Страница:
– По крайней мере, освободи Линден. – Он подался вперед, приняв едва ли не просительную позу. – Она больше не нужна тебе. Даже ты должен быть удовлетворен тем, сколько страданий досталось на ее долю. Я предлагал ей это кольцо – и она отказалась. Отпусти ее. – Несмотря ни на что, он все еще пытался ее спасти.
Ответ Лорда Фоула заполнил Кирил Френдор:
– Все кончено, низкопоклонник!
Гнилостный запах, приводивший в экстаз Опустошителя, терзал плененное сознание Линден.
– Ты понапрасну испытываешь мое терпение. Она – это плата, уплаченная мне ее собственными действиями. Ты глух к себе? Ты произнес слова, отречься от которых невозможно. Никогда!
Размытые очертания Фоула источали концентрированную порчу. Отчетливо, словно раскалывая голосом камни, он потребовал в третий раз:
– Отдай мне кольцо!
Ковенант осел, словно разваливаясь на глазах. Последние силы покидали его, он уже не мог делать вид, что держится прямо. Ибо потерял все. В конце концов, он был всего-навсего маленьким человеком, со всеми человеческими слабостями. И без дикой магии никак не мог противостоять Презирающему.
Когда он слабо поднял свою изуродованную руку и начал стаскивать с пальца кольцо, Линден простила его. Иного выбора не было. Ковенант сделал все мыслимое и немыслимое, неоднократно превосходя самого себя в попытках спасти Страну. И если, в конце концов, он потерпел поражение, то это его беда, а не вина.
Но глаза Ковенанта вовсе не были глазами сломленного человека. Они сияли чернотой, как межзвездная бездна, как последняя полночь, недоступная Солнечному Яду.
На все – чтобы поднять руку, стянуть кольцо, как бы отказываясь от обручения с человечностью и любовью, и протянуть неоскверненное белое золото Презирающему – ушло не более трех мгновений. Но ужасающее значение происходящего сделало их долгими, как агония. Достаточно долгими для того, чтобы Линден собрала остатки своей воли, чтобы поднять их против Опустошителя.
Она простила Ковенанта. Он был слишком дорог ей и перенес слишком много мучений, чтобы винить его. Он дал ей все, чего могло просить ее сердце.
Но она не подчинилась.
Гиббон говорил, что бремя судьбы Страны ляжет на ее плечи, и теперь эти слова обретали новое значение. Ибо никто, кроме нее, не имел такой возможности встать между Ковенантом и его поражением.
Гиббон говорил, что из-за своей способности к особому видению она подобна металлу, из которого будет выковано орудие разрушения Земли.
Ну что ж, пришло время узнать, что же за орудие из нее вышло.
Наконец, Гиббон говорил, что она есть Зло. Возможно, он прав и в этом.
Но ведь Зло само по себе есть форма силы.
Линден приблизилась к своему обладателю, почти слилась с ним, и из глубочайших корней прошлого к ней пришло ощущение презрения ко всему, что имеет плоть и может быть подчинено. Презрения, рожденного страхом. Страхом перед любой формой жизни, способной не поддаться Опустошителю. Перед лесами. Харучаями. Он испытывал неутолимую жажду обладания, безраздельного владычества, обеспечивающего безопасность и бессмертие. Сама возможность отказа внушала ему ужас, ибо с неумолимой логикой указывала на возможность гибели. Ибо если можно не поддаться Опустошителю, стало быть, его можно и убить.
Утраченного ныне единого сознания лесов Линден просто не могла постичь, но Великанов и харучаев знала достаточно хорошо. Подхватив нити этого знания, она вплела их в ткань своей цели.
Великаны и харучаи всегда обладали способностью противостоять Опустошителю. Возможно, потому что долгая история Страны не была ими выстрадана, и они не научились сомневаться в своей независимости. А возможно, все дело было в том, что они не прибегали – или почти не прибегали – к каким-либо внешним выражениям силы, а потому полнее ощущали значение внутреннего выбора и считали истиной именно это. Но как бы то ни было, в отличие от жителей Страны, оба эти народа не были подвластны обладанию. Ибо, делая выбор, верили, что он имеет значение.
Вера – вот единственное, в чем она нуждалась.
Стремясь подавить Линден, мокша впал в неистовство, и жестокость его не знала предела. Он использовал все, что могло причинить ей боль, оскверняя ее, как был осквернен Анделейн, заставляя заново переживать самое страшное: убийство Нассиса и прикосновение Гиббона, встречу с таящимся в Сарангрейве и злобную изощренность Касрейна. На ее глазах Ковенант истекал кровью в лесу за Небесной Фермой. Вливая кислоту в ее раны, Джеханнум доказывал тщетность всех ее потуг.
Ибо единственный выбор, действительно имевший значение, она сделала давно, приняв наследие отца. Страсть, ничуть не отличавшуюся от страсти ее обладателя. Злоба сделала ее такой, какой она и была на самом деле, жалкой, раздавленной подобно Стране, обреченной вечно носить внутри себя Солнечный Яд.
Но ужас ее положения и безмерность ее страданий каким-то образом сделали ее проницательнее. Открыли ей глаза на лживость Джеханнума. Лишь единожды она попыталась укротить смерть, уничтожив жизнь. И после этого случая все ее старания были направлены на избавление людей от страданий. Напуганная, преследуемая, Линден не была жестокой. И ее история не сводилась лишь к самоубийству. Зловоние, исходившее изо рта того старика на Небесной Ферме, вызывало у нее тошноту, но она готова была вдыхать этот смрад, лишь бы только спасти его.
Она являла собой Зло. Внутренний отклик на темную мощь мучителя побуждал ее подчиниться. Но инстинкт целительницы помог раскрыть обманную суть ухищрений мокши. Линден признала себя средоточием противоречий, и это более не парализовало ее.
Она обрела силу, чтобы сделать выбор.
Опустошитель обрушился на нее с еще пущей яростью, но Линден уже вырвалась из оков зла, и она освободилась.
Лорд Фоул еще не успел получить кольцо: между его рукой и рукой Ковенанта оставалось крошечное расстояние. Рев скального огня возглашал алчное торжество.
Линден не двинулась: на это уже не было времени. Оставаясь на месте, словно по-прежнему пребывала во власти мокши, она потянулась к сверкающему кольцу Ковенанта с помощью рожденного Страной видения. И, овладев дикой магией, отбросила его руку назад.
