Страница:
Рудаков потребовал, чтобы великовозрастные недоросли смыли надпись, а заодно и свастики. Естественно, он был послан достаточно далеко. Однако Егор – человек крепкий: он отнял у «художника» баллончик с краской, сгреб его за шиворот (двое приятелей «художника» предпочли не вмешиваться) и собрался отвести в милицию. И тут на лестничную площадку вышла мама юного фашиста, некто Мухина. В руке у нее был пистолет.
После короткой схватки пистолет оказался в руках у Рудакова. Цена победы была не слишком высокой: лицо Егора залило кровью – мадам Мухина метила, надо полагать, ему в глаз, но промахнулась и острым ногтем распорола Егору щеку. Оставив юнца и удовольствовавшись более скромным трофеем, пистолетом, Рудаков отправился в милицию столичного округа «Академический». Где выяснилось, что в пистолете нет патронов и вообще он – газовый. Правда, переделан для стрельбы боевыми патронами.
Мадам Мухину задержали, но через несколько часов отпустили. А на следующий день Рудакова вызвали к дознавателю, который обвинил охранника в хулиганстве и причинении «ущерба» Мухиной и ее сыну.
Далее началась и вовсе фантасмагория. В деле, направленном в суд, ничего не было ни о свастиках, ни о надписи «Адольф Гитлер». Речь шла якобы о «бытовой ссоре»: Рудаков-де «по неустановленной причине» напал на гражданку Мухину и ее сына.
С пистолетом – еще забавнее. Сначала в деле фигурировала запись, будто мадам Мухина вышла на лестничную площадку «с коробочкой» в которой лежал пистолет. Чуть позже появилось «уточнение»: пистолет находился не в «коробочке», а в «полиэтиленовом пакете». Потом пистолет оказался стартовым. А затем он совсем исчез. Остались лишь ксерокопии (явно сделанные с какого-то журнала), на которых изображен некий пистолет, не имеющий ничего общего с тем, что Рудаков принес в милицию.
В таком виде дело было передано в Гагаринский межмуниципальный суд. Судья Сайкина постановила: в связи с явными несуразностями и нестыковками дело вернуть на доследование.
Но уже в тот же день (невероятная оперативность!) последовал протест прокурора Гагаринского района в Московский городской суд. И протест был немедленно удовлетворен. Мосгорсуд распорядился провести новое слушание (естественно, без доследования) с новым составом суда.
В этой истории есть еще одна немаловажная деталь. Понимая, что что-то здесь явно не так, Рудаков попытался обсудить ситуацию с Мухиной. Из разговора выяснилось, что мадам Мухина заплатила тысячу долларов «кому надо», чтобы в деле пистолет оказался стартовым, а о свастиках не упоминалось вовсе. И если он, Рудаков, вернет ей эту тысячу долларов, она готова «пойти на мировую».
Этот разговор Рудаков записал на магнитофон.
Вместе с заявлением он пытался передать кассету с записью в прокуратуру. Прокуратура Гагаринского района принять кассету отказалась.
В подъезде Рудакова еще очень долго красовалась метровая свастика. Ее попытались отмыть, но краска оказалась стойкой.
Противники фашистского режима Франко сражались под девизом «No passaran!» – «Не пройдут!»
Испанские фашисты прошли. Через гражданскую войну, через сотни тысяч жизней своих соотечественников, но прошли.
У нас, похоже, гражданской войны фашистам не потребуется. С помощью милиции и прокуратуры они, фашисты, очень даже passaran.
Судья Гагаринского межмуниципального суда Зельдина слово в слово переписала обвинительное заключение. В нем говорилось:
«Рудаков прибыл в подъезд дома, где на лестничной площадке беспричинно ухватил за верхнюю одежду… после чего беспричинно, из хулиганских побуждений, оскорбил бранью, после чего нанес удар кулаком, причинив ссадины левой щеки…».
Ни о свастиках, ни о фашистских лозунгах, которыми был исписан подъезд, ни о направленном на Рудакова пистолете в приговоре судьи Зельдиной не было ни слова.
Этим «своим» закон явно не писан. Даже если он имеется – то не для них. Закон ведь, как известно, что дышло. Особенно в умелых руках судьи или прокурора. Или – высокопоставленного чиновника.
Как раз в то время, когда слушалось «дело Рудакова» (процесс продолжался почти год), председатель Московского антифашистского центра Евгений Прошечкин в очередной раз (в сотый, наверное) потребовал от мэрии Москвы обратить внимание на явное нарушение федерального и московского законов «Русским национальным единством»: свастика и прочие атрибуты РНЕ – откровенный вызов общественному мнению России, потерявшей в войне с нацизмом миллионы жизней.
Нельзя сказать, чтобы мэрия обращение Прошечкина проигнорировала. Не отмахнулась с матом, как от мухи надоедливой: чего не было, того не было. Хотя и могла бы. Напротив – откликнулась, причем весьма оперативно. Так что ответ был Прошечкиным получен:
«Прокуратурой города Москвы по нашему поручению повторно рассмотрено Ваше обращение об отнесении идеологии и символики движения «Русское национальное единство» к нацистским.
По заключению Института всеообщей истории РАН нацистской символикой корректно называть лишь символику Германии периода 1935—1945 гг. Для Германии таковой была черная в форме ромба свастика, вписанная в белый круг, расположенный на красном фоне.
Если строго придерживаться Закона города Москвы «Об административной ответственности за изготовление и демонстрацию нацистской символики на территории города Москвы» от 15.01.97, подразумевающего под нацистской символикой только символику германского национал-социализма и итальянской фашистской партии, то эмблема РНЕ формально под его действие не подпадает, т. к. использует свастику иного рода. В рамке понятий этого закона эмблематика РНЕ нацистской символикой считаться не может.
Начальник Отдела по работе с правоохранительными органами аппарата Правительства Москвы И.Ф.Шилов»[32] .
