Долгова Елена. Мастер Миража

   – Кто это был?
   – Кое-кто и никто. Его зовут Ральф Валентиан, это наше несостоявшееся будущее. Он получил ранение в первые месяцы восстания территорий и еще задолго до этого был одним из луддитских заправил. В целом понятный человек, хотя не все его качества назовешь приятными, не будь этого злосчастного увечья, из него вышел бы местного разлива герой. Случившееся случилось, то, что осталось от Валентиана, я бы уже не назвал человеком. Но не смотри на то, что Ральф калека, он два года пробыл соправителем Дезета, и многим оставалось только молиться, чтобы это кончилось без слишком бурного конфликта.
   – А чем так плох этот самый, как его…?
   – Ты видел?
   – Да.
   – Тогда твой вопрос чисто риторический. Сказать, что Ральф патологический ментальный извращенец – значит не сказать ничего. Говорят, он живет наполовину то ли в Лимбе, то ли в каком-то иллюзорном мире, который сам себе сотворил. Там-то он молодец молодцом, с телом атлета. В нашей бренной реальности все, что у него есть, – коляска инвалида, остатки сторонников, яркие воспоминания о боевом прошлом, девяносто девятый ментальный индекс и повседневные замашки садиста.
   – Это правда?
   – Да. Загляни в мои усталые мозги.
   – А как консулу удалось справиться с Валентианом?
   – Стриж нулевик, на него не действует ни ментальная атака, ни ментальное принуждение. Плюс военное прошлое и небольшая доза самой обыкновенной удачи.
   – А правда, что на вилле у консула обитает настоящий призрак из Лимба?
   Бейтс фыркнул.
   – С тобою поговорила наша плутовка Нина? Еще одна яркая фантазия «несносного ребенка».
   – Тогда кто это был?
   – Леди консул. Псионик, врач-сострадательница. Не бери в голову лишнее.
   – Я могу с нею встретиться и поговорить?
   – Она редко практикует.
   Вэл насторожился, тронул сознание Бейтса, тот любезно подставился, по-видимому, смутно ощущая чужое прикосновение.
   Явной лжи в ответе не проглядывало.
   – Ты мне веришь?
   – Верю, – охотно согласился Король, понимая, что полной правды не получит. – Мне нужно поговорить с Алексом.
   – Хорошо, я как раз искал тебя. Консул будет ждать через полчаса. Пошли.
   Они вернулись на виллу под вечереющим небом. Плавная линия холмов касалась отливающего жемчугом горизонта. В доме стояла мирная тишина, Нины не было, охрана казалась невидимой, за верандой, в остролистых кустах пронзительно и неутомимо пели сверчки. Вэл шел по сумеречному коридору, ощущая едва заметные поскрипывания дерева, запах предосеннего сада с горьким привкусом дыма – там жгли первые сухие листья.
   Дезет ждал Короля в кабинете, настольная лампа освещала его руки, оставляя в тени лицо. На голой крышке стола не было ничего – только эти спокойные, с коротко стрижеными ногтями уверенные руки.
   Вэл сел напротив, не пытаясь укрыться от снопа беспощадно яркого света.
   – Утром наш разговор некстати прервался. Чего вы все-таки от меня хотите? – спросил он.
   – Добровольной помощи.
   – Какой?
   – Во-первых, нам нужно тебя проверить… Погоди, не торопись возражать, я не имел в виду никакой вивисекции. Обычные анализы, какие бывают в хорошей клинике. Может быть, генетические исследования.
   – Зачем это надо?
   – У тебя очень высокий индекс.
   – Не верю, что во мне собираются ковыряться только поэтому.
   – Ладно, давай поговорим в открытую. Что ты знаешь о негативном эффекте Калассиана?
   – Всякие сплетни. Говорят, что псионик стареет и умирает, если много общается с нормальными.
   – Это чистая правда, а не сплетни. К сожалению. Ты никогда не чувствовал внезапного упадка сил? Например, прикоснувшись к пси-нормальному?
