Страница:
Спутники уставились на харучая.
– ...Она говорит, что взяла этого Опустошителя себе в пользование. Именно так и говорит – не убила, а взяла в пользование. А обрывки его сущности Ном поглотила... – Кайл не без труда разгладил морщины на лбу, – и таким образом песчаная горгона обрела способность говорить.
Харучай взглянул в лицо Ковенанту и добавил:
– Ном благодарит тебя, юр-Лорд.
«Благодарит, – сокрушенно подумал Ковенант. – Нашла кого благодарить». Он не сумел победить Гиббона. Допустил гибель Хоннинскрю. Он не заслуживал благодарности. И у него не оставалось времени даже для сожалений. Кожа его уже приобрела болезненно темный оттенок. Ковенант физически ощущал собственную изношенность. Тьма вздымалась в нем, настоятельно требуя ответа. Того ответа, о котором он знал из ночных кошмаров. Еще удерживая в себе разрастающееся пламя, он повернулся и зашагал прочь из Зала Даров, прочь от Линден, Первой, Кайла, Ном и павшего Хоннинскрю.
Но стоило Ковенанту ступить ногой на ступеньку лестницы, что-то, похоже на незримую руку, железной хваткой сомкнулось вокруг его сознания, и он остановился. Чужая воля пыталась лишить его возможности принимать решения. Пожалуйста, – звучало у него в мозгу. – Пожалуйста, не надо.
Ковенант не обладал видением, а в этот момент едва ли пребывал и в здравом рассудке, но это не помешало ему узнать Линден. Линден, пытавшуюся овладеть им.
Не делай этого.
Установившаяся между ними связь позволила Ковенанту ощутить, что она рыдает. Но за болью Линден крылась неистовая страсть. И непреклонное намерение не позволить ему поступить по-своему. Не допустить, чтобы он по собственной воле ушел из жизни.
Я не отпущу тебя.
Ковенант понял ее. Да и как бы мог он не понять? Линден, с ее обостренным восприятием, не могла не чувствовать, что его контроль над силой уже на исходе. Его отчаяние не могло ускользнуть от нее, и не было сомнений относительно его цели. Она пыталась его спасти.
Ты слишком многого хочешь.
Но то, чего она добивалась, стало бы не избавлением, а проклятием. Она неверно поняла, что действительно необходимо Ковенанту. На что она могла рассчитывать, когда бы его безумие стало необратимым? И как смогла бы сама противостоять Презирающему, имея на душе такое бремя?
Ковенант не стал бороться с ней с помощью огня, ибо боялся повредить ей. Вместо того он вспомнил о молчании, в которое погрузили его элохимы, и о бредовом беспамятстве, вызванном порчей. В прошлом и того и другого по отдельности было бы более чем достаточно, чтобы отвратить Линден от ее намерения. Сейчас он воспользовался и тем и другим одновременно, стремясь наглухо закрыть для нее двери своего сознания. Но Линден была сильнее, чем когда бы то ни было. Она многому научилась и благодаря их близости знала о нем даже самое сокровенное. Побуждаемая стремлением, коренившимся в самом существе ее жизни, Линден вновь и вновь взывала к нему. Хватка ее воли не ослабевала. Разорвать ее Ковенанту было трудно и потому, что это означало причинить Линден боль. Выталкивая ее за пределы своего «я», он словно сдирал собственную кожу, отрывал часть собственной плоти. Но Линден не понимала его. Она по-прежнему видела его гонимым той жалостью к себе, что, переродившись в злобу, погубила ее отца. И испытала слишком сильное потрясение, для того чтобы полностью отдавать отчет в своих действиях. В конце концов, Ковенанту удалось закрыть для нее свой разум, и он продолжил подниматься по лестнице.
Ему вослед прозвучал сиротливый крик:
– Я люблю тебя!
Ковенант дрогнул, но тут же взял себя в руки и двинулся дальше.
Подгоняемый все возрастающей силой черного огня, он направился к святилищу. Дважды ему попадались группы Всадников, и оба раза они нападали на него с таким неистовством, словно понимали, какова его цель. Ковенант не обращал на них внимания: сейчас он был уязвим не снаружи, а лишь изнутри. Отчасти по памяти, отчасти же по наитию он неуклонно шел к основанию огромной пещеры в сердце Ревелстоуна. Туда, где пылал Ядовитый Огонь. Прежде жители города собирались там, дабы сплотиться в преданности Стране. Вдоль стен цилиндрической пещеры тянулись балконы, с которых люди слушали Лордов, обращавшихся к ним с находившегося внизу помоста. Но теперь этот помост исчез. Его заменил ров, чудовищный резервуар для питавшей Ядовитый Огонь крови.
У ближайшего входа его дожидался Финдейл.
Желтые глаза Обреченного по-прежнему были полны мукой, но гнев, с которым он так часто обличал Ковенанта, исчез. На смену ему пришла печаль.
– Ты идешь на гибель, Обладатель Кольца, – тихо промолвил элохим. – Теперь я понимаю тебя. Это отчаянный риск. Я не могу поручиться за результаты и не знаю, смогу ли быть достойным тебя. Но я тебя не покину.
Рукхи Всадников не смогли тронуть Ковенанта, но зато он был тронут словами элохима. Собравшись с духом, он вступил в пределы святилища.
Там, словно в плавильной печи самого солнца, завывал Ядовитый Огонь. Бушующие языки пламени вздымались до самых верхних балконов, где теперь покоился огромный металлический треугольник – мастер-рукх, через который мощь Ядовитого Огня передавалась к рукхам Верных. Казалось, что неистовый жар мгновенно обуглил его лицо, проник в легкие, опаляя плоть, и пронзил его насквозь, стремясь выжечь волю. Но Ковенант не дрогнул. Он сам избрал этот путь и не собирался сворачивать. Помедлив лишь на миг, ушедший на то, чтобы расплавить мастер-рукх и таким образом отрезать Всадников от источника их силы, он ступил в горнило ада.
Нести то, что должно нести...
Ведомый своими сновидениями, Ковенант шагнул прямо в Ядовитый Огонь, и в этот миг ему показалось, что в сердце приоткрылась маленькая чистая дверца. Дверца надежды.
В этом дарованная тебе милость.
Пламя объяло его, раскаляя тьму добела.
Часть вторая
Глава 11
– ...Она говорит, что взяла этого Опустошителя себе в пользование. Именно так и говорит – не убила, а взяла в пользование. А обрывки его сущности Ном поглотила... – Кайл не без труда разгладил морщины на лбу, – и таким образом песчаная горгона обрела способность говорить.
