Додд Кристина. Роковой бал

   – Зовите меня Джейн.
   Ей-богу, он зарывает свой талант в землю, ему следовало стать священником, дающим советы новобрачным.
   – Джейн. А вы зовите меня Фиц.
   – Фиц... вы думаете, что я могу доверять ему?
   – Вы можете жизнь ему доверить. Она прижала ладони к груди.
   – Я больше переживаю насчет его верности.
   – В этом вы тоже можете ему доверять.

Глава 27

   Блэкберн наполнил тарелку для Джейн и направился через зал обратно, поглядывая в сторону Адорны и собравшейся вокруг нее толпы поклонников. Все эти джентльмены – подозреваемые в глазах Блэкберна – ловили каждое слово девушки, как золотую монету. Возможно, кто-то из них поинтересуется ее успехами во французском и, услышав выбранную мсье Шассером фразу, примет к сведению внесенные Блэкберном изменения.
   Блэкберн обогнул подвыпившую матрону.
   А возможно, и нет. С тех пор, как он работал у мистера Смита, Блэкберну всюду виделись скрытые пароли, но этот казался слишком диковинным даже для него. Несомненно, это довольно посредственный способ передачи сообщений.
   Но использование Адорны и ее плохого французского может оказаться единственным способом передачи информации, и если Блэкберн нашел первое звено в цепочке, установленной французской разведкой, то, может, ему удастся вывести из тени и остальные.
   Он снова взглянул на Адорну. Если его расчеты верны, нужно позволить ей говорить с каждым, кто этого захочет.
   А он может вернуться, чтобы ухаживать за своей женой.
   Джейн необычайно ровно сидела в экипаже, который двигался в темноте ночного Лондона, когда она ехала с приема у Сьюзен. Она не хотела даже случайно дотронуться до Блэкберна. С самого дня их свадьбы она не прикасалась к мужу по своей воле. Но доводы Фица внесли смятение в ее мысли, и она не знала, что думать. Фиц восхищался Блэкберном, это ясно, но так же ясно и то, что он не питает иллюзий в отношении друга. После своих заверений о замечательных душевных качествах Блэкберна, Фиц принялся потчевать ее слухами, которые ходят об их браке, смеясь над каждым проявлением заносчивости Блэкберна.
   И Джейн тоже смеялась, в первый раз за две недели. Она засмеялась еще громче, когда подняла глаза и увидела Блэкберна, который прожигал ее взглядом, с тарелкой и чашкой.
   Поэтому сейчас ей было непросто. Отказаться от своей враждебности к Блэкберну и предположить, – лишь предположить, что он женился на ней, потому что хотел поступить правильно, потому что она ему желанна и потому что... она ему нравится.
   Или продолжать обижаться. Но как долго она сможет это выдержать? Джейн была практичной и по природе незлой женщиной. Она не сможет холодно относиться к мужу всегда... особенно, когда она так его любит.
   Джейн посмотрела в темноту.
   Да, она любит его всем своим истерзанным сердцем.
   Поэтому она позволит себе освободиться от злости и если зародилась эта маленькая надежда, надежда, что когда-нибудь он полюбит ее в ответ... что ж, она не будет развивать ее. Но и отказываться тоже не будет.
   – Джейн, ты никогда не рассказывала мне, что берешь уроки мастерства, – его голос был приятным и теплым, как подогретый сироп.
   Непроизвольно она стала в позицию обороны.
   – Я взяла лишь несколько.
   – Кажется, мсье Бонвиван впечатлен твоим дарованием. – Блэкберн вроде бы не возражал против этого.
   – Да. Ну... да, он так сказал.
   – Как ты отыскала этого выдающегося учителя искусств из Франции?
   – Когда де Сент-Аманд увидел меня, он узнал во мне автора одной картины. – В голосе Джейн не было хвастовства за свою раннюю работу; Блэкберну могло это не понравиться. – Ты помнишь.
   – Когда мы были в саду у Сьюзен.
