Страница:
– Вы не имели права так поступать! – почти рыдая крикнул он. – Вы позволили им убить себя и бросили меня одного! Вы не должны были делать этого…
– Но, Хэл, послушай! Ведь мы выполняли свою обязанность, защищали тебя. – В голосе Уолтера слышалась глубокая боль.
– А я не просил вас об этом! Меня незачем защищать! Я хотел, чтобы вы оставались живыми! А вы позволили им перестрелять вас!
– Мальчик мой, ты был подготовлен к такого рода событиям, – хрипло сказал Малахия. – Мы говорили тебе, что нечто подобное может произойти, и учили тебя, как следует поступать.
Хэл ничего не ответил. Теперь, когда он дал волю своей скорби, она захватила его целиком.
– Я не знал… – Он зарыдал.
– Малыш, мы же учили тебя, как надо справляться с болью, – вступил в разговор Авдий. – Ты не борись с ней. Прими ее. Считай, что тебя это не касается, и боль не причинит тебе вреда.
– Но это ведь касается меня… – Весь поглощенный своим горем, Хэл ритмично раскачивался, сидя на кровати.
– Авдий прав, Хэл, – мягко сказал Уолтер. – Мы научили тебя, и ты знаешь, что нужно сейчас делать.
– Вам все равно, всем вам… Вы не понимаете!
– Конечно же, мы понимаем, – продолжал Уолтер. – Мы были твоей единственной семьей, и теперь ты почувствовал себя совершенно одиноким. Ты считаешь, что у тебя все отняли. Но это не так. У тебя по-прежнему есть семья, огромная семья – все обитатели четырнадцати миров.
Хэл помотал головой, продолжая раскачиваться: вперед – назад, вперед – назад.
– Но это действительно так. Сейчас ты думаешь, что никто не сможет заменить тебе тех, кого ты потерял. Но они появятся. Среди людей ты встретишь тех, кто тебя возненавидит, и тех, кто полюбит. Я знаю, сейчас тебе трудно в это поверить, но так будет.
– А кроме того, существует нечто большее, чем любовь, – неожиданно сказал Малахия. – И ты узнаешь это. Бывает, что в итоге приходится жертвовать любовью, чтобы завершить то, что ты должен был сделать.
– Это наступит, если будет на то воля Божья, – остановил его Авдий. – Но нет никаких причин, чтобы ребенок столкнулся с этим уже теперь. Предоставь это будущему, Малахия.
– Будущее уже наступило, – буркнул Малахия. – Он не сможет противостоять направленным против него силам, если будет вот так сидеть на постели и плакать. Ну-ка распрямись, мальчик! – Приказ прозвучал мягко, почти ласково. – Постарайся взять себя в руки. Тебе надо наметить план действий. Мертвые – это мертвые. А живые должны думать о живых, если даже эти живые – они сами.
– Хэл, Малахия прав. – Тон Уолтера по-прежнему оставался сердечным, но слова звучали уже настойчиво. – И Авдий тоже прав. Продолжая сейчас предаваться своему горю, ты только оттягиваешь момент, когда тебе придется задуматься о более серьезных вещах.
– Нет, – ответил Хэл, качая головой, – нет…
Сейчас он был не в состоянии даже в самой малой степени обрести уверенность в себе, осознавая гибель этих трех человек, которых он любил всю свою жизнь и продолжал любить сейчас. А они по-прежнему разговаривали – и хорошо знакомые ему соображения, повторявшиеся по много раз теми же самыми словами, постепенно, помимо его воли, достигали его слуха.
Шок, подученный им от случившегося, как будто отбросил его назад, в раннее детство, и он снова испытал это чувство ужасной детской беспомощности. Но сейчас, когда рядом с ним звучали такие знакомые голоса, он начал возвращаться в настоящее, вновь обретая относительную зрелость своих шестнадцати лет.
– …он должен где-то укрыться. – Это произнес Уолтер.
– Но где? – спросил Малахия.
– Я отправлюсь к экзотам, – неожиданно для самого себя сказал Хэл. – Уолтер, я ведь мог бы сойти за маранца?
– Что ты думаешь об этом? – поинтересовался Малахия, обращаясь к Уолтеру. – Твой народ не выдаст его Иным?
– По своей воле – нет, – ответил Уолтер. – Но ты прав. Если Иные узнают, что он там, и окажут на маранцев давление, те не смогут укрывать его. Экзотские миры Иные не контролируют, но их межпланетные связи уязвимы, а благополучие Мары и Культиса важнее судьбы одного мальчика.
– Он мог бы спрятаться на Гармонии или Ассоциации, – предложил Авдий. – Иные властвуют в наших городах, но за их пределами живут те, кто никогда не станет приспешниками сатанинских отродий. Эти люди не выдадут его.
– Ему придется жить там как изгою, – вздохнул Уолтер. – Он еще слишком молод, чтобы сражаться.
– Я могу сражаться! – запальчиво возразил Хэл. – И с Иными, и с кем угодно!
– Успокойся, малыш! – остановил его Малахия. – Они съедят тебя вместе с тостами за завтраком, даже не поднимаясь с кресел. Ты прав, Уолтер. Среди квакеров ему будет небезопасно.
– Тогда Дорсай, – сказал Хэл. Малахия посмотрел на него, сдвинув седые кустики бровей.
– Когда ты будешь готов и способен сражаться, тогда ступай к дорсайцам, – произнес старый воин. – А до тех пор тебе там делать нечего.
– Но тогда куда же? – воскликнул Авдий. – Все другие миры, кроме Земли, уже попали под контроль Иных. И стоит им лишь пронюхать, что он там, и его уже никто и ничто не спасет.
– И тем не менее это должен быть какой-то другой мир, – сказал Уолтер. – Здесь, на Земле, ему тоже нельзя оставаться. Как только они узнают все подробности о его жизни и о том воспитании, которое мы ему дали, то сразу же примутся искать его. Среди них есть потомки от смешанных браков с экзотами, как тот высокий человек, свидетель нашей гибели; эти люди, так же как я, как все, кто обучался на Маре или Культисе, знают онтогенетику. Они являются исторической силой, эти Иные Люди, но им известно, что по отношению ко всякой подобной силе должна существовать противодействующая ей.
– Тогда Ньютон, – сказал Авдий. – Пусть он скроется среди лабораторий и башен из слоновой кости.
– Нет, – возразил Малахия. – Все они там похожи на черепах и улиток. Чуть что, тут же прячутся в свои панцири и раковины и закрывают их за собой. Среди таких людей он будет ощущать себя настоящей белой вороной.
