— Кстати, а кто ты такой? — поинтересовалась она, пока странный псевдонаучный сон ее не прервался.
   Конь не ответил ей, прямо как ясень в песне из популярного новогоднего кинофильма. Вместо ответа он принялся превращаться в какое-то невнятное красное пятно. Постепенно оно становилось все бледнее и бледнее, пока не исчезло совсем.
   Запахло апельсинами. «Прямо как у Кинга!» — нервно отметила Машка перед тем, как яркая вспышка полыхнула внутри ее головы. И она проснулась, словно вывалилась обратно в мир — тот самый, волшебный, а вовсе не в свою московскую квартиру, как она боялась. Сон быстро улетучивался из ее дырявой головы и постепенно потерял всякое значение. Только конь, алый и здоровый, как у Петрова-Водкина, некоторое время еще стоял у нее перед глазами. Где-то наверху издевательски закаркала птица, упала обломившаяся ветка, и последние воспоминания о кошмаре растворились в солнечном свете. Позже, сколько Машка ни пыталась вспомнить, что именно ей снилось, у нее ничего не получалось. В памяти всплывали лишь какой-то дурацкий глазастый пень и дух-наркоман, с которым ей не следовало связываться.
   Машка тряхнула головой и посмотрела на указатель, возле которого ее так неожиданно разморило.

Глава 3
ХЕРОНОВА АСТОЛЛА

   «Лес — туда. Город — обратно (2 дня)» — было написано на указателе. Машка задумчиво поковыряла в носу и воззрилась вдаль. Дорога терялась где-то в переплетении ветвей, а в гущу деревьев от указателя отходила узкая, не внушающая доверия тропинка. Кроме того, из сырого лесного сумрака слышалось тихое, но вполне зловещее клацанье: то ли чьи-то зубы, то ли медвежий капкан. Ни то, ни другое не будило в Машке приятных чувств и желания познакомиться поближе. Хотя и топать пешком два дня, ночуя около дороги, ей не хотелось. Мало ли какие ночные хищники здесь могут водиться? Да и бандиты тоже... Почему-то при мысли о разбойниках Машка ощутила во рту неприятный привкус, и вокруг слабенько, но вполне явственно запахло гнилью. Она тряхнула головой, и запах пропал. Но гадкое чувство осталось.
   — Не везет, так по-крупному, — вздохнула она и развернулась в направлении гипотетического города.
   — Не спать! — раздалась за ее спиной команда.
   Машка вздрогнула и хлопнула ресницами, хотя распоряжение явно относилось не к ней. Потом осторожно повернулась. Ее медленно догоняла телега, которую через силу волокла болезненного вида седая лошадь с огромным волдырем посреди лба. Худощавый длиннорукий мужик, сидящий в телеге, активно содействовал животине в ее нелегком труде, пощелкивая кнутом над ее головой.
   — Здрассти! — сказала Машка, когда телега поравнялась с ней.
   Мужик смерил ее недружелюбным взглядом, потом присмотрелся повнимательнее и неожиданно спрыгнул с телеги.
   — Ты, что ли, Марья будешь? — спросил он, не утруждая себя приветствием.
   — Я, — подтвердила она. — А вы меня знаете? Откуда?
   — Садись. Поехали. — Мужик сделал приглашающий жест.
   Машка не заставила себя уговаривать. Мужик ехал в город, а ей именно туда и надо. Лошадь, оставленная без внимания, опустила голову к дороге и, похрапывая, отдыхала. Мужик осторожно присел рядом с попутчицей и щелкнул кнутом погромче. Лошадь проснулась, недовольно фыркнула и неторопливо продолжила свой путь.
   — До города тебя провожу, — объяснил мужик, не вдаваясь в подробности.
   — А откуда вы знаете, как меня зовут? — не отставала любопытная Машка.
   — Озарение снизошло, — буркнул мужик.
