Страница:
Посоветоваться было не с кем, он остался один на капитанском мостике, вернее, один на один с извечным русским вопросом – «что делать?» Вопрос был простой, как и ответ на него: на корабле возникла опасная ситуация, и Чехову, исполняющему обязанности капитана, необходимо вооружиться.
Но вот этого-то как раз Чехов и не мог сделать. Чтобы вооружиться, ему следовало сходить в свою каюту за номерным фазером, а для этого придется покинуть капитанский мостик, оставить корабль неуправляемым. Истинно русская ситуация – всякий знает, что надо делать, и ничего не может сделать. Остается запастись русским терпением и ждать неведомо кого и неведомо чего, сидя со сложенными руками.
Когда за его спиной хлопнули двери лифта, он, оторвавшись от экрана, резко поднялся с кресла и с тревогой обернулся на шум. И тут же расслабился, увидев Ухуру и Зулу.
– Слава Богу! – хриплым от волнения голосом проговорил он. – Наконец-то появились живые лица. А где капитан?
Вопрос его повис в воздухе, а сам он удивленно замер, увидев, как из лифта вышел Сибок, сопровождаемый всеми тремя дипломатами и группой вооруженных светоармейцев. Удивление его возросло, когда он заметил, что все оружие было направлено против него одного, а Ухура и Зулу были как бы союзниками тех, кто стоял за их спинами. Это поразило его больше всего и, не обращая внимания на остальных, он с тревогой спросил у своих друзей:
– Что он с вами сделал? – взгляд его растерянно метался между Ухурой и Зулу. – Что он с вами сделал?
Ухура с приветливой улыбкой шла к нему, успокаивая на ходу:
– Все в порядке, Павел. Тебе нечего беспокоиться и некого бояться. Послушай Сибока, он тебе все объяснит.
– Его я уже наслушался и знаю, как он умеет заговаривать зубы, – пренебрежительно отмахнулся рукой Чехов и сделал шаг навстречу Ухуре и Зулу. – Что вы собираетесь делать?
Вместо ответа Зулу прошмыгнул мимо Чехова, занял свое место за штурвалом и, готовясь управлять кораблем, склонился над приборами.
– Что ты делаешь? – удивился Чехов.
– Прокладываю новый курс, – спокойно ответил Зулу, не отрывая своего взгляда от приборов.
Чехов сжал кулаки и, потрясая ими, гневно спросил у Сибока:
– Что ты сделал с моими друзьями?
Вместо Сибока ответил Зулу мягким вкрадчивым голосом:
– Павел, поверь мне, как другу, – я делаю то, что надо. И прошу тебя, как друга, – выслушай Сибока. Выслушай ради меня.
Просьбы друга обезоружила Павла. Безвольно опустив руки, он смотрел на приближающегося к нему Сибока все еще недружелюбно.
– Капитан, – обратился к нему Сибок, делая ударение на слове «капитан», давая этим понять, что Чехов в его понятии так и остался капитаном корабля, – не будем выяснять, кто кому заговаривает зубы. Но поверьте мне, что я – не знахарь-шарлатан.
По мере того, как Сибок говорил, он все ближе надвигался на Чехова, а голос его звучал все торжественней, слова казались все значительней. Вот он стоял уже рядом с Павлом, касаясь рукой его плеча.
– Да начхать мне на тебя, кто бы ты ни был, – все еще пытался отгородиться от него Чехов, с опозданием сообразив, что Сибок разговаривает с ним на чистом русском языке.
– Ты просто болен подозрительностью, как всякий русский, – убеждал его Сибок. – Но принудительно никого не лечат и силком не тащат к неведомой цели. Поэтому я прошу у тебя, как у капитана, разрешения выступить перед твоей командой и рассказать ей о своей цели.
Из уст Сибока даже слова о русской подозрительности звучали убедительно и не обидно. Чехов сделал шаг в сторону, уступая Сибоку место перед главным экраном.
– Бесполезная трата времени и силы.
Джим отмалчивался. Но когда один край панели отошел чуть в сторону, обнажая сложный узор проводов и контактов, он с подчеркнутой вежливостью сказал:
– Заткнись, я ищу выход. И кажется, что-то нашел. – Он приподнялся на цыпочки, протискивая пальцы поглубже в щель.
– Опрометчивое решение, – предупредил его Спок.
Не слушая вулканца, Кирк все глубже протискивал пальцы в щель, расширяя ее. И вдруг мощный удар тока ожег его руку, потряс все тело. Инстинктивно откинувшись назад, Джим потерял равновесие и свалился на пол. Спок пошатнулся, не устояв на ногах. Маккой сорвался с койки и подбежал к капитану:
– Все в порядке, Джим?
– Кажется, да, – ответил капитан и укорил Спока:
– Мог бы и предупредить, что это опасно.
– Что он и делал битый час, Джим, – вступился за Спока, а заодно и за корабль, доктор, помогая подняться на ноги упавшему:
– Знаете, я беру назад все нелестные комплименты, которые отпускал в адрес «Энтерпрайза». Оказывается, все на нем работает.
– А лучше всего камера для арестованных, – с раздражением поддержал его Джим, потирая ушибленный локоть. – Но мне наплевать на все, что вы говорите, – выход есть, и я его должен найти.
Спок заложил руки за спину, как настоящий арестант, и безнадежно заявил:
– Этот тюремный отсек совершенно новой конструкции, капитан, исключающий возможность побега.
– Всякий строитель тюрьмы уверен, что из нее нельзя будет убежать. Всякий арестант думает иначе. И не было тюрьмы, из которой кому-нибудь не удавалось бежать. Во всяком случае, я такой не знаю.
– Зато я хорошо знаю, капитан, что конструкторы проверяли данную систему на самый находчивой и самой изобретательной личности из преступного мира. И тому человеку не удалось бежать из подобной камеры, – настаивал на своем Спок.
Маккой хитро взглянул на Джима:
– Эти слова даже мне дали изрядную долю надежды, – какой арестант будет помогать своему тюремщику в строительстве тюрьмы?
Слова доктора направили мысль Кирка в несколько ином направлении, он с прищуром поглядел на Спока и спросил:
– Та самая находчивая личность из преступного мира наверняка имела обостренный нюх на всякого рода передряги и умела втягивать в них своих друзей, не так ли?
Спок на минутку призадумался и ответил:
– Несомненно, нюх у такой личности должен быть обостренный.
– Тогда можете быть уверены, Спок, что втроем мы сделаем то, что не удалось проделать одному.
– Сомневаюсь, – спокойно ответил Спок.