Харучай взглянул в лицо Ковенанту и добавил:
– Ном благодарит тебя, юр-Лорд.
«Благодарит, – сокрушенно подумал Ковенант. – Нашла кого благодарить». Он не сумел победить Гиббона. Допустил гибель Хоннинскрю. Он не заслуживал благодарности. И у него не оставалось времени даже для сожалений. Кожа его уже приобрела болезненно темный оттенок. Ковенант физически ощущал собственную изношенность. Тьма вздымалась в нем, настоятельно требуя ответа. Того ответа, о котором он знал из ночных кошмаров. Еще удерживая в себе разрастающееся пламя, он повернулся и зашагал прочь из Зала Даров, прочь от Линден, Первой, Кайла, Ном и павшего Хоннинскрю.
Но стоило Ковенанту ступить ногой на ступеньку лестницы, что-то, похоже на незримую руку, железной хваткой сомкнулось вокруг его сознания, и он остановился. Чужая воля пыталась лишить его возможности принимать решения. Пожалуйста, – звучало у него в мозгу. – Пожалуйста, не надо.
Ковенант не обладал видением, а в этот момент едва ли пребывал и в здравом рассудке, но это не помешало ему узнать Линден. Линден, пытавшуюся овладеть им.
Не делай этого.
Установившаяся между ними связь позволила Ковенанту ощутить, что она рыдает. Но за болью Линден крылась неистовая страсть. И непреклонное намерение не позволить ему поступить по-своему. Не допустить, чтобы он по собственной воле ушел из жизни.
Я не отпущу тебя.
Ковенант понял ее. Да и как бы мог он не понять? Линден, с ее обостренным восприятием, не могла не чувствовать, что его контроль над силой уже на исходе. Его отчаяние не могло ускользнуть от нее, и не было сомнений относительно его цели. Она пыталась его спасти.
Ты слишком многого хочешь.
Но то, чего она добивалась, стало бы не избавлением, а проклятием. Она неверно поняла, что действительно необходимо Ковенанту. На что она могла рассчитывать, когда бы его безумие стало необратимым? И как смогла бы сама противостоять Презирающему, имея на душе такое бремя?
Ковенант не стал бороться с ней с помощью огня, ибо боялся повредить ей. Вместо того он вспомнил о молчании, в которое погрузили его элохимы, и о бредовом беспамятстве, вызванном порчей. В прошлом и того и другого по отдельности было бы более чем достаточно, чтобы отвратить Линден от ее намерения. Сейчас он воспользовался и тем и другим одновременно, стремясь наглухо закрыть для нее двери своего сознания. Но Линден была сильнее, чем когда бы то ни было. Она многому научилась и благодаря их близости знала о нем даже самое сокровенное. Побуждаемая стремлением, коренившимся в самом существе ее жизни, Линден вновь и вновь взывала к нему. Хватка ее воли не ослабевала. Разорвать ее Ковенанту было трудно и потому, что это означало причинить Линден боль. Выталкивая ее за пределы своего «я», он словно сдирал собственную кожу, отрывал часть собственной плоти. Но Линден не понимала его. Она по-прежнему видела его гонимым той жалостью к себе, что, переродившись в злобу, погубила ее отца. И испытала слишком сильное потрясение, для того чтобы полностью отдавать отчет в своих действиях. В конце концов, Ковенанту удалось закрыть для нее свой разум, и он продолжил подниматься по лестнице.
Ему вослед прозвучал сиротливый крик:
– Я люблю тебя!
Ковенант дрогнул, но тут же взял себя в руки и двинулся дальше.
Подгоняемый все возрастающей силой черного огня, он направился к святилищу. Дважды ему попадались группы Всадников, и оба раза они нападали на него с таким неистовством, словно понимали, какова его цель. Ковенант не обращал на них внимания: сейчас он был уязвим не снаружи, а лишь изнутри. Отчасти по памяти, отчасти же по наитию он неуклонно шел к основанию огромной пещеры в сердце Ревелстоуна. Туда, где пылал Ядовитый Огонь. Прежде жители города собирались там, дабы сплотиться в преданности Стране. Вдоль стен цилиндрической пещеры тянулись балконы, с которых люди слушали Лордов, обращавшихся к ним с находившегося внизу помоста. Но теперь этот помост исчез. Его заменил ров, чудовищный резервуар для питавшей Ядовитый Огонь крови.
У ближайшего входа его дожидался Финдейл.
Желтые глаза Обреченного по-прежнему были полны мукой, но гнев, с которым он так часто обличал Ковенанта, исчез. На смену ему пришла печаль.
– Ты идешь на гибель, Обладатель Кольца, – тихо промолвил элохим. – Теперь я понимаю тебя. Это отчаянный риск. Я не могу поручиться за результаты и не знаю, смогу ли быть достойным тебя. Но я тебя не покину.
Рукхи Всадников не смогли тронуть Ковенанта, но зато он был тронут словами элохима. Собравшись с духом, он вступил в пределы святилища.
Там, словно в плавильной печи самого солнца, завывал Ядовитый Огонь. Бушующие языки пламени вздымались до самых верхних балконов, где теперь покоился огромный металлический треугольник – мастер-рукх, через который мощь Ядовитого Огня передавалась к рукхам Верных. Казалось, что неистовый жар мгновенно обуглил его лицо, проник в легкие, опаляя плоть, и пронзил его насквозь, стремясь выжечь волю. Но Ковенант не дрогнул. Он сам избрал этот путь и не собирался сворачивать. Помедлив лишь на миг, ушедший на то, чтобы расплавить мастер-рукх и таким образом отрезать Всадников от источника их силы, он ступил в горнило ада.
Нести то, что должно нести...
Ведомый своими сновидениями, Ковенант шагнул прямо в Ядовитый Огонь, и в этот миг ему показалось, что в сердце приоткрылась маленькая чистая дверца. Дверца надежды.
В этом дарованная тебе милость.
Пламя объяло его, раскаляя тьму добела.
Часть вторая
АПОФЕОЗ
Глава 11
Последствия
Лишь ярость давала Линден силы держаться прямо и следовать по бесконечным тоннелям Ревелстоуна за потоком воды. Ном она оставила наверху, на плато, где она расширяла и углубляла проделанный ею в скале канал. Тот самый, по которому не тронутая Солнечным Ядом вода горного озера устремлялась вглубь твердыни.
С веселым плеском неслась она по коридорам и лестницам, снося по пути еще оставшиеся завалы и баррикады. Тропу для этого потока подготовили Великаны, а они понимали самую душу камня. Словно откликаясь на их зов, пенистый поток устремлялся туда, куда хотела направить его Линден.