   Похоже, с озарением этим у него были связаны неприятные впечатления, и разговаривать об этом ему не слишком хотелось. Но Машка была безжалостна.
   — Какое озарение? — уточнила она. — Я вам во сне приснилась? Или местный бог какой нашептал? Или видение было?
   — Да какая тебе разница? — не выдержал мужик.
   — Я магию изучаю, — поведала Машка гордо. — Потому и интересуюсь. Я, знаете ли, учителя себе найду и магичкой стану. У меня к магии уникальные способности.
   Мужик сглотнул и попытался слинять с телеги, но Машка вцепилась в его рукав, как в давно потерянную сторублевку. Крестьянин взглянул на нее тоскливо и покорился. Ну, по крайней мере, перестал вырываться и умалчивать об интересных вещах.
   — Явление мне было, — признался он. — Божественное.
   И с опаской покосился на синее, безопасное и безоблачное небо, где, вероятно, и обитали местные боги. Машка посмотрела наверх, но богов и даже следов их жизнедеятельности не заметила.
   — И какой бог вам явился? — спросила она.
   — Этого мне говорить не можно, — сурово отрезал мужик и пояснил извиняющимся тоном: — Язык отвалится и сгниет, и причиндалы мужские тоже. Жалко.
   — Жалко, — согласилась Машка. — Какие у вас тут боги невоспитанные, просто ужас.
   Крестьянин подпрыгнул так, будто в седалище ему вонзилось что-то острое, и всхлипнул — то ли от смеха, то ли от страха. Судя по выражению его лица, скорее второе. До идеи критики богов они тут явно еще не доросли. Машка замолчала.
   Ехали они медленно. Солнце припекало, телега подскакивала на неровностях дороги, лошадь печально переставляла копыта, время от времени порываясь свернуть к обочине и пообедать, а то и поспать. Ее желание Машка находила вполне справедливым: нельзя же целый день пахать без отдыха, особенно если выглядишь так, как выглядело это несчастное животное. Она тоже периодически закрывала глаза и проваливалась в дремоту, просыпаясь только оттого, что мужик, возмущенный поведением лошади, принимался орать и размахивать кнутом.
   — Вы что, куда-то торопитесь? — не выдержала наконец она. — У вас же лошадь больна, она скоро копыта откинет! Ну дайте же ей пощипать травы и отдохнуть.
   — Это не лошадь, — мрачно просветил ее мужик. — Это единорог, разве не видишь, сто крызов вам обеим в волоса!
   — Что-то не похоже, — скептически сказала Машка.
   — Это потому что она старше меня, скотина этакая! — пожаловался мужик, со злобой глядя на животину, словно она была виновата в своем возрасте.
   Машка потрясла головой, чтобы проснуться окончательно, спрыгнула с телеги и пошла рядом, приглядываясь к известному персонажу фантастических книг. У единорога были красные тоскливые глаза, свалявшаяся шерсть и полное отсутствие рога, если, конечно, не считать таковым волдырь на лбу.
   — Она что, больна? — поинтересовалась Машка, закончив осмотр.
   — А то как же. — Мужик со знанием дела кивнул. — Единороги — звери болявые, а в старости — еще пуще. Ты на копыта глянь, не бойся, не шарахнет. Она дура, конечно, но не до такого. Глянь, глянь...
   Машка послушно посмотрела на ноги лошади и тут же остро пожалела, что она не ветеринар. Копыта пожилой единорожки оказались черными, покрытыми трещинами, из которых при каждом шаге сочилась желтая, мерзкого вида слизь. Выше копыт ноги были покрыты зарубцевавшимися ранами. Машку охватило бешенство.
   — Ну и что ты над ней издеваешься? — спросила она крестьянина. — Тебе не жалко ее, а? Ей отдыхать надо, лечиться, а не по дорогам бегать!
