Додд Кристина. Роковой бал

   Когда Джейн пришла в себя, она увидела, что лежит на земле, тяжело дыша, и что Рэнсом смотрит на нее, а над его верхней губой выступили капельки пота. Она медленно, с немой мольбой, протянула к нему руку, и он стал на колени. Расстегнув брюки, он начал их снимать. Сейчас и здесь – под открытым небом – он наконец откроется ей, и Джейн ждала с нетерпением, желая видеть, как на самом деле выглядит мужчина. Как выглядит Блэкберн.
   Но он медлил. Джейн не знала, хорошо ему сейчас или нет. Она лишь видела, как уголки его губ поползли вниз, брови приподнялись, и он одновременно засмеялся и застонал.
   Оставляя брюки расстегнутыми, но плотно сидящими на талии, Блэкберн наконец – наконец-то – раздвинул коленом ее ноги, готовя для себя место. Облокотившись, он с силой прижал ее бедра к своим, дерзко, как будто имел на это право. Если бы он снял брюки, он был бы уже внутри нее, и Джейн не могла бы его остановить. Она была слишком влажная, слишком расслаблена и слишком готова для него, чтобы оказывать сопротивление.
   Да она и не хотела его останавливать. Джейн смутно подумала, что, наверное, сошла с ума. Как будто это оправдывало то, что такая убежденная старая дева, как она, лежит на траве с задранными юбками и расстегнутым корсажем. С робким предвкушением она обхватила бедрами его ягодицы и прижала ближе.
   Он закрыл глаза в последней сладкой борьбе, затем опустился к ней, все ближе и ближе, пока его грудь не оказалась между ее ног.
   И, словно это был некий знак небес, начался холодный ливень.

Глава 19

   Джейн выглядела такой же напуганной и пораженной, каким чувствовал себя Блэкберн, – словно он получил щелчок от Матери Природы за то, что предавался ее самому главному удовольствию. Джейн отчаянно моргала, ослепленная ливнем.
   Капли с его волос падали на Джейн, но какое-то время он оставался в том же положении, сохраняя ощущение тепла сухой одежды и не успевшей угаснуть страсти. Но потом он понял, как все глупо.
   Но он не мог пошевелиться. Он защищал ее собой от дождя. От далекой молнии, негромкого раската грома и любой другой опасности. И это было еще глупее.
   Блэкберн встал и помог подняться Джейн.
   – Чертов грязный, отвратительный проклятый дождь! – высказался он.
   Джейн высвободила руки и, ссутулившись, обхватила себя, пытаясь согреться. Со своими короткими промокшими насквозь прямыми волосами, в платье, облепившем тело, она имела безутешный и виноватый вид.
   – Дурацкий, проклятый, гнусный дождь, – повторил он. От злости ему хотелось что-нибудь пнуть, что угодно, но его досада и проклятия заставляли Джейн лишь пристальней вглядываться в свои испорченные кожаные туфли с той напряженностью, с которой она еще совсем недавно смотрела на Рэнсома. Несправедливо, что именно тогда, когда она была так близка к осуществлению своего желания, ей помешал идиотский чертов английский ливень.
   Несомненно, это было несправедливо и по отношению к Блэкберну. Она стояла, промокшая, с расстегнутым платьем, ее соски смотрели на него, каждый изгиб ее тела был, к восхищению Блэкберна, очерчен мокрой одеждой, и дождь был не таким уж холодным, чтобы погасить его страсть.
   Если бы он не был так решительно настроен постепенно открыть для этой девственницы мир чувственных наслаждений, если бы он не был таким идиотски благородным, он бы сейчас не мучился. С любой другой женщиной все бы закончилось еще полчаса назад и началось во второй раз. Но нет, ему хотелось сделать ее первый раз особенным.
   Так и получилось, ничего не скажешь. Холодный пронизывающий дождь тушит горячее, так старательно разведенное им пламя.
