Страница:
– Конечно, – проговорил Эндрю, помолчал немного, затем добавил: – Непременно буду. Пока.
Теплота его голоса, интимность тона сказали Лес гораздо больше, чем ничего не значащие слова, которые он произносил. Когда он повесил трубку, Лес пылала от ярости.
– С кем это ты только что говорил?
Ее требовательный голос резко прозвучал в тишине, и Эндрю, вздрогнув от неожиданности, обернулся с виноватым видом. Однако он быстро нашелся.
– Кто-то ошибся номером. Звонили и спрашивали каких-то Карлайлов.
– Лживый негодяй! – вне себя от гнева выкрикнула Лес и бросила стакан ему в голову. Брызги спиртного и кубики льда разлетелись в разные стороны. Эндрю увернулся, и пустой стакан с грохотом разбился о стенку, осыпавшись на пол стеклянными осколками.
– Лес, Бога ради…
Но она не хотела слушать ничего из того, что он собирался сказать.
– Ты звонил ей, так ведь? Это была Клодия, верно? – Лес вся дрожала от переполнявшего ее возмущения.
– Лес, я говорил тебе…
– Я знаю, что ты мне говорил.
Через стеклянную переднюю стену комнаты отдыха до нее, как сквозь вату, доносились отдаленные детские крики и смех. Эти звуки вернули Лес к действительности. Она вспомнила, где они находятся, и сообразила, что в любую минуту к ним сюда может войти один из родственников, решивший выпить или принять душ. Усилием воли Лес взяла себя в руки.
– Ладно! В любом случае сейчас не время и не место обсуждать наши отношения. Подождем, пока уедут Роб и Триша. Тогда мы и поговорим.
– Думаю, это разумно, – осторожно согласился Эндрю.
– Но только помни одно, Эндрю. Если ты не можешь избавиться от нее, то я смогу.
Она поставила второй стакан на стол, не расплескав его содержимое, и, держась напряженно и прямо, подошла к раздвижным дверям, ведущим на пляж. Наполовину раздвинув их, Лес остановилась и обернулась через плечо.
– Позвони одной из служанок, чтобы прибрала разбитое стекло.
Она вышла из душевой и зашагала вниз к воде. Соленые морские брызги, доносившиеся с океана с ветром, жгли ей глаза.
9
Теплота его голоса, интимность тона сказали Лес гораздо больше, чем ничего не значащие слова, которые он произносил. Когда он повесил трубку, Лес пылала от ярости.
– С кем это ты только что говорил?
Ее требовательный голос резко прозвучал в тишине, и Эндрю, вздрогнув от неожиданности, обернулся с виноватым видом. Однако он быстро нашелся.
– Кто-то ошибся номером. Звонили и спрашивали каких-то Карлайлов.
– Лживый негодяй! – вне себя от гнева выкрикнула Лес и бросила стакан ему в голову. Брызги спиртного и кубики льда разлетелись в разные стороны. Эндрю увернулся, и пустой стакан с грохотом разбился о стенку, осыпавшись на пол стеклянными осколками.
– Лес, Бога ради…
Но она не хотела слушать ничего из того, что он собирался сказать.
– Ты звонил ей, так ведь? Это была Клодия, верно? – Лес вся дрожала от переполнявшего ее возмущения.
– Лес, я говорил тебе…
– Я знаю, что ты мне говорил.
Через стеклянную переднюю стену комнаты отдыха до нее, как сквозь вату, доносились отдаленные детские крики и смех. Эти звуки вернули Лес к действительности. Она вспомнила, где они находятся, и сообразила, что в любую минуту к ним сюда может войти один из родственников, решивший выпить или принять душ. Усилием воли Лес взяла себя в руки.
– Ладно! В любом случае сейчас не время и не место обсуждать наши отношения. Подождем, пока уедут Роб и Триша. Тогда мы и поговорим.
– Думаю, это разумно, – осторожно согласился Эндрю.
– Но только помни одно, Эндрю. Если ты не можешь избавиться от нее, то я смогу.
Она поставила второй стакан на стол, не расплескав его содержимое, и, держась напряженно и прямо, подошла к раздвижным дверям, ведущим на пляж. Наполовину раздвинув их, Лес остановилась и обернулась через плечо.
– Позвони одной из служанок, чтобы прибрала разбитое стекло.
Она вышла из душевой и зашагала вниз к воде. Соленые морские брызги, доносившиеся с океана с ветром, жгли ей глаза.
9
Лес вышла из конюшни и двинулась через внутренний дворик с бассейном посредине. В руках она держала перчатки для верховой езды, шляпу и хлыст. Как приятно было чувствовать физическую усталость, расслабленность во всем теле… Лес приподняла над шеей массу тяжелых светлых волос, чтобы теплый ветерок освежил кожу, затем потрясла головой, и волосы вновь свободно упали ей на плечи.
Ранний вечер, пока солнце не зашло и выпадающая к ночи роса еще не сделала траву скользкой, – пожалуй, самое лучшее время для тренировки лошадей Роба. А работать с ними приходится много. Даже с самыми лучшими пони для поло, получившими отличную подготовку, необходимо постоянно снова и снова повторять основы – остановки, попятное движение и повороты, – чтобы исправить любые дурные привычки, которые может приобрести лошадь. Занятия вроде сегодняшнего требовали от Лес полного сосредоточения и не оставляли времени думать о своих проблемах или испытывать жалость к себе. Работа с лошадьми стала для нее в последнее время чем-то вроде своеобразной терапии.
А сегодня она нуждалось в подобном лечении еще более, чем когда-либо. Нынешним утром Роб и Триша разъехались по своим школам, а это означает, что сегодня вечером ей придется выяснять отношения с Эндрю. Надо наконец расставить точки над «i». Тем или иным путем Клодии Бейнз придется уйти из их жизни.
Французские окна в гостиной были открыты, и Лес вошла в дом через них. Она уже успела пройти по комнате три шага, когда услышала позвякивание льда в стакане и краем глаза уловила какое-то движение. Лес резко остановилась и обернулась. Войдя с улицы, где полыхал слепящий свет заходящего солнца, она не сразу освоилась в относительно темной комнате.
– Эндрю? – Она с удивлением различила знакомую фигуру. – Что ты делаешь дома так рано? – Затем ей в голову неожиданно пришел вопрос: – Где твоя машина? Ее не было в гараже.
– Я оставил ее перед домом. – Эндрю так и остался стоять за баром, где она его застала. Его загорелое лицо озабоченно нахмурено. В руке он держал стакан, раскручивая его содержимое круговым движением.
– Ах так… – во всяком случае, это объясняет, почему Лес не видела его коричневого «Мерседеса».
– Настало время наконец нам поговорить, Лес, – объявил Эндрю.