   – Нет.
   – Может быть, внезапную неприязнь, отвращение, чувство усталости?
   – Нет.
   Консул удовлетворенно кивнул.
   – Я не хотел бы зря обнадеживать тебя, парень, но, есть предположение, что негативный эффект Калассиана на тебя не действует. Мы смотрели твои давние тесты – возможно, ты почти не стареешь. Ты понимаешь, как это важно для Северо-Востока? У нас слишком много псиоников, но есть и норма-ментальные. Никто не хотел бы раскола.
   – Если дело лишь в наследственности и исследованиях, то я подумаю, мастер Алекс. Но ведь вы пригласили меня не только за этим?
   – Да, ты прав, Вэл Август. Ты прав – не только за этим.
   Беспомощный Далькроз испытывал смущение – он привык читать эмоции собеседника, но на этот раз все его попытки жалко провалились, холодная, гладкая и ровная стена в сознании консула не пропускала Короля.
   Дезет помолчал, Вэл попытался проникнуть взглядом за пронзительную черту света и тени, но диктатор псиоников упорно не показывал глаз.
   – Чего вы от меня хотите?
   – Я хочу знать, кто все эти годы помогал тебе в Порт-Калинусе, – просто ответил Стриж.
   – Никто!
   – Не ври. Без помощи извне ты бы не продержался несколько лет. Я хочу знать, кто это был – чиновник Калинус-Холла, полицейский, жандарм, кто-то из самой Пирамиды?
   – Я не стану обсуждать этот вопрос.
   – Зря. Своим отказом ты увеличиваешь опасность, которая тебе грозит.
   – Плевал я на опасность – хуже не будет.
   – Конечно, потому что тебя стережет моя охрана. Подумай хотя бы о других.
   – О вас, что ли, подумать?
   – Не обо мне, я-то привык к покушениям, это как часть работы по должности. Но до моей дочери пытались добраться трижды – такое способно взбесить хоть кого.
   – Если я расскажу вам все о своем помощнике, это будет предательством. Может быть, он и врал мне, но и вы тоже не честнее. Я – каленусиец, а вы, ваше превосходительство, если найдете моего помощника, то начнете его шантажировать, чтобы использовать чужие преступления во вред моей стране.
   – Стране, в которой псионики вне закона. Которая утопила их восстание в крови.
   – Все равно – я там родился.
   – Несколько лет назад таких, как ты, в Каленусии запросто сжигали провинциальные фанатики. Подобные им и сейчас гуляют на свободе – вспомни «добряка» Крайфа.
   – В Каленусии у меня остались друзья, это важнее сдвинутых психов. Я вам благодарен и помогу во всем – во всем, что не сможет навредить Конфедерации.
   – Мне кажется, скоро ты переменишь собственное мнение о границах допустимого.
   – Будете принуждать? – осторожно поинтересовался Король.
   Консул ответил сумрачно и не без раздражения:
   – Не хотелось бы. Пытки мне противны, а с нашим псиоником-психологом ты, пожалуй, легко справишься. Так что пока обойдемся без крайних мер – ничего, время терпит. И все-таки обидно сталкиваться с неразумным идеалистом, я не ожидал, что ты практикуешь всепрощение любой сволочи. Может быть, передумаешь прямо сейчас?
   – Нет.
   – Тогда проваливай спать – у меня больше нет для тебя времени.
   Вэл побрел прочь, смущенный собственной беззащитностью. «Да уж, это вам не придурок Крайф. Хуже всего то, что Алекс в конце концов своего добьется. Он много знает и настойчив, а я уже наполовину запутался».
   Он вернулся в свою комнату и долго лежал, напряженно рассматривая задернутый темнотой деревянный потолок. Сон дразнил Короля, приближаясь и ускользая раз за разом. Озарение явилось под утро, когда в осторожных предрассветных сумерках усталость размывает границу реальности и интуиция может совершить то, что не под силу логике.
