Страница:
Лес услышала, как открылась дверца, и с досадой посмотрела на шофера, готового помочь ей сесть на заднее сиденье.
– Он подождет. Ему за это платят. Потанцуйте со мной, – приказала она, раскинув руки. – Вы аргентинец. Мы будем танцевать танго. Вы должны уметь.
В ее голосе звучал оттенок обоюдоострого сарказма: одна сторона лезвия была направлена против Рауля, другая – против нее самой. И все же она зашла слишком далеко, чтобы остановиться. Увидев, что Буканан даже не шевельнулся, она взяла его руку и положила себе на талию. Ее пальцы скользнули в его ладонь, и Лес, приняв танцевальную позу, вытянула наотлет левую руку Рауля.
– Вы готовы? Раз, два, три. Та да-да-ду да-да-да. – Но Лес так и не удалось стронуть Рауля с места. – Так вы не любите танго? – с вызовом спросила Лес. – А ведь оно так к вам подходит.
Она с трудом сдержала распирающий ее смех, грозивший перейти в истерику.
– Последнее танго в Париже.
Но Рауль не нашел ничего смешного в ее неудачной шутке.
– Отлично, – решительно заявила Лес, – если вы не хотите со мной танцевать, я приглашу шофера.
Выпустив его руку, она повернулась к автомобилю и ожидавшему возле водителю.
Рауль остановил ее.
– Мы будем танцевать. Но не танго.
– Хорошо. Не танго, – согласилась она, на этот раз ожидая, что уже не она сама, а он обнимет ее и начнет танец.
Лес почувствовала, как на ее талию легла знакомая сильная рука, и заскользила вслед за Раулем по уличному асфальту. Через несколько шагов она поняла, что они танцуют вальс. Лес стала негромко напевать мелодию, и ночь внезапно показалась ей великолепной. Руки, держащие ее в объятиях, и запах одеколона Рауля пробудили в ней страстные желания, которые, как она думала, были давно уже погребены. Она закрыла глаза, но от плавного кружения танца в голове у нее все поплыло, Лес сбилась с шага и, лишившись устойчивости, привалилась к Раулю. Ритм танца нарушился, и все чары мгновенно улетучились.
– Думаю, лучше нам остановиться, – сказала она, опустив голову. Затем окинула улицу невидящим взглядом, потеряв всякое представление о том, где находится. – Где машина?
Оказалось, что лимузин по-прежнему стоит неподалеку. Рауль сделал знак шоферу, чтобы тот подогнал к ним автомобиль, и поддержал Лес под руку. Когда машина остановилась возле них, он открыл заднюю дверь и помог ей сесть. Лес откинулась назад, запрокинув голову на изогнутую спинку сиденья. Она закрыла глаза, чувствуя себя еще более одинокой и обиженной, чем прежде, и по-прежнему не находя слов, чтобы выразить ревность, которую испытывала к Трише.
С противоположной стороны распахнулась дверь. Лес удивленно подняла голову и увидела, что Рауль садится на пассажирское сиденье рядом с ней.
– Вам совсем не надо ехать со мной, – запротестовала она. – Водитель сам доставит меня в отель.
– А где вы прикажете ему остановиться по дороге? – спросил Рауль.
Лес не нашлась, что ответить, и отвернулась, глядя в окно.
– Вы, видимо, считаете, что я пьяна. Хотелось бы мне, чтобы так оно и было… тогда бы я не помнила, что делала.
– В отель, месье? – Водитель-француз смотрел на их отражения в зеркале заднего обзора.
– Да.
Машина катила по улице. Лес смотрела в окно на глубокую тень деревьев Булонского леса, расплывавшихся в темноте на краю бульвара. Сквозь густую листву смутно виднелись тусклые цепочки огоньков, отмечая дороги и улицы, пересекающие знаменитый парк.
– Водитель, – она наклонилась вперед и постучала шофера по плечу. – Отвезите нас в лес.
– В Булонский лес? Нет, мадам, – решительно воспротивился шофер, глядя на Лес в свое зеркальце. – Ночью там небезопасно. Кишмя кишит всяким отребьем – проститутки и сумасшедшие бразильцы, переодетые в женское платье. Нет, мадам.
– Я хочу посмотреть на них. Поезжайте через парк.
Теперь Лес уже не просила, а приказывала. Она откинулась на сиденье, не слушая его сердитого брюзжания на французском. Поворчав, водитель подчинился и на следующем перекрестке свернул в парк.
По обе стороны дороги возвышались столетние деревья. Это была лишь одна из того множества путей-дорожек, что разбегались паутиной по огромному парку на западе Парижа. Свет стоявших на обочине фонарей освещал лишь массивные стволы, но не проникал в пышные лиственные кроны и не рассеивал глубоких теней на земле. Яркие лучи автомобильных фар, высвечивающих дорогу впереди, только усиливали ощущение тьмы по сторонам.
На освещенном перекрестке, где сходились две извилистые парковые дороги, стоял у самой обочины какой-то автомобиль. Женщина в коротком обтягивающем платье и в туфлях на высоких острых каблуках, пригнувшись к окну, разговаривала с сидящим внутри водителем. Рядом с ней небрежно привалился к крылу машины мужчина, а под фонарем ждали еще две женщины в кричащей одежде и с густым слоем краски на лицах – это с первого взгляда выдавало в них проституток.
Поравнявшись со стоящим на обочине автомобилем, водитель лимузина немного притормозил, чтобы проверить, не выезжает ли на перекресток с боковой дороги какая-нибудь машина. В это краткое мгновение Лес увидела, как стоявший рядом с проституткой человек – явно сутенер – распахнул дверцу машины и толкнул женщину на пассажирское сиденье. Больше ей ничего не удалось рассмотреть – лимузин уже набирал скорость, словно опуская занавес над маленькой сценкой из чужой жизни, разыгрывающейся в чужом, далеком от Лес мире.
В темном углу, где сидел Рауль, вспыхнула спичка. Лес обернулась к нему, наблюдая, как желтый свет играет на его резко вылепленном лице, пока Рауль прикуривает одну из свои тонких черных черут. Во всем его облике Лес ясно прочла молчаливое неодобрение. Выпустив длинную струю дыма, Рауль задул огонек. На какой-то миг по салону лимузина распространился запах горящей серы, который тут же заглушил аромат сладкого табачного дыма.
– Разве вас не забавляет это путешествие на темное дно Парижа? – насмешливо спросила Лес.
– Нет. – Все внимание Рауля было, казалось, полностью сосредоточено на горящем кончике сигары, зажатой между его большим и указательным пальцем.
