Дональдсон Стивен. Обладатель Белого Золота

   – Линден, скажи Красавчику, чтобы он позаботился об этих людях.
   На миг глаза ее расширились, и Ковенант подумал, что она будет возражать. Она была врачом: семеро харучаев и Сотканный-Из-Тумана нуждались в ее помощи. Но Линден, похоже, поняла его сразу. Страна тоже была изранена и тоже нуждалась в исцелении. Повернувшись к Красавчику, она сказала:
   – У тебя осталось немного витрима – он помогает при ожогах. И дай каждому раненому немного «глотка алмазов». Рука Сотканного-Из-Тумана может и подождать, – добавила Линден обернувшись к Ковенанту, – но, насколько я знаю, против яда Рысаков нет другого средства, кроме вауры.
   Она не колебалась, не колебался и он.
   – Кайл, – промолвил Ковенант, – ты знаешь Ревелстоун. И знаешь, что такое ваура.
   Концентрированный растительный сок, который, верно, использовали, чтобы нейтрализовать губительное воздействие солнца чумы, спас Кайлу жизнь.
   – Скажи своим людям, пусть ищут его. Хоть немного... Невредимых харучаев осталось всего четверо... И скажи им, чтобы взяли с собой Сандера и Холлиан... Холлиан знает толк в использовании вауры... Бога ради, позаботься об их безопасности. – Не дожидаясь ответа Кайла, Ковенант подался к Первой.
   – Тебе следовало всего-навсего обеспечить наш отход... – Голос его загустел, как кровь. Он велел своим спутникам остаться за воротами Ревелстоуна, но никто из них не послушался. Теперь он намеревался добиться послушания, во что бы то ни стало. – ...Но об этом говорить уже поздно. Я хочу, чтобы ты разыскала Хоннинскрю. Найди его и помешай сделать то, что он задумал, что бы это ни было. – Затем Ковенант вновь взглянул в глаза Кайла. – Я больше не нуждаюсь в защите, – промолвил он, – но если в узилище еще остались селяне или харучаи – если Верные, питая Ядовитый Огонь, не перерезали всех, – им нужна помощь. Пробейся туда и освободи их. Прежде чем их скормят Ядовитому Огню. Линден и я отправляемся за Гиббоном.
   Возражений не последовало: отказать ему в чем бы то ни было, не представлялось возможным. Он держал мир в своих руках, а кожа его истончилась так, что казалось, будто подтачивающая Ковенанта изнутри чёрная сила начинала просвечивать наружу. Из порезанных криллом пальцев сочилась кровь, но эта рана не причиняла ему боли. Как только Линден указала ему на дальний конец предвратного зала, он двинулся в том направлении вместе с ней, оставив позади всё нужды и проблемы, для решения которых все равно не хватало ни времени, ни сил. И он оставил Сандера и Холлиан, от которых зависело будущее Страны, дорогих ему Первую и Красавчика, содрогающегося в конвульсиях Сотканного-Из-Тумана и беззаветно храбрых харучаев. Ему следовало бы оставить и Линден, но он нуждался в ней. Нуждался в ее поддержке. Его донимало головокружение. Шарканье ног напоминало шорох сухих листьев: Ковенант чувствовал, что направляется туда, где усыхает и блекнет все. Но он не оглянулся и не свернул.
   Как только они вышли из пещеры в путаницу проложенных Великанами коридоров великой твердыни, на них налетела небольшая группа Всадников. Но огонь их рукхов лишь возбудил кольцо: взрыв черноты унес Всадников прочь.
   Некоторое время Ковенант и Линден двигались в полной темноте, но вскоре кое-где на стенах коридоров стали попадаться горящие факелы. В прежние времена хозяева твердыни Лордов никогда не причиняли вреда дереву: их светильники не давали дыма. Верные не были знакомы с древним учением, но держали проходы освещенными, дабы Гиббон мог перебрасывать свои силы с места на место. Однако все эти переходы были пусты, и эхо шагов отдавалось в них, словно в склепах. Былая красота умерла, уступив времени или злобе. Позади Ковенант услышал шум возобновившегося боя. Плечи его напряглись.