   «Вита в огромной опасности, ее необходимо предупредить любой ценой. Нас всех обманули, только я пока не знаю – в чем и как. А консул-то наверняка думает, будто я лично встречался с Цертусом. Он понятия не имеет, что для меня это человек без имени, внешности и твердого места в устойчивом мире Порт-Калинуса. Цертус втравил меня в безнадежное дело и исчез без следа, осталась только память, сомнительная загадка, неразрешимый клубок противоречий и обманчивый кошачий образ».

Глава 16
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

   7010 год, осень, Консулярия, Арбел
   Осень – сумрачная сероватая осень севера – пришла тихо и незаметно, но дело о негативном эффекте Калассиана так и не сдвинулось с места. Порой Вэла навещала тревога, предвестник настоящей депрессии – она являлась все чаще, становилась все настойчивей. Консул, кажется, заметил состояние гостя.
   – Боишься?
   – Не ваше дело.
   – Меня боишься? – без околичностей осведомился хладнокровный Дезет и, не ожидая ответа, добавил: – Ладно, понимаю, формально у тебя есть причины. Помни только, что земля Арбела – одна сплошная пси-аномалия. Здесь сильны и Разум, и Оркус, от тебя самого зависит, кто берет верх у тебя внутри.
   – А у вас кто верх берет? Консул лукаво усмехнулся:
   – Мне проще, я нулевик. Высшие силы не про таких тупых парней, приходится больше полагаться на собственный рассудок.
   – А ваш рассудок, конечно, говорит вам, что я совершенно безнадежен?
   – Он говорит мне, что через некоторое время ты согласишься на наше предложение. Иначе твоя жизнь здесь совсем уж будет лишена смысла.
   – А если я отсюда убегу?
   – Для побега нужны цели, силы и средства, ты уверен, что у тебя с этим полный порядок?
   Король замолчал и прекратил спор, осознавая, что ему не удается переупрямить ироничного иллирианца. Недели медленно, но верно катились к зиме. В Арбеле не было открытого доступа в Систему, Вэл читал, хаотично перебирая обычные книги в консульской библиотеке. Однажды он наткнулся на чьи-то сумасбродные строки, которые задели Короля непривычным рваным ритмом, восторгом опасности и тоски:
   Тебе шепнули: "Промолчи!
   С толпой смешаться – наш удел".
   В затворах звякнули ключи,
   Ты странных песен не пропел.
   "Бессилен что-то изменить один.
   Вся жизнь твоя – загон.
   Обычай старый – людям господин,
   Жестокий брат обычая – закон.
   Ты их жалел и, от опасности храня,
   В пыли, у перекрестка бросил странный дар.
   От беглой искры чужеродного огня
   Не подпалил сияющий пожар…"
   Погас огонь и не узнать,
   Что вы сумели потерять.
   Вэл сразу отложил эту книгу в сторону и больше никогда ее не открывал. Ему нравилось часами бродить вдоль Таджо, рассматривая дальний, полускрытый мутными струями дождя каленусийский берег. Возможно, за Далькрозом следили агенты Бейтса, хотя ровная цепочка королевских следов на тусклом прибрежном песке всегда оставалась одинокой. К полудню ее смывал назойливый дождь.
   – Тоскуешь? – поинтересовался хорошо осведомленный Алекс Дезет. – Сочувствую. Знакомое ощущение.
   – Разве?
   – Я иллирианец, родился далеко, на юге у восточного побережья. Там теплое море, апельсиновые рощи. Прошло семь лет, а я все еще не привык к местным зимам.
   – Зима еще не скоро, иногда мне кажется, что ее не будет никогда – время тут какое-то вязкое, а ментальный эфир совсем застыл – толстый, глубокий и неповоротливый, будто это океан клея.
   Консул кивнул:
   – Не чувствую, но верю. Слишком много псиоников. Но ты поймешь свою ошибку, когда тут все на полметра засыплет снегом.
