Страница:
Ей пришлось призвать на помощь всю свою силу воли, чтобы удержаться и не рассказать ему тут же о Лорел. Она давно уже хотела поделиться своей бедой с кем-то, кто не просто пожмет в ответ плечами, как сделала это Эдит. И ей необходим был совет. Что ей делать, если они не покажут ей Лорел, когда она приедет в третий по счету город? Что если… Стараясь удержаться от соблазна, она вскочила на ноги.
— Очень хорошо, капитан Монтгомери, просто великолепно. Если вы когда-нибудь решите уйти из армии, вы сможете пойти на сцену. — Мэдди расправила плечи и окинула его презрительным взглядом. — Но вы забыли самое главное: мой голос. Пока вы не услышали, как я пою, вы ничего обо мне не можете знать. Все остальное не имеет никакого значения.
Он улыбнулся.
— Вы действительно считаете, что компания пьяных головорезов, думающих лишь о том, как бы найти золото и разбогатеть, сможет оценить оперу?
— Не надо быть ценителем оперы, да и музыки вообще, чтобы любить мой голос.
При этих словах капитан весело, искренне рассмеялся.
— Вы тщеславны?
Лицо ее было совершенно серьезно.
— Нисколько. Во мне нет ни капли тщеславия. Мой голос — это Божий дар, и принижать его красоту и силу значило бы проявлять неуважение к Богу.
— Это вы так считаете.
Она присела рядом с ним на траву.
— Нет. — В голосе ее была неподдельная искренность. — Я говорю правду. Откуда еще может взяться талант, как не от Бога? Я пою с трех лет, с шестнадцати выступаю на сцене. Каждый день я благодарю Бога за то, что Он дал мне мой голос. Он одарил меня им, и, славя мой голос, я славлю тем самым и Его.
Несомненно, она глубоко, искренне верила в то, что говорила, и, слушая ее, ‘Ринг не мог отделаться от мысли, что в этом был определенный смысл.
— И вы полагаете, что эти старатели полюбят ваши арии? Вашу «Тра…»?
— «Травиату».
— Да, падшую женщину.
Мэдди пристально на него посмотрела.
— Вы говорите по-итальянски?
— Немного. Так вы считаете, что этим старателям понравятся ваши арии?
— Не арии, мой голос. Это большая разница.
— Ну хорошо, — проговорил он с улыбкой. — Покажите мне. Спойте что-нибудь.
Она встала и, глядя на него сверху вниз, снисходительно улыбнулась.
— Простите, капитан Монтгомери, что я в вас усомнилась. У вас, вне всякого сомнения, есть чувство юмора. Ужасное, невыносимое чувство юмора.
— О, понимаю, вам нужно что? Оркестр? Оперные певицы ведь не могут петь a capella[4]?
— Я могла бы петь под водой, если бы нужно было, но я пою только тогда, когда этого хочу. Если бы я стала петь для вас одного, это было бы подарком огромной ценности. Вы пока еще ничего не сделали, чтобы его заслужить.
— А эти старатели, раскошелившиеся на десять долларов, они что, заслужили этот… подарок?
— Сегодня вечером я буду петь не для одного человека, а для многих. Это совсем другое дело.
— Понятно, — произнес он снисходительным тоном и достал из кармана большие золотые часы на цепочке. — Подарок или нет, но вам пора уже возвращаться в город и готовиться к сегодняшнему выступлению.
— Как, вы думаете, я жила все эти двадцать четыре года без вас, который постоянно говорит мне, что я должна делать и когда?
— Даже не представляю. Меня это просто поражает.
Поднимаясь, он скривился от боли.
— Что, капитан, стареем?
— Похоже, карабканье по скалам, чтобы защитить вас от незнакомых мужчин, ваше ляганье и кусание, не говоря уже о драке сегодня утром с восемью мужчинами, начинают постепенно сказываться.
— Вы всегда можете вернуться к себе в форт и отдохнуть.
— То-то Харрисон был бы рад увидеть меня с поджатым хвостом.
— Кто такой Харрисон?
— Я отвечу на все ваши вопросы, как только вы ответите на мои.
— Да скорее весь ад вымерзнет, — проговорила Мэдди нежным голоском и повернула к городу.
— Как бы там ни было, не забывайте, что я выиграл пари. В течение двадцати четырех часов вы не сделаете никаких попыток убежать.
— Вы не выиграли пари, капитан. Я вам это уже объяснила. Вот если бы я услышала от вас: «Вы певица», тогда другое дело, так как пение для меня все.
— Но я сказал, что вы певица.
Она остановилась и, повернувшись, устремила на него сердитый взгляд.
— Да вы и словом не обмолвились о моем пении.
В глазах его вспыхнули веселые искорки.
— Я сказал, что вы певица, — ‘Ринг понизил голос, — которая странствует.
Она гневно сжала рот и тут же чуть не рассмеялась.
— Ха! — Мэдди повернулась к нему спиной и зашагала прочь. — Вы еще увидите, — бросила она через плечо. — Сегодня вечером вы узнаете, кто и что я такое.
Мгновение он стоял неподвижно, глядя ей вслед. Она была чертовски интересной женщиной. А также красивой и умной — и угодившей в какую-то переделку, чего, несомненно, никак не заслуживала. Ему понравилось, как она сказала ему, что она великолепна, что у нее великолепный голос. Он устал от женщин, которые только и делали, что постоянно спрашивали, как ему нравятся их платья или прически. Может, Тоби был прав. Он говорил, что всем братьям Монтгомери слишком уж легко доставались победы над женщинами. У них были и красота, и деньги, а женщинам обычно большего и не требовалось. Тоби считал, что это несправедливо, так как у него самого ничего этого не было, и, чтобы завоевать женщину, ему приходилось быть с ней ласковым и всячески ей угождать.
‘Ринг не отрывал взгляда от шедшей впереди него Мэдди. Похоже, на нее его красивая внешность не производила ни малейшего впечатления, и он сильно сомневался, что ее также заинтересовало бы богатство его семьи, расскажи он о нем. Да и могли ли какие-то там деньги заинтересовать того, кто еще в детстве ходил с маленькой короной на голове? Он громко рассмеялся, но тут же поспешно взял себя в руки, заметив удивленные взгляды двух прохожих. Она была лгуньей, это верно, но также и чрезвычайно интересной и находчивой женщиной. Вероятно, ей действительно не требовалась такая уж усиленная охрана, как он думал вначале, но он все равно будет держаться поблизости, хотя бы для того только, чтобы увидеть дальнейшее развитие событий. Беганье за ней по грязному гооодку старателей не шло, несомненно, ни в какое сравнение с армейской жизнью, которая, как часто говаривал Тоби, могла бы и у мертвого вызвать зевоту.
‘Ринг снова улыбнулся, глядя как колышется в такт шагам юбка на ее пышных бедрах.