   – Они сами о себе позаботятся, – стараясь не дать воли страху за друзей, процедила сквозь зубы Линден. – Сюда.
   Она указала на боковой проход, откуда они по бесконечной череде лестниц принялись спускаться к сердцу Ревелстоуна.
   Местонахождение Опустошителя Линден ощущала безошибочно, но твердыни не знала, а потому не всегда могла указать самый прямой путь. Временами, откуда ни возьмись налетали Всадники: они нападали и отступали снова, как будто использовали огонь рукхов, чтобы обозначить местонахождение Ковенанта и Линден. Сами по себе эти налеты не представляли большой угрозы – Ковенант отражал их мгновенно. Но с каждым разом головокружение его усиливалось, а контроль над силой, наоборот, ослаблялся. Ему приходилось опираться на Линден, словно она была одной из харучаев.
   Избираемый Линден путь неуклонно вел вниз, и через некоторое время Ковенант ощутил болезненную уверенность в том, что знает, куда он направляется, – знает, где вознамерился Гиббон дать последний бой. Они шли туда, где столкновение сил могло нанести Ревелстоуну наибольший ущерб. В предплечье Ковенанта пульсировала жаркая боль.
   Когда Линден открыла маленькую дверь и они оказались в помещении, некогда служившем залом собраний, последние сомнения отпали. Теперь Ковенант точно знал, куда идет. Ночь круговертью выплыла из глубин, ему показалось, что он не устоит на ногах. Но он устоял. Линден поддержала его. По бесконечной извилистой лестнице они принялись спускаться туда, где ждал их Гиббон.
   Неожиданно Линден остановилась и подняла глаза. Вниз по лестнице стремительно и бесшумно, словно на крыльях, спускался человек. В следующее мгновение он догнал их.
   То был Кайл.
   Ковенант, моргая, уставился на него, но из-за головокружения черты харучая казались размытыми.
   – Вауру удалось найти без труда. Но сейчас отряд окружен. Там идет бой, из тех, что терзают душу, – промолвил харучай таким тоном, словно сам ничего подобного не чувствовал, – ибо участвуют в нем главным образом те, кто не приучен к схваткам. Всадников немного, большинство же составляют слуги: повара, ремесленники, пастухи и конюхи. Драться они не умеют, убивать их стыдно – а приходится. Их не остановить и не запугать. Они одержимы Верными и бьются до тех пор, пока не падают замертво. Сбивая их с ног, Красавчик рыдает, как никогда не рыдал ни один харучай.
   Голос Кайла оставался невозмутимым, но Линден изо всех сил вцепилась в руку Ковенанта.
   – Ваура и витрим помогают отряду обороняться, – продолжил он. – Мы открыли узилище и обнаружили Стилла и еще нескольких харучаев – они отправились на помощь отряду. Селян там не было. С гравелингом и эг-брендом все в порядке. Что же до Первой и капитану, то их никто не видел.
   Закончив доклад, Кайл умолк. Он просил разрешения остаться с Ковенантом, но, судя по позе, не собирался уходить.
   Поскольку Ковенант хранил молчание, заговорила Линден.
   – Спасибо, – промолвила она. – Спасибо, что пришел.
   В голосе ее слышалась боль за ставших жертвами Гиббона ни в чем не повинных мужчин и женщин и за ее друзей, у которых не было выбора.
   Что же до Ковенанта, то печаль его была бездонной, а ярость безграничной. «Красавчик рыдает, как не рыдал ни один харучай», – повторял он про себя. Должно быть, то была правда: харучай не стал бы лгать. И это всего лишь одна капля в океане, разъедающем самые берега Времени. Океане злобы Фоула. Нельзя было допустить, чтобы подобные вещи повторялись и впредь.
   Стряхнув головокружение и высвободив руку из хватки Линден, он продолжил путь вниз.
