Второй способ географизации образов мира связан с представлением мира «изнутри», с помощью мысли, географизирующей саму себя. По ходу «подъема» и приобретения географической точки зрения на мир возникает необходимость «спуска» и нанесения на вновь открытую земную поверхность ментального «слоя», структурирующего бесконечное множество возможных образов мира на метауровне.
Генезис этого способа географизации прослеживается в средневековой алхимии и религиозных установках, его формирование ускоряется Возрождением с его чувственными образами мира[241]. В XX в. географические образы мира осмысляются в рамках глубинной психологии и психологии архетипов Юнга, в трудах по картографии воображения Анри Корбэна; этой линии способствуют работы Тейяра де Шардена и Гастона Башляра[242]. Значительная часть Третьего мира, осознающего себя как тотальность маргинализованных мест, актуализирует мифопоэтические традиции, связанные с культом Дома. В то же время часть Запада ощущает «потерянность» позитивистской географии в расчисленном и бесконечном пространстве Модерна, стремится к пониманию утерянных традиционных способов сенсуализации образов мира (например, увлечение британских географов и планировщиков в 1920—1930-х гг. китайским искусством фэн-шуй)[243]. Однако, собственно классическая западная география, по мнению британских географов Д. Мэтлиса и Д. Косгроува, не добилась успеха в образно-географической репрезентации мира[244].
«Расшатывание» географии Модерна начинается на семиотических перифериях мира. Семиотическая периферия может не быть традиционной географической периферией, однако она (также как традиционная периферия) зависит от семиотического центра с наиболее высоким уровнем развития процессов семиозиса. В семиотическом пространстве происходит падение интенсивности семиозиса от центра к периферии, где знаки уже как бы размыты, слабо прорисованы. В то же время, максимально плотные и устойчивые в центре определенной семиосферы, образы мира становятся более изменчивыми, более семиотически неясными на ее периферии. Именно здесь сильна семиотическая динамика, способствующая неортодоксальным символизациям пространства и развитию географических образов мира, не укладывающихся в пропорциональную и соразмерную картину пространства Модерна[245]. Смысл семиотической динамики состоит в процедурах смены семиотических конструкций на метауровне, в изменениях принципов определения и выделения конкретных знаков и их соотношений с символами и образами. Постмодерн использует морально-этические установки средневековой географии (рай находится на дальних рубежах ойкумены, и его прекрасность прямо связана с его отдаленностью[246]), предельно их опространствляя. Аксиологизм классической географии (под которым понимается стремление к четким соответствиям между местами, пейзажами, странами и определенными ценностными установками, к географической привязке религиозно-этических и моральных нагрузок, к мифологическому осмыслению и освоению территории) превращается в геоидеологии постмодерной географии, когда сами характеристики и образы земного пространства выступают ядрами мощных идеологий; при этом переворот в географических представлениях ведет к необязательной связности и сосуществованию совершенно различных географических образов мирового развития[247]. Так, коммунизм в романе Андрея Платонова «Чевенгур» можно трактовать как идеологию пространства, а устойчивая анти-местная локализация Чевенгура приводит к апогею – фактическому «растворению» города в пространстве степи[248]. Мысль предельно географизирует свой мир, становясь сама по себе географичной (при этом ментальность оказывается географической ментальностью), создавая ментально-географические технологии с помощью процедур детерриториализации и ретерриториализации. Мысль о территории становится мыслью территории: мысль зависит в своем развитии от места, чей образ, впрочем, создается во многом этой же мыслью. Появляется неразрывная целостность мысли и территории, одновременно порождающих друг друга. Локализации мысли соответствует ментализация территории; территория при этом есть мир образной экспансии[249]. Семантическое насыщение того или иного регионального/ странового образа ведет к естественной неравновесности географических образов мирового развития: например, семантически «тяжелый» образ Европы сминает и отбрасывает к востоку более «легкий» образ Азии на когнитивно-географической карте регионов России[250]. Так могут создаваться своего рода образно-географические региональные синдромы[251], когда определенный географический образ страны/региона мира моделирует и кроит по собственному «лекалу» образы других регионов. Возникают мировые образно-географические контексты, принципиально развивающиеся в различных ментальных пространствах, не соприкасающихся друг с другом. Здесь возможна не только образно-географическая экспансия региона/страны, но даже образно-географическое гипостазирование (глобальный образно-географический синдром признаков[252]), когда географический образ одной страны (например, США) может стать образно-географической версией всего мира.