Не знаю, что и как должно считаться «корректным» относительно нацистской символики. Думаю, однако, что Институт всеобщей истории тут не при чем: они там все-таки историки, даты существования Третьего рейха не спутали бы (Гитлер пришел к власти в 1933-м). Тут явно партайгеноссе Шилов сработал. Тем более, что он, партайгеноссе, – «по работе с правоохранительными органами». Не иначе как юрист. Хорошо бы, конечно, ему вспомнить о гитлеровских танках и самолетах – со свастиками безо всяких ромбов и красного фона. Но если бы вспомнил, наверняка лишился бы высокого звания «истиный ариец, характер нордический, выдержанный». Или, того хуже, был бы заподозрен «в связях, порочащих его».
А так – ответ вполне в духе. Одно слово «эмблематика» чего стоит. У меня на этом слове даже компьютер споткнулся и в качестве варианта предложил: «эмблема тика». Символично.
Если же все-таки строго придерживаться «Закона города Москвы», то тут возникают и вовсе непонятные вещи. В первой его статье говорится: «Под нацистской символикой в настоящем законе понимаются знамена, значки, атрибуты униформы, приветствия и пароли, представляющие собой воспроизведение в любой форме соответствующей символики, использовавшейся Национал-социалистической рабочей партии Германии и фашистской партии Италии».
Подчеркну: «в любой форме».
Если столичного закона было недостаточно, в наличии уже имелся Федеральный закон «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов». Он запрещает «использование в любой форме нацистской символики как оскорбляющей многонациональный народ и память о понесенных в Великой Отечественной войне жертвах».
И здесь: «в любой форме».
Может быть, партайгеноссе Шилов не знал о существовании этих законов? Тогда непонятно, зачем он нужен в мэрии. И как в этом случае он работал «с правоохранительными органами». И чем. А если знал и писал такие ответы, то и вовсе странно. Вроде бы мэр Москвы Юрий Лужков симпатиями к нацистам никогда не отличался. А ведь при таких-то подчиненных – можно бы и заподозрить.
Что же касается РНЕ, то вот несколько фрагментов из программных документов этого движеньица:
«Национальный социализм, сторонником которого является РНЕ…».
«Русский народ должен поступить так, как итальянский в 1922 году и немецкий в 1933-м».
«Мы отпустим вам ваши грехи вашей кровью».
«Русская нация осуществит Национально-социалистическую революцию!».
Ура, граждане!
Об этих «краеугольных камнях» начальник Отдела по работе с правоохранительными органами наверняка знал. Не мог не знать. И не потому что – юрист (а может, и не юрист, бог его знает). А потому как – партайгеноссе.
Но чтобы судья(!) в попытке защитить свою «деловую репутацию» обратилась в суд (!) с иском против журналиста – это, знаете ли, сенсация. Можно сказать, «жареный факт».
Оставим, однако, эмоции. К делу.
«В Пресненский межмуниципальный суд г. Москвы
Истец:
Зельдина Ольга Владиславовна
Ответчики:
ЗАО «Редакция газеты „Московский комсомолец“ Марк Дейч, корреспондент „МК“
Исковое заявление
(о защите чести, достоинства и деловой репутации)
В газете «Московский комсомолец» была опубликована статья корреспондента Марка Дейча. В данной статье описывается уголовное дело по обвинению Рудакова по ст. 213 ч.1 УК РФ (дело было заслушано мною в течении трех судебных заседаний и постановлен приговор) и распространены обо мне сведения не соответствующие действительности и оскорбляющие мои честь, достоинство и деловую репутацию, а именно…»
Прерву цитату. Пунктуацию оставлю без изменений, хотя, на мой взгляд, судье полагается быть в ладах с русским языком: мантия обязывает. А Зельдина Ольга Владиславовна, как я уже упоминал, – судья Гагаринского межмуниципального суда Москвы.
Отмечу некоторые несообразности. В статье, где фигурировала судья Зельдина, уголовное дело по обвинению Рудакова не «описывалось», речь шла только о приговоре. Кроме того, я – не корреспондент, моя должность называется иначе. В общем-то – мелочь, конечно, хоть бы и курьером назвали. Однако я всегда полагал, что судья обязан быть точным. Ведь он не бройлерной фабрикой заведует, а, извините за патетику, человеческие судьбы решает. К лишению свободы приговаривает. А то и – к высшей мере. А с таким пренебрежением к мелочам вполне может встать вопрос о последующей реабилитации. Посмертной.
Рассказывая о сути конфликта между Егором Рудаковым и фашиствующими юнцами, я, между прочим, размышлял и о том, что не все гладко в нашей судебной системе, если дела, подобные делу Рудакова, сильно отдают фальсификацией, а правоохранительные органы и близкие к ним чиновники делают вид, что нацистские «групповые игрища» – плод воображения журналистов и общественности.
Напомню еще раз последний этап дела. После того как судья Сайкина вернула его на доследование в связи с явными несостыковками, Мосгорсуд моментально удовлетворил протест прокуратуры и распорядился провести новое слушание – естественно, без доследования – с новым составом суда.
Стало быть, старый состав (судья Сайкина) доверия не оправдал. А новый (судья Зельдина) сделал все как надо.
Но недовольна при этом Ольга Владиславовна осталась журналистом «МК», который якобы оскорбил ихнюю «честь, достоинство и деловую репутацию, а именно…»
«…А именно:
1. «Судья Гагаринского межмуниципального суда Зельдина слово в слово переписала обвинительное заключение».
Это, стало быть, цитата из моей статьи.
Сравниваю обвинительное заключение и приговор. Действительно: не совпадают.
Но тут имеется одна заковыка. Приговор, зачитанный судьей Зельдиной в зале заседаний, и приговор, который стал доступен участникам процесса, – два разных документа. Первый, конечно, уже не существует. Но адвокат подсудимого Медведев с карандашом и обвинительным заключением в руках слушал оглашаемый Зельдиной приговор. Адвокат готов подтвердить в суде: тогда оба документа были практически идентичны.