В открытую дверь святилища, где, несмотря на все случившееся, полыхал Ядовитый Огонь. Как будто Ковенант не вступил в пламя и крик его не вознесся к небесам.
Именно ярость и отчаяние помогли Линден найти способ потушить неугасимое пламя Верных. Когда Ковенант вышел из Зала Даров, она поняла, куда он собрался, и поняла – или решила, что поняла, – каковы его намерения. Решила, что он, не желая более представлять собой угрозу для дорогих ему людей, вознамерился покончить счеты с жизнью, подобно ее отцу; правда, тот сделал это из жалости к себе. Пробыв некоторое время в непосредственной близости от Гиббона-Опустошителя, она поняла, что ее собственное тяготение к смерти в действительности являлось не чем иным, как темной, жаждой могущества, желанием избавиться от страха смерти и обрести власть над жизнью. То, что делала эта тьма с ней, открыло Линден глаза. Она знала – такую жажду невозможно удовлетворить, не став слугой Презирающего. Намерение Ковенанта принести себя в жертву могло отдать его душу во власть Лорда Фоула. Этого она допустить не могла.
И потому попыталась освободить его.
Однако он оказался на удивление силен. Причем не только не допустил ее в свое сознание, но и не совершил самоубийства. И теперь на долю Линден осталось только одно отчаяние.
Там, в Зале Даров, Первая со скорбью во взоре наблюдала за тем, как песчаная горгона роет могилу для Хоннинскрю. Капитан имел право упокоиться в этом месте, ибо воистину преподнес в дар Ревелстоуну свою жизнь. Кайл вопросительно смотрел на Линден, ожидая, что она присоединится к остальным и займется ранеными. Но она покинула их и последовала за Ковенантом навстречу его судьбе. Возможно, она надеялась, что найдет способ заставить его обратить на нее внимание. Или просто-напросто не могла заставить себя расстаться с ним.
То, что испытывал Ковенант в горниле Ядовитого Огня, едва не сломало ее – но в то же время заставило сосредоточиться и найти решение. Она послала мысленный призыв – Ном и Кайл откликнулись на него, а вместе с ними в святилище прибежала и Первая. При виде того, что делал Ковенант, лицо воительницы посерело от ужаса. Но она быстро пришла в себя, услышав от Линден, как можно потушить тлетворное пламя. Послав Кайла собирать остальных спутников, Великанша в сопровождении Ном отправилась наверх – на поиски горного озера. Линден оставалась с Ковенантом.
Она разделяла его мучения, чувствовала, как Ядовитый Огонь сдирает кожу с его души. Это продолжалось до тех пор, пока порча Фоула не была выжжена и Ковенант не вышел из пламени обновленным – словно рожденным заново, но начисто лишенным способности воспринимать окружающее. Он не видел ее; даже не осознавал ее присутствия, тогда как ее боль оставалась с ней.
Когда же он, не замечая ее, прошел мимо, направляясь к неведомой цели, сердце Линден сжалось от боли. Она чувствовала себя осиротевшей, заброшенной, словно опустошенная Солнечным Ядом Земля. Ибо, увидев, как появился он из огня и отрешенно проследовал мимо, она поняла, что за этим кроется неосознанный страх. Страх перед ней, перед непростительной пагубностью того, что она пыталась с ним сделать. Пыталась вопреки собственному страху перед насилием над чужой личностью, вопреки искренней убежденности в том, что никто не вправе подчинить себе волю, мысли и чувства другого человека. По отношению к Ковенанту она повела себя так, словно была Опустошителем.
Хотела спасти его жизнь – ценой уничтожения личности.
Этому не могло быть прощения. Даже если бы ему суждено было погибнуть в Ядовитом Огне или сокрушить Арку Времени, ее поступок представлял собой духовное преступление, в сравнении с которым обычное убийство бледнело. В какой-то момент Линден показалось, что у нее нет иного выхода, кроме как последовать его примеру и позволить Ядовитому Огню выжечь черноту из ее души, чтобы она никогда больше не представляла угрозы для своих близких.
«Проклятие Страны ложится на твои плечи, – говорил ей Гиббон-Опустошитель, – ты просто еще не представляешь себе всей глубины собственного Осквернения».
И если вся ее жизнь прошла под знаком неосознанной жажды силы, то не стоило ли поступить с ней так, как она того заслуживала – а именно положить ей конец? Рядом никого не было, и никто не мог ее остановить?
Но тут Линден увидела Финдейла. Казалось, он возник ниоткуда, словно откликнувшись на ее отчаяние. Элохим стоял прямо перед ней: лицо его являло собой воплощение печали, а в желтых глазах застыла боль, заставляющая поверить, что мука Ядовитого Огня была понятна и ему.
– Солнцемудрая, – промолвил Финдейл с тяжким вздохом, – я хочу отговорить тебя, хотя и не знаю как. Я не желаю твоей смерти, несмотря на то, что она, возможно, многое бы для меня упростила. Но подумай об Обладателе кольца. Если уйдешь ты, какая надежда останется у него? Кто сможет помешать ему погубить Землю?
«Надежда? – с болью подумала Линден. – Да ведь я сама едва не отняла у него возможность не только надеяться, но даже понимать, что такое надежда». Однако спорить не стала и, понурив голову, словно Финдейл сделал ей выговор, покинула святилище Верных. В конце концов, разве было у нее право следовать путем Ковенанта? И она побрела по незнакомым коридорам твердыни, пытаясь выбраться на верхнее плато. Через некоторое время к ней присоединился Доррис. Доложив, что с сопротивлением Верных покончено и харучаи уже приступили к выполнению ее указаний, он вывел Линден наверх – к солнцу и Мерцающему озеру.
Там она обнаружила Первую и Ном. Следуя распоряжениям воительницы, горгона пробивала в толще скалы водоотвод. Зверь повиновался ей, словно не только понимал приказы, но и предугадывал ее желания. Когда бы не дикая ярость, с которой Ном дробила и крошила камень, ее можно было бы счесть ручной. Не приходилось сомневаться в том, что скоро канал будет готов и неоскверненную воду Мерцающего можно будет отвести от водопада Фэл и направить в святилище.
Оставив Ном под присмотром Линден, Первая вернулась в Ревелстоун – помочь раненым товарищам. Довольно скоро она послала наверх харучая, который доложил Избранной, что ожоги Мрака и раны, нанесенные ядовитыми шпорами Рысаков, поддаются целительному воздействию вауры, витрима и «глотка алмазов». Жизни Сотканного-Из-Тумана, несмотря на всю тяжесть его ранения, ничто не угрожало. Однако множество людей – и мужчин и женщин – нуждались в помощи врача. В помощи Линден.