Лес посмотрела вперед, на дорогу, становившуюся все оживленнее. То тут, то там виднелись проститутки. Одни – в сопровождении сутенера, другие – сами по себе. Женщины неторопливо прогуливались вдоль дороги поодиночке или парами, иные стояли и курили либо беседовали с подругами. Все они провожали взглядами проезжающий автомобиль. И у всех на лицах застыло одно и то же скучающее выражение.
– Здесь вы можете достать все, что только пожелаете, – цинично сказала Лес. – Наркотики, секс – двадцать минут любви… Все, разумеется, за деньги.
Они нагнали какую-то медленно ползущую по дороге машину, водитель которой, высунувшись в окно, изучал выставленный на продажу сексуальный товар. Шофер лимузина, недовольно ворча, был вынужден сбавить ход, но даже и малая скорость оказалась слишком высокой, когда потихоньку катившая впереди машина резко остановилась. Чертыхаясь, шофер резко вывернул руль и ударил по тормозам. Завизжали шины, лимузин занесло и он встал поперек дороги. Лес отбросило в сторону, на Рауля. Он инстинктивно подхватил ее.
Теплая волна захлестнула Лес, когда она почувствовала крепость поддерживающих ее рук и крепкий запах табака в его дыхании. Ее руки оказались прижатыми к груди Рауля, и она ощутила под гладкой тканью пиджака мощное биение его сердца. Все что ей оставалось сделать – склонить голову, и его губы прикоснулись бы к ее губам.
Шофер лимузина, приглушенно ругаясь, разворачивал машину, выруливая в прежнем направлении.
– С вами все хорошо? – пророкотал низкий голос Рауля у самого уха Лес.
Лес закрыла глаза. Ей хотелось сказать «нет», но она, разумеется, не могла этого сделать. У нее все хорошо. С ней не творится ничего неладного – совершенно ничего.
– Да, все хорошо.
Она напрягла руки, оттолкнулась от Рауля и села, как сидела прежде, отвернувшись от него и глядя в окно. Подбородок ее был гордо и решительно вздернут. Она ни в ком не нуждается… Ей не надо от него ни сочувствия, ни милостей…
Проституток, стоящих под фонарями на обочине, становилось все меньше, пока наконец путь вновь не сделался совершенно безлюдным. Но когда лимузин свернул на одну из боковых дорог, они, казалось, попали в новый, совершенно иной мир. Лес опять увидела женщин, стоящих или прогуливающихся вдоль обочины, но эти были одеты намного лучше, чем те, которые встречались им прежде. «Видимо, это более дорогие шлюхи», – безразлично подумала она.
Но после того, как они проехали мимо нескольких женщин, Лес почудилось в их внешности что-то необычное. Она окончательно утвердилась в своем подозрении, когда заметила высокую стройную девушку с длинными темными волосами, свисавшими до самой талии. Девица прогуливала на поводке доберман-пинчера. Ни одна шлюха не могла себе позволить такого. У этой породы собак такая дурная репутации, что к проститутке с доберманом не решится подойти ни один из возможных клиентов. А порядочная девушка, даже под охраной свирепого пса, не выберет для одинокой вечерней прогулки такое место, как это.
В Лес вспыхнуло любопытство, и она стала внимательнее вглядываться в следующую пару, мимо которой проезжал лимузин. Ей опять бросилась в глаза более дорогая и изысканная одежда. И хотя аксессуары были слишком броскими и кричащими, шикарные платья отвлекали внимание от явных недостатков в сложении девиц – толстых талий и узких бедер.
– Это мужчины, – догадалась она.
– Да, мадам, – ответил шофер. – Это так называемые бразильцы, которые постоянно носят женские платья и дефилируют по парку. Некоторые из них делают вид, что они проститутки, а потом грабят мужчин. Полиция пытается от них избавиться. Но их ничем не выкуришь – как крыс из сточных труб Парижа.
Ей доводилось видеть в клубах мужчин, изображающих из себя женщин, но она никогда еще не сталкивалась с трансвеститами. Они вряд ли забредают в те круги, где она обычно вращается, иронически подумала Лес.
Когда они поравнялись еще с троими мужчинами, стоящими под фонарем, Лес обратила внимание на одного из них, одетого в особенно красивое платье. Однако шелковый шарф, повязанный как обычный шейный платок, явно выделялся из стиля и портил все впечатление от изысканного наряда.
– Остановите машину, – сказала она.
– Мадам…
– Halte! [31]– крикнула Лес.
Ее рассердило, что водитель встречает в штыки каждую ее просьбу. Тот с большой неохотой подчинился и затормозил.
– Что вы собираетесь делать? – строго спросил Рауль, но Лес вовсе не собиралась объясняться с ним.
Она открыла дверцу и начала выбираться из машины. Рауль схватил ее за руку, чтобы остановить, Лес высвободилась и выскочила из лимузина.
– Подождите здесь, – приказала она водителю. – Я скоро вернусь.
Когда она захлопывала дверь, из машины донеслись новые проклятия, на этот раз уже по-испански.
Глянув, нет ли на дороге машин, Лес двинулась на другую сторону, направляясь к троице в женских платьях, стоящей под фонарем. Она ускорила шаги, когда услышала, как сзади хлопнула автомобильная дверца и раздался топот бегущих ног. И прежде, чем Рауль успел ее догнать, подошла к трансвеститам, которые с подозрением смотрели на нее во все глаза.
– Un moment, – сказала Лес и указала на того в белокуром парике, что стоял слева. – L'echarpe, – она указала на шарф, завязанный узлом вокруг его шеи. – L'echarpe n'est pas chic comme ca [32].
Шаги остановились где-то подле нее, но Лес, не обращая на Рауля внимания, дотронулась до шелкового узла, чтобы показать трансвеститу, как надо его завязать. Тот отпрянул, недоверчиво глядя на нее из-под накладных ресниц.
– S'il vous plait [33], – настойчиво повторила Лес и опять потянулась к шарфу.
На этот раз «бразилец» не отстранился. Лес умело распустила узел и стала расправлять узорную шелковую ткань, пока шарф не лег вокруг шеи мягким кольцом. Она перевязала узел заново, не так туго, и перебросила один конец шарфа ему на спину, а другой оставила спереди.
– Viola [34]. – Лес отступила на шаг и жестом пригласила остальных полюбоваться своей работой. Те одобрительно кивнули.
– Merci [35], – пробормотал «бразилец». Однако он все еще, кажется, был смущен ее действиями и не видел в исправлениях особого смысла.
– De rien [36], – пожала плечами Лес, отметая его благодарность, и двинулась прочь. – Bonsoir, mesdames [37]. – Она поняла свою ошибку и рассмеялась. – До свидания, господа.
Когда Лес повернулась, чтобы вернуться к машине, Рауль стоял в шаге от нее. Его пальцы крепко сжали ее руку. Вырваться из этой хватки было невозможно, и Рауль потащил ее через дорогу к лимузину, ожидавшему их с включенным двигателем.
