Доконт Василий. Ура, Хрустальная Корона!

   - У вас есть предложения?
   Толстяк сложил схемы на обрубок, на котором сидел до этого:
   - Здесь, по соседству, есть пустующий дом с конюшней и большим садом, настоящий дворец, и, судя по всему, давно заброшен. Кому принадлежит - выяснить мне не удалось. Идёмте, покажу. Это ваш жеребец? Какой красавец! Вы не против, господин лейтенант? - Хобарт сунул в мягкие губы коня кусок чёрного хлеба, - Обожаю лошадей, жаль, не каждая может выдержать мои вес. Приходится ходить пешком, а это не легко, да, не легко. А всё мирная жизнь и тёмное пиво… Да, тёмное пиво и мирная жизнь…

4.

   Джаллон, надрываясь, втащил мешок в меняльную лавку: Кушан сказал правду - "кабанчик" всё время дёргал ногами, за что и получил сапогом в бок, как только оказался на полу.
   - Разрежь мешок, Шариф, посмотрим на этот улов.
   - Зачем портить такой хороший мешок, босс? Если он вам не нужен - я заберу его домой?
   - Как знаешь.
   Из мешка вытрусили человека, щедро обмотанного верёвкой.
   - Будто гусеница шелкопряда. Да тут одной верёвки на золотой. Вы не переплатили Кушану, босс.
   - Поторопись, Шариф, двигай руками, а не языком.
   - Обижаете, босс. Вот, раз - и готово, - Шариф закончил сматывать верёвку и снял повязку с глаз "кабанчика" - затычки из ушей тот вынул сам, едва освободились его руки.
   На Джаллона глядел худой нескладный человек с неприятным лицом.
   " Рожа, что твой хорёк, или нет, скорее - крыса".
   - Я рад, что это именно вы, уважаемый Джаллон. Винь.
   - Чего вынь? Ты мне не груби, радостный ты мой, а то - огорчишься
   - Не "вынь", уважаемый Джаллон. Винь! Меня зовут - Винь. Прежде, чем мы с вами поговорим, нельзя ли мне посетить ваш туалет - что-то придавило после вашего мешка, - Винь не удержался - пукнул.
   - Проводи его, Шариф. Начнёт чудить - удави, - Джаллон приоткрыл дверь на улицу - проветрить. "Нет, не крыса. Хорёк, как есть - хорёк".
   - Пошли, Вонь.
   Винь открыл рот - возразить, но не решился - промолчал.
   Некоторое время спустя Винь сидел перед Джаллоном, нервно крутя пальцами и, кривя ртом, говорил:
   - Вы можете навлечь на себя гнев могущественного человека, господин Джаллон. Вы не должны были так обращаться со мной.
   - Я ни разу не видел тебя среди слуг короля, Винь, а более могущественного человека в Раттанаре я не знаю. Что же касается обращения с тобой - ты сам виноват: зачем увязался за мной?
   "Да он ещё и косоглазый, не поймёшь, куда смотрит. Поэтому, наверное, я его и не определил".
   - В Раттанаре есть люди и посильнее короля…
   - Да ну?! По-настоящему силён только тот, кто правит. Все остальные обладают воображаемой силой.
   - Осмелюсь возразить: в жизни не всё обстоит так, как видится. Мой господин страшен в гневе, и скоро здесь будут его люди.
   - С чего ты взял, что они скоро будут здесь?
   - Я был не один, и мой хозяин уже знает, что со мной случилось, и, наверняка, принял меры.
   - Ты о тех двух болванах, которые тебя охраняли? Так они сами нуждаются в помощи, а уж о твоей судьбе им и вовсе ничего не известно. Если ты будешь себя хорошо вести, то окажешься дома раньше их и сам доложишь барону, что с тобой произошло.
   - Вы знаете?
   - Не-а, догадываюсь. Так что ты мне хотел сказать, прежде чем испортил воздух в моей лавке? Что барону понадобилось от скромного менялы? Почему этот могущественный человек заинтересовался моей особой?
   - Я должен был выяснить, куда исчез один из людей барона во время бала и почему. Барон сказал, что это ваших рук дело. По тому, что случилось со мной, вижу, что он прав.
   - Так это был человек барона?
   - Одного из его друзей, как и те двое.
   "Значит, ты, хорёк, не от Фехера. Ещё один барон. Кто же? Я чуть не провалил все дело, назвав титул. А если бы его хозяин оказался не бароном? Надо быть внимательнее: Фехер не зря режет языки - болтливость вредна в любом деле, а сейчас особенно. Эх, старею!"
   - Ты так много говоришь, что рискуешь без языка остаться, как этот, вчерашний.
   - Я говорю только то, что мне разрешено или то, что вы и так знаете. Пытать же меня бесполезно - от пыток я сразу умру, ничего не рассказав: так меня подготовили. Могу я задать вам один вопрос, уважаемый Джаллон?
   - Хоть сто, только давай все сразу.
   - Почему вы захватили нашего человека?
   - Раз, - сказал Джаллон и загнул палец.
   - Что вы с ним сделали?
   - Два, - загнут второй палец.
   - Он жив?
   - Три.
   - Если жив, то собираетесь ли вы его отпустить?
   - Четыре.
   - Что вы собираетесь делать со мной?
   - Пять. Отвечаю на пятый - я тебя отпущу. Можешь идти.
   - А на остальные вопросы, что мне сказать барону?
   - Я не обещал, что отвечу на них. Тем более тебе. Умрёшь ты под пытками или нет - это ещё вопрос, не верю я в подобные подготовки. Пытать тоже можно по разному. Всё, ступай, мне работать надо, а от твоего присутствия у меня все клиенты разбегутся - до сих пор не проветрилось.
   - Тогда придите к барону и объясните ему всё сами.
   - Я не собираюсь бегать по всему Раттанару, объяснять свои действия. Кто нуждается в моих ответах, обычно приходит ко мне. Для того и держу лавку - любой может войти, не вызывая подозрений. Ступай, Винь, не морочь мне больше голову. Скажи своему господину: следующий, кто пойдёт за мной - умрёт.
   Винь вышел.
   - Пойти за ним?
   - Не надо - это опасно, Шариф, - Джаллон поднял штору с надписью "Закрыто" и снова уселся на место, - Кроме того, как иначе показать, что мне всё известно?
   - Думаете, поверят, босс?
   - Надеюсь, что да. Знать бы на кого он работает? Рядом есть кто-нибудь?
   - Только Арбай.
   - Пошли его по притонам и кабакам - пусть узнает, что сможет, об этой вонючке. Мы держим змею за хвост - как бы не цапнула.