– Согласна, – Лес бросила свои принадлежности для верховой езды на мягкий стул и подошла к бару, засунув руки в карманы бриджей. – Так больше продолжаться не может.
– Я тоже пришел к такому решению. – Он отпил из своего стакана. – Кстати, я отослал повара домой. И я знаю, что у Эммы сегодня выходной день, так что считаю, что нам лучше поговорить, пока мы дома одни.
– Да, так, возможно, лучше. – Лес надеялась, что их разговор не превратится в бурную перепалку с криками и битьем посуды.
Эндрю оперся руками о стойку бара.
– Лес, я хочу получить развод.
Ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Она заранее представляла себе их разговор и перебрала в уме многое из того, что он мог бы, как ей казалось, сказать, но подобное даже не приходило Лес в голову. И сейчас, ошеломленная, она недоверчиво смотрела на Эндрю, не в силах произнести ни слова.
– Нет, – вырвалось у нее так тихо, что он, наверное, даже и не услышал.
– Это самое трудное из того, что мне когда-либо приходилось говорить, Лес. Я никогда не желал причинить тебе боль, – настойчиво продолжал меж тем Эндрю. – Я люблю тебя. И всегда буду тебя любить. Это никогда не переменится.
– Тогда… почему? – Немота прошла, и в душу ей хлынула боль. Это безумие. Это лишено всякого смысла. В эти последние недели, с тех пор, как она узнала о любовной связи Эндрю, Лес говорила себе, что у нее не осталось никаких к нему чувств, что все прошло и что нет больше ничего, что могло бы теперь причинить ей страдания. Но мука, которую она испытала, когда услышала его слова, превзошла все предыдущее. Четыре простых слова – «Я хочу получить развод» – разрывали ее на части.
– Почему? Потому что я влюблен в Клодию. Я не могу от нее отказаться. Не могу позволить ей уйти. Поверь мне, я пытался. – Он подчеркнул это заявление решительным жестом. – Нас с ней объединяет нечто очень особое, очень редкое. Я и не надеюсь, что ты поймешь, как сильно я ее люблю.
– Боже мой, Эндрю, но она же так молода, что годится тебе в дочери. Не будь глупцом! – выкрикнула Лес, протестуя.
– Разница в возрасте… не имеет значения. Может быть, в самом начале она меня и тревожила, но теперь, когда мы вместе, никто из нас о ней даже не думает. Это давным-давно стало совершенно неважным.
– А как быть с теми двадцатью годами, что мы провели вместе? – безнадежно спросила Лес. Она была в тревоге, панике, почти в ужасе. – Бога ради, Эндрю, подумай о том, что ты говоришь!
– Я уже подумал. Все эти последние несколько недель я почти ни о чем другом не думал. И мне очень нелегко далось решение. Пожалуйста, пойми это.
– Понять! – У Лес даже голос перехватило при этом слове и слезы готовы были хлынуть из глаз. Она едва сдерживала их. – Ты отбрасываешь, как ненужный хлам, двадцать один год нашей совместной жизни! Разве все эти годы ничего не значат для тебя?
Эндрю понурился и медленно покачал головой. Две серебряные прядки на его висках, похожие на два белых крылышка, словно насмехались над Лес.
– Ты вовсе не пытаешься сделать наш разрыв менее болезненным.
– Бессердечный болван! – Лес была так уязвлена, что у нее перехватило дыхание, и она разразилась упреками с дикой яростью раненого животного. – Неужели ты думаешь, что я должна сама помочь тебе бросить меня и уйти к этой темноволосой суке, у которой течка?
– Лес, давай-ка оставим всякие ругательства. Это недостойно тебя.
Его агрессивно выпяченный подбородок, казалось, предостерегал Лес, что Эндрю не потерпит никаких оскорблений в адрес Клодии.
– А как же мне еще ее называть? – Лес сама слышала визгливые, почти истерические нотки в своем голосе, но ничего не могла с ними поделать. Внутри ее словно взрывались, набегая одна на другую, волны боли, отчаяния и гнева. – Как прикажешь именовать эту очаровательную молодую женщину, которая украла моего мужа? Она и есть лукавая, коварная, похотливая сука! Она может одурачить тебя, но не меня. Она добилась тебя тем же самым образом, каким добилась юридической степени, – лежа на спине!
Пальцы Эндрю крепко стиснули стакан. На какое-то мгновение Лес показалось, что он готов ее ударить. Но в следующую секунду выражение его лица изменилось и стало каменно-спокойным.
– Именно такого отношения мне и следовало ожидать от тебя. Ты не можешь смириться с тем, что Клодия достаточно умна, чтобы суметь самостоятельно добиться чего-то в жизни, потому что самой тебе не пришлось ничего завоевывать. Ты уже с самого начала имела все. Потому-то ты и боишься всех женщин, у которых есть профессия, – таких, как Клодия. Потому-то ты и пытаешься подорвать их репутацию. Кстати, к твоему сведению, она закончила университет magna cum laude [13]. А этого не добьешься, охмуряя профессоров.
Он унижал и принижал ее. Лес отвернулась, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. Она не знала, что сказать, – как пробиться через его неприступную броню и прекратить этот кошмар. Должен же быть какой-нибудь способ сохранить их семью.
– Не делай этого, Эндрю, – еле слышно проговорила она умоляющим, дрожащим голосом. Слезы текли по ее щекам. – Ты мне нужен.
– Нет, я тебе не нужен. И ты никогда во мне не нуждалась.
– Но это же неправда.
Она не могла поверить, что он действительно в этом убежден. Однако, взглянув на Эндрю, Лес увидела на его губах сардоническую усмешку, подтверждающую: он на самом деле считает, что не нужен ей.
– Меня просто ярость разбирает, когда я думаю о том, сколько раз мне напоминали, как мне повезло, что я женился на одной из дочерей Кинкейда. Многие годы мне звонили по телефону и спрашивали: «Это вы тот адвокат, у которого тесть Джейк Кинкейд?» Но я наконец сам завоевал свою репутацию. Тебе никогда не было нужно мое имя, и, видит Бог, у тебя гораздо больше денег, чем я сумею заработать за всю свою жизнь. Ты прекрасно обойдешься и без меня.
– Но ты мой муж.
– Ты говоришь это так, как сказала бы «моя норковая шуба» или «мои бриллианты». Я не вещь, которую можно взять в руки или надеть на себя, – строго сказал Эндрю. – А кроме того, после сегодняшнего дня я перестаю быть твоим мужем. Ты можешь оставить себе дом и все, что в нем находится, кроме моих личных вещей. Свою машину я возьму. А что касается остального, советую тебе нанять Артура Хилла. Он долгие годы представлял интересы семьи Кинкейдов. Или любого другого, кого выберешь сама, чтобы составить соглашение о разводе и разделить все прочее имущество и капиталовложения, которые мы накопили за нашу совместную жизнь. Пусть этот человек свяжется с моим партнером Биллом Торндайком. Он готовит для меня все бумаги, нужные для развода.