Но Линден оставалась с песчаной Горгоной до тех пор, пока не был прорыт канал и вода не устремилась вниз. И пока она не удостоверилась в том, что Ном не собирается разрушать город. Это убеждение пришло не сразу – Линден не знала, какое воздействие мог оказать Опустошитель на природную свирепость горгоны. Однако зверь повиновался ее приказам, словно не только понимал, но и одобрял их...
В конце концов, Линден мысленно спросила, что горгона будет делать, если останется без присмотра. Та отбежала в сторону и принялась углублять канал.
Это несколько успокоило Линден. К тому же на открытом плато она чувствовала себя отданной во власть нещадно палящего солнца, грозящего обратить ее душу в пыль. Ей не терпелось оказаться под защитой камня, и она настоятельно нуждалась в простом человеческом деле – нужном и важном деле, которое помогло бы ей собраться.
Предоставив Ном самой себе, она последовала за устремлявшимся вглубь твердым потоком.
И вот теперь дрожащий свет факела увлекал ее туда, где рождался Ядовитый Огонь.
Доррис по-прежнему держался рядом, но она едва ли осознавала его присутствие. Линден воспринимала всех харучаев сразу, но так, словно они явились частью Ревелстоуна, некой эманацией древнего гранита твердыни. Остатки своего видения она устремляла только вперед, туда, где Ядовитый Огонь яростно сопротивлялся натиску неоскверненных вод. Противоборство стихий было столь ожесточенным, что поначалу исход его вызвал сомнения. Однако уже вскоре, глядя на устремившийся к святилищу бурлящий поток, она поняла, что Ядовитый Огонь постепенно затухает.
Горное озеро и на этот раз явило себя вместилищем надежды.
Однако по большому счету надежда эта была тщетной. Отнюдь не тешившая себя самообманом, Линден прекрасно понимала, что потушить Ядовитый Огонь еще не значит покончить с Солнечным Ядом. Века кровопролития лишь подпитывали Солнечный Яд, усиливая его власть над страной, но порождавшая его причина была иной.
Когда после катастрофы у Первого Дерева Ковенант впал в отчаяние, Линден убедила его в настоятельной необходимости положить конец кровавому правлению Верных. Она требовала от Ковенанта действий, предпочитая забыть о неизбежности его смерти.
«Раз уж тебе приспичило умереть, – кричала ему Линден, – то сделай, по крайней мере, так, чтобы смерть твоя не была напрасной». Но даже тогда она знала, что Солнечный Яд не исчезнет и будет по-прежнему безжалостно вгрызаться в сердце Земли. Знала, но упорно добивалась от него обещания действовать, ибо и сама нуждалась в конкретной и осязаемой цели, что помогла бы ей устоять против тьмы. А также потому, что любое решение было предпочтительнее его отчаяния.
Но когда она добилась-таки от него обещания бороться, Ковенант спросил, что же собирается делать она сама.
«Я буду ждать, – ответила тогда Линден, – мое время еще придет». Произнося эти слова, она не осознавала их истинного значения, не осознавала, возможно, до тех пор, пока Гиббон не заявил, что она не представляет себе истинной глубины собственного Осквернения. И когда пришло ее время, она попыталась овладеть разумом самого дорогого ей человека.
А время ее пришло – она видела это столь же отчетливо, как вытекающий из разверстых дверей святилища бурлящий поток. Солнце пустыни въедалось в ее душу: совсем скоро Солнечному Яду предстояло окончательно овладеть ею. И тогда она действительно станет Солнцемудрой, но отнюдь не в том смысле, какой придавали этому прозванию элохимы.
Укоренившаяся привычка, когда-то бывшая формой самоутверждения, заставила ее запустить пальцы в волосы, чтобы хоть немного привести голову в порядок. Но волосы были так грязны, что она скривилась от отвращения. Не худо бы помыться – промелькнула на задворках сознания случайная, тут же отброшенная мысль. Грязь ее прегрешений, нельзя было смыть даже незатронутой скверной водой Мерцающего. К тому же Ядовитый Огонь еще не угас, и в ее помощи нуждались люди. Линден не могла тратить время на себя. В непосредственной близости от святилища вода закипала. Жар Ядовитого Огня на какое-то время притупил способность Линден к восприятию, но вскоре она сосредоточилась и смогла определить местоположение Первой и Красавчика. Они находились недалеко, а когда вынырнули из клубов малинового пара, то выглядели так, словно натиск вод Мерцающего на Ядовитый Огонь вернул их к жизни.
Но, тем не менее, черты Красавчика были искажены усталостью и неизбывной болью, словно он навеки забыл, что такое веселье и радость. У Линден перехватило дыхание.
«О Красавчик, – молча твердила она, – о Красавчик! Как мне жаль тебя!»
Первая держалась лучше. Гибель Хоннинскрю не могла не стать для нее горем, но рядом с мужем она могла перенести его. И она была меченосицей, воительницей, суть жизни которой составляла борьба. Отряд одержал победу, а стало быть, возглавляемый ею Поиск не был напрасен. Каким-то образом им удалось приветствовать Линден улыбками. Несмотря ни на что, они оставались Великанами и любили ее. Линден же ощутила жгучую пустоту и печаль, ибо понимала, что недостойна таких друзей.
Без лишних предисловий Первая указала на святилище:
– Смелый замысел, Избранная, им можно гордиться. Чистота горных вод завершит то, что даже Друг Земли, с его силой... – Неожиданно она осеклась, пристально присматриваясь к Линден. К глазам воительницы подступили слезы.
– О Избранная, – вздохнула она, – не кори себя. Ты смертна, как и все мы, тогда как злокозненность нашего врага превосходит всякое разумение. Тебе не следует...
– Я пыталась овладеть им! – горестно воскликнула Линден. – Как мерзкий Опустошитель. Я едва не погубила нас обоих...
– Пусть так, – оборвала ее Первая более суровым тоном, – но сейчас не время предаваться терзаниям. Люди нуждаются в твоей помощи. Предвратный зал полон раненых. Им нужен уход... – Первая сглотнула и тут же продолжила: – Сотканный-Из-Тумана старается помочь им, хотя его рана едва ли не самая тяжелая. Но он не оставит этих несчастных... – Взглянув Линден прямо в глаза, Первая заключила: – Он выполняет твою работу.
– Я знаю, – со вздохом отозвалась Линден. – Знаю. – Больше ей сказать было нечего. Скрепя сердце она позволила Доррису отвести себя в предвратный зал.
