Иногда роль геокультуры, «излучающей» и распространяющей свои образы, берут на себя крупные или мировые религии. Несомненными геокультурами являются ислам, буддизм, католичество, протестантизм. К геокультурам относится и большинство империй, формирующих свои культурные круги (геокультурные периферии): например, в средние века очень отчетливые геокультурные периферии были созданы Византийской империей (север Балканского полуострова, часть Италии, Русь, часть Восточной и Центральной Европы)[217] и арабским Халифатом (Кавказ, Центральная Азия)[218]. Конечно, «за спиной» подобных империй стоит, как правило, крупная цивилизация, которая порождает одну или несколько геокультур.
Межкультурная и межцивилизационная адаптация: связь геополитики и геокультуры. Процессы межкультурной и межцивилизационной адаптации, особенно интенсивно протекающие в эпоху глобализации, демонстрируют очевидную связь геополитики и геокультуры. Однако подобные процессы развивались на протяжении всей истории цивилизаций. Эта связь наиболее четко проявляется во взаимодействии геополитических и геокультурных образов, вступающих во взаимодействие на определенном пространстве, которое подвержено цивилизационной турбулентности. Такое взаимодействие происходило в течение нескольких столетий в ходе расширения Российского государства (XVI–XIX вв.).
Так, динамика геополитических образов России была связана в первую очередь не с известным «маятником» Европа – Азия (Запад – Восток), но прежде всего с расширением, экспансией самого образно-географического поля России, быстрым «захватом» все новых и новых потенциально ярких географических образов, которые требовали и соответствующей геополитической «огранки». Такая геополитическая «огранка» опирается на вновь создаваемые механизмы межкультурной и межцивилизационной адаптации[219]. Неудача при создании таких механизмов ведет к «бледности», очевидной образно-геополитической невыраженности части системы и, в конечном счете, к ее деградации. Например, подробный образно-геополитический анализ захвата Россией Средней Азии во второй половине XIX в. показал, что стремительная военная экспансия Российской империи в этом регионе и включение его в сферу внешне– и внутриполитических российских интересов не сопровождались четко артикулированными политическими и геополитическими образами, базировавшимися на геокультурном и геоэкономическом проникновении в Среднюю Азию[220]. Чем более втягивалась Россия в Среднюю Азию, соперничая с Великобританией, тем более одномерным и реактивным становился ее геополитический образ – по преимуществу, «европейской державы»; механизмы межцивилизационной адаптации так, по существу, и не были обеспечены.
Итак, анализ понятия геокультуры в связи с процессами межцивилизационной и межкультурной адаптации показывает следующее:
1) изучение процессов межцивилизационной и межкультурной адаптации не представимо без глубокого исследования сущности понятия геокультуры и закономерностей развития геокультурных пространств;
2) гармоничная межцивилизационная адаптация связана с формированием и функционированием соответствующих геокультурных (культурно-географических) образов, обеспечивающих интенсивный и сбалансированный межкультурный обмен; 3) в процессах межцивилизационной адаптации большую роль играет целенаправленное продуцирование стратегий репрезентации и интерпретации геокультурных образов; 4) механизм использования ключевых геокультурных образов основан на процессах ментального сжатия и растяжения различных цивилизационных и культурных пространств.
Резюмируя вышесказанное, отметим, что цивилизации как таковые всегда создают мощные образно-географические пространства (поля), захватывающие, с одной стороны, территории, явно чужеродные в культурном и политическом отношении, а, с другой – постоянно перерабатывающие собственные структуры и способы организации. Иначе говоря, всякая более или менее жизнеспособная и устойчивая цивилизация формирует образные картины мира, в которых те или иные территории выступают как соответствующие масштабные знаки и символы общих цивилизационных ценностей и образцов. В конечном счете, любая цивилизация может рассматриваться как глобальный географический (геокультурный) образ, структурирующий ценности и образцы данного сообщества наиболее эффективным способом.
Выводы к главе 1
Глава 2
2.1. Основы методологии моделирования географических образов
2.1.1. Методологическая эффективность моделирования географических образов в культуре
2.1.2. Способы географизации образов мира
Межкультурная и межцивилизационная адаптация: связь геополитики и геокультуры. Процессы межкультурной и межцивилизационной адаптации, особенно интенсивно протекающие в эпоху глобализации, демонстрируют очевидную связь геополитики и геокультуры. Однако подобные процессы развивались на протяжении всей истории цивилизаций. Эта связь наиболее четко проявляется во взаимодействии геополитических и геокультурных образов, вступающих во взаимодействие на определенном пространстве, которое подвержено цивилизационной турбулентности. Такое взаимодействие происходило в течение нескольких столетий в ходе расширения Российского государства (XVI–XIX вв.).