2.1.3. Определения географического образа в методологическом контексте
2.1.4. Географический образ и пространственное мышление
Генезис этого способа географизации прослеживается в средневековой алхимии и религиозных установках, его формирование ускоряется Возрождением с его чувственными образами мира[241]. В XX в. географические образы мира осмысляются в рамках глубинной психологии и психологии архетипов Юнга, в трудах по картографии воображения Анри Корбэна; этой линии способствуют работы Тейяра де Шардена и Гастона Башляра[242]. Значительная часть Третьего мира, осознающего себя как тотальность маргинализованных мест, актуализирует мифопоэтические традиции, связанные с культом Дома. В то же время часть Запада ощущает «потерянность» позитивистской географии в расчисленном и бесконечном пространстве Модерна, стремится к пониманию утерянных традиционных способов сенсуализации образов мира (например, увлечение британских географов и планировщиков в 1920—1930-х гг. китайским искусством фэн-шуй)[243]. Однако, собственно классическая западная география, по мнению британских географов Д. Мэтлиса и Д. Косгроува, не добилась успеха в образно-географической репрезентации мира[244].
«Расшатывание» географии Модерна начинается на семиотических перифериях мира. Семиотическая периферия может не быть традиционной географической периферией, однако она (также как традиционная периферия) зависит от семиотического центра с наиболее высоким уровнем развития процессов семиозиса. В семиотическом пространстве происходит падение интенсивности семиозиса от центра к периферии, где знаки уже как бы размыты, слабо прорисованы. В то же время, максимально плотные и устойчивые в центре определенной семиосферы, образы мира становятся более изменчивыми, более семиотически неясными на ее периферии. Именно здесь сильна семиотическая динамика, способствующая неортодоксальным символизациям пространства и развитию географических образов мира, не укладывающихся в пропорциональную и соразмерную картину пространства Модерна[245]. Смысл семиотической динамики состоит в процедурах смены семиотических конструкций на метауровне, в изменениях принципов определения и выделения конкретных знаков и их соотношений с символами и образами. Постмодерн использует морально-этические установки средневековой географии (рай находится на дальних рубежах ойкумены, и его прекрасность прямо связана с его отдаленностью[246]), предельно их опространствляя. Аксиологизм классической географии (под которым понимается стремление к четким соответствиям между местами, пейзажами, странами и определенными ценностными установками, к географической привязке религиозно-этических и моральных нагрузок, к мифологическому осмыслению и освоению территории) превращается в геоидеологии постмодерной географии, когда сами характеристики и образы земного пространства выступают ядрами мощных идеологий; при этом переворот в географических представлениях ведет к необязательной связности и сосуществованию совершенно различных географических образов мирового развития[247]. Так, коммунизм в романе Андрея Платонова «Чевенгур» можно трактовать как идеологию пространства, а устойчивая анти-местная локализация Чевенгура приводит к апогею – фактическому «растворению» города в пространстве степи[248]. Мысль предельно географизирует свой мир, становясь сама по себе географичной (при этом ментальность оказывается географической ментальностью), создавая ментально-географические технологии с помощью процедур детерриториализации и ретерриториализации. Мысль о территории становится мыслью территории: мысль зависит в своем развитии от места, чей образ, впрочем, создается во многом этой же мыслью. Появляется неразрывная целостность мысли и территории, одновременно порождающих друг друга. Локализации мысли соответствует ментализация территории; территория при этом есть мир образной экспансии[249]. Семантическое насыщение того или иного регионального/ странового образа ведет к естественной неравновесности географических образов мирового развития: например, семантически «тяжелый» образ Европы сминает и отбрасывает к востоку более «легкий» образ Азии на когнитивно-географической карте регионов России[250]. Так могут создаваться своего рода образно-географические региональные синдромы[251], когда определенный географический образ страны/региона мира моделирует и кроит по собственному «лекалу» образы других регионов. Возникают мировые образно-географические контексты, принципиально развивающиеся в различных ментальных пространствах, не соприкасающихся друг с другом. Здесь возможна не только образно-географическая экспансия региона/страны, но даже образно-географическое гипостазирование (глобальный образно-географический синдром признаков[252]), когда географический образ одной страны (например, США) может стать образно-географической версией всего мира.
