Сент-Луис. — Она помолчала. — У отца есть брат, владелец фактории в Сент-Луисе. Кстати, через него и познакомились мои родители. Так вот, отец и Чуткое Ухо поехали в Сент-Луис. Всякие городские «чудеса» произвели на Чуткое Ухо огромное впечатление, но на нарядных белых женщин он даже не смотрел, хотя те на него заглядывались. Это и понятно. Любая женщина обратит внимание на воина-кроу в полном «облачении», а Чуткое Ухо к тому же один из красивейших…
— Ясно.
Мэдди улыбнулась.
— После отъезда из Сент-Луиса отец спросил Чуткое Ухо, как ему понравились белые женщины, и тот ответил, что ему было их жаль. У них ужасные тонюсенькие талии, и они похожи на муравьев, сказал он; женщина с такой талией не может ни работать как следует, ни рожать детей. А их белая кожа и кислые физиономии просто безобразны. — Она засмеялась. Чуткое Ухо высказал также свое мнение об отношении белых мужчин к своим женщинам: они увозят их, сказал он, с собой, отрывая от родной семьи, так что женщинам не с кем общаться, обращаются с ними как с детьми, затягивают в корсеты, заставляют заниматься хозяйством.
— Я видел, что приходится делать индейским женщинам. Их используют как вьючных животных.
— Это потому, что индейские мужчины, в их собственном понимании, ничего не стоят.
— Как так? Объясни, пожалуйста.
— У мужчины руки должны быть свободны для того, чтобы защитить от нападения самое ценное, что у них есть, — своих женщин, а в случае необходимости и умереть за них. Женщина несет на себе всю поклажу, но она и владеет всем этим. Поверь, никто не работает столько, сколько мы, белые. Индейцы считают нас дураками.
— Иной раз я готов с ними согласиться. Значит, твой друг Чуткое Ухо вернулся к соплеменникам и к своим женщинам. Сам-то он наверняка не считает их уродливыми.
Мэдди улыбнулась.
— По просьбе отца Чуткое Ухо описал, какой он представляет себе красивую женщину. Она должна быть низенькой и плотной, с широкой талией, широким плоским лицом и широким плоским носом, с тощей грудью, свисающей до талии.
‘Ринг долго рассматривал Мэдди с головы до ног, особенно задержав взгляд на ее груди, которая и без корсета оставалась приподнятой и упругой.
— Хм, в этом я никак не могу с ним согласиться.
Мэдди отвернулась, смущенная, но довольная.
— А что же случилось с художницей? — спросил ‘Ринг, когда они уже шли к своему укрытию.
— Мой отец женился на ней.
Посмотрев друг на друга, они рассмеялись. Они не видели ничего странного в том, что их жизни так переплелись, что мальчиком ‘Ринг играл, воображая себя ее отцом, а друзья ее отца были его героями.
Остаток дня они проговорили, сидя у костра, вернее сказать, ‘Ринг задавал вопросы, а Мэдди на них отвечала. Ей было хорошо, оттого что можно было быть самой собой и не изображать из себя герцогиню. Много лет назад Джон Фэрли, неисправимый сноб, сказал, что в Европе никто не захочет слушать певицу, у которой отец зарабатывал на жизнь, свежуя туши убитых животных, и ей пришла в голову мысль выдать себя за герцогиню из крошечной страны Ланконии. Она была полна честолюбивых замыслов и больше всего на свете мечтала выступать на сцене, поэтому в ту пору собственная выдумка казалась ей вполне приемлемым выходом из положения. Но спустя годы она раскаялась в этом решении — ведь, разыгрывая из себя герцогиню, она тем самым как бы отворачивалась от отца и его друзей.
Лет пять назад родители в сопровождении Томаса, Бейли и Линка навестили ее в Париже. Мэдди было очень неловко, что она выступает не под своим именем, будто стыдится его. Но отец рассмеялся, сказав, что имя — всего лишь слово и, как бы она себя ни называла, она все равно остается его дочерью.
Мэдди рассказала ‘Рингу об этом их приезде в Париж. Томас и Линк, да и ее отец тоже, тосковали по дому и хотели поскорее вернуться в Америку, а вот Бейли полюбил Париж. Отец и Томас дважды под залог забирали его из тюрьмы, куда тот попадал за непристойное поведение, хотя в чем конкретно оно выражалось, отец так и не объяснил.
Опять пошел дождь, похолодало, а они все сидели у костра, прижавшись друг к другу, ели индейку и кролика (которые им до смерти надоели), и Мэдди все говорила и говорила о своих родителях. Она рассказала ‘Рингу о матери, чьи картины получили признание и считались ценными свидетельствами неповторимого прошлого Америки.