Все это звучало окончательным приговором, но никак не хотело укладываться у Лес в голове. Она не могла поверить, что Эндрю на самом деле решился на развод… что он может после стольких вместе прожитых лет вот так вот просто и холодно повернуться и уйти прочь. Ее мир распадался на части, и Лес не знала, что сделать, чтобы сохранить его.
– Дети… – Она в отчаянии хваталась за соломинку. – Как быть с ними? Ты подумал о том, какое наш развод окажет на них влияние?
Ей был ненавистен сожалеющий взгляд, который устремил на нее Эндрю.
– Как ты сама недавно сказала, они практически взрослые. Дети уже достаточно выросли, чтобы понимать, что иногда в жизни случается и такое. Постоянно распадаются какие-то семьи.
– Но только не моя, – запротестовала Лес, захлебываясь от рыданий, сотрясавших все ее тело.
– Все кончено, Лес. И что бы ты ни сказала, ничего уже не переменить. – Он выплеснул остатки спиртного и решительно опустил стакан на стойку, словно ставя последнюю точку. – Для всех будет лучше, если ты просто смиришься с этим.
– Как я могу смириться? – Лес смахнула слезы, текущие по щекам, и попыталась призвать Эндрю к благоразумию. – Ты сказал, что любишь меня, Эндрю. Если это действительно так, то зачем спешить с разводом? Сейчас ты считаешь, что влюблен в… нее. Ну а что, если нет? Что, если окажется, что это всего лишь временное увлечение? Не думаешь ли ты, что прежде, чем разрушать нашу семью, следует подождать и посмотреть, как долго продлится твое чувство? Может быть, не минет и года, как ты будешь с удивлением спрашивать себя, что ты вообще нашел в ней необычного. Наваждение пройдет. Вот сам увидишь. И тогда у нас будет все по-прежнему, как было.
Сейчас Лес казалось, что у нее осталась только одна надежда – оттянуть время.
– Нет, Лес. Ты не понимаешь. – Ее доводы ни на йоту не поколебали Эндрю. Лес видела это по непреклонному выражению его лица. – Даже если бы у меня были какие-то сомнения в своей любви к Клодии – а у меня их нет, – это все равно не изменило бы моего решения. Клодия беременна. Она носит моего ребенка.
– Нет, – в шоке отпрянула Лес, чувствуя, как внутри у нее все тошнотворно сжалось.
– Я не собирался рассказывать тебе об этом до сегодняшнего дня, потому что не считал, что это настолько уж важно. Я хочу развестись и жениться на Клодии, потому что люблю ее, а не потому, что у нее будет от меня ребенок. Но я желаю, чтобы ты раз и навсегда поняла: даже если бы я не женился вторично и мы остались бы вместе, ничего не осталось бы по-прежнему. Это было бы невозможно для каждого из нас – и для тебя, и для меня – забыть, что где-то в этом мире у меня есть незаконный ребенок.
Голос Эндрю доносился до Лес словно издали, с огромного расстояния. Голова шла кругом от тех унижений, затруднений и сложностей, которые сулило это заявление… и ей самой, и детям, Робу и Трише…
– Она… она могла бы сделать аборт… или уехать куда-нибудь подальше, чтобы там родить ребенка, а затем усыновить его…
– Она сама себе хозяйка, и ей решать, хочет она или нет делать аборт. Во всяком случае, не тебе находить за нее решение, Лес. И не мне, – проговорил Эндрю ровным голосом.
– Но ведь ты юрист. Убеди ее.
– Не буду даже и пытаться. – Он отошел от бара. В том, как он держался, в каждом его движении сквозила спокойная осмотрительность. – Она хочет ребенка.
– Она хочет тебя!
– А я хочу ее. И я воспитаю ребенка сам, а не позволю кому-то другому растить его, – сказал он.
Лес почудилось, что в доме сейчас обрушатся стены. Она не отрываясь смотрела на Эндрю и чувствовала себя совершенно несчастной, абсолютно бессильной. И это страшило ее. Сейчас она походила на потерявшегося ребенка, который не знает куда идти, чтобы самому отыскать дорогу, слишком испуганного, чтобы плакать.
– Мне очень жаль, Лес. – Эндрю помолчал, затем отвернулся от нее. – Мне правда жаль нас обоих за то, что все так обернулось.
Прошла целая секунда, прежде чем Лес осознала, что он направляется к двери. Она бросилась за ним.
– Куда ты идешь? Ты не можешь уйти!
– Я не могу остаться здесь.
Хотя он и остановился, между ними возник какой-то невидимый барьер, который мешал Лес подбежать к Эндрю и удержать его силой.
– Я упаковал свою одежду. Она в машине. Как-нибудь в другой раз я заеду, чтобы забрать все остальное… До свидания, Лес.
Она стояла, прикованная к полу, не в силах двинуться, а Эндрю прошагал ко входной двери и открыл ее.
Значит, он приехал заранее и приготовился к отъезду. И его одежда была уже в машине, когда Лес пришла домой. Следовательно, не было никакого шанса, что он переменит свое решение. Хотелось умереть, когда Лес вспоминала, как она, отбросив всю свою гордость и самоуважение, умоляла его одуматься.
– Ты едешь к ней домой, не так ли? – громко и горько проговорила она. – Собираешься жить с этой дешевой сукой, которую ты обрюхатил.
Эндрю на миг замер у раскрытой двери и, обернувшись, бесстрастно посмотрел на Лес.
– Если я тебе зачем-нибудь понадоблюсь, свяжись с моим офисом. Служба ответов всегда знает, где меня найти.
– Мерзавец! Убирайся прочь! Вон из моего дома!
Лес схватила первую попавшуюся под руку безделушку и швырнула ее в закрывшуюся за мужем дверь. За ней полетели цветочные вазы и керамические фигурки, журналы и зонтики – все, что Лес могла найти и что ей было под силу метнуть в эту ненавистную цель – дверь, за которой исчез Эндрю. Наконец силы покинули ее, ноги подкосились, и Лес опустилась на ступеньки лестницы, прислонясь головой к одному из столбиков перил.
– Не делай этого, Эндрю, – прошептала она прерывающимся голосом. – Не оставляй меня.
К горлу подступили рыдания, вначале тихие, но затем они набрали силу, и плечи Лес затряслись от бурного плача. Все кончено. Эндрю полностью отверг ее. Раз и навсегда. И боль от осознания этого была безысходной. Лес плакала до тех пор, пока не довела себя до состояния какого-то онемелого измождения.
