Деверо Джуд. Горный цветок

Джуд Деверо
Горный цветок

1

Скалистые горы

Лето 1859

   Полковник Харрисон перечитал письмо и, откинувшись на спинку стула, улыбнулся. Наконец-то небеса услышали его молитвы. Послание свыше — только так и мог он оценивать это письмо.
   Все еще боясь поверить неожиданной удаче, он вновь поднес письмо к глазам. По распоряжению генерала Йовингтона из Вашингтона, округ Колумбия, лейтенант Второго драгунского полка Л. К. Суррей должен был немедленно оставить свой пост для выполнения особого задания. Но лейтенант скончался на прошлой неделе, и теперь полковнику Харрисону предстояло найти ему замену.
   Улыбка на лице полковника сделалась шире. Он заменит лейтенанта Суррея капитаном К. X. Монтгомери. Лейтенанту, место которого теперь придется занять капитану Монтгомери, было «предложено» сопровождать оперную певицу из Ланконии в ее турне по золотым приискам Колорадо. Он должен был оставаться с этой леди и ее небольшой группой музыкантов и слуг столько времени, сколько она сочтет нужным, обеспечивая ее безопасность и стараясь облегчить ей по возможности тяготы пути.
   Полковник Харрисон отложил письмо в сторону, сделав это с такой осторожностью, словно оно было драгоценной реликвией, и вновь широко улыбнулся. Итак, заносчивому, высокомерному капитану Монтгомери предстояло, согласно приказу, стать не кем иным, как самой обыкновенной камеристкой. Но главное, для выполнения этого задания ему придется покинуть форт Брек.
   Харрисон с облегчением вздохнул, подумав, что наконец-то сможет спокойно командовать вверенным ему фортом, не опасаясь ежеминутных столкновений с наглым превосходством надменного капитана. Больше его люди не станут всякий раз оглядываться на этого выскочку, словно в поисках подтверждения или одобрения им приказов полковника.
   Ему вспомнилось, как год назад он был назначен командиром форта Брек. Его предшественник на этом посту, полковник Коллинз, старый ленивый дурак и пьяница, мечтал лишь о том, как бы дожить до пенсии в этом индейском раю и возвратиться наконец в родную Виргинию, к благам цивилизации. Неудивительно, что Коллинз был только рад взвалить обязанности командира форта на своего заместителя, капитана Монтгомери, чей послужной список был к тому же весьма впечатляющим. Восемнадцатилетний Монтгомери начал службу рядовым и за последующие восемь лет сумел дослужиться до своего нынешнего звания, причем в офицеры его произвели за проявленный в бою героизм. Всего лишь три года назад он был только младшим лейтенантом, так что, судя по той скорости, с какой шло его продвижение по службе, он легко мог через несколько лет обогнать в звании и самого полковника Харрисона.
   Нельзя сказать, что Монтгомери не заслуживал всего того, чего он добился в армии. Совсем наоборот. Насколько мог судить Харрисон, у капитана просто не было недостатков. Он сохранял хладнокровие под огнем и никогда не терял головы в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Он был неизменно щедр, справедлив и внимателен в своих отношениях с рядовыми, которые чуть ли не все поголовно на него просто молились и считали истинным командиром форта. Офицеры шли к нему со своими проблемами, а дамы превозносили его до небес и советовались с ним по любому поводу. Капитан Монтгомери не пил, не посещал проституток; он никогда, насколько было известно, не терял самообладания и умел делать все. Он ездил верхом как дьявол и на полном скаку попадал в яблочко со ста ярдов. Он понимал индейский язык жестов и говорил на нескольких индейских диалектах. Черт возьми, его любили даже индейцы, у которых он пользовался огромным уважением и полным доверием. Никто из них даже не сомневался, что капитан скорее умрет, чем нарушит данное им слово.
   Похоже, все вокруг любили и уважали капитана Монтгомери, даже преклонялись перед ним. Все, но только не полковник Харрисон. Полковник Харрисон его не выносил. Не просто не любил или ненавидел, а не выносил. С каждым новым доказательством превосходства капитана ненависть полковника к нему только возрастала. Не прошло и недели после его прибытия, как всем в форте стало ясно, что Харрисон совершенно ничего не знал об этих краях. И это было правдой — полковник действительно впервые в жизни оказался к западу от Миссисипи. Однако капитан Монтгомери даже не подумал предложить ему свою помощь, нет, он был для этого слишком воспитан, так что в конце концов полковнику пришлось самому обратиться к нему за советом. Капитан знал ответ на любой вопрос и всегда мог разрешить проблему, какой бы трудной она ни была.