5
— Очень хорошо, капитан Монтгомери, просто великолепно. Если вы когда-нибудь решите уйти из армии, вы сможете пойти на сцену. — Мэдди расправила плечи и окинула его презрительным взглядом. — Но вы забыли самое главное: мой голос. Пока вы не услышали, как я пою, вы ничего обо мне не можете знать. Все остальное не имеет никакого значения.
Он улыбнулся.
— Вы действительно считаете, что компания пьяных головорезов, думающих лишь о том, как бы найти золото и разбогатеть, сможет оценить оперу?
— Не надо быть ценителем оперы, да и музыки вообще, чтобы любить мой голос.
При этих словах капитан весело, искренне рассмеялся.
— Вы тщеславны?
Лицо ее было совершенно серьезно.
— Нисколько. Во мне нет ни капли тщеславия. Мой голос — это Божий дар, и принижать его красоту и силу значило бы проявлять неуважение к Богу.
— Это вы так считаете.
Она присела рядом с ним на траву.
— Нет. — В голосе ее была неподдельная искренность. — Я говорю правду. Откуда еще может взяться талант, как не от Бога? Я пою с трех лет, с шестнадцати выступаю на сцене. Каждый день я благодарю Бога за то, что Он дал мне мой голос. Он одарил меня им, и, славя мой голос, я славлю тем самым и Его.
Несомненно, она глубоко, искренне верила в то, что говорила, и, слушая ее, ‘Ринг не мог отделаться от мысли, что в этом был определенный смысл.
— И вы полагаете, что эти старатели полюбят ваши арии? Вашу «Тра…»?
— «Травиату».
— Да, падшую женщину.
Мэдди пристально на него посмотрела.
— Вы говорите по-итальянски?
— Немного. Так вы считаете, что этим старателям понравятся ваши арии?
— Не арии, мой голос. Это большая разница.
— Ну хорошо, — проговорил он с улыбкой. — Покажите мне. Спойте что-нибудь.
Она встала и, глядя на него сверху вниз, снисходительно улыбнулась.
— Простите, капитан Монтгомери, что я в вас усомнилась. У вас, вне всякого сомнения, есть чувство юмора. Ужасное, невыносимое чувство юмора.
— О, понимаю, вам нужно что? Оркестр? Оперные певицы ведь не могут петь a capella[4]?
— Я могла бы петь под водой, если бы нужно было, но я пою только тогда, когда этого хочу. Если бы я стала петь для вас одного, это было бы подарком огромной ценности. Вы пока еще ничего не сделали, чтобы его заслужить.
— А эти старатели, раскошелившиеся на десять долларов, они что, заслужили этот… подарок?
— Сегодня вечером я буду петь не для одного человека, а для многих. Это совсем другое дело.
— Понятно, — произнес он снисходительным тоном и достал из кармана большие золотые часы на цепочке. — Подарок или нет, но вам пора уже возвращаться в город и готовиться к сегодняшнему выступлению.
— Как, вы думаете, я жила все эти двадцать четыре года без вас, который постоянно говорит мне, что я должна делать и когда?
— Даже не представляю. Меня это просто поражает.
Поднимаясь, он скривился от боли.
— Что, капитан, стареем?
— Похоже, карабканье по скалам, чтобы защитить вас от незнакомых мужчин, ваше ляганье и кусание, не говоря уже о драке сегодня утром с восемью мужчинами, начинают постепенно сказываться.
— Вы всегда можете вернуться к себе в форт и отдохнуть.
— То-то Харрисон был бы рад увидеть меня с поджатым хвостом.
— Кто такой Харрисон?
— Я отвечу на все ваши вопросы, как только вы ответите на мои.
— Да скорее весь ад вымерзнет, — проговорила Мэдди нежным голоском и повернула к городу.
— Как бы там ни было, не забывайте, что я выиграл пари. В течение двадцати четырех часов вы не сделаете никаких попыток убежать.
— Вы не выиграли пари, капитан. Я вам это уже объяснила. Вот если бы я услышала от вас: «Вы певица», тогда другое дело, так как пение для меня все.
— Но я сказал, что вы певица.
Она остановилась и, повернувшись, устремила на него сердитый взгляд.
— Да вы и словом не обмолвились о моем пении.
В глазах его вспыхнули веселые искорки.
— Я сказал, что вы певица, — ‘Ринг понизил голос, — которая странствует.
Она гневно сжала рот и тут же чуть не рассмеялась.
— Ха! — Мэдди повернулась к нему спиной и зашагала прочь. — Вы еще увидите, — бросила она через плечо. — Сегодня вечером вы узнаете, кто и что я такое.
Мгновение он стоял неподвижно, глядя ей вслед. Она была чертовски интересной женщиной. А также красивой и умной — и угодившей в какую-то переделку, чего, несомненно, никак не заслуживала. Ему понравилось, как она сказала ему, что она великолепна, что у нее великолепный голос. Он устал от женщин, которые только и делали, что постоянно спрашивали, как ему нравятся их платья или прически. Может, Тоби был прав. Он говорил, что всем братьям Монтгомери слишком уж легко доставались победы над женщинами. У них были и красота, и деньги, а женщинам обычно большего и не требовалось. Тоби считал, что это несправедливо, так как у него самого ничего этого не было, и, чтобы завоевать женщину, ему приходилось быть с ней ласковым и всячески ей угождать.
‘Ринг не отрывал взгляда от шедшей впереди него Мэдди. Похоже, на нее его красивая внешность не производила ни малейшего впечатления, и он сильно сомневался, что ее также заинтересовало бы богатство его семьи, расскажи он о нем. Да и могли ли какие-то там деньги заинтересовать того, кто еще в детстве ходил с маленькой короной на голове? Он громко рассмеялся, но тут же поспешно взял себя в руки, заметив удивленные взгляды двух прохожих. Она была лгуньей, это верно, но также и чрезвычайно интересной и находчивой женщиной. Вероятно, ей действительно не требовалась такая уж усиленная охрана, как он думал вначале, но он все равно будет держаться поблизости, хотя бы для того только, чтобы увидеть дальнейшее развитие событий. Беганье за ней по грязному гооодку старателей не шло, несомненно, ни в какое сравнение с армейской жизнью, которая, как часто говаривал Тоби, могла бы и у мертвого вызвать зевоту.
‘Ринг снова улыбнулся, глядя как колышется в такт шагам юбка на ее пышных бедрах.
5
— Ну хорошо, — сказал ‘Ринг Тоби. — Ты все понял? Ничего не забудешь?
Они находились в палатке, установленной в глубине большого деревянного, строения без крыши, которое в один прекрасный день должно было стать отелем, но на сегодняшний вечер стало залом для выступления Мэдди.