– А как насчет Сеты? – спросил Авдий.
– Ты что, спятил? Как раз там и собралось больше всего Иных, – проворчал Малахия. – Ведь Сета – средоточие банков, там сходятся пути межзвездной торговли. Все эти не имеющие узкой специализации миры, так же как Венера и Марс, стали теперь планетами, где все структуры общественного управления контролируются исключительно Иными. Один неверный шаг, и с нашим мальчиком будет покончено.
– Да, это верно, – медленно произнес Уолтер. – Ты сказал, Авдий, что все миры, кроме Дорсая, Экзотских и Квакерских миров, а также Земли, уже контролируются Иными. Но есть одно исключение. Планета, которая не может представлять для них интереса, потому Что там не существует подлинного общества, над которым они захотели бы властвовать. Это Коби.
– К шахтерам? – Хэл удивленно уставился на Уолтера. – Но ведь единственное, что я смогу там делать, – это работать в шахте.
– Да, – кивнул Уолтер.
Хэл продолжал с недоумением смотреть на наставника.
– Но… – Слова застряли у него в горле. Мара, Культис, Гармония и Ассоциация, а также Дорсай – вот те места, куда он жаждал отправиться. Любой из молодых миров был интересным, неизвестным местом. Но Коби…
– Это все равно что отправить меня в тюрьму! – наконец выдавил он из себя.
Малахия повернулся к экзоту.
– Я думаю, ты прав, Уолтер, – сказал он и перевел взгляд на Хэла. – Сколько тебе сейчас лет, мальчик? По-моему, примерно через, месяц должно исполниться семнадцать, так?
– Через две недели, – уточнил Хэл. Его голос дрогнул от внезапно нахлынувших воспоминаний о том, как отмечались его дни рождения в прежние годы.
– Семнадцать… – задумчиво протянул Малахия, глядя на Уолтера и Авдия. – Три года в шахте, и ему будет почти двадцать…
– Три года! – В голосе Хэла прозвучало отчаяние.
– Да, три года, – мягко сказал Уолтер. – Там, среди безымянных и потерянных людей, ты сможешь сам стать безымянным и затеряться лучше, чем в любом другом мире. За три года о тебе совершенно забудут.
– И выйдешь оттуда другим человеком, – прибавил Авдий.
– Но я не хочу становиться другим!
– Ты должен им стать, – заявил Малахия категорическим тоном. – Если, конечно, намереваешься уцелеть.
– Но три года! – снова повторил Хэл. – Это же почти одна пятая всей прожитой мной жизни. Это вечность.
– Да, – подтвердил Уолтер, и Хэл отчаянно посмотрел на него. Уолтер, будучи самым добрым из его троих воспитателей, отличался тем, что никогда не менял однажды принятого решения. – И именно потому, Хэл, что пребывание в шахте покажется вечностью, оно пойдет тебе исключительно на пользу. При всем том, что мы старались делать для тебя, ты рос в уединении, изолированно от обычных людей. У нас не было выбора, но тем не менее это нанесло тебе определенный вред. Сейчас ты как тепличное растение, которое может погибнуть, если внезапно окажется под открытым небом.
– Тепличное растение? – Хэл вопрошающе смотрел на Малахию и Авдия. – И это все, что я собой представляю? Малахия, ведь ты же говорил, что по своей подготовке я ни в чем не уступаю обычному дорсайцу моего возраста. А ты, Авдий, говорил, что…
– Да хранит тебя Бог, мой мальчик, – прервал его Авдий. – То, что мы старались из тебя сделать, и то, что ты сейчас собой представляешь, делает честь всем нам. Но реальная жизнь миров – это одна из тех сфер бытия, с которыми ты не соприкасался. А именно в этой реальной жизни тебе предстоит жить и бороться, до тех пор пока Господь не приведет тебя наконец к завершению всех твоих предназначений и вечному покою. Ты не можешь больше жить в изоляции, вне контактов с окружающей тебя действительностью, и, учитывая это, я не должен был предлагать Ньютон. Отныне ты должен окунуться в среду обычных людей, мужчин и женщин, и учиться у них жизни.
– Но они не захотят учить меня, – сказал Хэл. – С какой стати им это делать?
– Не они должны учить тебя, а ты сам будешь учиться у них.
– Учиться! – воскликнул Хэл. – Вы постоянно твердили мне все трое: учи это! учись тому! Не пора ли мне заняться чем-то более важным, чем учение?
– На свете не существует ничего более важного, чем учение, – ответил ему Уолтер, и по его тону Хэл понял: сидящие перед ним три его воспитателя единодушно решили, что ему следует отправиться на Коби. И возражать было бесполезно. Итак, это решение о его дальнейшей судьбе не было принято другими людьми – ситуацию анализировал сам Хэл. При этом исследованию подверглись всевозможные варианты, и в результате он определил, что наиболее безопасно для него в ближайшие годы находиться на Коби.
Такой вывод чрезвычайно расстроил Хэла. Он был молод, и тринадцать других обитаемых миров, населенных «представителями человеческой расы, манили его к себе возможными перспективами, притягивали, словно сверкающие драгоценности. Работу же в шахте он совершенно искренне приравнивал к пребыванию в тюрьме, а установленный срок – три года – действительно казался ему вечностью.
Глава 3
– Но, Хэл, послушай! Ведь мы выполняли свою обязанность, защищали тебя. – В голосе Уолтера слышалась глубокая боль.
– А я не просил вас об этом! Меня незачем защищать! Я хотел, чтобы вы оставались живыми! А вы позволили им перестрелять вас!
– Мальчик мой, ты был подготовлен к такого рода событиям, – хрипло сказал Малахия. – Мы говорили тебе, что нечто подобное может произойти, и учили тебя, как следует поступать.
Хэл ничего не ответил. Теперь, когда он дал волю своей скорби, она захватила его целиком.
– Я не знал… – Он зарыдал.
– Малыш, мы же учили тебя, как надо справляться с болью, – вступил в разговор Авдий. – Ты не борись с ней. Прими ее. Считай, что тебя это не касается, и боль не причинит тебе вреда.
– Но это ведь касается меня… – Весь поглощенный своим горем, Хэл ритмично раскачивался, сидя на кровати.
– Авдий прав, Хэл, – мягко сказал Уолтер. – Мы научили тебя, и ты знаешь, что нужно сейчас делать.
– Вам все равно, всем вам… Вы не понимаете!