– Тогда тем более помоги мне еще раз, – Джим направился к Споку, чтобы снова забраться ему на плечи, но неожиданно остановился: экран терминала связи замерцал, осветился и показал Сибока, стоявшего на капитаном мостике в окружении Чехова, Ухуры и Зулу.
– И это моя команда! – с горечью воскликнул Кирк. – Этот негодяй скоро одурачит весь экипаж!
– Команда звездного корабля «Энтерпрайз»! – торжественно и с ноткой драматизма начал свою речь Сибок. – Я хотел бы вместе с вами обдумать основные проблемы и вопросы нашего бытия. – Он театрально принял позу погруженного в свои мысли человека, не имеющего ничего общего с бессмертным шедевром Родена «Мыслитель», и задал риторические вопросы:
– Кто я? Что я? Почему я обращаюсь к вам? И самые важный вопрос, над которым все мы размышляем всю свою жизнь – существует ли Бог?
Выдержав опять-таки театральную паузу, он продолжал:
– С незапамятных времен, скрытых от нас темнотою веков, мыслящее существо искало ответы на эти вопросы в себе самом. И не находило. Тогда оно подняло свои глаза к небу, увидело звезды и стало мечтать. Но всякая мечта требует подпитки конкретным содержанием.
Мои предки-вулканцы подпитывали свою мечту своими конкретными чувствами: они жили, они верили, они любили своими сердцами. И зашли в тупик. Чувства могли объяснить и оправдать сиюминутные порывы и поступки, а подчас и преступные действия. Чувства не давали ответа на основные вопросы бытия.
И тогда мои предки-вулканцы обратились к разуму. Рационализм стал их философией, религией и образом жизни. Подавляя в себе всякие чувства, они пришли, в конце концов, к разумософии Сурака, начисто отрицающей право наших чувств, наших эмоций на жизнь. Это и привело нас к несчастью.
Я не настаиваю на своей непогрешимости. Но посудите сами – если вы никого не ненавидите, то как вы можете любить кого-то? И если мудрость лежит в равнодушии, то кому нужна такая мудрость? И к чему она приведет?
Задумавшись над этими вопросами, я пришел к выводу, что мыслящее существо не может доверять ни своему разуму, ни своим чувствам – обе крайности ведут к тупику, к обессмысливанию жизни. Я пришел к выводу, что и над нашими чувствами, и над нашим разумом должно быть уравновешивающее начало – вера. Но не слепая вера в некоего доброго дядю, готового ублажать все наши прихоти. А вера в разумное начало бытия, в основе которого лежит любовь ко всему сущему.
Не я первый пришел к такому выводу, не я первый начал поиски всего сущего. Наши предки задолго до нас задавались теми же вопросами и задолго до нас нашли на них ответы. Но современная догматика, с презрением оглядывающаяся на прошлое, твердит нам о том, что все прозрения прошлого – всего лишь миф, легенда. Но никакой миф, никакая легенда не возникает на пустом месте. В основе всякого мифа, всякой легенды лежит или достоверное знание, или провидческое озарение.
Глаза Сибока загорелись фанатическим огнем, он наклонился над экраном и доверительно зашептал:
– Мне была поведана тайна. Мне было сказано, что есть место, откуда исходит разумное начало всего сущего. И нам с вами, братья по разуму и чувствам, предстоит открытие этого места. Имя этому месту – Ша Ка Ри…
Душа Чехова ликовала. Извечный, проклятый русский вопрос «что делать» оказался разрешен: искать Бога, искать основу всего сущего…
А в камере для арестантов всегда невозмутимый Спок присвистнул от удивления и проговорил:
– Поразительно, но он верит в то, что говорит. Он верит, что нашел Ша Ка Ри…
– Что это такое? – спросил поставленный в тупик Джим.
Сибок ответил ему с экрана:
– Планета Ша Ка Ри, которая даст нам ответы на все наши вопросы, расположена в самом центре нашей Галактики, за Великим Барьером.
Сибок закончил говорить, экран померк.
– Господи, благослови мою грешную душу! – перекрестился Маккой. – Я отправляюсь в землю обетованную, подобно древнему иудею, но вместо Божьего человека Моисея имею в поводырях пациента Бедлама, не страдающего косноязычием Моисея и не нуждающегося в Аароне.
Кирку было не до ветхозаветных историй, он всполошился настоящим:
– К центру галактики? И для этого ему понадобился «Энтерпрайз»?
Спок прокомментировал ситуацию:
– Центра Галактики достичь невозможно. Это знает любой школьник. Радиация настолько интенсивна, что ни одна экспедиция оттуда не возвращалась.
– Чистая правда, – подтвердил Кирк.
– Что же тогда, черт его побери, он имеет в виду? Что за Великий Барьер? – недоумевающе спросил Маккой.
– Наносной диск, – пояснил Спок, – опоясывающий пространство концентрации Больших Звезд.
– Час от часу не легче, – взорвался Маккой. – Что за диск, что за Большие Звезды?
– Кольцо или круг, отстоящий примерно на расстоянии тринадцати световых лет от центра Галактики и представляющий из себя концентрацию из космической пыли и молекулярных газов. Пыль до раскаленного состояния разогревается неизвестным источником энергии, расположенным где-то в центре кольца, излучающим из себя мощнейший поток гамма-и рентгеноизлучения. Последние исследования показывают, что этот источник, по меньшей мере, в десять миллионов раз сильнее Солнца Земли.
Маккой озадаченно нахмурил брови:
– И что все это означает? Гигантскую звезду?
Спок покачал головой:
– Вряд ли. Наносной диск вращается вокруг некоего центра, что подразумевает объект, обладающий притяжением столь невероятной силы, что его масса, при самой грубой оценке, должна быть в два миллиона раз больше солнечной массы.
– В два миллиона раз! – удивился Кирк. – Сколько же это звезд, вместе взятых?
– Возможно, что это – и одна звезда, но густая завеса из пыли и газа не позволяет что либо разглядеть и рассчитать массу ядра. А всякий пробел точного знания восполняется теориями. Мне известны пока что две. Одна из них предполагает, что это нечто – единое целое – нейтронная звезда или так называемая черная дыра невероятной плотности и гравитационной силы – и есть центр нашей Вселенной.
– А вторая, – спросил Кирк.
– «Белая дыра». Если хотите, нечто вроде машины созидания. – Спок многозначительно помолчал и вывел заключение из всего сказанного им. – Конечно, это все предположения, игра чистого разума.
После всего сказанного Споком всем захотелось помолчать. Потом Маккой раздумчиво спросил:
– И эта дыра… черная или белая… это то, что ищет Сибок?
Спок согласно кивнул.