   – Конечно, что я, столичный нахал, знаю о Северо-Востоке? Наверное, хорошо быть консулом луддитов.
   – Ничуть не лучше, чем Воробьиным Королем, – парировал Стриж.
   Далькроз смущенно замолчал, вспомнив про бесконечные покушения на диктатора. Консул Дезет равнодушно махнул рукой:
   – Да ладно, я не обидчив.
   Алекс вскоре ушел, и Вэл, взяв плащ, отправился под нескончаемые струи дождя. Каждая струя напоминала длинную веревочку, протянутую с неба. Небо дергало за эти веревочки и вовсю дразнило землю. Берег Таджо раскис глиной, скользила мокрая трава, и хлюпала грязь под ногами. Король отбросил ментальный барьер, но не заметил никого.
   – Эй, парень!
   Далькроз поспешно обернулся, боевая наводка помимо воли гибко и грозно шевельнулась готовой к броску змеей.
   Голос оказался знакомым. За спиной, весело усмехаясь и немного сутулясь, стоял Художник – мерцающий добрый призрак. На отечном лице старика лучисто сияли юные глаза псионика.
   – Простите, – смущенно улыбнулся Король. – Я вас не заметил. Ни так, ни в ментальном эфире. Как вам это удается?
   – Иногда мне кажется, что я своей рукой на чистом холсте пишу новую реальность – удивительную, ясную, без грязи, крови и людской дурости. Пока я там, меня здесь нет, поэтому ты меня и не увидел.
   – Я не знал, что иногда приключается чудо.
   – Не переоценивай силы эстетики, сынок, бегство в иллюзию – плохая защита от каленусийской пси-жандармерии. Меня не видят только такие, как ты, ребята тонкой ментальной конструкции, зато отлично снимет каленусийский снайпер, у которого отродясь не бывало воображения.
   – Здесь часто стреляют?
   – Прямо в этом месте – нет. Нас неплохо прикрывают прибрежные кусты.
   – Я, конечно, не ищу лишнего риска, просто иногда хочется глянуть на тот берег.
   – Тебе очень трудно в Консулярии?
   – Сам не знаю. Мне не плохо и не хорошо. Просто я несвободен. Сижу драгоценным дураком-попугаем в золотой клетке, мастер Алекс спокойно ждет, когда я устану терпеть его корректность и на все покорно соглашусь. А что делать мне? В бога луддитов я не верю, драки с наблюдателями тоже не хочу.
   – Консул Дезет спас тебе жизнь.
   – Я уже сказал ему спасибо, не моя вина, что не могу дать ничего другого.
   – Его превосходительство не переупрямить, сынок.
   – В Порт-Калинусе остались мои друзья, была большая цель, теперь нет ничего, кроме чужой страны.
   – Просто там ты был иным, особенным, не таким, как многие другие. В Консулярии полным-полно сильных сенсов, тут ты только один из них. Не жаль ли тебе потерянной исключительности, а, ваше лордство?
   Вэл засмеялся, чувствуя, как разжимается и тает в душе тугой противный комок.
   – Если хочешь, приходи еще, я завтра не дежурю, – добавил Художник, – покажу кое-что интересное.
   Вэл пришел охотно, и они сидели в резных деревянных креслах, вместе наблюдая за багровым тлением углей в камине.
   – Смотри, – просто уронил Художник. – Вот твой Порт-Калинус.
   Далькроз закрыл глаза и наяву увидел широкие проспекты, короткий ежик стриженых кустов, пестро крашенные крыши, сталь и металл массивных сооружений. Невидимый наблюдатель взмыл ввысь, позволяя рассмотреть расчерченную валами бухту, острый, изящно очерченный, весь в белой морской пене Мыс Звезд. В лицо наотмашь хлестал соленый ветер, волны врезались в мокрые валуны, несколько беглых брызг упали на висок, они скатились по щеке Короля, будто слезы.