5.

   - Бабушка, я такая счастливая, - Сальва прижалась к иссушенной годами женщине, - Он такой умный, и уверенный в себе, и красавчик - мне завидовали все фрейлины королевы, и не только они.
   - Огаста тоже? - дама Сайда, баронесса Лонтир, с любовью глядела на внучку, - А как же её несравненный переписчик?
   - Огасты не было на балу, внутри дворца, во всяком случае - Тахата не пустили бы, и они вдвоём веселились в парке. Она даже не видела баронета, и хорошо, что не видела. Вернее, что он её не видел - ей никто не нужен, кроме Тахата, и она ни на кого не обращает внимания, а все молодые люди почему-то сразу влюбляются в неё, и никого больше знать не хотят. Даже обидно - купеческая дочка, а с ней не сравнится ни одна дворянка.
   - Вы что, поссорились?
   - Что ты, бабушка?! Как же я могу поссориться со своей лучшей подругой? Я вовсе ей не завидую, ты не думай. Просто мне тоже хочется, чтобы за мной ухаживали, хочется нравиться - а то всё ей, да ей. А ей и не нужно.
   - Что ж ты так поздно ко мне заявилась - неужели до сих пор гуляли?
   - Нет, я была во дворце: помогала собираться Его Величеству, пока королева отдыхала. Потом мы все участвовали в уборке дворца, потому что нам, как сказала Её Величество, " привалило работы " из-за отъезда министра Морона.
   - Так и сказала - "привалило работы"?
   - Ага, а потом сама над этим смеялась. Ты знаешь, я люблю королеву почти как тебя. Честное слово. Она простая и добрая, и относится к нам так, будто мы ей родные.
   - Ты совсем ещё дитя, Сальва. Не понимаешь, что такое люди нашего круга, и готова восторгаться любым, кто тебе улыбнётся.
   - И ничего подобного, бабушка. Я восторгаюсь только теми, кто мне нравится, потому что - хороший человек. А другие пусть хоть рот до ушей раздерут своими улыбками - мне до них и дела нет.
   Постучав, вошёл лакей:
   - Баронесса, вас просит принять его один военный.
   - Либер, ты опять непочтителен. Сколько лет я тебе твержу: обращаясь ко мне, говори "госпожа баронесса", а ты, упрямец, всё своё. Что за военный? Он представился?
   - Он не в форме, но вооружен до зубов, и назвался лейтенантом Яктуком. Только что за лейтенант, если не в форме?
   - Ой, бабушка, это он. А почему к тебе? Он же мне предложения ещё не делал, да и поцеловались мы всего раза два или три…
   - Вот как, не успела познакомиться, а уже целуешься? Этому тебя учат во дворце?
   - И вовсе нет: я просто проиграла спор, что вытащу из-за стола министра Демада, и мне пришлось целовать офицера. Хорошо, что это оказался баронет, а потом уже не имело смысла прекращать, если начала, ведь так, бабушка?
   - О боги! Что за дитя! Пригласи лейтенанта сюда, Либер, не стой же, как истукан.
   - Можно я останусь, бабушка. Мне жутко интересно, зачем он пришёл. Ну, пожалуйста, бабушка. Ну, бабулечка, ну я тебя очень прошу…
   - Сальва, не нахальничай, и не вздумай подслушивать. Иди! Я кому сказала - иди! - но строгость баронессы была напускной: в голосе её не слышалось ни раздражения, ни злости.
   Яктук вошёл, звеня шпорами, и вежливо поклонился:
   - Рад видеть вас, госпожа баронесса. Здоровы ли вы, не помешал ли я своим визитом вашему досугу?
   - Хватит кланяться, баронет. Почему вы представляетесь чином, а не титулом, как это принято в приличных домах?
   - Потому, что я к вам не с визитом вежливости и не в гости, хотя и почёл бы за великую честь, получив от вас приглашение, быть вашим гостем. Я к вам по делу, спешному и военному.
   - Какое у вас может быть военное дело, вы же не в службе?