– Да-а, – с сарказмом протянул доктор, – отправлялся бы один туда, хоть в самую середину всего, – он покрутил руками, – этого, как его… А нас зачем он тянет с собой?
– Да он – сумасшедший! – подвел итог всему сказанному Кирк. – «Энтерпрайз» просто не в состоянии выдержать столь интенсивную радиацию, которая поджидает его. А что уж говорить о команде? Хоть он и твой брат, Спок, но он – сумасшедший. И место ему не на капитанском мостике, а за решеткой.
Спок ответил ровным, бесстрастным голосом, но в глазах его сквозило откровенное беспокойство:
– Я придерживаюсь того же мнения. Какую бы цель ни ставил он перед собой, его действия – по меньшей мере, откровенная глупость. И это тем более странно, если учесть, что Сибок наделен мощным интеллектом, таким мощным, какого я не встречал ни у кого. И он лучше подкован в тех теориях, которые я вам вкратце изложил. Долгое время он занимался астрофизикой. Я преклоняюсь перед его знаниями и озадачен его намерениями, его рационализмом, который руководит моим братом вопреки проповедуемой им чувственности. Но, возможно, я ошибаюсь, возможно, он и вправду нашел нечто, объясняющее легенду о Ша Ка Ри.
– Спок! – взорвался Кирк. – Пока ты разглагольствуешь, пытаясь доказать, что твой брат – не сумасшедший, а всего-навсего преступник, я думаю о том, как вернуть мой корабль. И обещаю тебе, что как только я добьюсь этого, я подсажу к тебе Сибока, и можете обсуждать свое Ша Ка Ри хоть до позеленения. А пока…
Он замолчал, прислушиваясь к неясным стукам, доносившимся от дальней стены камеры, и раздраженно спросил:
– А это еще что?
Спок склонил голову, вслушиваясь в неясные звуки, уловил в них некую закономерность и ответил:
– Я предполагаю, что это – примитивный способ связи, известный как азбука Морзе. – Он подошел к стене, опустился на колени и приложил ухо к точке, откуда ясней всего слышались глухие звуки. Кирк присоединился к нему, прислушался и сказал:
– Ты, как всегда, прав, Спок, – это азбука Морзе. Она входила в программу обучения в Академии, но я был нерадивым учеником, а до практики дело так и не дошло.
Стук прекратился. Джим, вопреки своему заявлению о нерадивом ученике, поднял глаза к потолку и предложил:
– А ну, попробуем?.. Вначале было «О», потом «Т» и «У».
– Первое слово «отступите», – подсказал Маккой.
Кирк зашипел на него:
– Обойдемся без подсказок!.. Потом была пауза и новое слово: «В», «С», «Т».
– В сторону, – закончил Спок.
Все трое обменялись недоумевающими взглядами и беспомощными жестами рук, так и не решив, кому были предназначены и что значили два загадочных слова. Подсказка пришла со стороны: панель, над которой возился Кирк, неожиданно взорвалась, обдав их мелкими, как шрапнель, осколками.
Когда наконец пыль рассеялась, и арестованные могли открыть глаза, Кирк увидел голову и плечи Скотта, протиснувшегося в широкую пробоину. Не успев ничего сообразить, капитан услышал:
– Привет, джентльмены! Не ждали? Или никогда не убегали из тюрьмы? Вам выпал редкий шанс узнать, как это делается.
– Теперь я нисколько не сомневаюсь, что Иона побывал в чреве кита. Но ему повезло – он был один и мог спокойно отдыхать, не рискуя сломать себе шею в поисках какого-то выхода. Помолился – и Бог его услышал. А кто услышит нас, грешных?
Убедившись, что, занятый своими мыслями, Скотт его не слышит, а Кирк и Спок заняты более реальными проблемами, он замолчал, прислушиваясь к их разговору. Спок рассуждал вслух:
– После выступления Сибока мы никому не можем доверять на корабле. Вы видели состояние заложников, состояние ваших ближайших помощников. Что говорить о других? Сибок всех обработал на борту этого корабля.
– Они все напоминают неофитов, – вмешался доктор, – новообращенцев в веру Сибока. И вы меня извините, Спок, но, насколько я знаю, насильственные методы психического воздействия, психического контроля были запрещены на Вулкане. По крайней мере, считались дурным тоном.
Спок с готовностью ответил:
– Не надо извиняться, доктор, потому что все то, что делает сейчас Сибок, всегда считалось и считается не только нарушением морали колинару, но и тягчайшим преступлением. Я вынужден был анализировать каждый известный мне поступок Сибока и пришел к неутешительному выводу: всякий, отвергающий часть из учения колинару, незаметно для себя отвергает и все учение. Можно признать ложным учение Зурака о приоритете разума над эмоциями, но нельзя отвергать мораль этого учения, запрещающую всякое насилие. К сожалению, мой брат Сибок отверг и само учение, и мораль – и стал преступником…
– Нам надо обезопасить его как можно скорее, – вмешался Кирк, – надо послать сигнал бедствия.
– Как это сделать?
– спросил Маккой. – На капитанский мостик нам не пробиться.
Спок мгновенно нашел выход:
– Можно воспользоваться узлом электронной связи кабины обзора.
Скотт поддержал его:
– Это лучший выход.
– Если не учитывать того, – вмешался Кирк, – что кабина находится на самом верху, а мы на самом низу корабля.
Скотт, знающий корабль лучше, чем десять пальцев своих рабочих рук, моментально предложил:
– Мы можем туда попасть, используя шахту запасного лифта.
– Ну уж нет! – решительно возразил Маккой. – Разбиться в лепешку, сорвавшись вниз, или быть размазанными по стенам? Увольте!
Скотт пренебрежительно махнул рукой и пояснил:
– Шахта закрыта на ремонт, и вам, доктор, не грозит опасность превратиться в паштет на блюде Сибока. Так что зря вы волнуетесь – хоть подъем будет и долгим, и, несомненно, опасным для вашей комплекции.
Доктору не хотелось оставаться в долгу, но не зная, как отплатить Скотту, он решил отыграться на Джиме:
– К тому же, насколько я помню, кое-кто из нас зарекался впредь не совершать высотные восхождения.
Кирк постарался не заметить его подковырки и серьезно наставлял Скотта:
– Позаботьтесь о транспортаторе, Скотт. Если нам удастся связаться со спасательным судном, он нам очень понадобится.
– Да, сэр. Можете на меня рассчитывать. Сделаю все, как надо.
– Но прежде чем уйти, расскажите, как нам попасть к шахте запасного лифта?