– Idiota, – пробормотал он, и хотя Лес знала всего лишь несколько слов по-испански, перевода ей не потребовалось.
Водитель выскочил из машины и распахнул дверцу, тревожно оглядываясь на трансвеститов, которые вполголоса беседовали под фонарем. Рауль убедился, что Лес села в машину, захлопнул за ней дверь и, обойдя лимузин сзади, уселся с противоположной стороны.
Когда он оказался на сиденье рядом с ней, Лес сказала:
– Если они хотят одеваться по-женски, им следует знать, как делать это правильно.
Рауль ничего не ответил.
– В отель, – приказал он водителю. – И больше никаких остановок.
– Слушаюсь, месье, – с видимым облегчением ответил шофер.
– Во всяком случае, я не понимаю, почему вы так рассердились? – Лес метнула на Рауля недовольный взгляд. – Чего вы боялись? Что они могли сделать? Ограбить меня? Я оставила сумочку в машине, и единственное, что «бразильцы» могли забрать, это драгоценности, но они застрахованы. А изнасилование в данном случае мало вероятно. Я уверена, что они знают: для того чтобы стащить трусики, требуются две руки, но при этом становится довольно трудно удержать жертву.
Ответом ей было только молчание.
Тяжело вздохнув, Лес откинула голову на спинку сиденья.
– Ладно, может быть, это действительно был глупый поступок.
Автомобиль вырвался из парка на оживленные парижские улицы. Лес закрыла глаза, желая… Она не знала сама, чего ей хочется. Вероятно, быть не такой смущенной и такой одинокой? В глазах у нее мелькали огни уличных фонарей, свет которых проникал сквозь полусомкнутые веки. Она отпустила мысли свободно блуждать, не сосредоточиваясь ни на чем, кроме убаюкивающего покачивания автомобиля.
Когда они приехали в отель, Рауль вошел вместе с ней, взял у портье ключ и проводил Лес до лифта. Она подумала, что следовало бы отказаться от его эскорта, однако ее тронула настойчивая забота Рауля о том, чтобы она благополучно добралась до своей комнаты. Боль, гнев и желание вести себя нарочито вызывающе пропали и сменились какой-то легкой неясной тоской и печалью.
Подойдя к ее номеру, Рауль отпер замок и распахнул перед Лес дверь. Она прошла прямо в гостиную и бросила сумочку на стул. Затем привычным, бессознательным жестом подняла руки и начала вынимать заколки, чтобы распустить волосы, уложенные во «французскую косу».
– Ключ на столе.
Обернувшись, Лес взглянула на дверь. Рауль все еще стоял на пороге ее номера. Он указывал в направлении темного полированного бюро возле стены, где оставил ключи от номера.
– Отлично.
Лес смотрела на него, не в силах оторвать глаз, зачарованная привлекательностью Рауля, которую при всем желании не могла отрицать. Она видела, как ладно сложено его стройное мускулистое тело, как ярко блестят его голубые со стальным отливом глаза. Он выглядел таким мощным и полным жизни.
– Если нет больше ничего…
– Нет.
Она резко отвернулась, опять поворотясь к нему спиной, и высыпала шпильки на сиденье стула рядом с сумочкой. Взгляд ее остановился на двери спальни. Нет ничего горше, чем одной тащиться к кровати, залезать в постель и лежать там в одиночестве. Лес было необходимо, чтобы кто-нибудь обнял ее, чтобы ее любили, чтобы она была кому-нибудь нужна. Обхватив себя руками, чтобы унять нахлынувшее на нее чувство пустоты, она сжала пальцами плечи.
– Я хочу, чтобы кто-нибудь был рядом со мной в постели и любил меня.
Это заявление, казалось, отозвалось эхом в тишине гостиной.
– Вы всегда получаете то, что хотите? – резко, даже грубо спросил Рауль.
Лес обернулась к нему лицом.
– Я родом из Кинкейдов.
До сих пор она всегда добивалась всего, чего желала.
– Мне следовало бы догадаться. И вы ожидаете, что люди будут выполнять все, что вы им приказываете. Так ведь? – с вызовом спросил он, и болезненно обострившаяся чувствительность Лес различила в ледяном выражении его лица отказ.
Глубоко уязвленная, она сердито выкрикнула:
– Убирайтесь прочь! Уходите и оставьте меня в покое.
И метнулась через комнату к небольшому холодильнику, где хранились миниатюрные бутылочки со спиртным.
– Может, мне позвонить горничной, чтобы она помогла вам?
– Нет! – она хотела, чтобы в постель ее уложил он, а не горничная. Пальцы Лес крепко сжали бутылку с джином, другой рукой она ухватилась за верх холодильника, стараясь устоять на ногах. – Вы мне не нужны. Мне никто не нужен. Сейчас же убирайтесь прочь.
Какой-то миг в комнате не раздавалось ни единого звука, кроме ее собственного хриплого дыхания. Затем Лес услышала, как закрылась дверь, и затряслась от безмолвных рыданий. Взгляд ее упал на маленькую бутылочку со спиртным, которую она держала в руке. Она смела ее прочь вместе со стаканами и емкостью для льда. Все это посыпалось на застланный ковром пол и с приглушенным грохотом раскатилось в разные стороны. Лес опустилась на колени, цепляясь руками за верх холодильника.
– Боже милостивый! Что здесь происходит? – Эмма выбежала из своей комнаты, пытаясь на ходу запахнуть свой длинный хлопчатобумажный халат. Голова ее была обмотана атласным шарфом, чтобы не растрепать волосы во время сна. – Лес, с вами все в порядке?
– Да. – Она прижала ладони к щекам, чтобы вытереть слезы, затем с трудом встала.
Нога Эммы в ночной туфле случайно задела стакан, и тот покатился по ковру и остановился у ножки стула.
– Откуда этот разгром? – подозрительно сузив глаза, спросила секретарь.
– Совсем не то, что вы предполагаете, Эмма. Хотя, знает Бог, я дала вам достаточно поводов думать, что я превратилась в алкоголичку. Но сейчас я вдруг расхотела пить. Выпивка совсем не помогает. От нее становится только хуже. Я поняла это и… – Она небрежно и безразлично махнула рукой в сторону бутылки и бокалов, раскатившихся по полу. – Все, что видите, это результат моего открытия.
Она смотрела, как Эмма поднимает с пола разбросанные осколки и целые бокалы и ставит их на верх маленького холодильника.
– Где Триша?
– С Чандлерами. Я… уехала пораньше. – В душе у Лес все щемило от боли. – Трудно привыкать к одиночеству, Эмма. Не знаю, что я буду делать, если Роб и Триша тоже перестанут меня любить.