Последствия ужасной бойни ошеломили ее. Мрак изувечил каменный пол, вырвав куски гранита, словно частицы плоти. Мертвые Рысаки валялись в лужах собственной крови. Многие харучаи получили тяжкие раны, а один из них уже расстался с жизнью. Но сильнее всего сердце ее сжалось при виде разбросанных по полу изувеченных тел тех, кто не имел никакого отношения к битве и не представлял себе, с кем и ради чего она ведется, – конюхов, прачек, поваров, садовников...
Линден не могла больше сдерживать слезы – да и не пыталась. Сквозь застилающую глаза пелену она заговорила с Доррисом. Он и еще несколько харучаев были посланы на поиски дерева для шин, чистых тряпок для бинтов, острого ножа, горячей воды и всего метеглина, какой удастся отыскать в Ревелстоуне, ибо имевшихся у отряда запасов витрима и «глотка алмазов» было явно недостаточно. Затем, используя скорее видение, нежели зрение, она принялась искать Сотканного-Из-Тумана.
Великан хлопотал над поверженными противниками – он помогал раненым Верным, словно был целителем или же мог стать им в силу категорического неприятия страданий и боли. Сначала он отделил павших от тех, кого можно еще было спасти, а затем, устроив живых как можно удобнее, принялся перевязывать их раны клочьями ткани, вырванными из одеяний погибших. Ауру горестного Великана Линден ощущала так четко, что ей казалось, будто она слышит его безмолвные стенания: «Этого человека я убил, этого изувечил, этого сделал калекой...»
Печаль его была так остра, что сердце Линден невольно дрогнуло. Сомнение в себе заставляло Великана сражаться с неимоверной яростью, но пролитая кровь ужасала его самого.
Словно не замечая появления Линден, Сотканный-Из-Тумана продолжал свой скорбный труд. Подойдя поближе, она потянула его за руку, а когда он наклонился, обхватила Великана за шею. Сотканный-Из-Тумана непроизвольно выпрямился, придерживая Линден одной рукой, и она зашептала ему на ухо:
– Ты спас мне жизнь. Спас, когда я не могла себя защитить и никто из харучаев не имел возможности помочь мне. Виноваты Верные, заставившие этих несчастных напасть на тебя. У тебя не было выбора, Сотканный-Из-Тумана. Не мог же ты позволить им просто убить тебя.
«Сотканный-Из-Тумана, помоги мне, – говорила она про себя. – Ты только сражался, и ничего более. А я – я пыталась овладеть им!»
Некоторое время мускулы Великана оставались напряженными, словно сведенными судорогой печали, но затем оцепенение спало, и он бережно опустил Линден на пол.
– Избранная, – промолвил он, словно почувствовав, в чем она нуждается, – для меня будет благословением, если ты займешься моей рукой. Мне больно.
«Господи помилуй! – сказала про себя Линден. – Ему больно». Локоть Великана был раздроблен так, что торчащие наружу кости при малейшем движении терлись одна о другую. Но Сотканный-Из-Тумана продолжал сражаться, а лишь только битва закончилась, принялся помогать недавним противникам. И теперь всего-навсего сказал, что ему больно! Он помог ей, помог куда больше, чем она того заслуживала.
Как только Доррис и его люди принесли все, что требовалось, Линден велела им развести костер и вскипятить воды, а сама занялась раной Сотканного-Из-Тумана. Внутренне содрогаясь, она промыла ее, соединила переломанные кости, наложила шину и туго перебинтовала руку. Но работа ее только начиналась. Оказав помощь Великану, Линден поспешила к раненым харучаям. Страшная рана заставила ее вспомнить о так и не исцеленном увечье, нанесенном песчаной Горгоной Киру, – и она полностью отдалась врачеванию, словно, принимая чужие страдания на себя, в какой-то мере искупала свою вину. Сделав все возможное для харучаев, Линден без промедления занялась пострадавшими Всадниками и служителями Верных. Она и сама не заметила, как минул день и за разбитыми воротами твердыни взошла луна. Пещеру наполнял запах спекшейся крови. Многие служители твердыни при ее приближении кричали от ужаса – со стороны победителей они ожидали лишь мщения. Но Линден не покладая рук продолжала работу. К тому же помочь она могла далеко не всем. Иные, увы, помощи не дождались. Линден была готова сказать себе, что она сделала все, что могла, когда подошедший Кайл объявил, что ее хочет видеть юр-Лорд.
Наверное, она должна была испытать потрясение, но была слишком измотана даже для этого. Перед ее глазами до сих пор стояла ужасная картина: объятый Ядовитым Огнем Ковенант, словно бы желавший выжечь из себя черноту и таким образом обратить оскверняющее пламя в святое. Однако она слишком устала, для того чтобы испытывать страх...
Аккуратно делая последние перевязки, Линден обратилась к Доррису:
– Когда Ядовитый Огонь выгорит до конца, нужно, чтобы вода вернулась в первоначальное русло. Кроме того, необходимо убрать отсюда мертвых. Пусть Ном похоронит их за воротами.
Уж это-то они заслужили. Все.
– И пусть твои люди позаботятся о них. – Линден указала на лежащих на полу пещеры многочисленных раненых в бандажах и повязках. – Они еще пригодятся Стране.
Всем сердцем принимая утверждение Ковенанта, что Сандер и Холлиан являют собой будущее Страны, Линден искренне полагала: освободившись от власти Верных, бывшие служители твердыни смогут послужить той же цели.
Доррис и Кайл смотрели на нее, ничем не выражая своих чувств. По правде сказать, у нее не было особых оснований ожидать их повиновения. Эти люди были воинами, а не врачами или сиделками. И верность свою они отдавали Ковенанту, а отнюдь не ей. Более того, Бринн и Кайл некогда обвинили ее в пособничестве Злу.
Однако харучаи не остались безучастными к просьбе Линден. Водяные девы и Верные научили их осознавать пределы своих возможностей. А великая победа Бринна повлекла за собой смерть Морского Мечтателя и открыла путь для дальнейших ухищрений Презирающего. Все эти события не прошли для харучаев даром.
– Все будет сделано, – бесстрастно заверил ее Кайл. – Ты Линден Эвери. Избранная. Все будет сделано, как ты сказала.
С сокрушенным сердцем она сделала все возможное для последнего из раненых – приняла его последний вздох, ибо была всего лишь женщиной и не могла повсюду поспеть вовремя, и, распрямив затекшие колени, пошла за Кайлом к выходу.