   Пробыв в форте Брек пять месяцев, Харрисон просто возненавидел этого всезнайку, чему в немалой степени способствовало и то, что шестнадцатилетняя дочь полковника прямо-таки обмирала при виде капитана.
   Наконец год назад, одним жарким летним утром ненависть полковника выплеснулась наружу. Находясь в дурном расположении духа, он приказал дать двадцать ударов плетьми солдату, чьей единственной провинностью было то, что он проспал побудку. Полковнику просто осточертело постоянное пьянство его людей, и он хотел на примере этого рядового преподать им всем хороший урок. Ненависть, вспыхнувшую в глазах остальных при этом приказе, он проигнорировал, хотя у него и засосало противно под ложечкой. По существу, полковник был неплохим человеком; он лишь хотел установить в своем форте железную дисциплину.
   Когда с протестом против наказания вперед выступил капитан Монтгомери, полковник Харрисон рассвирепел. Едва сдерживаясь, он ледяным тоном заметил капитану, что он является командиром форта, и если только капитан не желает подвергнуться этому наказанию вместо рядового, ему лучше не вмешиваться. Только когда Монтгомери начал молча снимать форменную куртку, Харрисон понял, что тот собирается сделать.
   Это утро было самым отвратительным в жизни полковника, и он бы многое отдал за то, чтобы вновь оказаться в своей постели и начать день сначала. Капитан Монтгомери — бесстрашный, непревзойденный капитан Монтгомери — получил все двадцать ударов, предназначавшихся солдату. Поначалу никто не брался за плеть, и полковник даже боялся мятежа, но потом один из младших лейтенантов все же выполнил приказ. Закончив, он швырнул плеть на землю и обратил к полковнику горящий ненавистью взгляд.
   — Что-нибудь еще, сэр? — спросил он, с нескрываемым презрением произнеся последнее слово.
   В течение последующих двух недель почти никто в форте не разговаривал с полковником, даже его собственные жена и дочь. Что же до капитана, то уже на следующее утро он как ни в чем не бывало приступил к исполнению своих обязанностей, и, глядя на его невозмутимое лицо, невозможно было себе даже представить, что у него исполосована плетью вся спина. Решительный отказ капитана лечь в лазарет стал для Харрисона последней каплей. С этого дня он уже и не пытался скрывать своей ненависти к капитану. Капитан же ничем ни разу не выдал своего отношения к полковнику. Естественно! Разве такие совершенные человеческие существа, как капитан Монтгомери, выставляют свои чувства напоказ?! Он, как всегда, был образцом настоящего офицера: верным другом для мужчин, галантным кавалером для дам. Человеком, пользующимся всеобщим доверием. Человеком, у которого, насколько мог судить полковник Харрисон, вообще отсутствовали какие бы то ни было чувства. Человеком, никогда не встающим с левой ноги. Человеком, который, ни разу не запутавшись в стременах, одним махом вскакивал в седло и поражал цель с одного выстрела. Человеком, который, вероятно, будет улыбаться, даже глядя в лицо смерти.
   Но сейчас, подумал полковник, он наконец-то избавится от этого порядком ему надоевшего образца воинской доблести. Генерал Йовингтон требовал обеспечить эскорт какой-то иностранной оперной певичке в ее турне по золотым приискам, и он поручит выполнение этой миссии прославленному капитану Монтгомери.
   — Надеюсь, она толстая, — проговорил он вслух. — Хорошо бы она оказалась настоящей толстухой.
   — Сэр? — вопросительно произнес сидевший за столом напротив него капрал.
   — Ничего! — рявкнул полковник. — Пришлите ко мне капитана Монтгомери, а затем оставьте нас одних.
   Капитан явился, как всегда, немедленно, и полковнику понадобилась вся его выдержка, чтобы скрыть невольно вспыхнувшее раздражение. На темно-синей форме капитана не было ни пылинки, и, несмотря на то, что рост его составлял не менее шести футов трех дюймов, она сидела на нем как влитая и была сшита, как подозревал полковник, на заказ.
   — Вы желали меня видеть, сэр? — спросил, вытягиваясь перед ним в струнку, Монтгомери.
   «Интересно, — подумал полковник, — умеет ли он вообще сгибаться?»
   — Я получил в отношении вас приказ от генерала Йовингтона. Слышали о таком?
   — Да, сэр.