   – Да. Де Сент-Аманд пригласил меня в гости и познакомил с мсье Бонвиваном. – Какое возбуждение испытала она тогда! Какой страх предвкушения! – Я не могла отказать. Когда он сказал, что видел мою работу и восхищается ею, я была так польщена. – Джейн еле удержалась от смеха, вспоминая, как мсье смотрел на нее своими большими грустными глазами и хвалил ее самыми напыщенными словами, которые она когда-либо слышала.
   Джейн сконфуженно замолчала.
   Блэкберн повернулся к ней, и его рука легла Джейн на поясницу.
   – Рассказывай дальше.
   Он хотел, чтобы она говорила, но Джейн трудно было ввести в заблуждение. Все приличные английские джентльмены чувствовали себя не в своей тарелке, когда разговор заходил о ее таланте, а у Блэкберна было для этого причин больше, чем у других.
   – Я пошла туда, как только смогла, и он многому научил меня всего за несколько часов. Я была потрясена, мне хотелось рассказать об этом всем вокруг, но никто особо не интересовался... – «Никому не нужен мой талант». Нет, она не может так сказать. Это прозвучит как жалоба, а она не чувствовала себя ущемленной. Она принимала жизнь такой, как есть, и поступала так, как множество женщин до нее. – Вот и все.
   Его пальцы сжали ее руку.
   – Продолжай.
   Вглядываясь в лицо Рэнсома в полумраке экипажа, она пыталась понять его выражение, но увидела только неясный блеск в глазах. Его голос звучал довольно сдержанно, и Джейн в том же тоне ответила:
   – Мне бы очень хотелось, но я пойму, если это окажется ненужным.
   Он притянул ее к себе.
   – Мы должны подумать о будущих поколениях.
   – Я не собираюсь становиться великим художником, но... Наклонив голову, он тихо прошептал ей на ухо:
   – Я говорю о будущих поколениях Квинси.
   – О-о. – Его дыхание щекотало кожу, по ней пробежали мурашки. – Ты имеешь в виду детей.
   – Наших детей. – Его губы коснулись нежного места на шее, где начинаются волосы. – Ты не сможешь ими пренебречь.
   – Пренебречь? – Джейн испытала острое разочарование. Рэнсом не хочет, чтобы она писала картины. Не хочет, чтобы она создавала скульптуры. Джейн знала это; он не воспринимает ее работу всерьез. Здесь нечему удивляться.
   Он хочет, чтобы она была его женой, рожала ему детей, посвятила себя семье и отказалась от всего остального. Ей тоже этого хотелось, но...
   – Я не могу пренебречь детьми.
   – Хорошо. – Он почти замурлыкал от удовольствия, когда наклонил ее подбородок и провел большим пальцем до ключицы. – Я знаю, что ты не сможешь.
   Две мечты. Одна – создать шедевр, символ прекрасного, который будет наполнять людей счастьем. Другая... просто выйти за Блэкберна и быть счастливой.
   В течение стольких лет она стремилась осуществить эти мечты. Теперь одной из них нужно пожертвовать ради другой.
   Две мечты. Победить может только одна.
   Повернувшись к Блэкберну, она обвила руками его шею и прижалась к его груди.
   – Как ты думаешь, когда мы приедем домой, мы сможем поработать над этими будущими поколениями?
   – Ты его уже потеряла.
   Джейн подпрыгнула от неожиданности, но не повернулась. Она узнала этот голос. Фредерика, графиня Атоу разыскивала ее, чтобы передать сплетню.
   – Он ходит за твоей племянницей по пятам, как жеребец, почуявший кобылу.
   Схватившись за балюстраду, Джейн смотрела вниз на толпу, окружавшую Адорну. Блэкберн был к ней ближе всех. Он не прерывал других джентльменов, напротив, он даже поощрял их красноречие. Но его действия не вписывались в поведение влюбленного мужа. Скорее это походило на поведение недовольного любовника.