   Линден позвала его, но Ковенант не откликнулся. Вместе с Кайлом она поспешила следом.
   Путь был недолог. Вскоре Ковенант достиг дна глубокого колодца и остановился перед глухой стеной, которую помнил, – стеной с невидимой дверью. Он никогда не открывал ее и не знал, как она открывается, но это не имело значения. Имело значение лишь то, что именно здесь Гиббон замыслил дать ему бой.
   Ломать дверь Ковенанту не пришлось. В следующий миг она открылась по велению Гиббона, пропустив его, Линден и Кайла в одну из величайших сокровищниц древних Лордов.
   В Зал Даров.
   Спустя столетия хранилище все еще не тронуло разрушение. Правда, в воздухе ощущался запах дыма, ибо Гиббон использовал для освещения факелы, обычный огонь, пожиравший плоть дерева. И этот свет не позволял по-настоящему увидеть и оценить хранившиеся здесь шедевры.
   Но все они были целы.
   Сокровища, оставленные Лордами будущему, которое их отвергло.
   Создатели Ревелстоуна почти не изменили природные очертания огромной пещеры. Они выровняли и отполировали пол, но сохранили нетронутым природный камень стен, и грандиозные колонны, поддерживавшие потолок зала и весь Ревелстоун, остались шероховатыми. Но нарочитая грубость отделки как нельзя лучше соответствовала предназначению помещения, ибо подчеркивала утонченную красоту творений мастеров и умельцев древности.
   Стены украшали шпалеры и полотна: благодаря то ли секретам древних художников, то ли самой атмосфере зала они казались неподвластными времени. На постаментах между колонн высилась резная и лепная скульптура. Небольшие предметы покоились на деревянных полках, хитроумно прикрепленных к камню. Картин – живописных и тканых – было немало, но куда меньше, чем изделий из дерева и камня – материалов, издревле почитавшихся в Стране. Зато металл – в какой бы то ни было форме – среди Даров отсутствовал.
   Ковенант помнил это место, но сейчас ему показалось, что он забыл, сколь оно драгоценно. Зал Даров словно бы зримо возвращал его в минувшее, пробуждал сладостные и ужасные воспоминания. Лена и Этиаран, любовь и насилие, суровая сострадательность Морэма, гордые как ветер ранихины и упорные как сама земля реймены. И Великаны, Великаны с их верностью, величием и печалью... Статуи олицетворяли вечность. Здесь, в Зале Даров, в полной мере было явлено, на что способны жители Страны, когда им дарован мир.
   И именно здесь, в уязвимом средоточии унаследованной от прошлого красоты, Гиббон-Опустошитель вознамерился бросить вызов Ковенанту и в схватке с ним определить судьбу Земли.
   Почти бессознательно переставляя ноги, Ковенант шел навстречу на-Морэму.
   Тот, облаченный в черное и алое, с железным посохом в руке и горящими красным огнем глазами, поджидал его, стоя в центре выложенной посреди зала мозаики. Прежде Ковенант ее не видел – вероятно, она была выполнена уже после его прошлого посещения. Составленная из небольших камушков цвета алианты – цвета страдания, она изображала Кевина Расточителя, свершавшего Ритуал Осквернения. В отличие от прочих работ, она не несла в себе жизнеутверждающего заряда, но выражала неимоверную боль и печаль так, словно они могли послужить источником удовлетворения. Гиббон занимал место над самым сердцем Расточителя Страны.
   А на краю мозаичного пола стоял на четвереньках Хоннинскрю. При появлении Ковенанта капитан не поднял глаз, хотя в нынешнем положении он если и мог чем пошевелить, то только головой. Силой какого-то неведомого ухищрения Гиббона-Опустошителя Хоннинскрю оказался вплавленным в пол. Упав на четвереньки, он погрузился в камень, до колен и локтей, словно то был зыбучий песок. Затем пол затвердел, и Великан был намертво схвачен камнем.