И Скотт разъяснил:
– Идите прямо по этому туннелю, потом поверните направо к гидровентиляционной отдушине, а потом налево к фильтрам – и увидите шахту. Вам ее не миновать.
Кирк улыбнулся и отметил:
– Мистер Скотт, вы великолепны!
Польщенный Скотт, проводив глазами удаляющуюся группу, направился в противоположном направлении, ведущем к транспортному отсеку. Ои был благодарен капитану, но без лишней скромности осознавал, что после аварии на старте он своими руками заново воссоздал не второй и не третий, но свой, скоттовский «Энтерпрайз». И он любил этот корабль, может быть, не меньше, чем капитана.
Погруженный в свои мысли, расточая сам себе дифирамбы, Скотт забыл, что на одном из поворотов надо наклонить голову, и ударился о низко проложенную ребристую трубу.
Многое в этом неуютном мире не устраивало доктора Маккоя. Но если и было что-нибудь, что он отвергал безоговорочно, так это – высота, которой он боялся и которую ненавидел больше всех монстров, называемых средствами передвижения, вместе взятых. Он с ужасом всматривался в тесную, как крышка гроба, шахту, бесконечно уходящую вверх. И единственным путем туда была узенькая лестница, предусмотренная на случай аварии и этого, запасного лифта… Даже Кирк, забыв о своей любви к высоте, был обескуражен этим вонзающимся в темноту колодцем, но постарался скрыть свою обескураженность под маской оптимизма:
– Гляди веселей, старина. По крайней мере, получим отличную физическую нагрузку.
– Скорей всего, сердечный приступ, – оборвал его Маккой.
Но Джим сделал вид, что не услышал его реплики, и начал восхождение. Волей-неволей Маккою пришлось последовать за ним – сзади его подгонял весьма выразительными жестами Спок.
«Гляди веселей, старина, – повторял про себя Маккой. – Тебе, бугаю, не знающему, куда девать свои силы, легче говорить это, чем мне слушать.» Но очень скоро он нашел утешение в том, что ему досталось место в середине, – если наверху их кто-то ждет, то первый удар примет на себя Кирк, а если придется падать вниз, то не одному, а вместе со Споком.
Однако вместе с утешением пришла и усталость. Казалось бы, он выбрал наилучший вариант движения – ступать нога в ногу, с интервалом в несколько секунд, с Джимом, но дыхания не хватало, он задыхался, как рыба, попавшая на берег, руки дрожали мелкой дрожью.
– Джим, – взмолился он, – прошу тебя, ради Бога, умерь свой пыл, иначе ты меня доконаешь.
Кирк был непоколебим.
– Никто иной как ты советовал мне больше заниматься спортом. Вот я и следую твоим советам. Научись и ты слушаться самого себя.
Он опустил голову вниз, чтобы взглянуть на Маккоя, и тут же остановился, спросив:
– А где Спок?
Преодолевая головокружение и тошнотворную слабость, доктор глянул в узкий промежуток между своих ботинок и ничего не увидел, кроме бездонной темноты шахты – Спока внизу не было.
Оба они – Кирк и Маккой – задались одним и тем же вопросом: как Спок мог упасть, не издав ни единого звука? Или они так были поглощены собой, а глубина шахты была так безмерна, что они не услышали ни крика, ни удара падающего тела?
Вдруг мягкий хлопок наверху вывел их из оцепенения. Маккой испуганно поднял голову и увидел Спока, медленно спускавшегося вниз. Доктор не сразу и сообразил, что он узнал Спока не по лицу, не по фигуре, а по тяжелым башмакам-левитаторам, тем самым, благодаря которым вулканец спас Кирка от неминуемой смерти.
Зависнув на уровне капитана, Спок не удержался от возможности высказаться:
– Надеюсь, я нашел более удобный способ подъема на высоту?
Ничего не отвечая, Кирк обхватил Спока за шею, и уже вдвоем они спустились к Маккою.
– Присоединяйся к нам, старина, – пригласил доктора Кирк. – Все на борт!
Маккой судорожно вцепился в ступеньку лестницы и замотал головой:
– Я умоляю вас, поднимайтесь без меня. Троих эта штука не потянет. Еще неизвестно, как она справится с двумя пассажирами. Так что уж лучше я дождусь следующего такси.
– Не дури, старина, – как ни сдерживался Джим, голос его был раздражительным. – Нам нельзя разъединяться. Ты знаешь это не хуже меня. Впрочем, – он снизил голос до шепота заговорщика, – можем попробовать и без тебя. Но у Спока нет времени возвращаться за тобой. Так что выбирай сам – встретимся на верхней палубе.
Это сработало. Маккой еще раз оглядел жуткую темноту под ними и над ними, зажмурил глаза и вслепую обхватил Джима за шею:
– Хоть к черту на рога, но вместе с вами.
Спустя какую-то минуту, убедившись, что ни рога, ни копыта человеческого врага ему не угрожают, он открыл глаза и в это же самое время услышал слова Спока:
– Похоже, доктор был прав – эта штука не рассчитана на тройной вес человеческого тела.
– Премного благодарен вам за вашу, хоть и позднюю, объективность, – мрачно отозвался доктор. – Моя правота, как я вижу, не избавит меня от надгробной плиты с надписью «Доктор Леонард Маккой».
– При условии, что от тебя останется то, что можно будет положить под надгробьем, – съязвил Кирк и осекся, глянув вниз. Маккой посмотрел туда же.
– Вот они, – кричал Зулу, указывая на них пальцем.
Мгновенное облегчение от возгласа Зулу сменилось горьким разочарованием, как только Маккой разглядел, что рядом с Зулу стоят солдаты из армии Сибока. До них было так близко, что доктор опытным глазом профессионала разглядел неуловимые изменения в поведении и во всем облике Зулу.
– Зулу тоже обработали, – шепнул он Джиму. Словно не слыша его, Кирк тихо сказал одно слово: «Ускорители». Спок засомневался:
– Капитан, если я их задействую, мы будем подниматься с бесконтрольной скоростью и можем столкнуться с потолком шахты. И если не убьемся, то покалечимся.
– Пока смертный живет, он имеет право выбора между Сциллой и Харибдой, – мрачно изрек Маккой.
– Включай ускорители, – приказал Кирк так, как приказывает старший по званию, и Споку оставалось только повиноваться.
Резким толчком их тройную связку подбросило вверх, и ступеньки лестницы замелькали с такой быстротой, что Маккой закрыл глаза, судорожно цепляясь за Джима и Спока.