С веселым плеском неслась она по коридорам и лестницам, снося по пути еще оставшиеся завалы и баррикады. Тропу для этого потока подготовили Великаны, а они понимали самую душу камня. Словно откликаясь на их зов, пенистый поток устремлялся туда, куда хотела направить его Линден.
В открытую дверь святилища, где, несмотря на все случившееся, полыхал Ядовитый Огонь. Как будто Ковенант не вступил в пламя и крик его не вознесся к небесам.
Именно ярость и отчаяние помогли Линден найти способ потушить неугасимое пламя Верных. Когда Ковенант вышел из Зала Даров, она поняла, куда он собрался, и поняла – или решила, что поняла, – каковы его намерения. Решила, что он, не желая более представлять собой угрозу для дорогих ему людей, вознамерился покончить счеты с жизнью, подобно ее отцу; правда, тот сделал это из жалости к себе. Пробыв некоторое время в непосредственной близости от Гиббона-Опустошителя, она поняла, что ее собственное тяготение к смерти в действительности являлось не чем иным, как темной, жаждой могущества, желанием избавиться от страха смерти и обрести власть над жизнью. То, что делала эта тьма с ней, открыло Линден глаза. Она знала – такую жажду невозможно удовлетворить, не став слугой Презирающего. Намерение Ковенанта принести себя в жертву могло отдать его душу во власть Лорда Фоула. Этого она допустить не могла.
И потому попыталась освободить его.
Однако он оказался на удивление силен. Причем не только не допустил ее в свое сознание, но и не совершил самоубийства. И теперь на долю Линден осталось только одно отчаяние.
Там, в Зале Даров, Первая со скорбью во взоре наблюдала за тем, как песчаная горгона роет могилу для Хоннинскрю. Капитан имел право упокоиться в этом месте, ибо воистину преподнес в дар Ревелстоуну свою жизнь. Кайл вопросительно смотрел на Линден, ожидая, что она присоединится к остальным и займется ранеными. Но она покинула их и последовала за Ковенантом навстречу его судьбе. Возможно, она надеялась, что найдет способ заставить его обратить на нее внимание. Или просто-напросто не могла заставить себя расстаться с ним.
То, что испытывал Ковенант в горниле Ядовитого Огня, едва не сломало ее – но в то же время заставило сосредоточиться и найти решение. Она послала мысленный призыв – Ном и Кайл откликнулись на него, а вместе с ними в святилище прибежала и Первая. При виде того, что делал Ковенант, лицо воительницы посерело от ужаса. Но она быстро пришла в себя, услышав от Линден, как можно потушить тлетворное пламя. Послав Кайла собирать остальных спутников, Великанша в сопровождении Ном отправилась наверх – на поиски горного озера. Линден оставалась с Ковенантом.
Она разделяла его мучения, чувствовала, как Ядовитый Огонь сдирает кожу с его души. Это продолжалось до тех пор, пока порча Фоула не была выжжена и Ковенант не вышел из пламени обновленным – словно рожденным заново, но начисто лишенным способности воспринимать окружающее. Он не видел ее; даже не осознавал ее присутствия, тогда как ее боль оставалась с ней.
Когда же он, не замечая ее, прошел мимо, направляясь к неведомой цели, сердце Линден сжалось от боли. Она чувствовала себя осиротевшей, заброшенной, словно опустошенная Солнечным Ядом Земля. Ибо, увидев, как появился он из огня и отрешенно проследовал мимо, она поняла, что за этим кроется неосознанный страх. Страх перед ней, перед непростительной пагубностью того, что она пыталась с ним сделать. Пыталась вопреки собственному страху перед насилием над чужой личностью, вопреки искренней убежденности в том, что никто не вправе подчинить себе волю, мысли и чувства другого человека. По отношению к Ковенанту она повела себя так, словно была Опустошителем.
Хотела спасти его жизнь – ценой уничтожения личности.
Этому не могло быть прощения. Даже если бы ему суждено было погибнуть в Ядовитом Огне или сокрушить Арку Времени, ее поступок представлял собой духовное преступление, в сравнении с которым обычное убийство бледнело. В какой-то момент Линден показалось, что у нее нет иного выхода, кроме как последовать его примеру и позволить Ядовитому Огню выжечь черноту из ее души, чтобы она никогда больше не представляла угрозы для своих близких.
«Проклятие Страны ложится на твои плечи, – говорил ей Гиббон-Опустошитель, – ты просто еще не представляешь себе всей глубины собственного Осквернения».
И если вся ее жизнь прошла под знаком неосознанной жажды силы, то не стоило ли поступить с ней так, как она того заслуживала – а именно положить ей конец? Рядом никого не было, и никто не мог ее остановить?
Но тут Линден увидела Финдейла. Казалось, он возник ниоткуда, словно откликнувшись на ее отчаяние. Элохим стоял прямо перед ней: лицо его являло собой воплощение печали, а в желтых глазах застыла боль, заставляющая поверить, что мука Ядовитого Огня была понятна и ему.
– Солнцемудрая, – промолвил Финдейл с тяжким вздохом, – я хочу отговорить тебя, хотя и не знаю как. Я не желаю твоей смерти, несмотря на то, что она, возможно, многое бы для меня упростила. Но подумай об Обладателе кольца. Если уйдешь ты, какая надежда останется у него? Кто сможет помешать ему погубить Землю?
«Надежда? – с болью подумала Линден. – Да ведь я сама едва не отняла у него возможность не только надеяться, но даже понимать, что такое надежда». Однако спорить не стала и, понурив голову, словно Финдейл сделал ей выговор, покинула святилище Верных. В конце концов, разве было у нее право следовать путем Ковенанта? И она побрела по незнакомым коридорам твердыни, пытаясь выбраться на верхнее плато. Через некоторое время к ней присоединился Доррис. Доложив, что с сопротивлением Верных покончено и харучаи уже приступили к выполнению ее указаний, он вывел Линден наверх – к солнцу и Мерцающему озеру.
Там она обнаружила Первую и Ном. Следуя распоряжениям воительницы, горгона пробивала в толще скалы водоотвод. Зверь повиновался ей, словно не только понимал приказы, но и предугадывал ее желания. Когда бы не дикая ярость, с которой Ном дробила и крошила камень, ее можно было бы счесть ручной. Не приходилось сомневаться в том, что скоро канал будет готов и неоскверненную воду Мерцающего можно будет отвести от водопада Фэл и направить в святилище.
Оставив Ном под присмотром Линден, Первая вернулась в Ревелстоун – помочь раненым товарищам. Довольно скоро она послала наверх харучая, который доложил Избранной, что ожоги Мрака и раны, нанесенные ядовитыми шпорами Рысаков, поддаются целительному воздействию вауры, витрима и «глотка алмазов». Жизни Сотканного-Из-Тумана, несмотря на всю тяжесть его ранения, ничто не угрожало. Однако множество людей – и мужчин и женщин – нуждались в помощи врача. В помощи Линден.