   Чего он ожидал? Что Монтгомери может чего-нибудь не знать? Полковник вышел из-за стола и, чтобы как-то скрыть обуревавшую его радость, принялся ходить взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.
   — Как вам, должно быть, известно, генерал — весьма важная персона, и не нам с вами судить, что побуждает его отдать тот или иной приказ. Мы с вами солдаты и должны повиноваться не рассуждая. — Он бросил взгляд на капитана. Монтгомери не проявлял ни нетерпения, ни раздражения, он стоял все так же прямо, и лицо его, как всегда, выражало одно лишь невозмутимое спокойствие. Но, может быть, сейчас наконец-то удастся стереть с его лица это выражение, подумал полковник. Он, не задумываясь, пожертвовал бы своим месячным жалованьем, лишь бы этого добиться.
   Полковник подошел к столу и взял в руки письмо.
   — Я получил это сегодня утром, со специальным курьером. Похоже, генерал придает весьма важное значение выполнению этого приказа. Итак, по какой-то неизвестной нам причине генерал Йовингтон проявляет… интерес к некоей оперной певице, и сейчас эта… леди решила петь для золотоискателей. Генерал желает, чтобы мы обеспечили ей эскорт. — Полковник устремил на капитана пристальный взгляд, не желая упустить даже малейшего изменения в выражении его лица. — Генерал предлагает поручить выполнение этой миссии лейтенанту Суррею, но, как вам хорошо известно, бедняга на прошлой неделе скончался. Требовалось незамедлительно его кем-то заменить, и, тщательно все обдумав, я выбрал вас, резонно полагая, что лучшей замены, чем вы, капитан, мне не найти. — Полковник Харрисон чуть не подпрыгнул от радости, заметив, что капитан дважды моргнул и плотно сжал губы. — Итак, вам вменяется в обязанность обеспечивать безопасность этой леди, ограждать ее от излишнего внимания со стороны как индейцев, так и старателей. Полагаю, это означает, что вы должны следить, чтобы на столе у нее всегда были еда и питье, вода в ее ванне была достаточно горячей и…
   — Благодарю вас, сэр, но я отказываюсь от этого поручения, — произнес капитан Монтгомери, глядя прямо перед собой в пространство поверх седовласой головы полковника.
   Харрисон побагровел.
   — Это не просьба, капитан, а приказ. Вас не спрашивают, нравится это вам или нет, от вас требуют лишь повиновения. Это не приглашение, от которого вы можете отказаться.
   К полному изумлению полковника, Монтгомери, не спрашивая у него разрешения, внезапно опустился на стул и достал из кармана куртки тонкую сигару.
   — Оперная певица? Что, черт возьми, я о них знаю?
   Полковник понимал, что ему следовало бы сделать замечание капитану за столь вольное поведение, но если он что и усвоил за прошедший год, так это то, что в отношении дисциплины западная армия весьма отличалась от восточной. Кроме того, не сходившее с лица капитана выражение растерянности и недовольства доставляло ему подлинное наслаждение.
   — Полноте, капитан, вы с этим справитесь лучше, чем кто-либо другой. За все свои двадцать лет службы в армии мне еще не доводилось встречать человека с таким послужным списком, как у вас. Вы сражались и с индейцами, и с белыми, ловили преступников и дезертиров. Вы настоящий мужчина, но вы можете и дамам дать дельный совет. Я слышал от них, что вы и танцуете превосходно.
   Он улыбнулся, заметив, каким взглядом посмотрел на него при этих словах Монтгомери. Наконец-то ему удалось вывести из равновесия невозмутимого капитана, которому не изменила выдержка даже тогда, когда его подвергли порке.
   — Кем ей приходится Йовингтон?
   — Генерал Йовингтон пока еще не сделал меня своим наперсником и поверенным своих тайн. Он просто отдал мне приказ. Итак, вы должны выехать завтра утром. Насколько мне известно, эта дама уже сама добралась до гор. Вы узнаете ее… — Он снова поднес к глазам письмо и, с трудом сдерживая улыбку, зачитал: — «Она путешествует в новом „конкорде“. Карета якро-красного цвета и…», минуточку, ах да: «…и сбоку на ней написано „Ла Рейна“. Так зовут эту даму. Я слышал, она весьма искусна. В пении, я имею в виду. Может, она отличается и другими талантами, не знаю, генерал об этом ничего не пишет.
   — Она путешествует в карете?