Стемнело. Весь дом погрузился во тьму, и Лес была рада окутавшему ее черному кокону. В нем можно спрятаться от всего мира, а именно этого она хотела сейчас больше всего.
Тишину разорвал пронзительный звук, и Лес не сразу поняла, что звонит телефон. Это на миг привлекло ее внимание, но она тут же вернулась в состояние апатии, пытаясь отгородиться от его несмолкающего звона.
Затем ей с запозданием пришло в голову: может быть, это звонит Эндрю, чтобы сказать, что он передумал. Лес поспешила к телефону, оступаясь на осколках керамики и стекла в темноте прихожей. Больше всего она боялась, что Эндрю повесит трубку до того, как она успеет добежать до аппарата.
– Алло? – тревожно спросила Лес осипшим голосом, подняв наконец трубку и сжимая ее обеими руками.
Она с замиранием ожидала, что услышит голос Эндрю. Но это был не он.
– Я уже начала думать, что никого нет дома, – с оттенком раздражения ответила ей какая-то женщина. – Это Конни Дэвенпорт. Могу я поговорить с Лес?
Несколько секунд Лес не могла ответить ни слова.
– Алло, вы меня слышите? – требовательно произнесла женщина.
– Ее нет дома. – Лес нащупала в темноте телефон и опустила трубку на рычаги, резко прекратив разговор со своей подругой, прежде чем та успела еще что-то сказать.
Темнота в доме внезапно сделалась чужой и пугающей. Лес осторожно двинулась к стене, нашарила выключатель и зажгла верхний свет. Телефон начал звонить вновь. На этот раз Лес шарахнулась от него в сторону. Стекло, хрустя, крошилось у нее под ногами. Из задней части дома послышался какой-то шум, и Лес резко повернулась в смутной тревоге. Телефонные звонки внезапно оборвались, словно в соседней комнате кто-то поднял трубку. Краешком сознания Лес отметила: вернулась Эмма. Она не хотела видеть секретаршу. Она не хотела видеть никого. И ни с кем не желала говорить. Лес двинулась к дубовой лестнице наверх, пытаясь избежать вопросов, на которые не была готова ответить.
– Лес, миссис Дэвенпорт на проводе. Она хочет… – Эмма Сандерсон застыла на пороге прихожей. Ее неизменные спокойствие и деловитость на этот раз ей изменили – женщина растерянно уставилась на царивший вокруг разгром. – Боже милосердный, что случилось? Позвонить в полицию?
– Нет, – тупо ответила Лес и, опять повернувшись к лестнице, хотела спастись бегством. Она не знала, что сказать Эмме. Она не знала, как объяснить им всем, что Эндрю бросил ее… ради более молодой женщины… ради более умной…
– Вы… вы уверены, миссис Томас? – неуверенно спросила секретарь. – Вы не пострадали?..
«Пострадала!» Определение было настолько мягким, что Лес чуть не расхохоталась. «Уничтожена» – вот что надо было сказать.
– Нет, Эмма. – Она задержалась, поставив ногу на первую ступеньку. – Я не хочу говорить ни с кем… кроме Эндрю.
Лес надеялась, что он одумается, придет в чувство и пощадит ее, избавит от всех этих унижений.
– Если он позвонит, я буду наверху, – сказала она.
– Может, мне попытаться связаться с ним?
– Нет, – с силой ответила Лес.
Что было, то было: она умоляла Эндрю не бросать ее. Но она не станет просить его вернуться.
Лес поднялась по лестнице в гостиную и закрыла дверь, надеясь хоть на какое-то время отгородиться от мира. Она отважилась даже дойти до порога спальни Эндрю. Ящики в одежном шкафу были выдвинуты, двери распахнуты, а внутри – пусто. В комнате не осталось ни одной личной вещицы мужа. Бывшего мужа. Спальня казалась голой и покинутой – такой же покинутой, как и сама Лес. Она вернулась в свою спальню и заперла за собой дверь.
Три дня Лес не решалась выйти из своего убежища, отказываясь отвечать на все телефонные звонки и возвращая поднос с едой практически нетронутым. Никто из штата ее прислуги ни единым словом не обмолвился об отсутствии Эндрю или исчезновении его одежды. Даже Эмма. Но Лес знала: они догадываются, что он ее бросил. Иногда она часами просиживала не шевелясь и невидяще глядя в пространство. Иногда она плакала, хотя казалось, что слез больше не осталось. По ночам она рыскала по комнате, обуреваемая горечью и гневом, ненавидя Эндрю и клянясь себе, что никогда не примет его обратно, даже если он приползет к ней на коленях.
Каждый раз, когда Лес видела свое отражение в зеркале – бледное и вытянутое лицо с морщинками вокруг глаз, углубленными бессонницей, – ее негодование и обида на Эндрю вспыхивали с новой силой. Он наплевал на все эти годы, что они провели вместе, пустил их по ветру просто из-за того, что нашлась девица помоложе. Какому мужчине будет теперь нужна она, Лес, – сорокадвухлетняя женщина с двумя взрослыми детьми? Всем им подавай двадцатилетних нимф, которые заставляют их чувствовать себя вновь молодыми и полными мужских сил. Лес доводилось видеть этих одиноких разведенок средних лет, изнывающих по ласке, и она не хотела быть одной из них.
А потому она ждала, наполовину надеясь – Эндрю вернется назад прежде, чем кто-нибудь обнаружит, что он ее бросил. Она оттягивала тот миг, когда придется признаться окружающим в том, что произошло. Ее страшили неизбежные встречи с подругами. И ужаснее всего была необходимость рассказать обо всем Робу и Трише.
В дверь ее спальни постучали.
– Убирайтесь прочь!
Но на этот раз резкий приказ был проигнорирован, и дверь открылась. Лес возмущенно посмотрела на возникшую на пороге Эмму:
– Я же говорила вам, что не хочу, чтобы меня беспокоили по любой причине.
Женщина колебалась только миг, затем вошла в спальню и протянула Лес толстый конверт.
– Прислали на ваше имя. На вид что-то важное.
И быстро ретировалась из комнаты, вновь оставив Лес в одиночестве.
Она тяжело уставилась на обратный адрес, напечатанный в левом углу конверта: «Томас, Торндайк и Уолл – адвокаты». Механически подцепила ногтем запечатанный клапан пакета и достала из него официального вида документ. Бегло просмотрела первую страницу. Дальше читать не было нужды. Извещение о том, что Эндрю начинает бракоразводный процесс.
Он не вернется.