– Конечно же, мы понимаем, – продолжал Уолтер. – Мы были твоей единственной семьей, и теперь ты почувствовал себя совершенно одиноким. Ты считаешь, что у тебя все отняли. Но это не так. У тебя по-прежнему есть семья, огромная семья – все обитатели четырнадцати миров.
Хэл помотал головой, продолжая раскачиваться: вперед – назад, вперед – назад.
– Но это действительно так. Сейчас ты думаешь, что никто не сможет заменить тебе тех, кого ты потерял. Но они появятся. Среди людей ты встретишь тех, кто тебя возненавидит, и тех, кто полюбит. Я знаю, сейчас тебе трудно в это поверить, но так будет.
– А кроме того, существует нечто большее, чем любовь, – неожиданно сказал Малахия. – И ты узнаешь это. Бывает, что в итоге приходится жертвовать любовью, чтобы завершить то, что ты должен был сделать.
– Это наступит, если будет на то воля Божья, – остановил его Авдий. – Но нет никаких причин, чтобы ребенок столкнулся с этим уже теперь. Предоставь это будущему, Малахия.
– Будущее уже наступило, – буркнул Малахия. – Он не сможет противостоять направленным против него силам, если будет вот так сидеть на постели и плакать. Ну-ка распрямись, мальчик! – Приказ прозвучал мягко, почти ласково. – Постарайся взять себя в руки. Тебе надо наметить план действий. Мертвые – это мертвые. А живые должны думать о живых, если даже эти живые – они сами.
– Хэл, Малахия прав. – Тон Уолтера по-прежнему оставался сердечным, но слова звучали уже настойчиво. – И Авдий тоже прав. Продолжая сейчас предаваться своему горю, ты только оттягиваешь момент, когда тебе придется задуматься о более серьезных вещах.
– Нет, – ответил Хэл, качая головой, – нет…
Сейчас он был не в состоянии даже в самой малой степени обрести уверенность в себе, осознавая гибель этих трех человек, которых он любил всю свою жизнь и продолжал любить сейчас. А они по-прежнему разговаривали – и хорошо знакомые ему соображения, повторявшиеся по много раз теми же самыми словами, постепенно, помимо его воли, достигали его слуха.
Шок, подученный им от случившегося, как будто отбросил его назад, в раннее детство, и он снова испытал это чувство ужасной детской беспомощности. Но сейчас, когда рядом с ним звучали такие знакомые голоса, он начал возвращаться в настоящее, вновь обретая относительную зрелость своих шестнадцати лет.
– …он должен где-то укрыться. – Это произнес Уолтер.
– Но где? – спросил Малахия.
– Я отправлюсь к экзотам, – неожиданно для самого себя сказал Хэл. – Уолтер, я ведь мог бы сойти за маранца?
– Что ты думаешь об этом? – поинтересовался Малахия, обращаясь к Уолтеру. – Твой народ не выдаст его Иным?
– По своей воле – нет, – ответил Уолтер. – Но ты прав. Если Иные узнают, что он там, и окажут на маранцев давление, те не смогут укрывать его. Экзотские миры Иные не контролируют, но их межпланетные связи уязвимы, а благополучие Мары и Культиса важнее судьбы одного мальчика.
– Он мог бы спрятаться на Гармонии или Ассоциации, – предложил Авдий. – Иные властвуют в наших городах, но за их пределами живут те, кто никогда не станет приспешниками сатанинских отродий. Эти люди не выдадут его.
– Ему придется жить там как изгою, – вздохнул Уолтер. – Он еще слишком молод, чтобы сражаться.
– Я могу сражаться! – запальчиво возразил Хэл. – И с Иными, и с кем угодно!
– Успокойся, малыш! – остановил его Малахия. – Они съедят тебя вместе с тостами за завтраком, даже не поднимаясь с кресел. Ты прав, Уолтер. Среди квакеров ему будет небезопасно.
– Тогда Дорсай, – сказал Хэл. Малахия посмотрел на него, сдвинув седые кустики бровей.
– Когда ты будешь готов и способен сражаться, тогда ступай к дорсайцам, – произнес старый воин. – А до тех пор тебе там делать нечего.
– Но тогда куда же? – воскликнул Авдий. – Все другие миры, кроме Земли, уже попали под контроль Иных. И стоит им лишь пронюхать, что он там, и его уже никто и ничто не спасет.
– И тем не менее это должен быть какой-то другой мир, – сказал Уолтер. – Здесь, на Земле, ему тоже нельзя оставаться. Как только они узнают все подробности о его жизни и о том воспитании, которое мы ему дали, то сразу же примутся искать его. Среди них есть потомки от смешанных браков с экзотами, как тот высокий человек, свидетель нашей гибели; эти люди, так же как я, как все, кто обучался на Маре или Культисе, знают онтогенетику. Они являются исторической силой, эти Иные Люди, но им известно, что по отношению ко всякой подобной силе должна существовать противодействующая ей.
– Тогда Ньютон, – сказал Авдий. – Пусть он скроется среди лабораторий и башен из слоновой кости.
– Нет, – возразил Малахия. – Все они там похожи на черепах и улиток. Чуть что, тут же прячутся в свои панцири и раковины и закрывают их за собой. Среди таких людей он будет ощущать себя настоящей белой вороной.
– А как насчет Сеты? – спросил Авдий.
– Ты что, спятил? Как раз там и собралось больше всего Иных, – проворчал Малахия. – Ведь Сета – средоточие банков, там сходятся пути межзвездной торговли. Все эти не имеющие узкой специализации миры, так же как Венера и Марс, стали теперь планетами, где все структуры общественного управления контролируются исключительно Иными. Один неверный шаг, и с нашим мальчиком будет покончено.
– Да, это верно, – медленно произнес Уолтер. – Ты сказал, Авдий, что все миры, кроме Дорсая, Экзотских и Квакерских миров, а также Земли, уже контролируются Иными. Но есть одно исключение. Планета, которая не может представлять для них интереса, потому Что там не существует подлинного общества, над которым они захотели бы властвовать. Это Коби.
– К шахтерам? – Хэл удивленно уставился на Уолтера. – Но ведь единственное, что я смогу там делать, – это работать в шахте.
– Да, – кивнул Уолтер.
Хэл продолжал с недоумением смотреть на наставника.
– Но… – Слова застряли у него в горле. Мара, Культис, Гармония и Ассоциация, а также Дорсай – вот те места, куда он жаждал отправиться. Любой из молодых миров был интересным, неизвестным местом. Но Коби…
– Это все равно что отправить меня в тюрьму! – наконец выдавил он из себя.
Малахия повернулся к экзоту.