— Как я могу забыть, — недовольно проворчал Тоби, — когда за последние десять минут ты повторил мне это, наверное, раз двадцать. Нам надо смотреть, чтобы не было шума, и если кто начнет базарить, мы должны тут же свернуть ему башку.
— Более или менее, — проговорил ‘Ринг, бросая взгляд на свои часы.
— Чего ты нервничаешь? Никогда тебя таким не видел. Глядя на тебя, можно подумать, ты ждешь ребенка.
— Не совсем так, но очень похоже. Видишь ли, она уверена, что этим пьяницам понравится ее пение.
— Я думал, она умнее. ‘Ринг вздохнул:
— Тебе надо было ее слышать. Она считает, что ее голос — Божий дар. Может, так оно и есть, но это дар, скорее, людям во фраках, которые пьют шампанское. Тем же, кто с утра до ночи хлещет джин, пришлось бы, думаю, больше по вкусу, если бы она показала им свои ножки.
— А что, неплохая мысль.
‘Ринг бросил на него негодующий взгляд.
— Ну ладно, не сердись. Не всем же быть такими благородными, как ты. Да, мне говорили о вас двоих сегодня в городе. Никогда не слышал, чтобы ты бегал за какой-нибудь юбкой. Ты правда унес ее в лес? — ‘Ринг не ответил и вновь взглянул на часы. — Дошли до чего-нибудь?
— Да, — рявкнул ‘Ринг. — Мы разговаривали. Пробовал когда-нибудь этим заниматься с женщиной?
— Еще чего! Мне этих разговоров и в армии хватает. Ты хоть раз ее поцеловал?
— Заткнись! Тоби ухмыльнулся.
Мэдди еще раз просмотрела ноты. Она собиралась сегодня исполнить несколько известных арий и песен с легко запоминающейся мелодией, а под конец «Прекрасную Америку».
Пианино, принесенное Фрэнком, стояло уже на месте. После путешествия по равнинам оно было все в царапинах, а кое-где виднелись и вмятины, но Фрэнк постарался его настроить, и оно звучало вполне прилично. Фрэнк был довольно талантлив, и она подозревала, что в прошлом он был музыкантом, но, вероятно, предпочел музыкальной карьере бокс. Однако она никогда не задавала ему никаких вопросов о его прежней жизни. Такое лицо, как у него, не слишком располагало к доверительным разговорам.
Мэдди подняла голову, так как в этот момент в ее небольшую импровизированную уборную, устроенную в палатке сразу же за задней дверью будущего отеля, вошли капитан Монтгомери и Тоби.
— Они там пьют и играют в карты, — проговорил мрачно капитан. — Мы с Тоби, конечно, постараемся держать их в узде, но я не могу ничего гарантировать.
— Я буду держать их в узде, капитан. Я и мой голос.
Он бросил на нее взгляд, в котором было откровенное сомнение в ее умственных способностях, но тут же улыбнулся и подмигнул ей.
— Ну конечно. Вне всякого сомнения. Господь наверняка пошлет молнию, которая поразит на месте всех нарушителей спокойствия.
— Вон! — Голос ее был еле слышен. — Вон. ‘Ринг на миг склонился перед ней в шутовском поклоне и вышел, но Тоби заколебался.
— Парень любого выведет из себя, не так ли, мэм?
— Это уж точно. Скажите мне, ему кто-нибудь когда-нибудь говорил, что он не прав?
— Некоторые. Но в конце он всегда оказывался прав.
— Неудивительно, что родные послали его в армию.
Тоби хихикнул:
— Мэм, да у него вся семья такая же, как он.
— Не верю. Земля не могла бы их носить.
— Да, мэм. — Тоби ухмыльнулся. — Удачи вам сегодня.
— Спасибо.
Выходя на сцену, построенную сегодня днем в точном соответствии с указаниями Сэма, Мэдди немного нервничала и винила в этом капитана Монтгомери. Сейчас он стоял в глубине огромного зала, позади группы старателей, с пистолетом за поясом, саблей на боку и, вероятно, еще одним или двумя ножами. У него был вид человека, готового сразиться с целой командой пиратского корабля. Тоби расположился неподалеку от сцены и был занят тем, что ковырял в зубах ножом, способным, судя по его величине, разрубить даже кости бизона.
«Господи, помоги мне, — взмолилась про себя Мэдди, — я пою в тюрьме, да еще такой, где заключенные вполне счастливы, а тюремщики просто помешанные».
Она начала концерт с прекрасной арии Виолетты из «Травиаты», но не успела пропеть и нескольких строк, как в зале вспыхнула потасовка. И, конечно, по вине капитана Монтгомери. Какой-то бедный усталый старатель откинулся на своем стуле слишком далеко назад, стул с грохотом упал на пол, и капитан, вытащив из-за пояса пистолет, тут же кинулся к нему.
— Бей! — крикнул кто-то, и началась настоящая свалка. В воздухе замелькали кулаки и полетели стулья.
«Как поступают с непослушными мальчишками? — спросила себя Мэдди и тут же сама себе и ответила: — Их призывают к порядку, только и всего».
Она сделала вдох, глубокий, глубокий вдох, наполняя каждую клеточку своего тела кислородом, как ее когда-то учили, и затем взяла ноту, высокую, чистую и очень громкую.
Она немедленно привлекла к себе внимание находившихся поблизости мужчин, которые тут же замерли посреди драки и обратили к ней изумленные лица.
Мэдди продолжала держать ноту, и вскоре еще несколько мужчин повернули головы в ее сторону. Сидевшие в первых рядах начали медленно, в такт, хлопать в ладоши. В следующий момент к ним присоединились, застучав в такт ногами, те, кто сидел в центре зала. Наконец и задние ряды поняли, что происходит, и тоже прекратили потасовку. — Черт меня дери! — воскликнул Тоби, не сводя восхищенного взгляда с Мэдди, которая все еще продолжала держать ноту.
‘Ринг отпустил волосы человека, которого в этот момент колотил, и поднял голову. Сейчас Мэдди приковала к себе внимание всего зала.
Она продолжала держать ноту. По лицу текли слезы, в легких почти не осталось воздуха, но она ее держала. Сейчас она уже черпала воздух откуда только могла: из рук, ног, кончиков пальцев, даже волос. Она исчерпала наконец все, а мужчины все хлопали и хлопали. Один, два, три, четыре. Она держала ноту. Живот у нее впал и словно прирос к спине, корсет стал свободным, а она все держала и держала ноту.
Казалось, этому не будет конца. Но вот она раскинула широко руки и сжала пальцы в кулаки. У нее болел каждый мускул, и, однако, она все еще держала эту ноту.
Внезапно она откинула назад голову, резко сблизила кулаки, подняла их, согнув руки в локтях, на мгновение ко лбу и тут же бросила вниз!