А произошло вот что. Приговор был зачитан в пятницу, его копию по закону судья обязан был предоставить заинтересованным сторонам не позднее чем через трое суток. Следовательно, с учетом воскресенья, – не позднее среды. Подчеркиваю: по закону. Но во вторник вышла моя статья, после чего текст приговора был «готов» с опозданием на пять дней.
Зачем судье Зельдиной понадобилось (вопреки закону) дополнительное время, предоставляю догадаться читателям.
2. «Ни о свастиках, ни о фашистских лозунгах, которыми исписывали подъезд фашиствующие юнцы (их Рудаков и пытался привлечь к порядку), ни о направленном на него пистолете в приговоре судьи Зельдиной не было ни слова».
И здесь – та же история. В тексте приговора, появившемся почти с недельным опозданием, есть несколько слов и о Гитлере, и о пистолете. Но – лишь в описательной части, передающей конфликт со слов подсудимого. Однако в первоначальном тексте, зачитанном Зельдиной в зале суда, ни о свастиках, ни об оружии не было ни слова. Я располагаю беспристрастными свидетелями, готовыми подтвердить это в зале суда.
3. «Уже не в первые прокуратура и суд берут под защиту отечественных национал-социалистов».
Неловко говорить об этом высокообразованному судье, но наречие «впервые» пишется слитно. Что же касается прокуратуры и суда, то они действительно не впервые выступали на стороне отечественных нацистов. Берусь доказать.
В Москве во время суда над уже упоминавшимся мной Корчагиным, обвиненным в разжигании национальной вражды, прокурор Сумин отказался поддерживать обвинение и фактически встал на сторону подсудимого.
В Санкт-Петербурге некто Безверхний, издавший «Майн кампф», да еще с откровенно фашистским предисловием, был дважды оправдан городским судом.
В том же Санкт-Петербурге нацист Беляев при содействии суда ушел от ответственности. Это вынуждены были признать высокопоставленные работники УВД города.
В Москве некто Бехчанов, обвиняемый в разжигании национальной вражды, был оправдан Московским городским судом. Вновь, как и в случае с Корчагиным, прокуратура отказалась поддерживать обвинение. Примеров еще множество. Тем не менее в моей статье среди тех, кто «не в первые» брал под защиту отечественных национал-социалистов, фамилия судьи Зельдиной отсутствовала. Стало быть, к «защитникам» она причислила себя сама. Тогда при чем здесь оскорбленная честь? И тем более – деловая репутация?
4. «Теперь, после „дела Рудакова“, стало и вовсе очевидным: лучше не пытаться очистить страну от этих „сверхчеловеков“. Похоже, у них все схвачено, а наши попытки обойдутся себе дороже».
Разве в этой цитате из моей статьи говорилось о том, что «схвачена» была судья Зельдина? Нету этого. Зато в «деле Рудакова» есть одна любопытная деталь – магнитофонная кассета, с записанным диалогом между Рудаковым с «потерпевшей» Мухиной, во время которого она обмолвилась, что заплатила «кому надо» тысячу долларов, чтобы пистолет оказался стартовым, а о свастиках не упоминалось вовсе.
Впрочем, Рудаков не знал, кому конкретно пошли эти деньги. Я тоже. И уж конечно – судья Зельдина тут не причем. Чего не знаю, за то не ручаюсь.
5. «Не случайно ведь лидеры отечественных нацистов похваляются своими людьми в российских правоохранительных органах. Очевидно, „свои“ имеются и в судах».
Очевидно, имеются. Но ведь и здесь фамилии судьи Зельдиной нет даже близко.
6. «Этим „своим“ закон явно не писан. Даже если он имеется – то не для них. Закон ведь, как известно, – что дышло. Особенно в умелых руках судьи…».
На этом месте Зельдина цитату оборвала. И напрасно, потому как на любом языке, в том числе и юридическом, это называется подтасовкой. В моем изложении это место выглядело так: «Особенно в умелых руках судьи или прокурора. Или – высокопоставленного чиновника».
Разница, как вы понимаете, существенная. Догадываюсь, что понятие обобщения Зельдиной не знакомо. Однако и не в обобщенном, усеченном виде фамилия конкретного судьи там не просматривалась. Конечно, можно принять на свой счет пословицу «Закон – что дышло» и оскорбиться. Но тогда ответчиком по этому заявлению должен быть народ, в недрах которого эта пословица родилась. Родилась, между прочим, не без оснований.
Вывод из приведенных в иске цитат был сделан следующий:
«Вышеназванные сведения обвиняют меня (либо суд в лице судьи Зельдиной, что следует из контекста и характера статьи) в непрофессионализме (п. п. 1,2,6), симпатии национал-социалистам (п. п. 3,4), содействии нацистам (п.5) и таким образом причиняют мне моральный вред, оскорбляют мои честь, достоинство и вредят моей деловой репутации. При этом они полностью не соответствуют действительности».
О симпатиях и содействии судьи Зельдиной нацистам ничего сказать не могу: не знаю. Могу только добавить к «вышеназванным сведениям» еще одну старинную пословицу – по поводу горящей шапки. Что же касается профессионализма или отсутствия такового, то это вопрос не простой. В кассационной жалобе было написано:
«Настоящее уголовное дело рассмотрено судом необъективно, на низком профессиональном уровне, с грубейшими нарушениями принципов отправления правосудия, с позицией ярко выраженного обвинительного уклона».
Возможно, впрочем, что мнение, изложенное в кассационной жалобе, было не объективно, поскольку принадлежало стороне, проигравшей процесс. Но как тогда объяснить следующие факты?
Обвинение в суде было построено только на показаниях заинтересованных лиц. Причем все они – родственники, а один из них даже не был очевидцем инцидента. А вот тетя фашиствующего юнца, некто Романова, вообще заявляла, что Рудаков будто бы чем-то ее ударил, повредив при этом «волосяной покров головы» (так написано в деле). Экспертиза же о повреждениях на теле Романовой говорила следующее: «два синяка в области предплечья, происхождение, давность нанесения которых не установлены». Странное дело: удар – в «волосяную часть головы», а синяки, якобы от удара, – «в области предплечья». Это как? Впрочем, понимаю: анатомия – она посложней орфографии с грамматикой, с которыми судья Зельдина явно на «вы».