– Я думаю, ты прав, Уолтер, – сказал он и перевел взгляд на Хэла. – Сколько тебе сейчас лет, мальчик? По-моему, примерно через, месяц должно исполниться семнадцать, так?
– Через две недели, – уточнил Хэл. Его голос дрогнул от внезапно нахлынувших воспоминаний о том, как отмечались его дни рождения в прежние годы.
– Семнадцать… – задумчиво протянул Малахия, глядя на Уолтера и Авдия. – Три года в шахте, и ему будет почти двадцать…
– Три года! – В голосе Хэла прозвучало отчаяние.
– Да, три года, – мягко сказал Уолтер. – Там, среди безымянных и потерянных людей, ты сможешь сам стать безымянным и затеряться лучше, чем в любом другом мире. За три года о тебе совершенно забудут.
– И выйдешь оттуда другим человеком, – прибавил Авдий.
– Но я не хочу становиться другим!
– Ты должен им стать, – заявил Малахия категорическим тоном. – Если, конечно, намереваешься уцелеть.
– Но три года! – снова повторил Хэл. – Это же почти одна пятая всей прожитой мной жизни. Это вечность.
– Да, – подтвердил Уолтер, и Хэл отчаянно посмотрел на него. Уолтер, будучи самым добрым из его троих воспитателей, отличался тем, что никогда не менял однажды принятого решения. – И именно потому, Хэл, что пребывание в шахте покажется вечностью, оно пойдет тебе исключительно на пользу. При всем том, что мы старались делать для тебя, ты рос в уединении, изолированно от обычных людей. У нас не было выбора, но тем не менее это нанесло тебе определенный вред. Сейчас ты как тепличное растение, которое может погибнуть, если внезапно окажется под открытым небом.
– Тепличное растение? – Хэл вопрошающе смотрел на Малахию и Авдия. – И это все, что я собой представляю? Малахия, ведь ты же говорил, что по своей подготовке я ни в чем не уступаю обычному дорсайцу моего возраста. А ты, Авдий, говорил, что…
– Да хранит тебя Бог, мой мальчик, – прервал его Авдий. – То, что мы старались из тебя сделать, и то, что ты сейчас собой представляешь, делает честь всем нам. Но реальная жизнь миров – это одна из тех сфер бытия, с которыми ты не соприкасался. А именно в этой реальной жизни тебе предстоит жить и бороться, до тех пор пока Господь не приведет тебя наконец к завершению всех твоих предназначений и вечному покою. Ты не можешь больше жить в изоляции, вне контактов с окружающей тебя действительностью, и, учитывая это, я не должен был предлагать Ньютон. Отныне ты должен окунуться в среду обычных людей, мужчин и женщин, и учиться у них жизни.
– Но они не захотят учить меня, – сказал Хэл. – С какой стати им это делать?
– Не они должны учить тебя, а ты сам будешь учиться у них.
– Учиться! – воскликнул Хэл. – Вы постоянно твердили мне все трое: учи это! учись тому! Не пора ли мне заняться чем-то более важным, чем учение?
– На свете не существует ничего более важного, чем учение, – ответил ему Уолтер, и по его тону Хэл понял: сидящие перед ним три его воспитателя единодушно решили, что ему следует отправиться на Коби. И возражать было бесполезно. Итак, это решение о его дальнейшей судьбе не было принято другими людьми – ситуацию анализировал сам Хэл. При этом исследованию подверглись всевозможные варианты, и в результате он определил, что наиболее безопасно для него в ближайшие годы находиться на Коби.
Такой вывод чрезвычайно расстроил Хэла. Он был молод, и тринадцать других обитаемых миров, населенных «представителями человеческой расы, манили его к себе возможными перспективами, притягивали, словно сверкающие драгоценности. Работу же в шахте он совершенно искренне приравнивал к пребыванию в тюрьме, а установленный срок – три года – действительно казался ему вечностью.
Глава 3
Хэл не уловил момента, когда его воспитатели исчезли. Просто кресла опустели, а он снова остался в одиночестве. Но их присутствия уже не требовалось, и они удалились обратно в мир воспоминаний.
Но ему стало легче. Даже мрачная перспектива пребывания на Коби теперь не казалась столь ужасной. Он снова обрел цель, а воскресшие в памяти суждения погибших учителей придали ему новые силы. К тому же жизненная энергия юного организма способствовала бодрости духа независимо от его сознания и, возможно, даже вопреки желанию. Несмотря на тяжелую психологическую травму, молодость не позволяла Хэлу пребывать в бездействии и лишь оплакивать свою горькую утрату.
Он оделся, ознакомившись с пультом управления, заказал себе еду и как раз приступил к ней, когда зазвенел сигнал вызова.
Он включил экран, находящийся на столике рядом с кроватью, и на нем появилась веселая, жизнерадостная физиономия уже знакомой ему молодой «женщины.
– Хэл Мэйн? – сказала она. – Я Аджела, помощник Тама Олина.
Прошла доля секунды, прежде чем второе названное ею имя отозвалось в памяти. Там Олин руководит? Энциклопедией вот уже более восьмидесяти лет. Прежде он был одним из лучших межпланетных журналистов, но потом вдруг оставил это занятие – подобно тому как человек, решив удалиться в монастырь, разом обрывает все нити, связывающие его с суетным светом. Там Олин олицетворял собой верховную власть Энциклопедии. Хэлу было известно все об этом человеке, но он никак не ожидал встретиться с кем-либо из его ближайших помощников.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, – произнес он дежурную фразу, глядя на экран.
– Могу я зайти к вам? – спросила Аджела. – Нам надо кое о чем поговорить.
В сознании Хэла автоматически сработал защитный рефлекс.
– Я здесь очень ненадолго, – сказал он. – Я улечу отсюда на один из молодых миров, как только приобрету билет.
– Ну разумеется. Но вы не против того, чтобы мы побеседовали? – Она сделала паузу.
– Нет, нет. Конечно же нет, – Он сознавал, что ведет себя неловко, и одновременно чувствовал, что его охватывает странное, тревожное возбуждение. – Приходите прямо сейчас, если хотите.
– Спасибо.
Изображение пропало, экран утратил глубину и цвет, снова стал жемчужно-серой плоскостью. Хэл торопливо закончил трапезу и опустил использованную посуду в щель приемника. Едва он успел сделать это, как сигнал вызова зазвенел снова.
– Можно войти? – прозвучал голос Аджелы с темного экрана.
– Конечно, входите. – Он направился к двери, но прежде чем дошел до нее, она открылась, и в комнате появилась Аджела.