Но вот этого-то как раз Чехов и не мог сделать. Чтобы вооружиться, ему следовало сходить в свою каюту за номерным фазером, а для этого придется покинуть капитанский мостик, оставить корабль неуправляемым. Истинно русская ситуация – всякий знает, что надо делать, и ничего не может сделать. Остается запастись русским терпением и ждать неведомо кого и неведомо чего, сидя со сложенными руками.
Когда за его спиной хлопнули двери лифта, он, оторвавшись от экрана, резко поднялся с кресла и с тревогой обернулся на шум. И тут же расслабился, увидев Ухуру и Зулу.
– Слава Богу! – хриплым от волнения голосом проговорил он. – Наконец-то появились живые лица. А где капитан?
Вопрос его повис в воздухе, а сам он удивленно замер, увидев, как из лифта вышел Сибок, сопровождаемый всеми тремя дипломатами и группой вооруженных светоармейцев. Удивление его возросло, когда он заметил, что все оружие было направлено против него одного, а Ухура и Зулу были как бы союзниками тех, кто стоял за их спинами. Это поразило его больше всего и, не обращая внимания на остальных, он с тревогой спросил у своих друзей:
– Что он с вами сделал? – взгляд его растерянно метался между Ухурой и Зулу. – Что он с вами сделал?
Ухура с приветливой улыбкой шла к нему, успокаивая на ходу:
– Все в порядке, Павел. Тебе нечего беспокоиться и некого бояться. Послушай Сибока, он тебе все объяснит.
– Его я уже наслушался и знаю, как он умеет заговаривать зубы, – пренебрежительно отмахнулся рукой Чехов и сделал шаг навстречу Ухуре и Зулу. – Что вы собираетесь делать?
Вместо ответа Зулу прошмыгнул мимо Чехова, занял свое место за штурвалом и, готовясь управлять кораблем, склонился над приборами.
– Что ты делаешь? – удивился Чехов.
– Прокладываю новый курс, – спокойно ответил Зулу, не отрывая своего взгляда от приборов.
Чехов сжал кулаки и, потрясая ими, гневно спросил у Сибока:
– Что ты сделал с моими друзьями?
Вместо Сибока ответил Зулу мягким вкрадчивым голосом:
– Павел, поверь мне, как другу, – я делаю то, что надо. И прошу тебя, как друга, – выслушай Сибока. Выслушай ради меня.
Просьбы друга обезоружила Павла. Безвольно опустив руки, он смотрел на приближающегося к нему Сибока все еще недружелюбно.
– Капитан, – обратился к нему Сибок, делая ударение на слове «капитан», давая этим понять, что Чехов в его понятии так и остался капитаном корабля, – не будем выяснять, кто кому заговаривает зубы. Но поверьте мне, что я – не знахарь-шарлатан.
По мере того, как Сибок говорил, он все ближе надвигался на Чехова, а голос его звучал все торжественней, слова казались все значительней. Вот он стоял уже рядом с Павлом, касаясь рукой его плеча.
– Да начхать мне на тебя, кто бы ты ни был, – все еще пытался отгородиться от него Чехов, с опозданием сообразив, что Сибок разговаривает с ним на чистом русском языке.
– Ты просто болен подозрительностью, как всякий русский, – убеждал его Сибок. – Но принудительно никого не лечат и силком не тащат к неведомой цели. Поэтому я прошу у тебя, как у капитана, разрешения выступить перед твоей командой и рассказать ей о своей цели.
Из уст Сибока даже слова о русской подозрительности звучали убедительно и не обидно. Чехов сделал шаг в сторону, уступая Сибоку место перед главным экраном.
* * *
Сломив упорное молчание Спока, выведав у него семейную тайну, Кирк не угомонился и пытался расшатать и взломать панель ограждения. Занятие не из легких – панель крепилась у самого потолка, и Кирку пришлось взобраться на плечи Спока и балансировать, вцепившись в края панели кончиками пальцев. Маккой, сидя на койке, с подчеркнутым безразличием наблюдал за ним, не говоря ни слова, а Спок, придерживая Кирка за лодыжки, упорно повторял:– Бесполезная трата времени и силы.
Джим отмалчивался. Но когда один край панели отошел чуть в сторону, обнажая сложный узор проводов и контактов, он с подчеркнутой вежливостью сказал:
– Заткнись, я ищу выход. И кажется, что-то нашел. – Он приподнялся на цыпочки, протискивая пальцы поглубже в щель.
– Опрометчивое решение, – предупредил его Спок.
Не слушая вулканца, Кирк все глубже протискивал пальцы в щель, расширяя ее. И вдруг мощный удар тока ожег его руку, потряс все тело. Инстинктивно откинувшись назад, Джим потерял равновесие и свалился на пол. Спок пошатнулся, не устояв на ногах. Маккой сорвался с койки и подбежал к капитану:
– Все в порядке, Джим?
– Кажется, да, – ответил капитан и укорил Спока:
– Мог бы и предупредить, что это опасно.
– Что он и делал битый час, Джим, – вступился за Спока, а заодно и за корабль, доктор, помогая подняться на ноги упавшему:
– Знаете, я беру назад все нелестные комплименты, которые отпускал в адрес «Энтерпрайза». Оказывается, все на нем работает.
– А лучше всего камера для арестованных, – с раздражением поддержал его Джим, потирая ушибленный локоть. – Но мне наплевать на все, что вы говорите, – выход есть, и я его должен найти.
Спок заложил руки за спину, как настоящий арестант, и безнадежно заявил:
– Этот тюремный отсек совершенно новой конструкции, капитан, исключающий возможность побега.
– Всякий строитель тюрьмы уверен, что из нее нельзя будет убежать. Всякий арестант думает иначе. И не было тюрьмы, из которой кому-нибудь не удавалось бежать. Во всяком случае, я такой не знаю.
– Зато я хорошо знаю, капитан, что конструкторы проверяли данную систему на самый находчивой и самой изобретательной личности из преступного мира. И тому человеку не удалось бежать из подобной камеры, – настаивал на своем Спок.
Маккой хитро взглянул на Джима:
– Эти слова даже мне дали изрядную долю надежды, – какой арестант будет помогать своему тюремщику в строительстве тюрьмы?
Слова доктора направили мысль Кирка в несколько ином направлении, он с прищуром поглядел на Спока и спросил:
– Та самая находчивая личность из преступного мира наверняка имела обостренный нюх на всякого рода передряги и умела втягивать в них своих друзей, не так ли?
Спок на минутку призадумался и ответил:
– Несомненно, нюх у такой личности должен быть обостренный.
– Тогда можете быть уверены, Спок, что втроем мы сделаем то, что не удалось проделать одному.
– Сомневаюсь, – спокойно ответил Спок.