А вот приобщить к делу заявление жителей подъезда, в котором все это происходило, судья Зельдина отказалась.
Судебно-медицинские экспертизы потерпевших были проведены с грубейшими нарушениями Уголовно-процессуального кодекса: подсудимый даже не был ознакомлен с постановлениями о назначении этих экспертиз.
Во время процесса судья Зельдина запрещала Рудакову делать записи. Тем самым было нарушено основополагающее право подсудимого – право на защиту. Кроме того, Зельдина долго допытывалась у присутствующих в зале суда, не записывает ли кто-нибудь происходящее на магнитофон. По-видимому, судья не знакома с понятием гласности судебного процесса.
В связи с этими и многими другими нарушениями адвокат заявил ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование. Судья Зельдина ходатайство отклонила, заявив, что нарушения эти несущественные.
Этак весь УПК можно признать несущественным.
Что это: непрофессионализм? Или напротив – весьма профессиональная подготовка к обвинительному приговору?
Но давайте закончим с исковым заявлением:
«Основываясь на вышеизложенном и в соответствии со ст. 151, 152 ГК РФ, 134 ГПК РСФСР
Прошу:
обязать ответчиков опровергнуть вышеизложенные сведения в газете «Московский комсомолец»
взыскать с ответчиков солидарно компенсацию морального вреда в размере 50000 рублей
в обеспечение иска запретить ответчикам публиковать обо мне какие-либо сведения до решения суда по данному делу
Приложение:
1. Квитанция об оплате госпошлины
2. Газета «МК»
Число
Подпись» (подпись неразборчива. – М. Д.)
Со знаками препинания – всё то же самое. И с деньгами: кто ж нынче не хочет денег? А судья – он тоже человек.
А вот последняя просьба, изложенная в исковом заявлении, вызвала у меня недоумение. Сведений о судье Зельдиной я не публиковал, у меня их нет. Но я имею право печатать сведения о работе любого чиновника – будь то Президент России, начальник ДЭЗа или даже судья. Это право зафиксировано ст. 47 Закона о СМИ. Для сведения судьи Зельдиной: ст. 58 того же Закона предусматривает ответственность за ущемление этого права. В Уголовном кодексе имеется ст. 144: воспрепятствование законной деятельности журналиста. А во второй части этой статьи речь о том же воспрепятствовании, но лицом, использующим свое служебное положение. Наказывается, между прочим, лишением свободы сроком до трех лет.
Иными словами, судья Зельдина просила своего коллегу из Пресненского суда нарушить закон и запретить нам работать. Почему бы тогда уж не решить было вопрос кардинально и не закрыть нашу газету? Судье Зельдиной стало бы намного спокойней. И вопрос о профессионализме больше бы не возникал.
Но прежде – небольшое отступление.
«Дело Рудакова» заинтересовало тогда некоторых моих коллег. Так, одна из программ НТВ посвятила этой истории аж две передачи. Из них следовало, что:
– автор этих строк погнался за «жареными фактами», но у него не вышло;
– обвинять великовозрастного недоумка в размалевывании стен фашистской символикой нельзя, потому что его папа – офицер Красной Армии;
– Рудаков во всем виноват сам, поскольку он не пошел к музею Ленина бить морды московским нацистам, которые торгуют там соответствующей символикой и литературой, а непонятно почему ополчился против вполне добропорядочных соседей по подъезду.
По– видимому, ведущий остался весьма доволен своими «аргументами». Настолько, что проглядел забавную деталь. Побывав в квартире мадам Мухиной, оператор программы случайно показал зрителям шарфик. Самый обычный шарф, но – с символикой скинхедов. Уж не знаю, кому он принадлежал: мадам или ее отпрыску. Собственно, это не так и важно. Важно, что этот шарф – лучший из аргументов профессионального тележурналиста.
Однако продолжим.
В Мосгорсуде кассационную жалобу рассматривала судья Ирина Верещагина. Адвокат Медведев сообщил судье, что Рудаков защищал интересы общества и государства и поэтому действовал в пределах необходимой обороны. В этом месте судья Верещагина довольно грубо прервала адвоката:
«Вы вообще-то знаете, что это такое – необходимая оборона?» – спросила она.
Адвокат знал. В соответствии с уточнением этого понятия необходимая оборона – не только активная защита от возможного набития морды лица, но и проявление гражданского долга. Каковой (долг) состоит еще и в защите общества от всевозможных партайгеноссе. В том числе и юных.
«Да-а, – разочарованно согласилась судья Верещагина, – что-то такое в законе теперь имеется. Но это – новое, раньше такого не было».
Действительно: раньше много чего не так было. При советской-то власти.
Далее судья Верещагина пожелала обратиться к осужденному Рудакову.
«Перед вами были несовершеннолетние дети (деткам действительно было по 17, но выглядели они – о-го-го! – М.Д.) Они рисовали в подъезде свастику или цветочки. Как, по-вашему, это нужно пресекать – насилие к ним применять?»
Судья, не понимающая разницы между цветочками и свастикой, – это и есть символ современной отечественной Фемиды.
После короткой схватки пистолет оказался в руках у Рудакова. Цена победы была не слишком высокой: лицо Егора залило кровью – мадам Мухина метила, надо полагать, ему в глаз, но промахнулась и острым ногтем распорола Егору щеку. Оставив юнца и удовольствовавшись более скромным трофеем, пистолетом, Рудаков отправился в милицию столичного округа «Академический». Где выяснилось, что в пистолете нет патронов и вообще он – газовый. Правда, переделан для стрельбы боевыми патронами.
Мадам Мухину задержали, но через несколько часов отпустили. А на следующий день Рудакова вызвали к дознавателю, который обвинил охранника в хулиганстве и причинении «ущерба» Мухиной и ее сыну.