   — Красного цвета, — полковник позволил себе слегка улыбнуться. — Ну, перестаньте же хмуриться, капитан. Это поручение еще не самое плохое. Подумайте только, как это может отразиться на вашей карьере. Если все закончится успешно, то в скором времени вы, вероятно, станете эскортировать генеральских дочек. Уверен, моя собственная дочь с радостью даст вам рекомендацию.
   Капитан Монтгомери резко поднялся:
   — При всем моем уважении к вам, полковник, я повторяю, что не могу этого сделать. Кругом неспокойно, и я должен быть на месте. Надо подумать о том, как защитить белых поселенцев, и потом, все эти разговоры об освобождении негров, когда в любую минуту может вспыхнуть война, я просто не могу оставить свой пост, чтобы…
   Терпение полковника Харрисона лопнуло.
   — Капитан, это не просьба, а приказ. Нравится вам это или нет, но отныне вы находитесь в бессрочном отпуске, выполняя важное задание. Вы обязаны оставаться при этой особе столько времени, сколько она пожелает, следовать за ней, куда она скажет, и выполнять без разговоров любое ее требование, даже если она велит вам вытаскивать застрявшую в грязи карету. В случае неподчинения я брошу вас в тюрьму, предам военному суду и прикажу расстрелять. И если понадобится, я сам нажму на курок. Вы поняли? Я объяснил все достаточно ясно?
   — Вполне, сэр, — с трудом выдавил из себя Монтгомери.
   — Отлично. А теперь идите и собирайтесь. Вы должны выехать на рассвете. — Заметив, что капитан пытается что-то сказать, он рявкнул: — Ну, что там еще?
   — Тоби, — произнес капитан сдавленным голосом; он просто задыхался от злости.
   «Похоже, его все-таки можно вывести из себя», — подумал полковник. Ему очень хотелось еще сильнее распалить гнев Монтгомери, заявив, что приказ не распространялся на этого не в меру болтливого тощего рядового, следовавшего за капитаном как тень. Но он сдержал себя, хорошо помня ярость подчиненных в тот день, когда капитан вместо рядового получил двадцать ударов плетьми.
   — Берите его, — только и сказал он. — Все равно здесь от него никакого толку.
   Поблагодарив полковника кивком головы, капитан повернулся кругом и вышел из комнаты.
   После ухода Монтгомери полковник тяжело опустился на стул и облегченно вздохнул. Однако его не покидало смутное чувство беспокойства. Сможет ли он справиться с этим непослушным фортом, где большинство так называемых солдат были фермерами, записавшимися в армию, чтобы просто не умереть с голоду? Половина из них большую часть времени предавалась пьянству, и дезертирство приобрело прямо-таки угрожающие размеры. Правда, за прошедший год у него не было ни одного замечания, но Харрисон прекрасно понимал, что это, главным образом, заслуга капитана. Сможет ли он один держать форт в повиновении?
   — Черт его подери! — в сердцах воскликнул полковник и с грохотом задвинул ящик стола.
   Конечно же, он сможет управлять своим фортом!
 
   Вне себя от злости ‘Ринг Монтгомери с треском сложил подзорную трубу, в которую он только что разглядывал женщину.
   — Это она? — спросил, выглядывая из-за его спины, Тоби. — Ты уверен, что ее-то мы и ищем?
   Тощий, с загорелым, обветренным лицом, он был на целый фут ниже ‘Ринга.
   — Много ли еще найдется на свете таких идиоток, которые решили бы в одиночку отправиться в город, где живет сорок тысяч мужчин?
   Не ответив, Тоби взял у него трубу и, приложив ее к глазу, посмотрел вниз. Они находились на самом гребне холма, возвышавшегося над небольшой уютной долиной, где стояла, сверкая в лучах заходящего солнца, ярко-красная карета. Неподалеку от нее была разбита палатка. Прямо перед каретой за накрытым столом сидела женщина, которой прислуживала другая, худая и светловолосая. Тоби опустил трубу.
   — Как ты думаешь, что она ест? Я видел у нее на тарелке что-то зеленое. Как тебе кажется, это горох? А может, фасоль? Или это просто мясо, такое же зеленое, как дают в армии?
   — Какое мне дело до того, что она там ест? Проклятый Харрисон! Чтоб ему пусто было! Безмозглый ублюдок! Из-за того только, что он не способен командовать таким большим фортом, как Брек, он посылает меня выполнять эту грязную работу!
   Тоби зевнул. Он слышал это уже тысячу раз. Ему, знавшему ‘Ринга еще ребенком, было известно, что тот был далеко не таким стоиком, каким его все считали.