Так, динамика геополитических образов России была связана в первую очередь не с известным «маятником» Европа – Азия (Запад – Восток), но прежде всего с расширением, экспансией самого образно-географического поля России, быстрым «захватом» все новых и новых потенциально ярких географических образов, которые требовали и соответствующей геополитической «огранки». Такая геополитическая «огранка» опирается на вновь создаваемые механизмы межкультурной и межцивилизационной адаптации[219]. Неудача при создании таких механизмов ведет к «бледности», очевидной образно-геополитической невыраженности части системы и, в конечном счете, к ее деградации. Например, подробный образно-геополитический анализ захвата Россией Средней Азии во второй половине XIX в. показал, что стремительная военная экспансия Российской империи в этом регионе и включение его в сферу внешне– и внутриполитических российских интересов не сопровождались четко артикулированными политическими и геополитическими образами, базировавшимися на геокультурном и геоэкономическом проникновении в Среднюю Азию[220]. Чем более втягивалась Россия в Среднюю Азию, соперничая с Великобританией, тем более одномерным и реактивным становился ее геополитический образ – по преимуществу, «европейской державы»; механизмы межцивилизационной адаптации так, по существу, и не были обеспечены.
Итак, анализ понятия геокультуры в связи с процессами межцивилизационной и межкультурной адаптации показывает следующее:
1) изучение процессов межцивилизационной и межкультурной адаптации не представимо без глубокого исследования сущности понятия геокультуры и закономерностей развития геокультурных пространств;
2) гармоничная межцивилизационная адаптация связана с формированием и функционированием соответствующих геокультурных (культурно-географических) образов, обеспечивающих интенсивный и сбалансированный межкультурный обмен; 3) в процессах межцивилизационной адаптации большую роль играет целенаправленное продуцирование стратегий репрезентации и интерпретации геокультурных образов; 4) механизм использования ключевых геокультурных образов основан на процессах ментального сжатия и растяжения различных цивилизационных и культурных пространств.
Резюмируя вышесказанное, отметим, что цивилизации как таковые всегда создают мощные образно-географические пространства (поля), захватывающие, с одной стороны, территории, явно чужеродные в культурном и политическом отношении, а, с другой – постоянно перерабатывающие собственные структуры и способы организации. Иначе говоря, всякая более или менее жизнеспособная и устойчивая цивилизация формирует образные картины мира, в которых те или иные территории выступают как соответствующие масштабные знаки и символы общих цивилизационных ценностей и образцов. В конечном счете, любая цивилизация может рассматриваться как глобальный географический (геокультурный) образ, структурирующий ценности и образцы данного сообщества наиболее эффективным способом.
Выводы к главе 1
Анализ литературы по теме позволил выявить основные направления исследований, в которых преобладают или имеют место элементы образно-географической методологии.
У большинства ученых-предшественников зачастую доминировало внимание к частным образным свойствам и характеристикам географического пространства (местностей, ландшафтов, регионов, стран, территорий) в ущерб, или за счет его более фундаментальных, базовых образных характеристик. У них не было отчетливого понимания важности и принципиальности изучения географических образов как таковых – репрезентирующих глубинные, основополагающие черты конкретных географических пространств и, в то же время, эффективно выражающих те или иные общественные (культурные, политические, социально-экономические) явления и события. Достаточно рано было осознано научное и философское значение подобных репрезентаций и/или форм выражения, хотя сами по себе эти репрезентации и формы почти не подвергались детальному методологическому и теоретическому анализу. Между тем, в этих мыслительных (ментальных) процессах заключены два ключевых и довольно противоречивых принципа моделирования географических пространств в культуре: 1) принцип мысленной экономии в географических представлениях и 2) принцип эмоциональной «подпитки», или эмоциональной надежности таких представлений. Они практически равнозначны, и второй имеет не менее важное значение, чем первый, в т. ч. в прикладном моделировании специализированных географических образов, (например, формирование внешнеполитического образа России), хотя это недостаточно осознается как теоретиками, так и практиками.