Лорда Фоула охватил неслыханный гнев – казалось, неистовый поток злобы просто-напросто сметет Линден прочь. Но она знала: сейчас, когда она обрела контроль над Ковенантом и над кольцом, Фоул не коснется ее. Неожиданно она оказалась столь сильна, что смогла отвернуться от Презирающего. Ее защищала необходимость свободы: уступить или бросить вызов зависело от нее.
В безмолвной отстраненности взирала она на человека, которого любила и чье бремя собиралась взять на себя.
Устоять перед ней он не мог. Как-то раз это ему удалось, но теперь все обстояло иначе. Обойдясь собственными малыми силами, она подчинила его полностью, как некогда элохимы или Касрейн.
«Это не Зло! – мысленно кричала она ему и себе. – На сей раз не Зло». Ее предыдущая попытка овладеть им и впрямь была непростительной ошибкой. Догадавшись о намерении вступить в Ядовитый Огонь, она восприняла это как покушение на самоубийство и непроизвольно попыталась остановить его. Но, то были его жизнь и его риск. Она не имела права вмешиваться.
Но теперь он отрекался не только от себя, но и от Земли. Не только поступался собственной жизнью, но и обрекал на уничтожение жизнь как таковую. А стало быть, и ответственность ложилась на нее. И вместе с ответственностью она обретала право вмешаться.
«Я имею право!» – пыталась докричаться до него Линден. Но Ковенант не отвечал. Он был полностью подчинен ее воле.
Сейчас она видела его там, где, кажется, уже встречалась с ним прежде, в тот раз, когда пошла против себя, чтобы спасти Ковенанта от молчания, в которое ввергли его элохимы. На поросшем цветами лугу, под безмятежным небом, где светило ясное солнце. Теперь она понимала, что то был один из благоуханных лугов Анделейна, окруженный лесами и холмами. И теперь он уже не был молод. Он стоял перед ней так же, как и перед Презирающим, – с разбитым лицом, с обессиленным, обмякшим телом. Глаза его были сосредоточены на ней и пылали, словно жаркая полночь, словно черный светоч бездонных небес.
Никакая улыбка не могла смягчить этот взгляд.
Он стоял там, словно ждал, когда она вызнает, наконец, у него всю правду. Но ей не удавалось преодолеть разделяющую их пропасть. Желая заключить его в объятия, она бежала к нему изо всех сил, но глаза его светились темнотой, а расстояние между ними не уменьшалось. Она чувствовала, что, достигнув его, узнает, наконец, какое видение было явлено ему в Ядовитом Огне, и поймет, в чем источник его уверенности. А он был весьма уверен, неколебим, как само белое золото. Но приблизиться к нему ей не удавалось.
– Не прикасайся ко мне!
Его отказ, возведенный в апофеоз отказ прокаженного, поднял в Линден такую волну печали, что на миг она ощутила себя заблудившимся ребенком.
Но тут же ей захотелось повернуться и всей своей новообретенной силой обрушиться на Презирающего. Вызвать белый огонь и смести этого негодяя с лица земли.
Заразу иногда приходится выжигать. А иначе, зачем вся эта сила? И она могла это сделать. Ибо он, Фоул, истерзал Ковенанта так, что теперь Линден не могла достичь его. И чем горше была ее мука, тем жарче становилось стремление овладеть огнем. Левая рука Ковенанта сжимала кольцо, сам же он целиком и полностью находился под ее контролем. Она была способна на это. Раз не осталось другой надежды, раз ей не под силу докричаться до его любви – пусть будет так. Она завяжет схватку, будет бороться, не страшась разрушения, и одержит верх. Пусть Лорд Фоул увидит, что за оружие он выковал.
Но взгляд Ковенанта удерживал ее, и она рыдала, словно не была способна ни на что, кроме рыданий. Он ничего не сказал, ничего ей не предложил. Но смотрел на нее, и отвернуться она не могла. А он – разве мог он принять ее? Подобно гнусному Опустошителю, она овладела его волей и смаковала его беспомощность, лишив человеческого начала. Но он остался человеком, желанным, упрямым человеком, который был дорог ей, как жизнь. Возможно, он и безумен. Но что, если с ней дело обстоит еще хуже?
Разве ты не есть Зло?
Да, само собой, это так. Но пламя в его глазах вовсе не обвиняло ее во Зле. Он никоим образом не презирал ее. Он лишь отвергал обладание его разумом.
Ты говорила, что доверяешь мне.
И кто она такая, чтобы не верить ему? Даже если сомнение и вправду необходимо, почему сомневаться следует в нем, а не в ней самой? Кевин-Расточитель предостерегал ее, и она чувствовала его искренность. Но возможно, и Кевин ошибался, ибо после всего содеянного был ослеплен последствиями и собственным отчаянием. А Ковенант стоял перед нею под солнцем среди цветов, словно краса Анделейна была его внутренним убеждением, той почвой, на которой он обретал опору. Он был одинок и мрачен, так же как и она. Но ее мрачность была сродни темному коварству пещерятника, тогда как мрак его очей напоминал собой душу истинной ночи, куда не в силах проникнуть Солнечный Яд.
Да, снова сказала себе Линден. Она знала, что обладание есть Зло, Зло само по себе, под какой бы личиной оно ни крылось и чем бы ни пыталось оправдаться, но пыталась убедить себя в обратном: и потому что жаждала силы, и потому что желала спасти Страну. Ей и сейчас казалось, что даже Зло может быть оправдано, если оно необходимо, дабы не позволить Фоулу завладеть кольцом. Но она не спорила, она плакала. По-настоящему плакала.
Я найду какой-нибудь другой ответ, говорил ей Ковенант.
В действительности только это обещание и имело значение. Усилием воли она отпустила его – отпустила любовь, надежду и силу, словно все это составляло единое целое, слишком чистое для того, чтобы его можно было осквернить насилием, обладанием. Подавив стон отчаяния, она повернулась и пошла прочь, из-под безмятежного солнца в неистовство скальных огней и тлетворного смрада.
Собственными глазами она увидела, как Ковенант снова поднял кольцо так, будто пропали его последние страхи. Собственными ушами она услышала, как облегченно и торжествующе рассмеялся Лорд Фоул. Жара и отчаяние накрыли ее, словно крышка гроба.
Мокша Джеханнум снова попытался овладеть ею, но теперь это оказалось ему не под силу. Линден переполняла печаль, и она почти не замечала попыток Опустошителя.
Возглас Презирающего заставил Кирил Френдор содрогнуться:
– Дура!
Он торжествовал над Линден, не над Ковенантом. Его глаза пронизывали ее сознание, выискивая след порчи.