   Но почему? Джейн не знала. После их примирения в экипаже пять дней назад они не разлучались ни на минуту, сливаясь в пылких объятиях, отдыхая после упоительной близости либо готовясь к новой. О, они засыпали лишь ненадолго. Они даже есть забывали. Но самое главное, они представляли теперь собой единое неразрывное целое, ту связь, которую редко кто видел, но о которой мечтают все.
   По крайней мере, так ей казалось.
   До сегодняшнего дня, когда камердинер Рэнсома принес в спальню послание. Блэкберн поднялся, прочел бумагу и холодно сказал:
   – Сегодня мы должны быть на балу у Мэнвинсов.
   Сейчас все, кто восхищался преданностью Блэкберна его новой, такой обыкновенной жене, посмеивались, и это было адресовано Джейн.
   – Как унизительно для тебя, – голос Фредерики был полон злости. – Но нужно понимать, что это не могло продолжаться вечно.
   Джейн повернулась и посмотрела на Фредерику.
   – Я бы хотела тебя нарисовать.
   Фредерика подняла брови и натянуто улыбнулась.
   – Не как человека, а в виде барсука с острыми зубами и колючей шерстью. – Джейн в самом деле представила возможный рисунок, который бы пополнил ее коллекцию портретов.
   Фредерика наклонилась и обнажила свои острые зубы.
   – Ты сучка. Ты приехала в Лондон и увела мужчину, которого я выбрала.
   – Ты выбрала Блэкберна?
   – Нет, Атоу. Он был моим, пока ты не появилась.
   У Джейн закружилась голова. Ситуация с Атоу приводила ее в замешательство. Она была для него лишь мимолетным увлечением, и он без колебаний удрал, когда над ее головой разразился скандал.
   – После моего отъезда он снова был твоим. Ты ошибочно приняла короткую вспышку слепой страсти за нечто большее.
   – Неужели? – Фредерика положила руки на бедра. – Все, что я слышала за последние десять лет, – это «Джейн». Мне это осточертело!
   –Мне не нужен Атоу. Мне он никогда не был нужен.
   – Это как раз самое худшее, не правда ли? Ему нужна ты. Тебе нужен Блэкберн. Мне нужен Атоу. Но никому не нужна я. – Фредерика сделала шаг назад, ее щеки под свинцовыми белилами просто пылали. – Поэтому я получаю удовольствие, когда вижу, что Блэкберн очень быстро предал тебя.
   Джейн снова посмотрела вниз, взявшись за перила. Блэкберн был по-прежнему рядом с Адорной, и Джейн испытала укол ревности.
   Ревность к собственной племяннице, хотя Джейн даже не верит, что между Адорной и Рэнсомом может что-то быть. Блэкберн никогда не проявлял интереса к юной красавице. Даже когда впервые увидел ее.
   Джейн хорошо помнила это, потому что это ее крайне удивило. Большинство мужчин, впервые видевших Адорну, на какое-то время оставались с выпученными глазами и отвисшей челюстью; Блэкберн же был поглощен Джейн.
   Хотя однажды, когда они ехали на прием и Блэкберн учил Адорну новой французской фразе... Казалось, они общаются без слов, но Джейн могла бы поклясться, что восхищение было чисто платоническим.
   – А теперь у тебя даже не осталось твоего искусства, – сказала Фредерика с фальшивым сочувствием.
   Джейн оторвала взгляд от пары внизу.
   – Что?
   – Ты бросила искусство ради своей настоящей любви. Ведь так? Джейн задумалась'. Еще вчера она отправила прощальное письмо мсье Бонвивану, пытаясь как-то объяснить ему, что, несмотря на многие доводы, она решила отказаться от своей невозможной мечты. Бонвиван не выходил из дома де Сент-Аманда; его слабое здоровье делало всякие прогулки нежелательными. Он пришел на прием только для того, чтобы поздравить ее; в остальном его уединение, пусть даже в доме де Сент-Аманда, было полным. Как же эта новость могла так быстро распространиться?
   – Почему ты так говоришь?
   – Мой учитель французского сказал мне сегодня. Как же его зовут? Такой серьезный молодой человек...
   – Мсье Шассер?