На ней было свободное платье шафранового цвета, доходящее до колен и перехваченное в талии. Ее экзотское происхождение бросалось в глаза, так же как и присущая жителям Мары и Культиса способность создавать впечатление, что все относящееся к ним должно быть именно таким, какое оно есть, а не каким-либо иным. Так, едва разглядев ее, Хэл сразу же понял, что это шафрановое платье – единственная вещь, которую ей следует надевать. К тому же практически лишенный какого бы то ни было женского общества до сих пор, он внезапно оказался лицом к лицу с женщиной, ошеломившей его своей красотой. Возможно, он чувствовал бы себя рядом с ней еще более скованно, если бы ее открытое; с доброй улыбкой лицо и простая, без претенциозности, манера держать себя не рассеяли его юношескую робость и боязнь неверного движения или, невпопад сказанного слова.
– Ну как, теперь с тобой все в порядке? – поинтересовалась она.
– Да, все хорошо, – ответил он. – Я… Спасибо вам.
– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала Аджела. – Если бы мы могли тебя предупредить, мы непременно сделали бы это. Но с Точкой Перехода обычно получается так: предупредишь людей, и тогда не будешь уверен… Ничего, если я сяду?
– Ох, ну конечно! – Он сделал шаг в сторону, давая ей дорогу, и они уселись в кресла друг против друга.
– Так в чем не будешь уверен? – спросил он, настолько охваченный любопытством, что оно пересилило ощущение робости, и скованности.
– Не будешь уверен, что они действительно слышали то, о чем рассказывают, а не вообразили себе это.
Хэл покачал головой.
– Но я действительно слышал.
– Да, разумеется. – Она внимательно посмотрела на него. – Скажи, а что ты конкретно слышал?
Ответный взгляд Хэла был пристальным, настороженным. Теперь он почти полностью избавился от неуверенности в себе.
– Мне бы хотелось поподробнее узнать, в чем здесь дело, – сказал он.
– Разумеется, тебе бы хотелось, – ответила она с теплой улыбкой. – Ладно, я расскажу тебе. Дело в том, что давно, еще во время строительства Энциклопедии, случайно обнаружилось: человек, впервые ступивший на Точку Перехода, может услышать голоса. Но они не вступают с ним в разговор. – Она сделала паузу и снова очень внимательно посмотрела на него. – Голоса, которые он как бы подслушивает. Первым их услышал Марк Торре, будучи уже в преклонном возрасте. А вот Там Олин, появившись впервые на Энциклопедии, услышал их настолько ясно, что упал в обморок; Так же, как и ты.
Хэл выжидательно смотрел на нее. Все предыдущее воспитание внушило ему необходимость вести себя тем осторожнее, чем более незнакомой или необычной покажется ему ситуация, в которую он попадет. То, о чем рассказала ему сейчас Аджела, таило в себе столько неизвестного, что он счел небезопасным каким бы то ни было образом проявлять свою реакцию до тех пор, пока у него не появится время, чтобы в этом разобраться. Он ждал продолжения. Но Аджела молчала. В свою очередь, она ждала, когда заговорит он.
– Там Олин, – наконец произнес Хэл.
– Да.
– Только Там Олин и я? За все эти годы?
– За все эти годы, – подтвердила Аджела. В ее голосе появилась новая, едва уловимая интонация – отзвук печали, причину которой он не мог понять. Ему показалось, что она смотрит на него с каким-то странным сочувствием.
– Я полагаю, – продолжал он, тщательно подбирая слова, – вам следует рассказать мне все. А затем дать возможность обдумать это.
– Хорошо. – Она кивнула головой. – Идея Энциклопедии принадлежит землянину Марку Торре, тебе это известно.
Экзоты же поняли, насколько хорошо его идея согласуется с онтогенетикой и с другими нашими теориями, касающимися эволюции человеческой расы и исторического развития, и в итоге обеспечили финансирование строительства всего этого. – Взмахом руки она как бы обвела окружающее их пространство.
Хэл кивнул, ожидая продолжения.
– Как я уже говорила, Марк Торре впервые услышал голоса в Точке Перехода уже в преклонном возрасте. – Она бросила на него серьезный, почти суровый взгляд. – И выдвинул следующее предположение: услышанное им – это первое свидетельство первого, весьма скромного результата использования человеческой личностью потенциала Энциклопедии. Он уподобил это случаю, когда человек, не знающий толком, на что именно ему надо настроиться, включил прием сразу всего радиоизлучения Вселенной. Торре считал: чтобы извлечь полезную информацию из услышанного им хаоса голосов, необходимо овладеть определенными навыками.
Аджела снова умолкла, хмуро, почти сердито глядя на него. Хэл опять кивнул, показывая, что сознает важность всего сказанного ею.
– Я понимаю.
– Следовательно, использование Энциклопедии как нового инструмента для изучения человеческого сознания, о чем мечтал Марк Торре, требует наличия особых способностей, таких, которые еще не удалось обнаружить ни у одного представителя человеческой расы. Торре умер, так и не осознав смысла того, что он услышал. Однако он был убежден, что кто-нибудь когда-нибудь сумеет в этом разобраться. После него руководителем стал Там, но за все годы пребывания на Энциклопедии он так и не сумел извлечь из услышанного ничего полезного.
– Совсем ничего? – прервал ее Хэл, не в силах удержаться.
– Совсем ничего, – твердо ответила Аджела. – Но подобно Марку Торре, – продолжала она, – Там убежден, что рано или поздно объявится человек, способный сделать это, и, когда такое произойдет, Энциклопедию начнут наконец использовать с той целью, ради которой она и была построена, – как инструмент познания внутреннего мира человека, того внутреннего мира, который остается темной и пугающей тайной с тех самых пор, как люди осознали, что они способны мыслить.
Хэл сидел неподвижно, не спуская с нее глаз.
– Значит, – произнес он, – вы… вы с Тамом Олином считаете, что я, возможно, и есть тот самый человек?
Она нахмурилась.
– Почему ты так насторожен, так… испуган? – спросила она.
Он не мог ей ответить: ему показалось, что в вопросе прозвучал скрытый упрек в трусости, и он инстинктивно ощетинился.
– Я не испуган, – резко парировал он. – Я просто осмотрителен. Меня всегда учили быть именно таким.
Ее реакция была мгновенной.