   Черт бы его побрал! Хуже всего было то, что единственное, о чем он может думать – это Джейн. Он говорил ей, что она прекрасна. Как мало это значит! Он стольким женщинам говорил то же самое. Но это было до того, как он отправился на Полуостров, до его сражений на войне, в то время, когда он свято верил, что самая главная вещь – высокое общественное положение. После того позорного инцидента со статуей его авторитет лишь повысился, заставляя его любовниц обожать его. И он лгал им о красоте, хотя эти слова ничего не значили.
   Но эта женщина, именно эта женщина, которая мокла сейчас под дождем, посинела от холода и настолько смущена или ошеломлена, что даже не может застегнуться, – она действительно прекрасна. Он совершенно потерял разум – свой грязный дьявольский разум – и желал бы знать, где и почему.
   Блэкберн хотел грубо сказать Джейн, чтобы она оделась. Вместо этого он услышал, как теплым, ищущим ее расположения голосом говорит:
   – Милая, позволь мне помочь тебе.
   Она подняла голову, ее зеленые глаза – самое притягательное, что в ней есть – не были даже зелеными. Сейчас они были поблекшими, бесцветно-серыми, как небо и весь этот день.
   – Что мы будем де-делать? – ее зубы стучали. – Я не мо-могу возвращаться в таком виде на пляж.
   Он так долго ублажал ее, что она уже не была способна на какие-нибудь глупые женские выходки.
   – Никакого пляжа. – Он сам удивлялся своему ласковому тону. – Все попали под дождь. Они спрятались в экипажи и уехали.
   – Но они не могли так с-сделать. Только не Адорна, не Виолетта с Тарлином. Они не могли меня бросить.
   «Если бы не хотели заставить меня на тебе жениться», – мелькнуло у Блэкберна в голове. Но он не мог произнести это вслух. Джейн выглядела такой жалкой.
   – Они верят, что я позабочусь о тебе, – мягко ответил он. Подойдя ближе, Рэнсом стянул края корсажа и пытался попасть пуговицами в петли. Если он как следует сконцентрируется на этом занятии, она не сможет использовать свою отвратительную способность читать его мысли. Сейчас Джейн слишком слаба, чтобы ее волновало его мнение.
   Однако как необычайно трудно было застегнуть пуговицы на очаровательной, с проступившими голубыми жилками груди. Его наполовину замороженные руки стали скользкими от пота. Вода стекала с ее шеи, собираясь на кончике каждого соска, и, если совсем чуть-чуть наклониться, он может взять его в рот, всосать...
   – Я сама это сделаю. – Ее руки повисли над его ладонями, словно она боялась нечаянно дотронуться до них.
   Джейн все-таки прочла его мысли, но не узнала о раздражении.
   – Да. – Он выпустил и отступил. – Так будет лучше.
   Она, наверное, решила, что, если позволит ему этим заниматься, его желание возобладает над неудобством положения и он овладеет ею прямо тут, на мокрой траве. И в его предательски грязном, будь оно неладно, воображении возникла картина двух бесстыдно голых тел под дождем.
   – Я бы хотела, чтобы вы не смотрели на меня так. – Она завязала веревочки на сорочке, но ее пальцы соскальзывали с пуговиц, а голос дрожал. – Это действует мне на нервы.
   Возникшая в уме сцена неохотно растаяла.
   –Хорошо. – Он отвернулся от нее и осмотрелся в поисках какого-нибудь убежища. Им придется искать дорогу из лабиринта. Джейн вся дрожит, и он не хочет, чтобы она подхватила лихорадку. Не теперь, когда он уже так близко к тому, чтобы...
   Заметив пресловутую папку, он поднял ее.
   – Нам придется идти в дом.
   Джейн привела себя в порядок и даже сумела принять респектабельный вид, если не считать струек воды, стекавших с ее лица.
   – Как вам будет угодно, лорд Блэкберн. Повернувшись к ней прежде, чем успел сдержаться, он резко ответил:
   – Ради Бога, называй меня Рэнсом. Наши отношения перешли, наконец, в эту стадию.
   Джейн не ответила, лишь смотрела прямо перед собой, подбородок ее дрожал.