– Это невозможно. Вы же их мать. А вот что вам сейчас нужно – так это хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее. Проснетесь, и все ваши печали покажутся вам не такими уж страшными.
Но Лес думала об Одре. Любила ли она сама свою мать? Или их связь держалась только на признательности и чувстве долга? Есть ли между ними настоящая близость? Триша и Роб – единственные, кто у нее остался. И мысль о том, что она может потерять их, была Лес невыносима. Они обязаны заботиться о ней так же сильно, как она заботилась о них. Она не хочет, чтобы они обижались на нее так, как она иногда обижалась на Одру. Это было бы ужасной иронией.
– Вы ложитесь спать? – Эмма закончила прибирать в гостиной и остановилась на пути к своей комнате.
– Да.
Одна. Она будет спать одна, как и всегда.
Лес, медленно просыпаясь, перекатилась на спину и несколько секунд лежала неподвижно. Она ожидала, что сейчас на голову обрушится и застучит невидимыми молоточками тупая боль похмелья, но боль не приходила. Сознание было слегка затуманено, но как после сна, а не от алкоголя. Она потянулась, раскинув руки и прогнув спину. Затем расслабилась и открыла глаза, оглядывая по-лутемную спальню с занавешенными шторами. Полежала еще немного неподвижно, потом спустила ноги на пол. Шурша простынями, потянулась к шелковому халату, лежавшему в ногах кровати.
Солнечные лучи пытались пробиться сквозь складки плотных штор и ослепительно сияли в щелях между занавесями. Лес набросила на себя халат. Как приятно ощутить всей кожей прохладу легкой гладкой ткани и мягкую податливость плюшевого ковра под босыми ногами. Лес подошла к окну, нащупала шнур, раздвигающий шторы, и в комнату хлынуло яркое утреннее солнце.
Внизу, на площади Согласия, приглушенно гудели, как пчелы в улье, рои автомобилей. Глядя на восьмиугольную площадь, которую с одного края огибала Сена, Лес завязала на талии внутренние завязки халата и принялась за шелковый поясок.
Оглядывая классические пропорции площади Согласия, Лес с трудом могла представить себе кровавый террор, который когда-то видела знаменитая площадь. Сооруженная как площадь Людовика XV, чтобы утвердить его славу, она была переименована затем в площадь Согласия, символизирующую согласие и мир между людьми, и в ее центре на месте, где прежде стояла статуя Людовика XV, был воздвигнут обелиск. Лес невольно подумала: а когда она сама сможет наконец достигнуть в своей жизни согласия и внутреннего покоя?
В дверь, соединявшую спальню с другими комнатами номера, постучали.
– Гостиничное обслуживание!
Лес узнала голос Триши и улыбнулась.
– Входите.
Она окончательно затянула поясок халата и повернулась к открывающейся двери. Дочь в домашнем халатике вкатила в комнату столик на колесах, застеленный белой льняной скатертью и уставленный едой: кофейником с чашками, кувшином с соком и корзиной с круассанами. Здесь же красовался миниатюрный набор джемов и мармеладов и небольшая ваза со свежими цветами.
– Я услышала, что ты зашевелилась, и подумала, что, возможно, захочешь выпить кофе, – сказала Триша и подкатила столик к креслу в стиле Людовика XV.
– Захочу. – Лес подошла к столику и наполнила чашку дымящимся кофе из серебряного кофейника.
Отставив чашку в сторону, чтобы кофе немного остыл, она принялась за сок.
– Как ты себя чувствуешь? – Триша взяла один из круассанов.
– У меня нет похмелья, если ты спрашиваешь именно об этом, – сухо ответила Лес, запустив пальцы, как гребень, в спутавшиеся после сна волосы и убирая их с лица.
Триша уселась на кровать, скрестив ноги, и впилась зубами в слоеный рогалик. Лес взяла чашку с блюдцем и отнесла их к дамасскому стулу.
– Что вчера ночью случилось с Раулем? Он ушел, чтобы проводить тебя, и больше не вернулся.
Лес охватило сладкое оцепенение. Опустив глаза, она изучала темную жидкость в своей чашке, так похожую по оттенку на цвет волос Рауля.
– Он приехал вместе со мной в отель. А куда он пошел после этого, я не знаю.
– Во всяком случае, в ресторане он так и не показался. Мы ждали его почти целый час, а потом решили, что он не вернется. – Триша собирала крошки, упавшие на колени. – Кажется, вчера вечером ты поладила с ним лучше, чем прежде. Он наконец начал тебе нравиться?
Лес резко подняла голову и посмотрела на дочь, пытаясь понять, догадалась ли Триша, что мать вчера вечером соперничала с ней из-за Рауля. Но вопрос, видимо, и в самом деле был задан столь же небрежно и ненамеренно, как и прозвучал.
– У меня нет к нему никакой неприязни, – сказала Лес и отхлебнула горячего кофе, надеясь, что Триша никогда не узнает о ее ревности.
– Ну, тебе надо признать, что он – сама мужественность, – заявила Триша, широко улыбаясь. Было видно, что ей приятно даже подшучивать над тягой, которую она к нему испытывает.
– Да, этого у него не отнимешь, – согласилась Лес. Она знала это слишком хорошо. – Но я по-прежнему считаю, что он для тебя не пара. И это материнская привилегия и обязанность – сказать тебе об этом, – добавила она, предупреждая возражения, которые готовы были уже сорваться с губ дочери. – Я не хочу видеть, как ты ставишь себя перед ним в дурацкое положение. Это слишком больно ранит. Уж мне-то, как ты знаешь, это известно.
Наступило молчание. Лес, не глядя на дочь, чувствовала, что Триша изучает ее, но так и не подняла глаз от чашки с блюдцем, которые держала в руках.
– Ты имела в виду Эндрю, когда это сказала, не правда ли? – спокойно спросила Триша. – Я понимаю, что ты должна скучать по нему.
И Лес в который уже раз попыталась проанализировать и понять, какие чувства испытывает сейчас к бывшему мужу. Нет, она не скучает. Слишком сильны горечь и боль от развода, чтобы она могла чувствовать что-либо, кроме них.
– Не думаю, – сказала она. – Больше всего мне не хватает уверенности в том, что принесет завтрашний день. Я всегда знала, что собираюсь делать, что должно случиться, чего ждать. Теперь я не ведаю даже приблизительно, каково будет мое будущее. Иногда это пугает меня, – призналась Лес.
– Если у него ничего не получится с Клодией, вы с папой сойдетесь опять вместе?
Лес тяжело вздохнула.
– Тяжелый вопрос, – ушла она от прямого ответа. Да и можно ли вообще прямо ответить? Может, пару месяцев назад она и могла бы без колебаний сказать «да», но теперь это маловероятно. – Слишком много здесь замешано гордости и болезненных чувств… Да и кроме того, он женат.