   В глазах его застыло отчаяние. На-Морэм рассмеялся.
   – Ты хотел, чтобы я встретился с тобой, Неверящий? – промолвил он густым, сильным голосом. – Ну что ж, теперь тебя не спасет никакое неверие. Я пощажу тебя, лишь если ты падешь ниц.
   В ответ Кайл проскочил мимо Ковенанта и устремился, к Гиббону так, будто надеялся, что сможет уничтожить Опустошителя.
   Но Гиббон был начеку. Рука его крепче охватила жезл, треугольное навершие объяло пламя.
   У Хоннинскрю вырвался крик.
   – Я знаю тебя, харучай, – с безумным придыханием произнес Опустошитель. – Низкопоклонник, которому ты служишь, не осмелится напасть на меня, поскольку дорожит этими остатками давно умершего прошлого и боится повредить их. Он до сих пор любит Землю, которой давно нет. Ты не столь безумен и не стал бы колебаться по столь ничтожной причине, однако ты тоже был и остаешься глупцом. И не захочешь, чтобы я отнял жизнь у этого презренного Великана, дерзко возомнившего себя способным помериться со мной силами.
   Кайл резко повернулся и зашагал к Ковенанту. Лицо его ничего не выражало, но на висках и в уголках глаз выступил пот, словно выжатый из самого сердца.
   Линден попытался выругаться, но у нее вырвалось лишь невнятное бульканье. Непроизвольно подавшись назад она наполовину укрылась за спиной Ковенанта.
   – Выслушать тебя? – продолжал Гиббон, возвышая голос так, что он заполнял злобой каждый уголок огромного зала. – Все вы глупцы, и никто из вас не поднимет против меня ни пальца, ни пламени. Ты повержен, Неверящий. Ты боишься разрушить то, что тебе дорого. Твоя любовь – трусость, а потому ты повержен.
   Горло Ковенанта перехватил спазм, словно он задыхался от дыма.
   – А ты, Линден Эвери... – Нескрываемое презрение на-Морэма наполняло воздух. – Зная, каково прикосновение моей длани, ты, тем не менее, осмелилась выступить против меня снова. И почитаешь это победой над собой, думая, что глупость способна одолеть укоренившееся в тебе Зло. Ты считаешь, что мы оценили тебя неверно, что ты в состоянии отринуть Презрение. Но твоя вера проистекает из слабоумия. Ты еще не испытала всей глубины собственного осквернения! Встретиться со всеми вами? – неожиданно возопил он, охваченный злобным возбуждением. – Вы прокляты, и мера вашего проклятия неописуема. Я буду пировать вашими душами.
   Линден, разрываемая страхом и гневом, стонала от отчаяния. Она зашла так далеко потому, что любила Ковенанта, но Гиббон внушал ей ужас. Она боялась его всеми фибрами души. Лицо Линден побледнело как саван, глаза стали похожи на раны.
   Несмотря на оцепенение, Ковенант знал, что с ней происходит. Ее раздирало неудержимое желание завладеть силой и сокрушить Гиббона – вырвать его с корнем, словно он был частью ее самой. Частью, которую она ненавидела больше всего.
   Но решись она пойти на это – вздумай она и впрямь овладеть сознанием Ковенанта и его огнем, – ее ждало неминуемое поражение. В этом случае наследие родителей неизбежно одержало бы верх. Сокрушив Гиббона силой Тьмы, она сама заняла бы его место, пребывая во тьме вовеки.
   Но от этого – хотя бы от этого – Ковенант мог ее избавить. И сейчас он чувствовал, что момент наступил. Переполнявшая сила была способна разорвать время. Чтобы не утратить контроль над ней, он должен был действовать немедленно. Ковенант смотрел только вперед и не заметил, как переступил край мозаичного круга.
   Гиббон воздел свой жезл. Глаза его извергали красный огонь.
   – Поберегись, Неверящий! – взревел он. – Ты сам не знаешь, что делаешь. Взгляни на свои руки!