– Разве я не говорил, что любой твой выбор способствует моим целям? Ты служила мне всегда и во всем! – С потолка сыпались осколки сталактитов. – Именно ты согласилась отдать мне кольцо.
Он поднял руку, и в его хватке серебристый кружок начал разгораться. Голос Презирающего с каждым словом набирал силу и гремел так, что казался способным разрушить гору:
– Наконец-то я обладаю всем. Жизнь и Время в моей власти – отныне и навеки! Пусть же мой враг зрит и трепещет. Освободившись от узилища, избавившись от мучений, я буду править Вселенной!
Под напором его злобного торжества Линден уже не могла держаться прямо. Голос Фоула раскалывал ее слух, сбивал ритм ее сердца. Ноги ее подогнулись, но, стоя на коленях на содрогающемся камне, Линден стиснула зубы и поклялась, что даже если она потерпит неудачу во всем остальном, она не будет – не будет! – вдыхать эту проклятую гниль. Теперь стены пещеры всеми своими гранями издавали серебристый звон. Мощь Презирающего приобретала апокалиптический вес. Но тут Линден услышала слова Ковенанта. Каким-то чудом ему удалось удержаться на ногах. Он не кричал, но каждое его слово звучало отчетливо, как предсказание:
– Великое дело. Я мог бы сделать то же самое, будь я столь же безумен, как ты.
Уверенность Ковенанта оставалась неколебимой.
– И в этом нет силы, одна видимость. Ты не в своем уме.
Презирающий качнулся к Ковенанту. Дикая магия заставляла Кирил Френдор извергать вместо скального света белое пламя.
– Низкопоклонник, я покажу тебе, какова моя сила!
Его очертания подернула рябь экстаза. Лишь гнилые, жестокие, как клыки, глаза оставались четко различимыми. Казалось, они срывали плоть с костей Ковенанта.
– Я твой Обладатель!
Возвышаясь над Ковенантом, Лорд Фоул воздел руки, словно призывая проклятие на голову своего врага. В кулаке он сжимал кольцо, вожделенную награду за несчетные века ухищрений и козней. Сияние кольца должно было не только ослепить Линден, но выжечь глаза из ее глазниц, однако от мокши Джеханнума она узнала, как защитить зрение. Ей казалось, будто она вглядывается в горнило оскверненного солнца, но она оставалась способной видеть.
Видеть удар, нанесенный Фоулом Ковенанту так, словно дикая магия была кинжалом.
Удар такой силы, что Гора Грома содрогнулась, а сталактиты посыпались с потолка, словно дождь копий: лишь чудом ни одно из них не попало в Линден.
Удар, швырнувший Ковенанта наземь и едва ли не переломавший ему все кости. Тело Ковенанта содрогалось в конвульсии, по нему пробегали кольца концентрированной белой силы. Он попытался крикнуть, но падение вышибло весь воздух из его легких. В следующий миг он затих, и из раны в центре его груди ударил ослепительно белый огненный фонтан. Казалось, что сама его кровь обратилась в пламя, чистое пламя, не тронутое ни тьмой, ни порчей. В эти мгновения Ковенант выглядел так, будто все еще был жив.
Но пламя ослабло, а затем и угасло. На полу осталось недвижное тело – пустая, жалкая оболочка.
Линден не могла даже кричать. Обхватив себя руками, она молча стояла на коленях, и лишь душа ее вопила от горя.
А Лорд Фоул продолжал смеяться.
Он смеялся словно вампир, словно торжествующий демон мучений. Его алчный хохот сотрясал гору, и сталактиты градом сыпались вниз. По полу от стены до стены пробежала трещина, будто камень раскололся в истошном крике. Кирил Френдор полнился серебристым огнем, и этот огонь делал Презирающего титаном.
– Берегись, мой враг! – Крик его оглушил Линден несмотря на ее инстинктивную самозащиту. Она услышала его не ушами, а тканями и сосудами легких. – Трепещи! Краеугольный камень Арки Времени в моих руках, и теперь я разнесу ее по камушкам. Помешай мне, если сможешь!
Кольцо неистовствовало, словно в его кулаке было зажато беспрерывно растущее солнце. Яростно вздымаясь, огонь концентрировался вокруг него. Сила его уже превысила мощь Ядовитого Огня, превзошла любое могущество, какое Линден когда-либо могла вообразить, превзошла все, что виделось ей в ночных кошмарах.
Но, невзирая на страх, невзирая на то, что каменный пол содрогался, словно в агонии, она собрала жалкие остатки сил и поползла по направлению к Ковенанту. Помочь ему она не могла, но хотела хотя бы в последний раз заключить его в объятия. И попросить прощения, пусть он и не услышит ее. Лорд Фоул, концентрирующий в себе мощь грядущего катаклизма, вырос до невероятных размеров, но Линден, хотя и была сокрушена телом и духом, проползла мимо, словно игнорировала его. Добравшись до Ковенанта, она села рядом и положила его голову себе на колени. Волосы ее упали ему на лицо.
На этом мертвом лице застыло странное выражение – облегчения и боли одновременно, словно в последний миг Ковенанту хотелось и зарыдать, и расхохотаться.
– По крайней мере, я поверила тебе, – сказала она. – Пусть что-то было не так, но, в конце концов, я поверила тебе. – Боль сжала ее сердце. – Ты даже не попрощался.
Никто из тех, кого она любила, так и не попрощался с ней.
Гнилой смрад Фоула не давал ей дышать. Камень гудел, предвещая грядущее разрушение. Пещера Кирил Френдор казалась отверстой раной горы, ее ртом, растянувшимся в диком крике. Похоже, сама ее плоть истлевала и растворялась от близости столь немыслимой мощи. Лорд Фоул готовился нанести последний удар.
Линден непроизвольно оторвала взгляд от Ковенанта, от его вины и невиновности, ибо в ней росла уверенность в том, что хоть кто-то живой должен стать свидетелем разрушения времени. Пока сохранялось сознание, она могла видеть, что творит Презирающий, и хотя бы посылать свой протест к небесам.
Огненный вихрь вокруг Фоула закрутился и вырос, словно он собирался поглотить гору, разорвать в клочья Землю. Но постепенно Презирающий собрал пламя в себя и сфокусировал его в держащей кольцо руке. Оно было слишком ярким, чтобы смотреть на него: даже сжатый кулак Презирающего пульсировал, как абсолютное сердце мира.
С ужасающим криком он бросил вверх вобравшую в себя неимоверную мощь сферу.
Но прошло лишь мгновение, и его восторженный экстаз сменили изумление и ярость.