Тот факт, что в моделировании географического пространства (пространств) люди руководствуются (и должны руководствоваться) не только соображениями мысленной экономии и, тем более, не сиюминутной понятности и простоты, но думают также и о долговременной перспективе, многочисленных эмоциональных (психологических, социальных, культурных) последствиях и эффектах, достаточно известен и отражен во многих работах по феноменологии, теоретической и культурной географии, когнитивной психологии. Обычно при этом ссылаются на прямые и косвенные связи между рациональной и эмоциональной составляющей географических представлений. Однако, авторам данных работ, как правило, невдомек, что это имеет четкое образно-географическое выражение – именно в стремлении самих географических представлений к формированию автономно функционирующих образно-географических систем.
Работ по изучению образов географического пространства в различных науках в целом гораздо меньше, чем по изучению, в том или ином виде, географических представлений в общем, а специальных работ, посвященных моделированию географических образов в культуре, совсем немного (они приходятся, в основном, на вторую половину 1990-х гг. и начало 2000-х гг.). В этих исследованиях не были выявлены методологические и теоретические основы моделирования географических образов. Это был, преимущественно, прикладной анализ современных массовых и/или групповых географических образов, иногда в динамике. Зависимость характера функционирования географических образов от их структурных и системных свойств, практически, не изучалась. Для объяснения процесса развития географических образов в культуре так и не было предложено непротиворечивой и достаточно репрезентативной модели.
Обзор исследований по теме показал, что никто до сих пор не изучал методологические, теоретические и прикладные основы моделирования географических образов в культуре. Работ в этой области нет ни в гуманитарных науках, ни в культурной географии, ни в когнитивном моделировании. Проблема как раз и состоит в том, что эти основы до сих пор не изучены. Для ее решения необходим новый подход. Это заставило нас провести свое собственное исследование основ моделирования конкретных (специализированных) географических образов различных иерархических уровней. Анализ особенностей и закономерностей формирования, репрезентаций и стратегий интерпретации в большом количестве областей и сфер человеческой деятельности позволил нам не только разработать новую методологию изучения процессов моделирования географических образов в культуре, но с ее помощью выявить основы этого моделирования. Эта методология учитывает особенности системного развития географических образов в различных сферах социокультурной деятельности: в культурно– и историко-географических исследованиях, практике художественного творчества, международных отношениях, государственном управлении, региональной политике.
Таким образом, существует научная база, необходимая для анализа поставленной проблемы. Представления, сложившиеся в рамках отдельных предметных областей, содержат достаточно материала для культурологического обобщения. Вместе с тем, недавно попавшая в поле научного внимания проблематика моделирования географических образов разработана фрагментарно. Разработка этого проблемного поля и является нашей задачей.
У большинства ученых-предшественников зачастую доминировало внимание к частным образным свойствам и характеристикам географического пространства (местностей, ландшафтов, регионов, стран, территорий) в ущерб, или за счет его более фундаментальных, базовых образных характеристик. У них не было отчетливого понимания важности и принципиальности изучения географических образов как таковых – репрезентирующих глубинные, основополагающие черты конкретных географических пространств и, в то же время, эффективно выражающих те или иные общественные (культурные, политические, социально-экономические) явления и события. Достаточно рано было осознано научное и философское значение подобных репрезентаций и/или форм выражения, хотя сами по себе эти репрезентации и формы почти не подвергались детальному методологическому и теоретическому анализу. Между тем, в этих мыслительных (ментальных) процессах заключены два ключевых и довольно противоречивых принципа моделирования географических пространств в культуре: 1) принцип мысленной экономии в географических представлениях и 2) принцип эмоциональной «подпитки», или эмоциональной надежности таких представлений. Они практически равнозначны, и второй имеет не менее важное значение, чем первый, в т. ч. в прикладном моделировании специализированных географических образов, (например, формирование внешнеполитического образа России), хотя это недостаточно осознается как теоретиками, так и практиками.
Тот факт, что в моделировании географического пространства (пространств) люди руководствуются (и должны руководствоваться) не только соображениями мысленной экономии и, тем более, не сиюминутной понятности и простоты, но думают также и о долговременной перспективе, многочисленных эмоциональных (психологических, социальных, культурных) последствиях и эффектах, достаточно известен и отражен во многих работах по феноменологии, теоретической и культурной географии, когнитивной психологии. Обычно при этом ссылаются на прямые и косвенные связи между рациональной и эмоциональной составляющей географических представлений. Однако, авторам данных работ, как правило, невдомек, что это имеет четкое образно-географическое выражение – именно в стремлении самих географических представлений к формированию автономно функционирующих образно-географических систем.