– Тогда тем более помоги мне еще раз, – Джим направился к Споку, чтобы снова забраться ему на плечи, но неожиданно остановился: экран терминала связи замерцал, осветился и показал Сибока, стоявшего на капитаном мостике в окружении Чехова, Ухуры и Зулу.
– И это моя команда! – с горечью воскликнул Кирк. – Этот негодяй скоро одурачит весь экипаж!
– Команда звездного корабля «Энтерпрайз»! – торжественно и с ноткой драматизма начал свою речь Сибок. – Я хотел бы вместе с вами обдумать основные проблемы и вопросы нашего бытия. – Он театрально принял позу погруженного в свои мысли человека, не имеющего ничего общего с бессмертным шедевром Родена «Мыслитель», и задал риторические вопросы:
– Кто я? Что я? Почему я обращаюсь к вам? И самые важный вопрос, над которым все мы размышляем всю свою жизнь – существует ли Бог?
Выдержав опять-таки театральную паузу, он продолжал:
– С незапамятных времен, скрытых от нас темнотою веков, мыслящее существо искало ответы на эти вопросы в себе самом. И не находило. Тогда оно подняло свои глаза к небу, увидело звезды и стало мечтать. Но всякая мечта требует подпитки конкретным содержанием.
Мои предки-вулканцы подпитывали свою мечту своими конкретными чувствами: они жили, они верили, они любили своими сердцами. И зашли в тупик. Чувства могли объяснить и оправдать сиюминутные порывы и поступки, а подчас и преступные действия. Чувства не давали ответа на основные вопросы бытия.
И тогда мои предки-вулканцы обратились к разуму. Рационализм стал их философией, религией и образом жизни. Подавляя в себе всякие чувства, они пришли, в конце концов, к разумософии Сурака, начисто отрицающей право наших чувств, наших эмоций на жизнь. Это и привело нас к несчастью.
Я не настаиваю на своей непогрешимости. Но посудите сами – если вы никого не ненавидите, то как вы можете любить кого-то? И если мудрость лежит в равнодушии, то кому нужна такая мудрость? И к чему она приведет?
Задумавшись над этими вопросами, я пришел к выводу, что мыслящее существо не может доверять ни своему разуму, ни своим чувствам – обе крайности ведут к тупику, к обессмысливанию жизни. Я пришел к выводу, что и над нашими чувствами, и над нашим разумом должно быть уравновешивающее начало – вера. Но не слепая вера в некоего доброго дядю, готового ублажать все наши прихоти. А вера в разумное начало бытия, в основе которого лежит любовь ко всему сущему.
Не я первый пришел к такому выводу, не я первый начал поиски всего сущего. Наши предки задолго до нас задавались теми же вопросами и задолго до нас нашли на них ответы. Но современная догматика, с презрением оглядывающаяся на прошлое, твердит нам о том, что все прозрения прошлого – всего лишь миф, легенда. Но никакой миф, никакая легенда не возникает на пустом месте. В основе всякого мифа, всякой легенды лежит или достоверное знание, или провидческое озарение.
Глаза Сибока загорелись фанатическим огнем, он наклонился над экраном и доверительно зашептал:
– Мне была поведана тайна. Мне было сказано, что есть место, откуда исходит разумное начало всего сущего. И нам с вами, братья по разуму и чувствам, предстоит открытие этого места. Имя этому месту – Ша Ка Ри…
Душа Чехова ликовала. Извечный, проклятый русский вопрос «что делать» оказался разрешен: искать Бога, искать основу всего сущего…
А в камере для арестантов всегда невозмутимый Спок присвистнул от удивления и проговорил:
– Поразительно, но он верит в то, что говорит. Он верит, что нашел Ша Ка Ри…
– Что это такое? – спросил поставленный в тупик Джим.
Сибок ответил ему с экрана:
– Планета Ша Ка Ри, которая даст нам ответы на все наши вопросы, расположена в самом центре нашей Галактики, за Великим Барьером.
Сибок закончил говорить, экран померк.
– Господи, благослови мою грешную душу! – перекрестился Маккой. – Я отправляюсь в землю обетованную, подобно древнему иудею, но вместо Божьего человека Моисея имею в поводырях пациента Бедлама, не страдающего косноязычием Моисея и не нуждающегося в Аароне.
Кирку было не до ветхозаветных историй, он всполошился настоящим:
– К центру галактики? И для этого ему понадобился «Энтерпрайз»?
Спок прокомментировал ситуацию:
– Центра Галактики достичь невозможно. Это знает любой школьник. Радиация настолько интенсивна, что ни одна экспедиция оттуда не возвращалась.
– Чистая правда, – подтвердил Кирк.
– Что же тогда, черт его побери, он имеет в виду? Что за Великий Барьер? – недоумевающе спросил Маккой.
– Наносной диск, – пояснил Спок, – опоясывающий пространство концентрации Больших Звезд.
– Час от часу не легче, – взорвался Маккой. – Что за диск, что за Большие Звезды?
– Кольцо или круг, отстоящий примерно на расстоянии тринадцати световых лет от центра Галактики и представляющий из себя концентрацию из космической пыли и молекулярных газов. Пыль до раскаленного состояния разогревается неизвестным источником энергии, расположенным где-то в центре кольца, излучающим из себя мощнейший поток гамма-и рентгеноизлучения. Последние исследования показывают, что этот источник, по меньшей мере, в десять миллионов раз сильнее Солнца Земли.
Маккой озадаченно нахмурил брови:
– И что все это означает? Гигантскую звезду?
Спок покачал головой:
– Вряд ли. Наносной диск вращается вокруг некоего центра, что подразумевает объект, обладающий притяжением столь невероятной силы, что его масса, при самой грубой оценке, должна быть в два миллиона раз больше солнечной массы.
– В два миллиона раз! – удивился Кирк. – Сколько же это звезд, вместе взятых?
– Возможно, что это – и одна звезда, но густая завеса из пыли и газа не позволяет что либо разглядеть и рассчитать массу ядра. А всякий пробел точного знания восполняется теориями. Мне известны пока что две. Одна из них предполагает, что это нечто – единое целое – нейтронная звезда или так называемая черная дыра невероятной плотности и гравитационной силы – и есть центр нашей Вселенной.
– А вторая, – спросил Кирк.
– «Белая дыра». Если хотите, нечто вроде машины созидания. – Спок многозначительно помолчал и вывел заключение из всего сказанного им. – Конечно, это все предположения, игра чистого разума.
После всего сказанного Споком всем захотелось помолчать. Потом Маккой раздумчиво спросил:
– И эта дыра… черная или белая… это то, что ищет Сибок?