   – Да, он. – Фредерика пригладила на лбу свои черные волосы, и Джейн заметила, что один ноготь на ее руке обгрызен до основания. – Он просто зануда, и такой напряженный, что я с трудом выношу наши занятия. Поэтому если он балует меня какой-нибудь мелкой сплетней, я не могу ее забыть.
   – Мсье Шассер говорит, что я бросила занятия искусством? – Джейн снова свесилась через перила и посмотрела на танцующую публику. На этот раз она старалось увидеть де Сент-Аманда. – Откуда он знает?
   – Понятия не имею. Может, он услышал, как ты говорила это, когда занимался с твоей племянницей. – Фредерика тоже посмотрела вниз. – Она такая хорошенькая. Как ты можешь это выносить?
   – Это не то, о чем мы говорим.
   – Да. Я бы тоже ненавидела разговоры о ней, если бы она увела моего мужа.
   – Нет, я имею в виду искусство. Мы не говорим о нем. Джейн нашла глазами де Сент-Аманда. Он стоял один, его взгляд изучал лица гостей. Он пошел через зал, но остановился и принялся разглядывать толпу воздыхателей вокруг Адорны.
   В тот день на побережье де Сент-Аманд сказал, что почти не знаком с мсье Шассером. Но мсье Шассер, должно быть, знаком с мсье Бонвиваном или же о многом говорил с де Сент-Амандом. Других объяснений нет.
   Фиц подошел к де Сент-Аманду и заговорил с ним. Тот отвечал ему с большим волнением.
   – Интересно, что это значит, – задумчиво сказала Джейн. – Де Сент-Аманд ведет себя так странно. – Так же странно, как и Рэнсом.
   – Атоу тоже, – пробормотала Фредерика. – Когда сегодня утром он получил известия, то просто взбесился.
   – Атоу? Взбесился? – удивленно сказала Джейн. – Известия? Какие известия?
   – Фредерика, – раздался позади голос Атоу. – Перестань мучить мисс Хиггенботем.
   Джейн обернулась и увидела совсем близко стоящего Атоу. Фредерика выглядела очень пристыженной, как всякая женщина, застигнутая мужем за сплетнями.
   – Уймись, женщина. – Атоу стоял, заткнув руку за край жилета, и приветливо улыбался Джейн. Тон, которым он обращался к Фредерике, заставил Джейн съежиться. – Мисс Хиггенботем не нуждается в том, чтобы выслушивать твои ядовитые замечания.
   Фредерика мгновенно пришла в себя, и ее лицо сморщилось от привычной наигранной улыбки.
   – Это леди Блэкберн. Она вышла за любовь всей своей жизни, не забыл?
   Атоу обернулся. Он смотрел на жену.
   Неизвестно, что та увидела в его лице, но вдруг она испугалась и быстро попятилась.
   – Ну, я пошла, – сказала Фредерика. – Но помни, Атоу, что она сказала на том приеме. Она бы никогда не стала твоей женой.
   Атоу сделал шаг в ее сторону.
   Фредерика побежала.
   Джейн предпочла бы находиться где угодно, только не здесь. Даже наблюдать за коварным Блэкберном было легче, чем присутствовать при этой безобразной семейной сцене.
   Но Атоу, как ни в чем не бывало, мягко произнес:
   – Вы должны извинить мою жену. – Он подошел и стал рядом с Джейн. – Она не знает, когда нужно замолчать.
   Джейн, которая чувствовала страшную неловкость от присутствия Атоу и обсуждения его домашних неурядиц, пожала плечами.
   – Она не потревожила меня.
   – Какой вы счастливый человек. Жаль, что я не могу сказать того же о себе. – Облокотившись на балюстраду, он разглядывал зал, обращая особое внимание, Джейн была уверена, на Адорну и Блэкберна. – В воздухе сегодня ощущается почти что ликование.
   – Ликование? – Внизу, в зале, Блэкберн ни разу не обратился к Адорне. Он просто слушал и смотрел, но это только усиливало страдание Джейн. В конце концов, чтобы обольстить Блэкберна, Адорне нужно ворковать с ним. – По поводу чего?