Работ по изучению образов географического пространства в различных науках в целом гораздо меньше, чем по изучению, в том или ином виде, географических представлений в общем, а специальных работ, посвященных моделированию географических образов в культуре, совсем немного (они приходятся, в основном, на вторую половину 1990-х гг. и начало 2000-х гг.). В этих исследованиях не были выявлены методологические и теоретические основы моделирования географических образов. Это был, преимущественно, прикладной анализ современных массовых и/или групповых географических образов, иногда в динамике. Зависимость характера функционирования географических образов от их структурных и системных свойств, практически, не изучалась. Для объяснения процесса развития географических образов в культуре так и не было предложено непротиворечивой и достаточно репрезентативной модели.
Обзор исследований по теме показал, что никто до сих пор не изучал методологические, теоретические и прикладные основы моделирования географических образов в культуре. Работ в этой области нет ни в гуманитарных науках, ни в культурной географии, ни в когнитивном моделировании. Проблема как раз и состоит в том, что эти основы до сих пор не изучены. Для ее решения необходим новый подход. Это заставило нас провести свое собственное исследование основ моделирования конкретных (специализированных) географических образов различных иерархических уровней. Анализ особенностей и закономерностей формирования, репрезентаций и стратегий интерпретации в большом количестве областей и сфер человеческой деятельности позволил нам не только разработать новую методологию изучения процессов моделирования географических образов в культуре, но с ее помощью выявить основы этого моделирования. Эта методология учитывает особенности системного развития географических образов в различных сферах социокультурной деятельности: в культурно– и историко-географических исследованиях, практике художественного творчества, международных отношениях, государственном управлении, региональной политике.
Таким образом, существует научная база, необходимая для анализа поставленной проблемы. Представления, сложившиеся в рамках отдельных предметных областей, содержат достаточно материала для культурологического обобщения. Вместе с тем, недавно попавшая в поле научного внимания проблематика моделирования географических образов разработана фрагментарно. Разработка этого проблемного поля и является нашей задачей.
Глава 2
Моделирование географических образов в культуре
Эта глава посвящена изучению важнейших особенностей и закономерностей моделирования ГО в культуре. Подобное моделирование имеет свою методологию, призванную обеспечить надлежащее качество как образно-географических реконструкций, так и построения специализированных ГО в различных сферах культуры. Данная методология необходима также для разработки соответствующих научных «инструментов» для анализа и синтеза ГО.
Ядром первоначального моделирования ГО в культуре является базовая модель идеального ГО. Именно в этой модели конструируются исходные параметры любого изучаемого или создаваемого образа. Базовая модель идеального ГО представляет собой лишь первый, но необходимый этап образно-географического моделирования.
Не менее существенна предлагаемая нами во 2-й главе принципиальная схема формирования и развития географических образов. Она помогает, с одной стороны, расчленить, развести различные по генезису процессы формирования и развития ГО, а, с другой стороны, выявить основные социокультурные и когнитивные механизмы подобных процессов. В рамках такой схемы особенно важно выделение временного лага ГО, позволяющее осознать своего рода методологические «ножницы» в моделировании конкретных ГО.
Наконец, разработанный нами метод образно-географического картографирования (ОГК) должен помочь эффективной репрезентации и интерпретации различных моделей ГО. Предлагаемый метод частично заимствует ряд традиционных картографических правил и условностей, но, в отличие от традиционного картографирования, позволяет наглядно представить формирование и развитие образно-географических пространств в культуре. Метод ОГК является действенным средством как анализа уже сформировавшихся в культуре ГО, так и построения целенаправленных или специализированных ГО в разных сегментах и сферах культуры.
Ядром первоначального моделирования ГО в культуре является базовая модель идеального ГО. Именно в этой модели конструируются исходные параметры любого изучаемого или создаваемого образа. Базовая модель идеального ГО представляет собой лишь первый, но необходимый этап образно-географического моделирования.