   — А чё ты с ней сделаешь? — философски отозвался мужик и прикрикнул на лошадь, заметив, что она остановилась и заинтересованно прислушивается к их спору. — Ничо. Лекарства дорогие, да и не работают они относительно единорогов. Старый единорог — животная конченая. Разве что маг хороший возьмется или вот...
   Он замолчал и взглянул на Машку так пронзительно, что она поняла: что-то он от нее хочет.
   — Ну? — поторопила она мужика.
   — ...или вот бог если пожелает излечить, — закончил мужик медленно, не отрывая от Машки испытующего взгляда.
   — А я-то тут при чем? — удивилась Машка.
   — У таких, как ты, свои отношения с богами, — расплывчато сказал мужик.
   Он явно знал больше, чем говорил, но несчастную лошадь Машке было ужасно жалко, а потому она задала вовсе не тот вопрос, который ее на самом деле мучил.
   — И что мне нужно сделать? — спросила она.
   — Откуда мне знать? — Мужик пожал плечами. — Я человек простой. Может — пожелать, может — попросить.
   — Я попробую, — честно пообещала Машка и принялась напряженно думать о том, как было бы хорошо, если бы лошадка выздоровела.
   Мужик казался довольным ее неопределенным обещанием. Садиться обратно в телегу Машке не хотелось — казалось стыдным еще больше затруднять жизнь несчастному больному животному. Ей достаточно было того, что крестьянин производил впечатление порядочного и запуганного богами человека. Впервые в жизни Машка вдруг подумала, что религия — это, пожалуй, иногда не так уж плохо. Особенно если боги, как утверждает мужик, здесь вполне реальны.
   Пока не стемнело, мужик побуждал своего единорога двигаться. Когда ноги уставали, Машка присаживалась на телегу и некоторое время отдыхала, с сочувствием поглядывая на измученное животное, потом спрыгивала и шла рядом. Они остановились, только когда ночь окончательно рухнула на землю. Здесь ночи были темнее, чем в Москве. Вокруг почти ничего не было видно, лишь в чаще леса иногда мелькали какие-то подозрительные желтые и красные огоньки. Но местный мужик не обращал на них ровно никакого внимания, и Машка успокоилась. Ему, наверное, виднее. Единорожка терпеливо ждала, пока ее выпрягут, не шевеля ни единым мускулом, — вероятно, она не любила понапрасну расходовать силы. Мужик отцепил животное от телеги и хлопнул чуть повыше хвоста, разрешая быть свободным некоторое время.
   — А она не уйдет совсем? — деловито поинтересовалась Машка, обдирая с ближайших деревьев нижние ветки.
   Спать на земле при наличии лапника может только очень глупый или совершенно неприспособленный человек. В этом мире Машка чувствовала себя уже вполне уверенно. Шевелящиеся деревья ее больше не смущали, но для лежанки она выбирала ветки стопроцентно дохлые, благо их было вполне достаточно. Очевидно, живым деревьям солнечный свет был вреден, и все те ветки, которые выходили на дорогу и не были скрыты тенью, померли и чуть подсохли. Но остались при этом удобными, пушистыми и пружинящими.
   — Куда она от меня уйдет... — снисходительно отозвался крестьянин. — У ей, почитай, кроме меня, никого на земле и нет. Вместе доживать будем. Если, конечно, она болеть перестанет... волею богов.
   И он испытующе посмотрел на Машку, словно ожидая, что она позовет прямо сейчас кого-нибудь сверхъестественного лечить лошадь. Машке отчего-то стало ужасно неудобно.
   — Я думаю, перестанет, — решительно сказала она. — Ночью. Мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь из богов этим занялся. Жалко единорожку. Она такая хорошенькая...
   Мужик ничего не ответил, только улыбнулся уголком рта и улегся спать возле своей телеги, благородно уступив Машке привилегию спать не просто на лапнике, а на лапнике, наваленном на телегу. Единорог бесшумной тенью бродил неподалеку, обгрызая траву и кусты. Изредка слышался треск, словно вместе с травой единорог прихватывал зубами какую-нибудь улитку.