Далее началась и вовсе фантасмагория. В деле, направленном в суд, ничего не было ни о свастиках, ни о надписи «Адольф Гитлер». Речь шла якобы о «бытовой ссоре»: Рудаков-де «по неустановленной причине» напал на гражданку Мухину и ее сына.
С пистолетом – еще забавнее. Сначала в деле фигурировала запись, будто мадам Мухина вышла на лестничную площадку «с коробочкой» в которой лежал пистолет. Чуть позже появилось «уточнение»: пистолет находился не в «коробочке», а в «полиэтиленовом пакете». Потом пистолет оказался стартовым. А затем он совсем исчез. Остались лишь ксерокопии (явно сделанные с какого-то журнала), на которых изображен некий пистолет, не имеющий ничего общего с тем, что Рудаков принес в милицию.
В таком виде дело было передано в Гагаринский межмуниципальный суд. Судья Сайкина постановила: в связи с явными несуразностями и нестыковками дело вернуть на доследование.
Но уже в тот же день (невероятная оперативность!) последовал протест прокурора Гагаринского района в Московский городской суд. И протест был немедленно удовлетворен. Мосгорсуд распорядился провести новое слушание (естественно, без доследования) с новым составом суда.
В этой истории есть еще одна немаловажная деталь. Понимая, что что-то здесь явно не так, Рудаков попытался обсудить ситуацию с Мухиной. Из разговора выяснилось, что мадам Мухина заплатила тысячу долларов «кому надо», чтобы в деле пистолет оказался стартовым, а о свастиках не упоминалось вовсе. И если он, Рудаков, вернет ей эту тысячу долларов, она готова «пойти на мировую».
Этот разговор Рудаков записал на магнитофон.
Вместе с заявлением он пытался передать кассету с записью в прокуратуру. Прокуратура Гагаринского района принять кассету отказалась.
В подъезде Рудакова еще очень долго красовалась метровая свастика. Ее попытались отмыть, но краска оказалась стойкой.
Противники фашистского режима Франко сражались под девизом «No passaran!» – «Не пройдут!»
Испанские фашисты прошли. Через гражданскую войну, через сотни тысяч жизней своих соотечественников, но прошли.
У нас, похоже, гражданской войны фашистам не потребуется. С помощью милиции и прокуратуры они, фашисты, очень даже passaran.
* * *
Итог «дела Рудакова»: новый состав суда Гагаринского района Москвы приговорил 40-летнего охранника фармацевтической фирмы к одному году лишения свободы за хулиганство. Кроме того, он должен был выплатить «потерпевшим» немалую сумму (хорошо представляю себе победные ухмылки мадам Мухиной и ее отпрыска). Правда, к подсудимому была применена амнистия, так что свободы он не лишился. Но на денежную «компенсацию пострадавшим» амнистия не распространялась.Судья Гагаринского межмуниципального суда Зельдина слово в слово переписала обвинительное заключение. В нем говорилось:
«Рудаков прибыл в подъезд дома, где на лестничной площадке беспричинно ухватил за верхнюю одежду… после чего беспричинно, из хулиганских побуждений, оскорбил бранью, после чего нанес удар кулаком, причинив ссадины левой щеки…».
Ни о свастиках, ни о фашистских лозунгах, которыми был исписан подъезд, ни о направленном на Рудакова пистолете в приговоре судьи Зельдиной не было ни слова.
* * *
Прокуратура и суд неоднократно брали под защиту отечественных национал-социалистов. Редкие случаи осуждения – дело погромщика Осташвили (подробно о нем – в моей книге (в соавторстве с Л.Журавлевым) «Память» как она есть», Москва, изд-во «Цунами», 1991 г.), приговоренного судьей Муратовым к двум годам лишения свободы; дело зоологического антисемита Корчагина, приговоренного судьей Гусевой к крупному штрафу и попавшего (вот ведь парадокс!) под амнистию в связи с 50-летием Победы над фашистской Германией – эти случаи стали сенсацией, но не прецедентом. Теперь, после «дела Рудакова», стало и вовсе очевидно: лучше не пытаться очистить страну от новых «сверхчеловеков», такие попытки дорого обходятся. Не случайно лидеры отечественных нацистов давно похваляются «своими людьми» в российских правоохранительных органах. Очевидно, «свои» имеются и в судах.Этим «своим» закон явно не писан. Даже если он имеется – то не для них. Закон ведь, как известно, что дышло. Особенно в умелых руках судьи или прокурора. Или – высокопоставленного чиновника.
Как раз в то время, когда слушалось «дело Рудакова» (процесс продолжался почти год), председатель Московского антифашистского центра Евгений Прошечкин в очередной раз (в сотый, наверное) потребовал от мэрии Москвы обратить внимание на явное нарушение федерального и московского законов «Русским национальным единством»: свастика и прочие атрибуты РНЕ – откровенный вызов общественному мнению России, потерявшей в войне с нацизмом миллионы жизней.
Нельзя сказать, чтобы мэрия обращение Прошечкина проигнорировала. Не отмахнулась с матом, как от мухи надоедливой: чего не было, того не было. Хотя и могла бы. Напротив – откликнулась, причем весьма оперативно. Так что ответ был Прошечкиным получен:
«Прокуратурой города Москвы по нашему поручению повторно рассмотрено Ваше обращение об отнесении идеологии и символики движения «Русское национальное единство» к нацистским.
По заключению Института всеообщей истории РАН нацистской символикой корректно называть лишь символику Германии периода 1935—1945 гг. Для Германии таковой была черная в форме ромба свастика, вписанная в белый круг, расположенный на красном фоне.
Если строго придерживаться Закона города Москвы «Об административной ответственности за изготовление и демонстрацию нацистской символики на территории города Москвы» от 15.01.97, подразумевающего под нацистской символикой только символику германского национал-социализма и итальянской фашистской партии, то эмблема РНЕ формально под его действие не подпадает, т. к. использует свастику иного рода. В рамке понятий этого закона эмблематика РНЕ нацистской символикой считаться не может.