   Она не отвечала с привычной, принятой в обществе вежливостью. Возможно, они оба были слишком напряжены.
   – Сюда. – Он пошел вперед, отыскивая дорогу из лабиринта. Светский разговор поможет преодолеть натянутость между ними.
   – Дождь очень нужен для урожая.
   – Для урожая.
   Он уверенно шагал вперед.
   – Да, для урожая.
   – Вы занимаетесь фермерством? – в ее голосе мелькнула радостная нотка.
   Он не был уверен, что лучше – чтобы она смеялась над ним или заплакала над собой.
   – Турбийон довольно большое поместье, и я особое внимание уделяю работе управляющего. Я не верю, что нужно полностью перекладывать ответственность на слуг. Это ведет к воровству и распущенности.
   Рэнсом вдруг заметил, что в присутствии Джейн говорит слишком напыщенно. Потом подумал, что, наверное, всегда так говорит, но замечает это только рядом с ней.
   – Я тоже обнаружила, что за слугами нужен присмотр, когда жила у Элизера.
   Лабиринт был очень узким, и Джейн шла за Рэнсомом. Когда он попытался пропустить ее вперед, она опустила голову и сделала вид, что не заметила этого.
   Наступила неловкая тишина, во время которой Джейн вспоминала годы добровольного рабства у Элизера. Блэкберн подозревал, что за эти годы она поняла, насколько они разные люди, а также, как ему казалось, преисполнилась чувства горечи по отношению к своей стране.
   Он не мог этого допустить. Она должна осознать, что между ними нет разницы. Понять, насколько она любит... Англию.
   – Мы со Сьюзен выросли в Турбийоне.
   Когда они, наконец, вышли из лабиринта, Блэкберн, не встретив возражений, взял Джейн под руку и повел рядом с собой.
   – Это не особо пышное поместье. И конечно, не такое уж большое. – Он хотел дать ей понять, что, невзирая на богатство, умеет ценить то, что его окружает. – Но земля прекрасна в своем нетронутом, первозданном виде. Ты... любишь океан?
   – Очень. Я ничего так не люблю, как мокнуть в холодной воде. Настороженный ее колким тоном, Рэнсом быстро взглянул на Джейн:
   – Ты шутишь.
   – Надеюсь.
   Ее тон был издевательским, почти как у той Джейн, с которой ему нравилось соревноваться в остроумии.
   – Ну что ж. Да, учитывая сегодняшнюю погоду, хорошо, что ты любишь мокнуть в холодной воде. Еще хорошо, что ты любишь океан. Ты ведь это имела в виду, правда?
   Ее голос потеплел:
   – Я очень люблю океан.
   Он испытал странное ликование. Она говорила правду, он видел, и это было важно. Он также счел необходимым, чтобы она узнала о его планах.
   – Когда закончится война, я вернусь в Турбийон и буду жить там.
   – Вы часто туда ездите? – она казалась заинтересованной, почти такой, как обычно, к тому же не вырывала у него свою руку.
   Беседуя, они оба испытывали удовольствие.
   –Да. Конечно, ненадолго, так как министерство иностранных дел требует моего присутствия здесь. – «Этого не нужно говорить!» – пронеслось в голове у Блэкберна. – Вернее, так было раньше, а потом эта работа мне наскучила, и я ее оставил.
   – Вы быстро начинаете скучать, не так ли?
   – Как раз в прошлом месяце, – поспешно продолжал он, – я вернулся с похорон дочери моего соседа. Ужасное событие. Селме было всего девятнадцать, прелестная девчушка, выехала в свет всего год назад. И вот она на прогулке срывается с утеса.
   Рука Джейн дрогнула.
   – Какой ужас!
   – Мистер Каннингем винит во всем туман, но миссис Каннингем утверждает, что Селма прекрасно ориентировалась на местности. Мать настаивает...
   – Каннингем? – Джейн резко остановилась, и ему пришлось выпустить ее руку. – Вы сказали Каннингем?