2.1.3. Определения географического образа в методологическом контексте
ГО – это одно из наиболее важных, на наш взгляд, фундаментальных понятий для современной культурологии. Современная культурология быстро расширяет спектр, а также типы привлекаемых для научного исследования информации и знаний – как за счет углубления и совершенствования собственных моделей, так и за счет заимствования и переработки наиболее интересных с культурологической точки зрения моделей из смежных, естественных и гуманитарных наук. Главный смысл подобного концептуального развития – разработать наиболее эффективные, наиболее экономные в научном плане способы и методы «производства», создания нового культурологического знания.
ГО – это устойчивые пространственные представления, которые формируются в различных сферах кулътуры в резулътате какой-либо человеческой деятелъности (как на бытовом, так и на профессионалъном уровне). Они являются, как правило, компактными моделями определенного географического пространства (или географической реальности), созданными для более эффективного достижения какой-либо поставленной цели. В абсолютном приближении идеальный, или максимально эффективный ГО можно отождествить с географической реальностью. В действительности, однако, происходит постоянная трансформация – как самих ГО, так и их определенных сочетаний, или систем в связи с вариабельностью социокультурных контекстов и с изменениями целей определенной человеческой деятельности и условий их осуществления.
Создание ГО связано с процессами формализации и одновременно сжатия, концентрации определенных географических представлений в культуре, превращении их в «сгусток». В общем смысле, географический образ – это совокупность ярких, характерных сосредоточенных знаков, символов, ключевых представлений, описывающих какие-либо реальные пространства (территории, местности, регионы, страны, ландшафты и т. д.). Географические образы могут принимать различные формы, в зависимости от целей и задач, условий их создания, наконец, от самих создателей образов.
Необходимо отметить, что фундаментальные исследования понятия, модели и моделирования ГО создают предпосылки для развития новой междисциплинарной области науки на стыке культурологии, социокультурной антропологии и культурной географии – образной или имажинальной географии. Предметом имажинальной географии является изучение особенностей и закономерностей развития ГО в различных сферах культуры, а также их моделей. Другое возможное название этой области науки – геокультурология.
ГО возникает или конструируется в результате пересечения и взаимодействия различных географических или парагеографических понятий. К парагеографическим понятиям мы относим любые культурологические, историософские, политологические, экономические и т. д. понятия, включающие в себя мощные пространствогенные компоненты. Например, понятие скифов или скифской культуры обладает очевидным и мощным географическим базисом. Вновь созданный ГО является модификацией уже известных культурных и географических знаний и в то же время это – новое знание, которое в определенных целях иначе «сворачивает» географическое пространство. Это представление знаний в том смысле, в котором оно употребляется в теории искусственного интеллекта[253].
ГО могут возникнуть в результате пересечения и взаимодействия различных географических и парагеографических понятий в процессе целенаправленного человеческого мышления, которое вынуждено как бы экономить знание, сжимать его. ГО – это не субпродукт или эрзац настоящего географического знания, а специфическое культурологическое знание, которое является буфером или медиатором между традиционной системой географических знаний – достаточно инерционной и громоздкой – и потребностями жесткого специализированного мышления в различных областях знания и человеческой деятельности. География в этом случае как бы идет «вглубь» и одновременно «вовне» земного пространства. Понятие земного или географического пространства расширяется; исследование пространственных структур и систем становится более полным и комплексным. Наконец, меняется и общий «угол зрения», точка отсчета на предмет и методы географии в целом; география становится частью феноменологии культуры.