   — Ты должен сказать ему спасибо. Он вытащил нас из этого Богом забытого форта и послал сюда, где мы сможем добыть себе кучу золота.
   — Нам дали задание, и я намерен его выполнить.
   — Ты да. Но я-то не в армии.
   ‘Ринг открыл было рот, чтобы напомнить Тоби о форме, которую тот носил, но так ничего и не сказал, поняв, что это было бы пустой тратой времени. Тоби пошел служить только потому, что так поступил ‘Ринг, и армия с ее приказами ровным счетом ничего для него не значила.
   Но для ‘Ринга армия была всем. Вступив в нее, он с самого начала старался быть всегда справедливым, всегда знать, что должно быть сделано, и делать это как можно лучше. Ему это вполне удавалось, и до прошлого года, пока его командиром не стал полковник Харрисон, ‘Ринг чувствовал себя вполне счастливым. Харрисон, однако, оказался полным нулем. Он был штабным офицером, никогда не нюхавшим пороху, и, оказавшись на Западе, совершенно не знал, как взяться за дело. Сознание собственной некомпетентности злило его, и ‘Ринг, легко справлявшийся с тем, что самому полковнику было не под силу, не мог вызвать у того ничего, кроме ненависти.
   — Она ест что-то еще, — проговорил Тоби, вновь поднося к глазам трубу. — Может, салат? Или морковь? Что-то непохоже, чтобы это были армейские галеты.
   — Мне абсолютно наплевать, что она ест. — ‘Ринг спустился с холма. — Нам необходимо разработать план. Одно из двух: она или порядочная женщина, или дурная. Порядочной женщине, да еще и одной, здесь совершенно нечего делать, а дурная не нуждается ни в каком эскорте. В любом случае я ей не нужен.
   — Что это там написано у нее на дверце? ‘Ринг, шагавший нервно взад и вперед, скорчил гримасу.
   — Ла Рейна, поющая герцогиня. — Он бросил взгляд на стоявшую внизу красную карету. — Тоби, мы должны что-то придумать. Мы не можем позволить этой певичке отправиться на золотые прииски. Думаю, она не имеет ни малейшего понятия о том, что ее там ждет. Если бы она знала, сколько опасностей ее там подстерегает, она, уверен, не задумываясь возвратилась бы на исходные позиции.
   — Куда-куда? — переспросил Тоби.
   — На исходные позиции. Туда, откуда она явилась.
   — Интересно, как это она добралась сюда одна? Она что, сама правила каретой?
   — Господи, конечно же, нет! «Конкорд» большая карета, ею не так-то легко управлять.
   — Тогда где же ее кучера?
   — Не знаю, — раздраженно ответил ‘Ринг. — Может, сбежали от нее на золотые прииски. Думаю, она мне будет даже благодарна, когда я объясню ей, с какими опасностями связана ее поездка.
   — Хм! — с сомнением произнес Тоби. — Никогда не видел женщины, которая была бы за что-то благодарна.
   ‘Ринг взял у Тоби подзорную трубу и поднес ее к глазам.
   — Нет, вы только посмотрите на нее! Сидит себе там как ни в чем не бывало и спокойно ест, и, если я только не ошибаюсь, посуда у нее — настоящий фарфор. Сразу видно, что ни разу не была в лагере старателей.
   — А она фигуристая. Пышненькая сверху. Люблю, когда они пышненькие сверху, да и снизу тоже, чего греха таить. Жаль, отсюда не видать, какая у нее мордашка…
   — Она оперная певица, — резко оборвал его ‘Ринг, — а не девица из танцзала.
   — Понимаю. Девицы из танцзала спят с золотоискателями, а оперные певицы с генералами.
   ‘Ринг бросил на него яростный взгляд, Тоби ответил ему тем же, и несколько мгновений они стояли, сердито уставившись друг на друга, пока ‘Ринг наконец не отошел.
   — Ну ладно, вот наш план: мы ей покажем, что такое настоящий Запад, чтобы она знала, чего ей ждать в лагерях золотоискателей.
   — Надеюсь, ты не собираешься использовать ее в качестве мишени, чтобы поупражняться в стрельбе?
   — Конечно, нет. Я просто ее немного припугну, чтобы слегка образумить.
   — Отлично! — Тоби вздохнул. — А потом мы возвратимся в форт Брек к полковнику Харрисону. Думаю, твое возвращение обрадует этого парня так же сильно, как визит апачей. Ты ему явно не нравишься.
   — Это чувство взаимно. Да, мы вернемся в форт Брек, но я подам прошение о переводе.