   - Сегодня утром я назначен командиром роты Водяного в священных отрядах командора Тусона. Так что я полноправный лейтенант и сейчас выполняю свои офицерские обязанности.
   - Тогда садитесь, господин военный, и расскажите, какая нужда вас привела в мой дом. Уж не хотите ли вы, что бы я пошла служить в вашу роту? Не обессудьте - не могу, Лонтиры отказались брать в руки оружие сотни лет назад - недаром наш герб - сломанное копьё.
   - Вот это-то копьё и привело меня к вам, госпожа баронесса.
   - Каким образом?
   - Моей роте выделена для размещения заброшенная башня у Восточных ворот. Как оказалось, она настолько мала, что и малая часть роты с трудом разместится там, а рядом - заброшенный особняк, украшенный вашим гербом, госпожа баронесса. Я приношу свои извинения за нахальство, поскольку я осмотрел дом без вашего на то согласия, но у меня мало времени, и перед тем, как идти к вам, я хотел убедиться, что этот дом подходит для моих целей, - Яктук улыбнулся, вспомнив, с каким трудом перелезал через ограду упитанный сержант Хобарт, - Я осмотрел дом и выяснил, что он мне подходит. Вы, конечно же, знаете, что он совершенно пуст - вся мебель вывезена, то есть, имущества там нет никакого, а дом без досмотра ветшает и разрушается, - Яктук замолк, увидев на глазах баронессы слёзы, - Что с вами, госпожа баронесса?
   - Вы правы, лейтенант, этот дом заброшен, имущество из него вывезено или продано… Этот дом - память о нашей с бароном скорби. Там жил наш сын со своей семьёй, наш единственный ребёнок, отец Сальвы… Безрассудный смельчак, он ничего не боялся, и погиб сам, и погубил свою жену, когда Сальва была ещё шестимесячной крошкой. И что понесло его кататься по льду Искристой? Разве это разумно - кататься на санях по тонкому льду? Река только стала, лёд ещё не окреп… Вы напомнили мне об этой трагедии, лейтенант, простите мне мои слёзы. Есть утраты, которые не восполняются, и есть раны, которые не заживают…
   - Это вы простите меня, госпожа баронесса, я не знал ничего об этом… Я не хотел причинить вам боль. Ещё раз простите и разрешите откланяться.
   - Не разрешаю. Я не виню вас ни в чём, сядьте. Вы правы, дом разрушается и ветшает без присмотра. Но муж в отъезде, и я не знаю, как он отнесётся к тому, что под сломанным копьём Лонтиров поселятся солдаты. Вы можете подождать его возвращения?
   - Увы, не могу. Мне необходим ответ тотчас же, так как в случае вашего отказа срочно придётся искать что-нибудь другое. Доводы в пользу вашего согласия таковы: мы приведём дом в порядок, и вы будете получать арендную плату с Храма Водяного, который будет содержать и снабжать мою роту, - баронету понравилось, как это прозвучало: "мою роту", и он повторил ещё раз, - да, госпожа баронесса, мою роту. Если же об аренде, об оплате аренды со служителем Гандзаком договориться не удастся, я готов купить этот дом, поскольку это первое моё назначение, и я не могу себе позволить провалить порученное мне дело. От этого зависит моё будущее и как офицера, и как первого Яктука на венной службе. Я не могу допустить, чтобы о Яктуках говорили, что лучше бы они никогда не шли в армию, потому что неспособны к военной службе. Честь семьи, знаете ли.
   - Как вы красноречивы, баронет. Люди нашего круга должны помогать друг другу, и мой муж не осудит меня, если я помогу одному из членов баронской семьи выполнить свой долг, тем более что это сын его товарища по Кабинету…
   - …и друг его внучки, - Сальва всё-таки подслушивала, и теперь решила вмешаться, - Не забудь, бабушка, пригласить лейтенанта заходить к нам в наши приёмные дни. А в неприёмные я и сама его приглашу.