Сила удара рассеялась где-то в толще камня. Нацелясь на Арку Времени, Фоул преобразовал пламя в нечто, по сути, не имеющее физической природы, хотя сотрясение едва не лишило Линден сознания. Но гора не разрушилась, хотя казалось, что где-то наверху разверзлось полуночное небо. В черной бездне рассеялись бесчисленные вспышки пламени.
Внутри самой Горы появилась просвечивающая сквозь толщу камня сеть горячих светящихся линий, которые, сливаясь и умножаясь, приобретали все более определенную форму. Из дикой магии и черной пустоты возникал контур человека.
Человека, вставшего между Лордом Фоулом и Аркой Времени. Вбирая в себя мощь нанесенного Презирающим удара, фигура обретала все большую вещественность, все более различимые черты.
Черты Томаса Ковенанта.
Там, в толще камня, возник призрак Томаса Ковенанта. От смертного существования на его лице осталось лишь смешанное выражение уверенности и скорби.
– Нет! – вскричал Презирающий. – Нет!
– Да, – спокойно возразил Ковенант. Голос его не был земным, не производил никакого звука, однако был отчетливо слышен, невзирая на непрекращающиеся толчки и гул от эха ярости Фоула. Линден без труда разбирала каждое слово, звучавшее для нее подобно зову трубы.
– Бринн указал мне верный путь. Он одолел хранителя Первого Дерева, пожертвовав собой, позволив себе пасть. А Морем просил меня помнить о «парадоксе белого золота». Долгое время я не понимал его – а ведь я и есть тот самый парадокс. Ты не можешь отобрать у меня дикую магию...
С этими словами Ковенант как бы продвинулся ближе к поверхности камня. Он являл собой силу, чистую, как белый огонь.
– Положи кольцо, – сказал он Презирающему.
– Никогда! – взревел Лорд Фоул. Разыгравшаяся в нем мощь нетерпеливо требовала жертвы. – Не знаю, что за безумное ухищрение позволило тебе восстать из Умерших, но это тебе не поможет. Единожды ты сумел одолеть меня, но больше я не потерплю унижения! Никогда! Никогда! Ты собственноручно, добровольно отдал белое золото мне, и оно мое! Если ты посмеешь вступить со мной в бой, сама Смерть не защитит тебя от моего гнева!
– Повторяю тебе, ты ошибаешься. – Черты лица призрака обозначили нечто похожее на улыбку. – Я и в мыслях не имею сражаться с тобой.
В ответ Лорд Фоул нанес удар. Воздух зашипел, как мясо на сковородке. Свирепое пламя, способное снести верхушку пика, устремилось на Ковенанта.
Тот не попытался укрыться, уклониться или ответить ударом на удар. А просто принял его на себя.
Принял и сморщился от боли, однако не дрогнул. Сила неистовствовала, терзая его так, что Линден трудно было понять, как может выносить такое даже душа умершего. Однако он впитал в себя все пламя без остатка и отважно выступил вперед.
– Я не собираюсь с тобой сражаться, – повторил Ковенант. Похоже, он даже сейчас жалел своего губителя. – Ты способен лишь причинять мне боль. Но боль длится недолго и только закаляет меня. – В голосе его послышалась нотка сочувствия к Презирающему. – Положи кольцо.
Но ярость и досада Фоула делали его глухим к любым доводам.
– Нет! – снова взревел он. Страх не удерживал Презирающего, воплощавшего в себе абсолютное насилие. – Нет! Нет! Нет!
С каждым вскриком он наносил удар. Снова и снова, все яростнее и чаще. Сила белого огня была достаточной, чтобы низвергнуть Гору Грома, сбросить ее с Землепровала в гибельные объятия Сарангрейвской Зыби. Достаточной, чтобы обратить в пепел само Первое Дерево. Достаточной, чтобы разрушить Арку Времени. Серебристое кольцо многократно умножило древнюю мощь Лорда Фоула. Он наносил один удар за другим. Кирил Френдор гудел, подобно погребальному колоколу. Едва не лишившись чувств, Линден припала к телу Ковенанта, ища в нем последнее прибежище и стараясь не лишиться рассудка, в то время как Лорд Фоул на ее глазах пытался сокрушить первооснову мироздания.
Но каждый удар приходился отнюдь не по Арке Времени, а всего лишь по призраку. Сила причиняла боль Ковенанту, но ни малейшего вреда ничему другому. С каждым ударом, поглощая всю мощь огня, он становился крепче. Он уже не был скорбным видением, подобно Умершим Анделейна, не был беспомощен, как павшие Бездомные Коеркри. Ныне он воплощал в себе чистоту дикой магии, став неодолимым препятствием на пути разрушения.
Фоул же, напротив, с каждым ударом становился слабее. Он не мог поразить Ковенанта, поскольку тот не оказывал сопротивления, но и остановиться тоже не мог. После стольких тысячелетий томления он не мог смириться с неудачей, и обращенная на Ковенанта ярость не знала предела. Между тем каждый не достигший цели удар зримо истончал его субстанцию. Вкладывая в безумные попытки всего себя, Фоул сам постепенно обращался в призрак. Через некоторое время он уже стал полупрозрачным.
Но он не остановился. Признать поражение было для него невозможно, но невозможной оказывалась и победа. Он готов был вечно продолжать попытки уничтожить Ковенанта, но узилище Времени, в котором он был заточен, не предусматривало для него вечности. Очертания его становились все более зыбкими, пока, наконец, он не оплыл как свеча и не пропал из виду.
Потрясенная Линден услышала слабый металлический звон. Кольцо упало на возвышение, немного прокатилось и застыло на месте.
Глава 20
Ответ Лорда Фоула заполнил Кирил Френдор:
– Все кончено, низкопоклонник!
Гнилостный запах, приводивший в экстаз Опустошителя, терзал плененное сознание Линден.
– Ты понапрасну испытываешь мое терпение. Она – это плата, уплаченная мне ее собственными действиями. Ты глух к себе? Ты произнес слова, отречься от которых невозможно. Никогда!
Размытые очертания Фоула источали концентрированную порчу. Отчетливо, словно раскалывая голосом камни, он потребовал в третий раз:
– Отдай мне кольцо!
Ковенант осел, словно разваливаясь на глазах. Последние силы покидали его, он уже не мог делать вид, что держится прямо. Ибо потерял все. В конце концов, он был всего-навсего маленьким человеком, со всеми человеческими слабостями. И без дикой магии никак не мог противостоять Презирающему.