Наступила тишина. Какое-то мгновение ей казалось, что она сейчас упадет; она жадно, как утопающий, ловила ртом воздух… И в этот момент весь зал словно взорвался. Они громко кричали, хлопали в ладоши, стучали ногами, стреляли в воздух из всех своих пистолетов, ружей, дробовиков. Некоторые даже, схватив друг друга в объятия, пустились в пляс. Конечно, они были грубыми, необразованными людьми, и их моральные устои оставляли желать лучшего, но они сразу же поняли, что стали свидетелями настоящего чуда.
Придя наконец в себя, Мэдди посмотрела поверх голов ликующих старателей в дальний конец зала, туда, где стоял капитан Монтгомери. Его глаза были так же широко раскрыты от изумления, как и у них. Она постаралась улыбнуться ему как можно более самодовольно и показала ему глазами наверх. Капитан улыбнулся в ответ и склонился в необычайно низком поклоне. Когда же он выпрямился, она поблагодарила его легким наклоном головы, который мог сделать честь и королеве.
С этой минуты одинокие, усталые, полупьяные старатели душой и телом принадлежали ей. Она пела, и они слушали. Мэдди часто раздражали старомодные взгляды американцев, считавших, что опера была уделом избранных, но сегодняшнее выступление еще раз подтвердило хорошо знакомую ей истину: опера была для простого народа — обычные истории для обычных людей.
Она рассказала старателям о бедной Эльвире[5], сошедшей с ума, оттого что не могла быть со своим любимым, после чего спела им прекрасную арию, начинавшуюся словами: «Tui la vocu sua soave». Под конец у многих даже навернулись на глаза слезы.
Затем она спела «Una voce poco fa», поведав предварительно о том, как Розина[6] поклялась выйти замуж за человека, которого любила, несмотря ни на что. Они сочли это более разумным, чем сходить с ума.
После шести арий они потребовали, чтобы она повторила им все сначала. Никогда еще, с того самого дня, как Мэдди покинула родительский дом, у нее не было таких благодарных слушателей.
— Давай еще раз про ту, что сошла с ума! — кричали старатели.
— Нет, лучше про ту, что вышла замуж за веселого парня! — громко выкрикнул кто-то из задних рядов.
Она пела почти четыре часа, пока наконец капитан Монтгомери не вышел на сцену и не объявил, что концерт окончен. Его тут же ошикали и освистали, и в первую минуту Мэдди хотела сказать ему, что сама знает, когда закончить пение. Однако затем здравый смысл возобладал над гордостью. Она с благодарностью оперлась на предложенную капитаном руку, и он повел ее к задней двери, за которой в палатке была ее уборная.
Позади них грянули аплодисменты, казавшиеся еще оглушительнее из-за вторивших им выстрелов. К тому же число слушателей за время концерта увеличилось на несколько сотен. Все то время, пока Мэдди пела, люди тихо, на цыпочках, продолжали входить в зал, а когда он перестал их вмещать, они залезли на стены и уселись там, как на насестах. Все двери были открыты, и многие сидели и лежали снаружи на траве, слушая, как она поет.
— Я должна еще спеть на «бис», — сказала Мэдди, порываясь вернуться, но капитан Монтгомери удержал ее на месте.
— Ничего вы не должны. Вы устали. Петь так — огромная работа.
Подняв к нему лицо, она увидела в его глазах откровенное изумление и восхищение.
— Благодарю вас, — тихо произнесла она и на мгновение прислонилась к его груди. Ее бывший импресарио никогда не интересовался тем, чувствовала ли она себя больной или уставшей; он считал, что пение было ее заботой. Он никогда не вступал с ней в споры, когда она — что было довольно редко — говорила, что плохо себя чувствует и не может сегодня петь. Его интересовали лишь получение для нее ангажемента и размер сделанных ею сборов.
И вот сейчас рядом с ней был человек, который понимал, как сильно она устала. Это было так чудесно. Мэдди улыбнулась.
— Вы правы, капитан, я действительно очень устала. Может, зайдете ко мне и выпьете со мной портвейна? Я всегда вожу с собой самый лучший португальский портвейн и пью его после каждого выступления. Он хорошо смягчает горло.
Повсюду вокруг них орали и стреляли сотни мужчин, но они чувствовали себя так, будто были совершенно одни на свете. На ее розовом шелковом платье играли лунные блики, а обнаженные плечи казались необычайно белыми и округлыми.
— Мне было бы очень приятно, — тихо ответил ‘Ринг.
Он откинул полог, и она шагнула было внутрь, но тут же остановилась, увидев в палатке этого ужасного человека, который знал, где находится Лорел. Его пистолет был направлен прямо на нее, и Мэдди стало ясно, что, если она сию же минуту не избавится от капитана, они оба скорее всего будут застрелены. Она быстро повернулась и вырвала полог из рук ‘Ринга.
— Скажите мне, капитан, — резко спросила она, — вы хотите меня соблазнить? Поэтому-то вы и увели меня со сцены?
— Почему… я… нет…
— Нет? Разве не этого хотят все мужчины? И разве не этого вы добиваетесь, постоянно повторяя, что беспокоитесь обо мне? Я встречала многих мужчин, подобных вам. — Мэдди видела, что с каждым новым словом, которое она произносит, его спина все больше и больше костенеет, пока он наконец не застыл перед ней по стойке «смирно». Ей не слишком-то нравилось разговаривать с ним подобным образом, так как, по правде сказать, до сих пор все его действия были неизменно направлены лишь на то, чтобы ее защитить.
Но она должна была от него избавиться. Этот человек в палатке мог легко застрелить одного из них или даже обоих, и этого никто бы не заметил в таком бедламе. — Разве не так, капитан? Разве вы не считаете такую, как я, странствующую певицу женщиной легкого поведения? — В ее словах, как она прекрасно понимала, не было абсолютно никакого смысла, так как всего лишь несколько часов назад он сказал, что считает ее девственницей. — Вероятно, надежда получить то, что вы хотите, и удерживает вас от возвращения в армию?
На его лице, обращенном к ней, появилось холодное, жесткое выражение.
— Приношу вам свои извинения, мэм, если какими-то своими необдуманными действиями создал у вас подобное впечатление о моем характере. Я подожду снаружи, пока вы будете пить свой портвейн, а потом провожу вас до вашего лагеря.
И, слегка коснувшись края шляпы, он повернулся и отошел.
Мэдди старалась не думать о том, что только что наговорила капитану. В конце концов выбора у нее не было и она сделала лишь то, что должна была сделать.
— А вы быстро соображаете, как я погляжу, — сказал ей мужчина, засовывая пистолет за пояс, когда она вошла в палатку.
— Когда надо.