– Прости меня, – сказала она с неожиданной теплотой в голосе, и под ее взглядом он почувствовал себя неловко за свой столь несправедливый вывод. – Поверь мне, ни я, ни Там не пытаемся вовлечь тебя во что-либо силой. Если ты поразмыслишь об этом, то поймешь, что результат, о котором мечтали Марк Торре и Там, никем и ни при каких обстоятельствах не может быть получен по принуждению. Его невозможно добиться насильно, так же как невозможно обязать кого-либо создать шедевр в области искусства. Событие, которого мы ожидаем и на которое надеемся, по своему величию и новизне не уступает такому шедевру, и никто не в силах заставить его состояться. Оно может произойти лишь по доброй воле человека, готового посвятить этому свою жизнь.
Последние слова произвели на Хэла особо сильное впечатление. В глубине души он еще никак не мог почувствовать себя взрослым в житейском смысле слова, хотя уже был выше ростом большинства мужчин и в свои шестнадцать овладел большей суммой знаний, чем обычный человек вдвое старше его. Внутренне же ему никак не удавалось убедить себя, что он вырос. Отчасти причина такого затянувшегося «внутреннего детства» заключалась и в огромном интеллектуальном превосходстве его учителей, на фоне которых Хэл ощущал себя просто младенцем.
И только теперь, беседуя с Аджелой, он впервые начал осознавать свою самостоятельность и внутреннюю силу, чего прежде с ним никогда не происходило. Он обнаружил, что воспринимает Аджелу, думает о ней и обо всех остальных на этой Энциклопедии, за исключением, пожалуй, Тама Олина, как о своих потенциальных партнерах, равных, а не стоящих выше него. И размышляя об этом, он вдруг ощутил, почти подсознательно, не вполне отдавая себе в этом отчета, что влюбляется в Аджелу.
– Я ведь говорил вам, что скоро улетаю. – Хэл нарушил затянувшееся молчание. – Поэтому не имеет значения, слышал я что-нибудь или нет.
Аджела долго сидела не говоря ни слова, пристально глядя ему в лицо.
– Ну что ж, по крайней мере, у тебя, наверное, найдется время поговорить с Тамом Олином, – наконец произнесла она. – У вас с ним есть одна общая, очень редкая особенность.
Этот ее ход получился не только очень сильным, но и лестным для него. Он понимал, что в ее намерения входило добиться именно такого эффекта, но все равно не мог не откликнуться на это предложение. Имя Тама Олина было овеяно легендами. Одно лишь упоминание рядом с этим именем имени Хэла Мэйна можно было считать началом становления его личности. В этот момент он забыл о своей душевной боли и пережитой утрате, осознавая лишь одно: его пригласили на личную встречу с Тамом Олином.
– Ну конечно. Большая честь для меня – возможность побеседовать с ним, – сказал он.
– Отлично. – Аджела встала с кресла. Хэл изучающе посмотрел на нее.
– Вы имеете в виду – прямо сейчас?
– Ты возражаешь?
– Нет, разумеется, не возражаю. Для этого нет никаких причин. – Он тут же поспешно вскочил со своего кресла.
– Он очень хочет поговорить с тобой, – добавила Аджела. Она повернулась, но направилась не к двери, а к столику рядом с кроватью, на котором находился пульт управления. Ее пальцы пробежались по клавишам.
– Мы идем прямо сейчас, – сообщила она. Он не почувствовал какого-либо перемещения комнаты, но когда Аджела, немного подождав, направилась к двери и открыла ее, то вместо коридора, который он ожидал увидеть, перед ним оказалась другая комната, гораздо более просторная. Скорее даже, другая территория, поскольку она походила на лесную поляну. Ручей, начинавшийся от небольшого водопада в дальнем ее конце, с тихим журчанием скрывался между стволами сосен, растущих у самых дверей. А то, что раскинулось над головой, совершенно не отличалось от летнего полуденного неба, Единственный человек, находившийся здесь, сидел за письменным столом неподалеку от водопада. Когда Хэл и Аджела приблизились, он отодвинул в сторону разложенные на столе пожелтевшие от времени, хрупкие на вид бумаги, которые он до этого внимательно просматривал, и поднял на них глаза. Вопреки ожиданию и к большому удивлению Хэла, внешне Там Олин совершенно не напоминал одряхлевшего столетнего человека. Несомненно, ему было много лет, но выглядел он скорее как находящийся в прекрасной форме мужчина лет восьмидесяти, а не старец, проживший на свете больше века. И только когда они подошли к нему ближе, Хэл впервые увидел глаза руководителя Абсолютной Энциклопедии и почувствовал все величие его возраста. Эти утонувшие в глубоких морщинках темно-серые глаза светились такой мудростью, которая простиралась дальше любого жизненного срока, доступного воображению Хэла.
– Садитесь, – велел Там по-старчески глуховатым, но сильным голосом.
Хэл шагнул вперед и занял кресло напротив Тама Олина. Аджела прошла дальше вперед и, повернувшись, встала так, что оказалась сзади и несколько сбоку от кресла, на мягкой подушке которого сидел Там. Одной рукой она оперлась на спинку кресла, другую опустила вниз, так чтобы кончики ее пальцев легко, почти невесомо, касались плеча Тама. Глядя на Хэла поверх головы своего шефа, она сообщила:
– Там, это Хэл Мэйн.
В тоне ее голоса Хэл уловил незнакомый оттенок, и на мгновение его вдруг охватило странное чувство, в котором соединились ревность и сильное влечение.
Но ему стало легче. Даже мрачная перспектива пребывания на Коби теперь не казалась столь ужасной. Он снова обрел цель, а воскресшие в памяти суждения погибших учителей придали ему новые силы. К тому же жизненная энергия юного организма способствовала бодрости духа независимо от его сознания и, возможно, даже вопреки желанию. Несмотря на тяжелую психологическую травму, молодость не позволяла Хэлу пребывать в бездействии и лишь оплакивать свою горькую утрату.
Он оделся, ознакомившись с пультом управления, заказал себе еду и как раз приступил к ней, когда зазвенел сигнал вызова.
Он включил экран, находящийся на столике рядом с кроватью, и на нем появилась веселая, жизнерадостная физиономия уже знакомой ему молодой «женщины.
– Хэл Мэйн? – сказала она. – Я Аджела, помощник Тама Олина.
Прошла доля секунды, прежде чем второе названное ею имя отозвалось в памяти. Там Олин руководит? Энциклопедией вот уже более восьмидесяти лет. Прежде он был одним из лучших межпланетных журналистов, но потом вдруг оставил это занятие – подобно тому как человек, решив удалиться в монастырь, разом обрывает все нити, связывающие его с суетным светом. Там Олин олицетворял собой верховную власть Энциклопедии. Хэлу было известно все об этом человеке, но он никак не ожидал встретиться с кем-либо из его ближайших помощников.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, – произнес он дежурную фразу, глядя на экран.