Но Линден оставалась с песчаной Горгоной до тех пор, пока не был прорыт канал и вода не устремилась вниз. И пока она не удостоверилась в том, что Ном не собирается разрушать город. Это убеждение пришло не сразу – Линден не знала, какое воздействие мог оказать Опустошитель на природную свирепость горгоны. Однако зверь повиновался ее приказам, словно не только понимал, но и одобрял их...
В конце концов, Линден мысленно спросила, что горгона будет делать, если останется без присмотра. Та отбежала в сторону и принялась углублять канал.
Это несколько успокоило Линден. К тому же на открытом плато она чувствовала себя отданной во власть нещадно палящего солнца, грозящего обратить ее душу в пыль. Ей не терпелось оказаться под защитой камня, и она настоятельно нуждалась в простом человеческом деле – нужном и важном деле, которое помогло бы ей собраться.
Предоставив Ном самой себе, она последовала за устремлявшимся вглубь твердым потоком.
И вот теперь дрожащий свет факела увлекал ее туда, где рождался Ядовитый Огонь.
Доррис по-прежнему держался рядом, но она едва ли осознавала его присутствие. Линден воспринимала всех харучаев сразу, но так, словно они явились частью Ревелстоуна, некой эманацией древнего гранита твердыни. Остатки своего видения она устремляла только вперед, туда, где Ядовитый Огонь яростно сопротивлялся натиску неоскверненных вод. Противоборство стихий было столь ожесточенным, что поначалу исход его вызвал сомнения. Однако уже вскоре, глядя на устремившийся к святилищу бурлящий поток, она поняла, что Ядовитый Огонь постепенно затухает.
Горное озеро и на этот раз явило себя вместилищем надежды.
Однако по большому счету надежда эта была тщетной. Отнюдь не тешившая себя самообманом, Линден прекрасно понимала, что потушить Ядовитый Огонь еще не значит покончить с Солнечным Ядом. Века кровопролития лишь подпитывали Солнечный Яд, усиливая его власть над страной, но порождавшая его причина была иной.
Когда после катастрофы у Первого Дерева Ковенант впал в отчаяние, Линден убедила его в настоятельной необходимости положить конец кровавому правлению Верных. Она требовала от Ковенанта действий, предпочитая забыть о неизбежности его смерти.
«Раз уж тебе приспичило умереть, – кричала ему Линден, – то сделай, по крайней мере, так, чтобы смерть твоя не была напрасной». Но даже тогда она знала, что Солнечный Яд не исчезнет и будет по-прежнему безжалостно вгрызаться в сердце Земли. Знала, но упорно добивалась от него обещания действовать, ибо и сама нуждалась в конкретной и осязаемой цели, что помогла бы ей устоять против тьмы. А также потому, что любое решение было предпочтительнее его отчаяния.
Но когда она добилась-таки от него обещания бороться, Ковенант спросил, что же собирается делать она сама.
«Я буду ждать, – ответила тогда Линден, – мое время еще придет». Произнося эти слова, она не осознавала их истинного значения, не осознавала, возможно, до тех пор, пока Гиббон не заявил, что она не представляет себе истинной глубины собственного Осквернения. И когда пришло ее время, она попыталась овладеть разумом самого дорогого ей человека.
А время ее пришло – она видела это столь же отчетливо, как вытекающий из разверстых дверей святилища бурлящий поток. Солнце пустыни въедалось в ее душу: совсем скоро Солнечному Яду предстояло окончательно овладеть ею. И тогда она действительно станет Солнцемудрой, но отнюдь не в том смысле, какой придавали этому прозванию элохимы.
Укоренившаяся привычка, когда-то бывшая формой самоутверждения, заставила ее запустить пальцы в волосы, чтобы хоть немного привести голову в порядок. Но волосы были так грязны, что она скривилась от отвращения. Не худо бы помыться – промелькнула на задворках сознания случайная, тут же отброшенная мысль. Грязь ее прегрешений, нельзя было смыть даже незатронутой скверной водой Мерцающего. К тому же Ядовитый Огонь еще не угас, и в ее помощи нуждались люди. Линден не могла тратить время на себя. В непосредственной близости от святилища вода закипала. Жар Ядовитого Огня на какое-то время притупил способность Линден к восприятию, но вскоре она сосредоточилась и смогла определить местоположение Первой и Красавчика. Они находились недалеко, а когда вынырнули из клубов малинового пара, то выглядели так, словно натиск вод Мерцающего на Ядовитый Огонь вернул их к жизни.
Но, тем не менее, черты Красавчика были искажены усталостью и неизбывной болью, словно он навеки забыл, что такое веселье и радость. У Линден перехватило дыхание.
«О Красавчик, – молча твердила она, – о Красавчик! Как мне жаль тебя!»
Первая держалась лучше. Гибель Хоннинскрю не могла не стать для нее горем, но рядом с мужем она могла перенести его. И она была меченосицей, воительницей, суть жизни которой составляла борьба. Отряд одержал победу, а стало быть, возглавляемый ею Поиск не был напрасен. Каким-то образом им удалось приветствовать Линден улыбками. Несмотря ни на что, они оставались Великанами и любили ее. Линден же ощутила жгучую пустоту и печаль, ибо понимала, что недостойна таких друзей.
Без лишних предисловий Первая указала на святилище:
– Смелый замысел, Избранная, им можно гордиться. Чистота горных вод завершит то, что даже Друг Земли, с его силой... – Неожиданно она осеклась, пристально присматриваясь к Линден. К глазам воительницы подступили слезы.
– О Избранная, – вздохнула она, – не кори себя. Ты смертна, как и все мы, тогда как злокозненность нашего врага превосходит всякое разумение. Тебе не следует...
– Я пыталась овладеть им! – горестно воскликнула Линден. – Как мерзкий Опустошитель. Я едва не погубила нас обоих...
– Пусть так, – оборвала ее Первая более суровым тоном, – но сейчас не время предаваться терзаниям. Люди нуждаются в твоей помощи. Предвратный зал полон раненых. Им нужен уход... – Первая сглотнула и тут же продолжила: – Сотканный-Из-Тумана старается помочь им, хотя его рана едва ли не самая тяжелая. Но он не оставит этих несчастных... – Взглянув Линден прямо в глаза, Первая заключила: – Он выполняет твою работу.