Мэдди подошла к небольшому сундучку, который по ее просьбе принес сюда Сэм, и, сунув внутрь руку, достала из-за матерчатой подкладки письмо. Мужчина вытащил из-за пазухи другое. На его письме, сложенном в виде конверта, не было никакой надписи, и от долгого соприкосновения с его кожей оно было измятым и влажным. Она едва удержалась, чтобы не взять письмо за кончик и не отставить от себя как можно дальше.
Он ухмыльнулся, словно мог прочесть ее мысли, и, вытащив из-за пазухи еще одну бумагу, протянул Мэдди.
Она поднесла бумагу к лампе, поспешно подкрутив фитиль, чтобы тени в палатке казались едва различимыми снаружи. Перед ней был листок с названиями. Завтра она должна петь в местечке Тэрриэл-Крик, а через два дня после этого — в небольшом, затерянном в горах городке Питчервилле. В Питчервилле она, следуя указаниям на листке, должна была углубиться на пятьдесят миль в Скалистые горы и там передать следующее письмо.
— И Лорел будет там? — спросила она. — Мне говорили, что я ее увижу в третьем по счету городке.
— Если вы сможете найти туда дорогу.
— Я найду ее, об этом не беспокойтесь.
— Одна? Если вы покажетесь там с этим вашим красавчиком капитаном, вы все трое умрете.
— Вы не можете убить ребенка! Мужчина ухмыльнулся:
— После того, через что она прошла, ей лучше умереть.
При этих словах Мэдди набросилась на него, но он схватил ее и сжал в железных объятиях:
— Как насчет поцелуя?
Мэдди вышла из палатки и присоединилась к капитану Монтгомери, который ожидал ее, чтобы проводить в лагерь. Они шли не разговаривая.
Первым нарушил молчание ‘Ринг:
— Я вижу, вам не слишком-то понравился на этот раз ваш портвейн. Вы все время вытираете рот.
— Не ваше дело!
Оказавшись у своей палатки, Мэдди тут же приказала Эдит поставить на огонь котелки с водой.
— Я хочу помыться.
— Полностью?
— Да, и сделай воду такой горячей, как только можно терпеть.
Она вошла в палатку.
— Чего это с ней такое? — спросил ‘Ринга Тоби. — Сегодня вечером, как мне показалось, она была такой счастливой.
— Да, была, — ответил сдержанно ‘Ринг. — Была, пока вдруг не решила, что у меня по отношению к ней нечестные намерения.
— Она ведь тебя не знает, — проговорил Тоби с явной насмешкой, но ‘Ринг этого даже не заметил.
— Конечно, она меня не знает. Предлагает мне выпить с ней портвейна и тут же, заглянув в палатку, начинает вести себя так, будто я сатир и сейчас на нее накинусь. В ее действиях нет абсолютно никакого смысла. Она… — Он умолк. — Тоби, я был идиотом! — внезапно воскликнул ‘Ринг и бросился бежать.
Четверо старателей уже начали складывать палатку, которую они раньше установил» здесь для Мэдди, но ‘Ринг смог осмотреть землю при свете фонаря. Следов, как можно было ожидать, он не обнаружил, так как земля была слишком истоптана, но ему удалось найти окурок сигары.
— Он принадлежит кому-нибудь из вас? — спросил он мужчин, убиравших палатку.
— Не-е, можешь забрать его себе.
— Да нет, я хочу знать, курил ли эту сигару кто-нибудь из вас?
Один из старателей подмигнул своему приятелю, толкнув его при этом в бок.
— Похоже, эта красивая певичка водит тебя за нос? Ее другой парень уже ушел.
— Ты видел, как кто-то вышел из палатки?
— Ничего я не видел, — ответил старатель. — Ты видел что-нибудь, Джо?
‘Ринг понимал, что по-хорошему он от них ничего не добьется. Все они просто влюбились в Мэдди в этот вечер и были готовы на все ради нее. Он схватил говорившего за воротник:
— Если не хочешь, чтобы я тебе разукрасил всю физиономию, сейчас же отвечай, что ты видел. Я думаю, этот человек хочет ее убить.
Три пистолета были мгновенно приставлены к голове ‘Ринга, и, дернувшись, старатель освободился.
— Что ты сказал? Я просто видел, как он выскользнул оттуда. Не могу припомнить, что видел его раньше.
Нахмурясь, ‘Ринг смотрел на мужчин, которые держали его на мушке. Судя по всему, они не представляли для него никакой опасности, если, конечно, случайно не поскользнутся на камне.
— Высокий? Маленький?
— Я бы сказал, средний.
— Темный? Светлый?
— Средний.
— Черт! — выругался в сердцах ‘Ринг и с силой сжал в руке окурок.
Проклиная себя на чем свет стоит, он шагал назад в лагерь. Как это могло случиться? Он знал, что она была лгуньей, однако на этот раз поверил ей. Ему хотелось избить себя за это. Она, видите ли, задела его чертову гордость. Стоило ей сказать парочку резкостей, как он тут же надулся, как маленький обиженный мальчик.
Кто поджидал ее в палатке? Не было ли у этого человека в руке оружия? Может, когда он, ‘Ринг, приподнял полог, Мэдди увидела наставленный на нее пистолет? Не спасла ли она ему жизнь тем, что его разозлила? ‘Рингу стало ясно, что, если бы она позволила, чтобы он, не подозревая о засаде, вошел внутрь, его скорее всего не было бы уже на свете.
«Дурак, — подумал он. — Какой же я дурак, что не понял этого сразу!»
Он внезапно остановился, вспомнив, как всю дорогу до лагеря Мэдди не переставая терла губы, а когда они пришли, сразу же потребовала, чтобы Эдит приготовила ванну. Чего же добивались у нее путем шантажа? Что такое мог кто-нибудь знать о ней, чтобы заставлять ее делать все эти вещи?
Приближаясь к тому месту, где они расположились на ночь, ‘Ринг замедлил шаг. Итак, как телохранители Сэм с Фрэнком были почти бесполезны. К сожалению, и сам он оказался ничем не лучше их. Он был настолько поражен мощью и красотой ее голоса, что совершенно забыл о своих подозрениях насчет возможного шантажа, утратил всякую бдительность.
Первой мыслью ‘Ринга, когда он подошел к лагерю, было сразу же броситься к ней в палатку и потребовать, чтобы она рассказала о том, что происходит. Но как он мог заставить ее это сделать? С помощью своей силы? Однако если он сам и проявлял иногда полную непонятливость, то о ней этого уж никак нельзя было сказать. С самого начала она не верила, что он может ей что-нибудь сделать. Она никогда его не боялась. И в этом была абсолютно права, так как он никогда в жизни не позволил бы себе обидеть женщину. Как же все-таки убедить ее ему довериться? Задавая себе этот вопрос, ‘Ринг внезапно понял, что доверие было главным. Она должна ему довериться.
Они находились в палатке, установленной в глубине большого деревянного, строения без крыши, которое в один прекрасный день должно было стать отелем, но на сегодняшний вечер стало залом для выступления Мэдди.