– Он подождет. Ему за это платят. Потанцуйте со мной, – приказала она, раскинув руки. – Вы аргентинец. Мы будем танцевать танго. Вы должны уметь.
В ее голосе звучал оттенок обоюдоострого сарказма: одна сторона лезвия была направлена против Рауля, другая – против нее самой. И все же она зашла слишком далеко, чтобы остановиться. Увидев, что Буканан даже не шевельнулся, она взяла его руку и положила себе на талию. Ее пальцы скользнули в его ладонь, и Лес, приняв танцевальную позу, вытянула наотлет левую руку Рауля.
– Вы готовы? Раз, два, три. Та да-да-ду да-да-да. – Но Лес так и не удалось стронуть Рауля с места. – Так вы не любите танго? – с вызовом спросила Лес. – А ведь оно так к вам подходит.
Она с трудом сдержала распирающий ее смех, грозивший перейти в истерику.
– Последнее танго в Париже.
Но Рауль не нашел ничего смешного в ее неудачной шутке.
– Отлично, – решительно заявила Лес, – если вы не хотите со мной танцевать, я приглашу шофера.
Выпустив его руку, она повернулась к автомобилю и ожидавшему возле водителю.
Рауль остановил ее.
– Мы будем танцевать. Но не танго.
– Хорошо. Не танго, – согласилась она, на этот раз ожидая, что уже не она сама, а он обнимет ее и начнет танец.
Лес почувствовала, как на ее талию легла знакомая сильная рука, и заскользила вслед за Раулем по уличному асфальту. Через несколько шагов она поняла, что они танцуют вальс. Лес стала негромко напевать мелодию, и ночь внезапно показалась ей великолепной. Руки, держащие ее в объятиях, и запах одеколона Рауля пробудили в ней страстные желания, которые, как она думала, были давно уже погребены. Она закрыла глаза, но от плавного кружения танца в голове у нее все поплыло, Лес сбилась с шага и, лишившись устойчивости, привалилась к Раулю. Ритм танца нарушился, и все чары мгновенно улетучились.
– Думаю, лучше нам остановиться, – сказала она, опустив голову. Затем окинула улицу невидящим взглядом, потеряв всякое представление о том, где находится. – Где машина?
Оказалось, что лимузин по-прежнему стоит неподалеку. Рауль сделал знак шоферу, чтобы тот подогнал к ним автомобиль, и поддержал Лес под руку. Когда машина остановилась возле них, он открыл заднюю дверь и помог ей сесть. Лес откинулась назад, запрокинув голову на изогнутую спинку сиденья. Она закрыла глаза, чувствуя себя еще более одинокой и обиженной, чем прежде, и по-прежнему не находя слов, чтобы выразить ревность, которую испытывала к Трише.
С противоположной стороны распахнулась дверь. Лес удивленно подняла голову и увидела, что Рауль садится на пассажирское сиденье рядом с ней.
– Вам совсем не надо ехать со мной, – запротестовала она. – Водитель сам доставит меня в отель.
– А где вы прикажете ему остановиться по дороге? – спросил Рауль.
Лес не нашлась, что ответить, и отвернулась, глядя в окно.
– Вы, видимо, считаете, что я пьяна. Хотелось бы мне, чтобы так оно и было… тогда бы я не помнила, что делала.
– В отель, месье? – Водитель-француз смотрел на их отражения в зеркале заднего обзора.
– Да.
Машина катила по улице. Лес смотрела в окно на глубокую тень деревьев Булонского леса, расплывавшихся в темноте на краю бульвара. Сквозь густую листву смутно виднелись тусклые цепочки огоньков, отмечая дороги и улицы, пересекающие знаменитый парк.
– Водитель, – она наклонилась вперед и постучала шофера по плечу. – Отвезите нас в лес.
– В Булонский лес? Нет, мадам, – решительно воспротивился шофер, глядя на Лес в свое зеркальце. – Ночью там небезопасно. Кишмя кишит всяким отребьем – проститутки и сумасшедшие бразильцы, переодетые в женское платье. Нет, мадам.
– Я хочу посмотреть на них. Поезжайте через парк.
Теперь Лес уже не просила, а приказывала. Она откинулась на сиденье, не слушая его сердитого брюзжания на французском. Поворчав, водитель подчинился и на следующем перекрестке свернул в парк.
По обе стороны дороги возвышались столетние деревья. Это была лишь одна из того множества путей-дорожек, что разбегались паутиной по огромному парку на западе Парижа. Свет стоявших на обочине фонарей освещал лишь массивные стволы, но не проникал в пышные лиственные кроны и не рассеивал глубоких теней на земле. Яркие лучи автомобильных фар, высвечивающих дорогу впереди, только усиливали ощущение тьмы по сторонам.
На освещенном перекрестке, где сходились две извилистые парковые дороги, стоял у самой обочины какой-то автомобиль. Женщина в коротком обтягивающем платье и в туфлях на высоких острых каблуках, пригнувшись к окну, разговаривала с сидящим внутри водителем. Рядом с ней небрежно привалился к крылу машины мужчина, а под фонарем ждали еще две женщины в кричащей одежде и с густым слоем краски на лицах – это с первого взгляда выдавало в них проституток.
Поравнявшись со стоящим на обочине автомобилем, водитель лимузина немного притормозил, чтобы проверить, не выезжает ли на перекресток с боковой дороги какая-нибудь машина. В это краткое мгновение Лес увидела, как стоявший рядом с проституткой человек – явно сутенер – распахнул дверцу машины и толкнул женщину на пассажирское сиденье. Больше ей ничего не удалось рассмотреть – лимузин уже набирал скорость, словно опуская занавес над маленькой сценкой из чужой жизни, разыгрывающейся в чужом, далеком от Лес мире.
В темном углу, где сидел Рауль, вспыхнула спичка. Лес обернулась к нему, наблюдая, как желтый свет играет на его резко вылепленном лице, пока Рауль прикуривает одну из свои тонких черных черут. Во всем его облике Лес ясно прочла молчаливое неодобрение. Выпустив длинную струю дыма, Рауль задул огонек. На какой-то миг по салону лимузина распространился запах горящей серы, который тут же заглушил аромат сладкого табачного дыма.
– Разве вас не забавляет это путешествие на темное дно Парижа? – насмешливо спросила Лес.
– Нет. – Все внимание Рауля было, казалось, полностью сосредоточено на горящем кончике сигары, зажатой между его большим и указательным пальцем.
Лес посмотрела вперед, на дорогу, становившуюся все оживленнее. То тут, то там виднелись проститутки. Одни – в сопровождении сутенера, другие – сами по себе. Женщины неторопливо прогуливались вдоль дороги поодиночке или парами, иные стояли и курили либо беседовали с подругами. Все они провожали взглядами проезжающий автомобиль. И у всех на лицах застыло одно и то же скучающее выражение.