Спок согласно кивнул.
– Да-а, – с сарказмом протянул доктор, – отправлялся бы один туда, хоть в самую середину всего, – он покрутил руками, – этого, как его… А нас зачем он тянет с собой?
– Да он – сумасшедший! – подвел итог всему сказанному Кирк. – «Энтерпрайз» просто не в состоянии выдержать столь интенсивную радиацию, которая поджидает его. А что уж говорить о команде? Хоть он и твой брат, Спок, но он – сумасшедший. И место ему не на капитанском мостике, а за решеткой.
Спок ответил ровным, бесстрастным голосом, но в глазах его сквозило откровенное беспокойство:
– Я придерживаюсь того же мнения. Какую бы цель ни ставил он перед собой, его действия – по меньшей мере, откровенная глупость. И это тем более странно, если учесть, что Сибок наделен мощным интеллектом, таким мощным, какого я не встречал ни у кого. И он лучше подкован в тех теориях, которые я вам вкратце изложил. Долгое время он занимался астрофизикой. Я преклоняюсь перед его знаниями и озадачен его намерениями, его рационализмом, который руководит моим братом вопреки проповедуемой им чувственности. Но, возможно, я ошибаюсь, возможно, он и вправду нашел нечто, объясняющее легенду о Ша Ка Ри.
– Спок! – взорвался Кирк. – Пока ты разглагольствуешь, пытаясь доказать, что твой брат – не сумасшедший, а всего-навсего преступник, я думаю о том, как вернуть мой корабль. И обещаю тебе, что как только я добьюсь этого, я подсажу к тебе Сибока, и можете обсуждать свое Ша Ка Ри хоть до позеленения. А пока…
Он замолчал, прислушиваясь к неясным стукам, доносившимся от дальней стены камеры, и раздраженно спросил:
– А это еще что?
Спок склонил голову, вслушиваясь в неясные звуки, уловил в них некую закономерность и ответил:
– Я предполагаю, что это – примитивный способ связи, известный как азбука Морзе. – Он подошел к стене, опустился на колени и приложил ухо к точке, откуда ясней всего слышались глухие звуки. Кирк присоединился к нему, прислушался и сказал:
– Ты, как всегда, прав, Спок, – это азбука Морзе. Она входила в программу обучения в Академии, но я был нерадивым учеником, а до практики дело так и не дошло.
Стук прекратился. Джим, вопреки своему заявлению о нерадивом ученике, поднял глаза к потолку и предложил:
– А ну, попробуем?.. Вначале было «О», потом «Т» и «У».
– Первое слово «отступите», – подсказал Маккой.
Кирк зашипел на него:
– Обойдемся без подсказок!.. Потом была пауза и новое слово: «В», «С», «Т».
– В сторону, – закончил Спок.
Все трое обменялись недоумевающими взглядами и беспомощными жестами рук, так и не решив, кому были предназначены и что значили два загадочных слова. Подсказка пришла со стороны: панель, над которой возился Кирк, неожиданно взорвалась, обдав их мелкими, как шрапнель, осколками.
Когда наконец пыль рассеялась, и арестованные могли открыть глаза, Кирк увидел голову и плечи Скотта, протиснувшегося в широкую пробоину. Не успев ничего сообразить, капитан услышал:
– Привет, джентльмены! Не ждали? Или никогда не убегали из тюрьмы? Вам выпал редкий шанс узнать, как это делается.
* * *
Скотт вел их по запутанному лабиринту корабельных отсеков под ворчливое брюзжание Маккоя:– Теперь я нисколько не сомневаюсь, что Иона побывал в чреве кита. Но ему повезло – он был один и мог спокойно отдыхать, не рискуя сломать себе шею в поисках какого-то выхода. Помолился – и Бог его услышал. А кто услышит нас, грешных?
Убедившись, что, занятый своими мыслями, Скотт его не слышит, а Кирк и Спок заняты более реальными проблемами, он замолчал, прислушиваясь к их разговору. Спок рассуждал вслух:
– После выступления Сибока мы никому не можем доверять на корабле. Вы видели состояние заложников, состояние ваших ближайших помощников. Что говорить о других? Сибок всех обработал на борту этого корабля.
– Они все напоминают неофитов, – вмешался доктор, – новообращенцев в веру Сибока. И вы меня извините, Спок, но, насколько я знаю, насильственные методы психического воздействия, психического контроля были запрещены на Вулкане. По крайней мере, считались дурным тоном.
Спок с готовностью ответил:
– Не надо извиняться, доктор, потому что все то, что делает сейчас Сибок, всегда считалось и считается не только нарушением морали колинару, но и тягчайшим преступлением. Я вынужден был анализировать каждый известный мне поступок Сибока и пришел к неутешительному выводу: всякий, отвергающий часть из учения колинару, незаметно для себя отвергает и все учение. Можно признать ложным учение Зурака о приоритете разума над эмоциями, но нельзя отвергать мораль этого учения, запрещающую всякое насилие. К сожалению, мой брат Сибок отверг и само учение, и мораль – и стал преступником…
– Нам надо обезопасить его как можно скорее, – вмешался Кирк, – надо послать сигнал бедствия.
– Как это сделать?
– спросил Маккой. – На капитанский мостик нам не пробиться.
Спок мгновенно нашел выход:
– Можно воспользоваться узлом электронной связи кабины обзора.
Скотт поддержал его:
– Это лучший выход.
– Если не учитывать того, – вмешался Кирк, – что кабина находится на самом верху, а мы на самом низу корабля.
Скотт, знающий корабль лучше, чем десять пальцев своих рабочих рук, моментально предложил:
– Мы можем туда попасть, используя шахту запасного лифта.
– Ну уж нет! – решительно возразил Маккой. – Разбиться в лепешку, сорвавшись вниз, или быть размазанными по стенам? Увольте!
Скотт пренебрежительно махнул рукой и пояснил:
– Шахта закрыта на ремонт, и вам, доктор, не грозит опасность превратиться в паштет на блюде Сибока. Так что зря вы волнуетесь – хоть подъем будет и долгим, и, несомненно, опасным для вашей комплекции.
Доктору не хотелось оставаться в долгу, но не зная, как отплатить Скотту, он решил отыграться на Джиме:
– К тому же, насколько я помню, кое-кто из нас зарекался впредь не совершать высотные восхождения.
Кирк постарался не заметить его подковырки и серьезно наставлял Скотта:
– Позаботьтесь о транспортаторе, Скотт. Если нам удастся связаться со спасательным судном, он нам очень понадобится.
– Да, сэр. Можете на меня рассчитывать. Сделаю все, как надо.