   Блэкберн повернулся к девушке, пытаясь понять, откуда взялось это обезумевшее выражение на ее лице.
   – Да.
   Джейн проглотила ком в горле и посмотрела ему в глаза.
   – Я слышала, что мисс Каннингем была убита.

Глава 20

   – Убита? – Блэкберн остановился под раскидистым дубом, не способным, однако, защитить их от дождя. – Не шути так.
   – Я не шучу. – Джейн смотрела на него, словно лесная нимфа, оскорбленная хлеставшим на нее дождем и уязвленная недоверием. – Мисс Каннингем – а я уверена, что второй знатной леди с таким именем, убитой в прошлом месяце, быть не может – была ученицей мсье Шассера, и он был совершенно подавлен как ее смертью, так и вызовом в полицию.
   – Ах, это. Селма не была убита. Ее мать, женщина довольно истеричная, настояла на расследовании, вот и все. Она сказала, что девушка хорошо знала парк и его окрестности. Она уверяла, что ее дочь не могла нечаянно оступиться. – Несмотря на несогласие с подозрениями миссис Каннингем, его мозг стремительно заработал. – Почему Шассера вызвали в полицию?
   – В тот день он давал мисс Каннингем урок, к тому же он француз. Веские причины для обывательского менталитета. – Джейн наверняка прочла на лице его мысли и добавила: – Такого, как ваш.
   Безобидный учитель французского, имеющий доступ в лучшие дома, следует за своими учениками в Лондон на время сезона, а потом возвращается в их владения. Непохоже на то, что между ним и сетью французских шпионов существует какая-то связь, но Блэкберн не мог забыть историю с горничной Дэвисов. Девушка похитила поцелуи и государственные тайны у мистера Дэвиса и семейные секреты и драгоценности у миссис Дэвис, после чего удрала на континент и сунула нос в дела английской разведки.
   Мисс Каннингем раскрыла, что Шассер шпион, и ее убили, чтобы заставить замолчать?
   Потом он вспомнил, что Селма была самой глупой из всех когда-либо встречавшихся ему девушек. Он сухо заметил:
   – Если бы Селма даже наткнулась на всю французскую армию, шагающую по пляжу, она бы радостно приветствовала парад. Не могу представить, что смог бы выведать у нее французский шпион, сомневаюсь даже, что она знала о конфликте между нашими странами.
   Джейн согласно кивнула, но сомнение все еще занозой сидело в сознании Блэкберна, – он сейчас во всех сомневался, – и он решил, что сообщит о Шассере мистеру Смиту. За Шассером будет установлено наблюдение.
   Блэкберн смотрел на Джейн. Она, конечно, не имеет отношения к такой отвратительной вещи, как убийство...
   Молния озарила небо, послышался раскат грома, и Блэкберн подумал, что нельзя стоять под высоким деревом, в них может ударить молния.
   На сегодня для него достаточно ударов молнии.
   Быстро уводя Джейн из-под дуба, он сказал:
   – Уверен, что ты права. Ну, давай же. Один хороший пробег, и ты будешь в доме, где мы сможем высушить тебя.
   Джейн не хотела идти. Блэкберн видел, что она пыталась отстать и прекрасно понимал ее. Его сестра Сьюзен была прямолинейна в светской беседе. Одному Богу известно, что она выскажет с глазу на глаз.
   Но у них не было выбора. Близился вечер, небо было затянуто тучами, поэтому Блэкберн почти силой затащил Джейн на ступеньки и постучал в деревянную дверь. Дворецкий, служивший в поместье Гудридж так давно, что Блэкберну казалось – вечно, открыл дверь и с поклоном провел их в просторную прихожую, имея при этом такой невозмутимый вид, словно промокшие до нитки люди регулярно приходят сюда искать убежища.
   – Приветствую вас, милорд. Мы ждали вас и... мисс Хиггенботем?
   Джейн кивнула, и Илфорд поклонился ей.
   – Ждали нас? – Блэкберн вопросительно сморщил лоб.