– Здесь вы можете достать все, что только пожелаете, – цинично сказала Лес. – Наркотики, секс – двадцать минут любви… Все, разумеется, за деньги.
Они нагнали какую-то медленно ползущую по дороге машину, водитель которой, высунувшись в окно, изучал выставленный на продажу сексуальный товар. Шофер лимузина, недовольно ворча, был вынужден сбавить ход, но даже и малая скорость оказалась слишком высокой, когда потихоньку катившая впереди машина резко остановилась. Чертыхаясь, шофер резко вывернул руль и ударил по тормозам. Завизжали шины, лимузин занесло и он встал поперек дороги. Лес отбросило в сторону, на Рауля. Он инстинктивно подхватил ее.
Теплая волна захлестнула Лес, когда она почувствовала крепость поддерживающих ее рук и крепкий запах табака в его дыхании. Ее руки оказались прижатыми к груди Рауля, и она ощутила под гладкой тканью пиджака мощное биение его сердца. Все что ей оставалось сделать – склонить голову, и его губы прикоснулись бы к ее губам.
Шофер лимузина, приглушенно ругаясь, разворачивал машину, выруливая в прежнем направлении.
– С вами все хорошо? – пророкотал низкий голос Рауля у самого уха Лес.
Лес закрыла глаза. Ей хотелось сказать «нет», но она, разумеется, не могла этого сделать. У нее все хорошо. С ней не творится ничего неладного – совершенно ничего.
– Да, все хорошо.
Она напрягла руки, оттолкнулась от Рауля и села, как сидела прежде, отвернувшись от него и глядя в окно. Подбородок ее был гордо и решительно вздернут. Она ни в ком не нуждается… Ей не надо от него ни сочувствия, ни милостей…
Проституток, стоящих под фонарями на обочине, становилось все меньше, пока наконец путь вновь не сделался совершенно безлюдным. Но когда лимузин свернул на одну из боковых дорог, они, казалось, попали в новый, совершенно иной мир. Лес опять увидела женщин, стоящих или прогуливающихся вдоль обочины, но эти были одеты намного лучше, чем те, которые встречались им прежде. «Видимо, это более дорогие шлюхи», – безразлично подумала она.
Но после того, как они проехали мимо нескольких женщин, Лес почудилось в их внешности что-то необычное. Она окончательно утвердилась в своем подозрении, когда заметила высокую стройную девушку с длинными темными волосами, свисавшими до самой талии. Девица прогуливала на поводке доберман-пинчера. Ни одна шлюха не могла себе позволить такого. У этой породы собак такая дурная репутации, что к проститутке с доберманом не решится подойти ни один из возможных клиентов. А порядочная девушка, даже под охраной свирепого пса, не выберет для одинокой вечерней прогулки такое место, как это.
В Лес вспыхнуло любопытство, и она стала внимательнее вглядываться в следующую пару, мимо которой проезжал лимузин. Ей опять бросилась в глаза более дорогая и изысканная одежда. И хотя аксессуары были слишком броскими и кричащими, шикарные платья отвлекали внимание от явных недостатков в сложении девиц – толстых талий и узких бедер.
– Это мужчины, – догадалась она.
– Да, мадам, – ответил шофер. – Это так называемые бразильцы, которые постоянно носят женские платья и дефилируют по парку. Некоторые из них делают вид, что они проститутки, а потом грабят мужчин. Полиция пытается от них избавиться. Но их ничем не выкуришь – как крыс из сточных труб Парижа.
Ей доводилось видеть в клубах мужчин, изображающих из себя женщин, но она никогда еще не сталкивалась с трансвеститами. Они вряд ли забредают в те круги, где она обычно вращается, иронически подумала Лес.
Когда они поравнялись еще с троими мужчинами, стоящими под фонарем, Лес обратила внимание на одного из них, одетого в особенно красивое платье. Однако шелковый шарф, повязанный как обычный шейный платок, явно выделялся из стиля и портил все впечатление от изысканного наряда.
– Остановите машину, – сказала она.
– Мадам…
– Halte! [31]– крикнула Лес.
Ее рассердило, что водитель встречает в штыки каждую ее просьбу. Тот с большой неохотой подчинился и затормозил.
– Что вы собираетесь делать? – строго спросил Рауль, но Лес вовсе не собиралась объясняться с ним.
Она открыла дверцу и начала выбираться из машины. Рауль схватил ее за руку, чтобы остановить, Лес высвободилась и выскочила из лимузина.
– Подождите здесь, – приказала она водителю. – Я скоро вернусь.
Когда она захлопывала дверь, из машины донеслись новые проклятия, на этот раз уже по-испански.
Глянув, нет ли на дороге машин, Лес двинулась на другую сторону, направляясь к троице в женских платьях, стоящей под фонарем. Она ускорила шаги, когда услышала, как сзади хлопнула автомобильная дверца и раздался топот бегущих ног. И прежде, чем Рауль успел ее догнать, подошла к трансвеститам, которые с подозрением смотрели на нее во все глаза.
– Un moment, – сказала Лес и указала на того в белокуром парике, что стоял слева. – L'echarpe, – она указала на шарф, завязанный узлом вокруг его шеи. – L'echarpe n'est pas chic comme ca [32].
Шаги остановились где-то подле нее, но Лес, не обращая на Рауля внимания, дотронулась до шелкового узла, чтобы показать трансвеститу, как надо его завязать. Тот отпрянул, недоверчиво глядя на нее из-под накладных ресниц.
– S'il vous plait [33], – настойчиво повторила Лес и опять потянулась к шарфу.
На этот раз «бразилец» не отстранился. Лес умело распустила узел и стала расправлять узорную шелковую ткань, пока шарф не лег вокруг шеи мягким кольцом. Она перевязала узел заново, не так туго, и перебросила один конец шарфа ему на спину, а другой оставила спереди.
– Viola [34]. – Лес отступила на шаг и жестом пригласила остальных полюбоваться своей работой. Те одобрительно кивнули.
– Merci [35], – пробормотал «бразилец». Однако он все еще, кажется, был смущен ее действиями и не видел в исправлениях особого смысла.
– De rien [36], – пожала плечами Лес, отметая его благодарность, и двинулась прочь. – Bonsoir, mesdames [37]. – Она поняла свою ошибку и рассмеялась. – До свидания, господа.
Когда Лес повернулась, чтобы вернуться к машине, Рауль стоял в шаге от нее. Его пальцы крепко сжали ее руку. Вырваться из этой хватки было невозможно, и Рауль потащил ее через дорогу к лимузину, ожидавшему их с включенным двигателем.