   – Моя дорогая мисс... Джейн остановила его взглядом. Атоу послушно поправил себя:
   – Леди Блэкберн, вы разве не слышали новость? Неудивительно, что она ничего не знает. Она весь вечер сторонится друзей.
   – Корабль с французскими солдатами причалил к Бредлоуф Рок рядом с Дувром.
   Атоу отчетливо выговаривал каждое слово и пристально смотрел на Джейн, надеясь что-то прочитать в ее лице. Радость? Волнение?
   Блэкберн бросил ее ради Адорны. Неужели Атоу думает, что ее могут беспокоить эти французы?
   – Они напали на гарнизон, – продолжал Атоу, – а когда были разбиты, командующий сознался, что получил ложные сведения через шпионскую сеть. Кажется, им сказали, что гарнизон плохо охраняется, и эти идиоты решили, что смогут без труда взять в плен английских солдат и увезти их во Францию.
   Он говорил бесстрастно, не отрывая глаз от Джейн, и постепенно смысл сказанного начал проникать в ее сознание сквозь тягостные мысли.
   – Интересно. Кто-нибудь знает, как такое могло произойти?
   – Скорее всего, в сети французских шпионов есть брешь. – Он не был похож на человека, пересказывающего хорошие новости.
   – Это замечательно, не так ли?
   – Я бы сказал неизбежно.
   – И кто же пробил эту брешь?
   – Очень умный человек.
   Он говорил с таким значительным видом, что Джейн вдруг догадалась.
   – Вы?
   – Я? – Он засмеялся. – Нет, это не я. Я не настолько умен, чтобы ловить предателей. – В другом конце галереи что-то привлекло внимание Атоу, и он пробормотал:
   – Что он здесь делает?
   Джейн посмотрела в том же направлении и увидела пожилого мужчину, который слишком быстро для своих лет шел к ним.
   На нем был черный жакет из дешевой шерсти и бриджи, вышедшие из моды, по меньшей мере, двадцать лет назад. Редкие седые волосы не скрывали старческих пятен на коже головы.
   Но мужчина держал себя очень уверенно, и Джейн заметила, что смотрит он на нее.
   – Леди Блэкберн? – сказал старик, подойдя ближе.
   – Да, – ответила Джейн.
   – Прекрасно. Я хотел с вами встретиться. Меня зовут мистер Смит. – Он поклонился, затем посмотрел через ее плечо. – Вашему знакомому, очевидно, нужно было срочно уйти.
   Джейн посмотрела вокруг. Второй раз в ее жизни Атоу загадочно исчез, хотя, как ей казалось, обстоятельства не были такими ужасными, как в первый раз.
   Но слова мистера Смита доказали обратное:
   – Я начальник министерства иностранных дел, – сказал старик. – Ваш муж служит под моим началом, и он сообщил, что считает вас французской шпионкой.

Глава 28

   Шпион. Фиц не мог поверить в это. Он шпионит на Францию. На балу у Мэнвинсов де Сент-Аманд ухватился за него, как утопающий за соломинку.
   – Да, да! Вы будете нашим человеком Мы... – Он посмотрел на огромную толпу аристократов вокруг и понизил голос. – Мы направим вас в министерство иностранных дел и предложим там ваши услуги. Когда устроитесь, то я через кого-нибудь передам, что нужно делать.
   Его оживление угнетающе действовало на Фица – или, может, это было сознание своей вины.
   – А как насчет вас?
   – Сеть не может оставаться без движения. – Де Сент-Аманд с волнением вертел в руках табакерку. – На мое место придут другие.
   – Вы уезжаете?
   – Пора.
   Фицу это не нравилось. Пребывание на Полуострове научило его любить жизнь. Он инстинктивно пытался вызвать француза на откровенность.
   – Так это правда?
   Вытирая капельки пота со лба, де Сент-Аманд сказал:
   – Что?
   – Что министерство иностранных дел собирается арестовать одного английского лорда за шпионскую деятельность для Франции?