   – Лорд и леди Тарлин вместе с очаровательной мисс Морант пришли сюда, когда началась гроза.
   – Где они сейчас? – Джейн сжала руки. – Мы возвращаемся сегодня в Лондон?
   Ее сияющие глаза и надежда разозлили Блэкберна. Протянув Илфорду папку, он приказал:
   – Пожалуйста, высуши это и отнеси в спальню мисс Хиггенботем.
   Илфорд взял папку и изобразил на лице сочувствие.
   – Мне очень жаль, мисс, но их здесь нет. Леди Гудридж убедила всех ехать домой, сказав, что мы позаботимся о вас. – Он передал папку подошедшей служанке. Та побежала с нею наверх; Джейн выглядела такой расстроенной, что Илфорд поспешил успокоить ее.
   – Мы позаботимся о вас, мисс, и о вашей... хм... книге. В библиотеке вас ждет чай и сухие полотенца.
   Вода громко капала с промокших брюк Блэкберна на мраморный пол. Он заметил это, как и то, что от сквозняка со стороны витой лестницы у Джейн посинели губы. Необходимо как можно быстрее отвести ее в теплое сухое место. Ему нужно исправить плачевное впечатление, произведенное на нее тем, что задумывалось им как захватывающее любовное приключение. Он принялся подталкивать Джейн к открытой освещенной двери.
   Вдруг он вспомнил, что было внутри, в нише за дверью.
   – Илфорд, эта вещь все еще там?
   Илфорд понимал, что его хозяин имеет в виду, и его глаза сочувственно блеснули.
   – Да, милорд.
   – Есть ли какое-нибудь место, куда мы можем пойти, кроме библиотеки?
   – Миледи Гудридж ждет вас там, и, осмелюсь сообщить, она просила, чтобы вы сразу же пришли поздороваться с ней.
   Зубы Джейн застучали, она поморщилась.
   – Сразу же? Может, мне лучше сначала п-просохнуть?
   – Рэнсом? – позвал из библиотеки голос леди Гудридж. – Это ты?
   Его сестра и ее нарастающее любопытство не оставляли ему выбора. Блэкберн и сам не знал, зачем откликнулся:
   – Да, Сьюзен. – Но он не смирился до конца. Он подвел Джейн к двери в просторную и уютную, заполненную книгами библиотеку, старательно закрывая собой от ее глаз проклятую нишу. Перед камином стояли широкие скамейки и удобные стулья, на одной из скамеек сидела, подобрав под себя ноги, его неповторимая сестра, укрывшись пледом и с книгой на коленях.
   Леди Гудридж была здесь одна; поджав губы, она строже, чем обычно, посмотрела на брата. А где же Фиц?
   – Идите сюда, – ободряюще сказала Сьюзен. – Не топчитесь там, мисс Хиггенботем, это не поможет вам высохнуть.
   – Я не хочу намочить ваш ковер, – возразила Джейн.
   Но она уже намочила. Блэкберн поставил ее в самое теплое место, спиной к нише.
   – Ерунда. Он быстро высохнет.
   Джейн посмотрела на леди Гудридж, словно та говорила на незнакомом ей языке.
   – Тот гость плох, который портит дом своей хозяйки.
   – В таком случае та хозяйка плоха, которая оставляет гостя замерзать. – Леди Гудридж нетерпеливо махнула рукой. – В самом деле, мисс Хиггенботем, если ковер испортится, я куплю себе новый. У служанок полно полотенец и одеял. Вытирайтесь и немедленно заворачивайтесь в теплое.
   Джейн схватила самое большое полотенце из стопки, лежащей на деревянной скамье, и положила его себе под ноги, пока Блэкберн и Сьюзен обменивались сердитыми взглядами. Блэкберн подумал, что это Элизер приучил Джейн к плебейской заботе о вещах, и, взяв еще одно полотенце, завернул ее плечи. Другим он накрыл голову девушки и энергично вытер ее.
   Закутанная в сухой хлопок, Джейн проговорила:
   – Милорд...