– Я знаю, – со вздохом отозвалась Линден. – Знаю. – Больше ей сказать было нечего. Скрепя сердце она позволила Доррису отвести себя в предвратный зал.
Последствия ужасной бойни ошеломили ее. Мрак изувечил каменный пол, вырвав куски гранита, словно частицы плоти. Мертвые Рысаки валялись в лужах собственной крови. Многие харучаи получили тяжкие раны, а один из них уже расстался с жизнью. Но сильнее всего сердце ее сжалось при виде разбросанных по полу изувеченных тел тех, кто не имел никакого отношения к битве и не представлял себе, с кем и ради чего она ведется, – конюхов, прачек, поваров, садовников...
Линден не могла больше сдерживать слезы – да и не пыталась. Сквозь застилающую глаза пелену она заговорила с Доррисом. Он и еще несколько харучаев были посланы на поиски дерева для шин, чистых тряпок для бинтов, острого ножа, горячей воды и всего метеглина, какой удастся отыскать в Ревелстоуне, ибо имевшихся у отряда запасов витрима и «глотка алмазов» было явно недостаточно. Затем, используя скорее видение, нежели зрение, она принялась искать Сотканного-Из-Тумана.
Великан хлопотал над поверженными противниками – он помогал раненым Верным, словно был целителем или же мог стать им в силу категорического неприятия страданий и боли. Сначала он отделил павших от тех, кого можно еще было спасти, а затем, устроив живых как можно удобнее, принялся перевязывать их раны клочьями ткани, вырванными из одеяний погибших. Ауру горестного Великана Линден ощущала так четко, что ей казалось, будто она слышит его безмолвные стенания: «Этого человека я убил, этого изувечил, этого сделал калекой...»
Печаль его была так остра, что сердце Линден невольно дрогнуло. Сомнение в себе заставляло Великана сражаться с неимоверной яростью, но пролитая кровь ужасала его самого.
Словно не замечая появления Линден, Сотканный-Из-Тумана продолжал свой скорбный труд. Подойдя поближе, она потянула его за руку, а когда он наклонился, обхватила Великана за шею. Сотканный-Из-Тумана непроизвольно выпрямился, придерживая Линден одной рукой, и она зашептала ему на ухо:
– Ты спас мне жизнь. Спас, когда я не могла себя защитить и никто из харучаев не имел возможности помочь мне. Виноваты Верные, заставившие этих несчастных напасть на тебя. У тебя не было выбора, Сотканный-Из-Тумана. Не мог же ты позволить им просто убить тебя.
«Сотканный-Из-Тумана, помоги мне, – говорила она про себя. – Ты только сражался, и ничего более. А я – я пыталась овладеть им!»
Некоторое время мускулы Великана оставались напряженными, словно сведенными судорогой печали, но затем оцепенение спало, и он бережно опустил Линден на пол.
– Избранная, – промолвил он, словно почувствовав, в чем она нуждается, – для меня будет благословением, если ты займешься моей рукой. Мне больно.
«Господи помилуй! – сказала про себя Линден. – Ему больно». Локоть Великана был раздроблен так, что торчащие наружу кости при малейшем движении терлись одна о другую. Но Сотканный-Из-Тумана продолжал сражаться, а лишь только битва закончилась, принялся помогать недавним противникам. И теперь всего-навсего сказал, что ему больно! Он помог ей, помог куда больше, чем она того заслуживала.
Как только Доррис и его люди принесли все, что требовалось, Линден велела им развести костер и вскипятить воды, а сама занялась раной Сотканного-Из-Тумана. Внутренне содрогаясь, она промыла ее, соединила переломанные кости, наложила шину и туго перебинтовала руку. Но работа ее только начиналась. Оказав помощь Великану, Линден поспешила к раненым харучаям. Страшная рана заставила ее вспомнить о так и не исцеленном увечье, нанесенном песчаной Горгоной Киру, – и она полностью отдалась врачеванию, словно, принимая чужие страдания на себя, в какой-то мере искупала свою вину. Сделав все возможное для харучаев, Линден без промедления занялась пострадавшими Всадниками и служителями Верных. Она и сама не заметила, как минул день и за разбитыми воротами твердыни взошла луна. Пещеру наполнял запах спекшейся крови. Многие служители твердыни при ее приближении кричали от ужаса – со стороны победителей они ожидали лишь мщения. Но Линден не покладая рук продолжала работу. К тому же помочь она могла далеко не всем. Иные, увы, помощи не дождались. Линден была готова сказать себе, что она сделала все, что могла, когда подошедший Кайл объявил, что ее хочет видеть юр-Лорд.
Наверное, она должна была испытать потрясение, но была слишком измотана даже для этого. Перед ее глазами до сих пор стояла ужасная картина: объятый Ядовитым Огнем Ковенант, словно бы желавший выжечь из себя черноту и таким образом обратить оскверняющее пламя в святое. Однако она слишком устала, для того чтобы испытывать страх...
Аккуратно делая последние перевязки, Линден обратилась к Доррису:
– Когда Ядовитый Огонь выгорит до конца, нужно, чтобы вода вернулась в первоначальное русло. Кроме того, необходимо убрать отсюда мертвых. Пусть Ном похоронит их за воротами.
Уж это-то они заслужили. Все.
– И пусть твои люди позаботятся о них. – Линден указала на лежащих на полу пещеры многочисленных раненых в бандажах и повязках. – Они еще пригодятся Стране.
Всем сердцем принимая утверждение Ковенанта, что Сандер и Холлиан являют собой будущее Страны, Линден искренне полагала: освободившись от власти Верных, бывшие служители твердыни смогут послужить той же цели.
Доррис и Кайл смотрели на нее, ничем не выражая своих чувств. По правде сказать, у нее не было особых оснований ожидать их повиновения. Эти люди были воинами, а не врачами или сиделками. И верность свою они отдавали Ковенанту, а отнюдь не ей. Более того, Бринн и Кайл некогда обвинили ее в пособничестве Злу.
Однако харучаи не остались безучастными к просьбе Линден. Водяные девы и Верные научили их осознавать пределы своих возможностей. А великая победа Бринна повлекла за собой смерть Морского Мечтателя и открыла путь для дальнейших ухищрений Презирающего. Все эти события не прошли для харучаев даром.
– Все будет сделано, – бесстрастно заверил ее Кайл. – Ты Линден Эвери. Избранная. Все будет сделано, как ты сказала.
С сокрушенным сердцем она сделала все возможное для последнего из раненых – приняла его последний вздох, ибо была всего лишь женщиной и не могла повсюду поспеть вовремя, и, распрямив затекшие колени, пошла за Кайлом к выходу.