   Как ни странно, на непривычном месте Машка выспалась просто отлично. Немного ныла спина, измученная жестким бортом телеги, на протяжении ночи несколько раз напомнившего о своем существовании, но это было все, на что Машка могла бы пожаловаться. Она открыла глаза чуть позже рассвета и поняла, что замечательно отдохнула. То ли воздух был в этом мире какой-то иной, то ли неведомый маг позаботился о Машкином здоровье, но спать здесь, даже в походных условиях, Машке понравилось намного больше, чем дома. Дорогу заливал золотистый солнечный свет.. Машка сладко потянулась, да так и замерла с поднятыми над головой руками. Возле телеги горделиво и торжественно прохаживался самый настоящий единорог, словно сошедший с картинки. Шерсть его была белой и гладкой, глаза — сияющими, ноги — стройными, а во лбу красовался длинный шикарный рог белой кости. Вся трава вокруг была засыпана какими-то странными ошметками. Приглядевшись, Машка ахнула: ошметки подозрительно напоминали куски старой шкуры единорога. Посередине одного из них можно было заметить памятный волдырь. Вылинял, значит, зверек. Шкурку, так сказать, сбросил.
   — Ничего себе змеюка, — прошептала Машка.
   Единорожка дружелюбно заржала и повела головой красуясь перед ней.
   — Вот это дело! — одобрительно заметил проснувшийся крестьянин. — В первый раз такую порядочную попутчицу встречаю. Ладно, поехали.
   — Вообще-то это не я сделала. — И Машка вздохнула с изрядным сожалением.
   — А мне это без разницы, — отмахнулся мужик. — Ежели сделано, значит, что-то в тебе есть.
   Машка порозовела от смущения и удовольствия, хотя и до этого в своих особых магических способностях ни капельки не сомневалась. Мужик запряг в телегу обновленную божественными силами животину, и они продолжили свой путь к цивилизации.
   Город показался к полудню. Чистейшие белые сторожевые башни над городскими воротами эффектно оттеняла свалка, расположенная чуть в стороне от дороги. Два подтянутых, молодцеватых стражника азартно резались в незнакомую Машке игру, а оттого на прилично выглядевших путников не обратили ни малейшего внимания. Не участвующий в игре их коллега проводил единорога восхищенным взглядом.
   Возле одноэтажного каменного дома неподалеку от ворот телега остановилась.
   — Ну что, — крестьянин обернулся к Машке, — вот город. Везенья тебе и протопай!
   — Про... что? — удивилась она.
   — Протопай, — повторил мужик. — В смысле, у меня своя дорога, у тебя — своя.
   — А, прощай! — поняла Машка. — Ну протопай. Я еще не успела привыкнуть к тому, как вы тут говорите. Ничего, привыкну.
   — Привычка — дело хорошее, — невозмутимо заметил мужик.
   Спрыгнув с телеги, Машка помахала мужику и свернула на ближайшую широкую улицу. Расставаясь с кем-то, она всегда старалась пошустрее скрыться из виду. Почему-то ей казалось, что заканчивать расставание надо как можно быстрее. В том, что кто-то долго смотрит вслед уходящему, есть что-то мелодраматичное до зубной боли. И жуткое, как взгляд из прошлого.
   Низенькие домики с узкими окнами, разноцветные, почти игрушечные, казались Машке умилительными. На такой улице она и сама не прочь была жить. Конечно, улицы здесь не такие чистенькие, как ей бы хотелось, но все равно чище, чем она привыкла видеть дома. Пустых бутылок, окурков и бомжей не видно, и уже это могло радовать. Около одного из домиков кучковалась небольшая толпа. «Дают что-то на халяву!» — решила Машка и, уповая на лучшее, как можно вежливее протолкалась к ее центру.