Репрезентирование ГО (т. е. процесс их представления) опирается на использование текстов различного происхождения – это могут быть научные и художественные тексты[254], газетные статьи и информационные заметки, приватная переписка, дневники, официальные документы, стенограммы переговоров, реклама и рекламные слоганы. Графика, живопись, музыка, кино и видео, Интернет – также важные средства представления ГО. В целом для большинства ГО характерен разнородный генезис (гетерогенность происхождения); при этом различные ГО сосуществуют в определенных геообразных пространствах.
Для понимания особенностей и закономерностей развития ГО крайне важно также определить соотношение понятий ГО и географического пространства. Безусловно, понятие географического пространства является основным, базовым для понимания специфики развития ГО. Различия от места к месту, различия в географическом положении отдельных объектов аккумулируются и усиливаются (в положительном смысле) в понятии ГО. По существу, любой рассматриваемый ГО собирает, или вбирает в себя несколько различных, существующих в реальности, географических пространств. Наряду с этим, в ГО, как правило, происходит качественная трансформация географических пространств, в ходе которой отбираются наиболее интересные с образной точки зрения элементы различных географических пространств, работающие в данной культуре; затем эти элементы сочетаются в разных комбинациях друг с другом с целью нахождения наиболее эффективного сочетания; и далее, наконец, создается сетевая образно-географическая конструкция с выделением некоторых наиболее важных элементов как узловых. В целом, подобный процесс взаимодействия ГО и географических пространств характеризуется как ментально-географический, т. е. как процесс, допускающий возможность построения и эффективного функционирования пространственных систем в культуре, отличающихся от собственно географических пространств, формирующих географическую реальность. В связи с этим, можно дать и другое, несколько отличающееся от ранее приведенного, определение ГО: под ГО в настоящем исследовании понимается пространственная система, формируемая или формирующаяся из элементов географических пространств, которые трансформируются в определенные знаки и/или символы, аккумулирующие наиболее интересные с образной точки зрения черты и характеристики исследуемых (рассматриваемых) географических пространств в рамках данной культуры.
Заметим, что два различных определения ГО, предлагаемые нами, не расходятся между собой, а взаимно дополняют друг друга. Первое определение более операционально и может достаточно эффективно использоваться в прикладных образно-географических исследованиях. Второе определение носит в большей степени методологический характер и может достаточно эффективно использоваться в теоретико-методологических образно-географических исследованиях. Далее в тексте настоящей работы, в зависимости от контекста конкретной решаемой задачи, будут использоваться или подразумеваться оба данных нами определения ГО (либо первое, либо второе).
Рис. 3. Методологический «зазор» между географическим пространством и пространством географии
Понятие ГО опирается на феноменологически понятую пространственностъ, то есть «…пространство процессов, взятых вместе с мыслъю о них, с практикой»[255]. Родовые ГО – место, район, пространство, территория – взаимосвязаны генетически, поскольку деятельность по различению вещей, тел, материальной ткани мира и по осознанию, идентификации смыслов – ведет к их естественному упорядочению[256]. Образная география создает фактически свое пространство, в котором всякие вопросы «где» приобретают свой смысл[257]. Таким образом, пространство географии, развивающейся в определенной культуре, стремится в идеале идентифицировать себя с самим географическим пространством. Но постоянное движение, динамика самого пространства географии (она все время как бы уточняет собственные границы и координаты) приводит к несовпадению, образованию естественного зазора между ним и также трансформирующимся в результате этого процесса географическим пространством – происходит своего рода бесконечная и в то же время имеющая конечную цель «методологическая погоня». Постоянно существующий зазор между пространством географии и географическим пространством заполняется различными и разнообразными ГО, которые выполняют роль медиаторов или прокладок (рис. 3). Географические границы (между местами, районами, странами, ландшафтами) как несомненное свидетельство этих пространственно-географических «ножниц» являются, по существу, месторождениями наиболее важных, ярких и продуктивных географических образов.