   – Смотри еще. Это касается тебя, – сказал Художник. И снова ветер трепал серо-коричневые кроны осенних тополей, мел мертвую листву в глубь континента. Облетевший сад не помешал рассмотреть старый дом под жестяной крышей и неподвижный силуэт девушки в тепло светящемся прямоугольнике оконного проема. Белый пушистый котенок играл с мятыми листьями у самого порога.
   – Вы понимаете, что происходит? – спросил Далькроз.
   – Нет. Я только мастер, который рисует, подбирая вместо красок мысли другого человека. Нравится?
   – Да. Это очень реалистично.
   – Тогда смотри еще.
   И Далькроз увидел покрытую чахлыми перелесками степь под Мемфисом, жесткий, ощетинившийся заграждениями прямоугольник военной базы. Вэл судорожно дернулся от полузабытой боли. Где-то в центре, в самом средоточии стального квадрата, замкнулся, отгородившись от мира опущенными жалюзи, чужой дом. В углах просторной комнаты мягко колыхалась тьма. Лампа освещала инкрустированный ночной столик, заваленный пустыми шприцами, широкую подушку и бледное, истаявшее детское лицо. Одеяло на груди ребенка больше не шевелилось. Стараясь умерить тяжелые шаги, вошел генерал Крайф, толстый багровый ворс ковра бесследно поглотил едва народившиеся звуки. Генерал опустился в кресло и уронил искаженное лицо в широкие, грубые ладони.
   – Я узнал Крайфа. И что? – спросил Художника озадаченный Король.
   – Увы! Не знаю, не вижу логики, не могу ничего объяснить, но знаю, что вижу правду – в этом моя собственная беда.
   – Не надо больше наводки, мне почему-то больно.
   – Жалко Крайфа? Говорят, у него умирает маленький сын.
   – Не знаю. Нет, наверное, не жалко, я слишком на него зол. Противно, что все идет как-то неправильно.
   – А я почему-то сочувствую генералу – такие старые пни со стальными корнями всегда кончают трагически. Вставай, дружок, пройдемся на свежем воздухе, покуда не вернулся дождь.
   Минутой позже Король брел рядом с Художником под бледно-серым немного подсохшим небом в своих слишком легких для осени сандалиях.
   – До свидания, мастер. Мне пора уходить, консул начнет беспокоиться, пошлет охрану меня искать.
   – Ладно, парень, до встречи. Извини, если что не так, от красивого до трагического… Ну, в общем, не очень далеко – так, полшага. Давай, беги поскорее, покуда небеса не потекли, и желаю тебе удачи.
   Следующий день выдался неожиданно солнечным, словно лето запоздало попыталось отвоевать у осени свои сомнительные права. Вэл шел в сторону берега и ловил колебания ментального эфира, густая добротная субстанция, созданная аурой тысячи сенсов, колыхалась, как ленивое сонное море, мелькнуло несколько дисгармоничных выплесков – один из них отливал аурой страха и горя. Король инстинктивно прибавил шагу, через некоторое время он, захваченный предчувствием, уже не шел, а почти бежал, держась дороги под откос – туда, где на отшибе, близ берега стоял дом Художника.
   Через минуту раскатисто затрещала стрельба. Король отбросил остатки ментальной защиты, подставляя себя под лавину чужих эмоций – ненависти, страдания, ярости и скорби. Удар оказался сокрушительным, таким, что на миг померкло в глазах. Вэл споткнулся, упал, перекатился, обдирая ладони, и поднялся снова, не обращая внимания на острую боль в лодыжке. Теперь он мчался что есть сил, впереди, за частой сеткой голых ветвей, бешено и яро клубился приземистый гриб черно-багрового огня.
   – Пункт наблюдения спалили.
   – Гори-и-и-ит! – полоснул по слуху полный отчаяния крик…
   И дальше, и больше, в Великий Разум и в Святой Космос…
   Незнакомец богохульствовал так, как может браниться в неукротимой ярости только человек глубоко религиозный. Потом он умолк – наверное, берег дыхание.