Когда он слабо поднял свою изуродованную руку и начал стаскивать с пальца кольцо, Линден простила его. Иного выбора не было. Ковенант сделал все мыслимое и немыслимое, неоднократно превосходя самого себя в попытках спасти Страну. И если, в конце концов, он потерпел поражение, то это его беда, а не вина.
Но глаза Ковенанта вовсе не были глазами сломленного человека. Они сияли чернотой, как межзвездная бездна, как последняя полночь, недоступная Солнечному Яду.
На все – чтобы поднять руку, стянуть кольцо, как бы отказываясь от обручения с человечностью и любовью, и протянуть неоскверненное белое золото Презирающему – ушло не более трех мгновений. Но ужасающее значение происходящего сделало их долгими, как агония. Достаточно долгими для того, чтобы Линден собрала остатки своей воли, чтобы поднять их против Опустошителя.
Она простила Ковенанта. Он был слишком дорог ей и перенес слишком много мучений, чтобы винить его. Он дал ей все, чего могло просить ее сердце.
Но она не подчинилась.
Гиббон говорил, что бремя судьбы Страны ляжет на ее плечи, и теперь эти слова обретали новое значение. Ибо никто, кроме нее, не имел такой возможности встать между Ковенантом и его поражением.
Гиббон говорил, что из-за своей способности к особому видению она подобна металлу, из которого будет выковано орудие разрушения Земли.
Ну что ж, пришло время узнать, что же за орудие из нее вышло.
Наконец, Гиббон говорил, что она есть Зло. Возможно, он прав и в этом.
Но ведь Зло само по себе есть форма силы.
Линден приблизилась к своему обладателю, почти слилась с ним, и из глубочайших корней прошлого к ней пришло ощущение презрения ко всему, что имеет плоть и может быть подчинено. Презрения, рожденного страхом. Страхом перед любой формой жизни, способной не поддаться Опустошителю. Перед лесами. Харучаями. Он испытывал неутолимую жажду обладания, безраздельного владычества, обеспечивающего безопасность и бессмертие. Сама возможность отказа внушала ему ужас, ибо с неумолимой логикой указывала на возможность гибели. Ибо если можно не поддаться Опустошителю, стало быть, его можно и убить.
Утраченного ныне единого сознания лесов Линден просто не могла постичь, но Великанов и харучаев знала достаточно хорошо. Подхватив нити этого знания, она вплела их в ткань своей цели.
Великаны и харучаи всегда обладали способностью противостоять Опустошителю. Возможно, потому что долгая история Страны не была ими выстрадана, и они не научились сомневаться в своей независимости. А возможно, все дело было в том, что они не прибегали – или почти не прибегали – к каким-либо внешним выражениям силы, а потому полнее ощущали значение внутреннего выбора и считали истиной именно это. Но как бы то ни было, в отличие от жителей Страны, оба эти народа не были подвластны обладанию. Ибо, делая выбор, верили, что он имеет значение.
Вера – вот единственное, в чем она нуждалась.
Стремясь подавить Линден, мокша впал в неистовство, и жестокость его не знала предела. Он использовал все, что могло причинить ей боль, оскверняя ее, как был осквернен Анделейн, заставляя заново переживать самое страшное: убийство Нассиса и прикосновение Гиббона, встречу с таящимся в Сарангрейве и злобную изощренность Касрейна. На ее глазах Ковенант истекал кровью в лесу за Небесной Фермой. Вливая кислоту в ее раны, Джеханнум доказывал тщетность всех ее потуг.
Ибо единственный выбор, действительно имевший значение, она сделала давно, приняв наследие отца. Страсть, ничуть не отличавшуюся от страсти ее обладателя. Злоба сделала ее такой, какой она и была на самом деле, жалкой, раздавленной подобно Стране, обреченной вечно носить внутри себя Солнечный Яд.
Но ужас ее положения и безмерность ее страданий каким-то образом сделали ее проницательнее. Открыли ей глаза на лживость Джеханнума. Лишь единожды она попыталась укротить смерть, уничтожив жизнь. И после этого случая все ее старания были направлены на избавление людей от страданий. Напуганная, преследуемая, Линден не была жестокой. И ее история не сводилась лишь к самоубийству. Зловоние, исходившее изо рта того старика на Небесной Ферме, вызывало у нее тошноту, но она готова была вдыхать этот смрад, лишь бы только спасти его.
Она являла собой Зло. Внутренний отклик на темную мощь мучителя побуждал ее подчиниться. Но инстинкт целительницы помог раскрыть обманную суть ухищрений мокши. Линден признала себя средоточием противоречий, и это более не парализовало ее.
Она обрела силу, чтобы сделать выбор.
Опустошитель обрушился на нее с еще пущей яростью, но Линден уже вырвалась из оков зла, и она освободилась.
Лорд Фоул еще не успел получить кольцо: между его рукой и рукой Ковенанта оставалось крошечное расстояние. Рев скального огня возглашал алчное торжество.
Линден не двинулась: на это уже не было времени. Оставаясь на месте, словно по-прежнему пребывала во власти мокши, она потянулась к сверкающему кольцу Ковенанта с помощью рожденного Страной видения. И, овладев дикой магией, отбросила его руку назад.
Лорда Фоула охватил неслыханный гнев – казалось, неистовый поток злобы просто-напросто сметет Линден прочь. Но она знала: сейчас, когда она обрела контроль над Ковенантом и над кольцом, Фоул не коснется ее. Неожиданно она оказалась столь сильна, что смогла отвернуться от Презирающего. Ее защищала необходимость свободы: уступить или бросить вызов зависело от нее.
В безмолвной отстраненности взирала она на человека, которого любила и чье бремя собиралась взять на себя.
Устоять перед ней он не мог. Как-то раз это ему удалось, но теперь все обстояло иначе. Обойдясь собственными малыми силами, она подчинила его полностью, как некогда элохимы или Касрейн.
«Это не Зло! – мысленно кричала она ему и себе. – На сей раз не Зло». Ее предыдущая попытка овладеть им и впрямь была непростительной ошибкой. Догадавшись о намерении вступить в Ядовитый Огонь, она восприняла это как покушение на самоубийство и непроизвольно попыталась остановить его. Но, то были его жизнь и его риск. Она не имела права вмешиваться.
Но теперь он отрекался не только от себя, но и от Земли. Не только поступался собственной жизнью, но и обрекал на уничтожение жизнь как таковую. А стало быть, и ответственность ложилась на нее. И вместе с ответственностью она обретала право вмешаться.