Не менее существенна предлагаемая нами во 2-й главе принципиальная схема формирования и развития географических образов. Она помогает, с одной стороны, расчленить, развести различные по генезису процессы формирования и развития ГО, а, с другой стороны, выявить основные социокультурные и когнитивные механизмы подобных процессов. В рамках такой схемы особенно важно выделение временного лага ГО, позволяющее осознать своего рода методологические «ножницы» в моделировании конкретных ГО.
Наконец, разработанный нами метод образно-географического картографирования (ОГК) должен помочь эффективной репрезентации и интерпретации различных моделей ГО. Предлагаемый метод частично заимствует ряд традиционных картографических правил и условностей, но, в отличие от традиционного картографирования, позволяет наглядно представить формирование и развитие образно-географических пространств в культуре. Метод ОГК является действенным средством как анализа уже сформировавшихся в культуре ГО, так и построения целенаправленных или специализированных ГО в разных сегментах и сферах культуры.
2.1. Основы методологии моделирования географических образов
2.1.1. Методологическая эффективность моделирования географических образов в культуре
Под критериями методологической эффективности здесь понимаются способности какой-либо исследовательской (субъект-объектной) системы к: 1) постоянному расширению поля собственного исследовательского интереса, 2) углублению содержательности основных выдвигаемых положений с помощью надежных механизмов рационализации и осмысления вновь получаемой и перерабатываемой информации, а также 3) к созданию форм, соответствующих изменяющимся границам и содержательности данной системы. Рассмотрим теперь более подробно эти критерии в связи с географическими образными исследованиями.
Постоянное расширение поля собственного исследовательского интереса в рамках географических образных исследований возможно и необходимо как детальная разработка ментально-географических пространств, соответствующих важнейшим, традиционным географическим категориям и понятиям. В данном случае надо осмыслить и проанализировать, например, такие понятия, как город, ландшафт, регион, страна и т. д. Это означает переосмысление и расширение смыслового пространства географии, поскольку ключевые географические категории и понятия мыслятся как географические образы в рамках культуры и получают свои образные «коды». Подобные методологические операции проводятся с применением концептуального и категориального аппарата геоморфологии, с помощью которого осуществляется дистанцирование от объекта исследования. Расширение исследовательского поля напрямую связано с процедурами методологического дистанцирования, формирующими «образный рельеф» объекта исследования и как бы фиксирующими сам объект на образную «кинопленку».
Углубление содержательности образно-географических исследований базируется на тщательном изучении феноменов пространственности и опространствления[221], при этом категория опространствления может мыслиться и как онтологическая[222]. Посредством географических образов и непосредственно самими географическими образами пространственность формируется как фундаментальная феноменологическая категория в рамках культуры. Именно на методологическом метауровне происходит вычленение и структурирование автономных пространств географических образов, коррелирующих и активно взаимодействующих с традиционными географическими пространствами (физико-географическими, социально-экономико-географическими, политико-географическими, культурно-географическими и т. д.). Так, при изучении географических образов Петербурга выделяются автономные пространства «северной столицы», «северной Венеции», «столицы русской провинции», «окна в Европу», каждое из которых может сосредотачивать и перерабатывать разнообразную историко-, культурно-, экономико-, политико-географическую информацию с соответствующей эмоциональной «нагрузкой» (рис. 1).
Рис. 1. Структурирование автономных пространств ГО (на примере ГО Петербурга)
Создание форм, соответствующих изменяющимся границам и содержательности образно-географических исследований, связано с поисками новых средств репрезентации и интерпретации географических образов[223]. Смысл подобных поисков заключается в высокой вариативности самих форм, позволяющих одновременно сосуществовать в одном и том же пространстве различно репрезентированным и интепретированным географическим образам. Основные направления поисков – использование новейших картографических методов и проекций для отображения динамики пространства географических образов[224], разработка новых средств визуализации и вербализации географических образов на базе Интернет[225], переосмысление понятия виртуального пространства (кибер-пространства)[226], представление географических образов как нечетких множеств с изменяющимися смысловыми конфигурациями.
Постоянное расширение поля собственного исследовательского интереса в рамках географических образных исследований возможно и необходимо как детальная разработка ментально-географических пространств, соответствующих важнейшим, традиционным географическим категориям и понятиям. В данном случае надо осмыслить и проанализировать, например, такие понятия, как город, ландшафт, регион, страна и т. д. Это означает переосмысление и расширение смыслового пространства географии, поскольку ключевые географические категории и понятия мыслятся как географические образы в рамках культуры и получают свои образные «коды». Подобные методологические операции проводятся с применением концептуального и категориального аппарата геоморфологии, с помощью которого осуществляется дистанцирование от объекта исследования. Расширение исследовательского поля напрямую связано с процедурами методологического дистанцирования, формирующими «образный рельеф» объекта исследования и как бы фиксирующими сам объект на образную «кинопленку».