К ночи стало еще холоднее. Они легли рядом, обнявшись, Мэдди была в замешательстве. Она принадлежала одновременно и к блестящему миру оперы, и к дикому миру Джефферсона Уорта, а ‘Ринг не вписывался ни в тот, ни в другой.
Она подставила ему лицо для поцелуя, но он отвернулся.
— Почему? — прошептала Мэдди. — Ты говоришь, что любишь меня, а сам отворачиваешься. Смотришь на меня с такой страстью и не хочешь прикоснуться.
— Ах, дорогая, неужели ты не знаешь, сколько людей наблюдает за нами.
— Наблюдают за нами?
— Трое скрываются где-то неподалеку. С самого начала они следят за тобой, впрочем, один преследует скорее меня, чем тебя. Прости мою щепетильность, но не хочется ласкать тебя перед зрителями.
— А кто же двое других?
Она уже знала про Чуткое Ухо и теперь поняла, почему он не подошел к ней той ночью, когда она свистела ему: ему было известно, что ‘Ринг неподалеку. Мэдди не могла сдержать улыбки. Оставив Мэдди на попечение ‘Ринга, Чуткое Ухо показал тем самым, что доверяет этому молодому человеку. С его стороны это было высшей похвалой.
— Один — человек, забравший моего коня.
— Ты говоришь об этом игроке?
— Игроке?
— Он похож на игрока. Ему бы расшитый золотом жилет и белую панаму. Не удивлюсь, если окажется, что он умеет петь.
— Не умеет, — быстро ответил ‘Ринг.
— Не уверена. Ну, а кто еще?
— Один из тех, с кем ты встречаешься, — проговорил ‘Ринг насмешливо. Он взял ее за руку, на которой было кольцо Лорел. — Тот, кто дал тебе это кольцо.
Отдернув руку, Мэдди прошептала:
— И поэтому ты ко мне не прикасаешься?
— Да, если не считать того, что я обещал этого не делать.
Она засмеялась:
— Ничего себе обещание. Ты сказал, что наши тела дополняют друг друга, что ты хотел бы целовать мои пальцы один за другим, что…
— Замолчи, — оборвал он.
Мэдди увидела, что ‘Ринг с трудом сдерживает возбуждение.
— Не говорил ли ты также о моих плечах, о сгибе моей руки?
— Мэдди, прекрати! — На лбу у него выступили капли пота.
— Что еще? — Она потерлась о него, будто пытаясь найти более удобное положение. — Что-то о моих ногах. Ах да, ты хотел целовать мои ноги. И где ты только такому научился. Ни один мужчина не целовал мне ног.
— Тебя вообще не целовал ни один мужчина. — Голос его звучал так, будто он испытывал сильную боль.
— Ха! Это ты так думаешь. Мужчины пили шампанское из моих туфелек. Один обещал мне рубиновое ожерелье, если я проведу с ним ночь. Мужчины были готовы на все, лишь бы я стала их любовницей. Но что правда, то правда — ни один не говорил, что хочет ласкать мои ноги. Плечи да, но ноги — такого не было.
При этих словах ‘Ринг взял ее за подбородок и, повернув к себе, впился ей в губы жадным поцелуем. Все на свете перестало для нее существовать. Она забыла, что кто-то, возможно, смотрит на них. Только этот поцелуй и этот мужчина имели сейчас для нее значение.
— ‘Ринг, — прошептала она, обняв его свободной рукой. — Дорогой мой.
Он первым оторвался от нее.
— Нельзя, Мэдди. Я не могу. Не могу, когда на нас смотрят. Слишком многие следят за нами.
Повернувшись, Мэдди прижалась к нему спиной. Оба испытывали огромное возбуждение, и у Мэдди от желания сводило все тело. Руки у нее дрожали, в голове мелькали различные картины: вот она проводит рукой по его ноге, вытаскивая колючки; вот он снимает рубашку, толкая ее карету из воды; вот приходит к ней ночью почти обнаженный.
— Мэдди, — предостерегающе сказал он, — думай о чем-нибудь другом.
— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
Он поднес руку к костру, и она увидела, что рука у него дрожит так же сильно, как у нее.
— Почему ты сказал «нет» в тот день, когда я вытаскивала колючки?
— Потому что тогда я был для тебя лишь капитаном Монтгомери — интересным, хорошо сложенным мужчиной, и мы были одни, а ты страстная женщина.
Мэдди фыркнула:
— Даже твоя сестра говорит, что ты некрасивый.
— Некрасивый в моей семье — понятие относительное.
— Избавь меня от этого, — пробормотала Мэдди. — С самого начала я знала, что ты тщеславен, но не подозревала, что до такой степени.
— А у кого лучший в мире голос? Она улыбнулась в темноте.
— Ладно, мы квиты. Значит, по-твоему, сейчас все по-другому? И ты для меня не просто интересный мужчина?
— А ты как думаешь?