– Idiota, – пробормотал он, и хотя Лес знала всего лишь несколько слов по-испански, перевода ей не потребовалось.
Водитель выскочил из машины и распахнул дверцу, тревожно оглядываясь на трансвеститов, которые вполголоса беседовали под фонарем. Рауль убедился, что Лес села в машину, захлопнул за ней дверь и, обойдя лимузин сзади, уселся с противоположной стороны.
Когда он оказался на сиденье рядом с ней, Лес сказала:
– Если они хотят одеваться по-женски, им следует знать, как делать это правильно.
Рауль ничего не ответил.
– В отель, – приказал он водителю. – И больше никаких остановок.
– Слушаюсь, месье, – с видимым облегчением ответил шофер.
– Во всяком случае, я не понимаю, почему вы так рассердились? – Лес метнула на Рауля недовольный взгляд. – Чего вы боялись? Что они могли сделать? Ограбить меня? Я оставила сумочку в машине, и единственное, что «бразильцы» могли забрать, это драгоценности, но они застрахованы. А изнасилование в данном случае мало вероятно. Я уверена, что они знают: для того чтобы стащить трусики, требуются две руки, но при этом становится довольно трудно удержать жертву.
Ответом ей было только молчание.
Тяжело вздохнув, Лес откинула голову на спинку сиденья.
– Ладно, может быть, это действительно был глупый поступок.
Автомобиль вырвался из парка на оживленные парижские улицы. Лес закрыла глаза, желая… Она не знала сама, чего ей хочется. Вероятно, быть не такой смущенной и такой одинокой? В глазах у нее мелькали огни уличных фонарей, свет которых проникал сквозь полусомкнутые веки. Она отпустила мысли свободно блуждать, не сосредоточиваясь ни на чем, кроме убаюкивающего покачивания автомобиля.
Когда они приехали в отель, Рауль вошел вместе с ней, взял у портье ключ и проводил Лес до лифта. Она подумала, что следовало бы отказаться от его эскорта, однако ее тронула настойчивая забота Рауля о том, чтобы она благополучно добралась до своей комнаты. Боль, гнев и желание вести себя нарочито вызывающе пропали и сменились какой-то легкой неясной тоской и печалью.
Подойдя к ее номеру, Рауль отпер замок и распахнул перед Лес дверь. Она прошла прямо в гостиную и бросила сумочку на стул. Затем привычным, бессознательным жестом подняла руки и начала вынимать заколки, чтобы распустить волосы, уложенные во «французскую косу».
– Ключ на столе.
Обернувшись, Лес взглянула на дверь. Рауль все еще стоял на пороге ее номера. Он указывал в направлении темного полированного бюро возле стены, где оставил ключи от номера.
– Отлично.
Лес смотрела на него, не в силах оторвать глаз, зачарованная привлекательностью Рауля, которую при всем желании не могла отрицать. Она видела, как ладно сложено его стройное мускулистое тело, как ярко блестят его голубые со стальным отливом глаза. Он выглядел таким мощным и полным жизни.
– Если нет больше ничего…
– Нет.
Она резко отвернулась, опять поворотясь к нему спиной, и высыпала шпильки на сиденье стула рядом с сумочкой. Взгляд ее остановился на двери спальни. Нет ничего горше, чем одной тащиться к кровати, залезать в постель и лежать там в одиночестве. Лес было необходимо, чтобы кто-нибудь обнял ее, чтобы ее любили, чтобы она была кому-нибудь нужна. Обхватив себя руками, чтобы унять нахлынувшее на нее чувство пустоты, она сжала пальцами плечи.
– Я хочу, чтобы кто-нибудь был рядом со мной в постели и любил меня.
Это заявление, казалось, отозвалось эхом в тишине гостиной.
– Вы всегда получаете то, что хотите? – резко, даже грубо спросил Рауль.
Лес обернулась к нему лицом.
– Я родом из Кинкейдов.
До сих пор она всегда добивалась всего, чего желала.
– Мне следовало бы догадаться. И вы ожидаете, что люди будут выполнять все, что вы им приказываете. Так ведь? – с вызовом спросил он, и болезненно обострившаяся чувствительность Лес различила в ледяном выражении его лица отказ.
Глубоко уязвленная, она сердито выкрикнула:
– Убирайтесь прочь! Уходите и оставьте меня в покое.
И метнулась через комнату к небольшому холодильнику, где хранились миниатюрные бутылочки со спиртным.
– Может, мне позвонить горничной, чтобы она помогла вам?
– Нет! – она хотела, чтобы в постель ее уложил он, а не горничная. Пальцы Лес крепко сжали бутылку с джином, другой рукой она ухватилась за верх холодильника, стараясь устоять на ногах. – Вы мне не нужны. Мне никто не нужен. Сейчас же убирайтесь прочь.
Какой-то миг в комнате не раздавалось ни единого звука, кроме ее собственного хриплого дыхания. Затем Лес услышала, как закрылась дверь, и затряслась от безмолвных рыданий. Взгляд ее упал на маленькую бутылочку со спиртным, которую она держала в руке. Она смела ее прочь вместе со стаканами и емкостью для льда. Все это посыпалось на застланный ковром пол и с приглушенным грохотом раскатилось в разные стороны. Лес опустилась на колени, цепляясь руками за верх холодильника.
– Боже милостивый! Что здесь происходит? – Эмма выбежала из своей комнаты, пытаясь на ходу запахнуть свой длинный хлопчатобумажный халат. Голова ее была обмотана атласным шарфом, чтобы не растрепать волосы во время сна. – Лес, с вами все в порядке?
– Да. – Она прижала ладони к щекам, чтобы вытереть слезы, затем с трудом встала.
Нога Эммы в ночной туфле случайно задела стакан, и тот покатился по ковру и остановился у ножки стула.
– Откуда этот разгром? – подозрительно сузив глаза, спросила секретарь.
– Совсем не то, что вы предполагаете, Эмма. Хотя, знает Бог, я дала вам достаточно поводов думать, что я превратилась в алкоголичку. Но сейчас я вдруг расхотела пить. Выпивка совсем не помогает. От нее становится только хуже. Я поняла это и… – Она небрежно и безразлично махнула рукой в сторону бутылки и бокалов, раскатившихся по полу. – Все, что видите, это результат моего открытия.
Она смотрела, как Эмма поднимает с пола разбросанные осколки и целые бокалы и ставит их на верх маленького холодильника.
– Где Триша?
– С Чандлерами. Я… уехала пораньше. – В душе у Лес все щемило от боли. – Трудно привыкать к одиночеству, Эмма. Не знаю, что я буду делать, если Роб и Триша тоже перестанут меня любить.
– Это невозможно. Вы же их мать. А вот что вам сейчас нужно – так это хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее. Проснетесь, и все ваши печали покажутся вам не такими уж страшными.