Держа извещение в руке, Лес вышла из спальни, где столько лет подряд спала в одиночестве, и спустилась по лестнице к бару в гостиной. Первый стакан со спиртным показался ей безвкусным, как вода, и она смешала себе второй, покрепче, и потянулась к телефону.
– Звонит Лес Томас, дочь Джейка Кинкейда. Я хочу поговорить с Артуром Хиллом…
Ожидая, пока адвокат подойдет к аппарату, она сделала несколько больших глотков из своего стакана. Когда в трубке раздался голос Артура Хилла, Лес объяснила ему суть дела, упоминая так мало подробностей, как это только было возможно.
– Лес, я настоятельно советую вам действовать без всякой спешки. – Хилл был знаком с семейством Кинкейдов множество лет, а потому говорил с ней как отец. – Всегда возможно примирение… и это самый лучший выход.
– Нет, – холодно и решительно отрезала Лес. – Я хочу развестись так быстро и так тихо, как только возможно устроить. Никаких отсрочек.
Ей очень хотелось отомстить, но сейчас Лес понимала всю ситуацию совершенно ясно и отчетливо, пусть даже это просветление сознания и было временным. Если затеять грязный развод, она потеряет больше, чем Эндрю. Попробуй Лес выволочь беременную Клодию на бракоразводный процесс, и она, вероятнее всего, тем самым заставит суд сочувствовать Эндрю и его пассии и выставит свое унижение на публичное посмешище. Не стоит и упоминать о том, как отзовется все это на Робе и Трише. Нет, лучше всего быстро расстаться, не привлекая ничьего внимания. И старый адвокат нехотя согласился с ее желанием.
Не успела Лес повесить трубку, как раздался звонок в дверь. Она не обратила на него никакого внимания и налила себе новую порцию спиртного. Судя по звуку шагов в длинном коридоре, к двери поспешила Эмма. Как только дверь открылась, Лес услышала требовательный голос матери:
– Я пришла узнать, что здесь происходит. Вы постоянно отказываетесь соединить меня с дочерью. Сейчас я настаиваю на том, чтобы вы отвели меня к ней.
– Прошу прощения, миссис Кинкейд, но ваша дочь отдала решительное распоряжение, чтобы ее не тревожили… Она не хочет ни с кем говорить. – Эмма говорила почтительно, но твердо.
Назревала безвыходная ситуация. Раз уж Одра приехала, она ни за что не уйдет, не повидавшись с дочерью, а Эмма тоже будет стоять до конца, грудью защищая спокойствие своей хозяйки.
Ранний вечер, пока солнце не зашло и выпадающая к ночи роса еще не сделала траву скользкой, – пожалуй, самое лучшее время для тренировки лошадей Роба. А работать с ними приходится много. Даже с самыми лучшими пони для поло, получившими отличную подготовку, необходимо постоянно снова и снова повторять основы – остановки, попятное движение и повороты, – чтобы исправить любые дурные привычки, которые может приобрести лошадь. Занятия вроде сегодняшнего требовали от Лес полного сосредоточения и не оставляли времени думать о своих проблемах или испытывать жалость к себе. Работа с лошадьми стала для нее в последнее время чем-то вроде своеобразной терапии.
А сегодня она нуждалось в подобном лечении еще более, чем когда-либо. Нынешним утром Роб и Триша разъехались по своим школам, а это означает, что сегодня вечером ей придется выяснять отношения с Эндрю. Надо наконец расставить точки над «i». Тем или иным путем Клодии Бейнз придется уйти из их жизни.
Французские окна в гостиной были открыты, и Лес вошла в дом через них. Она уже успела пройти по комнате три шага, когда услышала позвякивание льда в стакане и краем глаза уловила какое-то движение. Лес резко остановилась и обернулась. Войдя с улицы, где полыхал слепящий свет заходящего солнца, она не сразу освоилась в относительно темной комнате.
– Эндрю? – Она с удивлением различила знакомую фигуру. – Что ты делаешь дома так рано? – Затем ей в голову неожиданно пришел вопрос: – Где твоя машина? Ее не было в гараже.
– Я оставил ее перед домом. – Эндрю так и остался стоять за баром, где она его застала. Его загорелое лицо озабоченно нахмурено. В руке он держал стакан, раскручивая его содержимое круговым движением.
– Ах так… – во всяком случае, это объясняет, почему Лес не видела его коричневого «Мерседеса».
– Настало время наконец нам поговорить, Лес, – объявил Эндрю.
– Согласна, – Лес бросила свои принадлежности для верховой езды на мягкий стул и подошла к бару, засунув руки в карманы бриджей. – Так больше продолжаться не может.
– Я тоже пришел к такому решению. – Он отпил из своего стакана. – Кстати, я отослал повара домой. И я знаю, что у Эммы сегодня выходной день, так что считаю, что нам лучше поговорить, пока мы дома одни.
– Да, так, возможно, лучше. – Лес надеялась, что их разговор не превратится в бурную перепалку с криками и битьем посуды.
Эндрю оперся руками о стойку бара.
– Лес, я хочу получить развод.
Ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Она заранее представляла себе их разговор и перебрала в уме многое из того, что он мог бы, как ей казалось, сказать, но подобное даже не приходило Лес в голову. И сейчас, ошеломленная, она недоверчиво смотрела на Эндрю, не в силах произнести ни слова.
– Нет, – вырвалось у нее так тихо, что он, наверное, даже и не услышал.
– Это самое трудное из того, что мне когда-либо приходилось говорить, Лес. Я никогда не желал причинить тебе боль, – настойчиво продолжал меж тем Эндрю. – Я люблю тебя. И всегда буду тебя любить. Это никогда не переменится.
– Тогда… почему? – Немота прошла, и в душу ей хлынула боль. Это безумие. Это лишено всякого смысла. В эти последние недели, с тех пор, как она узнала о любовной связи Эндрю, Лес говорила себе, что у нее не осталось никаких к нему чувств, что все прошло и что нет больше ничего, что могло бы теперь причинить ей страдания. Но мука, которую она испытала, когда услышала его слова, превзошла все предыдущее. Четыре простых слова – «Я хочу получить развод» – разрывали ее на части.
– Почему? Потому что я влюблен в Клодию. Я не могу от нее отказаться. Не могу позволить ей уйти. Поверь мне, я пытался. – Он подчеркнул это заявление решительным жестом. – Нас с ней объединяет нечто очень особое, очень редкое. Я и не надеюсь, что ты поймешь, как сильно я ее люблю.
– Боже мой, Эндрю, но она же так молода, что годится тебе в дочери. Не будь глупцом! – выкрикнула Лес, протестуя.
– Разница в возрасте… не имеет значения. Может быть, в самом начале она меня и тревожила, но теперь, когда мы вместе, никто из нас о ней даже не думает. Это давным-давно стало совершенно неважным.