6.

   Первый ночлег был намечен на постоялом дворе "Петух и собака" при выезде из города Мургаба. Рядом был расположен и почтовый двор, над которым развевался красный вымпел вестников. Проехали седьмую часть пути до Аквиннара, и, если не произойдёт ничего неожиданного, король Фирсофф рассчитывал прибыть на Совет вовремя.
   За весь день сделали только одну остановку - справить нужду, и больше никаких задержек не было: сановники спали в своих возках после бессонной ночи и никому не мешали, а солдаты что - они привычны.
   Как Паджеро и ожидал, Фирсофф не имел ничего против присутствия Бушира, даже был рад оперативности Храмового Круга: для разговора на Совете это было хорошим подспорьем и не менее веским аргументом.
   Кряхтя и постанывая, сановники вошли в помещение трактира при постоялом дворе, и, лишь войдя, хватились Лонтира. Первого советника с трудом извлекли из возка - он был мертвецки пьян, и только глупо улыбался окружающим его людям, не отличая одного от другого.
   В дороге он не спал - пил и боялся, ему совершенно не было ясно, зачем он вылез с храброй идеей ехать всем, и что помешало ему остаться.
   "Что я - герой или воин, зачем я еду вместе со всеми неизвестно к какому концу, если мне так страшно, и так хочется домой, к Сайде?"
   И, удивительно, но Лонтир знал, что если ему снова предложат остаться - он снова откажется, трясясь от страха и сомнений. В нём выперло фамильное упрямство, которое когда-то стало причиной появления такого странного герба, как сломанное копьё, и со времён того легендарного предка, который первым отказался браться за оружие, ни один Лонтир не держал в руках ни меча, ни кинжала. Им было невероятно трудно, поскольку они не могли участвовать в поединках, что вызывало насмешки и обвинения в трусости, но, тем не менее, Лонтиры не уступали. Со временем их перестали задирать, а затем и вовсе возобладало мнение, что бросить вызов Лонтиру - всё равно, что ударить ребёнка, и даже ещё позорнее.
   Человек, не привыкший к борьбе, всегда несколько трусоват, поскольку неизвестное часто пугает человека неумелого и неопытного, и барон Лонтир не был исключением. К тому же, он был немолод, а близость к последней черте повышает ценность каждого прожитого дня и не прибавляет храбрости тем, у кого её и так не хватает.
   Упрямство у Лонтира оказалось сильнее страха, но не победило его, потому что страх - это ожидание неизбежного, реального или мнимого, и, веря в неизбежность гибельного исхода, барон не мог не бояться. Вино не делало его храбрее. Оно просто сокращало время ожидания - и это уже было благом. И Лонтир пил, и пил, и пил, как не пил никогда в жизни, а забытье всё не наступало. Забытье, в котором время ожидания просто исчезает. Пропадает целыми сутками, торопя развязку и помогая сохранить остатки достоинства в разъедаемом страхом человеке.
   Паджеро всё понял и потребовал:
   - Дайте ему стакан крепкого, может, он, наконец, заснёт.
   Лонтира ещё подпоили, и, отключившегося, отнесли в предназначенную ему комнату.
   Остальные сели ужинать, вяло переговариваясь, либо молча - Лонтир не один чувствовал себя неспокойно.
   Барон Яктук был расстроен вчерашним разговором с сыном, который твёрдо решил делать военную карьеру вопреки всем семейным традициям и обычаям.