   Де Сент-Аманд вытащил платок и поднес его к лицу.
   – Да, боюсь, что это так.
   – Не могу в это поверить. – Фиц в немом ужасе прижал руку к груди, пока его мозг лихорадочно искал имя. – Они собираются арестовать... лорда Блэкберна?
   Де Сент-Аманд крайне заинтересовался:
   – Лорда Блэкберна?
   Фиц почти физически ощущал запах пылающего от возбуждения мозга де Сент-Аманда.
   – У меня есть свои источники, и я слышал, что в деле об утечке информации следы ведут к нему. – Если знать как, а он знал, то можно врать часами. – Он раньше служил в министерстве иностранных дел и, по-видимому, работал на все виды разведки.
   – Правда? – прошептал де Сент-Аманд. Потом вспомнил о необходимой предосторожности и в раздумье оценивающе посмотрел на Фица. – Какие у вас источники?
   Теперь Фиц отбросил осторожность.
   – Я говорил с мистером Смитом. Я полагаю, он разбирается в том, что здесь происходит.
   – Почему ты ушла, Джейн? – Блэкберн так самоуверенно зашел в ее спальню, что Джейн захотелось швырнуть свою палитру для красок прямо в его высокомерное, насмешливое, развратное лицо. – Мы тебя искали, но нам сказали, что ты ушла.
   Затем он заметил смятое покрывало, разбитый фаянс, мольберт, холст и блестящие пятна на нем, и Джейн с удовлетворением заметила испуганное удивление на его лице.
   – Джейн, что ты делаешь?
   – Я рисую. – Она окунула кисть в кобальт и навела на его лицо. – У тебя есть какие-то возражения?
   К ее радости, Блэкберн почуял ее ярость и сделал шаг назад.
   – Нет.
   – Хорошо. Потому что, даже если ты против, меня это не волнует.
   Он посмотрел вниз.
   – Твоя краска капает на дорогой ковер.
   – А какое это теперь имеет значение? – Она бурно жестикулировала, и с кисти капала краска. – Я теперь Квинси. Я могу делать, что мне вздумается, оскорбить, кого захочу, и никто не может сказать мне, что я неправа. Разве не так, милорд Блэкберн?
   Он нахмурился.
   – Джейн, ты как-то странно себя ведешь.
   – Это я странно себя веду? – она ударила себя в грудь. – Я, по крайней мере, не волочусь за моей племянницей!
   – А-а. – Он ослабил галстук, словно тот был слишком тесен. – Я боялся, что ты могла это заметить. – Его тон был подчеркнуто аристократичным. – Я бы хотел объяснить, но это, наверное, невозможно.
   – Невозможно? – она притворно-весело улыбнулась. – Ты ведешь себя так, будто это вопрос национальной безопасности.
   Блэкберн откашлялся.
   – Ну, вообще...
   – Я говорю, что ты ведешь себя так, будто увивался вокруг Адорны, чтобы увидеть, кому она говорит свою новую французскую фразу.
   – Я прошу прощения! – рявкнул он.
   – Свою новую французскую фразу, – неумолимо продолжала она. – Это было твоим намерением, да?
   Резко шагнув к Джейн, он схватил ее запястье.
   – Как ты это узнала?
   – Я бы очень хотела ответить, что сама это придумала. Да, очень бы хотела так сказать, – она со злостью смотрела на него. – Но это была бы неправда.
   – Джейн, – предостерегающе сказал он.
   – А правда заключается в том, что сегодня вечером я встретила кое-кого, кого не встречала раньше. Того, о существовании которого я даже не подозревала. – Вырвав руку, она окунула кисть в кармин, и на холсте засияли кроваво-красные пятна. – Его зовут мистер Томас Смит.
   Она испытала острое наслаждение, наблюдая, как у Блэкберна отвисла челюсть.
   – Да, – продолжала она, – мистер Томас Смит. Преинтересный человек. И знаешь, что он мне сказал?
   Блэкберн, словно от головной боли, дотронулся до переносицы.