— Как я могу забыть, — недовольно проворчал Тоби, — когда за последние десять минут ты повторил мне это, наверное, раз двадцать. Нам надо смотреть, чтобы не было шума, и если кто начнет базарить, мы должны тут же свернуть ему башку.
— Более или менее, — проговорил ‘Ринг, бросая взгляд на свои часы.
— Чего ты нервничаешь? Никогда тебя таким не видел. Глядя на тебя, можно подумать, ты ждешь ребенка.
— Не совсем так, но очень похоже. Видишь ли, она уверена, что этим пьяницам понравится ее пение.
— Я думал, она умнее. ‘Ринг вздохнул:
— Тебе надо было ее слышать. Она считает, что ее голос — Божий дар. Может, так оно и есть, но это дар, скорее, людям во фраках, которые пьют шампанское. Тем же, кто с утра до ночи хлещет джин, пришлось бы, думаю, больше по вкусу, если бы она показала им свои ножки.
— А что, неплохая мысль.
‘Ринг бросил на него негодующий взгляд.
— Ну ладно, не сердись. Не всем же быть такими благородными, как ты. Да, мне говорили о вас двоих сегодня в городе. Никогда не слышал, чтобы ты бегал за какой-нибудь юбкой. Ты правда унес ее в лес? — ‘Ринг не ответил и вновь взглянул на часы. — Дошли до чего-нибудь?
— Да, — рявкнул ‘Ринг. — Мы разговаривали. Пробовал когда-нибудь этим заниматься с женщиной?
— Еще чего! Мне этих разговоров и в армии хватает. Ты хоть раз ее поцеловал?
— Заткнись! Тоби ухмыльнулся.
Мэдди еще раз просмотрела ноты. Она собиралась сегодня исполнить несколько известных арий и песен с легко запоминающейся мелодией, а под конец «Прекрасную Америку».
Пианино, принесенное Фрэнком, стояло уже на месте. После путешествия по равнинам оно было все в царапинах, а кое-где виднелись и вмятины, но Фрэнк постарался его настроить, и оно звучало вполне прилично. Фрэнк был довольно талантлив, и она подозревала, что в прошлом он был музыкантом, но, вероятно, предпочел музыкальной карьере бокс. Однако она никогда не задавала ему никаких вопросов о его прежней жизни. Такое лицо, как у него, не слишком располагало к доверительным разговорам.
Мэдди подняла голову, так как в этот момент в ее небольшую импровизированную уборную, устроенную в палатке сразу же за задней дверью будущего отеля, вошли капитан Монтгомери и Тоби.
— Они там пьют и играют в карты, — проговорил мрачно капитан. — Мы с Тоби, конечно, постараемся держать их в узде, но я не могу ничего гарантировать.
— Я буду держать их в узде, капитан. Я и мой голос.
Он бросил на нее взгляд, в котором было откровенное сомнение в ее умственных способностях, но тут же улыбнулся и подмигнул ей.
— Ну конечно. Вне всякого сомнения. Господь наверняка пошлет молнию, которая поразит на месте всех нарушителей спокойствия.
— Вон! — Голос ее был еле слышен. — Вон. ‘Ринг на миг склонился перед ней в шутовском поклоне и вышел, но Тоби заколебался.
— Парень любого выведет из себя, не так ли, мэм?
— Это уж точно. Скажите мне, ему кто-нибудь когда-нибудь говорил, что он не прав?
— Некоторые. Но в конце он всегда оказывался прав.
— Неудивительно, что родные послали его в армию.
Тоби хихикнул:
— Мэм, да у него вся семья такая же, как он.
— Не верю. Земля не могла бы их носить.
— Да, мэм. — Тоби ухмыльнулся. — Удачи вам сегодня.
— Спасибо.
Выходя на сцену, построенную сегодня днем в точном соответствии с указаниями Сэма, Мэдди немного нервничала и винила в этом капитана Монтгомери. Сейчас он стоял в глубине огромного зала, позади группы старателей, с пистолетом за поясом, саблей на боку и, вероятно, еще одним или двумя ножами. У него был вид человека, готового сразиться с целой командой пиратского корабля. Тоби расположился неподалеку от сцены и был занят тем, что ковырял в зубах ножом, способным, судя по его величине, разрубить даже кости бизона.
«Господи, помоги мне, — взмолилась про себя Мэдди, — я пою в тюрьме, да еще такой, где заключенные вполне счастливы, а тюремщики просто помешанные».
Она начала концерт с прекрасной арии Виолетты из «Травиаты», но не успела пропеть и нескольких строк, как в зале вспыхнула потасовка. И, конечно, по вине капитана Монтгомери. Какой-то бедный усталый старатель откинулся на своем стуле слишком далеко назад, стул с грохотом упал на пол, и капитан, вытащив из-за пояса пистолет, тут же кинулся к нему.
— Бей! — крикнул кто-то, и началась настоящая свалка. В воздухе замелькали кулаки и полетели стулья.
«Как поступают с непослушными мальчишками? — спросила себя Мэдди и тут же сама себе и ответила: — Их призывают к порядку, только и всего».
Она сделала вдох, глубокий, глубокий вдох, наполняя каждую клеточку своего тела кислородом, как ее когда-то учили, и затем взяла ноту, высокую, чистую и очень громкую.
Она немедленно привлекла к себе внимание находившихся поблизости мужчин, которые тут же замерли посреди драки и обратили к ней изумленные лица.
Мэдди продолжала держать ноту, и вскоре еще несколько мужчин повернули головы в ее сторону. Сидевшие в первых рядах начали медленно, в такт, хлопать в ладоши. В следующий момент к ним присоединились, застучав в такт ногами, те, кто сидел в центре зала. Наконец и задние ряды поняли, что происходит, и тоже прекратили потасовку. — Черт меня дери! — воскликнул Тоби, не сводя восхищенного взгляда с Мэдди, которая все еще продолжала держать ноту.
‘Ринг отпустил волосы человека, которого в этот момент колотил, и поднял голову. Сейчас Мэдди приковала к себе внимание всего зала.
Она продолжала держать ноту. По лицу текли слезы, в легких почти не осталось воздуха, но она ее держала. Сейчас она уже черпала воздух откуда только могла: из рук, ног, кончиков пальцев, даже волос. Она исчерпала наконец все, а мужчины все хлопали и хлопали. Один, два, три, четыре. Она держала ноту. Живот у нее впал и словно прирос к спине, корсет стал свободным, а она все держала и держала ноту.
Казалось, этому не будет конца. Но вот она раскинула широко руки и сжала пальцы в кулаки. У нее болел каждый мускул, и, однако, она все еще держала эту ноту.
Внезапно она откинула назад голову, резко сблизила кулаки, подняла их, согнув руки в локтях, на мгновение ко лбу и тут же бросила вниз!