«Я имею право!» – пыталась докричаться до него Линден. Но Ковенант не отвечал. Он был полностью подчинен ее воле.
Сейчас она видела его там, где, кажется, уже встречалась с ним прежде, в тот раз, когда пошла против себя, чтобы спасти Ковенанта от молчания, в которое ввергли его элохимы. На поросшем цветами лугу, под безмятежным небом, где светило ясное солнце. Теперь она понимала, что то был один из благоуханных лугов Анделейна, окруженный лесами и холмами. И теперь он уже не был молод. Он стоял перед ней так же, как и перед Презирающим, – с разбитым лицом, с обессиленным, обмякшим телом. Глаза его были сосредоточены на ней и пылали, словно жаркая полночь, словно черный светоч бездонных небес.
Никакая улыбка не могла смягчить этот взгляд.
Он стоял там, словно ждал, когда она вызнает, наконец, у него всю правду. Но ей не удавалось преодолеть разделяющую их пропасть. Желая заключить его в объятия, она бежала к нему изо всех сил, но глаза его светились темнотой, а расстояние между ними не уменьшалось. Она чувствовала, что, достигнув его, узнает, наконец, какое видение было явлено ему в Ядовитом Огне, и поймет, в чем источник его уверенности. А он был весьма уверен, неколебим, как само белое золото. Но приблизиться к нему ей не удавалось.
– Не прикасайся ко мне!
Его отказ, возведенный в апофеоз отказ прокаженного, поднял в Линден такую волну печали, что на миг она ощутила себя заблудившимся ребенком.
Но тут же ей захотелось повернуться и всей своей новообретенной силой обрушиться на Презирающего. Вызвать белый огонь и смести этого негодяя с лица земли.
Заразу иногда приходится выжигать. А иначе, зачем вся эта сила? И она могла это сделать. Ибо он, Фоул, истерзал Ковенанта так, что теперь Линден не могла достичь его. И чем горше была ее мука, тем жарче становилось стремление овладеть огнем. Левая рука Ковенанта сжимала кольцо, сам же он целиком и полностью находился под ее контролем. Она была способна на это. Раз не осталось другой надежды, раз ей не под силу докричаться до его любви – пусть будет так. Она завяжет схватку, будет бороться, не страшась разрушения, и одержит верх. Пусть Лорд Фоул увидит, что за оружие он выковал.
Но взгляд Ковенанта удерживал ее, и она рыдала, словно не была способна ни на что, кроме рыданий. Он ничего не сказал, ничего ей не предложил. Но смотрел на нее, и отвернуться она не могла. А он – разве мог он принять ее? Подобно гнусному Опустошителю, она овладела его волей и смаковала его беспомощность, лишив человеческого начала. Но он остался человеком, желанным, упрямым человеком, который был дорог ей, как жизнь. Возможно, он и безумен. Но что, если с ней дело обстоит еще хуже?
Разве ты не есть Зло?
Да, само собой, это так. Но пламя в его глазах вовсе не обвиняло ее во Зле. Он никоим образом не презирал ее. Он лишь отвергал обладание его разумом.
Ты говорила, что доверяешь мне.
И кто она такая, чтобы не верить ему? Даже если сомнение и вправду необходимо, почему сомневаться следует в нем, а не в ней самой? Кевин-Расточитель предостерегал ее, и она чувствовала его искренность. Но возможно, и Кевин ошибался, ибо после всего содеянного был ослеплен последствиями и собственным отчаянием. А Ковенант стоял перед нею под солнцем среди цветов, словно краса Анделейна была его внутренним убеждением, той почвой, на которой он обретал опору. Он был одинок и мрачен, так же как и она. Но ее мрачность была сродни темному коварству пещерятника, тогда как мрак его очей напоминал собой душу истинной ночи, куда не в силах проникнуть Солнечный Яд.
Да, снова сказала себе Линден. Она знала, что обладание есть Зло, Зло само по себе, под какой бы личиной оно ни крылось и чем бы ни пыталось оправдаться, но пыталась убедить себя в обратном: и потому что жаждала силы, и потому что желала спасти Страну. Ей и сейчас казалось, что даже Зло может быть оправдано, если оно необходимо, дабы не позволить Фоулу завладеть кольцом. Но она не спорила, она плакала. По-настоящему плакала.
Я найду какой-нибудь другой ответ, говорил ей Ковенант.
В действительности только это обещание и имело значение. Усилием воли она отпустила его – отпустила любовь, надежду и силу, словно все это составляло единое целое, слишком чистое для того, чтобы его можно было осквернить насилием, обладанием. Подавив стон отчаяния, она повернулась и пошла прочь, из-под безмятежного солнца в неистовство скальных огней и тлетворного смрада.
Собственными глазами она увидела, как Ковенант снова поднял кольцо так, будто пропали его последние страхи. Собственными ушами она услышала, как облегченно и торжествующе рассмеялся Лорд Фоул. Жара и отчаяние накрыли ее, словно крышка гроба.
Мокша Джеханнум снова попытался овладеть ею, но теперь это оказалось ему не под силу. Линден переполняла печаль, и она почти не замечала попыток Опустошителя.
Возглас Презирающего заставил Кирил Френдор содрогнуться:
– Дура!
Он торжествовал над Линден, не над Ковенантом. Его глаза пронизывали ее сознание, выискивая след порчи.
– Разве я не говорил, что любой твой выбор способствует моим целям? Ты служила мне всегда и во всем! – С потолка сыпались осколки сталактитов. – Именно ты согласилась отдать мне кольцо.
Он поднял руку, и в его хватке серебристый кружок начал разгораться. Голос Презирающего с каждым словом набирал силу и гремел так, что казался способным разрушить гору:
– Наконец-то я обладаю всем. Жизнь и Время в моей власти – отныне и навеки! Пусть же мой враг зрит и трепещет. Освободившись от узилища, избавившись от мучений, я буду править Вселенной!
Под напором его злобного торжества Линден уже не могла держаться прямо. Голос Фоула раскалывал ее слух, сбивал ритм ее сердца. Ноги ее подогнулись, но, стоя на коленях на содрогающемся камне, Линден стиснула зубы и поклялась, что даже если она потерпит неудачу во всем остальном, она не будет – не будет! – вдыхать эту проклятую гниль. Теперь стены пещеры всеми своими гранями издавали серебристый звон. Мощь Презирающего приобретала апокалиптический вес. Но тут Линден услышала слова Ковенанта. Каким-то чудом ему удалось удержаться на ногах. Он не кричал, но каждое его слово звучало отчетливо, как предсказание:
– Великое дело. Я мог бы сделать то же самое, будь я столь же безумен, как ты.