Углубление содержательности образно-географических исследований базируется на тщательном изучении феноменов пространственности и опространствления[221], при этом категория опространствления может мыслиться и как онтологическая[222]. Посредством географических образов и непосредственно самими географическими образами пространственность формируется как фундаментальная феноменологическая категория в рамках культуры. Именно на методологическом метауровне происходит вычленение и структурирование автономных пространств географических образов, коррелирующих и активно взаимодействующих с традиционными географическими пространствами (физико-географическими, социально-экономико-географическими, политико-географическими, культурно-географическими и т. д.). Так, при изучении географических образов Петербурга выделяются автономные пространства «северной столицы», «северной Венеции», «столицы русской провинции», «окна в Европу», каждое из которых может сосредотачивать и перерабатывать разнообразную историко-, культурно-, экономико-, политико-географическую информацию с соответствующей эмоциональной «нагрузкой» (рис. 1).
Рис. 1. Структурирование автономных пространств ГО (на примере ГО Петербурга)
Создание форм, соответствующих изменяющимся границам и содержательности образно-географических исследований, связано с поисками новых средств репрезентации и интерпретации географических образов[223]. Смысл подобных поисков заключается в высокой вариативности самих форм, позволяющих одновременно сосуществовать в одном и том же пространстве различно репрезентированным и интепретированным географическим образам. Основные направления поисков – использование новейших картографических методов и проекций для отображения динамики пространства географических образов[224], разработка новых средств визуализации и вербализации географических образов на базе Интернет[225], переосмысление понятия виртуального пространства (кибер-пространства)[226], представление географических образов как нечетких множеств с изменяющимися смысловыми конфигурациями.
2.1.2. Способы географизации образов мира
Географизация образов мира возможна двумя основными способами.
Рис. 2. Локализация и позиционирование наблюдаемого объекта в первом способе географизации образов мира («подъем» наблюдателя над земной поверхностью)
Первый способ основан на представлении мира как целостного образования, «рассекаемого» на те или иные части в зависимости от точки зрения, локализации и/или позиционирования наблюдателя/исследователя. Точка зрения означает четкий выбор позиции наблюдения (в будущем – определение собственного географического положения). Локализация – это процесс фиксации и размещения наблюдаемого объекта на условном «экране» наблюдателя. Процедуры позиционирования совершенствуют локализацию – это мышление контекстными полями по отношению к наблюдаемому объекту; выбор соответствующих контекстных полей приводит к автоматическому и более точному размещению объекта (рис. 2). В результате этих операций представление мира как целостного образования складывается путем «подъема» наблюдателя над условной земной поверхностью. Образ мира становится географическим в той мере, в какой удалось обеспечить «подъем», интепретируемый как образ астрономический. Античная география сделала решающий «скачок» в своем развитии, когда от простого наблюдения небесных явлений в различных местах перешла к трактовке их различий в зависимости от положения места наблюдения[227]. «Человек, который мысленно уже вознесся так высоко к небесам, не будет воздерживаться от описания земли как целого», – пишет Страбон[228]. Понятия частей света (север, юг, запад, восток) возникают в процессе «подъема», при обзоре лишь очень больших пространств, когда фиксация географического положения места (страны) означает шаг в географизации образа мира[229]. Тогда же происходит и «сечение» мира на части, уплотняющее и формующее его образ. Первоначально геометрический, подвергаемый астрономическому «давлению», образ мира становится географическим: выделяются страны и их границы, формы страны уподобляются геометрическим фигурам, хотя Страбон пишет о желательности снятия геометрических определений[230]. «Подъем» увеличивает умозрительность мира: его невозможно познать непосредственно полностью, только с помощью собственных путешествий. Возникают мозаики образов мира, создаваемых различными географами на основе разных путешествий и осмысления чужих сведений[231]. Чем больше «подъем», тем больше этих образов, тем более они кажутся не совместимыми, и тем более они географичны. Несмотря на весь разнобой фактов, сведений и представлений, концентрируемых различными образами, они начинают сосуществовать в едином пространстве, быстро растущем именно за счет этого сосуществования. Пространство как бы само растягивается, представляя места под все новые и новые образы. Географизация образов мира означает в этом случае «лавинообразное» увеличение их количества. География становится нужной государству, ибо она указывает его географические границы и возможности географического расширения. Государство перестает быть только сакральным, геометрическим и астрономическим образом; географические образы переводят государство и его представителей (царей, императоров, сатрапов, полководцев) в новый мир, в котором политика есть геополитика[232]. Каждой стране, государству необходим свой географ, как и свой правитель: «…особый географ нужен индийцам, другой – эфиопам, третий – грекам и римлянам»[233]. Мировое развитие – бесконечная сеть страновых образов, создающих множество геополитических контекстов.