Начальник Отдела по работе с правоохранительными органами аппарата Правительства Москвы И.Ф.Шилов»[32] .
Не знаю, что и как должно считаться «корректным» относительно нацистской символики. Думаю, однако, что Институт всеобщей истории тут не при чем: они там все-таки историки, даты существования Третьего рейха не спутали бы (Гитлер пришел к власти в 1933-м). Тут явно партайгеноссе Шилов сработал. Тем более, что он, партайгеноссе, – «по работе с правоохранительными органами». Не иначе как юрист. Хорошо бы, конечно, ему вспомнить о гитлеровских танках и самолетах – со свастиками безо всяких ромбов и красного фона. Но если бы вспомнил, наверняка лишился бы высокого звания «истиный ариец, характер нордический, выдержанный». Или, того хуже, был бы заподозрен «в связях, порочащих его».
А так – ответ вполне в духе. Одно слово «эмблематика» чего стоит. У меня на этом слове даже компьютер споткнулся и в качестве варианта предложил: «эмблема тика». Символично.
Если же все-таки строго придерживаться «Закона города Москвы», то тут возникают и вовсе непонятные вещи. В первой его статье говорится: «Под нацистской символикой в настоящем законе понимаются знамена, значки, атрибуты униформы, приветствия и пароли, представляющие собой воспроизведение в любой форме соответствующей символики, использовавшейся Национал-социалистической рабочей партии Германии и фашистской партии Италии».
Подчеркну: «в любой форме».
Если столичного закона было недостаточно, в наличии уже имелся Федеральный закон «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов». Он запрещает «использование в любой форме нацистской символики как оскорбляющей многонациональный народ и память о понесенных в Великой Отечественной войне жертвах».
И здесь: «в любой форме».
Может быть, партайгеноссе Шилов не знал о существовании этих законов? Тогда непонятно, зачем он нужен в мэрии. И как в этом случае он работал «с правоохранительными органами». И чем. А если знал и писал такие ответы, то и вовсе странно. Вроде бы мэр Москвы Юрий Лужков симпатиями к нацистам никогда не отличался. А ведь при таких-то подчиненных – можно бы и заподозрить.
Что же касается РНЕ, то вот несколько фрагментов из программных документов этого движеньица:
«Национальный социализм, сторонником которого является РНЕ…».
«Русский народ должен поступить так, как итальянский в 1922 году и немецкий в 1933-м».
«Мы отпустим вам ваши грехи вашей кровью».
«Русская нация осуществит Национально-социалистическую революцию!».
Ура, граждане!
Об этих «краеугольных камнях» начальник Отдела по работе с правоохранительными органами наверняка знал. Не мог не знать. И не потому что – юрист (а может, и не юрист, бог его знает). А потому как – партайгеноссе.
* * *
…Вообще-то мы уже привыкли к судебным процессам по поводу защиты чести и достоинства. Раньше защищать было нечего, а тут вдруг у всех объявилось. И все бросились это защищать: и мошенники, которых стали почтительно именовать «строителями финансовых пирамид», и депутаты всевозможных уровней, и те же нацисты.Но чтобы судья(!) в попытке защитить свою «деловую репутацию» обратилась в суд (!) с иском против журналиста – это, знаете ли, сенсация. Можно сказать, «жареный факт».
Оставим, однако, эмоции. К делу.
«В Пресненский межмуниципальный суд г. Москвы
Истец:
Зельдина Ольга Владиславовна
Ответчики:
ЗАО «Редакция газеты „Московский комсомолец“ Марк Дейч, корреспондент „МК“
Исковое заявление
(о защите чести, достоинства и деловой репутации)
В газете «Московский комсомолец» была опубликована статья корреспондента Марка Дейча. В данной статье описывается уголовное дело по обвинению Рудакова по ст. 213 ч.1 УК РФ (дело было заслушано мною в течении трех судебных заседаний и постановлен приговор) и распространены обо мне сведения не соответствующие действительности и оскорбляющие мои честь, достоинство и деловую репутацию, а именно…»
Прерву цитату. Пунктуацию оставлю без изменений, хотя, на мой взгляд, судье полагается быть в ладах с русским языком: мантия обязывает. А Зельдина Ольга Владиславовна, как я уже упоминал, – судья Гагаринского межмуниципального суда Москвы.
Отмечу некоторые несообразности. В статье, где фигурировала судья Зельдина, уголовное дело по обвинению Рудакова не «описывалось», речь шла только о приговоре. Кроме того, я – не корреспондент, моя должность называется иначе. В общем-то – мелочь, конечно, хоть бы и курьером назвали. Однако я всегда полагал, что судья обязан быть точным. Ведь он не бройлерной фабрикой заведует, а, извините за патетику, человеческие судьбы решает. К лишению свободы приговаривает. А то и – к высшей мере. А с таким пренебрежением к мелочам вполне может встать вопрос о последующей реабилитации. Посмертной.
Рассказывая о сути конфликта между Егором Рудаковым и фашиствующими юнцами, я, между прочим, размышлял и о том, что не все гладко в нашей судебной системе, если дела, подобные делу Рудакова, сильно отдают фальсификацией, а правоохранительные органы и близкие к ним чиновники делают вид, что нацистские «групповые игрища» – плод воображения журналистов и общественности.
Напомню еще раз последний этап дела. После того как судья Сайкина вернула его на доследование в связи с явными несостыковками, Мосгорсуд моментально удовлетворил протест прокуратуры и распорядился провести новое слушание – естественно, без доследования – с новым составом суда.
Стало быть, старый состав (судья Сайкина) доверия не оправдал. А новый (судья Зельдина) сделал все как надо.
Но недовольна при этом Ольга Владиславовна осталась журналистом «МК», который якобы оскорбил ихнюю «честь, достоинство и деловую репутацию, а именно…»
«…А именно:
1. «Судья Гагаринского межмуниципального суда Зельдина слово в слово переписала обвинительное заключение».
Это, стало быть, цитата из моей статьи.
Сравниваю обвинительное заключение и приговор. Действительно: не совпадают.