   Мужик в короне и потрепанном плащике сидел на низенькой скамеечке и увлеченно хрустел тоненькими длинными конфетками.
   «Блин, в короне, — подумала Машка. — В короне — значит, король. И чего это он, интересно, здесь уселся?» Она подошла поближе и осторожно уместилась рядом. Юноша, стоявший слева от скамейки, покосился на Машку неприязненно, но смолчал. Доев, мужик открыл рот и принялся рассказывать, и Машка прислушалась. «Фиг его знает, — она мысленно пожала плечами, — может, у них так принято законы оглашать и указы всякие? Еще одна глупая традиция, в них тут сам черт ногу сломит».
   — Похерили они, значит, царску персону, — солидно произнес мужик, — и давай думать, кого из отростков править сажать. Один распьяница, второй приличия не соблюдает, а третий дурак дураком! Подумали — и решили дурака посадить. Мол, легче будет с дураком управиться, нежели с мерзавцами законченными. Те, разумеется, обиделись не на шутку...
   — Так это же сказочник! — вслух догадалась Машка.
   Стоящие вокруг неприязненно зашикали на нее, и она, смутившись, замолчала.
   На верхней губе мужика налипло семечко. Когда он выдыхал, семечко дрожало. Смотреть на это было неприятно. Машке постоянно хотелось придвинуться и смахнуть раздражающую деталь. Но прочие слушатели воспринимали это само собой разумеющимся, как будто семечко было непременной деталью образа любого сказочника в этом мире.
   — Длинно ли, коротко ли, начались в заморской стране волнения, — продолжал тем временем сказочник степенно. — Распьяница по питейкам народ мутит, непристойник бабску партию собирает по примеру легендарной Женской страны. Те бабы, сказывают, мужиков своих за людей не считали, впрягали в плуг и поле на них перепахивали. После — готовить ужин гнали, а сами во владении оружием совершенствовались. Ихние-то заморские бабы поплоше да похилее легендарных бой-баб были, однако тоже опасными противниками оказались. Советники забеспокоились, а дурак-царь сидит себе да красками листочки раскрашивает: рисует, значит. Дурак-то рисовальщиком хорошим считался и боле ничего знать не хотел...
   — А скажи-ка мне, мудрейший, — послышался из толпы голос, обманчиво ласковый, — есть ли у тебя священное разрешение на сочинение?
   Сказочник запнулся, закашлялся так, что семечка с губы слетела, а народ, обступивший его, довольно быстро начал расходиться по своим неотложным делам. Кинув взгляд на человека, поинтересовавшегося наличием у сказочника лицензии, Машка также поспешила улизнуть. Темное трико его смотрелось комично, но поведением любопытный мужик очень уж смахивал на стража порядка. Наверное, они во всех мирах одинаковые. Уверенные, спокойные и сытые. Да еще плащ, небрежно накинутый на его плечи, слишком напоминал деталь форменной одежды. Синий плащ с вышитым на нем окровавленным мечом. Нехорошо это все смотрелось. Недружелюбно.
   Машка свернула в ближайший переулок, предоставив неряшливому сочинителю самому разбираться со своими проблемами. Она вовсе не думала, что похожа на Робин Гуда. А есть хотелось все сильнее. Мечты о комфорте одолевали ее.
   Мечталось ей о горячей ванне и о сразу нескольких порциях лапши быстрого приготовления — со вкусом говядины и грибов. Она любила намешивать в большой миске несколько разных пачек, а потом сверху поливать все это, не скупясь, кетчупом. Получалось очень даже вкусно. Да, пожалуй, есть Машке хотелось еще больше, чем в ванну.
   — Па-аберегись! — раздался сверху громкий вопль, и огромный, жутко вонючий водопад опрокинулся девочке на голову.
   — .....! — емко выругалась Машка, протерев глаза и немножечко проморгавшись.