Процесс описываемого «подъема» достаточно сложен. По его ходу, который может растягиваться на тысячелетия, происходит смешение вертикальных (сакральных) и горизонтальных (стороны света) координат мира[234], пространственных и временных координат (когда ход времени увязывается со сторонами света)[235]. Индикатором этого «подъема» служит развитие картографии и, главное, отношение к географической карте. Развитие картографии – и следствие, и фактор «подъема». Хорографические описания (т. е. «приземленные» описания ойкумены по определенным радиусам от центра, где находится наблюдатель) постепенно сменяются картографической системой ориентации (когда автор описания характеризует страны и регионы исходя из их географического положения на карте, как бы приподнимаясь над землей)[236]. Однако даже при доминировании картографической системы ориентации длительный период, вплоть до конца средневековья, на географических картах сохраняются элементы астрономического и геометрического образов мира, наиболее хорошо отражающих сакральные картины мира. Так, на картах христианского средневековья VIII–XIII вв. не соблюдался географический масштаб, превалировали ценностные характеристики отмечаемых объектов, не связанные с их географическим положением[237]. Античные и библейские места, мифически локализованные, составляли значительную часть содержательной нагрузки карт; на севере и северо-востоке, согласно библейской традиции, отмечались наиболее неблагоприятные области; сами карты строились исходя из локализации в центре мира какого-либо сакрального города!места, например, Иерусалима (Оксфордская карта, около 1100 г.)[238]. Географическая карта еще не далека от лишь слегка географизированной богословской картины мира, схематической сцены всемирной истории, рассматриваемой в эсхатологической ретро– и перспективе[239]; исторические и геополитические анахронизмы, сохраняемые на средневековых картах (например, обведение красным цветом границы «империи римлян и франков» (карта Европы из Сент-Омера, 1112–1121 гг.)[240] подчеркивают эту особенность. Постмодерн в сильнейшей степени сохраняет, поддерживает и возрождает подобное отношение к географической карте, когда тот или иной регион мира, представленный на карте, подвергается мощной аксиологической «обработке» и начинает «плыть» на карте, впитывая навязываемые извне исторические, политические, культурные, цивилизационные установки (например, концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона). Исламский мир, Россия, Юго-Восточная Азия могут располагаться на этих «плывущих» картах одновременно и в горизонтальных, и в вертикальных координатах, находясь как бы в «овраге» мировой истории. В то же время можно говорить о сознательном использовании этих когнитивных процессов, в рамках которых происходит мультипликация образной мощи географии.