Она взяла его руку. У него были длинные тонкие пальцы с красивыми ногтями. Чем она думала? В данный момент она и представить не могла, что когда-нибудь они могут расстаться. Он понимал ее лучше, чем кто-либо другой. Правда, вначале она и в самом деле видела в нем лишь красивого мужчину, но теперь… Мэдди вспомнила, сколько раз он рисковал ради нее жизнью, как карабкался на скалу, чтобы быть с ней, как бросился к ней в тот раз, когда она исполняла арии из «Кармен». Она подумала о многочисленных ранах, которые он получил из-за нее, о том, сколько раз обманывала его, подсыпала снотворное, и все-таки он был здесь с ней, пытаясь помочь.
— Генерал Йовингтон помогает мне, — тихо сказала Мэдди. — Неизвестные люди похитили мою младшую сестру Лорел. Я должна выступить в шести лагерях и в каждом встретиться и обменяться письмами с человеком, которого они пришлют. Тогда ее вернут. В этот раз они обещали, что я увижу Лорел, но солгали. — Она подняла руку. — Этот мужчина дал мне кольцо, которое я подарила Лорел, в доказательство того, что она действительно у них. Он сказал… он сказал, что они убьют тебя, если ты не прекратишь вмешиваться в это дело. — Она сглотнула слезы. — Они сказали, что вернут ее после последнего выступления, но я боюсь… Мне кажется, они обманут и убьют Лорел из-за этой дурацкой войны, которую они хотят развязать. — Не выдержав, Мэдди расплакалась. — А теперь я еще боюсь и того, что они расправятся с тобой.
Он прижал ее к себе, положив ей на ноги свою ногу, словно таким образом мог лучше защитить ее.
— Я знаю, любимая. Она продолжала плакать.
— Откуда ты можешь знать? Ты не представляешь, насколько опасны эти люди. Он сказал…
— Можешь не пересказывать. Я сам все слышал.
— Все слышал? — Она всхлипнула, и ‘Ринг протянул мокрый измятый платок. — Что ты слышал?
— Все, что сказал тот человек. Сейчас ты в безопасности, почему бы тебе не поспать? Утром поговорим.
Мэдди отстранилась от него.
— Я хочу знать, что тебе известно, что ты слышал. — В ее голосе появились сердитые нотки.
— Хорошо, я скажу. Надеюсь, ты не думаешь, что тебе удалось обмануть меня во второй раз. Вы с Эдит вели себя не слишком осторожно, и слепому стало бы ясно, что вы замышляете. Как только вы вышли из палатки, Тоби заменил инжир, в который вы добавили опиум, чем-то другим. По вкусу это было похоже на лошадиное дерьмо, но по крайней мере, я не заснул. Кроме того, я выяснил, что не совсем тебе безразличен, раз ты не позволила мне съесть смертельную дозу. Тебе и Эдит не стоит прибегать к помощи опиума, пока вы не научитесь с ним обращаться.
— Ты обманул меня. Притворился, что засыпаешь. Расхаживал, спотыкаясь, как умирающий клоун. Стоит мне подумать о том… Как же я на тебя зла!
— Ты на меня зла? А что, по-твоему, мне нужно было сделать? Сказать, что я не ел этот инжир? Ты так хотела улизнуть, что, поди, застрелила бы меня, попытайся я тебя остановить.
Она отодвинулась от него.
— Значит, ты следил за мной. Я хотела уйти одна, и все-таки ты шпионил за мной.
Он с удивлением посмотрел на нее:
— Твой раскрасавец индеец шпионит за тобой, и ты ему благодарна, а на меня ты злишься. Где же логика?
— Чуткое Ухо охраняет меня.
— А я что, по-твоему, делаю? Ты считаешь, мне нравится пробираться среди кактусов и пней, обдирая лицо и руки, загонять лошадь? Ты думаешь, мне это нравится?
Она хотела отойти от него, но, поскольку он не двигался, ей удалось сделать всего несколько шагов.
— Я не люблю, когда за мной шпионят.
— А мне не нравится, что женщина, которую я люблю, вынуждает шпионить за ней. Мы квиты. — ‘Ринг понизил голос: — Мэдди, я ведь пытался защитить тебя. Что в этом плохого?
— То, что я этого не хотела. Я сама могу о себе позаботиться.
— Ха! Если бы Чуткое Ухо не выстрелил из лука, тот человек… — Он замолчал, вспомнив, как неизвестный мужчина прикоснулся к ней, затем обнял ее. — Мэдди, давай не будем ссориться. Я лишь сделал то, что было необходимо для твоей же безопасности. Еще я хотел выяснить, что происходит. У меня и в мыслях не было задеть тебя. — Закрыв лицо руками, Мэдди снова заплакала. Он нежно гладил ее по спине. — Не плачь, маленькая. Плакать не о чем. Все любовники ссорятся время от времени.