   – Рэнсом, – исправил он.
   Ее лицо вытянулось, покраснев от смущения.
   – Милорд, я не могу вас так называть!
   – Ну разумеется. – Блэкберн отбросил одно полотенце и взял другое. – По крайней мере, не в присутствии моей сестры.
   Джейн открыла рот, чтобы сказать, что никогда не сможет называть его по имени, а он стоял с полотенцем наготове. Если она возразит, он использует это полотенце таким образом, что уже ни у кого – ни у Илфорда, ни у служанок, ни у леди Гудридж – не останется сомнений в его близком знакомстве с ее телом.
   И Джейн знала это. Блэкберн наслаждался такой дилеммой и уже почти торжествовал победу, но вдруг девушка спокойно сказала:
   – Милорд, вам тоже нужно обсохнуть.
   – Гораздо интереснее сушить тебя, – пробормотал он.
   – Что? – спросила его сестра. – Что ты сказал, Рэнсом? Блэкберн поднял полотенце.
   – Я признаю, что Джейн, как обычно, права.
   Под руководством Илфорда служанка поставила поднос с дымящимся чаем и тремя чашками на столик рядом с леди Гудридж. Другая служанка принесла блюдо с пирожными и поставила его рядом с подносом. По знаку Илфорда девушки сделали реверанс и удалились. Удостоверившись, что хозяйке больше ничего не требуется, дворецкий сказал:
   – Для ваших гостей приготовлены спальни, миледи. Могу ли я быть еще чем-нибудь полезен?
   – Нет, – сказала леди Гудридж, – спасибо, Илфорд, ты можешь идти.
   Когда дверь за ним закрылась, Рэнсом заметил, что Джейн торопливо вытирает образовавшуюся лужу и заворачивается в одеяло. Она, наверное, считает, и совершенно справедливо, что Рэнсом снова накинется на нее с полотенцем, если она не согреется. Джейн была чересчур независима и не заботилась о собственном благополучии.
   Леди Гудридж протянула ей чашку чая и пригласительным жестом указала на скамейку напротив огня.
   Джейн стояла к нише спиной.
   – Садитесь, мисс Хиггенботем.
   Джейн расстелила на скамейке полотенце и присела. Леди Гудридж выглядела загадочно.
   – Мне весьма любопытно, как вы оказались в таком состоянии.
   – Я делала набросок, – вяло объяснила Джейн. – Лорд Блэкберн был против.
   Подняв одну бровь, леди Гудридж протянула Блэкберну его чай и сказала:
   – Набросок чего? – при этом она выразительно посмотрела на его пах.
   – Корабля, – огрызнулся Рэнсом. – Английского корабля, шедшего по морю.
   – Никогда не знала, что у тебя настолько обывательский склад ума, Рэнсом. В следующий раз ты сломаешь скрипки придворных музыкантов?
   Облокотившись на каминную полку, он маленькими глотками пил горячий чай и смотрел на Джейн. Черт бы ее побрал. Она могла бы нарисовать любой корабль из тех, которые сегодня проплывали мимо. Но она выбрала «Вирджинию Белль», единственный корабль во всей флотилии, который вез секретную депешу в Веллингтон. Это не могло быть простым совпадением, учитывая, кто в этот момент стоял за плечом и указывал, что рисовать.
   – Мисс Хиггенботем не хватает жизненного опыта, чтобы понимать, что излишняя детализация некоторых предметов в... живописи... может быть воспринята как измена родине.
   Джейн со звоном опустила чашку на блюдце и поставила на столик рядом с собой.
   – Я достаточно взрослая, милорд. Сомневаюсь, что среди ваших знакомых найдется леди с таким жизненным опытом, как у меня.
   Выпрямившись, он ответил:
   – Ты все еще девица...
   – Неужели? – удивилась леди Гудридж.
   Но Блэкберн не обратил на сестру внимания. Он пристально смотрел на Джейн.