– Но прежде чем уйти, расскажите, как нам попасть к шахте запасного лифта?
И Скотт разъяснил:
– Идите прямо по этому туннелю, потом поверните направо к гидровентиляционной отдушине, а потом налево к фильтрам – и увидите шахту. Вам ее не миновать.
Кирк улыбнулся и отметил:
– Мистер Скотт, вы великолепны!
Польщенный Скотт, проводив глазами удаляющуюся группу, направился в противоположном направлении, ведущем к транспортному отсеку. Ои был благодарен капитану, но без лишней скромности осознавал, что после аварии на старте он своими руками заново воссоздал не второй и не третий, но свой, скоттовский «Энтерпрайз». И он любил этот корабль, может быть, не меньше, чем капитана.
Погруженный в свои мысли, расточая сам себе дифирамбы, Скотт забыл, что на одном из поворотов надо наклонить голову, и ударился о низко проложенную ребристую трубу.
Многое в этом неуютном мире не устраивало доктора Маккоя. Но если и было что-нибудь, что он отвергал безоговорочно, так это – высота, которой он боялся и которую ненавидел больше всех монстров, называемых средствами передвижения, вместе взятых. Он с ужасом всматривался в тесную, как крышка гроба, шахту, бесконечно уходящую вверх. И единственным путем туда была узенькая лестница, предусмотренная на случай аварии и этого, запасного лифта… Даже Кирк, забыв о своей любви к высоте, был обескуражен этим вонзающимся в темноту колодцем, но постарался скрыть свою обескураженность под маской оптимизма:
– Гляди веселей, старина. По крайней мере, получим отличную физическую нагрузку.
– Скорей всего, сердечный приступ, – оборвал его Маккой.
Но Джим сделал вид, что не услышал его реплики, и начал восхождение. Волей-неволей Маккою пришлось последовать за ним – сзади его подгонял весьма выразительными жестами Спок.
«Гляди веселей, старина, – повторял про себя Маккой. – Тебе, бугаю, не знающему, куда девать свои силы, легче говорить это, чем мне слушать.» Но очень скоро он нашел утешение в том, что ему досталось место в середине, – если наверху их кто-то ждет, то первый удар примет на себя Кирк, а если придется падать вниз, то не одному, а вместе со Споком.
Однако вместе с утешением пришла и усталость. Казалось бы, он выбрал наилучший вариант движения – ступать нога в ногу, с интервалом в несколько секунд, с Джимом, но дыхания не хватало, он задыхался, как рыба, попавшая на берег, руки дрожали мелкой дрожью.
– Джим, – взмолился он, – прошу тебя, ради Бога, умерь свой пыл, иначе ты меня доконаешь.
Кирк был непоколебим.
– Никто иной как ты советовал мне больше заниматься спортом. Вот я и следую твоим советам. Научись и ты слушаться самого себя.
Он опустил голову вниз, чтобы взглянуть на Маккоя, и тут же остановился, спросив:
– А где Спок?
Преодолевая головокружение и тошнотворную слабость, доктор глянул в узкий промежуток между своих ботинок и ничего не увидел, кроме бездонной темноты шахты – Спока внизу не было.
Оба они – Кирк и Маккой – задались одним и тем же вопросом: как Спок мог упасть, не издав ни единого звука? Или они так были поглощены собой, а глубина шахты была так безмерна, что они не услышали ни крика, ни удара падающего тела?
Вдруг мягкий хлопок наверху вывел их из оцепенения. Маккой испуганно поднял голову и увидел Спока, медленно спускавшегося вниз. Доктор не сразу и сообразил, что он узнал Спока не по лицу, не по фигуре, а по тяжелым башмакам-левитаторам, тем самым, благодаря которым вулканец спас Кирка от неминуемой смерти.
Зависнув на уровне капитана, Спок не удержался от возможности высказаться:
– Надеюсь, я нашел более удобный способ подъема на высоту?
Ничего не отвечая, Кирк обхватил Спока за шею, и уже вдвоем они спустились к Маккою.
– Присоединяйся к нам, старина, – пригласил доктора Кирк. – Все на борт!
Маккой судорожно вцепился в ступеньку лестницы и замотал головой:
– Я умоляю вас, поднимайтесь без меня. Троих эта штука не потянет. Еще неизвестно, как она справится с двумя пассажирами. Так что уж лучше я дождусь следующего такси.
– Не дури, старина, – как ни сдерживался Джим, голос его был раздражительным. – Нам нельзя разъединяться. Ты знаешь это не хуже меня. Впрочем, – он снизил голос до шепота заговорщика, – можем попробовать и без тебя. Но у Спока нет времени возвращаться за тобой. Так что выбирай сам – встретимся на верхней палубе.
Это сработало. Маккой еще раз оглядел жуткую темноту под ними и над ними, зажмурил глаза и вслепую обхватил Джима за шею:
– Хоть к черту на рога, но вместе с вами.
Спустя какую-то минуту, убедившись, что ни рога, ни копыта человеческого врага ему не угрожают, он открыл глаза и в это же самое время услышал слова Спока:
– Похоже, доктор был прав – эта штука не рассчитана на тройной вес человеческого тела.
– Премного благодарен вам за вашу, хоть и позднюю, объективность, – мрачно отозвался доктор. – Моя правота, как я вижу, не избавит меня от надгробной плиты с надписью «Доктор Леонард Маккой».
– При условии, что от тебя останется то, что можно будет положить под надгробьем, – съязвил Кирк и осекся, глянув вниз. Маккой посмотрел туда же.
– Вот они, – кричал Зулу, указывая на них пальцем.
Мгновенное облегчение от возгласа Зулу сменилось горьким разочарованием, как только Маккой разглядел, что рядом с Зулу стоят солдаты из армии Сибока. До них было так близко, что доктор опытным глазом профессионала разглядел неуловимые изменения в поведении и во всем облике Зулу.
– Зулу тоже обработали, – шепнул он Джиму. Словно не слыша его, Кирк тихо сказал одно слово: «Ускорители». Спок засомневался:
– Капитан, если я их задействую, мы будем подниматься с бесконтрольной скоростью и можем столкнуться с потолком шахты. И если не убьемся, то покалечимся.
– Пока смертный живет, он имеет право выбора между Сциллой и Харибдой, – мрачно изрек Маккой.
– Включай ускорители, – приказал Кирк так, как приказывает старший по званию, и Споку оставалось только повиноваться.
Резким толчком их тройную связку подбросило вверх, и ступеньки лестницы замелькали с такой быстротой, что Маккой закрыл глаза, судорожно цепляясь за Джима и Спока.