– Могу я зайти к вам? – спросила Аджела. – Нам надо кое о чем поговорить.
В сознании Хэла автоматически сработал защитный рефлекс.
– Я здесь очень ненадолго, – сказал он. – Я улечу отсюда на один из молодых миров, как только приобрету билет.
– Ну разумеется. Но вы не против того, чтобы мы побеседовали? – Она сделала паузу.
– Нет, нет. Конечно же нет, – Он сознавал, что ведет себя неловко, и одновременно чувствовал, что его охватывает странное, тревожное возбуждение. – Приходите прямо сейчас, если хотите.
– Спасибо.
Изображение пропало, экран утратил глубину и цвет, снова стал жемчужно-серой плоскостью. Хэл торопливо закончил трапезу и опустил использованную посуду в щель приемника. Едва он успел сделать это, как сигнал вызова зазвенел снова.
– Можно войти? – прозвучал голос Аджелы с темного экрана.
– Конечно, входите. – Он направился к двери, но прежде чем дошел до нее, она открылась, и в комнате появилась Аджела.
На ней было свободное платье шафранового цвета, доходящее до колен и перехваченное в талии. Ее экзотское происхождение бросалось в глаза, так же как и присущая жителям Мары и Культиса способность создавать впечатление, что все относящееся к ним должно быть именно таким, какое оно есть, а не каким-либо иным. Так, едва разглядев ее, Хэл сразу же понял, что это шафрановое платье – единственная вещь, которую ей следует надевать. К тому же практически лишенный какого бы то ни было женского общества до сих пор, он внезапно оказался лицом к лицу с женщиной, ошеломившей его своей красотой. Возможно, он чувствовал бы себя рядом с ней еще более скованно, если бы ее открытое; с доброй улыбкой лицо и простая, без претенциозности, манера держать себя не рассеяли его юношескую робость и боязнь неверного движения или, невпопад сказанного слова.
– Ну как, теперь с тобой все в порядке? – поинтересовалась она.
– Да, все хорошо, – ответил он. – Я… Спасибо вам.
– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала Аджела. – Если бы мы могли тебя предупредить, мы непременно сделали бы это. Но с Точкой Перехода обычно получается так: предупредишь людей, и тогда не будешь уверен… Ничего, если я сяду?
– Ох, ну конечно! – Он сделал шаг в сторону, давая ей дорогу, и они уселись в кресла друг против друга.
– Так в чем не будешь уверен? – спросил он, настолько охваченный любопытством, что оно пересилило ощущение робости, и скованности.
– Не будешь уверен, что они действительно слышали то, о чем рассказывают, а не вообразили себе это.
Хэл покачал головой.
– Но я действительно слышал.
– Да, разумеется. – Она внимательно посмотрела на него. – Скажи, а что ты конкретно слышал?
Ответный взгляд Хэла был пристальным, настороженным. Теперь он почти полностью избавился от неуверенности в себе.
– Мне бы хотелось поподробнее узнать, в чем здесь дело, – сказал он.
– Разумеется, тебе бы хотелось, – ответила она с теплой улыбкой. – Ладно, я расскажу тебе. Дело в том, что давно, еще во время строительства Энциклопедии, случайно обнаружилось: человек, впервые ступивший на Точку Перехода, может услышать голоса. Но они не вступают с ним в разговор. – Она сделала паузу и снова очень внимательно посмотрела на него. – Голоса, которые он как бы подслушивает. Первым их услышал Марк Торре, будучи уже в преклонном возрасте. А вот Там Олин, появившись впервые на Энциклопедии, услышал их настолько ясно, что упал в обморок; Так же, как и ты.
Хэл выжидательно смотрел на нее. Все предыдущее воспитание внушило ему необходимость вести себя тем осторожнее, чем более незнакомой или необычной покажется ему ситуация, в которую он попадет. То, о чем рассказала ему сейчас Аджела, таило в себе столько неизвестного, что он счел небезопасным каким бы то ни было образом проявлять свою реакцию до тех пор, пока у него не появится время, чтобы в этом разобраться. Он ждал продолжения. Но Аджела молчала. В свою очередь, она ждала, когда заговорит он.
– Там Олин, – наконец произнес Хэл.
– Да.
– Только Там Олин и я? За все эти годы?
– За все эти годы, – подтвердила Аджела. В ее голосе появилась новая, едва уловимая интонация – отзвук печали, причину которой он не мог понять. Ему показалось, что она смотрит на него с каким-то странным сочувствием.
– Я полагаю, – продолжал он, тщательно подбирая слова, – вам следует рассказать мне все. А затем дать возможность обдумать это.
– Хорошо. – Она кивнула головой. – Идея Энциклопедии принадлежит землянину Марку Торре, тебе это известно.
Экзоты же поняли, насколько хорошо его идея согласуется с онтогенетикой и с другими нашими теориями, касающимися эволюции человеческой расы и исторического развития, и в итоге обеспечили финансирование строительства всего этого. – Взмахом руки она как бы обвела окружающее их пространство.
Хэл кивнул, ожидая продолжения.
– Как я уже говорила, Марк Торре впервые услышал голоса в Точке Перехода уже в преклонном возрасте. – Она бросила на него серьезный, почти суровый взгляд. – И выдвинул следующее предположение: услышанное им – это первое свидетельство первого, весьма скромного результата использования человеческой личностью потенциала Энциклопедии. Он уподобил это случаю, когда человек, не знающий толком, на что именно ему надо настроиться, включил прием сразу всего радиоизлучения Вселенной. Торре считал: чтобы извлечь полезную информацию из услышанного им хаоса голосов, необходимо овладеть определенными навыками.
Аджела снова умолкла, хмуро, почти сердито глядя на него. Хэл опять кивнул, показывая, что сознает важность всего сказанного ею.
– Я понимаю.
– Следовательно, использование Энциклопедии как нового инструмента для изучения человеческого сознания, о чем мечтал Марк Торре, требует наличия особых способностей, таких, которые еще не удалось обнаружить ни у одного представителя человеческой расы. Торре умер, так и не осознав смысла того, что он услышал. Однако он был убежден, что кто-нибудь когда-нибудь сумеет в этом разобраться. После него руководителем стал Там, но за все годы пребывания на Энциклопедии он так и не сумел извлечь из услышанного ничего полезного.