Уверенность Ковенанта оставалась неколебимой.
– И в этом нет силы, одна видимость. Ты не в своем уме.
Презирающий качнулся к Ковенанту. Дикая магия заставляла Кирил Френдор извергать вместо скального света белое пламя.
– Низкопоклонник, я покажу тебе, какова моя сила!
Его очертания подернула рябь экстаза. Лишь гнилые, жестокие, как клыки, глаза оставались четко различимыми. Казалось, они срывали плоть с костей Ковенанта.
– Я твой Обладатель!
Возвышаясь над Ковенантом, Лорд Фоул воздел руки, словно призывая проклятие на голову своего врага. В кулаке он сжимал кольцо, вожделенную награду за несчетные века ухищрений и козней. Сияние кольца должно было не только ослепить Линден, но выжечь глаза из ее глазниц, однако от мокши Джеханнума она узнала, как защитить зрение. Ей казалось, будто она вглядывается в горнило оскверненного солнца, но она оставалась способной видеть.
Видеть удар, нанесенный Фоулом Ковенанту так, словно дикая магия была кинжалом.
Удар такой силы, что Гора Грома содрогнулась, а сталактиты посыпались с потолка, словно дождь копий: лишь чудом ни одно из них не попало в Линден.
Удар, швырнувший Ковенанта наземь и едва ли не переломавший ему все кости. Тело Ковенанта содрогалось в конвульсии, по нему пробегали кольца концентрированной белой силы. Он попытался крикнуть, но падение вышибло весь воздух из его легких. В следующий миг он затих, и из раны в центре его груди ударил ослепительно белый огненный фонтан. Казалось, что сама его кровь обратилась в пламя, чистое пламя, не тронутое ни тьмой, ни порчей. В эти мгновения Ковенант выглядел так, будто все еще был жив.
Но пламя ослабло, а затем и угасло. На полу осталось недвижное тело – пустая, жалкая оболочка.
Линден не могла даже кричать. Обхватив себя руками, она молча стояла на коленях, и лишь душа ее вопила от горя.
А Лорд Фоул продолжал смеяться.
Он смеялся словно вампир, словно торжествующий демон мучений. Его алчный хохот сотрясал гору, и сталактиты градом сыпались вниз. По полу от стены до стены пробежала трещина, будто камень раскололся в истошном крике. Кирил Френдор полнился серебристым огнем, и этот огонь делал Презирающего титаном.
– Берегись, мой враг! – Крик его оглушил Линден несмотря на ее инстинктивную самозащиту. Она услышала его не ушами, а тканями и сосудами легких. – Трепещи! Краеугольный камень Арки Времени в моих руках, и теперь я разнесу ее по камушкам. Помешай мне, если сможешь!
Кольцо неистовствовало, словно в его кулаке было зажато беспрерывно растущее солнце. Яростно вздымаясь, огонь концентрировался вокруг него. Сила его уже превысила мощь Ядовитого Огня, превзошла любое могущество, какое Линден когда-либо могла вообразить, превзошла все, что виделось ей в ночных кошмарах.
Но, невзирая на страх, невзирая на то, что каменный пол содрогался, словно в агонии, она собрала жалкие остатки сил и поползла по направлению к Ковенанту. Помочь ему она не могла, но хотела хотя бы в последний раз заключить его в объятия. И попросить прощения, пусть он и не услышит ее. Лорд Фоул, концентрирующий в себе мощь грядущего катаклизма, вырос до невероятных размеров, но Линден, хотя и была сокрушена телом и духом, проползла мимо, словно игнорировала его. Добравшись до Ковенанта, она села рядом и положила его голову себе на колени. Волосы ее упали ему на лицо.
На этом мертвом лице застыло странное выражение – облегчения и боли одновременно, словно в последний миг Ковенанту хотелось и зарыдать, и расхохотаться.
– По крайней мере, я поверила тебе, – сказала она. – Пусть что-то было не так, но, в конце концов, я поверила тебе. – Боль сжала ее сердце. – Ты даже не попрощался.
Никто из тех, кого она любила, так и не попрощался с ней.
Гнилой смрад Фоула не давал ей дышать. Камень гудел, предвещая грядущее разрушение. Пещера Кирил Френдор казалась отверстой раной горы, ее ртом, растянувшимся в диком крике. Похоже, сама ее плоть истлевала и растворялась от близости столь немыслимой мощи. Лорд Фоул готовился нанести последний удар.
Линден непроизвольно оторвала взгляд от Ковенанта, от его вины и невиновности, ибо в ней росла уверенность в том, что хоть кто-то живой должен стать свидетелем разрушения времени. Пока сохранялось сознание, она могла видеть, что творит Презирающий, и хотя бы посылать свой протест к небесам.
Огненный вихрь вокруг Фоула закрутился и вырос, словно он собирался поглотить гору, разорвать в клочья Землю. Но постепенно Презирающий собрал пламя в себя и сфокусировал его в держащей кольцо руке. Оно было слишком ярким, чтобы смотреть на него: даже сжатый кулак Презирающего пульсировал, как абсолютное сердце мира.
С ужасающим криком он бросил вверх вобравшую в себя неимоверную мощь сферу.
Но прошло лишь мгновение, и его восторженный экстаз сменили изумление и ярость.
Сила удара рассеялась где-то в толще камня. Нацелясь на Арку Времени, Фоул преобразовал пламя в нечто, по сути, не имеющее физической природы, хотя сотрясение едва не лишило Линден сознания. Но гора не разрушилась, хотя казалось, что где-то наверху разверзлось полуночное небо. В черной бездне рассеялись бесчисленные вспышки пламени.
Внутри самой Горы появилась просвечивающая сквозь толщу камня сеть горячих светящихся линий, которые, сливаясь и умножаясь, приобретали все более определенную форму. Из дикой магии и черной пустоты возникал контур человека.
Человека, вставшего между Лордом Фоулом и Аркой Времени. Вбирая в себя мощь нанесенного Презирающим удара, фигура обретала все большую вещественность, все более различимые черты.
Черты Томаса Ковенанта.
Там, в толще камня, возник призрак Томаса Ковенанта. От смертного существования на его лице осталось лишь смешанное выражение уверенности и скорби.
– Нет! – вскричал Презирающий. – Нет!
– Да, – спокойно возразил Ковенант. Голос его не был земным, не производил никакого звука, однако был отчетливо слышен, невзирая на непрекращающиеся толчки и гул от эха ярости Фоула. Линден без труда разбирала каждое слово, звучавшее для нее подобно зову трубы.