ГО – это устойчивые пространственные представления, которые формируются в различных сферах кулътуры в резулътате какой-либо человеческой деятелъности (как на бытовом, так и на профессионалъном уровне). Они являются, как правило, компактными моделями определенного географического пространства (или географической реальности), созданными для более эффективного достижения какой-либо поставленной цели. В абсолютном приближении идеальный, или максимально эффективный ГО можно отождествить с географической реальностью. В действительности, однако, происходит постоянная трансформация – как самих ГО, так и их определенных сочетаний, или систем в связи с вариабельностью социокультурных контекстов и с изменениями целей определенной человеческой деятельности и условий их осуществления.
Создание ГО связано с процессами формализации и одновременно сжатия, концентрации определенных географических представлений в культуре, превращении их в «сгусток». В общем смысле, географический образ – это совокупность ярких, характерных сосредоточенных знаков, символов, ключевых представлений, описывающих какие-либо реальные пространства (территории, местности, регионы, страны, ландшафты и т. д.). Географические образы могут принимать различные формы, в зависимости от целей и задач, условий их создания, наконец, от самих создателей образов.
Необходимо отметить, что фундаментальные исследования понятия, модели и моделирования ГО создают предпосылки для развития новой междисциплинарной области науки на стыке культурологии, социокультурной антропологии и культурной географии – образной или имажинальной географии. Предметом имажинальной географии является изучение особенностей и закономерностей развития ГО в различных сферах культуры, а также их моделей. Другое возможное название этой области науки – геокультурология.
ГО возникает или конструируется в результате пересечения и взаимодействия различных географических или парагеографических понятий. К парагеографическим понятиям мы относим любые культурологические, историософские, политологические, экономические и т. д. понятия, включающие в себя мощные пространствогенные компоненты. Например, понятие скифов или скифской культуры обладает очевидным и мощным географическим базисом. Вновь созданный ГО является модификацией уже известных культурных и географических знаний и в то же время это – новое знание, которое в определенных целях иначе «сворачивает» географическое пространство. Это представление знаний в том смысле, в котором оно употребляется в теории искусственного интеллекта[253].
ГО могут возникнуть в результате пересечения и взаимодействия различных географических и парагеографических понятий в процессе целенаправленного человеческого мышления, которое вынуждено как бы экономить знание, сжимать его. ГО – это не субпродукт или эрзац настоящего географического знания, а специфическое культурологическое знание, которое является буфером или медиатором между традиционной системой географических знаний – достаточно инерционной и громоздкой – и потребностями жесткого специализированного мышления в различных областях знания и человеческой деятельности. География в этом случае как бы идет «вглубь» и одновременно «вовне» земного пространства. Понятие земного или географического пространства расширяется; исследование пространственных структур и систем становится более полным и комплексным. Наконец, меняется и общий «угол зрения», точка отсчета на предмет и методы географии в целом; география становится частью феноменологии культуры.
Репрезентирование ГО (т. е. процесс их представления) опирается на использование текстов различного происхождения – это могут быть научные и художественные тексты[254], газетные статьи и информационные заметки, приватная переписка, дневники, официальные документы, стенограммы переговоров, реклама и рекламные слоганы. Графика, живопись, музыка, кино и видео, Интернет – также важные средства представления ГО. В целом для большинства ГО характерен разнородный генезис (гетерогенность происхождения); при этом различные ГО сосуществуют в определенных геообразных пространствах.