   – Где эта богом уделанная «безопасность»? Они лезут в частные дела, но когда их надо, их никогда нет.
   Вэл знал, что бежит уже не один – вокруг спешили другие люди, мелькнула ловкая фигурка незнакомой девушки в камуфляже. Причесанная по-крестьянски, с тремя косами, она пронеслась мимо со стремительной грацией куницы. Далькроза задело тенью ее просчитанной, холодной ненависти. «Элитный боевой псионик».
   – Что там?
   – Наше охранение перебито. Сбой пси-наблюдения.
   Вэл остановился, попытался восстановить дыхание и мысленно потянулся к дому Художника. Там, в разоренном дворике, копошились «серые мундиры», они походили на раскормленных личинок огромного насекомого. Далькроз собрал остатки сил, добавил кое-что из воспоминаний о генерале Крайфе, кое-что от глухой тоски последних дней и ударил – хлестко, широко и неприцельно, стараясь сразу зацепить многих. Из-за пологого холма мгновенно раздался короткий хриплый выкрик-всхлип – кричали сразу в несколько голосов.
   – Бей серых! – завопил кто-то в унисон.
   – Осторожно, нас может достать большой излучатель из-за реки, – отозвался осторожный скептик.
   Консуляры уже обгоняли Короля, он, сделав свое дело, медленно побрел к берегу, неся в груди непривычную сосущую тошноту.
   Когда Вэл добрался до прибрежной рощи, бой успел закончиться. Пресловутый большой излучатель так и не ударил – возможно, сыграла роль осторожность Крайфа и категорический запрет Порт-Калинуса. Что из того? Развалины знакомого дома едко чадили. Рыжеватый древесный дым обманчиво пах камином, остро постреливали мелкие искры. Король рвался вперед, упрямо раздвигая возбужденную толпу. Его яростно пинали и давили, в воздухе витала густая, с богохульным оттенком брань, передние ряды стеснились, попятились назад – видимо, приехала долгожданная санитарная машина. Король остановился рядом с высоким светловолосым псиоником, тот недовольно отступил, давая чужаку немного драгоценного места.
   – Смотри, что творят у нас каленусийцы… Эти перебираются из-за Таджо, как будто тут их земля, даже не стащив формы, лезут через границу, чтобы расстреливать тех, кто видит.
   Тело лежало на земле – длинный, какой-то неземной силуэт, прикрытый куском старого брезента. Даже сквозь ткань было заметно, как высок и худ убитый. Край покрывала сдвинулся, под ним беззащитно темнел запекшейся кровью коротко стриженный седой висок, неприкрытая кисть руки бессильно распростерлась на песке. Вэл узнал длинные, сильные, изящно очерченные пальцы Художника.
   – Как это получилось?
   Светловолосый провел рукой по глазам, оставляя на коже пятна свежей сажи.
   – Наш артист и гуманист – он никогда не пользовался боевой наводкой и не сумел защититься. Художник был святой, в самом деле – жалел всех, даже каленусийцев. Они просто пришли и убили его. Пришли и убили.
   Люди из «безопасности» потеснили толпу. Вэл с трудом оторвал взгляд от мертвой руки псионика. Где-то поодаль замаячил знакомый профиль Миши Бейтса. Вэлу показалось, что он видит и Стрижа, но консула тут же закрыли чужие настороженные спины.
   – Вот они, – резко и зло бросил кто-то. Внимание Далькроза привлекла тесная кучка солдат в каленусийской форме. Пленники стояли, приподняв разведенные руки и избегая встречаться взглядом с людьми из толпы. Казалось, каленусийцы высматривают что-то интересное на истоптанной грубыми подошвами земле.
   – Сволочи.
   – Не вздумай тронуть их наводкой – пусть сначала почувствуют, что натворили.