– Совсем ничего? – прервал ее Хэл, не в силах удержаться.
– Совсем ничего, – твердо ответила Аджела. – Но подобно Марку Торре, – продолжала она, – Там убежден, что рано или поздно объявится человек, способный сделать это, и, когда такое произойдет, Энциклопедию начнут наконец использовать с той целью, ради которой она и была построена, – как инструмент познания внутреннего мира человека, того внутреннего мира, который остается темной и пугающей тайной с тех самых пор, как люди осознали, что они способны мыслить.
Хэл сидел неподвижно, не спуская с нее глаз.
– Значит, – произнес он, – вы… вы с Тамом Олином считаете, что я, возможно, и есть тот самый человек?
Она нахмурилась.
– Почему ты так насторожен, так… испуган? – спросила она.
Он не мог ей ответить: ему показалось, что в вопросе прозвучал скрытый упрек в трусости, и он инстинктивно ощетинился.
– Я не испуган, – резко парировал он. – Я просто осмотрителен. Меня всегда учили быть именно таким.
Ее реакция была мгновенной.
– Прости меня, – сказала она с неожиданной теплотой в голосе, и под ее взглядом он почувствовал себя неловко за свой столь несправедливый вывод. – Поверь мне, ни я, ни Там не пытаемся вовлечь тебя во что-либо силой. Если ты поразмыслишь об этом, то поймешь, что результат, о котором мечтали Марк Торре и Там, никем и ни при каких обстоятельствах не может быть получен по принуждению. Его невозможно добиться насильно, так же как невозможно обязать кого-либо создать шедевр в области искусства. Событие, которого мы ожидаем и на которое надеемся, по своему величию и новизне не уступает такому шедевру, и никто не в силах заставить его состояться. Оно может произойти лишь по доброй воле человека, готового посвятить этому свою жизнь.
Последние слова произвели на Хэла особо сильное впечатление. В глубине души он еще никак не мог почувствовать себя взрослым в житейском смысле слова, хотя уже был выше ростом большинства мужчин и в свои шестнадцать овладел большей суммой знаний, чем обычный человек вдвое старше его. Внутренне же ему никак не удавалось убедить себя, что он вырос. Отчасти причина такого затянувшегося «внутреннего детства» заключалась и в огромном интеллектуальном превосходстве его учителей, на фоне которых Хэл ощущал себя просто младенцем.
И только теперь, беседуя с Аджелой, он впервые начал осознавать свою самостоятельность и внутреннюю силу, чего прежде с ним никогда не происходило. Он обнаружил, что воспринимает Аджелу, думает о ней и обо всех остальных на этой Энциклопедии, за исключением, пожалуй, Тама Олина, как о своих потенциальных партнерах, равных, а не стоящих выше него. И размышляя об этом, он вдруг ощутил, почти подсознательно, не вполне отдавая себе в этом отчета, что влюбляется в Аджелу.
– Я ведь говорил вам, что скоро улетаю. – Хэл нарушил затянувшееся молчание. – Поэтому не имеет значения, слышал я что-нибудь или нет.
Аджела долго сидела не говоря ни слова, пристально глядя ему в лицо.
– Ну что ж, по крайней мере, у тебя, наверное, найдется время поговорить с Тамом Олином, – наконец произнесла она. – У вас с ним есть одна общая, очень редкая особенность.
Этот ее ход получился не только очень сильным, но и лестным для него. Он понимал, что в ее намерения входило добиться именно такого эффекта, но все равно не мог не откликнуться на это предложение. Имя Тама Олина было овеяно легендами. Одно лишь упоминание рядом с этим именем имени Хэла Мэйна можно было считать началом становления его личности. В этот момент он забыл о своей душевной боли и пережитой утрате, осознавая лишь одно: его пригласили на личную встречу с Тамом Олином.
– Ну конечно. Большая честь для меня – возможность побеседовать с ним, – сказал он.
– Отлично. – Аджела встала с кресла. Хэл изучающе посмотрел на нее.
– Вы имеете в виду – прямо сейчас?
– Ты возражаешь?
– Нет, разумеется, не возражаю. Для этого нет никаких причин. – Он тут же поспешно вскочил со своего кресла.
– Он очень хочет поговорить с тобой, – добавила Аджела. Она повернулась, но направилась не к двери, а к столику рядом с кроватью, на котором находился пульт управления. Ее пальцы пробежались по клавишам.
– Мы идем прямо сейчас, – сообщила она. Он не почувствовал какого-либо перемещения комнаты, но когда Аджела, немного подождав, направилась к двери и открыла ее, то вместо коридора, который он ожидал увидеть, перед ним оказалась другая комната, гораздо более просторная. Скорее даже, другая территория, поскольку она походила на лесную поляну. Ручей, начинавшийся от небольшого водопада в дальнем ее конце, с тихим журчанием скрывался между стволами сосен, растущих у самых дверей. А то, что раскинулось над головой, совершенно не отличалось от летнего полуденного неба, Единственный человек, находившийся здесь, сидел за письменным столом неподалеку от водопада. Когда Хэл и Аджела приблизились, он отодвинул в сторону разложенные на столе пожелтевшие от времени, хрупкие на вид бумаги, которые он до этого внимательно просматривал, и поднял на них глаза. Вопреки ожиданию и к большому удивлению Хэла, внешне Там Олин совершенно не напоминал одряхлевшего столетнего человека. Несомненно, ему было много лет, но выглядел он скорее как находящийся в прекрасной форме мужчина лет восьмидесяти, а не старец, проживший на свете больше века. И только когда они подошли к нему ближе, Хэл впервые увидел глаза руководителя Абсолютной Энциклопедии и почувствовал все величие его возраста. Эти утонувшие в глубоких морщинках темно-серые глаза светились такой мудростью, которая простиралась дальше любого жизненного срока, доступного воображению Хэла.
– Садитесь, – велел Там по-старчески глуховатым, но сильным голосом.
Хэл шагнул вперед и занял кресло напротив Тама Олина. Аджела прошла дальше вперед и, повернувшись, встала так, что оказалась сзади и несколько сбоку от кресла, на мягкой подушке которого сидел Там. Одной рукой она оперлась на спинку кресла, другую опустила вниз, так чтобы кончики ее пальцев легко, почти невесомо, касались плеча Тама. Глядя на Хэла поверх головы своего шефа, она сообщила:
– Там, это Хэл Мэйн.
В тоне ее голоса Хэл уловил незнакомый оттенок, и на мгновение его вдруг охватило странное чувство, в котором соединились ревность и сильное влечение.