Для понимания особенностей и закономерностей развития ГО крайне важно также определить соотношение понятий ГО и географического пространства. Безусловно, понятие географического пространства является основным, базовым для понимания специфики развития ГО. Различия от места к месту, различия в географическом положении отдельных объектов аккумулируются и усиливаются (в положительном смысле) в понятии ГО. По существу, любой рассматриваемый ГО собирает, или вбирает в себя несколько различных, существующих в реальности, географических пространств. Наряду с этим, в ГО, как правило, происходит качественная трансформация географических пространств, в ходе которой отбираются наиболее интересные с образной точки зрения элементы различных географических пространств, работающие в данной культуре; затем эти элементы сочетаются в разных комбинациях друг с другом с целью нахождения наиболее эффективного сочетания; и далее, наконец, создается сетевая образно-географическая конструкция с выделением некоторых наиболее важных элементов как узловых. В целом, подобный процесс взаимодействия ГО и географических пространств характеризуется как ментально-географический, т. е. как процесс, допускающий возможность построения и эффективного функционирования пространственных систем в культуре, отличающихся от собственно географических пространств, формирующих географическую реальность. В связи с этим, можно дать и другое, несколько отличающееся от ранее приведенного, определение ГО: под ГО в настоящем исследовании понимается пространственная система, формируемая или формирующаяся из элементов географических пространств, которые трансформируются в определенные знаки и/или символы, аккумулирующие наиболее интересные с образной точки зрения черты и характеристики исследуемых (рассматриваемых) географических пространств в рамках данной культуры.
Заметим, что два различных определения ГО, предлагаемые нами, не расходятся между собой, а взаимно дополняют друг друга. Первое определение более операционально и может достаточно эффективно использоваться в прикладных образно-географических исследованиях. Второе определение носит в большей степени методологический характер и может достаточно эффективно использоваться в теоретико-методологических образно-географических исследованиях. Далее в тексте настоящей работы, в зависимости от контекста конкретной решаемой задачи, будут использоваться или подразумеваться оба данных нами определения ГО (либо первое, либо второе).
Рис. 3. Методологический «зазор» между географическим пространством и пространством географии
Понятие ГО опирается на феноменологически понятую пространственностъ, то есть «…пространство процессов, взятых вместе с мыслъю о них, с практикой»[255]. Родовые ГО – место, район, пространство, территория – взаимосвязаны генетически, поскольку деятельность по различению вещей, тел, материальной ткани мира и по осознанию, идентификации смыслов – ведет к их естественному упорядочению[256]. Образная география создает фактически свое пространство, в котором всякие вопросы «где» приобретают свой смысл[257]. Таким образом, пространство географии, развивающейся в определенной культуре, стремится в идеале идентифицировать себя с самим географическим пространством. Но постоянное движение, динамика самого пространства географии (она все время как бы уточняет собственные границы и координаты) приводит к несовпадению, образованию естественного зазора между ним и также трансформирующимся в результате этого процесса географическим пространством – происходит своего рода бесконечная и в то же время имеющая конечную цель «методологическая погоня». Постоянно существующий зазор между пространством географии и географическим пространством заполняется различными и разнообразными ГО, которые выполняют роль медиаторов или прокладок (рис. 3). Географические границы (между местами, районами, странами, ландшафтами) как несомненное свидетельство этих пространственно-географических «ножниц» являются, по существу, месторождениями наиболее важных, ярких и продуктивных географических образов.
2.1.4. Географический образ и пространственное мышление
Географический образ неотделим от структур пространственного мышления, которое, как показано Г. Д. Костинским[258], связано с понятием мифа. Сакральное пространство и его «первоточка» так или иначе связаны с реальным географическим пространством, а эта связь требует адекватного ей выражения. Мифологическое мышление осознает окружающий его мир прежде всего пространственно, это – понятное и понятое пространство. Географический образ по определению, в силу своей естественной медиативности, использует позитивные стороны мифологического мышления. Так, своеобразной «первоточкой» сталинского сакрального пространства были СССР и зона советской оккупации в Восточной Европе[259]. Ее осмысление в ходе диалога породило достаточно простую и понятную геополитическую картину мира, которая имела, в известной мере, телесный характер, что наглядно проявилось в обсуждении вопроса об определении принадлежности германских предприятий. Формирование географических образов – это элементы последовательного пространственного осмысления окружающего мира, в ходе которого развиваются экономичные для их создателей и пользователей структуры пространственного восприятия.