   – У тебя нет опыта, который имеет зрелая женщина. Если когда-нибудь ты выйдешь замуж и обретешь опору в лице мужа, то, уверен, ты и тогда будешь совершать такие незрелые поступки, как...
   – Как рисование? – Джейн наклонилась вперед. – Ваше непонимание очевидно, милорд. Для меня рисование – это не общепринятое дамское занятие, а проявление моего внутреннего мира.
   – Это проявление отчаяния. Ты не можешь с чистой совестью делать то, что делаешь.
   Явно смущенная, Сьюзен перебила:
   – Ты думаешь, Рэнсом, что можешь судить о таланте мисс Хиггенботем?
   – Я сейчас говорю не только об искусстве. – Он помедлил с разоблачением. По какой-то причине ему не хотелось, чтобы его сестра плохо думала о Джейн, так как та прельстилась работой французской шпионки.
   – Нет, лорд Блэкберн уверен, что знает все. – Ее ироничный тон сказал ему, что на самом деле она так не думает. – Для него я тот же сырой ком глины, каким была одиннадцать лет назад. Он считает, что без опыта замужества женщина ничего из себя не представляет...
   Он звякнул чашкой о блюдце.
   – Я этого не говорил.
   – Тогда как мужчина взрослеет сам по себе. Если вообще взрослеет. – Глаза Джейн сверкали, когда она повернулась к нему. – Уверяю вас, милорд, я взрослая женщина. Я начала взрослеть после того момента на балу, когда у Мелбы случился припадок. Вы помните это, милорд, или вы были слишком заняты бегством от моей скульптуры?
   Он вздрогнул и понял, какое чувство скрывалось в глубине ее души. Злоба. Бешеная черная злоба, которая происходит от одиночества и несбывшихся надежд. Плодом которой, возможно, явилось предательство.
   – Целый год я смотрела, как моя сестра умирает, ничем не в силах ей помочь, кроме как держать за руку. У смертного одра я пообещала, что позабочусь об Адорне, и мне пришлось жить в доме скупого торговца, выслушивая постоянные упреки и оскорбления.
   – О, моя дорогая, – леди Гудридж похлопала Джейн по руке.
   – Нет, не нужно жалеть меня, миледи. Мое горе закалило меня. – Джейн пожала ее руку в ответ с большим теплом, чем предписывали приличия.
   В эту минуту Блэкберн понял, сколько Джейн в действительности испытала. Что он может сказать, чтобы заставить ее изменить свое мнение? Джейн не позволит мужчине о ней заботиться. Она считала мужчин злобными, глупыми и не заслуживающими доверия существами.
   Совсем как он – в ответ на тайно созданную ею по простоте душевной статую.
   Джейн словно прочла его мысли и сказала:
   – Даже вы, милорд, способствовали моему взрослению. Все еще облокачиваясь на каминную полку, Блэкберн весь напрягся.
   – Благодаря вам у меня никогда не было пустых надежд. Я знала, что ни один мужчина не придет, чтобы спасти меня от моего несчастья, ибо кому нужна падшая женщина?
   – Ты не падшая.
   – Об этом знаем только мы с вами, милорд. – Она приложила руку к груди. – Но я победила. Я выжила, у меня осталось чувство собственного достоинства, и если мечты мои рассеялись как дым, – что ж, такова женская судьба, не так ли?
   Он предпочел бы считать ее слишком сентиментальной. Ему хотелось доказать, себе, что ее напыщенный тон – это всего лишь разочарование старой девы. Но никто, даже он – маркиз Блэкберн – не имел теперь власти над Джейн. Глядя ей в глаза, он мельком увидел ее душу, полную муки и благородного страдания.
   И, ей-богу, он почувствовал себя виноватым. Он был виноват.
   Тут его сестра, как всегда прозаичная, сказала:
   – Мисс Хиггенботем, все это очень интересно. Но как в ваших волосах оказался розовый лепесток?
   Джейн провела пальцами по своим волосам и тупо уставилась на мокрый лепесток, упавший ей на колени.
   – И, мисс Хиггенботем, поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ваш корсаж застегнут неправильно.