   Ковенант непроизвольно поднял руки и посмотрел на порезы от крилла.
   Рассеченная плоть зияла, обнажив кость. Но раны не кровоточили, они источали омерзительный гной, словно бы являвший собой самую суть проказы. Даже кровь в его жилах обратилась в порчу.
   Однако Ковенант был готов и к этому. Он явился сюда, следуя по избранному пути, предсказанному сновидениями. И он уже разбил ворота, нанес Ревелстоуну немалый урон. И как бы ни было горестно усугублять этот урон, уже ничто не могло отвратить его от исполнения рокового предначертания.
   Шрамы на руке горели яростным черным огнем. Сочась ядом и пламенем, он зашагал по мозаичному полу навстречу Гиббону.
   – Глупец! – вскричал на-Морэм, и его лицо исказила гримаса страха. – Ты не в силах бороться со мной. Ядовитый Огонь подавит твои потуги. А если даже и нет – тогда я вселюсь в твою драгоценную Линден Эвери. Может быть, ты и ее убьешь?
   Ковенант слышал Гиббона. Он понял его угрозу. Но не остановился.
   Неожиданно Опустошитель направил порыв огня к Хоннинскрю, и, стремясь защитить капитана, Ковенант нанес удар.
   Взорвался, словно его сердце не могло больше удерживать клокочущую магму внутри.
   Неистовая бездонная тьма, испепеляющая и ревущая, обрела волю. Руки Ковенанта были простерты вперед, словно он молил о мире, но из располосованных пальцев извергалась наружу отравленная порчей смертоносная дикая магия. Вся его плоть, сами его кости почернели, приняв цвет порчи, нетронутыми ею оставались лишь серебристый кружок кольца и средоточие страсти.
   На-Морэм отступил на шаг или два и еще выше поднял свой жезл. Железный треугольник изверг багровый огонь, жар которого способен был плавить камень. Злобная квинтэссенция Ядовитого Огня пронизывала Ковенанта, стремясь выжечь его изнутри. Но он шел вперед сквозь пламя.
   Гиббон убивал жителей Страны, чтобы питать их кровью Ядовитый Огонь и Солнечный Яд. Оставшимся в живых он внушал, что, для того чтобы выжить, они должны проливать кровь друг друга. Он наполнил Ревелстоун скверной.
   Драгоценные реликвии прошлого падали и разбивались вдребезги. Хоннинскрю напрягался изо всей мочи, тщетно силясь вырваться из каменного плена. Кайл схватил Линден в охапку и оттащил в сторону, подальше от места, где шла битва стихий. Гиббон наслал Мрак, изуродовавший предвратный зал. Он послал ни в чем не повинных слуг в бой, на верную гибель. Он внушил Линден ужас, заставив ее поверить в неизбывность наследственного проклятия. И явился сюда, желая принудить Ковенанта обратить драгоценное для него прошлое в хворост и трут.
   Мощь Ядовитого Огня, исходящая от жезла Гиббона, была столь велика, что Ковенант едва не рыдал, видя, как гибнет рукотворная красота. Разноцветные кусочки мозаики воспламенялись прямо под его ногами. Он шел к пылающему сердцу Расточителя, словно туда вела его собственная судьба.
   Всесокрушающей мощью обрушился он на на-Морэма.
   И потерпел неудачу.
   Воздух и свет перестали существовать. Соприкоснувшись с пламенем, бесценные реликвии обращались в ничто. Ближние колонны начали плавиться, по полу пошла рябь. Еще никогда Ковенант не высвобождал столь свирепую и неодолимую силу.
   И все же на-Морэм не уступал.
   Лорд Фоул все спланировал превосходно. Гиббон-Опустошитель оказался загнанным в угол. Отступать было некуда, а потому он более не колебался. А Ядовитый Огонь был слишком силен. Конечно, сам Ковенант обладал большей мощью, но он не отважился использовать ее всю. Горький привкус сознания этого заставлял Ковенанта чувствовать, как вокруг смыкается сама смерть, и отчаяние его превосходило все мыслимые пределы.