   – Не представляю.
   – Он сказал, ты считаешь, что я французская шпионка. В полном замешательстве, Блэкберн кое-как начал объяснять:
   – Ну... да. Я уверен, если ты хорошо подумаешь, то поймешь, откуда у меня эта... эта мысль. Улики указывали на...
   – Ты, – она показала на него, – думал, что я, – она показала на себя, – шпионка.
   – Вовремя...
   – Я потратила уйму времени, пока не убедила мистера Смита, что я не шпионка.
   – Я бы очень хотел, чтобы он не брал на себя...
   – Он, очевидно, решил, что дело государственной важности нельзя доверить тебе. Он думал, что ты слишком ко мне расположен.
   – Что ж, в этом он прав, в том...
   – Расположен к своей жене! Вот это идея! Расположен к своей жене. – Она на минуту притихла, но Блэкберну на этот раз хватило ума молчать. Он только с беспокойством смотрел на Джейн, словно боялся, что она может вспыхнуть и загореться от ярости. Снова обретая дар речи, Джейн повторила: – Ты думал, что я шпионка.
   – Мы установили это.
   – Ты смотрел на меня, ты целовал меня... и все это время думал, что я рисую корабли для французов!
   – Но ты же пыталась передать тот рисунок... – напомнил Блэкберн.
   – Виконту де Сент-Аманду, который действительно является французским шпионом.
   – Как ты это узнала? – в ужасе спросил Блэкберн.
   Она яростно взмахнула руками, но этого жеста оказалось недостаточно для выражения ее чувств.
   – Такая дура, конечно. Но когда я стала думать над этим, то поняла, почему ты решил, что я шпионка.
   – Да?
   – Когда мистер Смит убедился, что он ошибался на мой счет, он подтвердил мои подозрения.
   Голос Блэкберна звучал очень удивленно, когда он заметил:
   – Мистер Смит, как правило, особо не распространяется. Неужели он подумал, что Джейн пытала старика, чтобы добиться признания?
   – В таком случае, это устаревшие сведения. В конце концов, сеть французских шпионов распутывается очень быстро, и единственная причина, по которой он взялся за меня, состоит в том, чтобы прекратить любые лазейки, прежде чем крысы разбегутся.
   – Понимаю.
   Конечно, он понимал, поэтому он благоразумно принял обиженный вид. Джейн заметила, что его обида направлена на себя самого.
   – Поэтому позволь мне задрать хвост трубой, утереть усы и посмотреть на тебя своими маленькими глазками-бусинками, когда я скажу: «Да, я нарисовала корабль для де Сент-Аманда. Он попросил меня и был так восхищен моей работой, что я думала, он хочет рисунок лишь потому, что у меня хорошо получилось». – Ее злость уменьшалась, уступая место боли. Но Джейн быстро ее подавила.
   Блэкберн, по всей видимости, решил, что пора применить свое наиболее редко употребляемое дарование – такт.
   – Де Сент-Аманд действительно был в восторге от твоей работы. Думаю, просто потому, что увидел прекрасную возможность поближе познакомиться с английским кораблестроением и решил ею воспользоваться.
   Она ненавидела этот его льстивый увещевательный тон.
   – Заткнись, Блэкберн. – Джейн открыла баночку с желтой охрой, окунула в нее кисть и размашисто шлепнула ею по холсту, задумчиво посмотрела на полученную гамму и нахмурилась. Яркий цвет сюда бы подошел, а этот оттенок был слишком спокойным.
   – Почему ты так расстроилась? – в его голосе чувствовалась усталость. – Министерство иностранных дел занято расследованием. Мы все еще не знаем, кто предатель.
   Джейн всегда думала, что Блэкберн очень умный человек. Более того: Джейн считала его богом. И сейчас такое скудоумие просто не укладывалось у нее в голове. В то время как ее сердце разбито, у Рэнсома не только хватает наглости рассказывать ей о проблемах, с которыми сталкивается министерство, но он еще признается, что не знает, кто главный шпион.