   — Да… Лет этак через пять-шесть, думаю, мы сможем оттуда выбраться. Правда, к тому времени на твоей спине не останется и клочка кожи, если ты и дальше будешь разыгрывать из себя героя.
   — Это надо было сделать, и я это сделал, — ответил ‘Ринг машинально, так как уже тысячу раз говорил это Тоби.
   — А эту леди сейчас что, тоже надо пугать? Почему бы тебе просто не сказать, что тебе не хочется ехать с ней на золотые прииски, да и дело с концом?
   — Пока она сама не согласится вернуться к благам цивилизации, я должен, согласно приказу, оставаться с ней.
   — Похоже, ты собираешься ее припугнуть ради себя самого.
   — Ты слишком мрачно смотришь на вещи. Для нас обоих будет лучше, если она повернет назад. Ну, так как, ты едешь со мной или нет?
   — Пропустить такое? Да ни за что на свете! Может, она даст нам что-нибудь поесть. Только бы она не вздумала петь. Очень уж я не люблю все эти оперы.
   ‘Ринг привел в порядок форму и поправил висевшую сбоку на поясе тяжелую саблю.
   — Давай покончим с этим поскорее, у меня в форте уйма дел.
   — Например, спасать свою шкуру от старины Харрисона?
   Не ответив, ‘Ринг вскочил в седло.

2

   Мэдди достала из сундучка фотографию своей младшей сестры и устремила на нее полный тоски взгляд. Она была настолько поглощена этим занятием, что не слышала, как в палатку вошла Эдит.
   — Надеюсь, вы не собираетесь плакать? — спросила Эдит, расстилая одеяло на жесткой походной кровати, служившей Мэдди постелью.
   — Конечно же, нет! — ответила раздраженно Мэдди. — Ты уже что-нибудь приготовила? Я просто умираю от голода.
   Эдит убрала упавшую на глаза прядь тусклых желтых волос, которые, как и платье на ней, не блистали чистотой.
   — Вы не отказались от своего намерения?
   — Нет, не отказалась. Если для того, чтобы спасти сестру, необходимо петь перед грязными, безграмотными головорезами, я это сделаю. — Мэдди бросила взгляд на женщину, которая была для нее чем-то средним между служанкой и компаньонкой и постоянно ее раздражала. — Ты ведь не боишься?
   — Мне-то чего бояться? У меня нет сестры, которую хотят убить, а если бы и была и ее похитили, то я бы об этом и не думала. Я приехала сюда, чтобы найти богатого золотоискателя, заставить его на мне жениться и жить потом припеваючи всю жизнь.
   Посмотрев еще на фотографию, Мэдди убрала ее в сундучок.
   — Я собираюсь покончить со всем этим как можно скорее и получить назад сестру. Мне надо объехать шесть городов. Только и всего. И потом они вернут ее мне.
   — Надейтесь-надейтесь. С чего это вы им так доверяете?
   — Генерал Йовингтон обещал мне в этом деле свою помощь, и я ему верю. Когда же все это закончится, он поможет мне привлечь к суду похитителей сестры.
   — Слишком уж вы доверяетесь мужчинам, как я погляжу, — проговорила Эдит, поправив одеяло. — Вы готовы… — Она на мгновение замолчала, заметив у входа в палатку громадную фигуру. — Опять он здесь!
   Мэдди подняла голову и тут же вышла. Через несколько минут она возвратилась.
   — Этим вечером у нас могут быть неприятности, — сказала она Эдит. — Будь начеку.
   Час спустя, когда ужин ее подходил к концу, Мэдди, подняв голову, увидела двух приближающихся к ней верховых в военной форме. Или, скорее, подумала она, одного верхового с половиной, так как первый из всадников на великолепном жеребце, ведущем, вероятно, свой род от лошади Адама, был высокого роста и облачен в превосходно сшитую и безукоризненно сидевшую на нем форму, тогда как второй поражал своей худобой и маленьким ростом, а его форменная куртка с оттопыривающимися спереди многочисленными карманами выглядела так, будто ее сшили из настоящего тряпья.
   — Привет, — произнесла она улыбаясь. — Вы как раз вовремя. Приглашаю вас присоединиться к чаепитию и разделить со мной яблочный пирог.
   Высокий военный, который, как заметила Мэдди, был необычайно привлекательным мужчиной с темными волосами, видневшимися из-под широких полей шляпы, темными сердитыми глазами, нависшими бровями и густыми усами, в ответ на приглашение лишь бросил на нее искоса недовольный взгляд.