– А как быть с теми двадцатью годами, что мы провели вместе? – безнадежно спросила Лес. Она была в тревоге, панике, почти в ужасе. – Бога ради, Эндрю, подумай о том, что ты говоришь!
– Я уже подумал. Все эти последние несколько недель я почти ни о чем другом не думал. И мне очень нелегко далось решение. Пожалуйста, пойми это.
– Понять! – У Лес даже голос перехватило при этом слове и слезы готовы были хлынуть из глаз. Она едва сдерживала их. – Ты отбрасываешь, как ненужный хлам, двадцать один год нашей совместной жизни! Разве все эти годы ничего не значат для тебя?
Эндрю понурился и медленно покачал головой. Две серебряные прядки на его висках, похожие на два белых крылышка, словно насмехались над Лес.
– Ты вовсе не пытаешься сделать наш разрыв менее болезненным.
– Бессердечный болван! – Лес была так уязвлена, что у нее перехватило дыхание, и она разразилась упреками с дикой яростью раненого животного. – Неужели ты думаешь, что я должна сама помочь тебе бросить меня и уйти к этой темноволосой суке, у которой течка?
– Лес, давай-ка оставим всякие ругательства. Это недостойно тебя.
Его агрессивно выпяченный подбородок, казалось, предостерегал Лес, что Эндрю не потерпит никаких оскорблений в адрес Клодии.
– А как же мне еще ее называть? – Лес сама слышала визгливые, почти истерические нотки в своем голосе, но ничего не могла с ними поделать. Внутри ее словно взрывались, набегая одна на другую, волны боли, отчаяния и гнева. – Как прикажешь именовать эту очаровательную молодую женщину, которая украла моего мужа? Она и есть лукавая, коварная, похотливая сука! Она может одурачить тебя, но не меня. Она добилась тебя тем же самым образом, каким добилась юридической степени, – лежа на спине!
Пальцы Эндрю крепко стиснули стакан. На какое-то мгновение Лес показалось, что он готов ее ударить. Но в следующую секунду выражение его лица изменилось и стало каменно-спокойным.
– Именно такого отношения мне и следовало ожидать от тебя. Ты не можешь смириться с тем, что Клодия достаточно умна, чтобы суметь самостоятельно добиться чего-то в жизни, потому что самой тебе не пришлось ничего завоевывать. Ты уже с самого начала имела все. Потому-то ты и боишься всех женщин, у которых есть профессия, – таких, как Клодия. Потому-то ты и пытаешься подорвать их репутацию. Кстати, к твоему сведению, она закончила университет magna cum laude [13]. А этого не добьешься, охмуряя профессоров.
Он унижал и принижал ее. Лес отвернулась, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. Она не знала, что сказать, – как пробиться через его неприступную броню и прекратить этот кошмар. Должен же быть какой-нибудь способ сохранить их семью.
– Не делай этого, Эндрю, – еле слышно проговорила она умоляющим, дрожащим голосом. Слезы текли по ее щекам. – Ты мне нужен.
– Нет, я тебе не нужен. И ты никогда во мне не нуждалась.
– Но это же неправда.
Она не могла поверить, что он действительно в этом убежден. Однако, взглянув на Эндрю, Лес увидела на его губах сардоническую усмешку, подтверждающую: он на самом деле считает, что не нужен ей.
– Меня просто ярость разбирает, когда я думаю о том, сколько раз мне напоминали, как мне повезло, что я женился на одной из дочерей Кинкейда. Многие годы мне звонили по телефону и спрашивали: «Это вы тот адвокат, у которого тесть Джейк Кинкейд?» Но я наконец сам завоевал свою репутацию. Тебе никогда не было нужно мое имя, и, видит Бог, у тебя гораздо больше денег, чем я сумею заработать за всю свою жизнь. Ты прекрасно обойдешься и без меня.
– Но ты мой муж.
– Ты говоришь это так, как сказала бы «моя норковая шуба» или «мои бриллианты». Я не вещь, которую можно взять в руки или надеть на себя, – строго сказал Эндрю. – А кроме того, после сегодняшнего дня я перестаю быть твоим мужем. Ты можешь оставить себе дом и все, что в нем находится, кроме моих личных вещей. Свою машину я возьму. А что касается остального, советую тебе нанять Артура Хилла. Он долгие годы представлял интересы семьи Кинкейдов. Или любого другого, кого выберешь сама, чтобы составить соглашение о разводе и разделить все прочее имущество и капиталовложения, которые мы накопили за нашу совместную жизнь. Пусть этот человек свяжется с моим партнером Биллом Торндайком. Он готовит для меня все бумаги, нужные для развода.
Все это звучало окончательным приговором, но никак не хотело укладываться у Лес в голове. Она не могла поверить, что Эндрю на самом деле решился на развод… что он может после стольких вместе прожитых лет вот так вот просто и холодно повернуться и уйти прочь. Ее мир распадался на части, и Лес не знала, что сделать, чтобы сохранить его.
– Дети… – Она в отчаянии хваталась за соломинку. – Как быть с ними? Ты подумал о том, какое наш развод окажет на них влияние?
Ей был ненавистен сожалеющий взгляд, который устремил на нее Эндрю.
– Как ты сама недавно сказала, они практически взрослые. Дети уже достаточно выросли, чтобы понимать, что иногда в жизни случается и такое. Постоянно распадаются какие-то семьи.
– Но только не моя, – запротестовала Лес, захлебываясь от рыданий, сотрясавших все ее тело.
– Все кончено, Лес. И что бы ты ни сказала, ничего уже не переменить. – Он выплеснул остатки спиртного и решительно опустил стакан на стойку, словно ставя последнюю точку. – Для всех будет лучше, если ты просто смиришься с этим.
– Как я могу смириться? – Лес смахнула слезы, текущие по щекам, и попыталась призвать Эндрю к благоразумию. – Ты сказал, что любишь меня, Эндрю. Если это действительно так, то зачем спешить с разводом? Сейчас ты считаешь, что влюблен в… нее. Ну а что, если нет? Что, если окажется, что это всего лишь временное увлечение? Не думаешь ли ты, что прежде, чем разрушать нашу семью, следует подождать и посмотреть, как долго продлится твое чувство? Может быть, не минет и года, как ты будешь с удивлением спрашивать себя, что ты вообще нашел в ней необычного. Наваждение пройдет. Вот сам увидишь. И тогда у нас будет все по-прежнему, как было.
Сейчас Лес казалось, что у нее осталась только одна надежда – оттянуть время.
– Нет, Лес. Ты не понимаешь. – Ее доводы ни на йоту не поколебали Эндрю. Лес видела это по непреклонному выражению его лица. – Даже если бы у меня были какие-то сомнения в своей любви к Клодии – а у меня их нет, – это все равно не изменило бы моего решения. Клодия беременна. Она носит моего ребенка.