Но тут имеется одна заковыка. Приговор, зачитанный судьей Зельдиной в зале заседаний, и приговор, который стал доступен участникам процесса, – два разных документа. Первый, конечно, уже не существует. Но адвокат подсудимого Медведев с карандашом и обвинительным заключением в руках слушал оглашаемый Зельдиной приговор. Адвокат готов подтвердить в суде: тогда оба документа были практически идентичны.
А произошло вот что. Приговор был зачитан в пятницу, его копию по закону судья обязан был предоставить заинтересованным сторонам не позднее чем через трое суток. Следовательно, с учетом воскресенья, – не позднее среды. Подчеркиваю: по закону. Но во вторник вышла моя статья, после чего текст приговора был «готов» с опозданием на пять дней.
Зачем судье Зельдиной понадобилось (вопреки закону) дополнительное время, предоставляю догадаться читателям.
2. «Ни о свастиках, ни о фашистских лозунгах, которыми исписывали подъезд фашиствующие юнцы (их Рудаков и пытался привлечь к порядку), ни о направленном на него пистолете в приговоре судьи Зельдиной не было ни слова».
И здесь – та же история. В тексте приговора, появившемся почти с недельным опозданием, есть несколько слов и о Гитлере, и о пистолете. Но – лишь в описательной части, передающей конфликт со слов подсудимого. Однако в первоначальном тексте, зачитанном Зельдиной в зале суда, ни о свастиках, ни об оружии не было ни слова. Я располагаю беспристрастными свидетелями, готовыми подтвердить это в зале суда.
3. «Уже не в первые прокуратура и суд берут под защиту отечественных национал-социалистов».
Неловко говорить об этом высокообразованному судье, но наречие «впервые» пишется слитно. Что же касается прокуратуры и суда, то они действительно не впервые выступали на стороне отечественных нацистов. Берусь доказать.
В Москве во время суда над уже упоминавшимся мной Корчагиным, обвиненным в разжигании национальной вражды, прокурор Сумин отказался поддерживать обвинение и фактически встал на сторону подсудимого.
В Санкт-Петербурге некто Безверхний, издавший «Майн кампф», да еще с откровенно фашистским предисловием, был дважды оправдан городским судом.
В том же Санкт-Петербурге нацист Беляев при содействии суда ушел от ответственности. Это вынуждены были признать высокопоставленные работники УВД города.
В Москве некто Бехчанов, обвиняемый в разжигании национальной вражды, был оправдан Московским городским судом. Вновь, как и в случае с Корчагиным, прокуратура отказалась поддерживать обвинение. Примеров еще множество. Тем не менее в моей статье среди тех, кто «не в первые» брал под защиту отечественных национал-социалистов, фамилия судьи Зельдиной отсутствовала. Стало быть, к «защитникам» она причислила себя сама. Тогда при чем здесь оскорбленная честь? И тем более – деловая репутация?
4. «Теперь, после „дела Рудакова“, стало и вовсе очевидным: лучше не пытаться очистить страну от этих „сверхчеловеков“. Похоже, у них все схвачено, а наши попытки обойдутся себе дороже».
Разве в этой цитате из моей статьи говорилось о том, что «схвачена» была судья Зельдина? Нету этого. Зато в «деле Рудакова» есть одна любопытная деталь – магнитофонная кассета, с записанным диалогом между Рудаковым с «потерпевшей» Мухиной, во время которого она обмолвилась, что заплатила «кому надо» тысячу долларов, чтобы пистолет оказался стартовым, а о свастиках не упоминалось вовсе.
Впрочем, Рудаков не знал, кому конкретно пошли эти деньги. Я тоже. И уж конечно – судья Зельдина тут не причем. Чего не знаю, за то не ручаюсь.
5. «Не случайно ведь лидеры отечественных нацистов похваляются своими людьми в российских правоохранительных органах. Очевидно, „свои“ имеются и в судах».
Очевидно, имеются. Но ведь и здесь фамилии судьи Зельдиной нет даже близко.
6. «Этим „своим“ закон явно не писан. Даже если он имеется – то не для них. Закон ведь, как известно, – что дышло. Особенно в умелых руках судьи…».
На этом месте Зельдина цитату оборвала. И напрасно, потому как на любом языке, в том числе и юридическом, это называется подтасовкой. В моем изложении это место выглядело так: «Особенно в умелых руках судьи или прокурора. Или – высокопоставленного чиновника».
Разница, как вы понимаете, существенная. Догадываюсь, что понятие обобщения Зельдиной не знакомо. Однако и не в обобщенном, усеченном виде фамилия конкретного судьи там не просматривалась. Конечно, можно принять на свой счет пословицу «Закон – что дышло» и оскорбиться. Но тогда ответчиком по этому заявлению должен быть народ, в недрах которого эта пословица родилась. Родилась, между прочим, не без оснований.
Вывод из приведенных в иске цитат был сделан следующий:
«Вышеназванные сведения обвиняют меня (либо суд в лице судьи Зельдиной, что следует из контекста и характера статьи) в непрофессионализме (п. п. 1,2,6), симпатии национал-социалистам (п. п. 3,4), содействии нацистам (п.5) и таким образом причиняют мне моральный вред, оскорбляют мои честь, достоинство и вредят моей деловой репутации. При этом они полностью не соответствуют действительности».
О симпатиях и содействии судьи Зельдиной нацистам ничего сказать не могу: не знаю. Могу только добавить к «вышеназванным сведениям» еще одну старинную пословицу – по поводу горящей шапки. Что же касается профессионализма или отсутствия такового, то это вопрос не простой. В кассационной жалобе было написано:
«Настоящее уголовное дело рассмотрено судом необъективно, на низком профессиональном уровне, с грубейшими нарушениями принципов отправления правосудия, с позицией ярко выраженного обвинительного уклона».
Возможно, впрочем, что мнение, изложенное в кассационной жалобе, было не объективно, поскольку принадлежало стороне, проигравшей процесс. Но как тогда объяснить следующие факты?