– Бринн указал мне верный путь. Он одолел хранителя Первого Дерева, пожертвовав собой, позволив себе пасть. А Морем просил меня помнить о «парадоксе белого золота». Долгое время я не понимал его – а ведь я и есть тот самый парадокс. Ты не можешь отобрать у меня дикую магию...
С этими словами Ковенант как бы продвинулся ближе к поверхности камня. Он являл собой силу, чистую, как белый огонь.
– Положи кольцо, – сказал он Презирающему.
– Никогда! – взревел Лорд Фоул. Разыгравшаяся в нем мощь нетерпеливо требовала жертвы. – Не знаю, что за безумное ухищрение позволило тебе восстать из Умерших, но это тебе не поможет. Единожды ты сумел одолеть меня, но больше я не потерплю унижения! Никогда! Никогда! Ты собственноручно, добровольно отдал белое золото мне, и оно мое! Если ты посмеешь вступить со мной в бой, сама Смерть не защитит тебя от моего гнева!
– Повторяю тебе, ты ошибаешься. – Черты лица призрака обозначили нечто похожее на улыбку. – Я и в мыслях не имею сражаться с тобой.
В ответ Лорд Фоул нанес удар. Воздух зашипел, как мясо на сковородке. Свирепое пламя, способное снести верхушку пика, устремилось на Ковенанта.
Тот не попытался укрыться, уклониться или ответить ударом на удар. А просто принял его на себя.
Принял и сморщился от боли, однако не дрогнул. Сила неистовствовала, терзая его так, что Линден трудно было понять, как может выносить такое даже душа умершего. Однако он впитал в себя все пламя без остатка и отважно выступил вперед.
– Я не собираюсь с тобой сражаться, – повторил Ковенант. Похоже, он даже сейчас жалел своего губителя. – Ты способен лишь причинять мне боль. Но боль длится недолго и только закаляет меня. – В голосе его послышалась нотка сочувствия к Презирающему. – Положи кольцо.
Но ярость и досада Фоула делали его глухим к любым доводам.
– Нет! – снова взревел он. Страх не удерживал Презирающего, воплощавшего в себе абсолютное насилие. – Нет! Нет! Нет!
С каждым вскриком он наносил удар. Снова и снова, все яростнее и чаще. Сила белого огня была достаточной, чтобы низвергнуть Гору Грома, сбросить ее с Землепровала в гибельные объятия Сарангрейвской Зыби. Достаточной, чтобы обратить в пепел само Первое Дерево. Достаточной, чтобы разрушить Арку Времени. Серебристое кольцо многократно умножило древнюю мощь Лорда Фоула. Он наносил один удар за другим. Кирил Френдор гудел, подобно погребальному колоколу. Едва не лишившись чувств, Линден припала к телу Ковенанта, ища в нем последнее прибежище и стараясь не лишиться рассудка, в то время как Лорд Фоул на ее глазах пытался сокрушить первооснову мироздания.
Но каждый удар приходился отнюдь не по Арке Времени, а всего лишь по призраку. Сила причиняла боль Ковенанту, но ни малейшего вреда ничему другому. С каждым ударом, поглощая всю мощь огня, он становился крепче. Он уже не был скорбным видением, подобно Умершим Анделейна, не был беспомощен, как павшие Бездомные Коеркри. Ныне он воплощал в себе чистоту дикой магии, став неодолимым препятствием на пути разрушения.
Фоул же, напротив, с каждым ударом становился слабее. Он не мог поразить Ковенанта, поскольку тот не оказывал сопротивления, но и остановиться тоже не мог. После стольких тысячелетий томления он не мог смириться с неудачей, и обращенная на Ковенанта ярость не знала предела. Между тем каждый не достигший цели удар зримо истончал его субстанцию. Вкладывая в безумные попытки всего себя, Фоул сам постепенно обращался в призрак. Через некоторое время он уже стал полупрозрачным.
Но он не остановился. Признать поражение было для него невозможно, но невозможной оказывалась и победа. Он готов был вечно продолжать попытки уничтожить Ковенанта, но узилище Времени, в котором он был заточен, не предусматривало для него вечности. Очертания его становились все более зыбкими, пока, наконец, он не оплыл как свеча и не пропал из виду.
Потрясенная Линден услышала слабый металлический звон. Кольцо упало на возвышение, немного прокатилось и застыло на месте.
Глава 20
Солнцемудрая
В недрах Кирил Френдора медленно, словно оседающая пыль, воцарилась тишина. Большая часть скальных огней погасла, но некоторые еще продолжали гореть, тускло освещая каверну. Воздух по-прежнему был насыщен серой, но теперь, с исчезновением острого запаха эфирного масла, казался почти чистым. На месте многих сталактитов в потолке пещеры зияли дыры. Дрожь отдаленных сотрясений то и дело прокатывалась под ногами, но они уже не несли угрозы. С каждым разом толчки становились все слабее, постепенно удаляясь за пределы досягаемости восприятия Линден.
Скрестив ноги, она сидела рядом с возвышением, на коленях ее покоилась голова Ковенанта. Он не дышал – он уже начал остывать.
Все, что делало Ковенанта столь дорогим ей, уходило, но она не хотела с этим мириться. На его лице застыло странное выражение, в котором смешались поражение и триумф – сплав всепрощения и непреклонности. Так или иначе, он выглядел более умиротворенным, чем когда бы то ни было.
Она не поднимала глаз, чтобы встретить взгляд его серебристого призрака. Ей не требовалось видеть, как склоняется он над ней, словно его сердце истекает кровью, желая ее утешить. Достаточно было простого ощущения его присутствия. В молчании склонилась она над телом Ковенанта. Красота, которую он обрел, наполняла ее глаза слезами.
Скрестив ноги, она сидела рядом с возвышением, на коленях ее покоилась голова Ковенанта. Он не дышал – он уже начал остывать.
Все, что делало Ковенанта столь дорогим ей, уходило, но она не хотела с этим мириться. На его лице застыло странное выражение, в котором смешались поражение и триумф – сплав всепрощения и непреклонности. Так или иначе, он выглядел более умиротворенным, чем когда бы то ни было.
Она не поднимала глаз, чтобы встретить взгляд его серебристого призрака. Ей не требовалось видеть, как склоняется он над ней, словно его сердце истекает кровью, желая ее утешить. Достаточно было простого ощущения его присутствия. В молчании склонилась она над телом Ковенанта. Красота, которую он обрел, наполняла ее глаза слезами.