– Нет, – в шоке отпрянула Лес, чувствуя, как внутри у нее все тошнотворно сжалось.
– Я не собирался рассказывать тебе об этом до сегодняшнего дня, потому что не считал, что это настолько уж важно. Я хочу развестись и жениться на Клодии, потому что люблю ее, а не потому, что у нее будет от меня ребенок. Но я желаю, чтобы ты раз и навсегда поняла: даже если бы я не женился вторично и мы остались бы вместе, ничего не осталось бы по-прежнему. Это было бы невозможно для каждого из нас – и для тебя, и для меня – забыть, что где-то в этом мире у меня есть незаконный ребенок.
Голос Эндрю доносился до Лес словно издали, с огромного расстояния. Голова шла кругом от тех унижений, затруднений и сложностей, которые сулило это заявление… и ей самой, и детям, Робу и Трише…
– Она… она могла бы сделать аборт… или уехать куда-нибудь подальше, чтобы там родить ребенка, а затем усыновить его…
– Она сама себе хозяйка, и ей решать, хочет она или нет делать аборт. Во всяком случае, не тебе находить за нее решение, Лес. И не мне, – проговорил Эндрю ровным голосом.
– Но ведь ты юрист. Убеди ее.
– Не буду даже и пытаться. – Он отошел от бара. В том, как он держался, в каждом его движении сквозила спокойная осмотрительность. – Она хочет ребенка.
– Она хочет тебя!
– А я хочу ее. И я воспитаю ребенка сам, а не позволю кому-то другому растить его, – сказал он.
Лес почудилось, что в доме сейчас обрушатся стены. Она не отрываясь смотрела на Эндрю и чувствовала себя совершенно несчастной, абсолютно бессильной. И это страшило ее. Сейчас она походила на потерявшегося ребенка, который не знает куда идти, чтобы самому отыскать дорогу, слишком испуганного, чтобы плакать.
– Мне очень жаль, Лес. – Эндрю помолчал, затем отвернулся от нее. – Мне правда жаль нас обоих за то, что все так обернулось.
Прошла целая секунда, прежде чем Лес осознала, что он направляется к двери. Она бросилась за ним.
– Куда ты идешь? Ты не можешь уйти!
– Я не могу остаться здесь.
Хотя он и остановился, между ними возник какой-то невидимый барьер, который мешал Лес подбежать к Эндрю и удержать его силой.
– Я упаковал свою одежду. Она в машине. Как-нибудь в другой раз я заеду, чтобы забрать все остальное… До свидания, Лес.
Она стояла, прикованная к полу, не в силах двинуться, а Эндрю прошагал ко входной двери и открыл ее.
Значит, он приехал заранее и приготовился к отъезду. И его одежда была уже в машине, когда Лес пришла домой. Следовательно, не было никакого шанса, что он переменит свое решение. Хотелось умереть, когда Лес вспоминала, как она, отбросив всю свою гордость и самоуважение, умоляла его одуматься.
– Ты едешь к ней домой, не так ли? – громко и горько проговорила она. – Собираешься жить с этой дешевой сукой, которую ты обрюхатил.
Эндрю на миг замер у раскрытой двери и, обернувшись, бесстрастно посмотрел на Лес.
– Если я тебе зачем-нибудь понадоблюсь, свяжись с моим офисом. Служба ответов всегда знает, где меня найти.
– Мерзавец! Убирайся прочь! Вон из моего дома!
Лес схватила первую попавшуюся под руку безделушку и швырнула ее в закрывшуюся за мужем дверь. За ней полетели цветочные вазы и керамические фигурки, журналы и зонтики – все, что Лес могла найти и что ей было под силу метнуть в эту ненавистную цель – дверь, за которой исчез Эндрю. Наконец силы покинули ее, ноги подкосились, и Лес опустилась на ступеньки лестницы, прислонясь головой к одному из столбиков перил.
– Не делай этого, Эндрю, – прошептала она прерывающимся голосом. – Не оставляй меня.
К горлу подступили рыдания, вначале тихие, но затем они набрали силу, и плечи Лес затряслись от бурного плача. Все кончено. Эндрю полностью отверг ее. Раз и навсегда. И боль от осознания этого была безысходной. Лес плакала до тех пор, пока не довела себя до состояния какого-то онемелого измождения.
Стемнело. Весь дом погрузился во тьму, и Лес была рада окутавшему ее черному кокону. В нем можно спрятаться от всего мира, а именно этого она хотела сейчас больше всего.
Тишину разорвал пронзительный звук, и Лес не сразу поняла, что звонит телефон. Это на миг привлекло ее внимание, но она тут же вернулась в состояние апатии, пытаясь отгородиться от его несмолкающего звона.
Затем ей с запозданием пришло в голову: может быть, это звонит Эндрю, чтобы сказать, что он передумал. Лес поспешила к телефону, оступаясь на осколках керамики и стекла в темноте прихожей. Больше всего она боялась, что Эндрю повесит трубку до того, как она успеет добежать до аппарата.
– Алло? – тревожно спросила Лес осипшим голосом, подняв наконец трубку и сжимая ее обеими руками.
Она с замиранием ожидала, что услышит голос Эндрю. Но это был не он.
– Я уже начала думать, что никого нет дома, – с оттенком раздражения ответила ей какая-то женщина. – Это Конни Дэвенпорт. Могу я поговорить с Лес?
Несколько секунд Лес не могла ответить ни слова.
– Алло, вы меня слышите? – требовательно произнесла женщина.
– Ее нет дома. – Лес нащупала в темноте телефон и опустила трубку на рычаги, резко прекратив разговор со своей подругой, прежде чем та успела еще что-то сказать.
Темнота в доме внезапно сделалась чужой и пугающей. Лес осторожно двинулась к стене, нашарила выключатель и зажгла верхний свет. Телефон начал звонить вновь. На этот раз Лес шарахнулась от него в сторону. Стекло, хрустя, крошилось у нее под ногами. Из задней части дома послышался какой-то шум, и Лес резко повернулась в смутной тревоге. Телефонные звонки внезапно оборвались, словно в соседней комнате кто-то поднял трубку. Краешком сознания Лес отметила: вернулась Эмма. Она не хотела видеть секретаршу. Она не хотела видеть никого. И ни с кем не желала говорить. Лес двинулась к дубовой лестнице наверх, пытаясь избежать вопросов, на которые не была готова ответить.
– Лес, миссис Дэвенпорт на проводе. Она хочет… – Эмма Сандерсон застыла на пороге прихожей. Ее неизменные спокойствие и деловитость на этот раз ей изменили – женщина растерянно уставилась на царивший вокруг разгром. – Боже милосердный, что случилось? Позвонить в полицию?