Наступила тишина. Какое-то мгновение ей казалось, что она сейчас упадет; она жадно, как утопающий, ловила ртом воздух… И в этот момент весь зал словно взорвался. Они громко кричали, хлопали в ладоши, стучали ногами, стреляли в воздух из всех своих пистолетов, ружей, дробовиков. Некоторые даже, схватив друг друга в объятия, пустились в пляс. Конечно, они были грубыми, необразованными людьми, и их моральные устои оставляли желать лучшего, но они сразу же поняли, что стали свидетелями настоящего чуда.
Придя наконец в себя, Мэдди посмотрела поверх голов ликующих старателей в дальний конец зала, туда, где стоял капитан Монтгомери. Его глаза были так же широко раскрыты от изумления, как и у них. Она постаралась улыбнуться ему как можно более самодовольно и показала ему глазами наверх. Капитан улыбнулся в ответ и склонился в необычайно низком поклоне. Когда же он выпрямился, она поблагодарила его легким наклоном головы, который мог сделать честь и королеве.
С этой минуты одинокие, усталые, полупьяные старатели душой и телом принадлежали ей. Она пела, и они слушали. Мэдди часто раздражали старомодные взгляды американцев, считавших, что опера была уделом избранных, но сегодняшнее выступление еще раз подтвердило хорошо знакомую ей истину: опера была для простого народа — обычные истории для обычных людей.
Она рассказала старателям о бедной Эльвире[5], сошедшей с ума, оттого что не могла быть со своим любимым, после чего спела им прекрасную арию, начинавшуюся словами: «Tui la vocu sua soave». Под конец у многих даже навернулись на глаза слезы.
Затем она спела «Una voce poco fa», поведав предварительно о том, как Розина[6] поклялась выйти замуж за человека, которого любила, несмотря ни на что. Они сочли это более разумным, чем сходить с ума.
После шести арий они потребовали, чтобы она повторила им все сначала. Никогда еще, с того самого дня, как Мэдди покинула родительский дом, у нее не было таких благодарных слушателей.
— Давай еще раз про ту, что сошла с ума! — кричали старатели.
— Нет, лучше про ту, что вышла замуж за веселого парня! — громко выкрикнул кто-то из задних рядов.
Она пела почти четыре часа, пока наконец капитан Монтгомери не вышел на сцену и не объявил, что концерт окончен. Его тут же ошикали и освистали, и в первую минуту Мэдди хотела сказать ему, что сама знает, когда закончить пение. Однако затем здравый смысл возобладал над гордостью. Она с благодарностью оперлась на предложенную капитаном руку, и он повел ее к задней двери, за которой в палатке была ее уборная.
Позади них грянули аплодисменты, казавшиеся еще оглушительнее из-за вторивших им выстрелов. К тому же число слушателей за время концерта увеличилось на несколько сотен. Все то время, пока Мэдди пела, люди тихо, на цыпочках, продолжали входить в зал, а когда он перестал их вмещать, они залезли на стены и уселись там, как на насестах. Все двери были открыты, и многие сидели и лежали снаружи на траве, слушая, как она поет.
— Я должна еще спеть на «бис», — сказала Мэдди, порываясь вернуться, но капитан Монтгомери удержал ее на месте.
— Ничего вы не должны. Вы устали. Петь так — огромная работа.
Подняв к нему лицо, она увидела в его глазах откровенное изумление и восхищение.
— Благодарю вас, — тихо произнесла она и на мгновение прислонилась к его груди. Ее бывший импресарио никогда не интересовался тем, чувствовала ли она себя больной или уставшей; он считал, что пение было ее заботой. Он никогда не вступал с ней в споры, когда она — что было довольно редко — говорила, что плохо себя чувствует и не может сегодня петь. Его интересовали лишь получение для нее ангажемента и размер сделанных ею сборов.
И вот сейчас рядом с ней был человек, который понимал, как сильно она устала. Это было так чудесно. Мэдди улыбнулась.
— Вы правы, капитан, я действительно очень устала. Может, зайдете ко мне и выпьете со мной портвейна? Я всегда вожу с собой самый лучший португальский портвейн и пью его после каждого выступления. Он хорошо смягчает горло.
Повсюду вокруг них орали и стреляли сотни мужчин, но они чувствовали себя так, будто были совершенно одни на свете. На ее розовом шелковом платье играли лунные блики, а обнаженные плечи казались необычайно белыми и округлыми.
— Мне было бы очень приятно, — тихо ответил ‘Ринг.
Он откинул полог, и она шагнула было внутрь, но тут же остановилась, увидев в палатке этого ужасного человека, который знал, где находится Лорел. Его пистолет был направлен прямо на нее, и Мэдди стало ясно, что, если она сию же минуту не избавится от капитана, они оба скорее всего будут застрелены. Она быстро повернулась и вырвала полог из рук ‘Ринга.
— Скажите мне, капитан, — резко спросила она, — вы хотите меня соблазнить? Поэтому-то вы и увели меня со сцены?
— Почему… я… нет…
— Нет? Разве не этого хотят все мужчины? И разве не этого вы добиваетесь, постоянно повторяя, что беспокоитесь обо мне? Я встречала многих мужчин, подобных вам. — Мэдди видела, что с каждым новым словом, которое она произносит, его спина все больше и больше костенеет, пока он наконец не застыл перед ней по стойке «смирно». Ей не слишком-то нравилось разговаривать с ним подобным образом, так как, по правде сказать, до сих пор все его действия были неизменно направлены лишь на то, чтобы ее защитить.
Но она должна была от него избавиться. Этот человек в палатке мог легко застрелить одного из них или даже обоих, и этого никто бы не заметил в таком бедламе. — Разве не так, капитан? Разве вы не считаете такую, как я, странствующую певицу женщиной легкого поведения? — В ее словах, как она прекрасно понимала, не было абсолютно никакого смысла, так как всего лишь несколько часов назад он сказал, что считает ее девственницей. — Вероятно, надежда получить то, что вы хотите, и удерживает вас от возвращения в армию?
На его лице, обращенном к ней, появилось холодное, жесткое выражение.
— Приношу вам свои извинения, мэм, если какими-то своими необдуманными действиями создал у вас подобное впечатление о моем характере. Я подожду снаружи, пока вы будете пить свой портвейн, а потом провожу вас до вашего лагеря.
И, слегка коснувшись края шляпы, он повернулся и отошел.
Мэдди старалась не думать о том, что только что наговорила капитану. В конце концов выбора у нее не было и она сделала лишь то, что должна была сделать.
— А вы быстро соображаете, как я погляжу, — сказал ей мужчина, засовывая пистолет за пояс, когда она вошла в палатку.
— Когда надо.