   - Отец, почему ты согласился стать советником короля?
   - Я служу Раттанару, а для этого любой пост хорош. Мне повезло, что достался один из важнейших, но мы, Яктуки, достойны такой чести.
   - Почему же я не могу служить Раттанару там, где вижу себя наиболее полезным?
   - Армия губит людей, там убивают - как ты этого не поймёшь? Наш род заслуживает лучшей участи, чем гибель на полях сражений.
   - А ты, находясь в окружении короля, разве не рискуешь? Даже и ребёнку понятно, что к королю можно подобраться, только уничтожив его окружение, и близкие к трону люди гибнут чаще, чем солдаты, если считать относительно количества тех и других.
   - Я взрослый, и могу принимать решения, которые считаю правильными, верными.
   - А я, по-твоему, ещё не вырос? До скольких лет, до какого возраста ты собираешься решать за меня, что мне лучше, а что хуже?
   - Мальчишка, я, наконец, запрещаю тебе даже и думать об армии.
   - Я уже имею чин лейтенанта, и собираюсь им воспользоваться. Твой запрет я выслушал с пониманием, и только. Я буду служить в армии вовсе не назло тебе, а потому что я - офицер, и не самый худший.
   - Ты сделаешь Яктуков посмешищем.
   - Я прославлю Яктуков.
   После этого они расстались, недовольные друг другом. Не так надо было прощаться с сыном, отправляясь в эту опасную, неизвестно какими напастями, поездку. Но что сделано, то сделано.
   "Напишу ему письмо с дороги. Завтра-послезавтра напишу. Нельзя мальчику начинать службу с тяжёлым сердцем - наверняка, уже был у Тусона и напросился к нему, паршивец".
   И барон сам не знал, досадует он на сына, или гордится им, таким же непокорным и самостоятельным, как все Яктуки. Да, как все Яктуки.
   Морон тоже был немного не в себе. Поездка, которая виделась ему, как весёлое путешествие вдали от интригующего Двора, вдруг стала опасным предприятием с непредсказуемым концом, и, тем не менее, он от неё не отказался, хотя ему-то уж точно делать в Аквиннаре на подобном Совете нечего: гордость, что ли, не позволила?
   "А ты, оказывается, штучка, господин бывший лакей. С гонором штучка, не хуже любого барона".
   Из всех королевских сотрапезников, а в походах Фирсофф никогда не питался в одиночку, пытался веселиться один Бушир, но его не поддержали.
   Тараз, щадя самолюбие служителя, сказал ему:
   - Вы на нас не обижайтесь, уважаемый служитель Бушир, просто день у нас был вчера очень хлопотный, а тут ещё бал и бессонная из-за этого ночь. Обождите пару дней, и вы не узнаете своих попутчиков.
   На том всё и закончилось.
   После ужина Паджеро пошёл на почтовый двор, где нашёл, как и ожидал, нескольких сарандарских солдат в тяжёлом состоянии: у них даже не нашлось сил отвечать на его вопросы о Сарандаре, которые он всё-таки настойчиво им задавал. Так ничего нового и не узнав, он оставил их в покое, и поручив их заботам мага-лекаря Баямо, позволил себе, наконец, отдохнуть: из всех участников вчерашних событий, связанных с приездом вестника, он один не имел возможности отоспаться днём в удобном возке, а провёл этот день в седле, как и положено главному стражу короля.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
(день третий)