   Он хотел кричать, вопить, выть – так, чтобы услышали небеса. Услышали и обрушились на него.
   Но прежде чем успела разорваться ткань мироздания, Ковенант понял, что ответ он уже знает. Нести то, что должно, как бы ни было трудно. Наверное, это возможно, раз он уже зашел так далеко, и у него еще оставался выбор. Безусловно, цена будет высока, но все, что угодно, предпочтительнее нового Ритуала Осквернения, в сравнении с которым свершенное Кевином могло бы показаться мелочью. «Да, – сказал он себе, впервые сознаваясь в этом. – Я и есть дикая магия».
   Собрав осколки воли, он удержал себя, у самого края пропасти. Но катастрофа надвигалась: Ковенант не мог погасить тьму и знал, что, если не погасит ее очень скоро, она убьет его. Порча пожирала его жизнь. Пожирала, но пока еще не пожрала. Лицо Ковенанта исказила невыразимая боль, но он принял это тягостное решение.
   И, отвернувшись от Гиббона, зашагал прочь. Но когда Ковенант повернулся в сторону Линден и Кайла, взглядом прося у них прощения, в Зал Даров ворвалась Ном, преследуемая Первой.
   При виде страшных разрушений и отчаяния на лице Ковенанта Великанша остолбенела. Но песчаная горгона метнулась к на-Морэму, словно увидела в нем давно чаемую добычу.
   Пролетев мимо Ковенанта и оттолкнувшись от мозаичного пола, горгона врезалась прямо в багровое средоточие силы Гиббона.
   И была отброшена прочь, словно надоедливый щенок. Даже песчаная горгона не могла выстоять против Ядовитого Огня.
   Однако Ном, воплощавшая в себе разрушительную ярость, не ведала страха и не могла принять поражения. Она ощутила меру могущества Гиббона, но это не обратило ее в бегство и не отбило желание нападать. Песчаная горгона изменила тактику.
   Обеими лапами она нанесла по полу удар такой страшной силы, что весь центр зала вздыбился и расплескался, словно камень обратился в воду. Мозаика раскрошилась. Издав яростный крик, Гиббон пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, и вновь воздел свой жезл, вознамерившись сорвать плоть с костей Ном.
   Но безумная ярость ослепила его. Чтобы нанести решающий удар, Гиббону требовалось время, всего несколько мгновений. Он использовал их для подготовки и проглядел главный результат атаки песчаной горгоны.
   Расколовшая пол трещина прошла через то самое место, где камень сковывал руки и ноги пойманного в ловушку Хоннинскрю. Входило это в намерения Ном или получилось случайно, но Великан освободился. И с яростным ревом ринулся на на-Морэма.
   Сосредоточившийся на Ном, Гиббон не успел вовремя отреагировать на появление нового противника. Казалось, что удар Хоннинскрю сокрушил все его кости. Жезл покатился по полу, со звоном ударился об основание колонны и замер. Багровый огонь угас.
   Первая выкрикнула имя капитана, но содрогнувшийся зал, казалось, поглотил звук ее голоса. За те несколько мгновений, пока Хоннинскрю тяжело дышал, склонившись над трупом Гиббона, Ковенант успел сообразить:
   – Опустошителя так не убить. Ты можешь убить лишь тело.
   Наконец капитан обратился к спутникам, и вот тут Ковенант едва не сломался. Чтобы понять, что произошло, ему не требовалось видение Линден. Он сталкивался с таким прежде. С Хоннинскрю случилось ужасное.
   Он стоял, выпрямившись и сжав кулаки, словно по-прежнему оставался самим собой. Но лицо его постоянно меняло выражение и форму: мрачная решимость сменялась безумным и диким ликованием. Он был Гриммандом Хоннинскрю, капитаном «Звездной Геммы». Но он же был самадхи Шеолом, тем самым, кто, пребывая в теле Гиббона, возглавлял Верных. Великан и Опустошитель отчаянно боролись за контроль над сознанием и телом. Глаза Хоннинскрю то стекленели, то вспыхивали кровавым огнем. В горле его рождался тут же подавляемый хриплый смех.