– Нет, – тупо ответила Лес и, опять повернувшись к лестнице, хотела спастись бегством. Она не знала, что сказать Эмме. Она не знала, как объяснить им всем, что Эндрю бросил ее… ради более молодой женщины… ради более умной…
– Вы… вы уверены, миссис Томас? – неуверенно спросила секретарь. – Вы не пострадали?..
«Пострадала!» Определение было настолько мягким, что Лес чуть не расхохоталась. «Уничтожена» – вот что надо было сказать.
– Нет, Эмма. – Она задержалась, поставив ногу на первую ступеньку. – Я не хочу говорить ни с кем… кроме Эндрю.
Лес надеялась, что он одумается, придет в чувство и пощадит ее, избавит от всех этих унижений.
– Если он позвонит, я буду наверху, – сказала она.
– Может, мне попытаться связаться с ним?
– Нет, – с силой ответила Лес.
Что было, то было: она умоляла Эндрю не бросать ее. Но она не станет просить его вернуться.
Лес поднялась по лестнице в гостиную и закрыла дверь, надеясь хоть на какое-то время отгородиться от мира. Она отважилась даже дойти до порога спальни Эндрю. Ящики в одежном шкафу были выдвинуты, двери распахнуты, а внутри – пусто. В комнате не осталось ни одной личной вещицы мужа. Бывшего мужа. Спальня казалась голой и покинутой – такой же покинутой, как и сама Лес. Она вернулась в свою спальню и заперла за собой дверь.
Три дня Лес не решалась выйти из своего убежища, отказываясь отвечать на все телефонные звонки и возвращая поднос с едой практически нетронутым. Никто из штата ее прислуги ни единым словом не обмолвился об отсутствии Эндрю или исчезновении его одежды. Даже Эмма. Но Лес знала: они догадываются, что он ее бросил. Иногда она часами просиживала не шевелясь и невидяще глядя в пространство. Иногда она плакала, хотя казалось, что слез больше не осталось. По ночам она рыскала по комнате, обуреваемая горечью и гневом, ненавидя Эндрю и клянясь себе, что никогда не примет его обратно, даже если он приползет к ней на коленях.
Каждый раз, когда Лес видела свое отражение в зеркале – бледное и вытянутое лицо с морщинками вокруг глаз, углубленными бессонницей, – ее негодование и обида на Эндрю вспыхивали с новой силой. Он наплевал на все эти годы, что они провели вместе, пустил их по ветру просто из-за того, что нашлась девица помоложе. Какому мужчине будет теперь нужна она, Лес, – сорокадвухлетняя женщина с двумя взрослыми детьми? Всем им подавай двадцатилетних нимф, которые заставляют их чувствовать себя вновь молодыми и полными мужских сил. Лес доводилось видеть этих одиноких разведенок средних лет, изнывающих по ласке, и она не хотела быть одной из них.
А потому она ждала, наполовину надеясь – Эндрю вернется назад прежде, чем кто-нибудь обнаружит, что он ее бросил. Она оттягивала тот миг, когда придется признаться окружающим в том, что произошло. Ее страшили неизбежные встречи с подругами. И ужаснее всего была необходимость рассказать обо всем Робу и Трише.
В дверь ее спальни постучали.
– Убирайтесь прочь!
Но на этот раз резкий приказ был проигнорирован, и дверь открылась. Лес возмущенно посмотрела на возникшую на пороге Эмму:
– Я же говорила вам, что не хочу, чтобы меня беспокоили по любой причине.
Женщина колебалась только миг, затем вошла в спальню и протянула Лес толстый конверт.
– Прислали на ваше имя. На вид что-то важное.
И быстро ретировалась из комнаты, вновь оставив Лес в одиночестве.
Она тяжело уставилась на обратный адрес, напечатанный в левом углу конверта: «Томас, Торндайк и Уолл – адвокаты». Механически подцепила ногтем запечатанный клапан пакета и достала из него официального вида документ. Бегло просмотрела первую страницу. Дальше читать не было нужды. Извещение о том, что Эндрю начинает бракоразводный процесс.
Он не вернется.
Держа извещение в руке, Лес вышла из спальни, где столько лет подряд спала в одиночестве, и спустилась по лестнице к бару в гостиной. Первый стакан со спиртным показался ей безвкусным, как вода, и она смешала себе второй, покрепче, и потянулась к телефону.
– Звонит Лес Томас, дочь Джейка Кинкейда. Я хочу поговорить с Артуром Хиллом…
Ожидая, пока адвокат подойдет к аппарату, она сделала несколько больших глотков из своего стакана. Когда в трубке раздался голос Артура Хилла, Лес объяснила ему суть дела, упоминая так мало подробностей, как это только было возможно.
– Лес, я настоятельно советую вам действовать без всякой спешки. – Хилл был знаком с семейством Кинкейдов множество лет, а потому говорил с ней как отец. – Всегда возможно примирение… и это самый лучший выход.
– Нет, – холодно и решительно отрезала Лес. – Я хочу развестись так быстро и так тихо, как только возможно устроить. Никаких отсрочек.
Ей очень хотелось отомстить, но сейчас Лес понимала всю ситуацию совершенно ясно и отчетливо, пусть даже это просветление сознания и было временным. Если затеять грязный развод, она потеряет больше, чем Эндрю. Попробуй Лес выволочь беременную Клодию на бракоразводный процесс, и она, вероятнее всего, тем самым заставит суд сочувствовать Эндрю и его пассии и выставит свое унижение на публичное посмешище. Не стоит и упоминать о том, как отзовется все это на Робе и Трише. Нет, лучше всего быстро расстаться, не привлекая ничьего внимания. И старый адвокат нехотя согласился с ее желанием.
Не успела Лес повесить трубку, как раздался звонок в дверь. Она не обратила на него никакого внимания и налила себе новую порцию спиртного. Судя по звуку шагов в длинном коридоре, к двери поспешила Эмма. Как только дверь открылась, Лес услышала требовательный голос матери:
– Я пришла узнать, что здесь происходит. Вы постоянно отказываетесь соединить меня с дочерью. Сейчас я настаиваю на том, чтобы вы отвели меня к ней.
– Прошу прощения, миссис Кинкейд, но ваша дочь отдала решительное распоряжение, чтобы ее не тревожили… Она не хочет ни с кем говорить. – Эмма говорила почтительно, но твердо.
Назревала безвыходная ситуация. Раз уж Одра приехала, она ни за что не уйдет, не повидавшись с дочерью, а Эмма тоже будет стоять до конца, грудью защищая спокойствие своей хозяйки.