1.

   Снег пошёл с раннего утра, скрывая под белой периной последние следы позавчерашнего бала. Если и не успели где прибрать дворцовый парк нерадивые слуги - не определишь, не заметишь до первой оттепели, а то и до весны.
   У ворот дворцового арсенала спорили лейтенанты Илорин и Яктук, оба молодые, горячие, наскакивали друг на друга, как бойцовые петушки, размахивая руками в помощь гневным словам. Вот-вот сцепятся не на шутку, и полетят во все стороны петушиные перья, устилая свежевыпавший снег. Звонкие голоса спорящих разносились по всему дворцовому комплексу, лишь слегка приглушенные снегопадом.
   За спинами обоих сгрудились солдаты, готовые поддержать своих командиров, если возникнет такая надобность, когда словесный поединок перейдёт в рукопашную.
   - Ты или забирай всё оружие сразу, или отстань от меня, - кричал Илорин, - Не стану я выдавать по одному мечу в день и из-за этого торчать в арсенале: у меня и других дел полно.
   - Да как ты не понимаешь - у меня не оборудована ещё оружейная, мне просто некуда свезти оружия на тысячу человек, - кипятился Яктук, - понимаешь - некуда.
   - Так оборудуй оружейную, потом приходи.
   - Я должен вооружить уже набранных солдат, чтобы они могли нести караульную службу, - Яктук растерянно оглядывался на приведенных им людей, - Где же это видано - выставлять безоружных часовых? Да меня на смех поднимут по всему Раттанару.
   - Я сказал: не дам. Или всё, или ничего.
   На шум ссоры подошла Магда в наброшенной на плечи шубке. Рядом стояла Огаста, прикрывая от падающего снега королеву и себя огромным зонтом. Шубку она набросить не успела, и зябко ёжилась от залетающих сбоку под зонт снежинок.
   - Кто вы, молодой человек?
   - Лейтенант Яктук, Ваше Величество. Командир роты Водяного. Прибыл за оружием для роты.
   - Господа лейтенанты, я, конечно, человек невоенный, но мне кажется, что вы оба несколько неправы, - "Опять я говорю неправильно, - с досадой подумала Магда, - как можно быть несколько неправым?" и тут же поправилась, - немного неправы. Сколько человек уже записалось вашу роту, лейтенант?
   - Пятьдесят шесть, Ваше Величество.
   - И это за один, вчерашний, день?
   - Да, Ваше Величество.
   - Значит, можно ожидать, что сегодня запишется человек сто, и к вечеру ваша рота будет иметь, примерно, сто пятьдесят солдат. Вам есть, где их разместить?
   - К вечеру будет, Ваше Величество.
   - Своё личное оружие каждый солдат хранит сам, как я понимаю?
   - Да, Ваше Величество.
   - Тогда просите лейтенанта Илорина выдать оружие на сто пятьдесят человек, и раздайте его набранным до вечера солдатам. Лейтенант Илорин не сможет отказать в подобной просьбе, поскольку знает, какое значение придаёт Его Величество вооружению священных отрядов. Некоторые неувязки неизбежны в любом сложном деле, но их нетрудно решить, если думать сначала о деле, а потом уже о самолюбии.
   Илорин покраснел - понял, что эта слова королевы относятся к нему.
   - Верно, Ваше Величество, спасибо за подсказку. Лейтенант Яктук, я буду выдавать вам оружие партиями на сто пятьдесят-двести человек, пока вы не оборудуете оружейную, и вооружайте своих солдат сами, а не водите их сюда.
   - Мир, господа офицеры? Тогда пожмите руки: вам надо дружить, а не ссориться. Огаста, милочка, ты совсем продрогла, пошли скорее в тепло, попьём горячего чаю.