   Только теперь она окончательно поверила в этот стукнутый поганым веником параллельный мир — или как там его назвала эта девушка-магичка? Ни в одном подмосковном городке, ни даже в самой глубокой провинции не выливают со второго этажа прямо на улицу содержимое ночных горшков, щедро разбавленное тухлой водой и, кажется, сдобренное изрядной порцией испорченных овощей. О таком Машка читала только в учебнике по Средневековой истории. Отряхнувшись на манер мокрой собаки, Машка огляделась. На одном из окон первого этажа, узких и высоких, висела, высыхая, стиранная белая рубашка. «Спереть, что ли?» — подумала Машка. В этот момент, как будто всем вокруг были слышны Машкины мысли, дверь рядом с рубашкой скрипнула и из нее высунулась некрасивая пожилая женщина. Она погрозила Машке кулаком и сдернула с окна недосушенную рубашку.
   — Кажется, мне не везет, — вслух резюмировала Машка и, распространяя вокруг себя тяжелые миазмы, двинулась дальше.
   — Эй, вонючка! — окликнул ее кто-то из-за угла. — Ты что, впервые в городе?
   — В этом — однозначно впервые! — подтвердила Машка, настороженно оглядывая светловолосого парня, обладателя голоса. — А что?
   — Я так и подумал, — ухмыльнулся парень.
   Мужикам, которых Машка не знала, особенно прячущимся по подворотням, она предпочитала не доверять, а потому подходить ближе повременила.
   — Чего стоишь? — спросил парень. — Заходи, хоть умоешься.
   — Ну, мне и так неплохо, — дипломатично ответила Машка.
   Откуда ей знать, может, за той дверью, на которую столь милый молодой человек махнул рукой, скрывается еще орда мужиков, уже совсем не таких милых? Ей же не представили справки с печатью, что этот город абсолютно безопасен.
   — Боишься, что ли? — Парень снова ухмыльнулся. — Это правильно. Если с тобой нет отряда стражников или хотя бы хорошего ножа, в этом районе надо бояться всего, что тебе незнакомо.
   Такие рассуждения Машке были привычны и понятны. Потому она немного расслабилась и кивнула.
   — Я вижу, что ты хоть и не из нашего города, но и не совсем дура, — одобрительно заметил парень. — Воняет от тебя жутко, на площадь в таком виде лучше не соваться, если в подземку угодить не хочешь. Подожди, я вынесу тебе воды, хоть голову ополоснешь. А то похожа на мусорную кучу с ногами.
   Это высказывание не звучало как комплимент, но безлобная насмешка парня заставила Машку улыбнуться. Она почувствовала, что настроение ее начинает исправляться. Всегда приятно встретить в чужой стране человека, который тебя понимает. Да и дома тоже. Кстати говоря, интересно, а что такое подземка? Дома так называют метро, но парень произнес это слово так, будто это как минимум подвалы Инквизиции.
   — А ты что, всех в городе знаешь? — поинтересовалась Машка, ополоснув волосы водой из тазика, вынесенного доброжелательным парнем.
   Ее собеседник рассмеялся.
   — Нет, что ты. Город большой, всех и не упомнишь. Только вот горожане ходят по улицам намного осторожнее приезжих. В таком виде, как у тебя, разве что деревенский увалень какой появится. Всем известно, что в городе помои из окон выливают, а потом они по уличным канавам в речку стекают, рыбам на радость. У нас, знаешь, в реке какие рыбы водятся? Во!
   И он показал какие. Судя по тому, как широко парень развел руки, в городской речке водились явные мутанты, не хуже чем в Москве-реке, уже в году этак девяностом прославившейся наличием в ней огромной рыбы с человеческими зубами в пасти. Машка вежливо удивилась.
   — А ты небось работу в город пришла искать? — неожиданно сказал парень.
   — И это тоже, — дипломатично отозвалась Машка.