Но Лес думала об Одре. Любила ли она сама свою мать? Или их связь держалась только на признательности и чувстве долга? Есть ли между ними настоящая близость? Триша и Роб – единственные, кто у нее остался. И мысль о том, что она может потерять их, была Лес невыносима. Они обязаны заботиться о ней так же сильно, как она заботилась о них. Она не хочет, чтобы они обижались на нее так, как она иногда обижалась на Одру. Это было бы ужасной иронией.
– Вы ложитесь спать? – Эмма закончила прибирать в гостиной и остановилась на пути к своей комнате.
– Да.
Одна. Она будет спать одна, как и всегда.
Лес, медленно просыпаясь, перекатилась на спину и несколько секунд лежала неподвижно. Она ожидала, что сейчас на голову обрушится и застучит невидимыми молоточками тупая боль похмелья, но боль не приходила. Сознание было слегка затуманено, но как после сна, а не от алкоголя. Она потянулась, раскинув руки и прогнув спину. Затем расслабилась и открыла глаза, оглядывая по-лутемную спальню с занавешенными шторами. Полежала еще немного неподвижно, потом спустила ноги на пол. Шурша простынями, потянулась к шелковому халату, лежавшему в ногах кровати.
Солнечные лучи пытались пробиться сквозь складки плотных штор и ослепительно сияли в щелях между занавесями. Лес набросила на себя халат. Как приятно ощутить всей кожей прохладу легкой гладкой ткани и мягкую податливость плюшевого ковра под босыми ногами. Лес подошла к окну, нащупала шнур, раздвигающий шторы, и в комнату хлынуло яркое утреннее солнце.
Внизу, на площади Согласия, приглушенно гудели, как пчелы в улье, рои автомобилей. Глядя на восьмиугольную площадь, которую с одного края огибала Сена, Лес завязала на талии внутренние завязки халата и принялась за шелковый поясок.
Оглядывая классические пропорции площади Согласия, Лес с трудом могла представить себе кровавый террор, который когда-то видела знаменитая площадь. Сооруженная как площадь Людовика XV, чтобы утвердить его славу, она была переименована затем в площадь Согласия, символизирующую согласие и мир между людьми, и в ее центре на месте, где прежде стояла статуя Людовика XV, был воздвигнут обелиск. Лес невольно подумала: а когда она сама сможет наконец достигнуть в своей жизни согласия и внутреннего покоя?
В дверь, соединявшую спальню с другими комнатами номера, постучали.
– Гостиничное обслуживание!
Лес узнала голос Триши и улыбнулась.
– Входите.
Она окончательно затянула поясок халата и повернулась к открывающейся двери. Дочь в домашнем халатике вкатила в комнату столик на колесах, застеленный белой льняной скатертью и уставленный едой: кофейником с чашками, кувшином с соком и корзиной с круассанами. Здесь же красовался миниатюрный набор джемов и мармеладов и небольшая ваза со свежими цветами.
– Я услышала, что ты зашевелилась, и подумала, что, возможно, захочешь выпить кофе, – сказала Триша и подкатила столик к креслу в стиле Людовика XV.
– Захочу. – Лес подошла к столику и наполнила чашку дымящимся кофе из серебряного кофейника.
Отставив чашку в сторону, чтобы кофе немного остыл, она принялась за сок.
– Как ты себя чувствуешь? – Триша взяла один из круассанов.
– У меня нет похмелья, если ты спрашиваешь именно об этом, – сухо ответила Лес, запустив пальцы, как гребень, в спутавшиеся после сна волосы и убирая их с лица.
Триша уселась на кровать, скрестив ноги, и впилась зубами в слоеный рогалик. Лес взяла чашку с блюдцем и отнесла их к дамасскому стулу.
– Что вчера ночью случилось с Раулем? Он ушел, чтобы проводить тебя, и больше не вернулся.
Лес охватило сладкое оцепенение. Опустив глаза, она изучала темную жидкость в своей чашке, так похожую по оттенку на цвет волос Рауля.
– Он приехал вместе со мной в отель. А куда он пошел после этого, я не знаю.
– Во всяком случае, в ресторане он так и не показался. Мы ждали его почти целый час, а потом решили, что он не вернется. – Триша собирала крошки, упавшие на колени. – Кажется, вчера вечером ты поладила с ним лучше, чем прежде. Он наконец начал тебе нравиться?
Лес резко подняла голову и посмотрела на дочь, пытаясь понять, догадалась ли Триша, что мать вчера вечером соперничала с ней из-за Рауля. Но вопрос, видимо, и в самом деле был задан столь же небрежно и ненамеренно, как и прозвучал.
– У меня нет к нему никакой неприязни, – сказала Лес и отхлебнула горячего кофе, надеясь, что Триша никогда не узнает о ее ревности.
– Ну, тебе надо признать, что он – сама мужественность, – заявила Триша, широко улыбаясь. Было видно, что ей приятно даже подшучивать над тягой, которую она к нему испытывает.
– Да, этого у него не отнимешь, – согласилась Лес. Она знала это слишком хорошо. – Но я по-прежнему считаю, что он для тебя не пара. И это материнская привилегия и обязанность – сказать тебе об этом, – добавила она, предупреждая возражения, которые готовы были уже сорваться с губ дочери. – Я не хочу видеть, как ты ставишь себя перед ним в дурацкое положение. Это слишком больно ранит. Уж мне-то, как ты знаешь, это известно.
Наступило молчание. Лес, не глядя на дочь, чувствовала, что Триша изучает ее, но так и не подняла глаз от чашки с блюдцем, которые держала в руках.
– Ты имела в виду Эндрю, когда это сказала, не правда ли? – спокойно спросила Триша. – Я понимаю, что ты должна скучать по нему.
И Лес в который уже раз попыталась проанализировать и понять, какие чувства испытывает сейчас к бывшему мужу. Нет, она не скучает. Слишком сильны горечь и боль от развода, чтобы она могла чувствовать что-либо, кроме них.
– Не думаю, – сказала она. – Больше всего мне не хватает уверенности в том, что принесет завтрашний день. Я всегда знала, что собираюсь делать, что должно случиться, чего ждать. Теперь я не ведаю даже приблизительно, каково будет мое будущее. Иногда это пугает меня, – призналась Лес.
– Если у него ничего не получится с Клодией, вы с папой сойдетесь опять вместе?
Лес тяжело вздохнула.
– Тяжелый вопрос, – ушла она от прямого ответа. Да и можно ли вообще прямо ответить? Может, пару месяцев назад она и могла бы без колебаний сказать «да», но теперь это маловероятно. – Слишком много здесь замешано гордости и болезненных чувств… Да и кроме того, он женат.