   – Томас Ковенант... – начал он дрожащим от напряжения голосом, но тут же верх взяла другая воля, и с его уст сорвался неистовый крик: – Безумец! Безумец!
   Но Великану удалось восстановить контроль. Казалось, что мускулы его лица вот-вот разорвутся от натуги, но он заговорил снова:
   – Друг Земли, послушай меня. Прекрати это... С ним необходимо покончить...
   – Помоги ему, – в отчаянии простонала Линден. – О Боже, помоги ему!
   Но помочь Хоннинскрю не мог никто. Вмешаться в эту борьбу могла только Линден, но вздумай она предпринять подобную попытку, Ковенант помешал бы ей. Ибо в этом случае самадхи Шеол получил бы возможность перепрыгнуть из тела Великана в ее тело. И, овладев ее видением, получить доступ к дикой магии. Хоннинскрю снова удалось овладеть собой.
   – Вы должны убить меня... – задыхаясь, прохрипел Великан. Слова эти стекли с его губ словно кровь, но прозвучали отчетливо и уверенно.
   Лицо его исказилось ужасной гримасой, но тут же вновь вернуло обычное выражение.
   – Я удержу этого Опустошителя в себе, удержу до последнего мгновения. Он не сможет ни в кого вселиться и погибнет. Погибнет вместе со мной, а я упокоюсь с миром.
   Шеол неистово порывался освободиться, но Великан держался.
   – Умоляю вас! – Стон Ковенанта изверг огненный всполох, но он не достиг Великана.
   Первая сжимала меч обеими руками, но руки эти дрожали, и взор ее застилали слезы. Она не могла двинуться с места. Кайл стоял, сложив руки на груди: казалось, будто он оглох.
   – Нож! – выкрикнула сквозь рыдания Линден. – Дайте мне нож. Господи, провалитесь вы все в ад. Хоннинскрю! Хоннинскрю!
   Но ножа у нее не было, к тому же ужас и отвращение не позволяли ей приблизиться к Опустошителю.
   Мольба Хоннинскрю все еще оставалась без ответа.
   Откликнулась на нее Ном, песчаная горгона из Великой Пустыни.
   Сначала зверь выжидал. Он смотрел, что предпримут остальные, словно понимал, каково им приходится. А затем скользнул к Хоннинскрю. Двигалась Ном мягко, но ее вывернутые колени были напряжены, как пружины, тая страшную мощь. Хоннинскрю молча следил за приближением зверя. Опустошитель остервенело рвался наружу, но Великан еще раз показал себя истинным мастером. Самадхи Шеол не мог одолеть его. Медленно, чуть ли не ласково Ном обхватил Великана за пояс. В последний момент Хоннинскрю бросил на друзей прощальный взгляд – и горгона сокрушила его.
   Глаза Ковенанта наполнились слезами, однако и сейчас он подумал о том, что Опустошителя убить нельзя. Впрочем, прежней уверенности в этом у него уже не было. Мир был полон тайн, и даже Лорд Фоул не мог извратить все.
   Линден вскрикнула, словно в лапах горгоны хрустнули ее собственные кости. Когда она подняла голову, в глазах ее полыхала жажда силы, необходимой, чтобы осуществить возмездие.
   Первая напряженно двинулась к телу друга, но не успела сделать и пары шагов, как Ном повернулась и Кайл с удивлением, против которого не смогла устоять его природная бесстрастность, промолвил:
   – Песчаная горгона говорит...
   Ковенант с трудом различал лица перед собой. Боковое зрение исчезло, поглощенное тьмой неминуемо надвигавшегося взрыва.
   – ...Она говорит мысленно, на манер харучаев, – продолжал Кайл, слегка сдвинув брови. – Речь ее странная, чужая, но понять можно...