2.

   - Как ты спал, Харбел?
   - Спасибо, учитель, хорошо.
   Харбел говорил неправду - глаза у него были красные: он плакал ночью, и Кассерин слышал подавляемые всхлипы, но решил не вмешиваться. Маг считал, что мешать человеку страдать также бестактно, как и мешать веселиться. Подлинное горе не терпит свидетелей и навязчивого участия, оно глубоко интимно, поскольку обнажает человеческую душу, выставляя напоказ самые заветные уголки, и чужие взгляды в такие моменты нежелательны, а часто - и вовсе оскорбительны для страдающего человека.
   - Готов ли ты к занятиям?
   - Да, Учитель.
   - Я говорил тебе о магическом поле: всё вокруг создано им и существует благодаря ему. Когда ты сможешь прикоснуться к нему, ты поймёшь, что это такое, гораздо лучше, чем из моих объяснений. К сожалению, человеческий язык не в состоянии с помощью слов передать истинную суть этого явления. Магическое поле можно считать и силой, и своего рода веществом, первоосновой всех остальных веществ и материалов. Оно везде, сплошное, цельное, и в то же время его можно делить на независимые части: ты согласен, что каждый предмет вокруг нас не зависит от другого? Стол существует сам по себе, чашка сама по себе, я существую независимо от тебя. Так, ведь?
   - Да, Учитель.
   - Чтобы лучше представить, как это происходит, я приведу такой пример. Если магическое поле считать озером воды, и погрузить в него ведро, то ведро заполнится той же водой, но отдельной от воды озера. Она будет иметь форму ведра, и повторять всё, что ты будешь делать с ведром: крутиться, двигаться вверх-вниз, вправо-влево, не смешиваясь с водой озера. Вода в ведре - это наш предмет, само ведро - условия, его создающие. Воду в ведре ты можешь вскипятить, заморозить, окрасить в другой цвет, да что угодно. Каждый отдельный предмет содержит в себе немного магического поля, поэтому и возможна магия. Я, как часть магического поля, могу воздействовать на другую часть магического поля и получить нужный мне результат.
   Кассерин взял в руки грифель для рисования и сломал его. Затем сложил обе части вместе. По месту слома запрыгали, заскакали голубые искорки, и грифель сросся, стал целым.
   Харбел повертел его и так, и этак, но места слома не нашёл.
   - Здорово. А я тоже так смогу?
   - Запросто, если будешь учиться.
   - Скажите, Учитель, а кто создаёт условия для всех этих предметов, кто делает эти вёдра, в которых магическое поле становится камнем, деревом, мной, вами?
   - На этот вопрос у меня нет ответа, Харбел. Каждый маг пытается ответить на него по своему, и, не найдя ответа, принимает мир таким, как он есть. Наши знания слишком малы, чтобы постигнуть, понять, где, хотя бы, искать ответ, тем более - понять, каков он.

3.

   - Что тебе сказал Тусон?
   - Меня записали в роту Водяного и сказали явиться через два дня: пока не готовы казармы, а приходящий на службу из дома солдат - это анекдот, мастер Фумбан.
   - Значит, остался я без переписчика. Жаль, у тебя очень хороший почерк, Тахат. Редко встретишь такой. Да, жаль.