Пространственное мышление сочетает в себе и процедурное знание, т. е. знание того, как надо действовать, и знание декларативное, т. е. совокупность прошлого опыта о тех или иных событиях и действиях. Так, в одном из наиболее распространенных мнемонических приемов греческих ораторов – методе привязки к местам, в котором вещи для запоминания привязывались к пути в хорошо знакомой местности – «для организации декларативной информации используется процедурный контекст»[260]. Компактный географический образ может аккумулировать эти два основных типа знания, переводя достаточно сложные структуры восприятия и описания географического пространства в своеобразные простые и универсальные коды (рис. 4). Исследователями человеческого сознания показано, что кора головного мозга непрерывно пересматривает воспринимаемые образы и объединяет образ, сформированный в ближайшем прошлом, с текущим образом внешнего мира[261]. Вследствие этого удачные и емкие географические образы могут хорошо кодировать результаты именно динамичного пространственного мышления. Время становится естественным параметром этого процесса, а сами географические образы можно трактовать и как геоисторические.
Рис. 4. Структура пространственного мышления и формирование географического образа
Пространственное мышление обладает известной целостностью. Для него верен принцип изоморфизма психических, нейрофизиологических и физических явлений, ведущий начало из гештальт-психологии[262]. Географическое пространство может постоянно перекодироваться сознанием в виде тех или иных географических образов. Принцип изоморфизма как общая форма взаимной упорядоченности множества-сигнала и множества-источника позволяет согласовывать структуры конкретных географических данных и знаний с их определенным представлением. Несмотря на то, что фактически любой географический объект можно считать уникальным, сами географические образы можно отнести к вторичным, т. е. к своеобразным эталонам, аккумулирующим в себе «признаки различных единичных образов»[263]. В силу этого обстоятельства географическим образам может быть свойственна симультанность, или «временная панорамность», когда разновременные события и факты могут создать одновременную пространственную структуру. Наконец, в географических образах как вторичных возможно преобразование изначальных географических форм и соотношений в наглядные топологические схемы[264]. Подобный топологический изоморфизм может вести к увеличению неустойчивости самих географических образов. Следствие этого – цепные реакции, в ходе которых могут создаваться различные иерархические системы взаимосвязанных географических образов, призванные увеличить устойчивость самого целенаправленного пространственного мышления. Пример формирования геополитической картины мира[265] – это свидетельство эффективного взаимодействия дотоле разнородных и неустойчивых политико-географических образов.
Пониманию функционирования пространственного мышления и формирования образов в географии может помочь обращение к опыту средневековой индийской логики навья-ньяя, единственной завершенной системы логики вне европейской культуры. В ней «…один «объект» считается «проникающим» другой, если он наблюдается во всех случаях, когда наблюдается другой, или же в большем числе случаев»[266]. Знание здесь определяется как «…очертание или цельный образ индивидуальной картины. Элементы картины составляют содержание знания, являющееся репрезентацией внешнего мира…»[267]. Пространственная сцепленность любых образов внешнего мира ведет к их естественной географизации. Географическая картина мира становится в этом случае картиной географических образов, постоянно трансформирующихся и задающих новые топологические схемы. Характерно, что в этой системе логики «Проникновение можно рассматривать как отношение между парой классов в том смысле, что один класс проникает другой, аналогично тому, как включение рассматривается в качестве отношения между парой классов, если один класс включает другой. Например, выражение «огонь проникает дым» можно интерпретировать в том смысле, что «класс огней проникает класс дымов»[268]. Таким образом, иерархии и системы географических образов могут быть одновременно как бы взаимопроникающими типологиями, задающими многомерное географическое пространство. Пространственное мышление в этом случае как бы окутывается и страхуется специфическими ментальными структурами, которые перерабатывают традиционные географические знания в пространство самого географического знания. Можно сказать иначе: географическое знание в рамках той или иной культуры как бы географизирует само себя.