Мэдди подошла к небольшому сундучку, который по ее просьбе принес сюда Сэм, и, сунув внутрь руку, достала из-за матерчатой подкладки письмо. Мужчина вытащил из-за пазухи другое. На его письме, сложенном в виде конверта, не было никакой надписи, и от долгого соприкосновения с его кожей оно было измятым и влажным. Она едва удержалась, чтобы не взять письмо за кончик и не отставить от себя как можно дальше.
Он ухмыльнулся, словно мог прочесть ее мысли, и, вытащив из-за пазухи еще одну бумагу, протянул Мэдди.
Она поднесла бумагу к лампе, поспешно подкрутив фитиль, чтобы тени в палатке казались едва различимыми снаружи. Перед ней был листок с названиями. Завтра она должна петь в местечке Тэрриэл-Крик, а через два дня после этого — в небольшом, затерянном в горах городке Питчервилле. В Питчервилле она, следуя указаниям на листке, должна была углубиться на пятьдесят миль в Скалистые горы и там передать следующее письмо.
— И Лорел будет там? — спросила она. — Мне говорили, что я ее увижу в третьем по счету городке.
— Если вы сможете найти туда дорогу.
— Я найду ее, об этом не беспокойтесь.
— Одна? Если вы покажетесь там с этим вашим красавчиком капитаном, вы все трое умрете.
— Вы не можете убить ребенка! Мужчина ухмыльнулся:
— После того, через что она прошла, ей лучше умереть.
При этих словах Мэдди набросилась на него, но он схватил ее и сжал в железных объятиях:
— Как насчет поцелуя?
Мэдди вышла из палатки и присоединилась к капитану Монтгомери, который ожидал ее, чтобы проводить в лагерь. Они шли не разговаривая.
Первым нарушил молчание ‘Ринг:
— Я вижу, вам не слишком-то понравился на этот раз ваш портвейн. Вы все время вытираете рот.
— Не ваше дело!
Оказавшись у своей палатки, Мэдди тут же приказала Эдит поставить на огонь котелки с водой.
— Я хочу помыться.
— Полностью?
— Да, и сделай воду такой горячей, как только можно терпеть.
Она вошла в палатку.
— Чего это с ней такое? — спросил ‘Ринга Тоби. — Сегодня вечером, как мне показалось, она была такой счастливой.
— Да, была, — ответил сдержанно ‘Ринг. — Была, пока вдруг не решила, что у меня по отношению к ней нечестные намерения.
— Она ведь тебя не знает, — проговорил Тоби с явной насмешкой, но ‘Ринг этого даже не заметил.
— Конечно, она меня не знает. Предлагает мне выпить с ней портвейна и тут же, заглянув в палатку, начинает вести себя так, будто я сатир и сейчас на нее накинусь. В ее действиях нет абсолютно никакого смысла. Она… — Он умолк. — Тоби, я был идиотом! — внезапно воскликнул ‘Ринг и бросился бежать.
Четверо старателей уже начали складывать палатку, которую они раньше установил» здесь для Мэдди, но ‘Ринг смог осмотреть землю при свете фонаря. Следов, как можно было ожидать, он не обнаружил, так как земля была слишком истоптана, но ему удалось найти окурок сигары.
— Он принадлежит кому-нибудь из вас? — спросил он мужчин, убиравших палатку.
— Не-е, можешь забрать его себе.
— Да нет, я хочу знать, курил ли эту сигару кто-нибудь из вас?
Один из старателей подмигнул своему приятелю, толкнув его при этом в бок.
— Похоже, эта красивая певичка водит тебя за нос? Ее другой парень уже ушел.
— Ты видел, как кто-то вышел из палатки?
— Ничего я не видел, — ответил старатель. — Ты видел что-нибудь, Джо?
‘Ринг понимал, что по-хорошему он от них ничего не добьется. Все они просто влюбились в Мэдди в этот вечер и были готовы на все ради нее. Он схватил говорившего за воротник:
— Если не хочешь, чтобы я тебе разукрасил всю физиономию, сейчас же отвечай, что ты видел. Я думаю, этот человек хочет ее убить.
Три пистолета были мгновенно приставлены к голове ‘Ринга, и, дернувшись, старатель освободился.
— Что ты сказал? Я просто видел, как он выскользнул оттуда. Не могу припомнить, что видел его раньше.
Нахмурясь, ‘Ринг смотрел на мужчин, которые держали его на мушке. Судя по всему, они не представляли для него никакой опасности, если, конечно, случайно не поскользнутся на камне.
— Высокий? Маленький?
— Я бы сказал, средний.
— Темный? Светлый?
— Средний.
— Черт! — выругался в сердцах ‘Ринг и с силой сжал в руке окурок.
Проклиная себя на чем свет стоит, он шагал назад в лагерь. Как это могло случиться? Он знал, что она была лгуньей, однако на этот раз поверил ей. Ему хотелось избить себя за это. Она, видите ли, задела его чертову гордость. Стоило ей сказать парочку резкостей, как он тут же надулся, как маленький обиженный мальчик.
Кто поджидал ее в палатке? Не было ли у этого человека в руке оружия? Может, когда он, ‘Ринг, приподнял полог, Мэдди увидела наставленный на нее пистолет? Не спасла ли она ему жизнь тем, что его разозлила? ‘Рингу стало ясно, что, если бы она позволила, чтобы он, не подозревая о засаде, вошел внутрь, его скорее всего не было бы уже на свете.
«Дурак, — подумал он. — Какой же я дурак, что не понял этого сразу!»
Он внезапно остановился, вспомнив, как всю дорогу до лагеря Мэдди не переставая терла губы, а когда они пришли, сразу же потребовала, чтобы Эдит приготовила ванну. Чего же добивались у нее путем шантажа? Что такое мог кто-нибудь знать о ней, чтобы заставлять ее делать все эти вещи?
Приближаясь к тому месту, где они расположились на ночь, ‘Ринг замедлил шаг. Итак, как телохранители Сэм с Фрэнком были почти бесполезны. К сожалению, и сам он оказался ничем не лучше их. Он был настолько поражен мощью и красотой ее голоса, что совершенно забыл о своих подозрениях насчет возможного шантажа, утратил всякую бдительность.
Первой мыслью ‘Ринга, когда он подошел к лагерю, было сразу же броситься к ней в палатку и потребовать, чтобы она рассказала о том, что происходит. Но как он мог заставить ее это сделать? С помощью своей силы? Однако если он сам и проявлял иногда полную непонятливость, то о ней этого уж никак нельзя было сказать. С самого начала она не верила, что он может ей что-нибудь сделать. Она никогда его не боялась. И в этом была абсолютно права, так как он никогда в жизни не позволил бы себе обидеть женщину. Как же все-таки убедить ее ему довериться? Задавая себе этот вопрос, ‘Ринг внезапно понял, что доверие было главным. Она должна ему довериться.