Рис. 2. Локализация и позиционирование наблюдаемого объекта в первом способе географизации образов мира («подъем» наблюдателя над земной поверхностью)
Первый способ основан на представлении мира как целостного образования, «рассекаемого» на те или иные части в зависимости от точки зрения, локализации и/или позиционирования наблюдателя/исследователя. Точка зрения означает четкий выбор позиции наблюдения (в будущем – определение собственного географического положения). Локализация – это процесс фиксации и размещения наблюдаемого объекта на условном «экране» наблюдателя. Процедуры позиционирования совершенствуют локализацию – это мышление контекстными полями по отношению к наблюдаемому объекту; выбор соответствующих контекстных полей приводит к автоматическому и более точному размещению объекта (рис. 2). В результате этих операций представление мира как целостного образования складывается путем «подъема» наблюдателя над условной земной поверхностью. Образ мира становится географическим в той мере, в какой удалось обеспечить «подъем», интепретируемый как образ астрономический. Античная география сделала решающий «скачок» в своем развитии, когда от простого наблюдения небесных явлений в различных местах перешла к трактовке их различий в зависимости от положения места наблюдения[227]. «Человек, который мысленно уже вознесся так высоко к небесам, не будет воздерживаться от описания земли как целого», – пишет Страбон[228]. Понятия частей света (север, юг, запад, восток) возникают в процессе «подъема», при обзоре лишь очень больших пространств, когда фиксация географического положения места (страны) означает шаг в географизации образа мира[229]. Тогда же происходит и «сечение» мира на части, уплотняющее и формующее его образ. Первоначально геометрический, подвергаемый астрономическому «давлению», образ мира становится географическим: выделяются страны и их границы, формы страны уподобляются геометрическим фигурам, хотя Страбон пишет о желательности снятия геометрических определений[230]. «Подъем» увеличивает умозрительность мира: его невозможно познать непосредственно полностью, только с помощью собственных путешествий. Возникают мозаики образов мира, создаваемых различными географами на основе разных путешествий и осмысления чужих сведений[231]. Чем больше «подъем», тем больше этих образов, тем более они кажутся не совместимыми, и тем более они географичны. Несмотря на весь разнобой фактов, сведений и представлений, концентрируемых различными образами, они начинают сосуществовать в едином пространстве, быстро растущем именно за счет этого сосуществования. Пространство как бы само растягивается, представляя места под все новые и новые образы. Географизация образов мира означает в этом случае «лавинообразное» увеличение их количества. География становится нужной государству, ибо она указывает его географические границы и возможности географического расширения. Государство перестает быть только сакральным, геометрическим и астрономическим образом; географические образы переводят государство и его представителей (царей, императоров, сатрапов, полководцев) в новый мир, в котором политика есть геополитика[232]. Каждой стране, государству необходим свой географ, как и свой правитель: «…особый географ нужен индийцам, другой – эфиопам, третий – грекам и римлянам»[233]. Мировое развитие – бесконечная сеть страновых образов, создающих множество геополитических контекстов.
Процесс описываемого «подъема» достаточно сложен. По его ходу, который может растягиваться на тысячелетия, происходит смешение вертикальных (сакральных) и горизонтальных (стороны света) координат мира[234], пространственных и временных координат (когда ход времени увязывается со сторонами света)[235]. Индикатором этого «подъема» служит развитие картографии и, главное, отношение к географической карте. Развитие картографии – и следствие, и фактор «подъема». Хорографические описания (т. е. «приземленные» описания ойкумены по определенным радиусам от центра, где находится наблюдатель) постепенно сменяются картографической системой ориентации (когда автор описания характеризует страны и регионы исходя из их географического положения на карте, как бы приподнимаясь над землей)[236]. Однако даже при доминировании картографической системы ориентации длительный период, вплоть до конца средневековья, на географических картах сохраняются элементы астрономического и геометрического образов мира, наиболее хорошо отражающих сакральные картины мира. Так, на картах христианского средневековья VIII–XIII вв. не соблюдался географический масштаб, превалировали ценностные характеристики отмечаемых объектов, не связанные с их географическим положением[237]. Античные и библейские места, мифически локализованные, составляли значительную часть содержательной нагрузки карт; на севере и северо-востоке, согласно библейской традиции, отмечались наиболее неблагоприятные области; сами карты строились исходя из локализации в центре мира какого-либо сакрального города!места, например, Иерусалима (Оксфордская карта, около 1100 г.)[238]. Географическая карта еще не далека от лишь слегка географизированной богословской картины мира, схематической сцены всемирной истории, рассматриваемой в эсхатологической ретро– и перспективе[239]; исторические и геополитические анахронизмы, сохраняемые на средневековых картах (например, обведение красным цветом границы «империи римлян и франков» (карта Европы из Сент-Омера, 1112–1121 гг.)[240] подчеркивают эту особенность. Постмодерн в сильнейшей степени сохраняет, поддерживает и возрождает подобное отношение к географической карте, когда тот или иной регион мира, представленный на карте, подвергается мощной аксиологической «обработке» и начинает «плыть» на карте, впитывая навязываемые извне исторические, политические, культурные, цивилизационные установки (например, концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона). Исламский мир, Россия, Юго-Восточная Азия могут располагаться на этих «плывущих» картах одновременно и в горизонтальных, и в вертикальных координатах, находясь как бы в «овраге» мировой истории. В то же время можно говорить о сознательном использовании этих когнитивных процессов, в рамках которых происходит мультипликация образной мощи географии.