Пространственное мышление сочетает в себе и процедурное знание, т. е. знание того, как надо действовать, и знание декларативное, т. е. совокупность прошлого опыта о тех или иных событиях и действиях. Так, в одном из наиболее распространенных мнемонических приемов греческих ораторов – методе привязки к местам, в котором вещи для запоминания привязывались к пути в хорошо знакомой местности – «для организации декларативной информации используется процедурный контекст»[260]. Компактный географический образ может аккумулировать эти два основных типа знания, переводя достаточно сложные структуры восприятия и описания географического пространства в своеобразные простые и универсальные коды (рис. 4). Исследователями человеческого сознания показано, что кора головного мозга непрерывно пересматривает воспринимаемые образы и объединяет образ, сформированный в ближайшем прошлом, с текущим образом внешнего мира[261]. Вследствие этого удачные и емкие географические образы могут хорошо кодировать результаты именно динамичного пространственного мышления. Время становится естественным параметром этого процесса, а сами географические образы можно трактовать и как геоисторические.
Рис. 4. Структура пространственного мышления и формирование географического образа
Пространственное мышление обладает известной целостностью. Для него верен принцип изоморфизма психических, нейрофизиологических и физических явлений, ведущий начало из гештальт-психологии[262]. Географическое пространство может постоянно перекодироваться сознанием в виде тех или иных географических образов. Принцип изоморфизма как общая форма взаимной упорядоченности множества-сигнала и множества-источника позволяет согласовывать структуры конкретных географических данных и знаний с их определенным представлением. Несмотря на то, что фактически любой географический объект можно считать уникальным, сами географические образы можно отнести к вторичным, т. е. к своеобразным эталонам, аккумулирующим в себе «признаки различных единичных образов»[263]. В силу этого обстоятельства географическим образам может быть свойственна симультанность, или «временная панорамность», когда разновременные события и факты могут создать одновременную пространственную структуру. Наконец, в географических образах как вторичных возможно преобразование изначальных географических форм и соотношений в наглядные топологические схемы[264]. Подобный топологический изоморфизм может вести к увеличению неустойчивости самих географических образов. Следствие этого – цепные реакции, в ходе которых могут создаваться различные иерархические системы взаимосвязанных географических образов, призванные увеличить устойчивость самого целенаправленного пространственного мышления. Пример формирования геополитической картины мира[265] – это свидетельство эффективного взаимодействия дотоле разнородных и неустойчивых политико-географических образов.
Пониманию функционирования пространственного мышления и формирования образов в географии может помочь обращение к опыту средневековой индийской логики навья-ньяя, единственной завершенной системы логики вне европейской культуры. В ней «…один «объект» считается «проникающим» другой, если он наблюдается во всех случаях, когда наблюдается другой, или же в большем числе случаев»[266]. Знание здесь определяется как «…очертание или цельный образ индивидуальной картины. Элементы картины составляют содержание знания, являющееся репрезентацией внешнего мира…»[267]. Пространственная сцепленность любых образов внешнего мира ведет к их естественной географизации. Географическая картина мира становится в этом случае картиной географических образов, постоянно трансформирующихся и задающих новые топологические схемы. Характерно, что в этой системе логики «Проникновение можно рассматривать как отношение между парой классов в том смысле, что один класс проникает другой, аналогично тому, как включение рассматривается в качестве отношения между парой классов, если один класс включает другой. Например, выражение «огонь проникает дым» можно интерпретировать в том смысле, что «класс огней проникает класс дымов»[268]. Таким образом, иерархии и системы географических образов могут быть одновременно как бы взаимопроникающими типологиями, задающими многомерное географическое пространство. Пространственное мышление в этом случае как бы окутывается и страхуется специфическими ментальными структурами, которые перерабатывают традиционные географические знания в пространство самого географического знания. Можно сказать иначе: географическое знание в рамках той или иной культуры как бы географизирует само себя.