Обвинение в суде было построено только на показаниях заинтересованных лиц. Причем все они – родственники, а один из них даже не был очевидцем инцидента. А вот тетя фашиствующего юнца, некто Романова, вообще заявляла, что Рудаков будто бы чем-то ее ударил, повредив при этом «волосяной покров головы» (так написано в деле). Экспертиза же о повреждениях на теле Романовой говорила следующее: «два синяка в области предплечья, происхождение, давность нанесения которых не установлены». Странное дело: удар – в «волосяную часть головы», а синяки, якобы от удара, – «в области предплечья». Это как? Впрочем, понимаю: анатомия – она посложней орфографии с грамматикой, с которыми судья Зельдина явно на «вы».
А вот приобщить к делу заявление жителей подъезда, в котором все это происходило, судья Зельдина отказалась.
Судебно-медицинские экспертизы потерпевших были проведены с грубейшими нарушениями Уголовно-процессуального кодекса: подсудимый даже не был ознакомлен с постановлениями о назначении этих экспертиз.
Во время процесса судья Зельдина запрещала Рудакову делать записи. Тем самым было нарушено основополагающее право подсудимого – право на защиту. Кроме того, Зельдина долго допытывалась у присутствующих в зале суда, не записывает ли кто-нибудь происходящее на магнитофон. По-видимому, судья не знакома с понятием гласности судебного процесса.
В связи с этими и многими другими нарушениями адвокат заявил ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование. Судья Зельдина ходатайство отклонила, заявив, что нарушения эти несущественные.
Этак весь УПК можно признать несущественным.
Что это: непрофессионализм? Или напротив – весьма профессиональная подготовка к обвинительному приговору?
Но давайте закончим с исковым заявлением:
«Основываясь на вышеизложенном и в соответствии со ст. 151, 152 ГК РФ, 134 ГПК РСФСР
Прошу:
обязать ответчиков опровергнуть вышеизложенные сведения в газете «Московский комсомолец»
взыскать с ответчиков солидарно компенсацию морального вреда в размере 50000 рублей
в обеспечение иска запретить ответчикам публиковать обо мне какие-либо сведения до решения суда по данному делу
Приложение:
1. Квитанция об оплате госпошлины
2. Газета «МК»
Число
Подпись» (подпись неразборчива. – М. Д.)
Со знаками препинания – всё то же самое. И с деньгами: кто ж нынче не хочет денег? А судья – он тоже человек.
А вот последняя просьба, изложенная в исковом заявлении, вызвала у меня недоумение. Сведений о судье Зельдиной я не публиковал, у меня их нет. Но я имею право печатать сведения о работе любого чиновника – будь то Президент России, начальник ДЭЗа или даже судья. Это право зафиксировано ст. 47 Закона о СМИ. Для сведения судьи Зельдиной: ст. 58 того же Закона предусматривает ответственность за ущемление этого права. В Уголовном кодексе имеется ст. 144: воспрепятствование законной деятельности журналиста. А во второй части этой статьи речь о том же воспрепятствовании, но лицом, использующим свое служебное положение. Наказывается, между прочим, лишением свободы сроком до трех лет.
Иными словами, судья Зельдина просила своего коллегу из Пресненского суда нарушить закон и запретить нам работать. Почему бы тогда уж не решить было вопрос кардинально и не закрыть нашу газету? Судье Зельдиной стало бы намного спокойней. И вопрос о профессионализме больше бы не возникал.
* * *
Егор Рудаков с приговором не согласился и направил в Московский городской суд кассационную жалобу. Рассмотрение ее – следующий акт этой трагикомедии, свидетельствующий о глубочайшем кризисе нашей судебной власти.Но прежде – небольшое отступление.
«Дело Рудакова» заинтересовало тогда некоторых моих коллег. Так, одна из программ НТВ посвятила этой истории аж две передачи. Из них следовало, что:
– автор этих строк погнался за «жареными фактами», но у него не вышло;
– обвинять великовозрастного недоумка в размалевывании стен фашистской символикой нельзя, потому что его папа – офицер Красной Армии;
– Рудаков во всем виноват сам, поскольку он не пошел к музею Ленина бить морды московским нацистам, которые торгуют там соответствующей символикой и литературой, а непонятно почему ополчился против вполне добропорядочных соседей по подъезду.
По– видимому, ведущий остался весьма доволен своими «аргументами». Настолько, что проглядел забавную деталь. Побывав в квартире мадам Мухиной, оператор программы случайно показал зрителям шарфик. Самый обычный шарф, но – с символикой скинхедов. Уж не знаю, кому он принадлежал: мадам или ее отпрыску. Собственно, это не так и важно. Важно, что этот шарф – лучший из аргументов профессионального тележурналиста.
Однако продолжим.
В Мосгорсуде кассационную жалобу рассматривала судья Ирина Верещагина. Адвокат Медведев сообщил судье, что Рудаков защищал интересы общества и государства и поэтому действовал в пределах необходимой обороны. В этом месте судья Верещагина довольно грубо прервала адвоката:
«Вы вообще-то знаете, что это такое – необходимая оборона?» – спросила она.
Адвокат знал. В соответствии с уточнением этого понятия необходимая оборона – не только активная защита от возможного набития морды лица, но и проявление гражданского долга. Каковой (долг) состоит еще и в защите общества от всевозможных партайгеноссе. В том числе и юных.
«Да-а, – разочарованно согласилась судья Верещагина, – что-то такое в законе теперь имеется. Но это – новое, раньше такого не было».
Действительно: раньше много чего не так было. При советской-то власти.
Далее судья Верещагина пожелала обратиться к осужденному Рудакову.
«Перед вами были несовершеннолетние дети (деткам действительно было по 17, но выглядели они – о-го-го! – М.Д.) Они рисовали в подъезде свастику или цветочки. Как, по-вашему, это нужно пресекать – насилие к ним применять?»
Судья, не понимающая разницы между цветочками и свастикой, – это и есть символ современной отечественной Фемиды.