   Парень поцокал языком и оценивающе посмотрел на нее. Машка вздернула подбородок.
   — Грамотная? — спросил он деловито.
   — Разумеется! — отозвалась девочка гордо.
   Парень втянул голову в плечи и испуганно огляделся — не слышал ли кто, как будто Машка сказала что-то ужасное.
   — Дура, что ли? — шепотом сказал парень. — Не поминай имя бога в суете! Услышит — задаст. Он этого не любит!
   Машка тоже огляделась, но никакого бога рядом не заметила. Да что там бога! Ни единой живой души, кроме исполненного средневековых суеверий паренька, поблизости не было. Полоскались только на ветру зацепленные за ставень на втором этаже дома мокрые дырявые штаны, истерзанные в дальнем военном походе седалищем своего хозяина-авантюриста. При взгляде на штаны эти, серые от старости и несуразные, вспоминалось Машке нечто неопределенное, но весьма героическое, позаимствованное из школьной библиотеки. Что-то о рыцарях-крестоносцах, походах за Гробом Господним. Ах да! Бог же — с неожиданной ясностью припомнила Машка — велел своим служителям творить милость по отношению к нищим и страдающим! На нищенку она все еше не очень походила, но мало ли во что бывают одеты бродяжки? Нашла! В храме чем-нибудь да покормят, а заодно Машка присмотрится к обстановке.
   — И где здесь ближайший храм? — спросила она.
   — На площади, — ошарашенно отозвался парень. — Только зачем он тебе? Прощения просить? Может, он ничего и не слышал вовсе... Да и не такой уж это страшный проступок — помянуть ненароком сильного бога Разумца. Как много наберется, так и пойдешь отрабатывать...
   — Кого-кого? — переспросила Машка, испугавшись, что сам парень остановить бурный поток своих философских рассуждений уже не в состоянии. — Повтори, как ты его назвал!
   — Сильный бог Разумец, — произнес парень, озадаченно глядя на странную, кажется сумасшедшую, девочку с мокрой головой.
   — Так... — протянула Машка, поняв, что классическим Средневековьем в этом мире, похоже, даже не пахнет. И уж точно здесь не слыхали о порядках христианской церкви.
   Вот незадача... И куда ей теперь податься прикажете? Она наморщила нос, потом почесала щеку. В общем, глубоко задумалась.
   — А с остальными богами как здесь дело обстоит? — наконец спросила она.
   — Как и везде. — Парень пожал плечами. — Присутствуют. Разве мы темные какие? Пущай их, никому не мешают...
   С точки зрения Машки, местные жители были именно что темные, но свое мнение она решила пока держать при себе.
   — Ну ты представь, что я с неба свалилась, и объясняй соответственно, — попросила она.
   — С неба? — недоверчиво пробормотал парень, делая в ее сторону какой-то загадочный, не вполне прилично выглядящий жест. — Тогда тебе и объяснять ничего не надо было бы. Божьи дети сами все знают не хуже эльфов.
   — А у вас и эльфы водятся?! — обрадовалась Машка, предвкушая встречу с прекрасными созданиями.
   — А как же! — Парень досадливо усмехнулся. — Понаехали — не продохнешь!
   Расовая нетерпимость, похоже, цвела здесь махровым цветом. Интересно, а эльфийские резервации в этом мире есть? Наподобие индейских в Америке...
   — Хорошо, тогда просто скажи: здесь, в этом городе, храмы каких богов есть? — не отставала Машка, пытаясь хоть что-то выяснить.
   — Ну, Правила, конечно... Херона, Вакивы... Только Разумец, да будет светло его имя, — добавил поучительно парень, — в Астолле силен. С ним в городе никто не сравнится. И храм у него самый большой. Ладно, мне с тобой тут недосуг болтать. Работы полно. Сама разбирайся, что да как. А на площадь и правда сходи. Там сегодня рабочий день, может, повезет.