   – Не надо наводок. В роще достаточно деревьев, листопад прошел, сучья и веревки найдутся.
   – Я бы коптил таких живыми, жаль, что священники не дают.
   Вэл оторопело смотрел, как на чужаков наползает возбужденная толпа. Люди Бейтса равнодушно отошли, открывая дорогу луддитам. Каленусийцы ждали развязки, никто не пытался сопротивляться, они только неловко жались друг к другу, отворачивались, как будто защищали лица от сильного порыва ветра. Король отринул ментальный барьер, его окатило страхом, тупой болью и тяжелой тоской, потом мозг задел короткий ожог, направленный луч чужого презрительного интереса – совсем молодой паренек, солдат-каленусиец, с ярко-голубыми глазами, в линялой форме смотрел на Короля в упор. Далькроз не отворачивался, испытывая тревожное чувство недоброго, запоздалого узнавания.
   Толпа качнулась, сомкнулась и оттеснила Вэла от Беренгара, тот дернул плечом и презрительно плюнул под ноги. Вэл повернулся, раздвигая толпу.
   – Куда прешь, сопляк! – рыкнул на него высокий плотный, с горделивым профилем старик.
   «Я сделаю это ради памяти Художника».
   – Алекс! Мастер Алекс! Стриж!
   Охрана грубо и зло отбросила Вэла, он отчаянно рванулся в обход, пытаясь привлечь внимание Дезета. Тот замахал рукой в ответ, «безопасность» нехотя посторонилась.
   Консул только что оторвался от уникома и что-то поспешно говорил Бейтсу. Вэл уловил только обрывки резких фраз.
   – …Порт-Калинус не в курсе. Мальчишки, самоуправство местных психов из-за реки… Наш Поверенный…
   – Алекс!
   – Чего тебе, парень? хмуро поинтересовался Стриж.
   – Остановите их.
   – Кого остановить?
   – Остановите, пожалуйста, ваших людей. Они сейчас раздавят каленусийцев.
   – Пусть каленусийцы провалятся в непотребный Оркус. Убирайся, парень, это наше внутреннее дело.
   – Меня оно тоже касается. Среди пленных один мой знакомый.
   Стриж отмахнулся.
   – Не ври мне, парень, у ивейдера не заводятся друзья в жандармерии.
   – Это не совсем друг, просто один мой знакомый – сам бывший псионик.
   – Тогда какой Бездны он поперся за Таджо?! Твой знакомый – самый заурядный каленусийский террорист. Такие дела обычно в почете по одну сторону границы, зато по другую за них приходится платить. Все по правилам и все честно.
   Дезет повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен, Король в отчаянии схватил его за руку:
   – Алекс!
   – Чего еще тебе? Сейчас не время для дискуссий…
   – Остановите ваших луддитов, тогда я соглашусь участвовать в том самом проекте, насчет моего помощника в Порт-Калинусе и вообще…
   Консул помедлил, удивление очень слабо, но все же отразилось на его лице – Дезет умел при случае удерживать маску поддельной невозмутимости.
   – Этот паренек на самом деле так тебе дорог? Старый приятель?
   – Да, – наполовину солгал Король.
   – Когда-то я тоже любил делать глупости. Ладно, только смотри не промахнись, бывают такие друзья, которые на деле хуже врагов.
   Консул что-то негромко сказал Бейтсу, тот прижался ухом и губами к уникому. Тотчас толпу снова потеснили, люди «безопасности» суетились, словно жесткие крупные муравьи, теперь «личинок» – пленников по одному затаскивали в тюремный фургон.
   – Твоего приятеля мы пока изолируем. Извини, Вэл, но прочих отдадим трибуналу, и я не уверен, что он будет к ним слишком милосердным. С твоим другом попробуем немного поработать, если он окажется более-менее вменяемым, получишь парня на руки, в целости и сохранности. Но не сразу – сначала мы убедимся, что он не опасен физически.